Анна Вербовская «Лучше, чем собака»

 

-Эй, Потёмкин, знаешь… у меня мечта…

-Чего-о-о-о? Какая ещё…

-Никакая. Мечта как мечта. Обыкновенная.

Темнота ты, Потёмкин. Всё равно ведь не поймёшь…

…что мечта моя огромная, как чемодан…

…лохматая, словно пропахшая нафталином бабушкина шуба...

…преданная… я думала, как ты, Потёмкин…

-Глупая мечта. Сдалась тебе собака… кошки лучше. Хочешь, Луизу с помойки притащу?

И мама моя туда же:

-Сдалась тебе эта собака. Хомяки лучше. Во-первых, не гадят в коридоре. И живут всего два года. В худшем случае - три.

…Мама у меня вообще-то добрая. Просто доброта в ней борется с любовью к порядку. Иногда доброта побеждает. И мама ведёт меня  в зоомагазин.

Мы открываем скрипучую дверь.

В нос ударяет запах затхлого сена и ядрёного крысиного помёта.

Дико хохочет свихнувшийся от безделья попугай.

На головы посетителей сыплется шелуха от семечек и ошмётки жёваной яблочной кожуры.

-Выбирай!

Мамин палец пролезает сквозь частокол облезлых прутьев и утыкается в упитанный мохнатый зад.

Я сглатываю комок и очень сильно зажмуриваю глаза, чтобы не разрыдаться.

-Не хочешь? – почему-то радуется мама, - Тогда рыбок.

Ну да, конечно. Рыбки - они ведь тоже… не гадят в коридоре.

Рыбы лениво шевелят плавниками. Теряют очертания, расплываются в солёной пучине. Пучина пучится, заполняет меня до самой макушки. Выплёскивает рыб на поверхность. Вытекает слезами, топит мою мечту… огромную, как чемодан… лохматую, словно шуба…

-Ну, не хочешь как хочешь.

Мамины благие намерения опять разбились о глухую стену моего ослиного упрямства…

…Мы идём домой. Долго идём, кружными путями – чтобы я успокоилась. И на бульваре встречаем их. Я их здесь часто вижу. Они всё время гуляют вдвоём. Она – огромная и лохматая. Он - унылый, в мятой шляпе. Я завидую ему лютой завистью. Он ведёт её на поводке. Громко кричит «апорт»!!! А потом сразу - «тубо»!!! Всю оставшуюся дорогу эти слова звучат у меня в ушах волшебной музыкой. Я представляю: вот они приходят домой. Он чешет её мягкое тёплое пузо. Ведёт в ванную. Моет её неуклюжие толстые лапы…

-Ха! – говорит мама.

Она, как всегда, мне не верит. Ни про «апорт». Ни про  «тубо». И уж тем более про лапы. То есть, про лапы-то она, конечно, верит. Но, вот, что я буду их мыть…

И ещё папа…

-Сдалась тебе собака! Какой-то преданный лохматый чемодан! У тебя же есть я!!!

Он забрасывает меня к себе на закорки. И скачет по всей квартире. И отбивает мне макушку об люстру, а бока - о дверные косяки и углы платяного шкафа.

-Раз-ве-нам-не-ве-се-ло?! – папа вколачивает ногами в пол невидимые гвозди и трясёт в такт головой и ушами.

С папой весело. Даже чересчур. У него вообще всё всегда чересчур. И рост. И усы. И затеи.

-Ну, вот! Я же лучше, чем собака!!! – он радостно цитирует Карлсона и нажимает воображаемую кнопку у себя на животе.

Про этого Карлсона недавно показывали мультфильм. Там был Малыш, и он ужасно хотел собаку. Почти так же, как я. Но вместо собаки ему достался «в меру упитанный мужчина в полном расцвете сил». Тоже, конечно, ничего себе. Но Малышу… Малышу нужна была собака!

И, в конце концов…

О-о-о-о-о-о-о!!! Это было кошмарно! Чудовищно! Невыносимо! Вот этот момент, когда он влетел в комнату, как полоумный, и заорал во всю глотку: «Карлсон! Карлсон! Мне подарили…». Жгучая зависть накрыла меня с головой и затянула в водоворот нечеловеческих страданий.

-У меня есть знакомый!!! – заорал мне в ухо папа.

О-о-о-о-о-о-о!!! Моё горе, словно Ниагара, ревело, грохотало, сотрясало меня снаружи и изнутри…

-Зовут его Коля! Дядя Коля!!!

