НАПАРНИЦЫ
Лизавета Николаевна встала спозаранку, но назвать себя жаворонком язык уже не поворачивался, какой там! Старость – не радость, всю ночь что спала, что не спала, а в пять утра хоть глаз коли. Всю свою жизнь старушка мечтала спать меньше, Наполеон, говорят, спал по четыре часа, потом влезал на своего Маренго и враз пол-Европы истаптывал, и что её три горы белья в сравнении с его походами?! Но теперь даже горы остались в прошлом, Лизавета Николаевна вела жизнь почти незаметную.
Не дала ей завянуть новая приятельница Евдокия Семеновна Косточкина. Женщины знали друг дружку не очень давно, лет пять как: схлестнулись по делам подъездным. С незапамятный времен Лизавета Николаевна занимала пост главной по подъезду, пост этот, надо сказать, её тяготил, требовал качеств, ей неприсущих: уверенности, напористости, решительности – так, чтоб тебе слово, а ты десять! Тебе в бровь, а ты в глаз! Лизавета Николаевна еле-еле тянула лямку, и только из уверенности, что больше некому: народ в доме сплошь занятой, таким не до лампочек в подъезде. Вскоре она начала выбиваться из сил, несколько раз слезно просила снять её с занимаемой должности, и тут, как по волшебству, нарисовалась Евдокия Семеновна, которая переехала к ним из Мытищ.
Лёд и пламень! Такова в двух словах была эта парочка. Евдокия Семеновна как-то разом выбила пять ведер краски, выкрасила в зелёненький цвет подъезд, вмиг приструнила шпану, и, кажется, даже подъездные кошки теперь не выходили на прогулку без её ведома. Лизавета Николаевна с облегчением выдохнула, но рано! Могло ли ей тогда прийти в голову, что в ведение Евдокии Семеновны попадут не только двенадцать этажей подъезда, холл, консьержка, два лифта и мусоропровод, но и она – собственной персоной. Евдокия Семеновна была из тех женщин, которые любили и умели брать на себя ответственность, в особенности если видели, что кто-то в этом нуждается. Лизавета Николаевна к такому повороту была не готова, но её никто и не спрашивал, ей осталось одно – довериться судьбе, как щепке, попавшей в пучину… Но какие бы испытания ни выпали на долю щепки, сейчас, после пяти лет знакомства, Лизавета Николаевна должна была признаться – именно с появлением Евдокии Семеновны у нее началась самая настоящая жизнь, а не откинутая через марлечку кашица, когда из развлечений остается только поход в поликлинику и выклянчивание пятого за год УЗИ.
***
Лизавета Николаевна натянула на макушку вязаную беретку, влезла в чистенькое пальтишко. Вообще, когда они шли на дело, Евдокия Семеновна требовала, чтобы подруга одевалась с особой тщательностью, важно было создать впечатление благонадежных, а не каких-нибудь сИрот, выкинутых детьми на улицу. Кстати, между старушками был также уговор: если заметут одну, другую за собой не тянуть. Одна должна остаться на воле – будет кому передачки носить, письма писать, всё не детей просить, у них и без того дел по горло. Лизавета Николаевна повесила на плечо маленькую сумочку с блестящим ремешком и двинулась в путь. Подруга жила этажом ниже, но старушки друг за другом не заходили и у подъезда не встречались, каждая следовала до места по своему маршруту.
Супермаркет «Продуктовый рай» находился в трех остановках от дома.
Для ясности уделим несколько строк и этому торговому заведению, тем более что старушкам во время холостых (иными словами, разведывательных) походов удалось кое-что о нём разнюхать. По залу супермаркета было развешено несколько камер, Евдокия Семеновна утверждала, что все они были фуфлом, Лизавета Николаевна подруге не верила (хотя вслух и не говорила), она знала, что камеры настоящие, а Евдокия Семеновна просто её успокаивает. Персонала на весь супермаркет было всего человек десять, но в зале показывались только трое. По наблюдениям Евдокии Семеновны, эти трое были край какие бестолковые и, если бы у них из-под носа стянули слона, они бы и этого не заметили. На охране стояли двое: Геннадий или Колька. Геннадий имел внушительный вид и отличия по службе, его физиономия красовалась на стенде рядом с книгой жалоб, и это было особенно неприятно. (С ним решили не связываться.) Колька был совсем другой фрукт. За пару месяцев он успел поработать в супермаркете «25-й чулок», в овощном «Всё пучком» и даже засветился в 3D-кинотеатре «Семь ведер попкорна»… и отовсюду его выгоняли… за пьянку… Колька был как раз то что надо.
