Улитка

 

Улитка мне понятна и близка.

Она живет в улиточной вселенной.

Пустыню из двух горсточек песка

Одолевать здесь нужно постепенно.

 

И каждый день здесь надо заползать

На горы, что иным всего лишь кочки.

Влезать, спускаться, заново влезать –

Непросто жить в улиточном мирочке!

 

Ползи, и не зевай, а то склюют.

Ползи, едва проснувшись спозаранку…

Но скрученный улиточный уют

Имеет и приятную изнанку.

 

Улитка не боится темноты.

Везде нося с собой свою квартиру,

Улитка с темнотой всю жизнь на ты –

Она в ней смело прячется от мира.

 

Любить улиток можно и за то,

Что каждая с галактикой сравниться:

Ее спиральный мир, стремясь в ничто,

Другим концом в глубь космоса стремится.

 

Электричка

 

Электричка идет по кольцу в электрическом мраке,

Тормозит ненадолго у старых огромных зеркал.

Откусив чуть от света и теплой надышенной влаги,

Электричка стремится в тоннеля застывший оскал.

 

Электричка идет перекрученным жилистым горлом.

Пыль хрустит под колесами, словно песок на зубах.

Электричка набита несвежим прокуренным кормом,

И подземные ветры разносят промышленный прах.

 

И встают, и заходят прожекторов желтые луны,

Из-за стыков на рельсах прямая – как лестница вниз…

Электричка идет – и не знает, кто это придумал,

И не думает, есть ли в движенье какой-нибудь смысл.

 

И промчавшись по залам, отделанным мраморной плиткой,

Сотню раз – из начала в конец, от начала к концу –

Электричка вернется в депо и, свернувшись улиткой,

Будет спать до утра, чтобы завтра идти по кольцу.

 

Старый пушкинский фонарь

 

Вечерний дождь отшелестел листовой

И тихо скрылся.

Омытые им камни мостовой

Во влажных искрах.

 

Прилив принес с собой ночную мглу

На это место,

И небо плотно село на иглу

Адмиралтейства.

 

И вот в чернильной мгле блеснул янтарь –

На перекрестке

Зажегся старый пушкиснкий фонарь

В чугунной гроздке.

 

Он, как не сдавший вахту человек,

В жару и стужу

Который год – а может быть, и век –

Глядится в лужу.

 

Он видит из огней далекий мост –

Он вьется, гнется –

И кажется ему: средь этих звезд

Сияет солнце.

 

И рад он, если вновь увидеть смог

Далекий этот

Большой, медово-огненный исток

Тепла и света.

 

И невдомек ему, что небеса

Застлали тучи

И это отражается он сам

Во мгле тягучей.

 

Камень

Со дна морского камень всплыл…

Ю. Кузнецов

 

Замшелый камень выполз на дорогу

И, утомленный, лег в тени ракит.

Но тень ушла, а путь был очень долгим,

И он лежит, тропинками обвит.

 

Проходит день, другой, проходит месяц,

Вот год уже почти что пробежал,

А камень все лежит на том же месте,

Как будто так всегда он здесь лежал.

 

Проходят люди – вправо, влево, прямо

От камня их расходятся пути.

А камень все лежит себе упрямо –

Ему-то с их дороги не сойти.

 

Ему бы в дождь укрыться под рогожей,

Да снег уже за шиворот напал.

«Чего ты здесь лежишь?» - спросил прохожий.

А камень не ответил – видно, спал….

 

Но нет, не спит он – камень копит силы,

Их нужно много, только чтоб вздохнуть.

Уйдя с давно заброшенной могилы,

Обратно в горы камень держит путь.

 

 

Золотистые дни

 

Золотистые дни настали.

Воздух холоден, как роса.

Голубыми глубинами далей

Затянула осень глаза.

 

Кошка кинулась от порога

В бахрому березовых струй.

С нержавеющих губ водостока

Ветер вновь сорвал поцелуйц.

 

Сердце полнится сладкой болью:

Только выступишь за порог –

Облетевшая гречка тополя

Хрустит за щеками сапог.

 

Осень

 

Сброшены багряные наряды.

Листья в лужах – словно под стеклом.

Вслед на юг летящим журавлятам

Форточка тоскливо бьет крылом.

 

Спутанные нитки паутины

Опустело кутают репьи.

Спрятаны за пазухой рябины,

Словно крошки хлеба, воробьи.

 

Навалившись на плечо ограды,

Гладиолус головой поник.

Ночью у соседа в палисаде

Вымок позабытый половик.

 

Бьется в стекла сонно и упрямо

Шмель – бедняга, между рам попал.

 - Может, за грибами сходим, мама?

 - Шел бы ты… картошку перебрал!

 

Сюжет

 

В стихах, как в жизни, нет сюжета.

