Впервые поэма, о которой пойдет речь,  была напечатана в журнале «Horizon» в январе 1945 года.

C чисто формальной точки зрения, поэма «Vision and prayer» Дилана Томаса (Dylan Thomas, 1914-1953) - вызов для переводчика благодяря своей необычной строфике  - в каждой строфе английского текста строки упорядочены по числу слогов, от 1 до 9. В первой части поэмы используется схема 1-2...-9-...2-1 (зрительно строфы имеют форму ромбов), во второй - схема 9-8-...-1-... 8-9 (строфы имеют форму «песочных часов»). Сам Дилан Томас придавал большое значение зрительной форме поэмы. В письме в издательство « Dent’s » (6.11.45) поэт благодарит особо за соблюдение этой формы.

Задача дополнительно усложняется сложной образностью  на пересечении многих смысловых рядов – например, христианско-религиозного (впрочем, далекого от ортодоксальности, выражающего скорее раздирающие душу противоречия современного мира), язычески-чувственного (с молодых лет освоенного поэтом) и военного (во время публикации вторая мировая война еще не закончена).

В отличие от весьма интересного перевода Василия Бетаки [1], осуществившего своего рода переводческий подвиг по отношению ко всему корпусу стихов Дилана Томаса и сумевшему хорошо передать дух его творчества в целом, в данном переводе «Видения и молитвы» автор попытался максимально точно соблюсти форму оригинала (в частности, количество слогов в строках), а не только по возможности передать общую зрительную форму и смысл. Чрезвычайно жесткая струкутра строф служит в поэме дополнительным источником напряжения. Не исключено, что Дилан Томас, известный своим крайне беспорядочным образом жизни, таким образом сознательно «смирял себя» перед задачей, осуществлению которой он мог придавать ценность религиозного обета. В любом случае для адекватной передачи на другом языке столь сложного по содержанию и по форме произведения, как «Видение и молитва» Дилана Томаса,  редко бывает достаточно одного-единственного перевода.

 

 

 

 

 

 

 

ВИДЕНИЕ И МОЛИТВА

 

 

 

 

I

 

 

 

 

Кто

Ты есть

Рождён здесь

В   комнатке   за

 Картонной  стеной

Такой   что   слыхать мне

 Как   отверзается    вдруг

Лоно  и  льет  темный  поток

 За стенкой тонкой как птичья кость?

Нет не оттиск сердец мужских

 От вихря времени скрыт

Весь в крови родовой

Никем не крещён

Благословлён

Темных вод

 Волной

Той

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Я

Без сна

Без огня

Матери стон

За  птичьей  стеной

Завтрашний день пронзен

Острием         боли        сквозной

 Чья    тень словно шип терновый

Но           повитухи          чуда           поют

Младенец    в    короне   всех    бурь 

 Грудь     пламенем мне   прожег

Выжег         имя       свое

В сердце    и   тень    лет

Крылья     стены

 Разодрал

  И  стал

 Мал

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 Плен

Тех стен

Птичий сон

 Бурный рассвет

Снёс, смёл,  унёс бред

С  неба  рушится  свет

Царствие  ныне  грядет

Деву-мать  на  ложе  её

Узря ту что во чреве несла

Его и швыряла как шторм

 В страхе и ужасе я

 Бегу в сияньи от

Новой звезды до

Мозга костей

Поцелуй

 Меня

 Жжет

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Вновь

Любовь

 Солнца зной

Плещущих крыл

Циклон надо мной

Я    себя     потерял

На троне мокром насквозь

Стерт яростью гнева его

Поклонения молниями

 Низведен до молчания

 Утратив себя пришел

 В оглушающий рай

 К нему и нашел

 Полудня жар

Раны боль

И свой

 Вой

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Там

Я сам

Сжался наг

Ребро в огне

 Взрыв сердца его

Судный взорвал бедлам

Гад морских черную клеть

Поднимается облако  ввысь

Из разверзтой могилы и

 Зрю в каждой пылинке свет.

 О, восхожденья путь

 Давно позади

 Утро земли

Когда всяк

 Земля

Хлябь

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Твердь

Злак, зверь

 Солнцу встречь

 Выпрямясь ввысь

Смотрящий Адам

Пел начало начал.

О эти крылья детей!

К пылающей ране полет

Юных из провалов забвенья

Шаг небесный  погибших во всех

Сраженьях! Совпаденье

 Святого с виденьем!