Лизавета Николаевна прибывала на место первая, на ней лежала подготовительная часть операции, старушка прошла через турникет, схватила красную на колесиках тележку – Колька проводил её осоловелым взглядом. Подруги давно разгадали хитрость администрации: Колька, конечно, ничего бы не предотвратил, но за те копейки, которые ему платили, получить живое пугало было очень заманчиво. Колька моргнул, Лизавета Николаевна задрала кверху подбородок и прошла дальше. Проходя мимо полок с собачьей едой, Лизавета Николаевна глянула на часики с кожаным ремешком: Евдокия Семеновна должна была подтянуться минут через пятнадцать. Не теряя времени, Лизавета Николаевна приступила к операции, чуть сгорбившись, засеменила в овощной отдел.
На скошенном прилавке были навалены груши из Перу, яблоки из Польши, морковка из Израиля. В груди Лизаветы Николаевны кольнуло от боли за отечественного производителя, но она не позволила себе раскиснуть. Старушка остановилась возле прилавка, залезла в сумку, нацепила очки и бочком подошла к грушам, тем, что прибыли из Перу. Женщина испытала нечто вроде зависти: краснобокие полсвета облетели, а она дальше Тулы не выезжала, а уж про самолет и говорить нечего… Зато цены кусались. Рядом лежали занюханные соотечественницы. Старушка выбрала три перуанских красотки, с дрожью в коленках подошла к весам и ткнула пальцем. На кнопке была нарисована скромная груша из краев поближе. Во всяком деле есть свои тонкости. Главное – не наглеть, не выдавать яблоки за картошку... Безопаснее всего мухлевать с огурцами, все зеленые, пупырчатые, попробуй разбери, откуда прибыли, из Подмосковья или Узбекистана, а разница аж пятьдесят рубликов. Откуда-то вывезли тележку с картошкой, налетевшие со всех сторон люди спугнули старушку, создался ажиотаж, Лизавета Николаевна заглянула в тележку и чуть не прослезилась, да разве ж это картошка?! Горох! Потянулась к картошке, под шумиху накидала в пакет киви, сверху снова накидала картошки, провернула еще несколько махинаций, загрузила последний пакет и покатила в сторону касс. Навстречу ей топала Евдокия Семеновна. В её тележке лежали легальные товары, старушки, не моргнув, обменялись тележками и уже Евдокия Семеновна покатилась к кассам со взрывоопасным грузом.
Началась вторая основная часть операции. Лизавета Николаевна, замерев, проводила подругу тревожным взглядом и на некотором расстоянии поехала следом. В очередь Лизавета Николаевна встала в соседнюю кассу, случись что, помочь она, конечно, не могла, задача её была стоять, хладнокровно наблюдать, а если напарницу все-таки заметут – сообщить обо всём родственникам, чтобы те не кинулись её искать по моргам и больницам.
Переминаясь с ноги на ногу и выглядывая из-за веера чупа-чупсов, Лизавета Николаевна с опаской поглядывала на подругу. По мере приближения к кассе Евдокия Семеновна принимала всё более непринужденный вид, в то время как сама она всё больше деревенела. К ужасу Лизаветы Николаевны, подруга даже лихачила: нечаянно роняла жвачки, привлекала к себе внимание. Наконец до неё дошла очередь.