О-о-о-о-о-о-о!!! Как в жизни всё несправедливо! У Малыша и Карлсон, и щенок, а у меня… О-о-о-о-о-о-о!!!

-У дяди Коли есть собака колли! Колли у Коли! Смешно, правда?!!!

И вовсе не смешно. Ни капельки. Даже наоборот.

-Мы попросим очень вежливо, - папа прижал к груди ладони и мелко, по-китайски, затряс головой, - и он подарит нам щенка!!!

-Правда?!!!

-Сомневаешься?!! – он весело и больно ткнул меня в бок.

Я не сомневалась.

Просто верилось как-то не очень.

А папа помчался в специальный магазин - за поводком и ошейником.

Но вместо этого купил болотные сапоги – ходить со мной и колли на охоту.

И потом, когда я засыпала, долго шептался на кухне с мамой, уговаривал.

Не знаю, что там у них не сложилось. То ли мама оказалась упрямее, чем думал папа. То ли папа попросил дядю Колю не слишком вежливо…

…жизнь моя остановилась …поболталась на краю …и кубарем ухнула вниз.

…в самом низу были туфли – новые, глянцевые, с плетёным ремешком. Над туфлями – гольфы с помпонами. Над помпонами – платье. С отложным воротником и в горошек. Как раз такое, как я ненавижу. И помпоны ненавижу. И эту дурацкую панаму – настоящее помойное ведро. Он нахлобучил мне её на самый нос. И теперь она давила уши, стискивала затылок, мешала дышать. И ничего из-за неё не было видно. И зубы все заледенели от мороженого «пломбир». Семь порций! Он купил мне сразу семь порций! Три пирожка с повидловой начинкой. И пять больших молочных шоколадок. Он вообще мне всего накупил. Сразу, как только мы пришли в парк. Две дуделки. Воздушный шар. Значок с собачьей мордой. Морда торчала из космической ракеты и весело скалила зубы. Издевалась…

А ещё он заставил меня играть с ним в «я садовником родился». В резиночку. В классики. И когда он неуклюже прыгал на одной ноге по асфальту, то всё время спотыкался, сшибал фонари и скамейки и улетал вслед за битой в кусты.

Он очень старался, мой папа… он старался доказать, что ничем не хуже... И мне его немножко было жалко. Он мог бы совсем не стараться. Но я всё равно это знала. Что он лучше любой самой лучшей собаки.

Но мне была нужна не любая… и даже не лучшая… а одна-единственная, огромная, как чемодан, лохматая, словно бабушкина шуба, преданная, как... ах, впрочем, да…

По-моему, папа чувствовал себя виноватым. Он горбился, шаркал ногами. Делал вид, что сам себе наносит хук справа, и…

-А боксёров ты любишь? – задал папа неожиданный вопрос.

Неожиданные вопросы были его сильной стороной.

-Э-э-э-э-эх, сто бед один ответ!!! Маму мы уломаем! Когда там у тебя день рожденья?

Я зажмурилась. Перед глазами заплясали разноцветные круги, и красные точки, и маленькие прозрачные червячки. И появился он. Красный шлем. Огромные красные варежки. И красный картофельный нос. За спиной его крутилось что-то навроде пропеллера. Пропеллер был тоже ярко-красный и громко чихал…

-Пчхи, пчхи, пчхи, будь здоров! – пожелал сам себе папа, - Знаешь, что отличает настоящего боксёра?

-Сломанный нос?

-Слюни!!!

Я присмотрелась к боксёру получше. Нос у него был всё-таки свёрнут набок. А по щекам текло противное, липкое, тягучее.

Видимо, папа всерьёз решил переплюнуть Карлсона.

-Пап, - сказала я тихо, мне было неудобно возражать…, - Пап, мне бы собаку…

-Шутишь? – удивился папа.

И зашвырнул меня в самое небо. К белым большим облакам.

От недоеденного мороженого отвалился кусок, шлёпнулся папе на голову и медленно стёк ему за воротник.

Пока мы отчищали папу лопухами, он хмуро ворчал, что вот делают же такое липкое мороженое. И что в моём возрасте пора бы уже знать про боксёра. Про лучшую в мире породу. Слюнявую, как... 

-А нельзя… ну, чтоб огромную и лохма…

Папа поджал губы и нервно отбросил смятый лопух.