Дворняжки с метлами снуют,

Скучая листья после лета,

Придворный наводя уют.

Вдали чугунится решетка,

За ней небрежничает лодка

На струйках сливок городских.

Сам по себе плетется стих.

Трамвай позвякивает медью.

У перекрестка земляки,

Поскидавав с плеч рюкзаки,

Торгуют огородной снедью.

Вы спросите: а где сюжет?

Я говорил: сюжета нет!

В стихах, как в жизни, нет сюжета.

Ну разве бусинки дождя –

То златокудрый ангел лета

Неслышно плачет, уходя.

 

* * *

В этом районе ветер всегда в лицо.

Словно раненный в битве берсеркер-безумец,

Он бьет наотмашь – или, как скульптор резцом,

Высекает из глыбы города контуры улиц.

 

Небо лежит в ячейках оконных рам.

Солнце на крае крыши ютится скромно.

Я закрываю глаза, и я вижу храм

Средь облаков – дерево с белой кроной.

 

Небесное дерево зыблется в вышине –

Грозно, раскидисто, гордо, светло, могуче.

Дерево тянет ветви – ко мне, ко мне! –

И растворяется средь облаков кипучих.

 

Это закономерный финал игры:

Деревьев здесь нет и, наверно, уже не будет.

Здесь только воздух, порубленный на дворы.

Здесь только люди, тотально живущие люди.

 

Гулко разносится эхо людских шагов.

Крутится ветер в бездонном небесном чреве…

И на стены ложатся тени от облаков –

Призраки крон невыращенных деревьев.

 

* * *

Взглядом невидящим чью-то печаль проводив,

Арка сглотнула шагов угловатое эхо.

Вкрадчиво-нервный, придушенный крик испустив,

Галкой вспорхнула на мире косая прореха.

 

Рвется по шву ветхий замысел бледного дня.

Из-под него проступает картинка другая.

Это реальность – она добралась до меня.

Долго, как зверя, гнала – и теперь настигает.

 

Это реальность – поэтика взорванных снов,

Каменный крик эстетично изломанных мыслей.

Без своевременных доз анестетика слов

Здесь души многих людей горла тел перегрызли.

 

Это реальность! Эмоций пластичный пластид.

Это она! Существует, кривясь, изгибаясь.

Ветер открытую кромку зубов холодит –

Я улыбаюсь реальности… Я улыбаюсь.

 

Через квадратную арку в соседнем дворе

Видится призрак устало идущего снега.

Это за мной… Я не выиграла в этой игре.

Здравствуй, реальность… Я стану твоим альтер эго.

 

Здравствуй, реальность! Кромешная снежная мгла.

Здравствуй! Как близко ко мне в этот раз ты подкралась!

Здравствуй же! Тень твоя густо на след мой легла –

И ничего, ничего от меня не осталось.

 

* * *

Ветвистое безумие качалось в темноте.

Оно трясло корнями и на небо забиралось.

Оно грозилось вырвать серебристый глаз луне,

Оно кривилось и рогами в тучи упиралось.

 

Ветвистое безумие качалось и плыло,

Хрустя костями звезд, жевало темный полог ночи.

Трясущимися сучьями по воздуху гребло,

Всему земному миру боль и ужасы пророча.

 

Ветвистые безумия идут во тьме толпой,

Перебираясь вброд через дворы, идут, сутулясь.

Ветвистое безумие, возьми меня с собой –

Мы будем вместе плыть по коридорам темных улиц!

 

* * *

Мне мертвые понятнее живых.

Мне с мертвыми спокойней, чем с живыми.

Почти не нарушая тишины,

За именем произношу я имя,

 

Когда, начать желая разговор,

Читаю начертанья на табличках,

И мне немного жаль, что до сих пор

Я никого из них не знала лично.

 

Но вот они уже в моих руках.

Так долго с миром бывшие в разлуке,

Слежавшиеся крепко за века,

Они хрустят, когда берешь их в руки.

 

Они умеют плакать и острить

Не хуже нас, а то и лучше даже,

И стоит только им заговорить,

Живые речь не продолжают дальше.

 

Умело говорят беззубым ртом,

Когда их, крепко ссохшихся, тревожишь,

И тайно помышляют лишь о том,

Что ты потом на место их положишь.

 

В словах искрится призрачный эфир.

Не в нас, но в них он сохранен навеки.

И странно выходить в звучащий мир

Из склепной тишины библиотеки.

 

Не выходи из Бродского

 

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.

Зачем тебе солнце, если ты куришь шипку?

Зачем тебе свет, если есть красота плаката?

Зачем тебе жизнь, если ты не умеешь плакать?

 

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.

Пусть только стены видят твою улыбку.

Пусть только шкаф созерцает твою самодостаточность.

Придвинь его к двери, оттуда объекты реальности так и сочатся.

