Жалость

 

Врач растерян, глаза отводит,

чуть темнеют они от влаги.   

Только нервные пальцы бродят

по столу, по листу бумаги,

и слова, не совсем умелые,

выдают полноту участья.

 

Черным там, по листу по белому

перечеркнуто было счастье.

То, что виделось бесконечным

и транжирилось без огляда.

И скукожилась точкой вечность

та, в которою нужно падать.

 

Обозначившись, жизни сроки

не коснулись души испугом,

не увиделся мир жестоким,

мысль ясна, голова не кругом,

сердце смертной тоской не сжалось.

Лишь щекам становилось жарко,

лишь внезапно пришла усталость.

...Да и доктора было жалко.

 

 

Проделки стихии

 

Тот ночной снегопад,

что земля удержать не сумела,

как он радовал  взгляд,

как писал он по черному белым!

Как азартно кружил,

нарастая к большому от мала,

и снега уложил

сине-белым сплошным покрывалом.

На ресницах дрожал

удивленно-восторженных елей,

наряжал, наряжал!

уверяя, что к утру сумеет

все прорехи в былом

залатать и вернуть меня в детство,

помелом, помелом!

изгоняя остуду из сердца.

По тропинкам бежал,

торжеством наслаждаясь победы,

и меня приглашал

сделать оттиск из первого следа.

 

Мнилось мне, что пора -

вот сейчас сотворю я стихи ей!

Только пробой пера

оказались проделки стихии.

 

 

Игрушка

 

Та игрушка была любимой

и в душе находилась рядом,

было просто необходимо

обнимать ее теплым взглядом.

Любовалась я ей, гордилась,

возносила к седьмому небу,

было даже, себя стыдилась,

и, казалось, она потребуй,

жизнь отдам за нее с улыбкой,

поднимусь и начну сначала.

Ах, какая была ошибка!

А игрушка... она молчала.

 

Кто сказал, что душа не бьется?

Я узнала, она смеется,

обсуждая меня с другими,

что игрушке Иуда имя.

Чтобы больше не смела ранить,

я  закрыла ее в чулане.

 

Что-то ночью так плохо спится.

Все мне чудится, что стучится...

 

Оберег

 

За окошком темно, там простудою мается осень,

плющит капли в стекло и туманными клочьями виснет.

Ветер в кучу собрал и охапкой к балкону подбросил

умирающий ком из поникших и сморщенных листьев.              

 

Заберусь на диван, притяну к подбородку колени,

зашнурую плотнее глазницы нахмуренных окон,

здесь в тепле ночника столько нежной и тающей лени,

и рассеянный свет подбирается к томику Блока.

 

Обетованный рай, островок под названием "Пасхи",

здесь нещадное Хроно теряет стремительность бега,

Ангел здесь добродушен и так удивительно ласков.

Для усталой души не сыскать мне милей оберега.

 

 

Безысходность   

 

Время выцвело, не печалит.

И дымок над горячим чаем

легким облачком, чуть тревожен.

Вот и мне бы сейчас похожим

испариться, исчезнуть, стаять,

на холодных губах оставив

терпкий вкус недопитого рая.

Мысль теряется, кровь застыла,

сквозь оконный проем чернила

лезут медленно, без просвета,

поглощая остатки света,

к точке истинной и конечной.

Время сдвинулось ближе к краю.

Паганини еще играет

"Пляску ведьм". За порогом вечность,

он об этом пока не знает,

и топорщится фрак убого,

птичий профиль сжимает скрипку...

 

Так далек этот мир от Бога,

как оскал от святой улыбки.

 

 

Верою

 

День-то какой! Видишь ли?

Ночь разметал серую.

Будто больной, выживший,

только одной верою.

 

Свод у небес высвечен,

синь не объять мерою,

будто слепой вылечен

только одной верою.

 

Если чужим вымыслом

черный туман стелется,

верьте глазам милого,

верьте губам милого,

верьте рукам милого,

верьте пока верится.

 

 

Встреча

 

От тебя лишь одни ненастья,

ты же смерти моей желаешь!

Вот возьму и умру от счастья!

Понимаешь ты, понимаешь?

Погоди, я не все сказала,

заруби на носу и помни!

 

Но сиял старый друг глазами

и мои целовал ладони...

 

Пять часов до его отъезда.

От прощанья до встречи бездна.

 

 

 

 

 

 

 

 

Комментарии читателей: