Уходила
А ведь я уходила почти по следам Орфея:
Уводила тебя за собой из дворцов Аида.
Мне сводило до судорог плечи, лопатки, шею,
Но я прямо смотрела и не подавала вида.
Мне хотелось простого: чтоб ты возвратился к жизни,
Я желала прощаний и, может, даст Бог, прощений.
Так и шли мы бесшумно, смакуя итог коллизий,
(И честны, и несчастны), по капле цедили время.
А потом у порога, который зовут чертою
Нелюбви, невозврата, несозданности, неболи,
Ты шепнул мне в затылок: «Поверь, это риска стоит –
Обернись на секунду, позволь мне запомнить… Оля».
Я тебе отказала (такая, казалось, малость).
Уходя – уходила. Прощала. Аминь*… Прощалась.
*1. В христианстве: Употр. в качестве заключительного слова молитв, проповедей и т.п.- истинно, верно, да будет так.
2. в функц. сказ. Разг. - Всё кончено, конец.
Наверное
Наверное, это глупо, но я по тебе скучаю.
Я роюсь в своих подделках (на каждой штрих-код: \п\о\к\о\й\).
Я каждое псевдоутро давлюсь полутеплым чаем,
Пытаясь апгрейдить память, забитую сплошь тобой.
Наверное, это грустно, что мне не хватает «Здравствуй»,
Еще «Добрый день» и может немножечко «Как дела?».
За названное когда-то эрзацем и псевдосчастьем
Сегодня я очень много... да все бы и отдала.
Наверное, это мудро, что долг перевесил сердце,
Что больше не буду плакать и дико хотеть к тебе.
Я в псевдосвятейшем храме с молитвами иноверца
Сама выбирала муку… и выбрала целых две.
Кома
Капля к капле - и в ложке унция. Боль застывшая невесома...
Мне тупой иглой взяли пункцию, потому я и впала в кому.
Разлюбил. Стали песни прозою. Ни дрожанья ресниц, ни стона.
Люди поняли – коматозная, и отдали женой другому…
Выть хотелось в ночи с волчицами. Цепь короткая, ключик сломан.
Крови теплой хоть раз напиться бы и нырнуть с головою в омут.
Никогда не была свободною, дивом дивным застыв у трона -
Черной кошкою беспородною. Обруч огненный, как корона...
Он нежданно пришел. (Дождливая ночь спускалась тайком по склону).
- Ты пантера, - сказал. – Красивая…
И за ухом легонько тронул.
Встретил взгляд желтых глаз неверящих, улыбнулся: такой бедовый.
- Да чего же ты с цепью, зверище? Вон, и с ласкою незнакома.
Вскрыл замок (ох и пальцы ловкие).
- Кто ты?
- Вор. И «печальный клоун».
- Хочешь, буду с тобой воровкою? Хоть сейчас убегу из дома.
Покачал головой:
- Домашняя - не осилишь по бурелому.
На ресницы мои дрожащие тень от пальцев легла неровно…
Утро вскрылось зарей кровавою, зашумел старый тополь кроной.
Он ушел. Как стрела с отравою, боль застывшая. Так знакомо…
Подумалось...
Колышется край неба на ветру,
Игольчатыми звездами играя…
Подумалось: сегодня я умру,
А он об этом даже не узнает.
Чугунные перила вдоль моста
Запомнят как я им шептала что-то.
И за ночь три исписанных листа
Поведают - «любовь в одни ворота».
А он запомнит «легкость бытия»,
И не придет проститься с моим телом.
Пусть кто-нибудь расскажет то, что я
Его богам молиться не умела.
Су… Соседка-любовь
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (личная)
А знаешь, я тоже с подобной соседкой жила… Точь-в-точь, как твоя, только капельку нетерпеливей, наглее, настырнее, жестче, стихийней, сопливей: а как же - колючей обычно рубаха своя. Я первое время ее не гнала за порог, шептались ночами, дружили, ругались до хрипа. Увы, подселение длилось три года почти-то - мой дом нас обеих выдерживать больше не мог. Безжалостно шмотки сложила в ее чемодан, уже не велась на смятение, хлюпанье носом – мое проживание из-за нее под вопросом, и я слишком часто заглядывать стала в стакан.