 

Не будь дураком! Не выходи из комнаты.

Брось пить, курить, жаловаться знакомым,

Брось, говорят тебе, пить! И есть, особенно сладости.

Брось выходить из комнаты даже по малой надобности.

 

На улице не Беловодье и, чай, не Китеж.

Не выходи из комнаты! Впрочем, и так не выйдешь:

Дверь заперта, и снаружи бушует космос.

Для русского мальчика там только проклятые вопросы.

 

Что может быть лучше мира двумерно-плоского?

Не совершай ошибки – не выходи из Бродского.

Отгородись словами от мира – они стен прочнее, каменней.

Твой лучший друг – в соседней палате… ну, или камере.

 

* * *

В закадровой тьме раздается мой первый крик.

Крупный план: руки матери, держащие ребенка.

Дальше вся моя жизнь, мой печально-смешной дневник,

Опрометчиво передоверенный кинопленке.

 

Череда фотографий-стоп-кадров. Они о том,

Как я быстро расту и учусь с переменным успехом.

Вот я делаю первый шаг, вот с нелепо открытым ртом

Я куда-то бегу – может быть, заливаясь смехом…

 

Я хожу в школу, много гуляю, гоняю в футбол, болею порой.

Жизнь мне кажется сложной, но в общем забавной игрою.

Наступает пора осознать, что я в этом кино герой –

А потом еще отстоять свою роль героя.

 

Я взрослею… Монтаж. Я влюблен… Монтаж. Я несчастен… Монтаж. И вновь

Я влюблен – и на этот раз нужен монтаж длиннее…

Потому что все это – учеба, друзья, увлеченья и даже любовь –

Не приносят моей душе удовлетворенья.

 

Я как будто бы должен везде за собой пустоту бытия таскать,

Будто должен, оставив себя, с чем-то большим и важным слиться,

Будто что-то ищу – и никак не могу, и никак не могу отыскать,

И, забывшись, листаю тетради пустые страницы.

 

Хочется верить, что Бог для меня что-то важное приберег,

Но сейчас жизнь моя не стоит ни ломанного гроша, ни целого цента.

И я, сидя в баре, вливаю в себя неразведенный тяжелый рок,

Я заливаюсь музыкой, как другие водкой или абсентом.

 

Изо всех сил вдыхаю прокуренный воздух, но будто бы не дышу,

И по капле сердце мое оставляет предательница-надежда.

И тогда я беру карандаш и бумагу и что-то на ней пишу –

И мой мир изменяется, чтобы не стать уже больше таким, как прежде.

 

Я как будто бы перерождаюсь, я вижу все ярче, свежей, ясней

(Здесь нужно будет использовать киноэффекты).

И мне хочется жить, и мне кажется, что никогда я не жил полней,

Никогда так мой дух не трепетал от порывов ветра…

 

Я пишу, и сквозь строки мне представляется мир иной,

Непривычный покой до краев наполняет душу.

Этот мир каждый день, каждый миг говорил со мной –

Просто раньше, увы, я не слышал его… Не слушал.

 

Теперь у меня без строки не проходит дня,

И страшно признаться – я счастлив… Мне нравится жизнь такая.

Вот только слова загнивают где-то внутри меня,

Если я их наружу не выпускаю.

 

Сорок три тысячи печатных знаков, семьсот стихотворных строк –

Для меня это дело одной лишь бессонной ночи.

Я выхожу из дома… Изо рта поднимается белоснежный парок –

Надо же, я согреваю небо дыханием, Отче…

 

А дальше все просто: издательства, тиражи,

Всемирная слава, лучших умов признанье…

И нет больше пустоты – там, внутри души.

Наверное, это и есть – отыскать призванье.

 

Я много летаю по миру, езжу по странам и городам,

Предпочитаю отели к берегу моря поближе.

И я знаю, что эту судьбу свою я никому ни за что не отдам.

Крупный план: океан мои ноги лениво лижет…

 

Иногда вспоминаются лица друзей былых –

С эхом нежности, мною испытанной к ним когда-то.

И я счастлив, что где-то в прошлом я встретил их,

И немного себя я чувствую виноватым.

 

Потому что иным идеалам ушел служить,

Потому что пошел дорогой своих ошибок,

Потому что я променял на возможность жить

Полной жизнью их доброту и тепло улыбок.

 

Я живу, никого глубоко и искренне не любя.

Крупный план: разбегается сетка морщин по коже.

Да, словами я создал стену вокруг себя –

Но за этой стеной мир стал ближе мне и дороже.

 

Я не знаю, сумел бы я что-нибудь изменить,

Если б я захотел, но ведь я не хочу… Бог, наверное, очень хитрый.

Я возвращаюсь на пару дней, чтобы кого-то похоронить, –

А потом ухожу под лирический эндинг. Титры…

 

Комментарии читателей: