как в минном поле душа гуляла,
фантомной болью совсем хмельная,
ее потрепанное одеяло,
родные контуры припоминая,
касаясь ветра, казалось веткой,
казалось мамой, земли касаясь.
душа моталась от века к веку,
ее прозвали межзвездный заяц.
а кто-то – странный – шагал за нею,
глазами нашими неуследим,
шагал, нашептывая все сильнее:
ну погоди, родная, пожалуйста, погоди.
загляни за затылок
где никто не забыт и ничто не забыто
свято место остыло
сохранив отпечаток копыта
ключ в замке заблудился
карандаш не вернулся из боя
обескровленным гильзам
удаляли пули без боли
каждый день просыпаться
становилось вредной привычкой
в пересчете на пальцы
кольца лет как коленца отмычек
дождь играет на расческе
ян махульский на трубе
раздувает вечность щеки
и стекает по губе
постоянный как константа
в циферблат проник столбняк
он утратил лик атланта
он подвыпил и обмяк
он нанизывал как ежик
солнце спелый апельсин
боже кто тебе поможет
много нас а ты один
плакал рембенок вдали
эхо стихало как мяч
всхлипывали угли
тонущих в будущем мачт
слезы впадали в катунь
рвался картон облаков
взоры взрывали летунь
встречной картечью зрачков
днем ночевала луна
жизнью обедала смерть
путь ото сна и до дна
выплавит золото в медь
даль пылала и плыла
два мешка как два крыла
притяжение печей
грело кожу меж плечей
ливень яблонь мой кистень
на кресте как на крыльце
тонет в луже божий день
солнце спряталось в яйце
как христос за пазухой
ты в любви заблудишься
ты в словах измажешься
ты в поту утопишься
космонавт хочет стать мальчишкой
в этом он схож с капитаном
в этом он схож с командиром
чтобы читать в толстой книжке
голоса на орбите
острова в океане
передышка в окопе
чтобы не быть убитым
на далекой планете
на далеком архипелаге
в глубоком тылу у немцев
чтобы вернуться к моменту
когда хочешь стать космонавтом
когда хочешь стать капитаном
когда хочешь стать командиром
когда остается завтра
по углам сгущается саспенс
и пинцетом пляшет по швам
руки сами тянутся за спину
чтоб нащупать завтрашний шрам
твой кораблик попал в бутылку
и болтается штурман без толку
развязавши фунт панталыку
на полоски амурскому волку
мой стишок запечатали в книжку
буквы шепчутся подслеповато
буквы липнут к соседней странице
с каждой дурочкой поцеловаться
божий день день за днем все бинарней
божий дар переварен и прочее
божий пекарь на божьей пекарне
ставит жирный декартов прочерк
позабытый охотником зверь
собирает слезки в кармашек
трется шерстью о палое дерево –
проверяет себя на плюшевость
теребит циферблаты ромашек
старит время и строит терем
и стреляется – как умеет
Господи, дай мне бога
чтоб бесправного как гроза
чтоб бескрайнего как стрекоза
чтоб колючего как глазницы
чтоб живучего как гробницы
нервно скрежещет рубанок
мертвые - мертвым
богом забытый губанов
прячет от черта
выгоревший календарик
в стылой тетрадке
где незнакомые дали
точны и кратки
как обостренные гвозди
лишнего лета
если кончается воздух
веришь приметам
стремительная рубашка
пропуск в неведомый дом
влажный след от рубанка
горло подернулось льдом
сан-францисскому танку
до родины как до янцзы
покидая итаку
стяни в узелок свой язык
сердце наносит
удар за ударом
вода точит камень
и он режет воду
и кровь узкой змейкой
быстрее жизни
и мимо течений
жалеет ручей
за то что
свобода - слово
а не воробей
свобода - обод
ячейка памяти
сгусток икзиста
лимфоузел на шее
мешок с картошкой
чихал раскатисто
каре картишек
рвало рубаху чтоб
ты гнула на прочность лекала
а мной подавилась могила
чернила тебе чудной каллиграф
вода изреченная в кровь
подушкой для перьев деревьев и трав
корытце с прекрасной игрой
игрой навылет наотмашь игрой
навзничь внахлест вглубину
чтоб между первой и между второй
под поле игры заглянуть
где бьет родничок где выжил бычок
а выиграл тот кто учел
что каждой бабочке свой сачок
что ты сам себе червячок
подмышку рощи щекочет туча
