Вечером сыпал воднистый снег, поэтому Красимир прошел осторожно по мраморным плитам перед Домом культуры, а затем взбежал по ступеням и вошел в помещения клуба «Жар». Литературная встреча только началась, в воздухе еще витало заглавие, произнесенное известным молодым автором, и новоприбывший поспешил устроиться на последнем ряду зала.
Затрепыхал рассказ, густо приправленный импортными словечками. Чтобы в них разобраться, требовался хотя бы карманный разговорник эсперанто. Диалоги гнулись под тяжестью восклицательных знаков и невысказанных фраз, чтец подчеркивал их картинными жестами. Персонажи шествовали по сюжету, словно в потемках большого недостроенного подземного перехода. Красимир так и не сумел вникнуть зачем проблему лихорадочных будней современных людей нужно обязательно перенести в Космос.
Мысленно извинившись перед все более распаляющимся автором, он перестал его слушать. Он и сам писал. И как раз в этот миг к нему снова наведалась идея, впервые посетившая его на фестивале фантастики на Пирине в мае. Она тихо, на цыпочках, присела рядом, вся в немом сиянии... и Красимир забыл где находится.
Уже третий год Нильс Хагстрём и Имма Куско выхаживали старую, видавшую виды машину времени. Последний раз она работала в прошлом веке, в поисках внезапно исчезнувшего вида бабочек. Сейчас скелет машины, отлитый по чертежам Нильса, напоминал расцветающую миндаль, кабина приглашала устроиться в своем приглушенном объеме. Имма ласкаво коснулась поблескивающей глади хроноупорного лака, последний мазок которого она нанесла сегодня утром. Паре предстоял решительный подвиг Геракла, чтобы взять диплом своей первой высшей специальности.
Будучи неопытными путешественниками, они долго блуждали по Гоби. Ветер сдувал с них страх что увязнут, обволакивал их бодрым ароматом полыни под бесконечными яркими облаками. В футлярах из твердого песчанника дремали лууни яс – кости динозавров. Как раз эти кости без устали выкапывала древняя советская экспедиция, затупляя и корежа инструменты. Прошлым вечером Имма заметила крупные искры из походной печи, а Нильс доловил кузнечный перестук, говоривший о починке инвентаря.
Путешественников охватила неизведанная ранее радость, звезды изумительно прозрачного простора Монголии присели на их зеницы. Им удалось успешно погрузить машину в сказочно далекий период, о чем так давно мечтало все человечество!
Воплощенный новый принцип Нильса и поддержка дерзновения Иммы вывели аппарат перед обитым войлоком домиком, где пульсировала переносная электростанция экспедиции. В домике два человека пили чай и болтали о крупных находках – дежурный механик и Иван Антонович Ефремов, лууни яс хэлтэс дарга – начальник охотников за скелетами динозавров. Иван Антонович быстро поднялся с места, в капитанской осанке сквозила сдержанная сила, лазурные очи заблестели восторжено.
Нильс Хагстрём смутился настолько, что забыл заученную приветственную речь, которую приготовил сразу после голосования приглашать ли Ефремова в полете к Гиадам. Словно только вчера Совет астронавтики подарил юношеской академии «Туманность Андромеды» гиперпространственный корабль – модель 150 световых лет. Но Имма Куско не сплошала. Ее смуглые щеки зарумянились, она приказала своему голосу не срываться и, почему-то обращаясь к шоферским очкам на кепке Ефремова, разъяснила принципы предстоящего полета.
Он выразил желание немедленно глянуть на необычный корабль, обнял за плечи гостей, и они втроем понеслись. Солнце рассекло ночь, люди жадно окунулись в его животворящий родник, росли. И мотор сочинял песни, под которыми прятались морщины на лице Земли, она улыбалась приходящим эрам. Когда Нильс и Имма довезли писателя-палеонтолога в академию, им присвоили почетные прозвища Рен Боз и Эвда Нал. И включили в начало списка экипажа к Гиадам.
В сентябре они плавали по Эгейскому морю. Фиолетовые волны, тишина спелой лозы, лучезарный воздух пьянили сильнее прославленного вина. Появился остров Кос, в чьих породах иногда обнаруживали монеты с изображениями небесной девы Афродиты Урании среди звезд. Рен Боз привязал лодку к кольцам пристани, пока Эвда любовалась, как Иван Антонович блаженно вдыхает букет сосновой смолы, морской соли и горного меда. Гость из прошлого почуял недавний дождь, просачивающийся к миллионам корней. Они пошли к станции, построенной юношеской академией после открытия таинственных монет.
Пепельные волосы Марженки Райняковой и крепкое плечо Нико Залашвили надвисали над экраном, темным, как ночной ручей. На рассвете быстрая молния на миг выхватила белую мраморную колону.
Восьмые сутки продолжалось их бдение. Нико уже стал сомневаться в силе изобретенного ими с Марженкой хроновизора, не пренебрегая даже самыми скудными историческими эпохами. Наверное надо было увлечь подругу старой любовью – астрономией и энергетической связью Великого Кольца, чем бесплодно взираться в это мертвое зеркало? Однако постройка выглядела столь реально, когда девушка принесла горсть странноватых монет, еще в крошках глины, и пригласила его помочь с проектом.
Они доловили ухание морской воды, запах соснового клея – древние добавляли их в вино, задымил воск – им окуривали амфоры. Усталость растаяла, поколения назад забытые вкусы потрясли их. Короткий проблеск разбудил зеркало, снова показал мраморную колону, размножил ее, а потом экран исчез. Вот, наконец-то! На холме напротив они увидели неизвестное эллинское святилище.
Оно возвышалось среди голубого дня, легкое словно птица, готовое взлететь над пенистой вереницей волн, искупаться в золотом очаге солнца. Руки молодой пары сплелись, кудри Марженки засияли в отшумевших лучах, кожа Нико сделалась бронзовой. По тропинке к храму поднималась стройная женщина в розовом хитоне, который крепился на ее плечах пятью серебрянными иглами. Черты ее лица, озаренные будто изнутри, напоминали небесную деву на античных монетах...
Эвда Нал, Рен Боз и Ефремов долго били в хрустальные колокольцы над входом в станцию, потом заметили бледный фосфорный свет из окна, словно Млечный путь отражался в магическом зеркале, наконец вошли. Женщина стояла пред храмом и взиралась сквозь тысячелетия. Писатель узнал ее сразу. Таис, любимая Таис! Четверо воспитанников академии «Туманность Андромеды», прерывисто перешептываясь, заметили как большие синие глаза писателя наполнились гордостью и силой, до сих пор истощаемой жаркими песками Гоби. Прострев руки обнять широкий мир, молодая эллинка промолвила: «Радуйтесь, богоравные друзья!»
И Марженка Райнякова, и Нико Залашвили, совершив свой последний подвиг Геракла, получили почетные прозвища Веда Конг и Дар Ветер. Пред тем, как их включили в список полета к рассеянному звездному скоплению Гиад, сам Иван Антонович украсил их головы оливковыми венками.
Мария Странопулос и Дэвид Карвэн спадающими голосами докладывали спутнику 206 каждый круглый час, что эксперимент с гипнос-уловителем продолжается, но результатов еще нет.
Тонкие пальцы Дэвида постоянно поправляли шлем, парню казалось, че уплотнение подводит. Он подумал, что вести корабль сквозь метеорные Т-ураганы есть более осмысленное занятие, нежели надеяться проникнуть в сновидения москвичей одного жилого дома, жившие в октябре 1972 года. Мария свернулась калачиком в кресле, Дэвид отрывал мгновения полюбоваться на нее. Они не сдавались, несмотря на ожоги от неразгаданного излучения, бодрясь утешительными, но столь хрупкими словами.
Шел дождь, внезапно превратясь в снег, и Дэвид, благодаря неусыпному рефлексу, снова центрировал разрешающую способность установки. Ему послышался рокот винтолета за снежной пеленой. Наверное прибыли коллеги из академии. И с чем их встретить, с голыми легендами?
Гром, мелодия растущей печали, вздох... Темно-алые линии смели прочь зал. Зазубренное плато выступило из хаоса, дрогнуло и разошлось равниной, на которой молодые люди различили мощный спиралодиск, а рядом – звездолет, чем-то человекоподобный с раздвинутыми подпорами стабилизаторов и шаровидным куполом в носовой части. Можно подумать, что громадный, под рост загадочному диску мужчина стоит на плоскогорье, неподвижный, немой, взор его устремлен в огненные фигуры сыплющихся сверху созвездий.
Но здесь око не различало Большую Медведицу, на здешнем небосводе не колыхались Волосы Вероники, апельсиновый Канопус не предводил Корабль, не видать и Лебедя со свитой из Ящерицы, Пегаса, Дракона и Цефея, раскинувшего крылья посреди далеких молочных облаков нашей Галактики... Дэвиду Карвэну приходилось летать до границ Солнечной системы, а Мария с матерью побывала в системе Сириуса, однако таких созвездий не было нигде. И узреть их стоило вытерпенной боли цепи московских снов, то теряемых, то будоражущих отрывочными посланиями.
Исполин возле диска приблизился. Мария и Дэвид ясно прочитали на корпусе надпись «Байконур» – письмена линейного земного языка, ниже шел шифр Великого Кольца. Иллюминаторы «Байконура» вспыхнули милым горячим огоньком дома в лесной чаще, раздался гул и почти без перехода они увидели блестящие оси, заклепываемые компрессором в сердечник гиперпространственного двигателя. Крупный мужчина с осанкой капитана, седыми волосами и густыми тенями под лазурными глазами, которого юноши любили, как отца, колдовал над пультом компрессора. Он был из сословия, согласившегося жить вдвое короче остальных людей – конструктор звездолетных двигателей.
Дэвид и девушка медленно вынырнули из видения, одновременно вышли на связь со спутником 206 и улыбающийся дежурный принял их просьбу об энергии.
Не прошло и десятка секунд, как титанический луч разделил надвое осеннюю стихию и влился в поглощатель академии «Туманность Андромеды», чтобы зафиксировать во всех измерениях последний сон писателя-фантаста. На мокрую площадку во дворе сел винтолет, из кабины выскочили коллеги Веда, Дар, Рен и Эвда. Их тела, бронзовые молнии, закаленные фестивалями предельной выносливости, устремились к залу гипносо-уловителя. Но их словно нес на себе пятый пассажир винтолета, их рослый спутник, который пел гулким басом все время перелета Эгейского моря – он нес их сейчас на своих плечах, словно букет.
Иван Ефремов жадно обнял свой былой последний сон. Так бродяга из Острова Забвения впивается в обнаруженный среди пыльных холмов родник, в котором дрожат отражения друзей, пришедших за ним вернуть его в ширящийся вне острова мир. Мария Странопулос и Дэвид Карвэн спали, истощенные экспериментом. Ефремов нагнулся над ними, его тень скрыла подаренный молодым поцелуй. Дали им почетные прозвища Низа Крит и Эрг Ноор. В апреле гиперзвездолету, подарку Совета астронавтики, предстоял старт к Гиадам. До назначенного срока необходимо пополнить еще много мест экипажа и сотни тысяч молодых людей ковали свои решительные подвиги Геракла...
Сидя возле цветомузыкальных фонтанов в саду юношеской академии, Иван Антонович рисовал в уме земли, прошлое и судьбоносное устремление к скоплению Гиад. Рождался новый роман. Первый после многих веков молчания. Он начнет его, когда полетят.
Молодой автор отвесил прощальный жест, в который вероятно хотел вложить самую яркую искру своего замысла, и замолчал. Чтение окончилось. Повисла тишина, ее растрескали несколько скрипнувших стульев. Предстояло обсуждение, а Красимир думал, что вот так же утихнет, замрет тишина и после оглашения его попытки, названной пока «Летим к Гиадам». Потом председательствующий клуба процитирует какое-нибудь особенно удачное предложение из маленького рассказа... и ненавязчиво переведет беседу в более увлекательное русло, к более интересным темам.
Красимиру едва шестнадцать лет, он просто не представлял себе, как с таким скудным стажем литератора сумеет сделать свою мечту осязаемой для людей. Его снова обдало тревогой, что слишком вольно распоряжается со временем. Не осерчает ли за это на него бог Хронос? Да и герои, разве они выбрали самые подходящие периоды, чтобы перенести Ефремова вперед?... Выходя из задумчивости, юноша заметил десяток крупных смуглых рук. Они боролись одна с другой и писали, писали.
Так и не услышав рассказа приглашенного автора, Красимир метнул на плечо ранец, прошептал «досвидания» и закрыл за собой дверь клуба «Жар». Мартовские снежинки слипались в капли дождя, мраморные плиты перед Домом культуры впитывали лихие перегонки огней дискотеки. Ночь встретила паренька радостным поцелуем и мигом обволокла его со всех сторон яркими Гиадами – ведь на языке, на котором мальчик-человечество рождало эллинские мифы, Гиады значит «Идет дождь»...
Авторский постскрикпум
В своем рассказе я использовал отдельные моменты из жизни и творчества... – далее смысл кристально ясный. После одного из болгарских посещений фестиваля «Аэлита» (было это дело в мае 1990-го) мы, четверо друзей, посетили вдову фантаста – Таисию Йосифовну. Она не только показала нам кабинет Ефремова, но и позволила там заночевать: двое на кушетке, двое на полу на матрацах.
На утро хозяйка угостила нас вареньем из облепихи (мне оно показалось сделанным из громадных златистых искр), а я вручил ей отпечатанную на машинке рукопись этого скромного опуса о Гиадах. Позже я думал, что рассказ в самом лучшем случае лежит бездыханный где-нибудь в архиве писателя, а Таисия меня просто забыла... по старинному людскому обычаю. Разве мог я надеяться на нечто большее?
Потому я и несказанно обрадовался, получив годы спустя с оказией через нашего общего знакомого добротный голубовато-серый том с письмами и научными статьями Ивана Антоновича, опубликованными впервые. Именно из него я перевел несколько эпистолярных отрывков для болгарского юбилейного сборника «С именем Ивана Ефремова» (2009), чьим составителем вместе с Юрием Илковым-Генералом я стал. Важно, однако, другое, а именно: полет продолжается – не только к давно приобщенным читателям, но и к новым, не состарившимся душой...
Перевел с болгарского языка: Николай Теллалов
Комментарии читателей:
Комментарии читателей:
Дмитрий из Болгарии
21.07.2019 18:29:30
Молодец Саша! Гожусь тобою, друг мой!
Митя
« Предыдущее произведениеСледующее произведение »