Она не просила еще пару дней подождать. Я сунула пачку купюр: «Вот, на первое время». Соседка моя посмотрела на деньги с презреньем и вышла спокойно. Я рухнула с воем в кровать…
Неделю, другую казалось, живу как в бреду, чуть позже тоска на апатию тихо сменилась; и только во снах очень живо и жизненно снилось, как я ее где-то на старом вокзале найду: она безбилетницей бродит вдоль ржавых путей, надеясь на добрую душу и чью-нибудь жалость. Я, сжав кулаки, повторяю: а если б осталась, то я бы убила.
И вновь наблюдаю за ней…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ (обобщенная)
Такая вот хрень… Так бывает – кто «плавал», поймет, что мысли о ней подчинить невозможно рассудку. То счет на минуты, часы, состояния, сутки; то вроде отвык и не ждешь – так пройдет целый год.
Обычного дня неприметный размеренный ритм - вдруг стук, хоть негромкий, но очень настойчивый, нервный. Боишься поверить: да ну, показалось, наверно – ну мало ли кто так похоже на «эту» стучит. На цыпочках тихо крадешься к дверному глазку, в сто пятый наткнувшись на фикус, ругаешься матом, а пальцы дрожат, пульс херачит коротким стаккато и сердце колотится в горле, и сухость во рту. Такое случалось и раньше, раз пять или шесть: однажды сосед из подтопленной снизу берлоги, полгода назад два «свидетеля» с вестью о боге, на прошлой неделе детишки – а-ля полтергейст.
К чертям отговорки – распахнута с вызовом дверь: ну кто там приперся? Входите, хозяин не пуган. И… смотришь – не веришь: она, неваляшка-подруга, стоит, улыбается: «Что ты, как загнанный зверь? А можно войти? Я сто лет у тебя не была. Фу, дым сигаретный… Да брось ты смолить эту гадость» - и плюхнется в кресло, которое в доме осталось, по той лишь причине… Ну просто стоит у стола! Подумаешь, пахнет духами ее до сих пор.
«Как жизнь, как дела? Расскажи, с кем ты нынче воюешь?» И ты понимаешь, что ждал ее, суку, любую, но только не прежнюю (в печень мне ржавый топор!) Стоишь как придурок, не можешь два слова связать, канючишь про книгу: «В редакции вроде бы взяли…». Она перебьет: «Это классно! Не зря мы старались. О боже, прости, я забыла – такая коза. Ведь я не одна (на пороге смущенный амбал), мы тут по пути заскочили, хотелось проведать».
И ты поздравляешь счастливого «новососеда», а сам неудачник и тупо ее про***л…
О людях, собаках и мрачных мыслях (дуэтное)
(Алексей Порошин)
Ну, вот и всё. Последняя обновка. Простой кусок хозяйственного мыла. Теперь комплект – пеньковая верёвка, крюк, табурет и.... сердце вдруг заныло. Бумага, карандаш, свеча и водка. Плесну в стакан, глоток, другой, затяжка... Кричать? Рыдать? Я пел, а вышло вот как...
...Худющая облезлая дворняжка завыла за окном, предвосхищая... Иди ко мне, бродяга. Хочешь сыра? Теперь мы оба изгнаны из стаи и лишены любви большого мира...
...Свеча мигает, плачет стеарином, плевать мне – ночь ли, утро, поздно ль, рано... Споём, Дружок? И сколько не ори нам, мы будем выть – фальшиво, горько, пьяно... Два пса, два неудавшихся поэта, кудлаты, бесприютны и бесполы... И дружный звук охрипшего дуэта закончится моим тоскливым соло...
...А что писать? Кому? А кто-то вспомнит? Вот, сука-жизнь, бездарна и бескрыла! Уйду я гулким эхом пыльных комнат из этой яви, тусклой и унылой в угрюмый зев бездонного колодца, в безрадостную тьму ночного мрака...
...Так гулко чьё-то сердце рядом бьётся... А, это ты, несчастная собака. Ты знаешь, боль в душе сильней, чем в теле. Горит и жжёт, затравленная ядом... Мы как-то вдруг с тобой осиротели и оба не нужны всем тем, кто рядом. Похоже, нас покинула удача, до точки израсходована квота. И я сижу с тобой, курю и плачу, а ты хвостом виляешь... Ждёшь чего-то.
Портрет луны завис в оконной раме, и ветерок свистит в разбитых стёклах...
А может, прогуляемся дворами?
Давай пройдёмся, вечер нынче тёплый...
***
(Ольга Симитина)
А мудрый Бог смотрел и улыбался: не просто все в большом жестоком мире - вот два самоуверенных засранца списать на случай встречу их решили. Когда облезлый пес трусил по лужам, он так жалел, что не замерз в сугробах: к чему весна, коль никому не нужен, и год уже не кличут Белолобым? Он вспоминал, сгрызая с лап коросты, как был хозяйским – сторож и охотник (отличный нюх и глаз предельно острый), как теплый дом был вместо подворотни. А вот теперь побит и неприкаян, совсем старик – таких никто не любит. Не потеряйся год назад хозяин, его бы до сих пор хвалили люди, за то, что верный, добрый, незлобивый, а дети бы к нему цепляли санки…
К чему гадать, как хорошо бы было, раз стал в итоге псиной и подранком. И он решил: с рассветом я к трамваю – надежный способ, быстро и без боли. Скулил тихонько, с улицей прощаясь, потом сорвался с горести до воя. Какой-то человек открыл калитку (немного пьян, но видно, что хороший), позвал тихонько: «Хочешь сыра, хлипкий? Похоже нам обоим нынче тошно».
Так до утра они бродили вместе вдоль гаражей, времянок и сараев: сидели молча или пели песни, забыв про мыло, петли и трамваи.)))
Благодарю Алексея за вдохновение.
Мосты
Третью пятницу подряд
Жгу последние мосты.
Слышу рядом:
- Не горят?
Обернулась - это ты.
Взгляд с прищуром, но не злой,
В нем усмешка и вопрос.
- Понимаешь, милый мой,
Между нами... Не срослось.
Ты киваешь. (Пожалел?)
- Эх, ну разве же так жгут?
Тут всего-то пара дел,
Вспыхнет все за пять минут.
Ты меня за руки взял -
Я с надеждой:
- Может нам...
Спички мокрые забрал:
- Ладно, милая - я сам.
Зимнее
По тонкому насту, колючему снегу
Босыми ногами…
Другие случайно посмотрятся в небо.
Бог с ними. А с нами
Простуженных строчек линейка и клетка,
Обид лихорадка.
И горькая вместо сиропа таблетка,
А думали - сладко…
Тончайшая изморозь липнет к ладоням
И стынет дыханье.
Другая Другого вдруг за душу тронет…
Бог с ними, не с нами.
Осколком уколет мельчайшая льдинка:
Кай, Герда – не дети.
Там где-то другие роняют слезинки…
Привыкнут и эти.
Как будто осокой изрезаны пальцы,
От клавиш, как пламя.
А Ангел сведет удивленных скитальцев.
Так было и с нами…
Кораблик
Шестнадцать... Там было то сладко, то грустно, и сердце звенело от первого чувства, и думалось: «Ну же! Смелей!». Кораблик бумажный – как яхта, как шхуна, вращаясь по лужам любимцем фортуны, вполне мог доплыть до морей. «Надолго, навечно, до самого гроба люблю и любима - о, счастья как много!» - шептала (наивность – не грех?). Но мойры, увы, не сидели без дела: раскис мой кораблик, а я повзрослела - банально, почти как у всех...
Немного за тридцать – тут тихо и славно, и мысли все время о важном, о главном:
- как вырос стремительно сын;
- а дочка, (напасть) подхватила ветрянку;
- кредит не погашен – звонили из банка;
- так, мужу в подарок часы;
Вдруг взгляд натолкнулся на скомканный кем-то бумажный кораблик с пурпурною лентой, и слева кольнуло слегка. Рука потянулась - случайно, несмело, (забыв на секунду, что я повзрослела), расправить его «паруса».
Мы вместе рванули в открытое море, а разум с душою цинично поспорил: поставишь на этих двоих? Упреки, сомненья за нами эскортом, но билась надежда толчками в аорту: мы сможем! мы вместе! мы их...
Последнее чувство – использован трафик, привычной аджендой налажен мой график.
А был ли злосчастный круиз? В душе не костры, а прогорклые свечи. Какие-то люди, какие-то встречи - несет по течению вниз.
Комментарии читателей:
Комментарии читателей:
Комментарии читателей:
Комментарии читателей:
« Предыдущее произведениеСледующее произведение »