в ложбинке чащи легла роса
сережка месяц царапнет плечи
и – небеса – это паруса
к морям скрывающим край бескрайний
где каждый встречный – простой моряк
там бросив якорь завис в оффлайне
твой персональный крейсер варяг
пуля замедленного действия
в поле неявной правоты
вот и гордись до пенсии
что ты – по-прежнему ты
вот и считай считалочки
как вышел иванушка погулять
как барабан без палочки
как молоко по углям
так исчезали милые
столбиком стебельком
белками семимильными
налитым кровью белком
поезжай в санталово собирать морошку
там в избе оставленной зреют щи под крышкой
тропки между избами топчет только лошадь
пыль за телевизором вытрут только мыши
зреют щи ленивые кто в них отразится
точно телевиденье смотрит без розетки
смотрит как сбегаются с выселков лисицы
как в избушке заячьей уши как лазейки
зреют щи студеные кто с них снимет пробу
словно бы буденного поцелует в губы
тот увидит как кружив с крышкою от гроба
полумедвежонок полуполушубок
кто обхватит котелок до последней косточки
он распустит узелок да на волоске
и ищи его хрящи убаюкай в горсточке
поезжай в санталово засыпай в леске
чтобы припасть к груди мироздания
я мастерю табурет
шмейхель небесный кружится над данией
он же бажахтаурег
чтобы испить огненных соков
я обглодаю свой рот
медленно движется к станции сокол
меланхолический крот
да заструится яблочным медом
пот по моим пятам
фенхель волшебный живет за комодом
впрочем живет он не там
выключат свет и дни навернутся
на языка острие
шмейхель и фенхель и крот соберутся
каждый возьмет свое
царствие небесное
мера мер
растирай над бездною
сыр ламбер
чтоб оскалившись зубчиком
чеснока
в пугачевском тулупчике
ускакать
перекатывать вверенный
уголек за щекой
и форсировать берингов
неуемный покой
мы пришли к тебе с превером
рассказать про боль и веру
было нечего сказать
оставались осязать
сдан в багаж наш теплый стаж
наш париж и наш сашбаш
лист хоронил как заплата
дырку на сердце солдата
от смерти не умирают
заметил голкипер рая
от смерти мерещатся черти
но вы им не верьте, не верьте
но верьте обманчивым слухам
что бродят меж бровью и ухом
и тихо крадутся губами
и тихо кладутся на память
пусть жук сквозь туманную кашу
несет свое вж
он скажет но пусть он не скажет
чем кончится жизнь
пусть травы ему подыграют
качаньем не в такт
чтоб нам не сорваться с окраин
в ущелье зевка
чтоб нам насовсем заблудиться
под сенью бровей
как две ясноглазые птицы
низарь, зинзивер
ах орфей мой орфей
мой заблудший муравей
сон наш будет унесен
вещей птицей воробей
воробей из-под бровей
пой о вербе наших дней
вставив спицу в колесо
сделай хватку ледяней
ледяней и пламеней
почкой вербы каменей
черствой пасхи отголосок
сгинь в исландии теней
дева ашдваока
мельком слезорука
ажно влажнонога
ты апостол лука
луковица памяти
это только памятник
рукавица маяти
будет тебе маятник
спой нам песню метроном
как метро шумит по нем
как по нем дымит труба
в небе стелется тропа
а за тучей а за тучей
ходит дядька невезучий
у него в кармане нож
у него в гортани дрожь
дядя-дядя нас не тронь
нас глазами не воронь
вот тебе билет до кубы
там хорошие суккубы
стережет их комендант
бородант и чемодант
все кубисты круглые
плоские как рублики
ихни бабы руглые
жернова республики
не хочу кричит до кубы
лучше мне зашейте губы
что ты что ты ни за что
вот спецальный незаштоп
он спасет тебя от мысли
о вселенском коромысле
дядька крякнул дядька сплюнул
и исчез при свете лунном
он утратил веру в чудо
и за это пострадал
под водой карасик клюнул
спит рыбак свернулся клубнем
над губой всплыла простуда
покраснело в три стыда
спит и видит будто он
не рыбак а почтальон
что в руках его открытки
это маленькие рыбки
а карась домой вернулся
небывалый летчик-ас
он разделся он разулся
он облюбовал скамейство
и давай свому семейству
сказку сказывать за нас
Жила на свете одна маленькая девочка.
И была у нее одна маленькая справочка.
В справочке говорилось, что одна рука у нее – левочка.
В справочке говорилось также, что другая рука у нее – правочка.
Каждая рука у нее имела по пять кончиков.
Кончики эти у нее назывались пальчиками.
Пальчиками девочка тянулась к тарелке – ухватить побольше пончиков.
Пончиками девочка делилась с другими девочками и мальчиками.
Один мальчик подарил ей в ответ свою рогатку.
Другой принес ей книжку. Правда, без картинок.
В книжке девочка прочитала такую загадку:
Сколько, мол, сороконожке требуется пар ботинок?
Тогда решила девочка отдать сороконожке свой тапочек.
Сороконожка устроила в нем себе дом – с коровой и даже с амбаром.
А девочка прыгает на одной ноге между мамочкой и между папочкой.
А зовут эту девочку – Метелькова Варвара.
проверка и ответ сошлись
как башлачев с землей
грустит наемшись братец лис
он стал совсем не злой
вдаль уплывают облака
уплывшие из луж
петров и васечкин зэка
вослед им машут в два платка
два платьица их душ
братья беруши, храните меня
все, что за вами – огонь-полымя
все, что пред вас – скворечная мгла
ты, брат, могила, я, брат, смола
смерти бояться – бояться воды
сколько загадок таят в себе льды
лечь бы и плыть на закат, на закат
как обреченный на отпуск зэка
поезда ждать, а сам опоздал
больше не будут ходить поезда
хоть на приступку ушедшего дня
братья беруши, возьмите меня
рубцы на сердце усложняют кровоток
зовет дорога выпавших с кроваток
зовет роняет новый завиток
поймай меня мой верный гайавата
веди меня орлиною тропой
лыжней небесной перышком гусиным
за облаками нам не встать на водопой
за облаками мы напьемся синим-синим
спят растенья гиацинты
спят животные инстинкты
спишь растерянная ты
сбережет рассвет цветы
утром мы уравновесим
взмах ресниц и взмахи весел
телескоп и небосвод
зелень глаз и зелень вод
тучи мои черны
и протекают порой
кто бы их починил
где такой поляроид
чтобы раз навсегда
и озорно и зло
время, твои невода
за ночь все унесло
горячая вода была холодной
наташина беда была володиной
лилась из глаз ночь
в ночи ярчей свет
струилось окно
в режиме офсет
а на проходной
твой пропуск не в счет
ты ходишь родной
чего же еще
над пропастью как в прописи
неровною строфой
подставив ветру лопасти
гуляли мы с тобой
ах лопасти те хлопасти
то две простых горсти
для храбрости для робости
чтоб больше не грустить
солнце под рубашкой
месяц над башкой
в образе барашка
кажется божком
с древней перфокарты
шерстяной страны
кратеры – инфаркты
и саванны – сны
потайной дорожкой
в кружевах дорог
месяц точит рожки
о резной порог
о порог заветный
как изнанка сна
там на кухне светлой
ты сидишь одна
за окошком зреет
неба туесок
ты сидишь и время
капает с часов
посади перо жар-птицы
парус яростный резной
вдохновится половицы
пропитаются слезой
как смолой бессонной ночи
вспыхнул смольный институт
друг мой нежный грустно очень
нас нигде с тобой не ждут
ты уехал, я осталась
до свиданья не сказал
и осталась только старость
где вагон а где вокзал
ты уехал и как будто
погасил мои глаза
ты уехал и кондуктор
не нажал на тормоза
и по шпалам отбренчала
цепь надежд и цепь утрат
у перрона у причала
я стояла до утра
ты уехал оборвалась
в кулаке живая нить
ты уехал. я осталась
ничего не изменить
годы безжалостней немцев
день рождения новый освенцим
сухожилия между
мной сегодня и прежде
переехало даймлером-бенцем
милиционер сорока
окуляром поведет
с простодушием пророка
наступив на свой черед
скажет друг ты наш сердечный
айболит и муравей
таракан тебе в скворечню
ты нас дядя не жалей
ты носатый не досадуй
лучше дай нам молока
мы устроили засаду
ты попал в нее слегка
что тут скажешь против ветра
у него в кармане дождь
от ударов чилаверта
не уйти и не уйдешь
мы не жалкие букашки
вы не жалкие букашки?
мы не жалкие букашки!
может, вы еще и право имеете?
и право имеем!
ну-ну
ты уедешь в город киев
где зеленое сукно
и фонарики такие
как в детдоме выпускной
там перегореть бродяга
значит перегоревать
у тебя в твоих портянках
спрятано по сотне ватт
занозишь лучами солнца
ноги в бешеной ходьбе
до свиданья скажешь социум
еду я от А до Б
значок помнит город царицын
ты помнишь этот значок
трамвай как пластмассовый рыцарь
реку пересечет
значок твой репей неотвязный
улыбка в мешке
а баржи как розы бумажные
бегут налегке
лишь пушка без шляпки гвоздик
хранит каждый борт
на том берегу осень
учебный год
нарезать сыра. поставить кофе.
поставить крест на своей голгофе.
поставить кофе. порезать рыбы.
а вы могли бы? а мы – могли бы…
ты иди иди на звук
угоди в чулок
быть подарком к рождеству
чем не ремесло
стать подарком в ноябре
времени вразрез
день зачатый на заре
в тот же день воскрес
по весне на самом дне
миллион огней
люди люди в них одне
ночи холодней
сети сети выбирай
сходится игра
едет в небе каравай
дыма и добра
умереть в холодном барнауле
лакированным ботинком постучать
люли-люли вы меня обули
и на лоб поставили печать
я отправлен греть библиотеку
инвентарный номер занимать
я при жизни не ходил в аптеку
выйдет ли аптека из меня
стихи – не преступленье – следствие
улика, кровь наоборот
по лесу ходит-бродит лезвие
и сумасшедшего ведет
следы его огнеопасные
уже спускаются к реке
и не велятони опаздывать
и рыбий плач о рыбаке
безмолвно над водой качается
и пузырек за пузырьком
плывет, как будто бы прощается
и уплывает так легко
плач оконного стекла
на окраине села
плач о ласточке в степи
превращающей стихи
в тополиные бега
плач реки о берегах
плач по сказочным лесам
не по дням а по часам
плач согбенный подо льдом
от него заносит дом
на окраине села
снеговая пастила
в небесах висит калач
спи, мой мальчик, спи, не плачь
канчельскис вернется в манчестер
в манчестер вернется канчельскис
спросите у джеймс хедли чейза
зачем он вернется туда
канчельскис забудет итаку
канчельскис вернется в манчестер
он трубы от гари отчистит
он током нальет провода
он верит в гармонию чисел
он ищет число навсегда
молитва как будто калитка
в заброшенный сад
чья изгородь полуразбита
а сторож усат
но умер, а может придуман
каким-нибудь мной
молитва петля и калитка
домой
дождик дождик перестань
не напьется сухой лист
жизнь напрасна смерть проста
именем того листа
разбежится футболист
ходит дождик по полям
и уходит по грибы
мой прекрасный дуэлянт
заряжает в свой волан
горсть рябины грусть судьбы
жизнь проста как пианино
хлопнул крышкой пианист
будь гуманна гильотина
выдай мне больничный лист
пусть ко мне приедет мама
не приедет а придет
дверь налево дальше прямо
девяносто первый год
в немытом окне в немытом окне мама
в ее волосах в ее волосах роза
да кто вам сказал что чехов писал драмы
слагает июль слагает июль росы
в твоей голове полно чепухи вроде
что это за зверь так напоминающий белку
а где-то часы а рядом часы ходят
пасутся в тебе в тебе и во мне стрелки
степка ищет атлантиду
он спешит и не спешит
ручка пишет и не пишет
спину щиплют мураши
он лежит себе конвертом
буквы тихонько жует
и прошит нездешним светом
он становится жильем
выходили на орбиту
два тяжелые шмеля
отпусти мои обиды
долгожданная земля
малыш заглядывает
за подоконник
детского сада
заберите меня отсюда
ну пожалуйста
заберите меня домой
заберите меня поскорей
лучше мама и папа
но можно и тетя марина
заберите
бегут ручейки
распустились листочки
заберите меня домой
ну пожалуйста
он идет на работу
он работает сторожем
в детском саду
он заглядываетза подоконник
заберите меня домой
заберите меня поскорей
дети и старики
волны одной реки
твой французский маникюр
не излечит целлюлит
александр сергеич шнур
приступ острова бали
утоли мою тайгу
у майора две ноги
там где утром был шойгу
будет вечером айги
зебры-зебры, вы березы?
мы березы, да-да-да!
мы покинули колхозы,
улетели навсегда!
зебры-зебры, что вам снится?
корка хлеба в облаках,
снежный иней на ресницах
и есенина строка.
привет подсолнух детский сад
для маленьких галчат
схватились за руки кричат
не смей нас огорчать
дождемся ветра полетим
до солнца и кар-кар
тропинками весенних льдин
карабкайся икар
твой путь надежен как струна
пряма твоя спина
а за тобою вся страна
как знаешь понимай
есть ли свет в конце тюленя
есть ли люди там на судне
люди все позеленели
жадность размешав в простуде
стали зеленее воды
стали зеленее травы
как соленый вкус свободы
их заморские приправы
ты плывешь себе на льдине
сверху небо снизу небо
сгусток штрих-пунктирных линий
маленький детеныш нерпы
дети умирающие в детстве
умирают в возрасте зайчат
но продуман распорядок действий
селезень – а в нем яйцо – зачат
не сбежать кощею от погони
мы идем бессмертие поправ
выросшие сказочные кони
исчерпав в своих горбах запас добра
мы взбираемся на подоконник
и не долетаем до днепра
иван не носит сапогов
дождя он не боится
ему всего лишь первый год
летает он как птица
иван не знает дважды два
е-два и е-четыре
но понимает все слова
и в том, и в этом мире
а если вы начнете лезть
мол, как вы там живете
он вам ответит: счастье есть
но вряд ли вы поймете
тучи легкие коняшки
сыроежки и дворняжки
цокают по лужам в спешке
и дворняжки сыроежки
выбегают им навстречу
и бегут в одной упряжке
каждый вечер каждый вечер
сыроежки и дворняжки
идет иван как караван
идет без сапогов
идет и путь его кровав
как сумерки богов
идет к тебе идет ко мне
с картонной пряжкой на ремне
идет ко мне идет к нему
с вопросом вечным почему
в иванов день не помню где
мы вышли из воды
смывая звезды и глядев
как высохли следы
стремясь к земле и к подземле
мы выпекли леща
в муке как будто бы в золе
в микрорайоне Щ
лети лети мой августин
в сентябрьской ночи
погромче пальцами хрусти
и ноги промочи
на белый юг в былой уют
где нас наверно ждут
где нам готовят чистый крюк
и крепкий крепкий жгут
вертись земля а тополя
роняйте облака
чуть ниже уровня нуля
увидимся. пока
мы несли голоса, точно факелы,
пламенеющие на ветру.
а они нас смолой оплакивали
на пути к мировому костру.
голоса наши вспыхнут песней.
сотни, тысячи голосов.
мы уже не умрем,
а умрем – так воскреснем
и уже не умрем.
вот и все.
Комментарии читателей:
Комментарии читателей:
« Предыдущее произведениеСледующее произведение »