***
Роняют утренние турки
Слезу на гладь электроплит...
В раю не будет драматургов:
Откуда там, в раю, конфликт?
Не будет бардов и поэтов:
Им нечем мучиться в раю...
Меняй прижизненное кредо —
И будь как все в твоём строю.
Но ты всё так же в смыслах рыщешь,
Терзаешь старый Ibanez —
И веришь, что однажды Рыжий
Поставит лайк тебе с небес.
А там, у Господа в приёмной,
Держа в худых руках цветы,
Сидят, ссутулясь, миллионы
Таких же пишущих, как ты.
***
Никому, никому не рассказывай
Обо мне, о себе и о нас.
Вот старушка в косыночке газовой
В синей сумке несёт ананас...
Он молчит золотыми чешуйками
О своей парагвайской тоске,
И ему уготована жуткая
Смерть на кухонной старой доске.
Жизнь бескрайней, как раньше, не кажется:
Мир вполне умещается весь
В слов и музыки вязкую кашицу,
Встреч и пробок безликую взвесь...
Мы опомнились тридцатилетними.
Давят к полу и опыт, и стаж...
Мы повязаны тайнами, сплетнями...
Ты меня, я надеюсь, не сдашь?
Лунный серп повисает наточенный
Над неспящим моим этажом.
Сжалься, Боже, над бедною дочерью,
Надо мною, глупейшей из жён...
Пусть соседка несёт на заклание
Равнодушный, бесчувственный фрукт.
Пусть останется самое главное
Меж сплетёнными пальцами рук.
Автомобильное
Не так уже свежо твоё лицо,
Не так уже к нему контрастны брови —
И белый джип кармического ЦОДД
С твоими номерами едет вровень.
Седой инспектор оформляет штраф:
Ты вечно попадаешься с парковкой…
И, вновь тебя как липку ободрав,
В параграф правил пальцем тычет ловко.
«Запомни: здесь стоять уже нельзя.
Стоять — теперь табу. Старайся ехать,
Лишь изредка, но честно тормозя,
Когда маячит правая помеха…» —
И, глядя в небо, грозное от туч,
Но яркое от облачного света,
Ты молча поворачиваешь ключ,
В который раз последовав советам.
Ты думаешь: пускай петлял маршрут
И много было сделано ошибок —
Но штраф с совсем пропащих не берут
Ребята из невидимого джипа.
А встречная лихая полоса
Однажды всё же станет реверсивной.
Считают вёрсты умные глаза,
И сладко пахнет тёплая резина.
Детское стихотворение
Вопрос: «Ты же любишь его?» — будто нож в воспалённую мякоть.
Не мне, разодетой, обласканной, что-то о вечности вякать…
Безбашенный нуль возле двойки сменился серьёзной девяткой.
Мазут и смолу к тридцати заменили coco & vanilla.
Всё стало легко, предсказуемо, традиционно и мило...
Но сердце, как шавку дверьми, паровозным гудком защемило.
Ты, Боже, крестил бесконечными рельсами тёплые шпалы —
Чтоб люди рыдали, по ним возвращаясь домой после бала,
А память столовыми ложками злые флэшбэки хлебала?!
Платформа родная окутана дымом, как кружевом белым.
Я тронулась. Буду закусывать «Джека» ранетом неспелым —
И думать о том, что ни разу тебе под гитару не спела.
Как много не сделано: фото и видео, мото и вело…
Мы странно любили друг друга — жестоко, грешно, неумело.
На верфи любви не пускают бедовых таких корабелов.
Дворняга-луна улыбается, зубы далёкие скаля.
Вопрос: «Ты же любишь его?» — так и прыгает между висками.
Фисташки и чипсы, Петкун и Арбенина, Малдер и Скалли…
Мне хочется в детство. В тринадцать. И чтобы меня не искали.
***
Где-то там, на небесном верху, начинается снег.
Тихо падают перья из взбитой Господней подушки...
Ночь в родительском доме — извечная нега из нег:
Томик Гоголя, лампа, очков серебристые дужки.
Спи, пожалуйста, мама. Не думай о прошлом опять,
Не ищи корвалол в жгучей темени кухонных полок...
Стала пряжею нервов истраченных каждая пядь:
Из неё будет соткан узорчатой мудрости полог.
Что теперь горевать да недобрых и слабых винить?
Будет утро, и я намелю тебе свежего кофе,
Засинеют на ветках деревьев снега, как финифть,
Журналисты узрят Китежград в леденеющем Пскове —
И потянутся к нам из полей неземных чудеса,
И просыплется с неба на каждого снежная манна...
Нам бы только с заезженных душ изловчиться стесать
Наст безверья, что прячем в подушки от папы и мамы.
Комментарии читателей: