La fin de la Belle Epoque
1
Я больше не хожу туда,
где в голубином воркованье
спят голубые города.
Их мелодичные названья
мне как похмелье с той поры,
когда гуляли листопады,
кидая слитки во дворы
и на балконы эльдорадо.
И я там был, такой, как все.
А нынче плачу на поминках
по остывающей росе
и белым домикам Вламинка.
О как прекрасно в сентябре,
как всё печально, нежно, пусто.
Как ветер ходит по Комбре,
по элизейским безднам Пруста.
2
А видно это - тоже родина,
под сенью девушек в цвету,
раз элизейская смородина
горчит в моём славянском рту.
Вы угощались этой - красною -
из рук гулёны молодой,
с её смешною и напрасною,
такою страшною бедой?
Раз нет, то и базара нету.
Есть только ягода одна,
эритроцитами планету
всю пропитавшая до дна.
Франческа
1
Кто ты, кто я на самом деле?
И почему нам это снится -
сапфирный сумрак Боттичелли,
венер пушистые ресницы?
Не почему, а для чего нам
сквозь майское кипенье сквера
то улыбается мадонна,
то напевает Примавера?
Мы были бы совсем другими,
да только воздуха не хватит -
произносить иное имя,
склонившись над твоей кроватью.
Залитый виноградной кровью,
алеет запад. Вот и вечер.
Слетелись голуби на кровлю,
ворчат на ангельском наречьи.
И надо сдвинуть занавески
до неизбежности, до ночи,
пока весенний дождь - "Франческа!" -
на языке своём бормочет.
2
То, что стоит любого блаженства,
то, что нанялся петь и пою -
то, как ты неуверенным жестом
поправляешь причёску свою -
это стоит небесного блеска,
то, что кончится, то, что пройдёт.
Откликайся на имя Франческа,
соглашайся на вечный полёт.
И со двора нескромный вяз
Любовь, что и любила, не любя,
и плакала, и звякала посудой...
Я так мечтал однажды, что тебя
однажды беспощадно позабуду!
Я про уродок бормотал стихи.
Нескромный вяз стучал и в наши окна.
И чёрная, чернее, чем грехи,
поэзия пропела, словно Прокна,
о том, что там - в туманной дымке лет
(избитый образ, но сойдёт, не так ли?) -
забвенья нет, прощенья тоже нет,
и всё страшней, чем в греческом спектакле.
Нескромный вяз, печаль моя и боль -
от сукровицы та и та намокли, -
хотел свести всё к юноше-Рембо,
сойтись пришлось, однако, на Софокле,
на Еврипиде, на бессилье том,
когда ни вяз не важен, ни уродки,
а важно то, что воздух ловишь ртом,
песок и пепел ощущая в глотке.
Eleanor Rigby
Капает настырная вода,
лето тихо падает с откоса.
Ты меня не бросишь никогда?
Не посмотришь медленно и косо?
Скоро осень, а потом зима.
А потом не вынырнуть из ночи.
Музыка, сводящая с ума,
говорит о мере одиночеств.
Есть такая, что не перенесть.
Музыкою только измеримо
всё - и вся предложенная честь
умирать неслышно и незримо.
Ах, как сладок этот нежный звук.
Под него я выпущу, как блюдце,
сердце из своих некрепких рук.
А сердца отпущенные бьются,
как фарфор, раз-два - и только звон,
свойственный фарфоровой природе.
И затем она выходит вон,
музыка прекрасная уходит.
Трава
Музыка играет посторонним,
не для нас. И музыка права.
Потому что мы ведь провороним
всю её, и не расти трава.
А трава росла. Трава такая,
что за рукава ловила нас,
не любви, так боли потакая
в самый голубой рассветный час.
Хорошо в июле умирать нам
именно в рассветные часы.
Хорошо, что намокает платье
от июльской ледяной росы.
Хорошо, что ты идешь по травам,
и лицо твоё белей, чем мел,
слева - вороньё кричит, а справа -
нежное молчанье филомел.
Девушка месяца
Хорошо, задыхаясь, немея,
(быть не может, что это зазря)
догадаться - сейчас Саломея
примеряет наряд декабря.
Ах ты, девушка месяца. В танце
пронесёшь, что должна пронести.
Просияешь глазами и глянцем -
не какая-то там травести,
а звезда популярного клипа,
никому ни жена и ни мать...
Там ещё был какой-то Антипа.
Был и был... на Антипу насрать.
Не сдержать восхищённого крика.
Красота, до чего ты права!
Как искрит голубая туника!
Как на блюде блестит голова!
Донна Анна
Ах, донна Анна, донна Анна!
Когда бы знали мы с тобой,
зачем всплывает из тумана
совсем трагический гобой.
Зачем туману голубому
такая язва-благодать?
Зачем идти к родному дому
(на просторечьи - "умирать")?
Ах, донна Анна, Анна донна,
какие музыка и тишь,
как в этом мороке придонном
ты от бессилия грустишь.
Как страшно побелели губы,
как резко очертанье рта.
Сейчас сюда вступают трубы -
отбой... сиянье... немота.
Комментарии читателей: