Тень улыбки

 

Замечаю, что несу твою улыбку -

нет же,

это ты несёшь мою -

мимо ветром выстеганных липок,

так обобранных у жизни на краю,

что терять уже и нечего,

и нечем -

дальше следует обещанный покой,

где легко меняют чёт и нечет

и страну —

на веку испокон

хорошо известную, да мимо

хоженную сколько длинных дней -

я несу твоей улыбки милой

тень -

единственную из теней.     

 

 

Стеклодув

 

В мире, где трамваи поют,

как тибетские чаши,

есть несколько кратких минут,

и проследуем дальше.

Можно заметить мерцание

рельсовой дрожи,

слить моё инь, твоё ян,

разномастность дорожек,

высмотреть, как стеклодув

выдувает цветную пену,

утро прозрачное, на лету

твердеющий день белый -

с трубочкой посередине,

по центру вселенной,

дышащей, тёмно-синей,

бьющейся неизменно.    

 

 

Покров

 

Лиловым бархатом воздУха

на праздничном престоле дня

Москва

как властная старуха,

царица, римлянка.

Менял

из храма  - не пресечь, не выгнать.

… какое строгое лицо

наклонено, и шею выгнув

бульварным вытертым кольцом,

сухим веснушчатым запястьем -

взмахнула,

бровью повела,

ни горечи в глазах, ни счастья,

ни тишины...

она была -

не  римлянка! душой  - другая,

объемлет город кочевой

дугой соборов — и лукавит,

просительно склонив чело. 

 

 

 

От золотого до ржавчины

 

От золотого до ржавчины

нет зазора

не пропустить и волос

не разделить стеклом

нет ни единого

ничтожнейшего

резона

тому и другому

отвешивать низкий поклон.

 

Не окажу предпочтения -

оба тленны

растворятся, и нет их

оба бесмертны тем

что придумал всё это

один несомненный гений

тусклое ржавое золото -

золотого луча

тень.

 

Переливаются, льются

плывущей изнанкой сути -

неточною перспективой

вереницы имён длинных -

прихотливо и примитивно

как мелкое

из-под глуби и кто-то смеётся рядом

бесчисленный

и единый.             

 

 

 

Попытка разговора

 

… а надумаем вдруг,

перейдём на ты,

на расстоянии это, кажется, выйдет проще.

высокопарность слога очевидно претит

теряющей силы и красоту роще.

 

...а панибратство пугает в такой же степени -

разлука не повод!.. листьев не хватит прикрыться...

чтобы глазеть на это, надо родиться Репиным

и писать на холсте измождённые голые листья.

 

Переход недействителен!..

возвратимся на мы, на вы.

Обветшалость и нагота скорее приблизят к сути -

ничего не меняет,

ничего не решает,

что говорим -

листьями ветер шумит,

словами шуршат люди. 

 

 

Жизнь-сестра

 

1

жизнь бывает сестрою,

милосердною и не очень,

мастерицею кружева -

птица с павлиньим хвостом и резной кружок -

и ложится послушно,

выверенно и точно

каждый её случайный,

еле заметный стежок.

 

А ведь по живому шьёт!..

неудобно, неровно и мокро,

лохмотья, ошметки, брызги -

а на выходе бархат и шелк.

Бесстрастно, почти не глядя

на рукоделье — синеватое око

просвечивает за веками —

хорошо ли выходит-то?

хорошо ль?..                  

 

2

сестрою, серьгою,

серебряною монетою,

слюдою память подтачивающей воды,

ватными зимами, горячечно-синими летами,

прозрачным пламенем,

переходящим в дым.

 

Жертвенный пламень, последнее приношенье

не созданных жертвовать,

забывших, как масло лить...

кровью соединённых,

и  всё-таки ставших теми,

кто подписал прошенье -

жизни сестрою быть.   

 

 

Ему ничего не будет

 

За то, что другой обозначил нечаянно точным словом

высоким, как звезды, простым, как вино и хлеб,

ему ничего не будет, поверь мне! к тому же такого

мало ли говорят, чтоб согреться в промозглой мгле.

 

Высокопарность и точность —

как редко соединимы

две величины, с вороной — лебяжья стать!

но слово бывает Божьим, а поле — минным,

хлебным и васильковым,

и трудно того не знать.

 

Мало ли слова единого — одной дождевою каплей

лавины слепящей,

бьющей в разломы рек, она, легковесная, не оставит камня на камне

от немоты и страха,

и родится из праха речь.

 

Не думай, что неопознан! что пропадают втуне

промыслы, провидения, нечаянности на пути,

и пусть не о том опять, не о том полуночные думы -

ему ничего не будет за Слово,

каким будил.       

 

 

За каким из двух

 

Не гадать мне, за каким же точно из двух

ты стоишь, наблюдая вполоборота,

как договаривается с пространством окрепший дух

в загорелом теле — и произносишь что-то.

 

… Лето на пользу тебе, что говорить, пошло -

солнце гуляло по выступам тонких лопаток

и оставляло следы, прорисовывая хорошо

каждый холмик и впадину.

Сияние бледного злата

окрасило кожу, примяв розоватую глину.

Не ювелира ребёнок, точных гончарных рук...

… Ты стоишь за плечами — в зеркале вижу картину -

только не знаю точно, за каким же из двух.               

 

 

Господин жатвы

 

А как придёт

Господин жатвы

к полю колосьев,

настанет черёд

уезжать нам, когда не спросят.

 

Легко ли бремя,

не тяжко ль иго,

достойна ль ноша?..

… Поедем в Бремен,

а лучше, в Ригу.

В Карелию можно.

 

Но где прозрачней

дуга небесной

волны и силы -

как белым платьем

накроет бездной

необъяснимой?

 

Где незаметной

кариатиде,

по плечи вросшей,

несть груз столетний?..

но без обиды -

как тяжесть лошадь.

 

Мне бремя — благость,

мне сладко иго,

Твоя мне ноша - 

лишь в благодарность

за дар великий -

за день, что прожит.  

 

 

Квартира

 

… И мнится, что портной, пиджак перешивавший,

был не портной совсем.

Мы вместе пили чай

и ели хлеб - под лампой, освещавшей

мой стол и на стене — улыбку Ильича.

 

А в целом комната освещена не очень

была, и темнота кустилась по углам,

и мы смеялись даже между прочим

над чем-то, что прошло, что улыбалось нам.

 

Улыбок было больше, чем соседей,

они затихли в этот поздний час,

и тот, кто не боялся привидений,

и кто молился на ночь при свечах.

Такая редкость — тишина в квартире. Замолкший коммунальный коридор

был входом в мир и выходом надмирным -

дорогой странствий в промежутке том,

которым Ной со чадами когда-то, потоп минуя, дни считая, плыл.

Иные тоже шли, но без ковчега, правда,

в потоках слов и слёз.

… Зелёный дым

и пальмовая ветвь — а кто принёс, не знаю,

быть может, птица или мой портной -

бывает весть, и смех, и чай — из края,

где помнят о тебе в пустынный час ночной.      

 

 

Полая тыква

 

- Что в этом ветхом  сосуде?

- Да пуст он, как полая тыква!..

Последние мысли о чуде оставлены, головы сникли,

всё пусто и всё пустынно, обездвиженно и мертво —

какое сердце не стынет на сквозняке Твоём...

 

Ты создал меня бесконечным - и за распахнутой дверью

однажды, скучая под вечер, сделал меня свирелью,

носил по холмам и долинам дудкою тростниковой,

и был я рассветом дымным и деревом полуголым,

и стариком, который забыл, когда и родился,

я снова узнаю скоро, кем буду, и жизнь продлится.

 

Но если о будущей доле спросишь, отвечу моленьем -

скорее согрей ладони дудочкою свирельной.       

 

Последняя лошадь

 

чтобы знать

что ты здесь

надо держаться за руки

или дышать рядом

и молчать близко

долго смотреть

как расплываются радуги

верхних огней в городе

имя которому «инза».

 

Там одни проживают

а здесь иные

откуда пришли кто знает — живут себе -

дождь идёт

потому такие густые

радуги на ресницах

я не думаю о тебе

 

Ни рук ни вдоха

вместо выдоха дождь

радужный свет - молчания больше и слаще

шлёпает улицей последняя в городе лошадь

слишком живая

не настоящая       

 

 

Маргарита осенью

 

Не отвратительный цветок — кленовый лист

она несла в ладонях, не смеялась,

о, как он жёлт!.. брезгливо смотрит вниз -

там столько жёлтого, она ступить боялась.

 

За что уж нелюбовь такая к желтизне -

цветок и лист, и желтые одежды

отшельников тибетских, по весне

там море гиацинтов белоснежных.

 

Измен, разлук, утраты блеклый цвет,

цвет гибельных — сквозь все моря  — прощаний,

и к солнцу этот цвет не прикасался, нет,

он из другой страны, иного мира данник.

 

Одною кистью писанных желтизн -

всего столетья, всех веков любови

беззвучные, как тайна тайн, как жизнь -

проявлены в листе кленовой боли.

… А каково ей осенью жилось!

Так ей хотелось близости деревьев,

но желтизна страшней прямых угроз, прямых углов соитий откровенных.

 

Но... страх преодолим, быть может, тишиной...

вот только надо подойти поближе,

взять желтый лист один, потом другой,

и третий, и еще... склониться ниже...

и знать, что если — через миг всего -

он не придёт, не разомкнёт ей пальцы -

то... Бог ему судья... ей вольно и легко

покинуть мир наземных постояльцев.     

 

 

 

 

---

Комментарии читателей:

Комментарии читателей: