Лишь полоса
Когда зимой поутру
на улице мороз, а природа нехожена и свежа,
можно в оконном инее протереть дыру,
проложить от глаза в небо тоннель
и посмотреть на солнце, что похоже на морского ежа.
Улицы все в снегу.
Ты уже что-то лепишь: клёцки, кажется, или кнель.
Я гляну ещё разочек и тебе помогу.
Везде сугробы, дальше крыши и дым.
(Трубы похожи на морских актиний.)
За крышами – пруд,
за ним… ну, там много чего за ним.
Ладно… опять нарастает иней…
А к вечеру надо поставить ёлку. Пожалуй, вон в том углу.
Повесим шарики и гирлянды,
хлопушки и серпантин,
И когда начнут бить куранты,
присядем к столу.
И тогда старый год, сбрасывая свой
бытовой, роговой
хитин,
выпорхнет бабочкой, полетит сквозь тоннель –
в прозрачные небеса;
через метель,
через весну и лето…
А потом и от него останется лишь полоса.
Интересно, какого цвета?
В доме пусто
В доме пусто. Я один.
За окном – курносый месяц.
Чуть пыхтит в углу камин,
Чуть скрипят колени лестниц.
Я читаю за столом.
Чай позвякивает ложкой.
Ветры ходят ходуном,
Но пока что понарошку.
Одиночество молчит,
Тьму пропитывая ядом.
Но я помню: здесь – в ночи –
Ты всегда со мною рядом.
И уже совсем не так
Одиноко мне и пусто.
И не так уж сыр табак,
И не так темнеет люстра.
Ветер – чёрный, словно кот –
От меня к тебе помчится.
И мяукнет: боль пройдёт!
Ну, а счастье будет длиться…
Ночь, испитая до дна,
Бродит в воздухе разъятом.
Ты сегодня не одна.
Я всегда с тобою рядом.
Скоро ветер сломает лёд
Небо лежит над морем, но не даёт тепла.
Солнце уходит к югу, тьму сжигая дотла.
Под кораблём 7000 миль неизречённых вод.
Некуда бросить якорь. Нужно идти вперёд.
Я видел здесь тех, у кого вместо сердца 9 стеклянных рыб,
Вместо души – дождь за окном и фелицитарный чип.
Они, как стая брошенных кукол, падали в океан.
Но их океан без труда умещался в разбитый до дна стакан.
А где-то за морем Чжан Голао,
Выйдя из соли болот,
Льёт из стакана воду, чтоб оживить мула.
Поёт заклинанье 8-й октавы,
Видя, что небо над морем уснуло.
Зная, что скоро ветер сломает лёд.
Если к нам вломится ВѢчность
Листья шуршали, как сопрано Манон Леско.
Кралось тихонько лето - лето прекрасных скво.
Мы танцевали с тобою, как реки, вздумавшие, что пора и вспять...
Но кто-то замкнул окружающий космос на троекратный Ѣ.
Небо блистало так ясно, но всё же пришла весна.
Мы варили утренний кофе, желая ночного вина.
Кавказ и Питер гадали, сможем ли мы пройти межу, за которой огонь...
Астрахань и Царицын глядели с икон окон.
Что будет дальше?.. Ночь сочтена почти.
Говорят, скоро война. Она, мол, случится где-то после шести.
Придёшь с работы, а вместо неба – зола,
Трепет вместо домов, вместо реки – смола...
Будет ли время на то, чтоб… Или не станет времён?..
На что нам тогда Times New Roman, если сгнил Ирмологион?
Дай мне руку, держи меня крепче. Не выпускай из глаз!..
И тогда, если к нам вломится Вечность, она не узнает нас…
Тропы ночных стюардесс
Скоро всё станет будущим.
Что же там – впереди?
Может, в будущем хуже, чем
Огням взаперти.
И демон сражённый
Мечтательно пьёт за world peace.
И видит скрижали рассерженных жён и
Полёты курсоров на бис.
Скоро все откровения
Станут нам не указ.
Скоро – землезатмение.
(А может, сейчас?)
Мёд бабочек Стикса
Похож на топлёный ликёр.
И полнится полночь бозонами Хиггса
По принципу до-минор.
Скоро все очертания
Обретут рубежи,
Королева Титания
Уедет в Кижи.
А каменный угол,
Добытый из-под небес,
Укажет дороги потерянных кукол
И тропы ночных стюардесс.
Затеплим лампу над столом
Май притворялся октябрём,
Теперь, скорей, с июнем схож он.
Идём-ка в погреб! Славный ром
Прислали мне сквозь тьму таможен.
Затеплим лампу над столом,
Плеснём в бокалы, сядем чинно…
Поговорим… От Тарантино
Перетечём в футбол-хоккей.
А там свернём к мульт… культ… тьфу!.. ризму…
Так вот… Да, видимо, налей…
А дале – к Лао. Пусть он присно
Хранит нас от чужих затей…
Закурим… Трубка у меня…
Ты – как обычно – пахитоску…
Добавим к сумраку огня,
И день, расчерченный в полоску,
Отступит прочь. Зашелестит,
Дождём прольётся, канет в дали…
Да, ром склоняет к романтизму…
Но тают, тают же в бокале! –
Миры, сходящие с орбит.
Рыбалка
Поскольку лунный свет утих,
И брезжит лишь едва,
Идём к реке, где ходит сиг
И плещется плотва.
Идём! Нас ждёт сырая гладь.
Не медли! Поскорей!
А коль плотва не будет брать,
Наловим пескарей.
Бежал наш день куда-то в бок,
А вывел вон – к реке.
Жаль, тут не водится миног.
Плесни-ка, брат, саке.
Прости, шучу… Да ну его!
Сейчас открою шпрот.
А к ним давай – налей-ка во…
Бросай! Клюёт! Уйдёт!..
Ах, чёрт!.. Не к ночи… Сорвалась…
Ты, братец, криворук.
Давай уж – лей!.. И жирный язь
Попрёт. И стая щук.
А там – в крючок вопьётся ёрш,
А следом – и налим…
Прошёл наш день. Он был хорош.
Господь пребудет с ним.
Ты сидела у камина
Ты сидела у камина. Ты бокал вина держала.
К каблучкам твоим тянулись пламенеющие жала.
И рубиновые искры над тобой летали клином.
Нежно пели саламандры в знойном золоте каминном.
Ты качала головою. Ты мои читала письма.
Я писал тебе их в полночь. (Что в манере маньеризма.)
И сиял янтарный месяц в терпком воздухе жасминном,
Рассыпаясь по округе самоцветным серпантином.
Ты тихонько улыбалась – беззаботно, кареглазо.
За стеною был театр Карабаса-Барабаса.
Ты сидела у камина в шелковистом платье длинном.
В сонном мраке оплывали свечи томным стеарином.
Ты парила в дальних грёзах – вся охвачена свеченьем.
Ночь несла тебя над миром опьяняющим теченьем.
Тьма укутывала город кружевным ультрамарином.
Ты мои читала письма. Улыбаясь. У камина.
В круглой комнате пустой
В круглой комнате пустой
Колобродит полусонный.
На перилах чёрт балконный
Дремлет книзу головой.
И венчает тишина
Дальних ветров перегуды…
А бродящий… Он… Ему-то
Видно только лишь полсна.
А в полснах – полупокой;
Дива дивные без спешки…
Бьют чечётку сыроежки
Несгибаемой ногой.
И стекает виноград
На укромные поляны.
И клювастые туканы
Сказки сумрака творят…
Но всё бродит – одинок –
В полутьме своей понурой.
Всё ерошит шевелюру,
Полуглядя в потолок,
Видя в полупотолке
Отражения печалей,
И витки сансар-морталей,
Заходящие в пике…
Если знал бы он сейчас,
Как он ей безмерно нужен,
То уснул бы – благодушен,
Не бродил бы – пучеглаз.
Но неможется ему.
И опять, вздыхая тяжко,
Вправо-влево – неваляшкой,
Да и сызнова – во тьму…
Да к брегам чужого сна,
К снам её – своей любезной…
Шаткой досочкой над бездной,
От затопленного дна…
И лишь там, пройдя впотьмах
Через грёзы топким бродом,
Рано ль, поздно ль обретёт он
Свет души и крыльев взмах…
К Рождеству
Вот уж скоро месяц ангелы полощут,
Чистят, отмывают поднебесный свод.
Я гляжу с балкона на фонтан и площадь.
В городе уныло. Сверху так и льёт.
Ни весной, ни летом небо не стирали.
И оно тускнеет, словно серый кит.
К ноябрю – не знаю… Справятся едва ли.
Лишь к зиме, пожалуй, небо заблестит.
Ангелам привычно. Трут себе исправно.
Утром – по фрагменту, ночью целиком.
К вечеру посмотрят – вроде б, вышло славно.
Ну, ещё немножко – звёздным порошком.
К Рождеству, конечно, будет всё в порядке:
Ветры – шелковисты, тучки – завиты.
Разольётся святость, а потом украдкой
Поплывут над нами синие киты.
Колыбельная
Средь лугов поёт рожок.
К лесу катится карета.
Месяц лампочку зажёг –
Освещать пути к рассвету.
На коне на вороном
Он вступает в прелость леса.
Там – в карете – нежным сном
Дремлет юная принцесса.
В смутных грёзах – карнавал;
А ещё немедля снится,
Что пойдёт она на бал
С чужеземным храбрым принцем.
А потом с небес слетят
Три сияющие феи.
Все в огне – с главы до пят –
И печаль её развеют.
И всё будет хорошо.
И унынья больше нету…
Меж полян трубит рожок.
Тихо катится карета.
Грежу тобой и читаю Лунь Юй
Лунные лики – латунные блюдца –
В лужах бликуют, ликуют, смеются.
Фосфор луны нежен, как поцелуй.
Грежу тобой и читаю Лунь Юй.
Вот что сказал многославный Кун-Цзы:
Все мы отрады своей кузнецы.
А благородный в стремлениях муж
Должен быть светом премудрости дюж.
Будет мне в этом Конфуций примером.
И расцветёт на душе primavera.
Был яровым я, а нынче – озим,
Но мрак огнезраком мы всяко пронзим!
Жаль, от тебя я опять вдалеке,
Да поиссякли запасы саке.
Но что мне – саке? Будда, право же, - с ним!
Вечной тобой я повсюду храним!
Полнится мой туесок ежевикой.
Будет она мне в пути адживикой.
На Махаяне помчу я к тебе!
Выложу видео на YouTube`.
Вдоль да по Волге дорога бежит.
Встретимся скоро – в преддверии ид.
Много по миру ригвед-кастанед.
Но мне только ты даришь истинный свет!
Начальник заставы
Начальник заставы пьёт сумрачный спирт, начиная с шести утра.
На его щеках вырастает в ночь берёзовая кора.
Сбив кору топором, он берёт автомат и, с мантрою на устах,
Идёт сквозь ветер и дождь посмотреть: как там – на дальних постах?
А на дальних постах, в запретной тиши – три боевых дрозда.
У них в арсенале – плазменный жезл и утренняя звезда.
И врагу не пробраться через заслон, пока дрозды начеку.
Я знаю, я сам когда-то служил с ними в одном полку.
На небе кто-то танцует вальс под скрипку и аккордеон.
Начальник заставы летит во мгле, как золотой грифон.
Солнце к овиди тянет луч – режет глухую тьму.
За тьмою – твой дом. Но дрозды не спят – охраняют мой путь к нему.
Что будет с нами, когда этот новый войдёт во вкус?
Город толпился, пыхтел, ходил бугристыми ходунами,
вздрагивал от набегающего хлада,
и весь стар до самого зелёного млада
не знал, что делать с наступающими временами.
Мы, между тем, подливая себе напитки,
размышляли о пранаяме,
о Чаадаеве, Шнитке,
энцефалитных клещах,
в общем, о всяких интересных (и не очень) вещах,
таких, как гейзеры на Нептуне…
Но всё это было втуне,
Поскольку Future Perfect уже сидел рядом с нами –
вот, прям, за нашим столом.
- Знаете, - закурив трубку, - произнёс, наконец, он,-
тендер
на новый год опять выиграл этот старый чудак
с посохом и бородой.
Он скоро придёт, нажмёт Enter,
покачает, как всегда, головой,
скажет своё банальное: «так-так-так…»,
и мир покатится дальше за Вифлеемской звездой.
Нет, этот бренд: 20-1… если не ошибаюсь, 4 –
в нём нет ничего плохого…
Будьте любезны, плесните-ка мне ещё немного сухого…
Но если посудить шире,
то отчего бы году не быть, например, снова две тыщи девятым?
Нет, он не был, конечно, облит шоколадом…
Или вот, скажем, вторым от Рождества Христова?
Так, чтоб начать всё, как говориться, ab ovo…
Откровенно сказать, мне несколько надоел этот Perfect,
равно как и его болтовня.
Я взял сигарету, вышел во двор.
Новый год, как пока совсем неопознанный нами объект,
уже заходил на посадку. Издали он был вылитый Кохинор.
Сделав ещё пару кругов, он неуклюже сел подле меня.
Ты подошла, встала рядом.
Проследив за моим взглядом,
прошептала: «что будет с нами,
когда этот новый войдёт во вкус?..
Дай мне, пожалуйста, руку».
Мы стояли обнявшись. Округа
покрывалась слоистыми временами.
А в темноте открывался шлюз.
Комментарии читателей:
Комментарии читателей:
« Предыдущее произведениеСледующее произведение »