Бодренькая улыбчивая кассирша бросила дежурное приветствие, которое кто-то наклеил на откидывающуюся крышку кассы под самым её носом, и начала отпускать товар. Евдокия Семеновна затрещала, как трещотка, подруга, рассчитывающаяся за товар на соседней кассе, уже успела закинуть под язык таблетку. Кассирша начала кидать пакеты на весы. Евдокия Семеновна была само спокойствие. На случай прокола у нее было приготовлено несколько вариантов отступления: в сумке, в прозрачном шелудивом пакете, Евдокия Семеновна держала несколько пар очков, если бы что-то пошло не так, она бы вытащила их все разом и, цепляя по очереди на нос, стала бы перебирать фрукты, рассматривать ценники и недоумевать. Делала бы она это как можно дольше, чтобы вызвать недовольство окружающих, сзади бы, конечно, быстро вышли из краев, народ-то у нас какой, начали бы подгонять, а ей того и надо... Если бы это по каким-то причинам не прокатило, у Евдокии Семеновны был в запасе ещё один трюк – с выпавшей челюстью. Но это уж совсем на крайний случай.
Всё прошло как по маслу. Кассирша назвала финальную цифру, Евдокия Семеновна расплатилась, скользнула взглядом по напарнице, старушки затарили каждая свою сумку и вышли из «Продуктового рая». Встретились напарницы за углом и вместе потащили награбленное.
Всю дорогу Евдокия Семеновна находилась в какой-то эйфории! Прикидывала экономию.
По её подсчетам, за рейд они сэкономили рублей триста – триста пятьдесят, а это аж по сто пятьдесят рэ на нос!
Лизавета Николаевна, натура сомневающаяся, подвластная всем ветрам, всё больше отмалчивалась, но порой и она позволяла себе вступить в диалог, усомниться в правильности содеянного. Евдокия Семеновна тут же ершилась, выдвигала кучу контраргументов, говорила много, жарко, уверенно. Заканчивался спор всегда одним и тем же – разгоряченная Евдокия Семеновна, испепеляя взглядом и так хлебнувшую за день Лизавету Николаевну, бросала:
– У тебя молодость отняли?
– Отняли, – несмело кивала Лизавета Николаевна, и вправду вышедшая на работу с четырнадцати лет.
– Здоровье отняли?
– Отняли, – тихонько соглашалась Лизавета Николаевна.
– Жизнь отняли?!
Лизавета Николаевна хотела было возразить, потому как жизнь-то покуда принадлежала ей самой, но под грозным взглядом подруги опять соглашалась.
– Вот и сиди!!! – ставила точку в споре Евдокия Семеновна.
Остаток пути подруги шли молча.
РОМАН С РЫБАЛКОЙ
Посвящается всем в душе рыбакам.
Григорий Иванович вынырнул из-под одеяла, посидел, покачался неваляшкой, опустил корявые, как пересушенная вобла ноги на пол и не сразу попал в тапки. Обстоятельство это не то чтобы сильно его расстроило, но заставило обратить на себя внимание. Раньше такое случалось только, если накануне он хорошенько дернул, или Тишка, устроив игрища, загнал черевички в темень поддиванья. Но все течет, все изменяется… Григорий Иванович шалил теперь разве что по праздникам, Тишка ночью спал и пушкой его было не поднять- образ жизни парочка вела почти праведный.
-Тишка! Нууу!! - буркнул спросонья хозяин.
Ухо дернулось, но никто никуда не кинулся.
«Не мерин! Не запрягли!» -С годами каждый обрастает принципами, оброс ими и Тихон. С некоторых пор Тихон считал, что равны не только люди, но и звери, и птицы, и не любил оглядываться назад, на тот период, когда он, весело позвякивая бубенцами, как последний кретин носил всем тапки.
Тихомировы пытались достучаться до дремлющей совести, но у Тихона, давно не охраняющего ничего, кроме собственного спокойствия, был припасен не ржавеющий довод - Вы в ответе за тех, кого приручили(1). Лично он никого не ждал, не звал... Тихомировы сами пожаловали и оторвали кроху от материнской титьки... И раз уж взяли на себя такую ответственность, должны обувать, одевать и куском хлеба не попрекать. А он свое относил, давно не мальчик!
Облетел первый лист… Внешние атрибуты старения волновали Тихона постольку поскольку. Конечно ему, как и всякому, хотелось жить, дышать полной грудью, а не становиться ветошью, но, с другой стороны, не каждый дотянет и до осени жизни. Седина - не беда. Куда важнее нюх, от него напрямую зависит качество жизни, и вот тут-то и пришлось проглотить горькую пилюлю. День ото дня Тихон констатировал значительные ухудшения в деятельности рецепторов. Раньше через стены, через расстояния чуял он соседскую левретку, теперь чуял только, когда Валентина Андреевна не доглядит котлетку. Не до феромонов, когда жуешь овсянку поредевшим частоколом. Женщины становятся в тягость, не знаешь куда от них деться, без нюха теряешь ориентиры, не знаешь, чем в жизни руководствоваться… И вот так из радостей жизни и остается одна рыбалка…
Рыбалка конечно не охота, там своя романтика, но и она не лишена прелести. Некоторые из невежества позволяют себе отнестись к ней близоруко, свысока, не подозревая, что не каждому достает душевной организации оценить ее по достоинству. Не каждому доступно созерцание. Рыбалка – это целый мир, целая философия, подкрепленная, если повезет двумя-тремя килограммами карася или окуня. Приходит время, и осознаешь, что по кочкам-оврагам ты уже не скакун, лазать по травам и лугам надоедает, к тому же, не каждой женщине в радость сдирать чешую с зайца. Что касается гастрономии, сам Тихон рыбу не потреблял, однако это не мешало ему раз за разом обмусоливать воспоминания о рыбалке.
Вот он сидит у водоема... Скворчит вода... Ветер –шалун, как ошалелый играет на гуслях камыша... Раздумывая выбирает аэродром стрекоза... Вдруг прямо по курсу показывается чей-то рулевой плавник, и выкидывает фонтан рыба-кит!
Григорий Иванович поддел крючком пальца тапок, влез во второй. Тихон, потянувшись, поплелся за хозяином на кухню, просыпался он теперь чуть ли не позже всех. По дороге оба забрели в ванну. Из ванной вышли умытые, прилизанные, но все такие же не бодрые. С кухни доносились привычные звуки, суетилась шурша ля фам… Из троих Тихомировых Валентина Андреевна вставала раньше других, собирала мужа на работу, готовила завтрак Тихону.
Каждый сел перед своей миской.
Григорий Иванович нахохлился, передвинулся поближе к краю табуретки… Тихон наблюдал, как хозяин настраивается.
-Валя … я тут намедни… присмотрел…, - слово «спиннинг» в семействе Тихомировых было чем-то вроде табу, Григорий Иванович произнести его не решался, но все трое и без того понимали о чем идет речь.
Валентина Андреевна вздохнула. Эта хитрая женщина никогда не ругалась, не бранилась, но вздыхала так, что жить после этого не хотелось.
-И сколько?- спросила женщина.
Григорий Иванович стеснительно озвучил сумму.
Валентина Андреевна аккуратно положила на блюдце кофейную ложечку. Ложечка звякнула и тут же замолкла.
- Прошлым летом всего раз сходил… На пенсию выйдешь… Тогда…
Тихон, дернув усатой, щетинистой губой, усмехнулся. Все эти женские стратегии белыми нитками шиты. Давно подмечено, что если женщина не может или не хочет сказать твердое «да» или «нет», она начинает вилять… или кормить завтраками… За столько лет Тихон раскусил все хозяйкины уловки.
Пенсию в доме Тихомировых смаковали давно, наверное, от того, что люди были не молодые и она казалось не за горами. Говорили о ней всегда, как у о какой-то земле обетованной, где на деревьях растут фиги, под ними, волоча хвосты, ходят райский птицы, не надо заботиться ни об одежде, ни о крове, ни о пропитании, круглый год там тепло и все ходят, прикрываясь лопухами. Слушая эту пластинку, Тихон и сам готов был отдать лет 30 производству, только бы и ему называться пенсионером.
-И такая блесна… катушка с шпулей…-предпринял еще одну несмелую попытку Григорий Иванович.
-Двадцать пять тысяч,– повторила Валентина Ивановна кажется только для того, чтобы Григорий Иванович еще раз, но уже из чужих уст услышал сумму.
Григорий Иванович сидел, как булавкой пришпиленная бабочка.
-На 25 тысяч…, – Валентина Андреевна, как всякая женщина, легко опускалась до гнусности. Будто не замечая состояния мужа, она стала малодушно переводить стоимость спиннинга в килограммы рыбы, которую можно купить в ближайшем супермаркете, а то и вовсе на какие-то в хозяйстве не нужные вещи: картошку, крупу, стиральный порошок. Рыбаки не любили ее в такие моменты… Каждое слово ножом входило в сердце… В голове не укладывалось как можно сравнивать свежайшую, еще пахнущую тиной рыбку с крашенной перекрашенной семгой, с закутанной в ледяной кокон треской, с вылупленной в инкубаторе хоть трижды форелью.
Оба вздохнули. И прекрасная женщина может все вокруг убить практицизмом!
Хозяйственность имела обратную сторону – Валентина Андреевна оставалась, как тетерев глуха к их роману с рыбалкой.
Проглотив обидные рыбные четверги, которые по мнению хозяйки на эти деньги можно было бы устраивать хоть целый год, Григорий Иванович малодушно попробовал сбросить цену. Тихон тяжко вздохнул - ловить можно и на палку с леской, но тут уж не до трофейного экземпляра. Спиннинг можно взять и за тысячу рублей, но речь-то шла о том, чтобы ловить серьезную рыбу, поэтому и хотелось приобрести вещь настоящую...
Валентина Андреевна и тут не заглотила наживку: то ли Григорий Иванович брал не те аккорды, то ли балалайка была не та.
- А ежели еще планку поднимут? Что ж ей так и пылиться на антресолях? –рассуждала женщина так, будто вещь уже была куплена.
Валентина Андреевна выставила последний, несокрушимый аргумент. В воздухе последнее время витал слушок о том, что правительство вполне себе может подложить всем очередную свинью - увеличить пенсионный возраст. Можно было конечно жаловаться, обращаться в разного рода инстанции, пытаться влиять, но Тихон подозревал, что во всем этом будет мало проку. Были бы они хотя бы редкими экземплярами: сам-то он хоть и не был занесен в Красную книгу, но за плечами имел хотя бы происхождение, а таких, как Григорий Иванович не счесть…
Валентина Андреевна плесканула чаю, дав понять, что разговор закончен. Тишка дожевал котлету, не любил он эти котлеты –чувство такое что кто-то до тебя их жевал-жевал, а потом тебе их подсунули... Остался неприятный осадок.
Минуло еще одно лето, и в это лето сходили на озеро всего-то раз, и то комары заели. Да и лето какое, одно название – дождь, как из ведра. Пришла осень, на улицах началась еще большая мерзопакость. На тротуар сыпали какую-то гадость, от которой портилась обувь, трескались подушки на лапах. И тут Григорий Иванович будто взбесился, взял выходной и категорически засобирался на рыбалку.
Как только Валентина Андреевна не уговаривала, как только не пыталась воспрепятствовать, умоляла, просила, но оба были непреклонны. Надоел весь этот дым обещаний, все эти разговоры в пользу бедных. Плевать им было на прогноз погоды, на сели и ураганы, их волновал только прогноз клёва. Тихон до последней кочки, до последнего червячка помнил, как они собирались. Как раскидывали на ковре сети, чинили на пару невод, варили перловку… Как блуждали по седой, ледяной пустыне… Долго же они сверлили лунку… И как потом из оконца кинулась на них зубастая рыба-щука и сразу же под ногами что-то затрещало, поехало… Намерзлись же они тогда, как собаки…
Остальное Тихон помнил смутно. Его будто в котелке с ухой варили, такая была горячка…
Скрипела над головой пружина. Валентина Андреевна сидела возле дивана свечкой.
Когда Тихон, наконец, поднялся и смог сам похлебать из блюдца, в доме что-то переменилось… На кухне все также чем-то позвякивала женщина, но никто больше не вставал с кровати, не скрипела пружина.
Примечания автора:
1. Вы в ответе за тех, кого приручили… - цитата Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц»
Комментарии читателей: