Светлана Львова «Функция души»


Дее-причастное


В фуфайке на босу ногу,

печальный до синевы,

бездумно упёршись рогом

в потёртую селяви,

не веруя и не веря,

гоняя с утра чертей,

пинающих гулкий череп

в трясущейся пустоте,

решая похмельный ребус,

снимая себя с креста – 

он всё-таки видел небо

и звёзды умел считать.


На обратной стороне любви


Не смотри, мой ангел, не смотри.

Не читай написанное кровью.

Не годятся ангелы в герои,

равно как мечтатели в цари.

Не реви, мой ангел, не реви,

это допустимые потери.

Невозможно в белый свет поверить

на обратной стороне любви.

Помолчи, мой ангел, помолчи.

Здесь любое слово станет ложью.

Даже боги без любви безбожны

и бесстрастны, словно палачи.

Посвети, мой ангел, посвети.

Здесь так мало истинного света,

что почти не разглядеть разметок

и лица напарника в пути.

 

Что же ты хватаешься за меч,

пряча под забралом лик небесный…

Ты теперь неотличим от беса.

Свой среди слепых в кромешной тьме.


Белый шум


Прогноз на завтра сумрачен и прост. Кучкуются угрюмые вороны на острых ветках скрюченных берёз. Верняк – примета близкого циклона. Господь постановил: да будет снег – и я его решенье одобряю. Пусть этот мир исчезнет в пелене неистово закрученной спирали.

Я буду слушать белый шум стихий,  отбеливать в себе слова и душу, переводить небесное в стихи, молясь за мир, сорвавшийся с катушек. И верить, что почивший в облаках очнётся и предъявит счёт к оплате за Танин мяч в простреленных руках, за мишкину оторванную лапу.

Слова, слова… заснеженная боль. Пурга укроет города и даты, безумцев, заигравшихся судьбой и пролетевших точку невозврата. 

 

Но тот, кто бесконечен и незрим, в глухую ночь понятнее и ближе.

 

Мой первый внук пускает пузыри, и, значит, этот мир обязан выжить.


Кэррольские мопевы


Опять надумал уходить, когда варкалось,

мол, бармаглот свирлеп и дик, грознит оскалом.

Сидел бы, дурень, поглощал семейный ужин,

а не брыскался по ночам по грязным лужам.

Но взял он меч и взял он щит, рванул в глущобу,

теперь ищи его, свищи, рыдай на глобус.

Кого пугожит бармаглот в дыре убогой?

он сам собою не найдёт сюда дорогу.

Но наш отъявленный герой попёр, как трактор.

Он причинять мечтал добро неоднократно.

Прямой и светлый, словно луч в глухомной чаще,

бескомпромилостно ко злу наносит счастье.

 

Пленён злопасный бармаглот, закамерован,

описан доблестный поход, прошнумерован,

герой народом восслапет, увековечен.

 

…а по протоптанной тропе шнырляет нечисть.


Зачем ты её отпустил


Зачем ты её отпустил?

Ей воля – пьянее вина.

Ей взорванный мост – не цена

за талую воду в горсти.

Она не умеет считать

ни денег, ни слёз, ни побед.

Её безрассудный побег

опасней открытых атак.

Ей муторно стало парить 

над бездной в надёжных руках,

гонять под собой облака,

удерживать солнце внутри.

Ей воля – святее креста.

Ей небо – привал на пути.

 

Зачем ты её отпустил?

Она не умеет летать.


Джекилхайдовое


Ты жаждешь веры и горько пьёшь – не лезет вера в сухую душу. А с неба хлещет предзимний дождь в извечной схватке воды и суши. Тебе не важно, кто победит. Тебе не страшно – тебе нелепо… тому, кто слева, зачтут вердикт – а тот, кто справа, пойдёт прицепом. Как доктор Джекил и мистер Хайд, они полярно неразделимы. Так кто ж виновен в твоих грехах? и чьё ты примешь в итоге имя?

Теперь ты знаешь, как пахнет боль – настойкой веры, дождя и виски. 

Ты вызываешь себя на бой.

 

В кого направишь свой первый выстрел?


По вере


Ты поверишь, что я не дура – 

это ум у меня такой.

Просто круглая квадратура

отнимает в душе покой.

Я в ответ окажу услугу

и поверю, что ты не лох.

Ты б решил квадратуру круга – 

просто малость не повезло.

Мы дадим друг другу по вере,

не умея дать по любви.

Пусть останется не измерен

круг изменчивых половин.

Разве мало мы претерпели

от расчётливо метких слов?

Я ж не дура, на самом деле,

да, по правде, и ты не лох.

Что ж мы топим себя в пучине,

что ж мы пилим опорный сук?

Две неравные половины,

разделившие общий круг.


Наивный стишок


Давай закатим солнце за дальние вулканы.

Ты сильный, ты сумеешь – я малость подсоблю.

Был нынче день несносный, как ноющая рана,

был нынче день постыдный, как милости тирана,

был нынче день коварный, как незакрытый люк.

А мы закатим солнце и этот день запрячем,

и никому не скажем, каким он был плохим.

А завтра мы проснёмся – и будет всё иначе.

И этот день изжитый отправится в архив.

А мы закатим солнце и отряхнём ладоши,

обнимемся устало, любуясь на закат.

Потом задёрнем тучи и нагадаем дождик,

и помолчим друг в дружку о глупых пустяках.

Давай закатим солнце, потом закатим ужин,

и потечёт по стёклам небесная вода.

И этот день тяжёлый к утру утонет в лужах

дождя, что мы с тобою сумеем нагадать.


Эталонное


Не так уж ты не прав, не так уж я права.

На этом и давай поставим точку.

Ты снова победил, но ты не виноват,

что закатал в бетон живую почву.

А я хочу писать по небу от руки – 

белилами по сини без границы,

надеясь, что слова свободны и легки,

надеясь, что прочтётся и простится.

А я ищу в себе тот давний детский сон,

где просто жизнь, без меры и без цели,

где свет умыт дождём, и вечер невесом.

И на любовь не присобачен ценник.

 

Не так уж ты силён, не так уж я слаба,

а, может быть, различны эталоны.

Ты знаешь, как идти решительно ва-банк,

я знаю, как приманчива бездонность.

Не так уж ты не прав, не так уж я права,

но всё пройдёт. Навылет или мимо.

 

Я слышу, как растёт под небом трын-трава,

пусть неказиста, но неистребима.


Тем дождём


Ночами к сердцу подступает дрожь, и прихотливо неслучайна память.

 

…уютно сеет бесконечный дождь, бурлит река, облизывая камни. И папин голос: «Светка, не сиди, иди к костру, застудишься, малышка». Но магия изменчивой воды не отпускает. Я пою чуть слышно, как чукча, ни о чём и обо всём. Мир шелестит, журчит и подпевает, и я звучу с пространством в унисон, промокшая, счастливая, живая…

 

Безумствуют циклоны за окном, коварный март не отпускает зиму.

А я беззвучно плачу тем дождём. И счастье жить – как в детстве нестерпимо.


Координатное


Сегодня мне привиделось во сне, что я лечу над миром и над правом… А утром тихо падал первый снег, ложился невесомым покрывалом. И этот белый первозданный мир был так многозначительно безмолвен и не обжит ни богом, ни людьми, не исковеркан неумелым словом.

Беззвучие начала всех времён, смешение осей координатных. Как будто ожил мой рассветный сон, где место бога всё ещё вакантно.

 

Я заперта в осях координат, и мир во мне мучительно спрессован.

Тот самый мир растаявшего сна на волосок от сотворенья слова.


Народное


Устав от сплинов и апатий

(интеллигентских мерехлюндий),

твержу с тоской: все люди братья,

а те, кто сёстры, тоже люди.

И высунув себя с балкона,

глотнув поллитра кислорода,

припоминаю утомлённо,

как вышла в люди из народа,

как путь прокладывала грудью

(с тех пор она слегка помята).

Но что-то тошно стало в людях.

Народ! хочу в тебя обратно!

Мне без тебя, народ, паршиво.

Томлюсь без смысла и без цели.

 

Ну, всё. Я, кажется, решила.

Схожу в тебя. В конце недели.


До последней черты

Я знаю, что время состарится вместе со мной,

иссякший ручей не наполнится новой весной.

Качнутся константы чужих сопредельных миров – 

и юное время залижет следы катастроф.

Но я доношу это ветхое время до дыр,

но я донесу до последней черты этот мир.

И новое время родится слепым и нагим,

и, может быть, даже оплатит чужие долги.

Я знаю, что каждому богу приходит свой срок,

что вновь прорастает трава на обломках миров,

я знаю, что вечность – пунктир из конечных времён.

 

Но мне неподвластен единственно вечный закон.

 

…не слушай меня, я всего лишь стареющий бог,

уставший от мира, в который поверить не смог.

Скажу по секрету, я знаю не больше, чем ты.

 

Но я не предам этот мир до последней черты.


Ритуальное


Такое лето – то хандра, то сплин. Болею – видно, временем продуло. Сижу в ознобе и в печальных думах, совсем одна на краешке земли. А за окном пространство нараспах, и это тоже как-то утомляет. Всех развлечений – громыхать соплями и мучиться прострелами в висках.

Да ерунда, всё будет зашибись! Я ж паетеса, блин! сгущаю краски. Я не могу без ритуальной пляски вокруг костра – задабриваю жизнь? и от того сама впадаю в транс, неистребим во мне наивный чукча, камланьем заговариваю тучи в своём мирке – обязывает ранг. А, может, сан? да, впрочем, всё равно. Нам, чукчам, нету дела до регалий. Я прыгаю вокруг костра кругами и верю, что со мной светлее ночь, что без меня полнее пустота, и бесконечность без меня короче.

 

Я завершаюсь ритуальной точкой и начинаюсь с чистого листа.


Запятая


Мир поделён на нас и «не до нас».

Рассвет шепнёт: уйти нельзя остаться. И я, до хруста стискивая пальцы, сумею, наконец, поставить знак. 

Ещё есть время всё переиграть – короткий миг от выдоха до вдоха… а в опустелом черепе горохом колотится: пора, пора, пора…

Но я устала… падает рука, и запятая катится с ладони.

Уйти нельзя остаться. 

Монотонно вибрирует увечная строка.


Ода мухе


Свершилось великое чудо из чуд! – 

ожившая муха жужжит у окна.

Как мало ей надо! пригрело чуть-чуть – 

и муха очнулась от смертного сна.

Лежала меж рам бездыханной – и вот! 

иссохшая тушка впитала тепло,

как «Боинг» на взлёте, надсадно ревёт – 

и реет над миром воскресшая плоть!

И хочется с мухой лететь напролом,

и хочется крыльями резво взмахнуть,

и хочется тоже башкой об стекло,

чтоб встретить с душевным приветом весну!

И пусть громоздится сугробами снег

от самой земли и до самых небес – 

но гордая муха поёт о весне,

являя собой неизбежность чудес!


Прогнозное


Какой диагноз? чуточку жива. Убита тяжело, но не смертельно. Ещё тревожат сквозняки и тени, кривляется остаточная темень, но обещает прорасти трава.

И говорят, что ожидают май, и по прогнозу в нём тебя не будет, а я покину трудовые будни и улечу к далёким близким людям, которые умеют понимать. Я обещаю больше не болеть и избегать заразы повсеместно, хотя… тебе уже не интересно, посовпадал на временно́м отрезке и наследил… ну да, оставил след. Но я уже покинула постель (твою), воскресла, аки птица Феникс. Ещё слаба, но ты уже до фени, я отрезвляюсь горечью кофейной, пускаю дым в бездумной пустоте.

Я покидаю абсолютный ноль, в котором даже время замерзает.

Добавлю в кофе рюмочку бальзама и закушу губою и слезами.

 

Но это так… нечаянная соль.


Заметки на полях


Такая стынь, что каменеют звёзды. В такое время лучше не взлетать. Ты знаешь, как смертельна высота, когда внезапно исчезает воздух?

Но это так, заметки на полях… ты слишком молод, чтобы знать об этом. Тебя блябесят! мудрые советы! и удивляет мой усталый страх. Весёлый щен, наивный победитель, твой звонкий лай не остановит снег. И пропадают в белой пелене следы твоей неудержимой прыти. И я боюсь тебя не отыскать и потеряться в снежной круговерти. Ты так уверен в собственном бессмертье, что неизбывна боль в моих висках.

Но я привычно проглочу тревогу, приму твои крутые виражи.

 

…ты для меня – дыхание и жизнь, я для тебя – начало и дорога.


Асфиксия


Он так долго молчал, молчал,

что отпала нужда в словах,

и в вино превратился чай,

облетела с дерев листва.

А молчанье росло, росло,

заполняя собою мир,

застывало в глазах стеклом,

оставляло следов пунктир.

С неба сыпался вечный дождь,

и ложился на землю снег.

Разрасталась в молчанье ложь,

и любовь задыхалась в ней.

Асфиксия любви, любви – 

и уже не спасут слова.

Он так долго молчал, увы,

что успела остыть кровать.

 

…с неба сыпался Млечный путь

камнепадом погасших звёзд.

 

Он сумел... наконец... вдохнуть

и завыл, как бездомный пёс…


Богиня


О чём мечтала глупая богиня, когда лепила свой огромный мир?

 

…под утро лёг на землю первый иней, она ознобно разожгла камин. Гудело пламя, трескались поленья и, отогревшись, оживала боль в её пустой заброшенной вселенной, которую давно покинул бог. 

Но что поделать, боги тоже смертны. 

Всё ближе к сердцу подступает дрожь.

Когда богини плачут незаметно – по всей земле идёт усталый дождь.

 

Её всё чаще по ночам итожит, всё эфемерней предрассветный миг…

 

И мир умрёт, 

когда она не сможет

однажды утром растопить камин…


Дождь


…шёл дождь из ниоткуда до земли, он размывал дороги и границы,

и расплывались краски, звуки, лица, и капали на чистый белый лист.

Шёл дождь, но никуда не уходил – он заблудился в вечности, наверно…

а капли по стеклу стучали мерно – и так же мерно тикало в груди.

Он шёл и падал, миллионы лет закону притяжения послушный,

а сквозь него наверх летели души, которым было тесно на земле.

Как в долгих детских снах летели ввысь, свободные от притяженья мира.

И капала небесная клепсидра, оплакивая временно живых.

 

…а я теперь всё реже вижу сны (а, может, это сны меня не видят?).

 

…дождь размывает память и обиды… и терпкую оскомину вины.


Прощальное


…постановила: невиновен! и что с того, что виноват? Любовь берётся за основу, когда беспомощны слова. Твоё запятнанное небо я не умею разлюбить. Как часто слепы те, кто немы. Я ухожу. Не от обид. Я не умею быть ненужной. Ты прав – держи свои права! И – шпаги в ножны! шпаги в ножны! – я не умею фехтовать. Дарю победу и свободу, пью в одиночку крепкий чай… Да будь ты счастлив, ради бога! храни в себе моё «прощай».

 

…а там, за краем ойкумены – всепоглощающая тьма .

Ты знаешь, всё, что я умею – прощать. 

 

Прощать и понимать.


Умиротворённое


На дне оттаявших морей пускай покоятся обломки ушедших в штормы январей…

 

Валяюсь на траве. Негромко бормочет деловитый шмель. Разлит покой с небесной чаши. И этот лёгкий терпкий хмель пьянит до слёз и до мурашек. Щекочет руку муравей (нашёл непознанную терру!).

Какой прозрачный нынче свет – струящийся и эфемерный. Он пенится, как пузырьки, течёт с невидимой ладони…

Сейчас поспеют шашлыки… ты подойдёшь: «Вставай, засоня». 

Ты выпьешь красного вина, а я сегодня – за водилу. Да я и так уже пьяна…

 

Ты пей… я довезу, мой милый.

 




Комментарии читателей:




Комментарии читателей:



Комментарии читателей:

Добавление комментария

Ваше имя:


Текст комментария:





Внимание!
Текст комментария будет добавлен
только после проверки модератором.