 Мир  нашим домам

 Боль – настежь и

 Мне смерть я

 У ног

Лег

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

II

 

За тех кто ради славы пропал

 Среди гноя свинских долин

 Под птиц рев похоронных

Груз  смертный несущих

Тел гниль, топляки

Пыль зелена

Душу вы-

Бить на

Верх

Со дна

Как пыльцу

Перья дымов

Каплет с клюва слизь

Я молюсь хоть я не

Из этого братства, нет,

 Ибо радость теплится за

Грудною костью в сердце моем

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Он, тот кто солнце круженье лун

В материнском пил молоке

Назад  где кровав уют

За стены птичью кость

Пусть  уйдет скорей

Пусть видит сны

 И лоно

Что всем

 Нам

Несло

 Золотой

Свет чела иль

Вечной тюрьмы блеск

Пусть навстречу зевнет.

Ради них буйных пустых

Павших на горе без креста

 Во тьме земной я молюсь ему

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 Дай мертвым мир не слушай их стон

 Хоть просят возьми сторукий

 Введи во храм ран твоих

 В сад зари кровавый

 Подари слепым

 Их вечный сон

 Под камнем

 Во тьме

 Не

 Буди

Их сердец

Дай разбиться

На лысой горе

Пусть солнце угаснет

И пыль пусть  ветер снесет

К корням речным, на равнину

Вглубь ночи, что падает вечно.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 Ночь, что падает вечно – звезда

 Страны  легионов спящих

 Чей днесь качаю язык

Чтоб отпеть слепящий

 Свет, землю с морем

 Заливший. Мы

 Знаем все

Пути

 Все

Ямы

Могилы

 Извивы и

 Зоны паденья

 Молит вселазарь не

Дай проснуться от смерти

Избавь нас от воскресенья

Страна смерти  размером с сердце

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

А звезда лишь зрачок забвенья.

Ради всех лишенных отцов

 Ради всех нерожденных

Всех отвергших навек

Щипцы повитух

Руки утра

Я ныне

Ради

Не

 Бывших

 Алое

 Солнце молю

Пускай пауком

Напрочь крест твой заткет

Гроб хладной глиной зальет

Страстной ни к чему нам вечер

Земля «аминь»  привычно зевнет .

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

             Из тьмы молитвы на жгучий свет

  Как вспышка благословенье

От солнца защиты нет

 Вниз к темным селеньям

Хранящим секрет

Путь закрыт. И

 Солнце жжет

 Палит

 Я

Найден

 О возьми

Ошпарь утопи

 Мир в ране твоей

 Молнии блеск в ответ

На крик мой. Голос горит 

В блеске страшном  я растворен

Солнца рык. И молитве конец.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Комментарии.

а) Общие замечания.

Уже при поверхностном чтении поэмы видно, что она полна евангельских ассоциаций и образов. Кроме того, нетрудно в общих чертах установить ее (довольно простую) сюжетную структуру. Наибольшую трудность при переводе представляет чрезвычайно насыщенная и яркая образность в сочетании с грамматической сложностью и необычной (и очень жесткой) строфикой. В переводе мы старались использовать понимание общего смысла и структуры целого для лучшего понимания частей, прежде всего, на уровне каждой строфы. Это понимание повлияло, среди прочего, на выбор лексики, учитывающий многочисленные евангельские ассоциации.

Поэма написана как монолог от первого лица. Она состоит из двух частей по 6 строф в каждой, но сюжетно частей, фактически, три: 1) «Видение», от рождения чудесного младенца (Христа или подобного Христу) в соседней комнате до прихода героя поэмы к нему (обретшему теперь черты Христа во славе) и смерти героя (эта часть сюжета в точности совпадает с первой частью); 2) «Молитва», пребывание героя среди мертвых – теперь герой молится от их лица, прося, чтобы Он (в поэме, однако, «он» со строчной буквы) оставил их в покое (пять первых строф второй части); 3) завершение -  «обогнув угол молитвы», герой снова попадает на яростный свет и возвращается к Нему, возможно, против своей воли и во всяком случае, против воли мертвых, от имени которых он выступал (последняя строфа). Эти «перемены позиции» влияют, разумеется, на выбор тональности при переводе каждой из частей.

б) Замечания по тексту.

В основном нижеследующие замечания касаются нюансов, которые не удалось передать в переводе, тех решений, которые принимались при переводе наиболее сложных мест оригинала, и мотивов принятия этих решений.

Все строфы поэмы изобилуют аллитерациями; имеется много неточных рифм; постоянная схема рифмовки отсутствует. Мы старались в точности передать динамику длины строк (число слогов) и интенсивность аллитераций, не обязательно воспроизводя в точности расположение аллитераций. Из-за стремления точно сохранить структуру в отношении числа слогов не всегда удавалось выдержать смысловое соответствие построчно. Точное сохранение числа слогов привело, на наш взгляд, к лучшему сохранению внутреннего напряжения текста, чем в переводе В. Бетаки, при этом смысл строф в целом, несмотря на утрату некоторых нюансов, передан близко к оригинальному тексту.

 

Подсчет слогов в тексте оригинала соотвествует устному чтению.

 

Первая часть поэмы.

 

Первая строфа.

 

Первые две строки «Who/Are you» задают лейтмотив колебаний автора-протагониста поэмы в его отношении к христианской Благой Вести (да и вообще, евангельское ли имеется в виду рождение, хотя притяжение-отталкивание с темой Рождества Христова несомненно?). Обращает на себя внимание «you» (вместо «библейского» обращения Thou), написанное со строчной буквы и то, что поэма начинается с вопроса, а не с утверждения. По ассоциации, учитывая библейский контекст, можно сравнить это, по контрасту, например, с «Я есмь» (Исх. 3, 14) и «се, Человек!» (Иоан.19, 5). Мы перевели «you» как «ты», но с маленькой буквы. В более техническом плане, в оригинале тонкая стенка комнаты, отделяющей комнату автора от соседней, где рождается необычный младенец, сравнивается с косточкой королька (wren), что имеет прямой смысл в рамках евангельских ассоциаций. Этот символический элемент нам не удалось передать, но мы предпочли нейтральное «тонкой, как птичья кость» сравнению с «косточкой перепелки»  в переводе Бетаки. Еще одно важное замечание состоит в том, каким образом удалось передать сложную грамматическую конструкцию в конце строфы.

 

В английском тексте: «In the birth bloody room unknown/To the burn and turn of time/And the heart print of man/Bows no baptism/But the dark alone/Blessing on/The wild/ Child.» Существенно здесь то, что в грамматически «естественной» форме данная фраза читается как : In the birth bloody room unknown to the burn and turn of time and the heart print of man, no baptism but dark blessing alone bows on the wild child. «В кровавой родовой комнате, неведомой ожогу и кружению времени и отпечатку мужского сердца, не крещение, но одно темное благословение склоняется над диким ребенком.» Мы перевели это как  «Нет не оттиск сердец мужских/От вихря времени скрыт/Весь в крови родовой/Никем не крещён/Благословлён/Темных вод/Волной/Той», что передает принципиальную идею, что никакого мужчины (оставившего отпечаток своего сердца) за этим рождением не было, комната, где родился ребенок, неведома ожогу и кружению времен, а также скрыта от оттиска мужских сердец. Заметим, к слову, что в младенчестве Христос крещен не был. В переводе Бетаки этот аспект пропадает: «В крови рожденья, в незнакомом верченье/ В горенье и столкновенье времен,/ Склоняя не перед крещеньем/ Оттиск сердца людского/ А только перед той/ Благословившей/ Дикого ребенка/ Тьмой.»

 

Вторая строфа.

 

« Косточка королька» (wren bone) у нас снова переведена как «птичья» (у Бетаки теперь косточка куропатки). Чтобы проиллюстрировать, в какой степени нам удалось передать оригинал, приведем отрывок на английском и наш перевод: «By the wren bone/Wall hearing the moan/Of the mother hidden/And the shadowed head of pain/Casting to-morrow like a thorn» передано как «Матери стон/За  птичьей  стеной/Завтрашний день пронзен/Острием боли сквозной/Чья тень словно шип терновый».

 

Третья строфа.

 

Жесткое соблюдение числа слогов приводит к более «рваной» структуре фразы, чем в оригинале. Ср. начало строфы: «When/The wren/Bone writhes down/And the first dawn/Furied by his stream/ » c «Плен/Тех стен/Птичий сон/Бурный рассвет/Снёс, смёл,  унёс бред». Прокомментируем также «Царствие ныне грядет». Эта строка у нас соответствует «Swarms on the kingdom come» в оригинале. «Kingdom come» - оборот, часто встречающийся в Евангелии и в моливах, например, «да приидет царствие твое» из «Отче наш...», в английском варианте «Your kingdom come».

 

Четвертая строфа.

 

Слова «Я себя потерял /На троне мокром насквозь» служат переводом «For I was lost who am/Crying at the man drenched throne». Бетаки переводит «трон» как трон «сына человеческого», но в Евангелии «Сын Человеческий» обозначает Иисуса Христа, и по мнению переводчика в оригинале имеется в виду «трон» который себе воздвиг сам человек (в духе идей Эмерсона), и этот трон пришел в самое жалкое состояние, когда автор узрел необычного младенца.

 

Пятая и шестая строфа.

 

Речь идет о воскресении, и не только Иисуса Христа, но и всех, кого его воскресение фактически заставляет воскреснуть. Некоторые очень сильные аспекты оригинала передать не удалось – например, начало человечества сравнивается с погребальной урной, оскверненной стервятниками: «From the vultured urn/Of the morning of man », однако мы постарались передать всю радость этого утра, когда «Когда всяк/... /Пел начало начал.» В конце шестой строфы автор умирает, по-видимому, не выдержав усилия воскресения.