Конечно, я перегнула палку. Ладно уж… чего там… Пусть облезлая. Пусть дефективная. Пусть даже без хвоста. Главное - моя… с тёплым мягким пузом…

Я завизжала и поцеловала папу в его большой чудесный нос.

Какое счастье! И мне тоже будет восемь лет! Прямо как в мультике про Малыша…

…Когда ждёшь чего-то очень сильно, и каждую минуту проверяешь календарь – время тянется, как вязкая тянучка. А я ждала так, что… в общем, кто никогда не мечтал о собаке, тот всё равно не поймёт.

Я переводила у часов стрелки. Вырывала из календаря по пять листков зараз. Но время всё равно было хитрее. Оно уже не бежало и даже не шло, а как-то еле ковыляло. Ползло по-пластунски, упиралось, сопротивлялось изо всех сил. И однажды остановилось совсем…

В тот день мама впервые сварила утром борщ. Нет, не борщ впервые. Она нас часто балует - пампушками там, и всякими цыплёнки табака. Просто обычно борщ мы ели на обед. А папа иногда и на ужин. Но чтобы вот так - за завтраком, перед школой… С мамой вообще в тот день что-то случилось. Вечером она поставила мне под нос манную кашу. Моим какао полила герань. Вытерла пыль папиным галстуком.

С того дня всё покатилось под откос. Мама стала сама не своя. Вернее, не наша. Какая-та другая. Вечно всё путала. За порядком почти не следила. Даже забывала проверять мой дневник. Растолстела. Смотрела каким-то странным взглядом. Перевёрнутым. Не наружу, а внутрь себя.

И маму забрали в больницу. Думаю, в психическую.

Вот, собственно, и всё.

Время с пространством остановились, съёжились и превратились в одну больную точку…

Папа, конечно, не выдержал и тоже… в общем… того…

…Он рассмеялся и подпрыгнул до потолка. Хлопнул в ладоши и затащил меня в хоровод. Только я водить хоровод не хотела. И тогда папа зашвырнул меня к себе на закорки и пропел на мотив арии «Куда, куда вы удалились?»:

-Кого-о-о, кого ты подарить проси-и-и-и-и-и-ила?!

Глупый вопрос! Я просила…

-Бра-а-а-а-а-ти-ка!!!

Какого братика?!

Зачем?!

Я вцепилась в папино ухо. Он взвыл, затряс головой и перешёл на речитатив.

-Не-хо-чешь-бра-тика-мож-но-сес-тричку!

-Какую сестричку? – ощущение непоправимости происходящего поднялось изнутри огромным горячим пузырём. Пузырь заполнил меня целиком и лопнул. Глаза до краёв налились мокрым туманом.

Я запрокинула лицо к потолку. Слёзы закатились в меня обратно, и… мне захотелось отлупить самоё себя. Поставить на горох. Высечь розгами. Всё-таки, зависть – отвратительное чувство… ладно ещё завидовать Малышу… Но Надьке! Из-за её сопливого, ушастого, как Чебурашка, братца!

А собака… моя собака…

-Понимаешь…, - папа смущённо теребил кончик своего большого носа, - насчёт боксёра…

По потолку бежала тонкая, еле видная трещина. Она тянулась из самого дальнего угла, петляла, огибала люстру и…

-Да ладно, - пихнул меня в бок папа, - Сдалась тебе собака! У тебя вот-вот братик будет. Или сестричка. Ничем же не хуже…

Ха!

Ха!!

Ха!!!

…Она мне не понравилась сразу. Абсолютно. Ужасно.

Скрюченный, сморщенный, красный от злости гном. Руки и ноги – связки сосисок. Свалявшийся пух на голове. Щёлки вместо глаз и приплюснутый, размазанный по щекам нос.

-Фу! – сказала я.

-Осторожно! – испугалась мама.

Потому что я нечаянно ткнула гнома пальцем в живот.

Живот оказался мягкий и тёплый.

Мама сказала:

-Подай пелёнку.

А я сделала гному зверское лицо: глаза к переносице, язык к подбородку, уши врастопырку. Гном блуждал по мне бессмысленным взглядом, сучил руками, царапал себе щёки и нос.

И мама дала мне её подержать. А сама подставляла снизу руки, боялась, что уроню. Только чего её ронять? Она ж ничего не весит. Весу в ней – как у щенка сенбернара. И ещё она обслюнявила мне руку. Фу.

И я засунула ей палец в рот. А она его укусила – не больно, у неё даже зубов не было. Ни одного!

А потом уцепилась за мой мизинец своим обезьяньим кулаком. Сильно так. Хотя пальцы-то у неё были – как спички.

А потом она зевнула, скривив на левый бок лицо. И мне захотелось посмотреть, что у неё там - внутри. Там было тепло и розово и пахло сладким молоком.

А потом пришла Ленка. За Ленкой – Надька. После Надьки – Вероника из седьмого «б». Потом – Смирнова с Петровой и Ивановой. И ещё Оля Шварценгольд. Ну и пошло-поехало…

Только мама больше двух за раз не пускала. И заставляла всех снимать в прихожей ботинки. И загоняла в ванную – смывать с рук чернила и микробов.

И они топтались вокруг неё и причитали: ах, глазки! ах, пятки! ах, то да сё! А Надька сказала, что моя сестра гораздо лучше, чем её Чебурашка. Потому что у неё нет соплей и вполне нормальные уши.

Они мне ужасно завидовали.

Как будто завести сестру – всё равно что получить медаль. Или даже орден. И тебе теперь почёт и уважение. Как герою труда. Или кинозвезде. Или лучшей ученице в классе…

…Елену Павловну мы встретили в парке.

-Гуляете?

Мы с мамой кивнули.

Елена Павловна задумалась – о чём бы ещё спросить. Ничего не придумала и ткнула пальцем в сторону коляски:

-Братик?

-Сестра! – возразила я.

Елена Павловна сделала медовое лицо и задала свой дурацкий вопрос. Я заметила: взрослые, когда им нечего сказать, спрашивают об одном и том же.

-Ну и как тебе сестрёнка? Нравится?

Медовый вид Елены Павловны стал ещё медовее.

А у меня внутри всё обожгло и разгорелось пожаром. Даже в носу засвербило. И закололо в ухе. И зачесалось где-то в спине и левая пятка. Ну как же можно вот так вот взять и ей объяснить... ну… про это про всё. Про свалявшийся пух и беззубый рот, про Чебурашку и боксёра, про мокрые пелёнки и дядю Колю, и про колли, и про Малыша, и про молочную кухню, и что у неё по ночам болит живот, зато нет соплей и вполне нормальные уши… Да и надо ли? И разве она поймёт?

Елена Павловна стояла, выбивала туфлей дробь, как указкой. И надо было что-то говорить. И я сказала… и лицо у Елены Павловны из сладкого сделалось кислым, и она попрощалась очень быстро, и пожелала нам всего хорошего.

А мой ответ потом стал семейным анекдотом. И папа хлопал себя по коленкам:

-Ха-ха-ха… лучше, чем… ха-ха-ха!!!

Не понимаю, что здесь смешного. Я на самом деле так считаю. Я так про неё Елене Павловне и сказала:

-Сестра как сестра… ну… в общем … лучше, конечно, чем собака.

…А потом у меня был день рождения. Восемь лет. И мама с папой подарили мне книгу. Хорошую. Толстую и с картинками. Жалко – не с цветными.

Я раскрыла её наугад, на восемьдесят седьмой странице.

«…Тут Боссе кинулся в прихожую и минуту спустя влетел в комнату Малыша, держа на руках – о, наверное, Малышу это все только снится! – маленькую короткошерстную таксу.

-Это моя живая собака? – прошептал Малыш.

Слезы застилали ему глаза, когда он протянул руки к Бимбо. Казалось, Малыш боится, что щенок вдруг превратится в дым и исчезнет.

Но Бимбо не исчез. Малыш держал Бимбо на руках, а тот лизал ему щеки, громко тявкал и обнюхивал уши. Бимбо был совершенно живой.

-Ну, теперь ты счастлив, Малыш? – спросил папа.

Малыш только вздохнул…»

И я вздохнула.

И закрыла хорошую толстую книгу.

И  долго смотрела на потолок. Там бежала тонкая, еле видная трещина. Она тянулась из самого дальнего угла, петляла, огибала люстру…

Где-то сейчас Потёмкин? Как там его кошка Луиза?

Позвоню ему завтра. Скажу:

-Знаешь, Потёмкин… у меня была мечта…

Только он ведь тёмный, не поймёт.




Комментарии читателей:

Добавление комментария

Ваше имя:


Текст комментария:





Внимание!
Текст комментария будет добавлен
только после проверки модератором.