 

На этом заканчивается первая часть поэмы.

 

Вторая часть.

 

Седьмая строфа.

 

Автор, который погиб (но все-таки не совсем) начинает говорить от имени погибших. Первые две строки оригинала: «In the  name of the lost who glory in/Тhe swinish plains of carrion» в подстрочном переводе дают «Во имя погибших, которые гордятся/ Свинскими равнинами падали». «Погибшие» здесь скорее в христианском смысле. Бетаки переводит эти строки как «От имени тех потерянных, которые торжествуют/В свинских долинах меж темной падали». Мы перевели, на первый взгляд, чуть дальше от текста «За тех кто ради славы пропал/Среди гноя свинских долин», но, думается, «пропадать» (гибнуть) и «гной» несут больше библейских коннотаций. Как уже не раз говорилось, мы также старались повсюду соблюдать  жесткий размер оригинала. Хотелось бы отметить, в связи с этой и последующими строфами, и явные указания на войну, т.е., на военную славу и гибель. Для сравнения, сошлемся на «Четыре квартета» Т.С. Элиота, написанные  примерно в то же время. В «Little Gidding » есть следующие строки: « After the dark dove with the flickering tongue/Had passed below the horizon of his homing» [3]. В переводе С. Степанова «И черный голубь с языком горящим Уже успел уйти за горизонт» (явное указание на боевой самолет) [4]. У Дилана Томаса следующие две строки седьмой строфы «Under the burual song/Of the birds of burden », мы перевели как «Под птиц рев похоронный/Груз  смертный несущих», используя аналогичный образный ряд.

 

Восьмая строфа.

 

В этой строфе начинается призыв к спасителю не спасать мертвых, а лучше вообще не рождаться и вернуться в материнское лоно, которое произвело его на свет. Возможно, дается и косвенное объяснение, почему. «And the womb/That bore/For/All men/The adored/Infant light or/The dazzling prison» (у нас «И лоно/Что всем/Нам/Несло/Золотой/Свет чела иль/Вечной тюрьмы блеск») -- ради того, чтобы избежать этой «вечной тюрьмы»? И что это за тюрьма? Возможно (но это всего лишь гипотеза переводчика, основанная на том, что ему известно о жизни автора поэмы), тюрьма – это мир, в котором души бессмертны, существует грех и неустранимая моральная отвественность?

 

Девятая-одиннадцатая строфы.

 

Моление за (от имени) мертвых идет по нарастающей. Противопоставляются уже вся страна мертвых (с ее темными деревнями) и страна света и ран, страна спасителя. Возникающий дуализм выглядит несколько безысходным – с одной стороны, страна мрака и покоя, с другой - света и ярости.  Трудно сказать, но, возможно, это следствие (почему бы и нет? – хотя такой вопрос может показаться недостаточно почтительным по отношению к большому поэту), следствие того, что в творчестве Дилана Томаса чувственность всегда играла очень важную роль? Это не мешает, конечно, тому, что в этой части поэмы встречаются, на взгляд переводчика, наиболее сильные образы всей поэмы («страна смерти размером с сердце» - «the country of death is the heart’s size»). Переводчику кажется, что перевод этих строф удалось дать наиболее близко к к оригиналу.

 

Двенадцатая строфа

 

Поворот автора-протагониста поэмы к свету, который описывается в этой строфе, выглядит несколько вынужденным. Он всего лишь «обогнул угол» («turn the corner») своей молитвы, и оказался вновь в плену яростного света («I/am found»).

 

Вместо заключения

 

Задним числом, осмысливая еще раз все написанное в поэме, и свои усилия по ее переводу (своего рода гносеологический эксперимент), начинаешь думать, что центральная мысль поэмы, возможно, содержится в строке, где говорится, что автор «не из этого братства» - не из этого, но, быть может, и не из того, поскольку его поворот к яростному свету в конце выглядит как взятие в плен?

 

Литература.

1.Dylan Thomas. Collected poems. (The Collected Poems of Dylan Thomas 1934-1952.)  New Directions PLC, NDP 316, New York,  1971.

2. Томас Д. Собрание стихотворений 1934-1953. Пер. с англ. В. Бетаки. Послесловие и комм. Е. Кассель. – Б.м.: Salamandra P.V.V., 2010 – 258 c., илл.

3. T. S. Eliot. Four Quartets. Faber and Faber, 1958.

4. Т. С. Элиот. Избранная поэзия. Санкт-Петербург, «Северо-Запад», 1994.

 

 

 

 

Комментарии читателей: