Саше Маркевичу,

вдохновителю и подбодрителю

– Ой-ой-ой, – тяжело вздохнул Денни, отрываясь от работы. – Боюсь, это уже не починить. И даже заплатку сделать не из чего.

Диль согласно пожал плечами. Рано или поздно это должно было случиться. Никакая вещь не выдерживает столько лет, а уж тем более трико. Денни задумался.

– А если штанины по колено отрезать и соорудить заплатку? Или… Ой, не знаю, не знаю. Зашью – а ты начнешь кувыркаться, и все снова поползет. Диль, а ты есть не хочешь?

– Не задавай глупых вопросов, – отозвался Диль с шутливой назидательностью. – Оттого, хочу я есть или нет, еда не появится сама собой.

– Сама собой не появится, – лукаво сморщился Денни и выудил из своего рюкзачка увесистую краюху хлеба. – Мне в той деревне почему-то одна тетка дала. Втихую. Почему так?

Ответа он, собственно, и не ждал, хотя Диль мог объяснить. Он не стал устраивать представление в той деревне, хотя у них не было уже не только денег, но и еды. Увидев бесформенные штаны мужчин и еще более бесформенные платья женщин, он поискал глазами остроконечную крышу храма Непорочной, нашел и отказался от мысли попытаться заработать даже чисткой хлева. Почитатели Непорочной не приветствовали чужих, а тем более бродяг, а тем более одетых в светлые рубахи, а уж какие мысли могли зародиться в их головах при виде мужчины, путешествующего с мальчиком, и думать не тянуло. Диль вообразил себе, как они отреагируют на акробата в трико, столь явно демонстрирующем его мужское строение, и усмехнулся. Могут, конечно, и камнями побить, но это вряд ли, а вот навозом забросают точно. Ему одного такого урока хватило, причем очень-очень давно.

– А почему ты плечо трешь? – осведомился неугомонный Денни. – Ушибся?

– Потянул. Не волнуйся, это сущая ерунда. Крапивой потру, она разгоняет кровь.

– Крапи-ивой? – ужаснулся мальчик. Мальчик. – А мазь не лучше?

– Мазь-то, само собой, лучше, только она кончилась еще до того, как мы встретились. А она денег стоит. Что лучше купить: еду или мазь?

– Или трико, – глубокомысленно протянул Денни. – Я тебе сейчас нарву крапивы, а ты пока подумай, почему бы не пойти на ярмарку в Косте. О ней все только и говорят. На ярмарке же можно лучше заработать, чем в этих убогих деревушках? – Он вдруг замолчал и шепотом спросил: – Диль, ты никогда не заходишь в крупные города. Тебя ищут?

– Нет, малыш. Меня не ищут. Клянусь.

Успокоенный Денни поверил, бросил трико и умчался в кусты, откуда донеслось тихое повизгивание. Да, в этих местах не было недостатка в крапиве. Диль с удовольствием съел свой кусок хлеба, как всегда с голодухи показавшийся необыкновенно вкусным. Придется идти в Косту. Придется. Выбирать не из чего. Действительно обрезать штанины и сделать заплатки. Или наоборот – верх отрезать и выступать с голым торсом, это, конечно, вульгарно, но может привлечь внимание женщин, потому что сложен Диль хорошо… правда, акробат не может быть сложен плохо. Так, глядишь, лишняя монета перепадет…

Ладно хоть везло с погодой. До встречи с Денни постоянно шли дожди, больше всего страдали одежда с обувью, и без того прочностью не отличавшиеся. Башмаки и вовсе грозили развалиться, хотя Диль изо всех сил за ними ухаживал. Не хотелось с ними расставаться. Совсем не хотелось. Он старался идти по обочине дороги, где, конечно, не было сухо, однако все лучше заполненной грязью колеи. Наверное, стоило разуться и шлепать босиком, и будь хоть чуточку потеплее, он так и сделал бы. Куртка держалась из последних сил. Надо бы просто остановиться и основательно просушить все. Сплести навес, развести костер, воды вскипятить… еще б хоть что-нибудь к этой воде, потому что в кармане имелся ровно один диггет, на который можно купить разве что хлеба. А до ближайшей деревни еще полдня пути. Посуху бы меньше, но где его взять, это самое посуху…

Диль поправил капюшон, поправил рюкзак и перестал думать. Это помогало. Отключаешь разум, оставляешь немного рефлексов и вдруг обнаруживаешь, что маячат уже впереди высокие черепичные крыши аккуратной деревни. Богатой деревни. С одной стороны, это хорошо, потому что нищие не платят. С другой – плохо, потому что богатые не любят грязных бродяг.

Темнело. Он постучался в первую же дверь и смиренно попросил разрешения переночевать в сарае. Ему учинили настоящий допрос, и убедились, что он ничегошеньки не скрывает, не имеет ни злого умысла, ни оружия, кроме небольшого ножа. Нож осмотрели придирчиво, зачарования не обнаружили.

Чудны дела твои, Создатель. Ему разрешили остаться в доме, а такого не было уже с полгода. Ему дали целое ведро очень горячей воды и ветхие штаны, чтобы переодеться после мытья. Ему позволили выстирать одежду и поставить к очагу башмаки. Суровая хозяйка, наблюдавшая за его действиями, осталась довольна. Ну да, Диль был аккуратен и стирал скорее по-женски, чем по-мужски, умело мылил, тщательно отжимал, а потом еще брызги подтер.

Похлебку он ел с наслаждением. Она была не только горячая и сытная, но и очень вкусная. Удовольствие, написанное на его лице, хозяйке польстило, и она даже улыбнулась, подавая ему тарелку с целой горой восхитительной картошки.

Конечно, он отплатил чем мог: рассказывал о городах, которых они никогда увидят, описывал храмы Вирота и дворец короля, особняки принцев и дома купцов, столичный рынок, на котором не было разве что птичьего молока – не сезон, шумные ярмарки, так не похожие на местные… Собственно, он не знал, какими были местные, не бывал он в здешних краях, но какая, в сущности, разница – столицу не сравнить с провинцией.

Ему постелили здесь же, в кухне, рядом с очагом, еще державшим тепло, дали старенькое одеяло и даже подушку… предусмотрительные. Незнакомцам только такие подушки давать и надо, чтоб спали покрепче и не удумали чего плохого. А Диль и не возражал, угнездился поудобнее и крепко уснул. Сладких снов он не видел, ну так слава потерянным богам, что никаких не видел, дрых как убитый до самого рассвета и проснулся только оттого, что хозяйка загремела ведром. Он вскочил, чтобы помочь ей накормить скотину, чем окончательно размягчил ее сердце.

Не везло с погодой, так повезло с деревней. Весь день он прокрутился рядом с хозяйкой, вычистил хлев, вычесал унылых тонкорунных грикенов и не постеснялся тщательно подмести в доме. А вечером дал-таки представление, и деревня, не избалованная зрелищами, собралась почти в полном составе. Посреди главной площади было не очень грязно, а с неба, слава и потерянным, и Создателю, и демонам, не капало.

Наутро он уходил с мыслью, что люди все-таки добры. До следующей деревни, где вместо тридцати диггетов он мог заработать пару кусков навоза в морду.

Приятно потяжелевший рюкзак тоже радовал сердце. На первом же привале надо будет превратить каравай хлеба в сухари, копченой рыбины хватит на два дня, а мешочка крупы – на десяток порций каши. На ногах красовались латаные, но еще крепкие сапоги, из которых хозяйский сын вырос, тело грел штопаный, но шерстяной свитер… Диль не разделял общепринятых суеверий, но на всякий случай искренне пожелал этой деревне блага и процветания, а приютившим его крестьянам так особенного.

Дорога оставалась расквашенной, но мелкий дождь превратился в изморось, которую куртка пока выдерживала. Диль шагал прямо, не соблазняясь проселками. Имея в кармане тридцать диггетов, а в рюкзаке еды на несколько дней, можно дойти до городка. До Картама оставалось совсем немного.

Вот тогда и вылез из леса голодный и смертельно усталый мальчишка, назвавшийся Денни. Диль его накормил, напоил чаем и позволил идти с собой. Нельзя бросать детей в лесном краю.

Ни в каком нельзя.

Мальчишка поклялся, что не будет обузой и не обманул. Изо всех сил шел быстро, так что Диль, ценя его старания, немного умерял шаг. С разговорами он поначалу не приставал, так что Диль едва замечал его присутствие. Правда, с Картамом не вышло: в пяти лигах от городка их остановил патруль, и усталый мечник велел драпать во все лопатки, потому что в Картаме мор, и даже если там мама родная, лучше уж пусть она одна помрет, чем заодно и смерть сыночка увидит. Диль пожал плечами и развернулся.

Через пару дней Денни, выпучив глаза, смотрел представление, стоя в негустой толпе крестьян. Ему и в голову не пришло, что случайный благодетель – бродячий акробат.

С тех пор прошло уже четыре месяца, кончалось лето, теплое, сухое, а от редких дождей вполне спасали навесы. Денни изо всех сил учился их плести, но вечно выбирал не те ветки, складывал их не в том порядке, и навесы непременно разваливались. Зато он умело пришивал оторванные пуговицы, штопал дырки, а главным образом молол языком, и постепенно Диль привык к этому стрекоту и даже стал в нем нуждаться.

После лечебной процедуры, которую Денни перенес куда хуже, чем пациент, Диль сказал, что они идут в Косту. Туда несколько дней пути, так что и плечо заживет, и, может, какая монетка в карман закатится. В конце концов Непорочной поклоняются не так уж многие, а уж фанатично – только в забытых ею же деревушках.

 

* * *

Вопрос свой Диль задал в самый неподходящий момент. Мальчик тащил целую охапку веток для костра – к вечеру похолодало, и Диль счел нелишним запастись топливом.

– А как тебя зовут, – поинтересовался он спокойно, – Денна, или Денара, или Адена, или как-то еще?

Ветки посыпались с таким грохотом, будто их швыряли с большой высоты на булыжную мостовую. Денни вытаращил глаза и для начала вознамерился было повозмущаться, но он был сообразительным и понял, что проверяется предположение Диля проще простого.

– Когда ты понял? – мрачно спросила она, усаживаясь поближе к огню. Диль пожал плечами.

– Дня через два после знакомства. Это было несложно. – По взгляду девочки он понял, что придется объяснять. – Во-первых, ни один мальчишка не покраснеет и не отвернется, когда мужчина при нем полезет в пруд помыться, потому что неоднократно был в бане и именно с мужчинами. Во-вторых, ни один мальчишка не полезет посреди ночи куда-то в дебри ради малой нужды, а отойдет на несколько шагов да отвернется. В-третьих, даже если мальчишка не любит мыться или не умеет плавать, он ни за что не откажется просто искупаться в жаркий день, особенно если его зовут. Ну и штопаешь одежду ты почти виртуозно.

– Слышала б тебя моя нянька! – фыркнула она и тут же мрачно спросила: – Ты потому и перестал догола раздеваться, чтоб меня не смущать? И в кусты начал отходить по малой нужде?

Диль улыбнулся. Он не собирался смущать девочку естественностью поведения. Она обняла коленки и уткнулась в них носом.

–Я столько времени была мальчиком, что никак не подумала бы… Я дура, да?

– Не волнуйся. Хочешь быть мальчиком – будь. Да и мне легче: акробат с маленькой девочкой может попасть в руки Блюстителей, а мне этого вовсе не хочется.

– Ну, про мальчиков я тоже кое-что слышала, – фыркнула она. Диль только улыбнулся. Что бы она ни слышала, правды все равно не знает. Девочек всегда оберегают от подобной правды. – Меня зовут Лири.

– Хорошо, Денни, – как ни в чем не бывало откликнулся Диль. Хочется девочке считаться мальчиком, пусть. Он будет последним, кто захочет помешать.

– Меня решили замуж выдать, – сочла нужным пояснить Лири. – Я отказалась, а отец сказал, что мое мнение его не интересует, что дочери для того и существуют, чтоб приносить пользу семье посредством брака. Вот я и сбежала. Давно уже. Почти год. И не здесь. Не в этой стране.

Диль кивнул. Расспрашивать он не умел вообще, да и просто разговаривать, пожалуй, тоже. То, что он говорил крестьянам, если от него этого ждали, было давно заученной историей, язык работал без участия мозга, а слушатели обычно даже и вопросов не задавали, им и так было достаточно. Достаточно сказок, потому что столичная жизнь для них всегда одна большая сказка. Легенды о потерянных богах – и те реальнее.

 

* * *

Ярмарка была еще более шумной, чем рассчитывал Диль, и это радовало. Лири умудрилась привести его трико в более-менее приличный вид, превратив штопку в вышивку, грубоватую, но довольно эффектную. Все равно – надо новое. Прошлый раз трико лопнуло во время выступления, и публика хохотала так, что Диль даже покраснел. Ладно бы смеялись, а то ведь еще ни диггета не дали, а это было уже куда неприятнее. К тому же, услышав треск ткани и взрыв смеха, Диль дрогнул, неправильно сгруппировался и потянул плечо. Нередкая травма для акробата, однако нежелательная.

В первый же день он заработал больше десяти диггов. Ярмарка была очень хорошо организована, для съехавшихся артистов отвели не только большую площадь, где можно было ставить свои палатки, но и несколько бывших конюшен, где из денников сделали крохотные отдельные комнатки, а кроме того еще и выставляли угощение, и Диль с Денни наелись до отвала впервые за последние недели.

В денниках-комнатах не было окон, но Диль не пожалел диггета на толстенную свечу. Он очень устал, все тело ныло, потому и сон не шел. Денни… Лири дрыхла без задних ног, свернувшись калачиком, а Диль ее рассматривал. Пожалуй, если добавить к ее лицу длинные волосы, красиво причесать, смягчить обветренную кожу кремами, а губы – помадой, она была бы вполне хорошенькой. Но уж никак не красавицей. Умеренно белобрысый мальчик стал бы симпатичной блондинкой. Сколько ж ей лет? Раз в прошлом году собрались замуж отдавать, не меньше шестнадцати, но приличествующих этому возрасту форм не наблюдается вовсе. Конечно, просторные рубаха и штаны никоим образом фигуру не подчеркивают, однако даже намека на пышность бедер нет. Этого ребенка – замуж? Поменять на выгодный контракт или на полезное родство. Продать. Неудивительно, что сбежала. И в то же время – удивительно, потому что каждую вторую девушку выдают замуж именно так. Браки устраивают родители. Правда, умные или добрые родители все же интересуются мнением дочерей. Иногда.

Лия проснулась, и Диль тут же притворился спящим. Она задула свечку и снова свернулась калачиком. Хорошо, что она не перестала ему доверять. Почти любая девица ждет от мужчины определенных действий, даже если они знакомы сто лет и эти сто лет он никаких действий не предпринимал.

Три ярмарочных дня прошли просто замечательно. Люди были веселы и немного пьяны, потому не жалели мелочи. Если так будет до конца, то получится не только трико новое купить, но и даже палатку… нет, палатка, пожалуй, это несбыточная мечта.

А вечером того же третьего дня один из зрителей подошел совсем близко, и у Диля упало сердце. Талеб. Постаревший, потолстевший, но несомненно Талеб. Бывший товарищ долго и внимательно рассматривал бледнеющего Диля, но так ничего и не сказал, головой покачал и удалился. Одет он был не в пример Дилю, значит, преуспевал, должно быть, осуществил мечту и обзавелся-таки своим цирком. Диль беззвучно попросил всех богов благословить дело Талеба, каким бы оно ни было. Каким бы ни было. Тот Талеб не был способен на низость, и Диль верил, что время не меняет людей.

Лия заглянула ему в глаза и неожиданно крепко ущипнула. Диль вздрогнул.

– Привидение увидел?

Он отмахнулся, присел было передохнуть, но, увидев неспешно бредущих мимо зевак, вскочил и снова принялся мучить без того уставшее тело. Расчет оправдался – один из зевак бросил в корзинку целый дигг, и Даль специально для него исполнил свой коронный трюк, вызвав аплодисменты и еще более приятный душе звон монет. Он раскланялся, прижимая руки к груди и понимая, что больше не способен уже ни на что, даже на самое простенькое сальто.

Зрители разошлись, и только один остался. Диль, натягивавший штаны поверх трико, почувствовал его взгляд и поднял голову. Взгляд царапнул его лицо.

– Господину что-то угодно? – спросил Диль вежливо. Господин был примерно одного с ним роста и возраста, смуглый, черноволосый, темноглазый, да еще и весь в черном, без единого светлого пятна.

– Ага, – кивнул он. – Господину что-нибудь угодно. Господину угодно пригласить тебя в дом своего друга. Готов развлечь гостей вечером?

Диль поклонился – готов, мол, выслушал объяснения, когда и куда надо идти и долго еще смотрел ему вслед, думая, стоит ли принимать приглашения. Он не отличался повышенной доверчивостью и понимал, что на этой ярмарке полно акробатов и получше. Может, этот человек вообще позвал первого попавшегося. Может, Диль чем-то ему глянулся. Штопаным трико, например. Может, ему все равно и сейчас он пригласит любого встречного менестреля и неуклюжего жонглера, постоянно роняющего разноцветные шары… а вот мастерством жонглера можно и тряхнуть, если чуток отдохнуть и чуток потренироваться, когда-то у Диля это получалось куда лучше, чем у такого неумехи.

Лири приставала с расспросами, почему именно Диля позвал, стоит ли идти, а Диль терпеливо объяснял, что так случается, что считается шиком приглашать артистов на званые ужины, а тут уж выбирают исходя из наличия денег, а этот не производит впечатления особенно богатого… хотя одежда добротная, однако без единого украшения, на пальцах нет колец, да и башмаки самые обычные. Конечно, Дилю о таких только мечтать, да не с собой же сравнивать. А заработать на таких представлениях как раз проще, несколько диггов как минимум. Не исключено также, что накормят. А усталость – это ничего, еще почти три часа, можно успеть отдохнуть.

Лири грозно предупредила, что одного его не отпустит. Диль не стал улыбаться, чтоб ее не обидеть. Защитник из нее замечательный, конечно. Всех злодеев одним махом, как древние герои. Объяснять ей, что никто его обижать не будет, он тоже не стал. Обижать – это в более богатых домах. В гораздо более богатых. А туда никто не станет приглашать акробата в ветхом трико.

 

* * *

Встретил их тот же тип, не понравившийся Дилю еще больше, чем в первый раз, и основательно испугавший Лири улыбкой, которую хотелось назвать зловещей. Наверное, так улыбаются людоеды, заманив в свою пещеру свежее мясо. Но этот господин не был людоедом: у Диля мясо было жестковато, а Лири состояла почти из одних костей.

Успокоив себя таким своеобразным способом, Диль быстро переоделся в чуланчике, привычно отметив, что Лири отвернулась, но уже не украдкой, как делала, прикидываясь мальчиком. В большом и неухоженном обеденном зале было всего двое: приглашавший их брюнет в черном и еще один, тоже брюнет, тоже не особенно приветливого вида, какой-то… неаккуратный. Да, если первый был небрежен, то второй неопрятен. Первый был худой и жилистый, второй не то чтоб толстый, но плотный, кряжистый. Первый бритый, второй в короткой очень густой бороде. Точно, людоед, да еще извращенец, костлявых любит, подумал Диль, кланяясь перед началом представления.

Зрители смотрели с интересом, но несколько странным. Они наблюдали не за трюками, а за ним. Странно. Очень странно, потому что он никого заинтересовать не мог. Стараясь казаться как можно меньше, Лири сидела на корточках в уголке за массивной мраморной колонной, неуместной в этой комнате. Наверное, тоже думала о людоедах, но думала всерьез, Диль бы голову дал на отсечение.

Закончив, он поклонился еще раз, почтительно, но с тем достоинством, которое позволили ноющие мышцы. Худой лениво поаплодировал и вопросительно посмотрел на плотного. Тот тоже пару раз хлопнул в ладоши и сделал первому приглашающий жест. Тот усмехнулся. У Диля по спине пробежал холодок – дуло из открытого окна, а он, естественно, вспотел. Даже слишком сильно вспотел.

– Он боится, что ты не заплатишь, – заметил худой. Плотный порылся в кармане и бросил Дилю пару монет. Ого. Два ардига? Почти сказка. Диль взял деньги и поклонился снова. Худой не сводил с него глаз.

– Господам угодно что-нибудь еще?

– Запыхался, – сообщил худой. – Устал, мышцы дрожат. Тяжело, а, Дильмар?

Диль удивился. Он вообще не называл своего имени, тем более полного, а людей, который его знали, он не встречал уже давно. Разве что Талеб…

– Разумеется, я устал, господин, – вежливо сказал он, – время уже позднее, а сегодня я работал почти целый день…

– Тяжело, – перебил худой, – особенно в твоем возрасте. Еще сколько лет ты сможешь прыгать да кувыркаться, Дильмар Ванрел? Сколько лет твой организм выдержит ночевки на голой земле? Когда начнется ревматизм? Напомнят о себе старые травмы?

Диль пожал плечами:

– Не знаю. Пока мой организм без труда выдерживает ночевки на голой земле, а серьезных травм у меня не было, господин.

– И все же? Ты не настолько глуп, чтобы ни разу не задуматься о том, что будет с тобой завтра. Конечно, ты этого не любишь, потому что, заглядывая в будущее, видишь только черную дыру нищеты и беспросветности. Станешь просить милостыню?

– Когда я не смогу прыгать и кувыркаться, господин, я смогу жонглировать…

Худой снова перебил:

– Сколько лет, Дильмар? Тебе тридцать восемь, это уже преклонный возраст для твоей профессии.

– Может, пять лет, – спокойно сказал Диль. – Я действительно не люблю заглядывать в будущее. Вы совершенно правы, господин. И что с того?

Он расхохотался.

– Да ничего. Мне всегда было интересно, на что рассчитывают люди вроде тебя. Ну, допустим, ты протянешь еще семь лет. Сорок пять – расцвет для мужчины… и что для тебя?

– Оставь ты, Франк, – наконец подал голос плотный. – Какая разница, на что он рассчитывает?

Диль невольно поежился, уже не списывая ощущение холода на сквозняк.

– Дильмар Ванрел, – скучно начал худой, – тридцать восемь лет, акробат. Родился, естественно, в Ванрелле, три брата, две сестры, школа… шесть классов, если я не ошибаюсь. И тут цирк. В четырнадцать лет уходит вместе с цирком уже как акробат – ну талант вдруг у мальчика открылся. Имеет успех, становится знаменитостью, попадает в цирк Тейера, выступает в паре с Ауром Силдом, известнейшим, но уже стареющим акробатом… как там это у вас называется – нижний и верхний? На празднествах в столице удостоен чести выступать перед королевской семьей… и тут на него обращает внимание принцесса, красотка хоть куда, но печально известная вертихвостка… Удрать из ее спальни успевает, но попадается в подозрительной близости от ее покоев, оказывается в подвалах крепости…

Диль чувствовал, что перестает дышать. Он бы и рад был вдохнуть поглубже, но не получалось, грудь словно парализовало, и воздух проходил в легкие очень маленькими порциями. Слишком отчетливо вспомнилось все. Слишком. И вовсе не память о подвалах сжала ему сердце.

Франк смотрел в упор, вовсе не мигая, словно василиск. И Даль каменел, словно под взглядом василиска.

– Дальше сам расскажешь?

– Зачем? – вытолкнул Диль. – Вы и так знаете.

– Умные люди говорят, что это помогает, – сочувственно произнес Франк. Фальшиво сочувственно. – Врут, конечно, но попытайся выговориться, вдруг да и в самом деле поможет.

– Мне не поможет, – сказал Диль. – Я живу с этим восемнадцать лет, господин. И умру с этим. Согласитесь, у меня было время увериться…

– Ага. Ну ладно, тогда поправишь меня, если вдруг ошибусь. В общем, оказавшись в камере пыток, Дильмар Ванрел не признается в покушении на принцессину честь… и я уж не знаю, по какой именно причине. Причин вообще-то две: первая и самая естественная – опасение за свою никчемную жизнь. Любой так бы и подумал. Но Дильмар умудрился к двадцати годам остаться идеалистом, верящим не только в любовь, но и в честь принцесс, потому я допускаю мысль о том, что именно эту честь он и оберегал… Пытали-то крепко?

Диль заставил себя покачать головой.

– Нет. Тогда-то я думал, что крепко, потом понял… просто били ременными плетками… ну и чем придется.

– Ну да, стараться особо не хотелось, потому что в чистоту принцессиной репутации дворцовый народ, от папеньки-короля до младшего помощника старшего палача, верили не очень. Но безмозглый акробат позволил себе неосторожность попасться при большом количестве народу, да еще когда его искали, заметив мужчину поблизости от покоев принцессы… в общем, выхода не было. Даже отсутствующую репутацию королевской семьи блюсти надо. Итак, пробыв в застенках целую неделю…

– Четыре дня, – поправил Диль.

– Извини. Пробыв в застенках целых четыре дня, Дильмар Ванрел был внезапно освобожден… Очевидно, он счел, что исключительно благодаря собственному мужеству: не признался и его благородно отпустили. Он тогда и не подозревал, что благородство королевским семьям свойственно только в книжках. Причем плохих. Куда ты пропал на последующие два дня? Отлеживался где-то?

– Ну… почти. Я просто напился на радостях.

– И что было дальше?

– Я не хочу об этом говорить, господин Франк.

Франк несколько минут рассматривал его с ног до головы, и Диль будто вместе с ним видел невысокого стареющего акробата, его слипшиеся русые волосы, утомленное лицо, линялое и ветхое штопаное трико с пятнами пота.

– А придется.

– Оставьте его!

Лири вылетела из своего угла, встала перед Дилем в смешно воинственной позе, словно могла его защитить хотя бы от этого разговора. Не могла. Не просто так состоялся этот разговор. И продолжать действительно придется, потому что за последние восемнадцать лет Дильмар Ванрел изменился, растерял свой идеализм и уверился в том, что сильные и богатые непременно оказываются правы. Диль заставил себя поднять руки, положить их на хрупкие плечи девочки и сжать пальцы.

– А с тобой, Лирия Канди, мы побеседуем чуть позже, – очень доброжелательно улыбнулся Франк. Слишком доброжелательно. Плечи Лири напряглись, и Диль просто ее обнял. Словно мог защитить. Оба они здесь были совершенно беспомощны.

– Потом я отмучился с похмельем и пошел на площадь, где стоял наш цирк. Проходя мимо лобного места, я увидел Аури. На виселице. Потом мне сказали, что он явился в тюремную канцелярию и заявил, что именно он пытался проникнуть в комнаты принцессы, а я по глупости согласился ему помочь, отвлечь внимание на себя.

Говорить было совсем нетрудно. Только он сам чувствовал, что жизнь уходит из голоса. Было больно. Было по-прежнему больно, хотя прошло почти двадцать лет.

– В цирке мне этого не простили, братья по ремеслу перестали со мной разговаривать. В общем… в общем, с тех пор я хожу по деревням и небольшим городам, где люди почти лишены развлечений и даже стареющий акробат им в радость.

– Почему Аур так поступил? – мягко спросил Франк. Действительно мягко.

– Он любил меня. Нет, вы не поняли. Просто любил. Он не приставал ко мне… только однажды попробовал, понял, что я не из таких, попросил прощения и больше никогда… но я знал, что он меня любит. Он заботился обо мне. Всегда заботился. Он просил передать мне его слова: «Живи, малыш, и постарайся быть счастливым». Мне передали. И повторили: «Постарайся быть счастливым. Вспоминай Аури в петле и будь счастливым».

– Ага. А ты любил его?

– Да. Как друга, брата, отца. И в благодарность я убил его своей глупостью и самонадеянностью.

Франк посмотрел на своего друга, и тот одобрительно кивнул.

– Сядь, Дильмар. И отпусти свою красотку. Впрочем, уж ее красоткой не назовешь. Особенно сейчас.

Диль не послушался. Лири мелко дрожала и прижималась к нему. Франк засмеялся.

– Хочешь защитить честь еще одной принцессы?

Лири замерла.

– Принцесса Лирия Кандийская, единственная дочь короля Кандела, восемнадцати лет от роду. Сбежала из отчего дома, когда папенька вознамерился поступить по-королевски: выдать ее замуж в обмен на добрые отношения с соседом. Сосед, тоже, естественно, король, был более чем вдвое старше и на прекрасного принца никак не тянул. Некрасив, да еще, по слухам, груб. Искусство не ценил, ко двору не поэтов приглашал, а только менестрелей, циркачей да танцовщиц. Не утонченный, понимаете ли, жених. А главное, принцесса Лири тоже страдала идиотическим идеализмом, была напичкана романтическими бреднями и мечтала выйти замуж по большой любви. А папенька возражений слушать не стал и назначил день свадьбы. Вот доченька и сделала папе подарочек: сбежала из дворца и четырнадцать месяцев прошлялась вдали от отчего края. Что интересно, умудрилась сохранить девственность. Даер утверждает, а он не ошибается.

Лири уткнулась в грудь Дилю и заревела совершенно плебейски.

– Разве ее нельзя понять? – спросил Диль.

– Что ты о ней знал?

– Вот это и знал… думал, правда, что она дочь купца…

– Однако она принцесса. У которой, в отличие от предыдущей, есть свои понятия о чести, но совершенно отсутствуют мозги и совесть.

Лия стремительно развернулась, вырвалась из объятий Диля и выкрикнула:

– Продавать детей – преступление! Он меня именно что продать хотел, а моим желанием даже не поинтересовался! И принцессы имеют право на свободу выбора.

Диль осторожно взял ее за руку. Надо же, принцесса. Две принцессы на одного акробата – это, как говорят картежники, перебор.

– Что скажешь, Дильмар?

– Что она права. Что…

Франк перебил:

– А как ты оцениваешь ее поступок?

– Как смелость. Она вряд ли знала, что значит быть бродягой, однако не вернулась. Даже если бы отец не простил ее, все равно… ну не убил бы, в тюрьму не отправил. И даже Сестрам не отдал бы, потому что дочь единственная…

– Ага. Ты не весь идеализм растерял, как ни странно. Мне вот интересно, почему ты не интересуешься моим правом задавать вопросы?

Диль опустил глаза. Отвечать не хотелось. Совсем не хотелось. Но он заставил себя.

– Мне кажется, у вас есть единственное право, действующее в этом мире. Право силы.

Франк поднял бровь так высоко, что она встала почти вертикально.

– Силы? С чего ты взял? Может, я обычный приказчик или школьный учитель.

– Если вы школьный учитель, то я первый министр, – улыбнулся Диль. – Я видел достаточно много школьных учителей и приказчиков, но похожих на вас среди них не было.

– Давай уйдем, Диль, – предложила Лири. – Вот просто уйдем – и все. Кто бы они ни были, они не имеют права нас задерживать. Мы ни перед каким законом не виноваты.

– А если нас послал твой папенька, принцесса Лири?

– Ни черта! – выпалила Лири. – Он бы нашел кого поумнее.

Тут засмеялся второй, и от его смеха Дилю стало окончательно не по себе.

– И чем же тебя, принцесса, не устраивает ум Франка?

– А тем, что он тут представление устроил. Кого отец не любил никогда, так паяцев! Идем, Диль!

– Я не думаю, что нам позволят уйти, – деликатно никак ее не называя, вздохнул Диль. Он вообще не думал, что кто-то мог послать эту парочку. Научиться отличать тех, кого посылают, от тех, кто посылает, довольно легко. Те, кто позволяет себе так разговаривать с принцессой, просто не могут быть ни у кого на посылках. А те, кто помнит давнюю историю об акробате, осмелившемся приблизиться к принцессе, наверняка сами посылали многих, чтоб узнать все детали.

– Сядь, принцесса, – холодно сказал Франк, – и заткнись. И ты, Дильмар, садись. Тебя уже ноги не держат. Поешь, выпей вина… или ты с тех самых пор вина не пьешь?

Диль осторожно подтолкнул Лири к столу. Кто бы она ни была.

– Ну знаешь! – возмутилась она. – Нельзя же так! Ты даже не пытаешься сопротивляться, когда на тебя давят. Ничего они не сделают, если мы уйдем.

Она развернулась и решительно зашагала к двери. А ведь принцесса. Такой осанки у купеческой дочки взяться неоткуда, и негде ей научиться так смотреть, так держать голову… и быть настолько наивной.

На полдороге Лири замерла в странной позе: приподняв одну ногу для шага.

– Слушаться старших иногда бывает полезно, – фыркнул Франк, пересаживаясь с подоконника на стул. – Или вернись сама, или будет некрасиво. Очень некрасиво. Лужу, например, напустишь или того больше. Неэстетично. И как-то не по-королевски, верно, твое высочество? Отпусти ее, Даер, она не полная идиотка, вернется и к столу сядет.

Диль перевел взгляд на Даера. Тот равнодушно рассматривал свои ногти.

– Может, ближе к делу, Франк? Я понимаю, что тебе скучно, ну а мне скучно возиться со взбалмошной девчонкой. Дильмар, ты и правда садись и поешь. Сколько дней ты не ел мяса?

Диль даже не попытался вспомнить. Мясо он вообще ел редко, только если в дороге удавалось подбить камнем кролика или птицу. Лири все еще стояла в нелепой позе, но вдруг что-то отпустило ее, и она потеряла равновесие и едва не упала, но упрямо сделала еще шаг к двери. Даер осуждающе покачал головой, и девушку потащило к столу, подошвы сбитых башмаков скребли по каменному узорному полу. Она не сдавалась, размахивала руками, вертелась, но ее словно тащил невидимка, обхватив за талию.

– В результате противодействия этой магии сфинктеры расслабляются, – назидательно изрек Франк, – обкакавшаяся принцесса – что за восхитительное зрелище… а принцесса, обкакавшаяся в обеденном зале, рядом с накрытым столом… фи. Дильмар, я понимаю, что тебе хочется дать мне в зубы или еще как-нибудь защитить несчастную обижаемую девочку, но не советую.

– Я давно привык сдерживать свои желания, – сквозь зубы проговорил Диль. Лири перестала брыкаться и почти смиренно подошла к столу.

– Действительно, поешь, – совсем другим тоном сказал Франк. – Да и нам стоит, верно, Даер? Мы увлеклись представлением и даже не притронулись к еде. Она остыла уже?

– Обижаешь, – добродушно проворчал Даер. – Позвать прислугу или сами за собой поухаживаем? Какое вино предпочтешь, Лири? Белое, красное, розовое?

– Белое вино к мясу? – высокомерно бросила Лири… Принцесса Лирия. – Да у тебя скверный вкус, любезнейший.

– Скверный, – согласился Даер. – Мне нравится сочетание белого вина и тушеной говядины с шафраном. И почему я должен пить красное, если люблю белое? Диль, а тебе какое? Не стесняйся, повар у меня отменный. Франк, ты не поухаживаешь за нашими гостями?

– Боюсь, мне захочется плюнуть принцессе в тарелку, – хмыкнул Франк, – так что бери ее на себя, а я займусь нашим… стареющим акробатом. А и правда, Дильмар, неужели тебе настолько наплевать на собственное будущее?

Диль неопределенно пожал плечами. Он чувствовал себя до крайности неуютно, сидя за богатым, да что там – богатейшим столом в таком виде… К тому же от него пахло потом, несмотря на то что он усердно натирал торс листьями мятлицы. Франк наложил ему на тарелку целую гору еды, и себя не забыл, подмигнув, налил в высокие бокалы вина. Диль покосился на девушку. И куда делся мальчишка Денни, куда запропала девочка Лири? За столом сидела принцесса Лирия, по странной прихоти нарядившаяся в застиранные рубаху и штаны; тонкие пальчики ловко управлялись со столовыми приборами, а одних только ножей возле тарелки лежало три штуки.

– Плюнь, – посоветовал Франк, – ешь как придется. Даер не сноб, просто у него слуга с манией величия, служил когда-то при дворе и теперь считает, что у его хозяина все должно быть на высшем уровне. А хозяин и руками есть не постесняется.

Есть руками Диль, конечно, не стал, взял те же вилку и нож, что и Франк. Так вкусно он не ел никогда в жизни, даже в те давние годы, когда цирк Тейера выступал при дворе и кормили артистов с дворцовой кухни. Кусок в горло не шел, но Диль заставлял себя есть и пить вино, не получая от этого никакого удовольствия, но старательно думая о том, насколько ж роскошна еда. Можно бы сказать, что все блюда горчили, но горько было не на языке, а в душе. Если бы он, избитый и усталый, но упоенный своим мужеством, не решил напиться, а отправился сразу к своим, ему бы рассказали о диком поступке Аури и он бы успел все изменить.

– А ты думаешь, ему было бы лучше, если бы повесили тебя? – тихо и вроде даже сочувственно спросил Франк. – Ведь не зря же он отдал свою жизнь в обмен на твою. Уважай его выбор.

Диль кивнул.

– Да. Я могу уважать его выбор. Но мне-то он выбора не предоставил. Я… я…

– Понимаю. Глупо говорить сейчас, что ты не хотел его смерти и не хотел жизни и свободы такой ценой. Конечно, ты не хотел. И что, ты бы пошел вместо него на виселицу?

– Не знаю, – почти прошептал Диль. – Мне кажется, что пошел бы – не вместо него, я и должен был. Но как я могу быть уверенным? Никогда не знаешь, что сделаешь, и можно как угодно себя хвалить или ругать, но намерения остаются намерениями, желания желаниями, а поступки поступками. Аури умер, а я живу с этим.

– Мы все живем со своими грехами.

– Вы называете это грехом, господин Франк?

– Какая разница, как называю я. Главное, как называешь ты.

Диль опустил глаза в тарелку. Никак он это не называл. Не было названия. Не придумали.

– Аур не мог не предполагать, чем это кончится для тебя. Тем более если рассказал всем, что собирается сделать, еще и слова просил передать. Лучше бы записку написал.

– Он не умел писать. И не всем… он одному человеку сказал, нашему клоуну. Аури был… чистый. Понимаете, господин Франк? Он сохранил чистоту в свои сорок лет, несмотря на то что был мужеложцем. Люди вслед за богами считают это грехом, но грехи тела не могут помешать душе оставаться чистой, если она действительно чиста. Аури думал только о том, чтобы спасти меня, понимаете? Он не умел заглядывать в будущее, он жил здесь и сейчас. И вот в этом здесь и сейчас меня должны были казнить, и этого он вынести не сумел. Если он и подумал о будущем, то только о своем будущем без меня, и оно его испугало так, что он не придумал ничего лучше, кроме как взять на себя мою вину. И на следующее утро его уже повесили.

– А скандал замяли, – кивнул Франк. Черные глаза, казалось, так и не мигали. И, вот странно, не были черными. Даже не коричневыми. Они были темно-темно-темно-зелеными. Как старая бронза. И отсвечивали, словно у кошки. – Нельзя ж было дискредитировать эту, с позволения сказать, принцессу…

– Не нужно, прошу вас, господин Франк.

– Не проси, – отрезал он. – Ты не первый был, кого эта сучка впускала в свою спальню. И я бы не назвал ее сучкой, если бы она не присутствовала на казни. Она прибыла в паланкине вместе со своей тетушкой, посмотрела, как вешают не того мужчину, что был в ее постели, и благополучно отбыла назад, не возмутившись, никому не сказав, потому что ее вполне устраивала официальная версия: преступник только покусился…

Диль снова уставился в тарелку. Никаких теплых чувств к принцессе Дели он давным-давно не испытывал. Собственно, и тогда, наверное, не испытывал, просто раздулся от гордости, что настоящая принцесса обратила внимание на него, простого акробата, циркача, как говорили во дворце, даже не красавчика вроде жонглера Деппо, а обыкновенного юношу… упиваясь этим триумфом, он ухитрился взобраться по стене на ее балкон, а вот спуститься не отважился и падать с четвертого этажа не захотел, прошел по карнизу до окна в коридоре, хотел пройти незамеченным, за первым же углом напоролся на стражу, сдуру кинулся бежать и заблудился в закоулках дворца.

В камере он казался себе таким героем… его хлестали ремнями, требовали признания, а он гордо молчал… то есть не молчал, было слишком больно, но так старался сберечь честь принцессы, что не признавался. Он просто не догадывался, что ему давали возможность легко отделаться, ведь хватило бы и пары часов настоящих пыток.

Аури не пытали и даже не били. На его полуобнаженном теле не было синяков и рубцов. Диль хорошо рассмотрел, пока остолбенело стоял у подножия виселицы и не понимал, как там очутился простодушный и честный Аури.

Что было бы, если бы Диль прошел там двумя часами раньше? Если бы увидел? Нашел бы в себе силы крикнуть, что он виновник, что Аури только отговаривал его?

– Глупость, – сказал Франк. – Твой друг сотворил очень большую глупость. Ни героизма в этом не было, ни чего-то еще благородного. Не смотри волком, у тебя получается неубедительно. Твой был грех? Ты и должен платить. Когда человек не расплачивается за свои ошибки, это за него непременно делают другие. И чем чаще такое происходит, тем больше проблем у мира. И вот эти проблемы приходится потом решать.

– Ты приступаешь к делу, Франк? – окликнул Даер.

– Можешь ты.

– Нет уж. Я свою задачу выполнил, и даже вполне успешно: сразу двое. А тебе с ними идти. Объясняй уж сам.

– Ну ладно. Слушай меня внимательно, принцесса. И на этот раз серьезно подумай, прежде чем что-то делать.

Он откинулся на высокую спинку стула и по-птичьи резко повернул голову. Было в нем что-то… величественное?

– История стара. Не скажу, что стара, как мир, потому что она началась, когда мир уже благополучно просуществовал какое-то время. В Сарефии есть Серый хребет. Вижу интерес в твоих глазах, принцесса, ты явно о нем слышала. О Приграничной страже тоже слышала? Хорошо. Скорее поверишь. В глубинах Серого хребта есть место, угрожающее нашему миру. Там Грань. Я не знаю, что находится за ней. Ад, другой мир, страна духов и демонов или что-то еще. Когда в нашем мире накапливается слишком много зла…

– Теории, Франк, – перебил Даер.

– Хорошо. Периодически эта Грань слабеет и пропускает в наш мир чужое зло. Возможно, оно даже не враждебно, возможно, это просто другая форма жизни, но беда в том, что нас оно за форму жизни не принимает и стремится уничтожить. Какое-то время Стражи могут это сдержать, но недолго. Грань становится все тоньше, зла все больше…

– В чем выражается это зло? – перебила Лири. – Будь точнее.

– Монстры. Очень сильные. Уничтожающие все встречное.

– Годы передела?

Франк одобрительно кивнул.

– Образованная девочка. Да, годы передела. Не знаю, какой идиот их так назвал. Подозреваю, что первоначально название было другое – годы предела. Дильмар, ты следишь за моими словами?

– Стражи сообщают о том, что зло прорвалось?

– Сообщают, принцесса. Да толку-то… События начинают разворачиваться, пока какому-то чокнутому…

– Франк!

– Извини, Даер. События начинают разворачиваться, когда какого-нибудь пророка посещает видение. И видит он ни больше, ни меньше, как группу людей, которые должны выполнить миссию по спасению мира. После этого видение посещает уже другого человека, на сей раз сильного мага, – он поклонился Даеру, – и он разыскивает в мире людей для этой миссии. Вполне определенных людей. Если интересуетесь, как он это делает, меня не спрашивайте, я не понимаю. В этот отряд входят рыцарь, воин, вор, бродяга, торговец, ученый и принцесса. Бродяга и принцесса у нас уже есть.

Диль хотел было возразить, мол, он не бродяга, он артист, он акробат, но он промолчал. Бродяга, конечно. Не имеющий ни дома, ни семьи, ни цели.

– Разве я гожусь спасать мир? – спросил он немного севшим голосом. Франк оглядел его критическим взором и согласился:

– Не годишься. А что делать? Приходится работать с тем, что есть.

– А ты кто? – сухо осведомилась Лири. – Ученый?

– Упаси меня боги, – искренне отмахнулся Франк. – Я проводник. Сначала помогаю магу в поисках команды, а потом должен провести эту команду из пункта А в пункт Б с непременным заходом в некое число промежуточных пунктов.

– И что потом? – тихо поинтересовался Диль. Франк пожал плечами.

– Потом моя проблема. Парадокс: запечатать грань может только проводник, но он просто прийти туда и все сделать – никак, непременно требуется это глупое путешествие в определенной компании. Да еще отмечаться надо в определенных местах.

– Препятствия? – деловито осведомилась Лири.

– Полно. Нам будут мешать, мы будем идти. Предупреждаю следующий вопрос: дойдут не все. Если я останусь один, все придется начинать заново. Но такое было только однажды, и то, слава богам, успели.

– А бывает так, что доходят все?

Франк очень долго смотрел на Диля, и Даер тоже, и принцесса. Потом Франк кивнул:

– Бывало. Очень редко. Чаще всего кто-то гибнет.

– Торговцы и ученые? – Диль заставил себя улыбнуться. Ответил ему Даер:

– Воины и рыцари… потом воры и бродяги. Те, кто защищает остальных. Как раз торговцы, ученые и принцессы доходят почти всегда.

«Из меня защитник, – подумал Диль, – такой, что хуже не придумаешь… Даже драться не умею. А главное, не могу. Не получается даже морду кому-то бить. Духу не хватает. А тут – мир спасать. И кто-то будет защищать меня – и поэтому умрет?»

Он поежился, даже не стараясь приписать озноб сквозняку, хотя в зале было вовсе не жарко. Франк покосился на него и закрыл окно. Лири расспрашивала Даера, демонстративно не обращая внимания на Франка, и следовательно, на Диля. И это правильно. Бродяга-акробат в дороге – это одно, это товарищ, это компаньон, и вообще одной страшно. Здесь же он совершенно неуместен. И рядом с принцессой тоже.

В ней ничего общего не было с принцессой Дели, и не только потому, что Диль не видел Дели оборванной, нечесаной, немытой и с грязными ногтями. Дели даже представить в таком виде не получалось. Дели была прекрасна, как и положено принцессе. Вот еще вспомнить бы, как она выглядела, а то ведь сохранился в памяти стандартный образ из сказки – золотые волосы, голубые глаза, прекрасное тело… то есть фигура, в сказках тело не описывалось.

Диль глотал десерт, не понимая, что именно он ест, исправно отвечал на вопросы Франка, не понимая, для чего нужны эти детали его неинтересной жизни и тем более его взгляды. Какие у него могут быть взгляды, кроме простого дожить до завтра? Но он крепко усвоил права сильного и не возмущался.

После ужина Франк, выяснив, есть ли среди оставшихся в «гостинице» вещей нечто, чем бы Диль и Лири особенно дорожили, лично проводил их в комнаты. Лири он поклонился совершенно издевательски и прикрыл за ней дверь, а в отведенную Дилю комнату зашел. Диль растерялся. Он никогда в жизни не жил один, потому что не мог себе позволить отдельного номера, его скудных финансов хватало в лучшем случае на койку в общей комнате, и даже в давние времена работы в цирке он делил фургон с Аури.

– Помыться не желаешь? – осведомился Франк, призывно открывая дверь в ванную. – Спасатели мира должны пахнуть не потом, а ветром странствий. Не смущайся. Даже короли потеют. Даже великие маги. Ты чего так смотришь?

– Я не умею с этим обращаться, – смущенно пробормотал Диль и несколько минут слушал объяснения Франка, чувствуя, как пламенеют уши. Ванной он не пользовался тоже ни разу в жизни. Баня, чан с горячей водой в закутке, а обычно просто озеро или ручей. Ванна – это из другой жизни. Погружаясь в горячую воду, Диль на мгновение позавидовал этой другой жизни. А уютное одеяло и вовсе превратило его в мечтателя на целых десять минут, через которые он уснул…

А кошмары снились одинаковые – и на голой земле, и в мягкой постели. Неизменно одни и те же. Посиневшее лицо Аури. Открытые мертвые глаза. Мертвые губы, шепчущие неизменное: «Живи, малыш».

 

* * *

Наутро Диль обнаружил рядом аккуратно сложенную одежду, какой не носил и во времена своей славы, а у окна – Франка, любующегося рассветом. Не поворачиваясь, он пояснил:

– Придется тебе пока попользоваться моим гардеробом. Стиль, конечно, не твой, зато размер более-менее подходит. Одевайся, умывайся, брейся.

Диль молча послушался, молча надел черные штаны, рубашку и даже башмаки. Башмаки пришлись удивительно впору, штаны тоже, а рубашка была чуточку тесновата в плечах. Франк оглядел его, покачал головой и пообещал экипировать должным образом в кратчайшие сроки. Диль осторожно поинтересовался, откуда Франк узнал, что он проснулся, если смотрел в другую сторону, получил в ответ: «Услышал, как ты глаза открываешь» – и предпочел не уточнять.

В обеденном зале Даер беседовал с тоненькой светловолосой девушкой, в которой Диль не сразу признал Денни. Ничего странного, Денни никогда не смотрел так свысока, не завивал волосы и не носил розовых платьев с оборочками. Правда, Дилю она улыбнулась вовсе не надменно, а радостно, только уютнее от этого он себя не почувствовал. Было очень не по себе. Он ощущал себя лишним в этом мрачноватом холодном зале, в это мрачной чужой одежде, да и в этой грядущей непонятной миссии тоже. У Диля не было повода не верить Франку и Даеру, только вот себя в роли спасителя мира от зла он не представлял. В отличие от Денни-Лири. Даже кусок в горло не шел, хотя завтрак был еще роскошнее ужина. Наверное, эти двое не знают, что такое пустой желудок или даже однообразная убогая пища. Чтобы утром есть мясо, надо быть весьма обеспеченным человеком.

В разговоре он, конечно, не участвовал. Вчера наговорился. Франку легко удалось вывернуть его наизнанку, и это было не то чтоб неприятно, просто вернуло его к событиям почти двадцатилетней давности. К воспоминаниям об Аури, живом и мертвом, к всегдашнему «а что было бы, если». Привычная горечь снова портила вкус нежному филе.

Он даже не слушал. Беседу вели преимущественно Даер и Лири, Франк изредка вставлял желчные реплики, и Диль предположил, что совместное путешествие будет нелегким. Сам-то Диль мог ужиться с кем угодно, а вот насколько терпима принцесса...

После завтрака Франк приказным тоном попросил Диля отправиться с ним за необходимыми припасами и полдня таскал его за собой по магазинам. Не по лавкам, по настоящим большим магазинам. Деньги он не считал, если товар его устраивал, а на слабые протесты Диля не обращал внимания. В результате был куплен полный комплект одежды, слава богам, не черной, пара плащей, отличные сапоги, теплая куртка, несколько сменных рубашек для Диля, такой же полный комплект и очень красивое платье для Лири и три лошади. Предварительно Франк поинтересовался, умеет ли Диль ездить верхом, и Диль кивнул, предположив, что вольтижировка ему не грозит, ездить придется не стоя на крупе коня, а сидя в седле. Как-то так получилось, что Диль рассказал Франку, что поначалу учился в цирке всему подряд, что очень пригодилось ему в странствиях. Выступать в цирке как жонглер, наездник или эквилибрист он бы не рискнул, а вот в дороге, в крохотных городках или деревнях, где людям и сравнивать не с чем, его слабые навыки вполне сходили за мастерство.

Франк бросал ядовитые фразочки, иногда больно коловшие, но Диль всегда отличался терпением и никак на них не реагировал. И о миссии он не говорил, а Диль отчего-то не спрашивал. Время еще будет.

В путь, однако, они отправились вдвоем, оставив Лири с Даером. Она возмутилась, топнула ножкой, воскликнула, что ни за что не отпустит Диля одного с этим невежественным хамом, а невежественный хам скучно спросил, связать ее или просто так в чулане запереть, и она замолчала. Очень убедительно у Франка получилось. Диль поверил сразу: свяжет.

 

* * *

– Это еще не миссия, – пояснил Франк, когда они остановились на ночлег. Постоялый двор показался Дилю отличным, а Франк скривился, увидев комнату – просторную, чистую, с двумя большими кроватями и растопленным камином. – Вот ведь… еще, поди, и ночной горшок под кроватью. Дильмар, ты любишь пользоваться ночным горшком? Я все время боюсь промахнуться и потому предпочитаю выходить во двор. Так вот, это не миссия. Мы пока собираем команду. Даер уверяет, что где-то здесь мы встретим еще одного идиота… не обижайся, я не только о тебе, но и о себе. Ужинать здесь будем или в общем зале? Как ты насчет свинины? Тут жарят свиные отбивные, и если жесткие, я лично хозяину всю морду размягчу… Почему ты ничего не спрашиваешь?

– А что я должен спрашивать?

– Ну, например, как бы тебе от этой миссии избавиться, – хмыкнул Франк. – Охота тебе мир спасать?

Диль пожал плечами. Охота, неохота, а куда денешься… Лири явно восприняла все это всерьез, а оставлять ее Диль не собирался.

– Ты веришь в свое предназначение? – очень серьезно спросил Франк. Диль засмеялся.

– Мое предназначение? Вы шутите, господин Франк.

– В общем, нет. Но я рад, что ты относишься к этому с юмором. Принцесса же поверила. В команде непременно есть те, кто верит, кто вынужден и кому плевать. Вот интересно, к какой категории относишься ты, Дильмар? Что плечами пожимаешь? Не знаешь? Ты не пытаешься сбежать, но и не высказываешь никакого энтузиазма. Такое впечатление, что тебе и это пофиг, как и вся твоя прошедшая и грядущая жизнь. Знаешь, в чем мы похожи?

Похожи? Диль искренне удивился. Ничего общего у него не было с этим уверенным в себе, властным и циничным человеком. Ничего. Франк долго смотрел на него, и Диль подумал, почему ему показалось, что глаза у него темно-зеленые, когда они все-таки темно-коричневые, почти черные, а огонь в камине отражается в них багровыми искрами.

– Мы оба не хотим жить, – сообщил Франк. – Не в том смысле, что мечтаем о смерти. Нет. Даже жизнь свою защищать будем, это инстинкт. Нам неинтересно. Мы живем по инерции. Потому что так положено. Родился – ну так живи. Никто не спрашивает, надо ли нам это. Вино будем? Да что я спрашиваю, ты ж как сломанная ветка в реке, куда несет, туда и плывешь. Ну хоть бы раз возразил. Ты мужчина или тряпка?

Диль опустил глаза. Сломанная ветка. Это сильно. И неверно. Опавший лист – так точнее. Крутит, поворачивает, влечет за собой, прибивает к берегу. Ветка тяжелее, ее может затянуть водоворот, а лист выплывет. Или утонет. Ему все равно.

– Я пока не вижу причин для протеста или возмущения, – тихо сказал он. – Дорогу выбираете вы, за кров и еду платите вы, так почему я должен возмущаться тем, что вы не интересуетесь моим мнением?

– Ну а если ты не хочешь свинины, а хочешь рыбы? Почему не сказать об этом?

– Потому что мне все равно. Я неприхотлив и люблю любую еду. К вину я равнодушен, но могу составить вам компанию, если вам того хочется. Я не очень понимаю свою роль в миссии, но ведь и вы тоже ее не понимаете.

Франк с размаху уселся в кресло, вытянул ноги и подпер подбородок кулаком.

– А почему ты в саму эту миссию поверил?

– Потому что вы были убедительны. Потому что устраивать розыгрыш, конечно, можно, но, во-первых, я не тот человек, которого вы стали бы разыгрывать, а во-вторых, господин Даер мало похож на шутника. Я не вижу смысла… то есть я не знаю, что это еще могло бы быть, кроме как миссия. Только я и правда не гожусь спасать мир.

– А кто годится? – проворчал Франк. – Но принцесса поверила. Преисполнилась сознанием своего предназначения. А ты не преисполняешься.

– Это необходимо?

Франк покачал головой и больше с разговорами не приставал, пил вино – очень много вина, но не пьянел, будто в его желудке оно превращалось в воду. Диль съел очень вкусную отбивную и подумал, что так можно и привыкнуть к хорошей жизни, всего пять дней – а он уже без труда за раз съедает то, что раньше разделил бы на два, а то и три раза. Правду говорил Аури: к хорошему быстро привыкаешь, так что лучше не привыкать, потому что отвыкать трудно будет. Избытком красноречия Аури не страдал…

Чтобы не очень разочаровывать своего спутника, Диль на следующий день осторожно задал пару вопросов о миссии. Франк отмахнулся. Зачем тогда спрашивал?

Заметно похолодало, и Дилю очень хотелось надеть новую куртку, но Франк даже не поежился ни разу, а Дилю не хотелось… чего ему не хотелось? Показаться слабаком? Смешно. По-детски. Опасался, что Франк заподозрит его в желании покрасоваться? Эх, не без того, потому что куртка была хороша…

– Пойди туда не знаю куда, – заговорил вдруг Франк, вынырнув из молчания, в которое он погрузился после вопросов Диля. – Слыхал такую сказочку детскую? Смысл тот же. Не поверишь, но так и есть. Я знаю точки маршрута, в которых мы должны отметиться, я знаю конечную точку, знаю, что должен сделать, чтобы снова запечатать эту дыру… Я не знаю одного: кто все это придумал и с какой целью. Я не имею в виду цель миссии. Тут все ясно… Но почему именно так? Почему именно такой состав? Почему надо пройти именно через семь городов? Почему кто-то непременно мешает по дороге?

– Боги? – рискнул предположить Диль.

– Что это за боги, которые так мелочатся? – презрительно фыркнул Франк. – А ты веришь в богов?

Диль удивился. А как, спрашивается, в них не верить? И почему? Другое дело, что помощи или справедливости от них не дождешься, что их земные служители больше радеют о себе, чем о верующих, что молиться особенного смысла нет… и все же всякий непременно молится хотя бы иногда. Может, так просто принято: просить, чтобы прекратилась гроза, заставшая тебя в пути, чтобы выздоровела любимая жена, чтобы урожай не побило градом, чтобы разбойники не заметили притаившегося в кустах путешественника… И случается невероятное, Диль знал не одну историю о том, как человек в трудную минуту взмолился о чуде и чудо случилось. Впрочем, историй о неслучившемся чуде он знал еще больше. Ну, это тоже понятно, не заняты же боги только тем, что к молитвам прислушиваются, есть у них какие-то свои дела, а между этими делами или просто случайно донеслась чья-то отчаянная просьба... Или доносятся только отчаянные просьбы? Или человек должен верить, что помощь придет? И не в праведности дело, боги порой таких мерзавцев выручают, что и вовсе непонятно, почему тогда в храмах велят не грешить…

Диль не молился. Не потому что не верил. Не было у него просьб, достойных ушей бога. Единственный раз, когда это стоило сделать, он мучился похмельем, а потом было уже поздно. Боги не воскрешают мертвых.

– Боги, – пробурчал Франк. – Думал я об этом. Неужели они настолько мелочны, чтобы маршрут прорабатывать? Чтоб в миссии непременно участвовали вор и ученый? А лекарь и каменщик чем не устраивают? Зачем надо было нагораживать столько условий? Как-то не по-божески, не находишь?

– Может, потерянные?

– А они-то чем отличаются? – удивился Франк.

– Никто не знает. Мы только знаем, что они были.

– Были? Боги не умирают.

– Но уходят.

– Интересная версия, – хмыкнул Франк. – Чего дрожишь? Вытаскивай куртку, не фасонь, я не девица, чтоб передо мной выделываться. Я… я редко мерзну. Значит, богам все нафиг надоело, и они ушли. А свято место, как известно, пусто не бывает, и на их место пришли новые. А ты о происхождении богов не задумывался? А зря. Я вот задумывался. Но ничего не придумал. Вообще-то считается, что они нас сделали. Засучил Создатель рукава, призвал на помощь весь пантеон и слепил из божественных частичек целое человечество… Забавный эксперимент – смешать в одном флаконе помаленьку от каждого бога… да еще так неравновесно.

– Может, поэтому и команда такая?

– Умный, – сказал Франк, Дилю показалось, с отвращением. – Только ведь у бродяг и воров покровитель один, а покровители мастеров не у дел. Криво как-то…

– Потерянные, – напомнил Диль. – Может, у них…

– Каждой профессии – по богу? – насмешливо перебил Франк. – Ну, допустим. И на кой черт надо было столько тупых условий ставить? Их ведь много… я тебе даже рассказывать обо всех не хочу, потому что дураком выглядеть не люблю.

– Но кто имеет такую власть, если не боги?

– Знать бы. Есть абсурдная мыслишка, что это великий маг пошалил, да с сильным артефактом, да перестарался, вот заклинание и зависло на тысячи лет…

– Разве такое магу по силам?

– Кто ж их знает…

И он снова надолго замолчал и пришпорил коня. Встречный ветер пронизывал первыми осенними холодами, и Диль не выдержал. Извернувшись в седле, он вытащил из дорожной сумы куртку и с удовольствием ее натянул, управляя своим мерином только коленями. Франк покосился, но ничего не сказал. Неужели ему не холодно?

О миссии Диль не думал. Впрочем, это и не удивительно. Он привык гнать от себя все размышления, потому что это никогда не приводило ни к чему хорошему. В любом случае проблему не решить, если просто держать ее в голове. Что можно делать в подобной ситуации? Что делать опавшему листу, когда его подхватывает порыв ветра или поток воды? Конечно, можно бы попытаться сбежать и понадеяться, что Даер не найдет его снова. Что такое магия, Диль представлял себе с трудом, потому что за всю жизнь видел только пару хороших фокусников, у которых были крохотные магические способности, настолько несерьезные, что Гильдия магов, организация, по слухам, могущественнее любой другой, не обращала на них ни малейшего внимания. Диль не знал, как отделить истинную магию от сказок. Даер сказочником не казался. Ну, положим, решат они найти другого бродягу, другой бродяга им подойдет и от миссии не откажется, но вряд ли он будет заботиться о Лири. Ведь они с Франком непременно передерутся в пути, да еще и не раз. Отчего Франк, испытывая явную симпатию к безродному акробату, так неприязненно относится к маленькой принцессе? Не спрашивать же его об этом. Сильных мира сего лучше вообще ни о чем не спрашивать. Сами расскажут. Ровно столько, сколько захотят.

 

* * *

На третий день Диль порадовался, что вольтижировка его в свое время не привлекла. Казалось, что ноги стали кривыми, а на седалище набита мозоль. Франк гнал коней, останавливаясь только, чтобы взять на постоялом дворе новых; обедали они наспех, хотя и так же вкусно и сытно, а на ночлег остановились уже заполночь, и Франк чуть не убил хозяина, когда выяснил, что горячей еды нет и предложить им могут только не очень свежий пирог и не очень хорошее вино. Диль улыбнулся про себя, потому что ему-то пирог показался замечательным. Нечасто ему доводилось есть сладкие пироги, а ведь, кажется, когда-то очень любил. До цирка. Потом он привык ограничивать себя в такой вот еде – плюшки и булочки очень даже способствуют увеличению веса. Ну а бродяжья жизнь, в свою очередь, очень способствовала худобе, потому что на сладкие пироги денег не было никогда.

Видно, Франк это понял, потому что заткнулся, но уже через четверть часа потребовал горячую воду для мытья. А Диль бы и грязным поспал. Он, конечно, был сильным, конечно, был выносливым, но все равно устал, больше всего в жизни (после пирога, конечно) он хотел вытянуться на постели и укрыться теплым одеялом. Погода портилась на глазах, вот-вот зарядят осенние дожди, а скачка в мокрой одежде – это еще хуже, чем пешком по расквашенной дороге…

– Ложись, если хочешь, – предложил Франк. – Мне трудно отказаться от дурной привычки мыться после дороги. Я не хочу сказать, что ты грязнуля…

– Кажется, вы извиняетесь? – шутливо удивился Диль. Франк пожал плечами. Нет, дернул плечом. При общей расслабленности и него были резкие движения. Голову он поворачивал мгновенно, как птица, руку выбрасывал, как жаба свой язык. И был неутомим. Он вообще не выглядел усталым. Вообще.

– Разный образ жизни, – туманно пояснил он. – При большом сходстве.

Вот опять о сходстве. Что общего может быть у сломанной ветки и… Кто он? Ствол? Корень? Ветер, который эту ветку сломал?

Показаться грязнулей не хотелось, и Диль тоже дождался своего ведра горячей воды, растерся жестким полотенцем и наконец лег, наблюдая, как толстая прислуга вытирает забрызганный пол. А мне бы понравилось, наверное, жить вот так, когда за мной убирают и беспрекословно исполняют мои приказания… Или нет? В молодости – вероятно, а вот сейчас мечталось о другом. Очутиться бы в сотне лиг от господина Франка и его миссии… Пусть бы не в постели, а на сеновале, в сарае, в стогу сена, в шалаше…

Он очень давно не испытывал тревоги. Очень давно. Франк лег и быстро уснул, а Диль еще целый час изучал потрескавшуюся потолочную балку, а потом огонь в очаге погас, стало темно и ничего не оставалось, кроме как спать. Франк поднял его на рассвете, и Диль пил чай, клюя носом, и не оживился даже после основательного завтрака. Франк не обращал на него никакого внимания, и это очень даже устраивало.

Дождя, слава богам, не было, но стало намного холоднее, даже Франк надел куртку и посоветовал Дилю еще и в плащ закутаться.

Скакали до полудня. Издалека Диль увидел башни Тигиля. Когда-то полжизни назад он был в этом городе, и сейчас эти башни точно так же поразили его воображение. Человеческие руки не могли создать такое мощное сооружение. Массивные, крепкие, они, казалось, уходили в облака. Тигиль, как всякий другой большой город, пережил несколько осад, но взят не был ни разу. По слухам (или сказкам?), башни обладали магической силой, хотя вернее всего стены города были неприступны, а его защитники мужественны. Вот и вся магия.

В воротах их долго и придирчиво расспрашивали, проверяли, даже обыскивали. Это показалось Дилю странным. В свое время их фургоны даже не осматривали, махнули рукой – проезжайте, мол, да и к другим не особенно цеплялись, тем более к тем, кто выглядел солидно, был хорошо одет и не шел пешком, а ехал на хороших лошадях.

В общем, он не удивился, когда в спину ему уперлось острие копья, а Франку к горлу приставили кончик меча. От копья распространялся леденящий холод, мешавший дышать. Не магия. Обыкновенный страх. А Франк и глазом не моргнул, тем же тоном поинтересовался, в чем дело, ему и объяснили: тычком в зубы. С испугу Диль дернулся и получил свое – кулаком под ребро, и когда он продышался, Франку сноровисто вязали руки, да и ему тоже руки заломили за спину, хотя Дилю и на ум не приходило сопротивляться. Он никогда не возражал служивым людям. Вооруженным – тоже. Правда, ему всегда везло, и разбойники не обращали на него внимания: что с него взять-то.

Подталкивая копьями то в спину, то пониже, их привели в башне. Сердце у Диля ухнуло в пятки, потому что подвалы здесь служили тюрьмой. Диль твердо знал, что ничего никому не сделал, за время своего бродяжничества он даже красть не научился, даже не потому, что был неловок. Ему всегда казалось неправильным отнимать у бедных, ну а богатых на его пути не попадалось.

Диль решил быть абсолютно честным, а это обернулось против него. Акробаты не носят курток из мягкой кожи и не ездят верхом. Ему не поверили, а Франк, разумеется, ничего объяснять не стал. Нет, он тоже назвался, сослался на поручение Даера, но имя это ничего не сказало допрашивающим. А раскрывать суть поручения Франк отказался. За это его крепко стукнули в челюсть, а Диля вытянули поперек спины древком копья. За компанию.

Сослаться на Гильдию? Это вряд ли поможет, потому что последние много-много лет Диль не платил взносов. Гильдия ничуть не возражала против того, что мелкие бродячие актеры зарабатывают свои медяки, ничего ей не отстегивая, но никогда им и не помогала. В общем, даже Диль мог бы найти эти пару диггов в год, просто он не собирался обращаться за помощью. И не обращался. Наверное, даже сейчас в Гильдии могли отыскать данные, что существует на свете акробат Дильмар Ванрел. Говорят, они все записи хранят по пятьдесят лет.

Ну и что? Акробат Дильмар Ванрел и в былые-то времена не знал, что такое плащ из плотной шерсти с водоотталкивающим слоем.

Франк стоял на своем; Диль, впрочем, тоже, он не знал, что и как нужно говорить, чтобы ему поверили. На смуглом лице Франка наливался багровым роскошный синяк, и древком ему тоже доставалось, а он словно в гости зашел. Смотрел так же – чуть свысока, чуть равнодушно, отвечал лениво, как будто с приятелем беседовал, а не со стражами порядка. В конце концов их заперли в камере. Слава богам, там было сравнительно светло: камера оказалась на первом уровне подвала и солнце проникало сквозь узкие оконца под самым потолком. Франк осмотрелся и разлегся на деревянных нарах, словно на королевском ложе.

– Ну что скажешь?

И почему в его голосе постоянно звучит насмешка? Чем его так веселит положение? Что, собственно, ему сделал Диль? Почему тон всегда немного издевательский?

– А что можно сказать?

Диль сел на другие нары, обняв колени руками и положив на них голову. Пробирал озноб, хотя окна были застеклены. Вещи у них, разумеется, отобрали, из карманов вытрясли все, что было… у Франка. У Диля имелся только платок. А как бы сейчас пригодился плащ.

– Тебя прежде, что, никогда не арестовывали?

Диль покачал головой. Только однажды. Во дворце. Он старался избегать встреч со стражниками, но никогда не пробовал улизнуть, потому что человека, при виде стражи резко сворачивающего за угол, непременно следует догнать и выяснить, не умышляет ли он чего противоправного. И стражники обычно проходили мимо или просто интересовались, кто он и куда идет, да вещи проверяли.

– Чего трясешься? Страшно?

Теперь Диль кивнул. Врать Франку не имело смысла, он словно умел видеть насквозь, да и нет ничего позорного бояться, когда тебя хватают без объяснения причин. Франк долго и внимательно смотрел на него, а потом весомо произнес:

– Никогда не бойся заранее.

– Ничего себе, заранее, – кое-как усмехнулся Диль. – Нас не в гости пригласили…

– И? Ну, сидишь ты в камере. Над тобой, что, топор палача висит? Или дыба в уголке стоит? Или тебя уже к лавке привязали и плетями охаживают?

Диль помолчал.

– Я не понимаю, господин Франк. Простите.

– Прощаю. Никогда не бойся заранее. Вот когда нас допрашивали, – он погладил челюсть, – можно было и побояться. А сейчас что? Ты не знаешь, что случится через час. Может, они придут и извинятся: перепутали, мол, с известными преступниками, но все уже выяснили, пусть господа простят.

– А может, придут и пригласят на дыбу.

– Вот тогда и испугаешься. Сейчас зачем? Чего ты боишься? Неизвестности? Не трать силы. Неизвестность – это твой непременный спутник. Когда ты идешь по дороге, тоже ничего не знаешь. Может, волки задерут, может, разбойники зарежут, может, молния убьет. И что, так вот ходишь и постоянно боишься?

– Вы правда не понимаете разницы?

– Правда. Ну, арестовали нас. Сильно тебя побили? Вот именно что нет, пара синяков на ребрах. Ты в чем-то провинился? Тоже нет, потому что даже формально ты не просто бродяга, а бродячий акробат и при необходимости сможешь это доказать.

– Как?

– А ты думаешь, всякий прохожий умеет кувыркаться да выгибаться, как ты? – хмыкнул Франк. – Профессионализм, знаешь, никуда не денется. И наконец, заранее бояться – делать себе хуже. В третий раз повторю: никогда не бойся заранее. Это ослабляет. Страх – нормальная реакция человека. Более того, при испуге организм вырабатывает такое вещество, которое улучшает реакцию, обостряет чувства. Очень полезно. А если ты будешь трястись заранее, все это вещество переработается зря, ты выдохнешься, устанешь и сломаешься.

Диль не ответил. Франк укоризненно на него взглянул, повернулся на бок и закрыл глаза. Он может спать?

Было страшно. Неизвестность в дороге и неизвестность в тюрьме – это все-таки разные вещи. Дилю доводилось слышать, как на человека вешают десяток совершенных не им преступлений: все равно ж петля, так почему бы не списать на него нераскрытые убийства да грабежи. Что он должен рассказывать на допросах? Про миссию? Посмеются. Да и нельзя, наверное, было б можно, Франк бы сам рассказал. Про великого мага Даера? да он бы и сам не поверил, что маг снизошел бы до бродяги. Как объяснять хорошую одежду и обувь? А вот это господин Франк дал. Зачем дал? А оборванцу негоже мир спасать, несолидно…

За ними не приходили. Франк поспал, потом размялся, облегчился в ведро с пригнанной крышкой, и тут Диль последовал его примеру, невольно вспомнив, как поспешно отвернулся и покраснел мальчик Денни, когда Диль заливал остатки костра не водой из чайника…

– Улыбаешься, – удовлетворенно заключил Франк. – Это уже хорошо.

– Скажите, – неуверенно начал Диль. Франк сделал приглашающий жест: говори, мол. – Это те трудности, которые должны быть?

– Нет, – категорически отверг Франк. – Трудности начинаются, когда начинается миссия, а мы еще не собрали команду… спасателей. Это случайность.

– И что будет с миссией, если нас завтра повесят?

– Неужели я слышу иронию в твоем голосе? Почему нас должны повесить-то? Это приличный город, а мы приличные люди, мы не в розыске, мы никаких преступлений не совершали. Для казни нужны основания. Хотя бы признание. Ты забыл, что тебя не просто вздернули тут же на заднем дворе, а несколько дней допрашивали? А ведь тебя схватили там, где тебя быть не должно. Здесь же, вероятно, то ли кого-то убили, то ли кого-то ограбили, но какой-нибудь свидетель видел двух прилично одетых мужчин среднего роста и возраста. Очень, знаешь ли, весомые приметы. Разберутся. Так что не суетись.

Диль не суетился. Весь день они провели в молчании или разговорах, если Франк начинал этот разговор. Его интересовало мнение Диля по разным вопросам, в том числе по тем, о которых Диль мнения не имел; интересовал его бродяжий быт, его давнее прошлое и даже детство, которое Диль и сам-то почти не помнил. Может, потому что оно было обычным. Он отвечал. Франку трудно было не ответить. Да и скрывать-то нечего. Нет, из дома не сбежал, упросил родителей отпустить, а они уж смирились с тем, что каменщика из сына не выйдет, потому что дневал и ночевал он в цирке. А ведь прежде Диль с раннего детства любил наблюдать за работой отца: как он аккуратно и точно кладет кирпичи, каким ровным слоем раствора промазывает их, как на пустом месте появляются стены дома. Это было красиво. Если бы не цирк, Диль непременно пошел бы по пути отца. Но в итоге создавать он стал не дома, а хорошее настроение. Он чувствовал себя гордым и счастливым, когда после номера зрители взрывались аплодисментами и одобрительными криками.

Франк был неправ: в четырнадцать лет он просто ушел с цирком. Еще не как акробат, как ученик. Он учился всему на свете, но остановился именно на акробатике: получалось лучше всего. Он и сейчас помнил свой первый смешанный с ужасом восторг от полета на трапеции. Вещество, выбрасываемое в кровь от страха? Да. Точно. Он не боялся высоты, он верил, что руки напарника всегда встретят его руки, но человек не птица, человек не должен летать… а летает, пусть и от одной трапеции до другой.

А как хорошо работалось с Аури на арене… Дилю иногда казалось, что он ничегошеньки не делает сам, все – Аури, а он только послушен его сильным и точным рукам. Было легко и радостно. Жизнь казалась сплошным праздником, тяжелый труд, постоянные тренировки не утомляли. Так здорово было распоряжаться своим телом, как недоступно остальным. Зрители восторженно и завистливо ахали, потому что они так не умели. А он, Дильмар, сын каменщика, простой парнишка из Ванреллы, – умел. Тело слушалось, даже когда от него требовалось невозможное. Диль гордился собой.

Гордиться ему следовало не собой, а только своим тренированным телом, потому что ни ума, ни характера к телу не прилагалось. Никто не считал Аури особенно умным, да, в общем, так и было; а оказалось, что ум – это вовсе не самое главное в человеке. Душа важнее. Благородство. И глупый благородный поступок Аури, подаривший ему ненужную жизнь, сломал в Диле сразу все – и гордость, и радость, и надежды. Подаренная жизнь оказалась не нужна.

 

* * *

Ничего не менялось. Три дня в камере не избавили Диля от страха, хотя Франк усердно повторял, что это нерационально. Почему их схватили, почему держат в тюрьме, почему ничего не объясняют и даже ни в чем не обвиняют… Вот что на самом деле нерационально.

В самом низу двери была прорезана небольшая дырка, словно кошачий лаз, и в этот лаз каждое утро просовывали две кружки воды и два больших ломтя хлеба. Дилю хватало, а вот у Франка привычки быть голодным не выработалось, и он недовольно ворчал, но шума не поднимал. Разумно. Зачем дразнить вооруженных людей?

Потом они жевали этот хлеб, очень, надо признать, неплохой, хотя и не особенно свежий, и вели застольные беседы. Диль-то и помолчал бы, но Франк приставал к нему с разговорами и расспросами. Даже странно, что такому человеку интересно слушать скучные истории из жизни бродяги. Диль, разумеется, на вопросы отвечал – нечего ему было скрывать, удивляясь, что помнит, например, какую шаль купил матери на ярмарке в Марране. Было ему тогда почти семнадцать, он вполне прилично зарабатывал и потратил почти целый ардиг на эту шаль, а мать, получив подарок, расплакалась, и Диль так и не понял отчего. Франк потребовал и шаль описать, и выражение лица матери, и что отец говорил… А потом спросил вдруг, хорошие ли у него родители.

Хорошие, конечно. Любили, заботились, но главное, отпустили, поняли его страсть. Он несколько раз заезжал домой, подарки привозил, обедал – и снова бежал в цирк, с каждым годом отдаляясь от семьи. А потом перестал. После смерти Аури ни его никто видеть не хотел, ни он никого…

– А если наш путь будет лежать через Ванреллу, проведаешь родителей?

– Нет, – ответил Диль и даже удивился, как легко и естественно получилось. А ведь он об этом и не думал никогда.

– Почему?

– Да они, наверное, давно меня похоронили… если сами живы. Маме под семьдесят, отцу и того больше. Бедные долго не живут.

– Ага, – понимающе – и немного издевательски – кивнул Франк. Глаза его в полумраке опять казались зелеными и светящимися, как у кошки. – А главное, что ты сам себя похоронил.

Диль пожал плечами. Почему он пристает с этими вопросами? Хочет получше узнать будущего спасителя мира? Ну да, а то сразу не видно, что это за спаситель… Или убивает время? Вот это скорее всего.

Или… или отвлекает Диля от его нерационального страха?

Мысль показалась странной. Даже дикой. Но уходить не желала. Диля не привык к вниманию таких людей: богатых, сильных, уверенных в себе, властных. Такие люди порой бросали ему монетки или пару одобрительных или насмешливых слов, но никогда с ним не разговаривали.

Диль, как всякий уроженец Ванреллы, очень четко понимал положение людей. Франк стоял настолько далеко, настолько выше Диля, что даже голову задирать не хотелось. Может, он и не принадлежал к аристократии, но не нуждался и умел приказывать, а не подчиняться. Диль всю жизнь был беден, кроме нескольких благополучных цирковых лет, и всю жизнь подчинялся. Это не мешало, не тяготило и казалось естественным. Только вот объяснить этого Франку он не умел. Тот язвительно интересовался, готов ли Диль подчиняться всякой встречной скотине, если у нее в кармане десяток ардигов, и чем тогда он отличается от натуральной скотины, то есть, например, коровы, которая непременно слушается любого пастуха. Диль уходил от ответа, потому что не знал его. Так оно и было. К счастью, никто не рвался ему приказывать. Быть незначительным давало свои преимущества.

Франк злился. Не на скудный паек или невозможность помыться, не на запах от почти уже полного ведра в углу, не на бессмысленный арест. Он злился на Диля, а Диль понятия не имел, как его успокоить.

На четвертый день открылась дверь и усатый стражник приказал вынести ведро в отхожее место. Диль безропотно его поднял, улыбнувшись себе под нос: он представил себе, как бы повел себя Франк, не сделай он этого. Сам бы понес? Смешное вышло бы зрелище.

Вернувшись, он обнаружил на нарах кружку и хлеб. Франк грустно отщипывал маленькие кусочки от своего куска и, наверное, мечтал о горячем сладком чае… нет, это мечты для Диля, а Франку, пожалуй, виделись изысканные блюда и роскошная ванна.

– И не скалься… – начал было он, но снова заскрипела дверь, и двое стражников втащили в камеру человека и швырнули его на пол. Человек не шевелился.

Прошло, наверное, больше четверти часа. Франк равнодушно разглядывал нового соседа, а тот так и не подавал признаков жизни. Диль не выдержал.

Перевернув человека на спину, он замер. Такой совершенной красоты он не видел никогда. Ее просто не могло существовать. Диль видел много красивых людей, Аури был необыкновенно хорош, наездник Фиури… Но никто не был красив так безоговорочно, безупречно, абсолютно. Неописуемо. Диль понял, что у него точно не хватит слов говорить об этом.

– Ага, – глубокомысленно бросил Франк, – понятно. Ты рот закрой. Понятно, что эльфов никогда не видел, что зрелище того стоит… однако вид у тебя придурковатый, когда челюсть отвисла.

Диль, смутившись, послушался. Человек… то есть эльф, существо то ли сказочное, то ли реальное, по-прежнему не подавал признаков жизни. Но не стали бы стражники запирать в камере мертвого. Диль с трудом взгромоздил его на свои нары, уложил, как мог, поудобнее. Франк и не подумал помочь, лежал, опершись на локоть, и смотрел, словно представление. И тут длиннющие ресницы эльфа дрогнули.

Глаза у него были просто синие. Как небо. Без разных оттенков или крапинок, как у людей. Синие с черной точкой зрачка посередине. Диль плохо разбирался в лекарских делах, но слышал, что это плохо, когда зрачок такой узкий. Для людей.

Эльф облизнул губы, и Диль напоил его. Он пил, словно неделю по пустыне шел, и большая кружка опустела быстро. Придется довольствоваться теми несколькими глотками, которыми запил хлеб, с мимолетной грустью подумал Диль, засовывая ему под голову свернутую куртку. Эльф прошептал что-то и снова закрыл глаза. Губы слегка дрожали.

– Что с ним? – тихонько спросил Диль.

– А пытали, – безмятежно ответил Франк. – Есть еще в мире дураки, которые готовы ссориться с эльфами. Да не кидайся его перевязывать. С их братом совсем просто: вливают в глотку отвар некоторых травок и ждут результата. Это вызывает у них адские боли. Говорят, человеку такое не вынести… но на человека этот отвар не действует. В крайнем случае понос прохватит. А ему обеспечены мучения на несколько суток. Или выбор: отвечать на вопросы или делать что велят – и получить противоядие. Другой отвар, который на человека тоже не действует.

– Вы так спокойно об этом говорите, – пробормотал Диль. Франк приподнял бровь.

– А что? Я должен головой о стену биться от сострадания? Это, знаешь, мне несвойственно – сострадание. Не бойся, от этого не умирают. Он, похоже, на вопросы не отвечал и слушаться отказывался, так что очухается только через пару дней. Ему, конечно, сейчас может помочь питье, но на мою кружку даже не смотри. Я сутки без воды обходиться не намерен. А ты, кстати, выдержишь? Потому что я и тебе не дам.

Случалось Дилю довольно долго обходиться без воды, когда он бродил по степным краям жарким летом. Редкие ручьи пересохли, и у него на сутки получалось как раз несколько глотков воды. Это было нелегко, однако он выдержал, к тому же сейчас он не шел под палящим солнцем, а сидел на полу в прохладном помещении и ежился не от холода, а от неприятного взгляда странных глаз Франка.

– Ладно, – смилостивился тот. – Иди сюда, не сиди на каменном полу, яйца отморозишь, девушек любить не сможешь. Кстати, как у тебя с девушками?

Диль удивился.

– В каком смысле?

– Подолгу случается обходиться без женщин? Денег на продажных у тебя явно не хватает, постоянная подруга невозможна, к Лири ты и пальцем не прикасался… Случайные легкомысленные селяночки?

– Ну да… в основном.

– И часто?

– Не очень.

И снова целый день разговоров и расспросов. Эльф иногда открывал глаза, но вряд ли осознавал окружающее. Когда человеку больно, у него расширяются зрачки, а у этих – наоборот? Диль почти ничего не знал о других расах. Так, на уровне сказок, волшебных – про эльфов, страшных – про вампиров, героических – про орков. Он рискнул спросить Франка.

Эльфы не были поголовно волшебниками, но поголовно отличались от людей, и даже Франк (это «даже» немного насторожило Диля) знал о них не так уж много. И не старался узнать побольше. Эльфы ему были неинтересны – а бродяга, видите ли, интересен. Жили они очень обособленно, редко появлялись среди людей, ну а люди среди них появлялись того реже, потому как перебираться через Сиккильские горы из любопытства – признак сумасшествия. О Сиккильских горах Диль слышал примерно столько же, сколько об эльфах. Знал только, что они неприступные. Эльфы редко выбирались в мир людей, с какими целями – кто их знает, но вот чтоб в каком-то провинциальном городке кто-то впал в паранойю и начал эльфа пытать, и жестоко… все же среди людей, принимающих подобные решения параноиков мало, так что эльф этот, вероятнее всего, одиночка. Отверженный.

Диль подозревал, что паранойя – это всего лишь сумасшествие, но переспрашивать не стал, чтоб Франк не подумал… а что Франк мог подумать, если отлично знал, что ни образованием, ни умом он не блещет.

За этот очень долгий день довелось узнать еще многое – и о вампирах, и об орках, но так… на бытовом уровне. Франк или не хотел рассказывать, или не знал сам. Эльф неподвижно лежал на нарах, облизывал пересохшие губы, но Франк не обращал никакого внимания на его муки, а вот на укоризненный взгляд Диля обратил и демонстративно выпил всю воду.

Наутро Диль сделал несколько глотков, очень маленьких, подолгу держал воду во рту, прогоняя желание припасть к кружке и выпить все, и напоил эльфа. Франк противно хихикнул, но водой снова не поделился. Если честно, Дилю это казалось странным. Отчего-то он думал, что Франк не совсем такой, каким казался, что он добрее, душевнее.

– Осуждаешь? – спросил он. – Только крепко подумай, прежде чем отвечать.

Диль послушно крепко подумал и покачал головой. Он очень давно разучился судить. Восемнадцать лет назад.

Эльф понемногу приходил в себя. Он попытался сесть, и Диль поспешно ему помог, потом синий взгляд остановился на ведре, и Диль помог ему подняться и дойти до угла. Франк насмешливо посоветовал еще и подержать, но эльф справился сам. Вообще, это было удивительно: ведь прошло больше суток после того как он справлял нужду последний раз, наверняка это случилось еще до пытки…

После путешествия до ведра он отлеживался довольно долго, снова подергивались губы и зрачки сузились почти до точки, но постепенно взгляд стал осмысленным, и тогда Диль дал ему остатки воды, стараясь не думать о собственной жажде.

И так продолжалось еще два дня. Правда, Франк, отпуская язвительные реплики, все же делился водой с Дилем, давая ему несколько глотков, примерно столько же Диль отпивал из своей, остальное доставалось эльфу. Стражники же словно и не знали о том, что в камере теперь трое.

А на очередное утро эльф отвел руку Диля и покачал головой.

– Я благодарен тебе, друг мой, – произнес он негромко, – но теперь я уже не нуждаюсь в такой жертве. Я твой должник.

– Они неделями обходятся без воды и пищи, – сообщил Франк, – и сейчас он точно бы не помер. Но ты у нас жалостливый…

– Почему ты ему не…

Эльф замолчал, не сводя глаз с Франка, словно видел его раньше, но никак не мог вспомнить где. А потом вспомнил и склонил голову. Франк помахал ему рукой.

– Потому и не. И ты тоже… не. Договорились? Ты слышал о Сарефском зле?

– Я избран?

– Ага. Знакомься, рыцарь, – это бродяга. Знакомься, бродяга, – это рыцарь. За ним мы сюда и шли… правда, я не думал, что встреча произойдет в столь экзотическом месте… За что, кстати, тебя загребли?

– Как обычно. Эльфийские клады.

Франк поморщился.

– Какая пошлость. Вроде уж давно стоило понять, что клады бывают не эльфийские, а драконьи… с какого похмелья вас вечно связывают с драконами?

Эльф улыбнулся и стал еще прекраснее. Диль невольно залюбовался. Спутанные длинные волосы даже на вид казались шелковыми, глаза просто огромные и словно подкрашенные, губы… Нет, никогда не описать. В сказках эльфы всегда были блондинами, а у этого волосы были как спелый каштан. Необычно для синих глаз.

– Меня зовут Ракайен Тиэррел, – представился он, – или просто Кай.

Диль назвался, неловко пожал протянутую руку… эльф явно был выше его по положению.

– Ты, конечно, его от смерти не спас, – заметил Франк, – и даже не так чтоб облегчил его страдания, однако эльфы порой страдают избыточным благородством, так что он твой друг до гроба. Чьего-нибудь. Следовательно, вам надлежит быть на «ты» и вообще без церемоний.

– Но он не знал, что не спасает меня от смерти и не облегчает моих страданий, – возразил Кай.

– А, ну да, благие порывы… Ладно. Все познакомились… Я, кстати, Франк. Пора покинуть сие гостеприимное место.

Он забарабанил кулаком в дверь и таким тоном потребовал начальство, что стражник не сумел не подчиниться. У Диля вдоль позвоночника пробежал холодок, когда он услышал этот голос. Ему попросту хотелось безропотно повиноваться. Даже с удовольствием.

То же желание, видно, возникло и у стражников, хотя вряд ли кто из них вырос в Ванрелле. Не прошло и часа, как они оказались на свободе вместе с эльфом, которого буквально качало, как пьяного, потому Диль старался поддержать его под локоть. Каю вернули его вещи, включая оружие, а вот деньги из кошелька Франка исчезли в неизвестных карманах. Франка это страшно разозлило, Диль даже испугался за начальника караула, но тот немедленно распорядился о безвозмездной выдаче пострадавшим трех коней и частичной компенсации пропавших денег. Пять ардигов. О потерянные боги, пять ардигов! Дилю случалось три дня на пять диггетов жить, а с такой суммой он бы полгода проблем не знал, а Франк ворчал, что без гроша остался.

Эльфа они усаживали на лошадь вдвоем. Тому было мучительно стыдно за свою слабость, Дилю было его мучительно жаль, немногие свидетели сдавленно хихикали, пока Франк не обернулся. Наступила такая тишина, словно все кругом дышать перестали. Да, умеет он посмотреть.

Свежий ветер в лицо придал Каю силы. Диль скакал рядом с ним, готовый в случае чего подхватить, и раздумывал, как долго еще Франк будет испытывать его, Диля. Ведь отлично понимает, что и есть хочется, и, боги, как же хочется пить… Ждет просьбы? У первого же ручья просьба и будет, а вот еду просить Диль не станет. Как-то до сих пор обходилось без этого, хотя и трудные времена случались, но просить милостыню он не научился.

Видно, поняв это, Франк остановил своего коня у придорожного трактира и сухо сказал:

– Только обед, прочие блага цивилизации ночью, если успеем. Времени у нас не так много.

За обедом Диль помалкивал, пока сотрапезники вели не очень понятные ему беседы. Он и слов-то многих никогда не слыхал. Речь шла о предстоящей миссии, потому он все же прислушивался краем уха, и картинки рисовались невеселые. Но деваться было некуда, потому он сосредоточился на еде. Ведут на убой, но кормят хорошо. А еще интересно, почему у Кая одежда сохранила чистоту, а ведь была непрактично светлой: серые штаны, а остальное белое – рубашка, плащ и куртка, которую курткой называть было стыдно; куртка – это нечто простецкое, дорожное, дорогое ли, дешевое, но обыденное. А тут…

– Эльфийские секреты, – сообщил Франк, щелкнув его по носу. Диль смутился: должно быть, он разглядывал эльфа очень уж заметно. – Они делают потрясающие ткани, к которым не пристает грязь. То есть совсем, представляешь? Сам как свинья, месяц не мылся, разит за милю – но весь в белом. И даже разбойники не забирают, потому что продать нельзя. Эльфы жадные до секретов. Все делают только для себя, а с людьми торгуют только чем-то стандартным. И мстительные – жуть. Услышат, что кто-то щеголяет в эльфийском танниере – и хана.

Кай мягко улыбнулся, но отрицать не стал. Зато пояснил:

– Танниер – это плащ.

– И из вредности делают одежду только светлую – белую, голубую, зеленую. Чтоб издалека видно было, – продолжил Франк. – В общем, охотники грабить эльфов перевелись лет полтораста назад. А вот про клады у них выведать пытаются. Что самое смешное, это чистые сказки. Ну нету эльфийских кладов. Они вообще в кубышках не хранят, все пускают в оборот. Странно, Кай, что с тебя кольцо не сняли вместе с пальцем.

Диль удивился, потому что никакого кольца не видел. Подумав, он решил, что можно и посмотреть, раз уж заговорили. Странно. Очень странно. Диль отлично помнил эту аккуратную красивую руку, сам осторожно укладывал ее эльфу на грудь, так на ней не было кольца. А сейчас – было. Вернули? Или…

– Я не маг, – угадал его мысли Кай. – Но кольцо не простое. Его видят, только если я позволяю. Мне трудно объяснить…

– Даже не пытайся, Дильмар у нас решил, что он темный, необразованный и вообще ничего не понимает. Что, в общем, от истины недалеко. Ничего… образуется понемногу в таком своеобразном обществе. Нам же и ученый положен.

Диль вздохнул и предпочел отдать свое внимание сладкому пирогу. Ну и пусть впереди неизвестность, зато пироги сладкие перепадают. Хоть наесться напоследок.

Напоследок.

Потому что впереди смерть.

 

* * *

Дом Даера выглядел повеселее, потому что зимний плющ, кое-где струившийся по стенам, покрылся темно-синими ягодками. «Гадость», – поморщился Франк. Вообще-то да, гадость, конечно, потому что всего лишь горсточка ягод убивает, но только если есть прямо с лозы. Так что отравители этим не пользуются, зато практикуют самоубийцы, которых не пугает слух о невероятной горечи ягод. Именно слух, ягоды довольно приятные. Диль когда-то пробовал, но больше чем на пару штук его не хватило, только животом потом маялся несколько дней.

В столовой, где совсем недавно кувыркался Диль, собралось большое общество. Лири, выпрямившись, сидела в кресле. Настоящая принцесса. Не было такой величественности и надменности в девочке, прикидывавшейся мальчиком. Даер перекладывал на столе какие-то камешки. А кроме них имелось еще несколько человек: мужчина средних лет, высокий, очень худой, с длинным крючковатым носом, тем не менее задранным вверх. Королевское высокомерие, однако. Глаза у него были неприятные: такие темные, что выглядели черными дырами на бледном смуглом лице. Второй незнакомец, того же возраста, но плотный, как не сказать, толстый, с неопределенным лицом и неопределенным взглядом, делал вид, что читает толстую книгу. Третий расположился в темном углу, и рассмотреть можно было только светлые волнистые волосы, потому что голова у него была опущена.

Лири, заметив их, быстро растеряла величественность и кинулась Дилю на шею. В прямом смысле: обхватила руками и повисла. Правда, ненадолго, вспомнив о своем ранге.

– Я очень рада видеть тебя снова, Диль.

– Я тоже, принцесса.

Взгляд Лири странно изменился. Она обиделась? Да на что?

– А, я вижу, вы таки нашли его? Всем рыцарям рыцарь, верно, господа?

Господа принялись разглядывать Кая, даже тот, в углу, поднял голову. Совсем юный, чуть постарше Лири, но вряд ли прожил даже четверть века, светлокожий, светлоглазый и хорошенький, как девушка.

Диль не без любопытства наблюдал за будущими спутниками, пока Даер выяснял отношения с Франком. Принцесса тем временем обратила внимание на Кая, и он представился, поклонившись с почтительным достоинством. Эх, научиться бы так, а то выходит простой изгиб в пояснице, вроде небольшой разминки перед репетицией. Артисты умеют кланяться, но благодаря, а не приветствуя.

– Ты не воин, – определила принцесса, – ты рыцарь, верно?

– Франк так говорит, – улыбнулся Кай. – А вы, очевидно, принцесса?

– Очевидно, – уныло согласилась Лири, – потому что других особ женского пола здесь нет. Как они тебя нашли? С Дилем ничего не случилось?

– Почему вы не его спрашиваете?

– Потому что он ни за что правды не скажет.

– Ничего, кроме того что он навек завоевал уважение и дружбу рыцаря, – отвлекшись от беседы с Даером, хохотнул Франк. – Я его не бил, не кусал и голодом не морил. То есть не я голодом морил.

Лири вцепилась в Диля, словно лесной клещ, пришлось объяснять ей, что Франк просто шутил, и даже в темнице никто их голодом не морил, и хлеб давали, и воду, у него и на свободе бывала более скудная пища. Кай тепло улыбался, но, слава богам, не рассказывал о том, как Диль по глупости отдавал большую часть воды эльфу, который может без нее обходиться неделями.

Кай вдруг положил руку Дилю на плечо и прошептал:

– Могу неделями, но это не означает, что я не страдаю от жажды. Ты очень мне помог, очень, друг мой. Клянусь.

Вот покраснеть еще не хватало. Диль думал, что оставил эту привычку в Ванрелле, а вот, оказывается, вернулась. Наверное, никто просто не говорил с ним так… так уважительно. С акробатами уважительно не говорят. Акробаты никому не помогают, разве только друг другу. Рыцари не называют акробатов друзьями.

И принцессы акробатам на шею не прыгают.

– Правда, со мной все было хорошо, – сказал Диль. – В тюрьме я изрядно перетрусил, но это длилось недолго.

– И чего такого страшного в тюрьме? – протянул крючконосый. – Вы, люди, вообще отличаетесь феноменальной трусостью.

Диль не знал, что такое «феноменальный», но удивился: боги знают, сколько он встречал бесстрашных людей. Аури ничего не боялся. Сам он, пожалуй, героем никогда не был, но и не трясся как осиновый лист, так просто потому, что трястись случая не представилось. На него даже дикие звери никогда не нападали, даже собаки в деревнях не особенно облаивали. Животные его любили. Взаимно.

– Бирам Краден, – сообщил крючконосый и после паузы добавил: – Ученый.

Наверное, знаменитый. Он ждал, что его имя известно. Кому – бродячему акробату? Диль не успел подавить улыбку, и ученый ее заметил. Черные бездонные глаза полыхнули такой яростью, что Диль поспешил оправдаться:

– Я всего лишь бродяга, господин Бирам, я никаких ученых не знаю, это не должно оскорбить вас.

– Ну я не бродяга, – лениво сказал Франк, – и тоже о такой научной величине не слыхал. Что открыл? Законы мироустройства? Или определил, чем синяя муха отличается от черной?

Яростный взгляд достался Франку, а блондинчик зло засмеялся. Даже странно. Злость не вязалась с этой милой, почти ангельской внешностью.

Кай снова положил руку на плечо Дилю, и выглядело это как защита. Ну и зачем? Никто его и не обижает. Ученый свысока смотрит? Да и черт бы с ним, мало ли кто на него смотрит свысока.

Но поддержка была приятной. Просто так, без повода. Никто никогда не брал его под защиту. Кроме Аури.

Даер ткнул пальцем в сторону толстяка.

– Хантел Феретис, торговец. Никакого, знаете ли, энтузиазма к миссии не выказывает. Может попытаться сбежать, так что тебе, Франк, придется за ним приглядывать. Сбежать-то он не сумеет, но неприятности доставить может…

Он вдруг замолчал, прислушиваясь к чему-то, потом встал, сделал повелительный жест в сторону Франка и решительно направился к двери. Франк ухмыльнулся, подмигнул Дилю и пошел следом.

В столовой остались люди, которым предстояло исполнить странную миссию. Спасти мир. О боги, ну какой из меня спаситель мира…

Лири за руку подвела Диля к своему креслу и лично придвинула ему стул.

– Ты теперь так и будешь звать меня принцессой, да? И говорить мне «вы»? – Диль подумал и кивнул. – Но это же глупо. Я все та же Лири, которая штопала твое трико и стирала твои носки. Что изменилось? Ты узнал, что я королевская дочка, да? Ну что ты киваешь, язык проглотил?

– Мое отношение к вам не изменилось, – перестал кивать Диль. – Клянусь. Просто я так воспитан. Это в крови. Я не могу говорить «ты» принцессе. У меня язык не повернется.

– Той принцессе ты тоже выкал? – выпалила Лири. Напоминание было болезненным.

– Конечно.

Лири покрутила головой. А волосы у нее красиво уложены, пусть и короткие, но она не кажется уже растрепанным мальчонкой. Не красавица, увы, но симпатичная.

– Красивый этот Кай, правда? Я и не думала, что люди такими бывают.

– Да, верно, – засмеялся Диль, – я все время ловлю себя на том, что хочу им любоваться… ну, словно редким цветком. Франк говорит, что он эльф.

Лири широко открыла глаза и уставилась на Кая со смесью восторга и любопытства. Он беседовал с ученым, а тот все так же драл нос. Лири перевела на него взгляд и поморщилась:

– Мерзкий тип. К тому же вампир, представляешь?

Хорошо, что Диль сидел, а то так бы на пол и шлепнулся. Ладно бы эльфы, почти сказочные герои, но герои сказок добрых, или героических, или таинственных, но вампиры… О них Диль слышал побольше, но ничего хорошего. И находиться рядом с кровопийцей желания не было.

А кто когда интересовался его желаниями? Сказано – миссия, вот и топай. Одна надежда – Кай защитит.

Словно подслушав, Кай ему улыбнулся. Лири вздохнула.

– Ох и хорош. Дух захватывает. Настолько хорош, что даже нереально. В такого и не влюбишься. Потому что таких не бывает. Расскажи, что там с вами случилось?

Диль рассказал. Ушло на это целых пять минут. Или чуток поменьше. Принцесса пришла в ярость, как оказалось, из-за того Франк подверг его опасности. Диль попробовал увести разговор в сторону, начал расспрашивать о торговце, который снова уткнулся в книгу. Даже страницы переворачивал, но все равно казалось, что он только прикидывается. Лири снова морщилась. Не нравилась ей новая компания. Совсем не нравилась. Ничего плохого о торговце она не говорила. Никакой – и все. Словно и нет его.

Слуги быстро накрыли стол. Диль сглотнул слюну: сегодня они обошлись без обеда, торопясь сюда, а солнце уже катилось к западу. Да уж, быстро привыкаешь к сытой жизни, то раз в день поел чего попроще – и хватает, а тут завтрак, обед и ужин подавай. Аппетитно пахло супом. Очень аппетитно, потому что все быстренько стянулись к столу и приступили к еде, не дожидаясь хозяев. Наверное, так и надо, подумал Диль, орудуя ложкой.

Рядом с ним сидел блондин.

– Привет, – бросил он. – Ты бродяга? Не похож. Видал я бродяг.

– Я бродяга с работой, – улыбнулся Диль. – Бродячий артист.

– Да ну? Это менестрель, что ли?

– Акробат.

– Прыжки-кувырки? А ты уж не мальчик. Тяжело, должно быть.

– Временами, – согласился Диль. – Пока еще я могу все, что мог и раньше… но это ненадолго.

Блондин ел левой рукой. Правая лежала на коленях. Обрубок правой, обмотанный бинтами. У него не было кисти.

– Ну да, – зло усмехнулся он. – Я Илем. Вор, как ты понимаешь.

Попавшимся на краже отрубали правую руку. Вот бедняга…

– И давно?

– Шесть дней назад.

– Болит?

– Зверски. Особенно пальцы. Представляешь? Мне их переломали, прежде чем руку рубануть.

– Чтоб лучше усвоил, что красть – это плохо, – брезгливо сказал ученый. Вампир. Илем его поправил:

– Чтоб лучше усвоил, что попадаться – это плохо.

Голос у него был… неприятный. Диль бы не хотел, чтоб с ним так говорили. Бирам Краден широко улыбнулся, и Диль поверил, что он вампир. У него зубы были, как у собаки, острые даже на вид, с длиннющими клыками. Устрашающее зрелище. Илем прищурился:

– Это чего – ты меня пугаешь, что ли?

– Была нужда.

– Ну-ну, – двусмысленно улыбнулся вор. – Смотри. Хочешь со всеми перессориться?

– Была нужда, – повторил вампир. – Я точно дойду до конца, а вот ты – сомнительно. Да и остальные… тоже сомнительно.

– Почему ты так думаешь? – проворчал торговец, трудясь над большой бараньей отбивной.

– Потому что я сильнее и быстрее вас всех вместе взятых.

– Всех? – переспросила Лири. – Ты сильнее и быстрее эльфа? Спорно.

– Сильнее и быстрее, – подтвердил Бирам. – К тому же не отягощен глупой эльфийской моралью и рыцарскими замашками. Не жди, что я стану тебя защищать. И остальные – не ждите.

– И ты не жди, что мы станем тебя защищать, – хмыкнул Илем. – Я, знаешь, тоже моралью не отягощен. Никакой. А ты, Кай, стало быть, эльф? Что за ветер занес тебя в наши края? Ладно… не отвечай. Все мы тут… с прошлым.

Диль придвинул к себе его тарелку, положил на нее отбивную и порезал на кусочки. На бледном лице одновременно проявились и благодарность, и досада. Не такой уж он и хорошенький, когда смотрит настолько зло. Хорошо, что не на Диля.

– Из тебя защитник, – презрительно бросил вампир. – Даже близко ко мне не подходи, человечек.

– А то что? Покусаешь?

Нет. Хорошенький. Как девочка. Распахнутые голубые глаза в окружении пушистых и длинных ресниц, розовые губы, волнистые золотистые волосы… Очень милый. За лигу обходить таких надо.

Бирам отвернулся, а Илем не стал скрывать смешок. Неуютный смешок.

Однако с ним Диль чувствовал себя спокойнее, может, потому что куда чаще встречал воров, чем рыцарей и ученых.

– На краже взяли? – спросил Диль Илема. Тот повел плечом.

– Если бы. На собственной глупости. То есть засекли на краже, да я всегда отходы заранее готовлю. Мешок сразу бросил, инструменты по дороге раскидал – где в канаву, где на крышу, где в сад… Поймали, и оно бы не страшно, первый раз ловили, что ли… Чист – и поди докажи, что именно я был в доме за пять кварталов. Бегал? Да от вампира бежал, выпить тому приспичило, вот я и драпанул. – Он помолчал, отпил вина и криво усмехнулся. – А я в том доме колечко взял необычное, не хотел скупщикам нести, вот и сунул в карман. И забыл о нем. Погорел на собственной дурости.

– И сразу – руку?

– Ну да… я поинтересовался, конечно, нельзя ли заменить на пару лет каторги, хоть пользу обществу принесу. Мне радушно предложили взять на себя еще несколько краж. Я прикинул – нет, это уже на десять лет потянет, а десять в серебряных рудниках Магиви, считай, пожизненное. Оттуда здоровым через пять-то лет не выйдешь… А они и рады… я их понимаю. Столько лет ловили меня – и тут сам подставился. Они ж, конечно, знали меня, и хорошо знали, а взять не на чем. Я не просто вор. Я очень хороший вор. Не помню замка, который не смог бы открыть. Мне двадцать восемь лет, я в деле с двенадцати – и ни одного основания для наказания. Ну, пинка дадут, бока намнут, а официально – ничего.

Диль удивился. Никогда бы не дал ему двадцать восемь. Даже двадцать пять. Кожа совсем гладкая, глаза молодые, разве что холодные очень. Нет на нем отпечатка возраста. Такой и мальчиком прикинется – поверят, и девочкой – поженственнее Лири получится.

– Ты знаешь, наверное, на первый раз – рука, на второй – каторга, на третий – петля. Больше всего им третьего хотелось, а никак. Законы, видишь ли, блюдут. Но душу отвели – после суда, в камере, двинули пару раз обухом топора по пальцам, чтоб запомнил лучше. А наутро уж и руку отсекли. Жилы прижгли, чтоб кровью не истек, перевязали – и пинка, так что с эшафота я скатился прямо зевакам под ноги. С отбитым задом. Обидно, правда? – Он жестко усмехнулся. – Два дня по городу шатался. Пошел было к одному… должнику, а он меня выпер. Извини, мол, Илем, такие дела… Ну, я пообещал запомнить, да опять на улицу. Ты ведь знаешь, что такое «некуда идти». Вот это «некуда» я получил во всей красе. Они слух пустили: кто Илема приютит, много проблем получит на свою задницу. В общем, Даер меня под забором подобрал, когда я уже совсем ошалел. Лечит теперь вот. Уже рубцуется. Только болит зверски.

– А ты не воруй, – назидательно произнес ученый. – Мог бы честно трудиться, и рука была бы на месте. А сейчас ты что? Обуза. Даже мясо порезать не можешь.

Диль лишний раз убедился в том, что самые страшные молнии – голубые. Однажды его гроза в поле застала, он бросился было к одинокому раскидистому дубу, да не добежал – голубая молния саданула, да так, что огромное дерево под сильнейшим ливнем в одночасье сгорело. Вот примерно такой взгляд Илем бросил на Бирама.

– Конечно, одна надежда на тебя, – согласился он. – Ты в случае чего путь просто прогрызешь. Если не лопнешь с пережору. Или уместнее сказать – с перепою? Слышал я, что для вашего брата наша кровь вроде крепкого вина. Или наркоты. А ты вообще как, не проголодался?

Он призывно помахал культей. На повязке проступала кровь – совсем немного, но Диль заметил, как сверкнули глаза вампира. Зачем он нарывается?

– Хватит, – властно сказала Лири. Так властно, что Бирам промолчал, зато Илем удивился:

– А чего ты раскомандовалась, кукла?

– Не смей называть меня куклой!

– А что, назвать тебя так, как я обычно баб называю? Нежные уши нашего рыцаря не вынесут. В трубочки свернутся. Догадываешься… кукла?

– Не надо, – попросил Диль. – Не надо ссориться, нам еще так много времени придется провести вместе…

– Вместе? – фыркнул Бирам. – Нет уж, благодарю. Я вынужден идти с вами, но помните – я сам по себе.

Тут вернулись Даер и Франк, и Франк заинтересовался:

– Это ж в каком смысле ты сам по себе, кровосос? Ты как миленький будешь слушаться каждого моего слова.

– Да они с вором уже готовы подраться, – наябедничал торговец. – Словно дети малые. Раз уж нам предстоит такое важное дело…

– Не лопни от важности, – перебил Илем. – Я подозреваю, из всех нас по-настоящему важен кто-то один, и вряд ли это ты или я.

– Может, и ты, – равнодушно бросил Франк. – Мне предстоит задачка потруднее: защищать это скопище идиотов. Ну ты удружил, Даер. Миссия еще не началась, а они уже перецапались, как девчонки в храмовой школе.

– Разберешься, – не менее равнодушно бросил маг. – Моя задача их найти, твоя – собрать, довести до места и закрыть эту чертову дыру. Я за тебя полработы выполнил: пока ты одного добывал, я привел сразу троих.

– Да повезло, что они собрались в одном городе, вот и все. А воина где искать?

– Он сам вас найдет. По дороге к месту отправления.

Диль украдкой осмотрел всех и вздохнул. Похоже, он тут один не любил ссор… ну и Кай. Он рыцарь, ему положено быть благородным. Ладно. Чему быть, тому быть, а пока сладкие пироги дают, ешь да радуйся, акробат. Растолстеешь, гнуться перестанешь и, даже если миссия пройдет для тебя благоприятно, к прежнему делу вернуться не сможешь. Акробаты бывают старыми, но не бывают толстыми.

Он поймал взгляд Франка. Странный взгляд. Непонятый. И глаза снова непонятные, не зеленые и не коричневые, а бронзовые. Может, от освещения зависит. Когда-то он знавал клоуна Римми, у него глаза то светло-зеленые были, то светло-голубые, зависело от того, какую одежду он надевал.

Но Франк-то все время был в черном.

На следующее утро после завтрака они тронулись в путь. Дилю снова было не по себе, особенно когда Даер заставил его прицепить к поясу кинжал и метательные ножи. Конечно, ножи бросать Диль умел, как всякий уважающий себя цирковой. Но в деревянную мишень, а никак не в живого человека. Да чего там, он даже в детстве-то драться не научился, а сейчас и подавно. Торговец попытался отказаться, но Даер просто сунул ему в руки короткий меч со словами: «И не ври, что не умеешь, я о тебе знаю больше, чем ты сам» – и тот с ворчанием принял оружие. Глядя на это, не возразил и вампир, а Илем сунул свой кинжал за голенище сапога. Лири помотала головой и попросила арбалет вместо кинжала – и получила его. Даже у Франка за плечом торчала рукоять меча, а ведь когда они ехали на поиски рыцаря, он был безоружен.

– Пока не опасно, – сообщил он всем. – Разве что какой разбойник с ума сойдет и решит напасть. Миссия начнется позже. Я скажу когда. Вот тогда придется смотреть в оба. Если, конечно, вы хотите ее пережить. Кстати, кто переживет, нуждаться не будет до конца дней. Героям, сами понимаете, полагается награда. Даже если они трусы, отсиживавшиеся за спинами товарищей.

«Это обо мне», – подумал Диль без горечи. Самый бесполезный участник похода. Только и годен развлечь товарищей на привале.

А почему бы и нет?

Кони были отличные. Это ж целое состояние на них потрачено: добротная одежда, оружие, лошади, великолепные седла. Таким, как Диль, на всю жизнь бы таких денег хватило.

Ехали то шагом, то неспешной рысью. Лири, поравнявшись с Дилем, усердно болтала, стараясь проверить, действительно ли он относится к ней так же, как и раньше. Глупая девочка, он просто неспособен принцессе «ты» сказать да по имени назвать, вбито это в кровь, в кожу, в душу, а отношение-то почему должно измениться?

Вампир держался обособленно… Впрочем, и торговец, и Илем тоже. Кай негромко разговаривал с Франком. Лири рассказывала все, что успела узнать о новых спутниках, и впечатления Диля от ее мнения отличались не очень. А он, в свою очередь, рассказывал о Кае.

– Он наверняка хороший, – заключила Лири. – Ты не можешь ошибаться, потому что ты сам хороший. И не спорь. Я лучше знаю.

Диль не спорил. Человек волен заблуждаться, а уж юная девушка тем более. Бедная заблудившаяся девочка, которая не захотела быть как все, послушаться папу и выйти замуж за нелюбимого. Наивная девочка, потому что большинство браков именно такими и бывают. Сестра Диля поплакала, да и пошла замуж, как родители сговорились, и ничего.

В группе людей, которым суждено было спасать мир, царил раздрай. Задирал нос Бирам, цеплялся к чужим словам, был недоволен буквально всем – едой, ночлегом, погодой и одеждой. Хантел ныл и жаловался да постоянно ябедничал Франку, кто и о чем говорил. Илем не упускал случая подразнить кого ни попадя, особенно вампира и, как ни странно, Лири. Лири отвечала ему полной взаимностью, так что пару раз Дилю приходилось их разнимать, то есть вмешиваться в разговор и уводить принцессу подальше. Кай ни в миротворцы не лез, ни в свары не встревал. А Франк только наблюдал за этим зверинцем и покачивал головой. Да. Командовать таким сбродом сложно, потому что слушаться готовы только Диль и Кай.

На втором привале Диль нашел себе применение. Было очевидно, что проку от него никакого, мир спасать придется кому-то другому, а он здесь вроде массовки в театре: положено быть бродяге – вот и бродяга. Зато он может продолжать делать то, что делал последние несколько месяцев: заботиться о Лири. Девочка рядом с ним успокаивалась, ворчала, конечно, но явно была довольна его присутствием. Поверила, что его отношение к ней не изменилось, и славно. Вообще-то она не нуждалась в опеке, и Диль не опекал. Был рядом. Илем от души издевался, давал советы, но вывести Диля из себя уже давно никому не удавалось. Наверное, никогда не удавалось. Он отличался уравновешенностью и доброжелательностью, и это выбивало вора из колеи.

Франк не выделял никого из них. Осаживал любого, кто досаждал. Присматривался. Видел что-то свое. Интересно, что именно он видел в Диле? Сходство, заключающееся в нежелании жить? В привычке жить, потому что так положено, а не потому что хочется? Диль никогда не задумывался о смысле жизни, тем более своей. Живет – и живет. Людей веселит. И ему это нравится.

Забавно, но на привале, грея у костра жилистые худые руки со слишком длинными пальцами, Бирам вдруг спросил, почему Диль выбрал эту дорогу, почему именно акробат, а не что-то полезное. Хотелось промолчать, но поверх огня на него уставились все шесть пар глаз.

– Разве приносить радость – бесполезное занятие? – спросил он смущенно. – Мне нравилось работать в цирке, но и потом работа доставляла мне удовольствие. Я это почувствовал, когда забрел в глухую деревню, где даже бродячего менестреля последний раз видели лет десять назад. А знаете, сколько таких мест? Люди только одно видят: труд, труд, труд, а вместо всех развлечений – самогон.

– Труд облагораживает, – назидательно бросил вампир. Диль, конечно, согласился.

– Да. И почему вы считаете, что мой труд – другой? Они никогда не увидят того, что видели вы. Вы, наверное, хотите в театр, слушаете музыкантов, читаете книги. Разве бедные люди не имеют права на развлечение? Они посмотрели представление акробата, увидели мастерство жонглера, хотя я неважный жонглер, послушали рассказы о больших городах. Вы видели, как горят глаза у детей в цирке? В маленькой деревушке у них тоже горят глаза.

– И сколько они тебе платят? – поднял голову Хантел. Торговец, что с него взять.

– Они иногда не знают, что такое деньги. Нужные вещи получают в обмен, раз в год, на ближайшей ярмарке. Меня кормили, давали с собой еду, а мешочек проса можно растянуть на десять дней. Иногда давали одежду или обувь. – Вспомнив тот давний случай, Диль улыбнулся. – Однажды пожилая женщина специально для меня вышила куртку. Простую домотканую куртку. Я провел в той деревне три дня, и она портила глаза, чтобы сделать мне такой подарок.

Лицо Бирама отразило все, что он думал о подобном подарке, Диле и его работе. Есть люди, которые не понимают смысла в развлечениях и не способны оценить доброту, и этот, наверное, из таких.

– А я страшно любил цирк, когда маленьким был, – вдруг сказал Илем. – Так весело. А ты по канату ходить умеешь?

– Конечно, – удивился Диль. – Трюки на канате – нет, а просто пройтись туда-сюда могу. Я помаленьку все умею.

– Разучился уже, – проворчала Лири, – сколько времени уже не упражнялся?

– Если дойдем благополучно, ему не понадобится больше упражняться и ходить по глухим деревням, – подал голос Франк. – Можно от награды гордо отказаться, но я не советую. Все равно никто не поверит.

– Ты не веришь в благородство?

– Не верю, – сокрушенно согласился Франк, подмигнув Дилю. – В благородство, доходящее до идиотизма, не верю. Если награду дают, ее стоит взять. А ты, дорогая принцесса, намерена отказаться? И Дильмару посоветуешь?

Лири чуточку смутилась.

– Нет, просто… я так. Общо.

– А какая награда? – оживился Хантел. – В смысле денежная?

– Ну да. Вот тебе и стимул для миссии.

– Выжившие будут щедро вознаграждены! – смешливо провозгласил Илем. – Вампиру – ведро свежей крови, торговцу – мешок денег, принцессе – достойного принца…

Франк съездил его по затылку и неласково сказал:

– Достал ты меня.

– И что? Убьешь?

Франк только покачал головой, помолчал и, когда все уже перестали об этом думать, весомо произнес:

– Слушайте все. Я не советую расценивать миссию как веселую прогулку, а меня как доброго дедушку. Будет трудно. Но моя задача не только в том, чтобы совершить ритуал, но и в том, чтобы как можно больше из вас до этого ритуала дожили. Мне предстоит защищать вас. И я буду это делать по мере сил. Только мне известен маршрут, только мне известна цель, и только я могу провести вас с минимальными опасностями. Но если будет такой разлад, я могу и не справиться. Я не призываю вас друг друга любить, но терпеть придется. Ясно? – Он обвел всех своими странными глазами, не дождался ответа и продолжил: – Вы не дети, все вы кое-что повидали и кое-что пережили. Вы все разные, но есть и то, что вас объединяет. Вы избраны для миссии, и я хочу, чтобы вы воспринимали ее серьезно. Это действительно очень важно. Даже я не могу вообразить, что произойдет, если мы не справимся. Добравшись до гор, вы сами убедитесь: это не игрушки. А сейчас – пряник. Для начала: никто не будет нуждаться. Это гарантировано. К тому же будут исполнены те ваши желания, которые под силу исполнить Даеру. Насколько мне известно, равных ему магов в этом мире только двое. Так что можете начинать придумывать, что б такого магического с него запросить. Но если вы передеретесь по дороге, я вам и без Великого зла такое устрою, что мало не покажется. Поняли?

Взгляд у него был тяжелый. Диль торопливо кивнул, хотя и понимал, что к нему эти угрозы не имеют отношения. Кай тоже кивнул, правда, куда с большим достоинством, и остальные последовали их примеру: испуганно – Хантел, высокомерно – Бирам, равнодушно – Илем и смущенно – Лири.

Только ведь не послушаются. Принцессу Диль постарается сдержать, она славная девочка, она поймет. Хантел – противный тип, но безвредный, а вот Илем и Бирам просто так не успокоятся.

Диль заметил, как покусывает губы Илем, укладываясь спать. Больно. Все еще болят отсутствующие пальцы. Мир жесток, и отчего-то физические наказания считаются в нем естественными. По крайней мере, в тех странах, где Диль бывал, в ходу порка, клеймение, отрубание рук или ног, а в одном маленьком королевстве еще отрезали язык тем, кто посмел хулить членов королевской семьи. Действительно, почему нельзя было отправить Илема на каторгу? Пользу бы принес. Вряд ли бы каторга его изменила, вернувшись, снова стал бы воровать, но хоть эти год-два…

– Дильмар, – бросил Франк, проходя мимо, – на пару слов.

Диль послушно последовал за ним и за двадцать шагов двадцать раз споткнулся. В конце концов Франк взял его за руку и повел, как ребенка. Всего-то на соседнюю полянку.

– Я вижу, ты взял под опеку принцессу.

Диль подождал продолжения, но Франк молчал.

– Это неправильно?

– Если я скажу «да», ты перестанешь с ней нянчиться?

– Я не нянчусь! Просто… Вы подумайте, господин Франк, одна девочка среди толпы мужчин. Да еще таких… Ей же просто страшно, а от испуга чего только не наделаешь. Вы же видите, как на нее посматривают ученый и торговец. Да и Илем… мягко говоря, неуважителен.

– Если я скажу «да», ты перестанешь с ней нянчиться? – жестко повторил Франк. Диль едва слышно пробормотал «нет» и очень удивился, когда Франк засмеялся и дружески обнял его.

– Так-то лучше. Ты правильно делаешь, Дильмар. Будь рядом с ней, потому что она тебе доверяет. А если кто станет распускать руки, бей по этим рукам… но лучше по другому месту. И обязательно скажи мне. Обязательно.

Диль неуверенно пообещал. Бить по рукам – это можно, но Бирам просто оторвет ему голову, и вся защита. А быть ябедой вроде Хантела не хотелось тем более.

– А вы не могли бы называть меня просто Диль? Если вам не трудно, – осмелев, попросил он. Франк удивился:

– Почему? Скрываешь имя?

– Если бы я хотел его скрыть, я бы его сменил. Или стал бы называться своим вторым именем, вы же знаете, что в Ванрелле мальчикам дают два имени.

– Дильмар Гарен Ванрел, – припомнил Франк. – Да, правда. Тогда почему? В Ванрелле, насколько мне известно, не поощряются уменьшительные имена.

– Дилем меня звал только Аури.

– Напоминание?

– Нет. Я и так всегда помню. Не знаю. Просто…

– Ладно, не смущайся, не пристало в твоем возрасте. Диль так Диль. Но при одном условии. – Он приблизился, чтобы Диль увидел его лицо в свете луны. – Непременное условие: никаких господ. Просто Франк. И на «ты».

– Я не сумею.

– Куда ты денешься. Сумеешь. Раз умеешь говорить «ты» нашему эльфу и называть его уменьшительным именем – справишься и с этой непосильной задачей.

Пришлось обещать. Ничего, не страшно, потому что можно точно так же, как и с Каем. По имени-то Диль его называл, но вот ухитрялся ни «ты», ни «вы» не говорить.

 

* * *

До места начала миссии добирались почти две недели. Франк вроде и не гнал, но и не позволял расслабляться. Когда Хантел заныл об усталости, Франк оборвал его так резко, что нытье стихло надолго. Ни разу не пожаловался и не попросил об отдыхе Илем, хотя не только Диль замечал, как он морщится и старается пристроить руку поудобнее, обычно засовывая ее за пазуху. Повязку с нее Франк было снял – рана вроде и зарубцевалась, но, поразмыслив, намотал заново, да потолще: ощутимо похолодало, и это не добавляло Илему приятных ощущений.

Как и следовало ожидать, никто ни с кем не пытался сойтись поближе, но явных ссор тоже не наблюдалось, хотя Илем продолжал язвительно подкусывать торговца и вампира и грубить Лири. То есть с Лири он вроде и не разговаривал, но иначе чем куклой не называл и смотрел на нее крайне неприязненно. Кай держался ровно, но обособленно, тепло улыбался Дилю, но не спешил заводить дружбу.

Потом Франк вдруг призывно поднял руку, и все насторожились. Впереди поднимались башни незнакомого города.

Диль поежился. Вроде бы под порывом северного ветра, но на самом деле холод пришел изнутри. Начинается. Где-то здесь они должны встретить последнего участника миссии – воина.

Из-за деревьев вышел здоровенный детина с огромным топором на плече. Всех доспехов на нем было что кожаный жилет, под которым не имелось даже рубахи. Обнаженные руки производили устрашающее впечатление. Навидавшийся цирковых силачей Диль подумал, что они рядом с этим парнем – дети малые.

– Ну чего, – весело сказал он, – ты, стало быть, Франк, да? Мне тут уж рассказали, что вам воин потребен. Ну так вот это я. Ори меня звать.

Илем неприлично выругался и на строгий взгляд Лири не обратил внимания. Франк кивнул:

– Тебе объяснили цель?

– Ну типа мир спасти? Ага. Только я спасать не умею. Ежели чего, защищу кого надо, а так сильно не рассчитывайте. Мир-то, поди, головой спасают, а я с этим делом не очень. Вот ежели драка – то на меня рассчитывай.

Диль улыбнулся и получил ответную сияющую улыбку. Сияющую – в прямом смысле, зубы у Ори были белее горного снега, а увидев его глаза, Диль наконец понял, что такое васильковый цвет.

– Полный комплект, – вполголоса сообщил Илем. – Все основные расы представлены – люди, эльф, вампир и орк. До кучи.

Ну да, точно, орк. Диль и раньше, разумеется, орков видал. Они очень часто жили среди людей, работали охранниками или служили в самых разных армиях, и, по слухам, не было в мире лучше солдата, чем орк с топором. Какая ж лошадь его выдержит? Гигантский топор, тускло отражавший предзакатное солнце, был ростом чуть меньше Лири.

Лири улыбалась, когда они двинулись дальше. Орк ровно и широко шагал рядом с Франком, который втолковывал ему то ли правила поведения, то ли цель, то ли задачи.

– У нас служили орки, – сказала Лири тихонько. – Ну, то есть в Канди. Десяток. Стоили сотни других, честное слово. Я всегда удивлялась, почему ими пугают детей. Они милые. Как большие дети. Один все время тайком угощал меня леденцами на палочках, которые сам любил. Это был наш секрет. И посмотри, Диль, он же красивый, правда?

Диль согласился. Правда. Не Кай, конечно, ну так равняться на эльфа смешно. Но уж точно и не Диль или даже Франк.

– Спасибо, – совсем уж шепотом продолжила Лири, – спасибо тебе за все. Что не бросаешь… Я ведь тебе наврала. То есть не сказала правды.

– Я вам тоже, – пожал плечами Диль. – А расскажи вы правду, я бы и не поверил. Принцессы из дворца сбегают только в сказках.

– А ты бывал в Канди?

Диль покачал головой. Путь до Канди был неблизок, а тяги к путешествиям по другим странам Диль не имел. Он, конечно, бывал в соседних королевствах, но неизменно возвращался. Фарете, не самая большая страна в мире, для одного акробата была достаточно велика. Он не заходил в Ванреллу, но в остальных приграничных странах был. До Канди же следовало добираться через горы и, главное, через Мишерн, не самое гостеприимное место для бродяг. Из Мишерна Диль, пожалуй, почти улепетывал, не пытаясь давать представления. Они там просто помешались на культе Непорочной, всякое зрелище считали злом, а быть олицетворением зла Дилю не понравилось.

Башни города были символическими, как и ворота. Никто их на ночь не закрывал, потому что крепостной стены не имелось, только внутри города высился мрачный замок местного графа, окруженный глубоким рвом с мутной замусоренной водой. Франк выбрал подходящий, по его мнению, постоялый двор. Вампир немедленно скривил свой длинный нос: с кухни тянуло чесночной похлебкой. Диль подозревал, что на самом деле Бирам не был так избалован, как прикидывался. Ученые редко бывают богатыми. Ах черт… Так это, может, и правда, что вампиры не выносят чеснока? Диль считал это теми же сказками, как и бегство принцессы из-под венца.

Похлебка, кстати, была умопомрачительно вкусной, но Бирам заказал себе куриный бульон и потом еще придирался: то ему недосолено, то пересолено, то лука много, то укропа мало, и совершенно загонял служанку. А остальные ничего, наворачивали за милую душу, и принцесса не побрезговала. Девушкой она нравилась Дилю больше, чем мальчиком. Может, потому что перестала притворяться и старательно употреблять народные словечки. Диль, собственно, поэтому и понял, что она не крестьянская девчонка, что речь у нее была слишком правильной.

На ночь они получили несколько комнат, Франк, поразмышляв несколько секунд, решил взять на себя самого неприятного – Бирама. Дилю и Илему досталась маленькая комнатка под крышей, холодная и неуютная. Илем бросил свой мешок на пол и усмехнулся:

– Соображает наш предводитель, ничего не скажешь. Отправь он сюда торгаша – неделя нытья, орк просто не поместится, Лири замерзнет. Получается, самые безропотные мы с тобой.

– Самые неприхотливые, – поправил Диль. Поверх одеяла можно укрыться плащом – и замечательно. Все равно ночлег под открытым небом в сто раз неприятнее. – Уж насчет удобств скандалить не будем. Лири, кстати, тоже не будет.

– Это да, – согласился Илем. – Да я и не возражаю ни против помещения, ни против твоей компании. Ты тут самый нормальный. Сильно устал? Спать будешь?

– Я вообще не устал, – удивился Диль. – Сидеть верхом, когда лошадь идет шагом, не утомительно. У тебя просто рука болит…

Илем покивал, соглашаясь. Когда-то давно, еще в цирке, Диль сломал правое запястье, так что понимал, насколько хлопотно делать самые обычные вещи одной рукой. Потому он без разговоров начал помогать Илему, и тот без разговоров помощь принял, а ведь на привалах всегда справлялся сам. Гордый.

– Да ладно, – сказал он, вытянувшись под одеялом. – Не бери в голову. У меня уже почти все в порядке. Мерзнет только. Привыкну. Слушай, что ты думаешь обо всем этом? Что мы за бараны: нас поставили перед фактом – и мы послушно топаем следом. Спасать мир. Не смешно ли – вор и бродяга спасают мир?

– Торговец, спасающий мир, еще смешнее.

– Это верно. Да дело не в этом. Почему мы пошли? Ладно, принцесса тут же преисполнилась сознанием своего долга, про рыцаря и говорить нечего, торгаша награда привлекает, орку вообще пофигу, куда и зачем идти. А мы вроде вольные птицы.

– Ты меня спрашиваешь, почему ты пошел? – засмеялся Диль. Илем кивнул. Странно. – Может, потому что тебе тоже пофигу? Потому что больше некуда?

– Я вор, – пожал плечами Илем, – не этот город, так другой, не эта страна, а другая. Не смотри жалостливо на калеку. В общем, не пропаду. Но я иду с Франком и не понимаю сам себя. Ты вообще веришь во все это? По роже вижу, веришь. А я – нет.

Диль покосился на него. Илем лежал, закинув здоровую (или правильнее сказать целую?) руку за голову и смотрел в потолок. У него был четкий, словно нарисованный профиль, который мог принадлежать и мужчине, и женщине. Удивительное лицо.

– Я не думал об этом, – признался Диль. – Я вообще… не задумываюсь.

– Ага, – хмыкнул Илем. – Как Ори. Только орк не задумывается потому, что мозгов не хватает, а ты потому, что за тебя уже решили, а ты подчинился. Ты всегда подчиняешься?

– Когда выбора нет.

Илем надолго замолчал, и, когда Диль уже начал засыпать, спросил словно бы и самого себя:

– Что имел в виду Франк, когда говорил, что нас что-то объединяет? Сомневаюсь, что он имел в виду, что мы вытянули этот жребий. Скорее мы его вытянули именно поэтому. Диль, неужели тебе и правда все равно?

Диль притворился, что спит, а Илем притворился, что поверил.

И правда все равно. Сбежать? От себя не сбежишь, идти некуда, а здесь хоть кажешься полезным – Лири кружку с чаем протянуть или руку подать, когда она спрыгивает с лошади. А то, может, устроить им на привале маленькое представление, пожонглировать теми же кружками, только без чая. Какой еще прок от сломанной ветки?

Наутро Франк, накормив их сытным завтраком, скучно известил, что миссия начинается и смотреть теперь придется в оба, быть настороже и не только беречь собственную шкуру, но и о товарищах думать.

– Кто должен дойти? – поинтересовался Илем. – Кто наиболее важен в этой миссии?

– Все, – отрезал Франк. – Я должен довести всех. Никто не важнее, никто не ничтожнее. Доступно?

Недоступно это было для Бирама, что он немедленно отразил на своем длинном носу. Выразительный нос. Все чувства показывает в самых мелких подробностях. У миролюбивого Диля зачесались руки если не стукнуть, то хотя бы щелкнуть по этому носу.

– Бирам, – очень спокойно произнес Франк, – а вот меня злить не стоит.

Диль поверил мгновенно; Илем, кажется, тоже, потому что на мгновение лицо его перестало быть милым. Бирам смешался, но промолчал и просто перестал смотреть на кого-то. Уставился в какую-то точку на горизонте и изобразил своим носом полное равнодушие к окружающим. Илем фыркнул почти одновременно с принцессой, но под суровым взглядом Франка не смутился и спросил:

– А как ты будешь нас защищать? Один – всех?

– Увидишь, – пообещал Франк. – Через четверть часа чтобы все сидели верхом.

– Ой, – сокрушенно сообщил Ори, – а у меня и лошадки-то нету.

Лошадь нашлась. Когда Диль перебрасывал переметные сумы через круп своего мерина, из конюшни вывели конягу настолько громадную, что и сомнений не возникло, кому она предназначалась. А что он со своим топориком будет делать?

Топор оказался аккуратно обмотан плотной тканью и довольно хитроумно прикреплен к седлу. Диль представил себе, что увидит это оружие в деле, и его заранее затошнило. Франк, как обычно, прочитал его мысли и, уже в пути, поравнялся с ним, оттеснив кобылку принцессы, и произнес:

– Неужели человеку должно быть стыдно, если ему противно даже думать об убийстве?

– Вы меня спрашиваете, гос…

Франк ловко извернулся, щелкнул Диля по лбу и пообещал:

– За каждого господина получать будешь. Да, я тебя спрашиваю.

– Мужчина не должен бояться битвы…

Франк недовольно перебил:

– Не надо мне тут прописные истины вещать, давай-ка прямо: что ты сам думаешь?

Диль не привык, чтоб его мнением интересовались, потому растерялся.

– Я акробат, а не воин. Я даже драться не умею… и не хочу учиться.

Улыбка Франка оказалась неожиданно теплой, мягкой, как у Кая. Он ничего больше не сказал, пришпорил коня, а с Дилем немедля поравнялась Лири и принялась болтать, как в старые добрые времена. Правда, тогда Дилю порой хотелось отвесить ей подзатыльник, чтоб трещала хотя бы с перерывами, а сейчас этот стрекот был даже в радость, отвлекал… Диль даже не понимал, от чего отвлекал.

Не нравилась ему эта затея.

Было страшно. Заранее. А показывать это не хотелось ни Лири, ни Франку, чтоб опять не начал советовать. Будто это так легко – отключить чувство. Вот сейчас не боюсь, а через полтора часа начну.

– С тобой легче, – услышал он и кивнул:

– Всегда легче, когда видишь знакомое лицо.

– Всегда легче, когда видишь человека, которому можешь доверять, – очень серьезно поправила она. – Знаешь, самое жуткое, что со мной было, до встречи с тобой – одиночество. Я так всего боялась, ужас просто, а с тобой не страшно. И не смейся. Я понимаю, что ты ни от волков, ни от разбойников не защитишь и что ты тоже боишься. А вдвоем легче. Я ведь как – в лесу зашуршит что-то, и я уже в панике. А на тебя посмотрю – ты внимания не обращаешь, и я успокаиваюсь.

– Ничего страшнее людей в лесу не бывает. Волки нападают только весной, когда очень голодные, и то так редко… Я за свою жизнь и видел-то их несколько раз, издалека, летом, когда они сытые и наглые.

– А медведи?

– Ну тем более. Если только шатун зимой… но я не встречал.

– А если б встретил? – вклинился в разговор Бирам. Ну и слух у него. Диль повернулся так, чтоб и его видеть, и принцессу.

– Тогда медведь бы узнал, что акробаты умеют не только кувыркаться, но и быстро бегать. И лазать по деревьям.

– Медведи тоже могут! – сделала страшные глаза Лири.

– Но не так высоко, – улыбнулся Диль. – Я вешу намного меньше самого маленького медведя.

Бирам преисполнился презрения. Забавно, а он предполагал, что с голодным медведем надо драться? Палкой отбиваться? Или ножом, годным только рыбу выпотрошить да хлеб нарезать?

– А вы, сударь, голыми руками, наверно, десяток шатунов победили? – простодушно спросил Ори. – Слыхал я, что вампир, ежели его раздразнить, драться горазд.

– Ага, – поддакнул Илем, – страшнее любого медведя. Загрызет и всю кровь выпьет. А с медвежьей крови похмелье бывает?

– Не стоит, – подал голос Кай. – Вампиры пьют кровь не потому, что им это нравится, а потому что не могут иначе. Для них не пить кровь то же самое что для нас не пить воду.

– Что-то он не выглядит страдающим от жажды, – хихикнул Илем и вдруг с преувеличенным ужасом начал хвататься за шею, проверяя, нет ли следа укуса.

– Потому что он, тебя жалея, пьет кровь животных, – бросил Франк, – но когда надоест, думаю, ты будешь первым, кем он полакомится.

Илем пригорюнился.

– Ну вот, мало мне было кровопускания, еще и на корм вампиру предназначили…

Ну и слух у них всех. Это ж надо, ехать в нескольких шагах впереди и слышать негромкий разговор. Лири демонстративно приотстала и позвала Диля. Отпустив еще парочку реплик, угомонился даже Илем, а Лири так и продолжала трещать, но это не было утомительно. Возможно потому, что она не сообщала ему то, что он и так видел, не рассуждала и не приставала с расспросами, а рассказывала о своей добродяжьей жизни. Историй о принцессах Диль прежде не слышал – только сказки да слухи. Было интересно, хотя ничего особо королевского она не сообщала. Была вторым ребенком, имела двух братьев – чуть старше и чуть младше, все дети «уложились» в пять лет, в детстве была необыкновенно хорошенькой, этакий ангел с ясными голубыми глазками и в белых кудряшках. Потом кудряшки пропали, глазки перестали быть яркими… В общем, мама на нее обиделась, а папа разочаровался. Диль подумал: как странно, всем королева, а этой девочке – мама, всем король, а ей – папа… Мама-королева как раз была красавицей неописуемой и надеялась, что дочка уродилась в нее, а дочка вообще неведомо в кого уродилась. Полчаса Диль пытался убедить Лири в ее привлекательности, сначала деликатно, а потом уже открыто сказал, что неописуемой красавицей ее не назовешь, но она очень симпатичная. Лири немедленно прицепилась: а закрутил бы он с ней роман? Нет. А почему – потому что принцесса? Нет, и с подружкой-бродяжкой тоже не закрутил бы. А это почему? То есть не надо закручивать, не к тому разговор, но почему не закрутил бы, раз такая очень симпатичная. Да потому что вдвое моложе. И он вряд ли намного старше ее отца.

Лири уставилась на него широко распахнутыми глазами. Это не приходило ей в голову.

– Да, – сказала она наконец, – и правда. Я ведь к тебе отношусь… нет, не как к отцу… Но и как к отцу. Как к старшему другу. Отец – он жесткий, командовать любит. Монарх, что с него взять. Знаешь, когда приехали послы с предложением, он просто возликовал. И помыслить не мог о таком удачном браке: ведь не принц сватался – король. Такой могущественный союзник ему оказался дороже дочери. Понимаешь, Диль, он меня даже из вежливости не спросил… даже объяснил ничего. Поставил перед фактом: ты выходишь замуж, должна гордиться, и неважно, что женишку пятый десяток, быстрее овдовеешь. Мама хоть уговаривала, братья, в общем, тоже… Особенно Вэлин, старший. Все верно, трон ему наследовать… вместе с союзниками и врагами, вот он и старался, чтоб союзников побольше, а врагов поменьше. Я и сбежала. Ты меня осуждаешь?

Диль покачал головой. Кто он, чтобы осуждать. Наверное, родись он королем, по-другому рассуждал бы, а так… продать дочь ради выгодного союза, будь то союз королевств или цехов башмачников, – это казалось ему жестоким. Несмотря ни на какое ванрельское воспитание. Возможно, цирковые нравы изменили в нем кое-что.

Свобода.

Пусть ты никто, акробат, циркач, пусть ты стоишь в самом низу пирамиды, пусть от тебя ничего не зависит в этой жизни, кроме настроения зрителей, – ты свободен. Ты настолько ничтожен, что никто не обращает на тебя внимания, и ты можешь решать сам за себя.

Из дома он ушел не за свободой. Тогда он был совсем мальчишкой, его просто захватил мир цирка, и только позже, года через два он вдруг, именно вдруг, ощутил на губах вкус этого слова.

Девушки, наездницы, гимнастки, помощницы фокусников, сами решали, с кем им быть. Кругом это считалось распущенностью, и сам Диль так бы считал, будь он постарше, когда познакомился с цирком. Эта свобода давала ему возможность быть самим собой. В том числе и решать, окунаться ли в поток вседозволенности или оставаться собой. Он выбрал второе, и пусть над ним слегка посмеивались, но его выбор уважали и принимали. Как принял его выбор Аури.

Конечно, свобода не выходила за пределы узкого круга своих, но даже этого хватало, чтобы ощущать себя человеком, а не частичкой общества, мелкой, ничтожной и ничего не значащей. И разве понять это принцессе, представления не имеющей о том, что такое Ванрелла.

 

* * *

Путешествие не складывалось. Постоянно что-то случалось, какие-то конфликты, свары, дрязги: то злился ученый, доведенный язвительностью Илема, то устраивал бабские истерики торговец, то принцесса срывалась на визг и Дилю не удавалось ее успокоить, то у простодушного Ори вдруг начинали темнеть глаза и подрагивать губы и тогда Кай начинал говорить что-то на языке, которого Диль никогда не слышал. Франк свирепел, и Диль с ужасом ждал дня, когда он начнет свирепствовать.

Остановить эти ссоры Диль даже не пытался. Кто б его слушал, если даже Лири отмахивалась, когда он пытался ее унимать, а ведь она старательно подчеркивала их дружбу и постоянно обращалась за советами, в которых вовсе не нуждалась. Диль смотрел на все это и временами приходил в отчаяние. Какое уж тут спасение мира, если они не могут найти общий язык. Конечно, и ему надоедало бесконечное нытье Хантела. Всем было одинаково трудно… то есть, собственно, Дилю-то казалось, что им как раз очень легко. На ночлег останавливались, как правило, на постоялых дворах или в деревнях, пусть и в сарае, но непременно под крышей, и даже когда ночевать пришлось в лесу, выяснилось, что два больших свертка, перекинутых через круп Франковой лошади, – большие палатки, а в багаже каждого имеются крепкие и теплые одеяла. Это не наспех сплетенный шалаш и старая в нескольких местах прожженная тряпка, которой чаще всего довольствовался Диль. Никто никогда не оставался голодным, запас провизии имелся всегда. Конечно, с жизнью в теплом доме не сравнить, но назвать путешествие трудным было просто невозможно. Даже всегда уравновешенного Диля постоянные жалобы Хантела доводили до бешенства. Хорошо что он очень давно научился скрывать свое отношение к тем немногим людям, которые ему очень не нравились.

Просто посидеть и поболтать у костра не получалось. Не то чтобы у Диля имелась такая потребность, восемнадцать лет одиночества избавляют от привычки чесать языком, просто это казалось правильным: раз уж суждено быть вместе, так лучше не ссориться. Только Кай никогда не встревал в свары… да и в разговоры тоже. Держался ровно, но как бы в стороне. На вопросы отвечал, на дразнилки Илема не обращал внимания, только улыбался снисходительно, что заводило вора еще больше. И в один прекрасный вечер, когда им как раз пришлось ночевать в лесу, взорвался Франк.

Все было относительно нормально. Они ели очень неплохой суп, который сварила Лири. Диль пошутил, что она прошла чудесную поварскую школу в его компании, она отвесила ему шутовской поклон, Хантел тут же заявил, что он привык два раза в неделю есть рыбу, что его желудок не переносит мяса, тут же оживился Илем и поинтересовался, как желудок Бирама переносит отсутствие крови, глаза вампира засверкали, Диль сделал очередную попытку увести разговор от ссоры и поинтересовался, какой именно наукой занимается Бирам. Тот, задрав свой крючковатый нос еще выше, высокомерно осведомился об образовании самого Диля, пришлось признаваться, что шесть классов он проучился довольно хорошо, а потом увлекся цирком и школу почти забросил. Вампир неожиданно смягчился, узнав, что Диль умеет и читать, и писать, и даже знает арифметику. Начала математики, как сказал ученый. Вот математикой он и занимался. Если честно, Диль не очень понимал, как можно заниматься математикой и какой от этого прок, но постарался этого не показать, и вроде бы успешно, потому что Бирам принялся рассказывать о том, как вывел очень важную формулу, которая, вероятно, продвинет науку значительно дальше, чем следовало бы ожидать в настоящее время, что его имя попадет в историю, что пройдут века, а формулой Крадена будут пользоваться многие поколения. Внимательно слушал Кай, Франк одобрительно кивнул. И то верно, лучше уж о математике.

– Первая премия по хвастовству, – хихикнул Илем. – Только вот формулу а плюс бэ в квадрате тоже кто-то вывел, и что-то не припомню я, чтоб имя этого кого-то славили в веках.

Диль попробовал сгладить назревающую ссору.

– Ну и что? Мы не знаем, кто первым научился добывать огонь или придумал колесо, но пользуемся.

– Ага. Наверное, сидели вот так тоже вокруг костра, – с мечтательной улыбкой произнес Илем, – и грезил изобретатель огня, что его имя в веках останется… А в итоге огонь остался, а от имени даже пепла нет.

– А чего, арифметика разве наука? – искренне удивился Ори. – Не, я понимаю, когда сталь хорошую придумают или там лекарство… а арифметика чего – циферки одни. Кому это надо, кроме вот торгашей?

Хантел немедленно обиделся на «торгашей», Бирам – на неуважение, заносчиво объявил, что математика – мать всех наук, а тупые недоучки никогда великих людей не понимали и не оркам рассуждать о том, что в мире полезно или необходимо, Лири посоветовала ему не задаваться, потому что Илем не так уж и неправ, Кай покачал головой… И тут взорвался Франк.

– Заткнитесь все! – рявкнул он, и все заткнулись. У Диля появилось желание забиться подальше в кусты, чтоб этот пылающий взгляд не превратил его в пыль и пепел. – Боги милосердные, да разве можно было подобрать худшую команду! Вы, сборище идиотов, действительно не понимаете, что от вас зависит будущее мира? От вас, банды остолопов, зависит, будет мир или нет? Вы не соображаете, что это не прогулка? Что в любую минуту может случиться что угодно? Вы должны быть вместе, чтобы выжить, болваны! Ничего нельзя достичь в одиночку, нельзя пройти такой путь в одиночку, только вместе! А вы лаетесь, как базарные бабы! Я должен провести вас по трудной дороге, должен защищать вас – вас всех, но не каждого! Так будьте любезны облегчить мне задачу, соблюдайте дисциплину, ясно? Черт вас раздери, да один только Дильмар никаких проблем не доставляет, а вы…

Он замолчал. Диль словно видел его впервые. Все притихли.

– Можешь не сомневаться во мне, проводник, – очень спокойно сказал Кай.

– Да ладно, – примирительно пробурчал Ори, – я, это, тоже вроде как привычный… не буду больше.

– Обещаю держать себя в руках, – пообещала Лири, – и поверь, у меня получится.

– Ну, – серьезно проговорил Илем, – раз все так важно, я попробую придержать язык.

– Или я его тебе вырву.

Диль испугался, потому что поверил Франку. Просто поверил. По тому, как метнулись в сторону голубые глаза Илема, стало ясно, что он поверил тоже.

– Что ж, если этот вор перестанет меня доставать…

– Поменьше задавайся, великий ученый, – процедил Франк, – потому что обещание насчет языка касается и тебя тоже.

– А я что, я ничего, – заблеял Хантел, – разве ж я не понимаю, просто устал, я вообще не понимаю, почему меня избрали…

– Я тоже не понимаю, почему избран такой сброд, – отрезал Франк. – К тебе это не относится, Кай. Спасители мира… тьфу. Запомнили: вместе. Выжить вы можете, если только будете заодно. Потом, после исполнения миссии, можете хоть сожрать друг друга, мне плевать, но до Серого хребта вы – моя армия. И дисциплина будет армейская. Либо… либо не обижайтесь.

– Конечно, – торопливо поклялся Диль. Франк досадливо повел плечом.

– В твоем послушании я уверен. Проку от тебя, конечно, чуть… но всякий из вас пригодится. Никогда не бывало, чтоб было иначе, ясно?

– Откуда ты знаешь? – хихикнул Илем и увял под огненным взглядом.

– Поверь мне.

– Существуют Серые хроники, – спокойно объяснил Кай. – Мне тоже доводилось их читать… правда, не уверен, что переписчики не вносили в них своих исправлений, как обычно случается с древними манускриптами. Но Франк, вероятно, имел доступ к истинным источникам. Так что я бы ему поверил.

Илем поежился и пробормотал:

– Да ладно… нервные все. Хорошо, Франк, я готов. Вор, в конце концов, действительно может оказаться полезен.

– Однорукий?

– Даже и однорукий, – отозвался Илем, не обращая внимания на высоко поднятую бровь Бирама. – Можешь мне поверить. Франк, мы действительно нужны все?

– Действительно, – уронил Франк. Диль лишний раз подивился тому, насколько же он может быть убедителен: ведь не может такого быть, ведь совершенно очевидно, кто именно нужен, кто именно должен дойти до конца, а веришь.

Впервые в жизни Диль верил в собственную нужность. Целых две минуты после слов Франка.

Тот, видно, это понял и, когда Диль отправился поглубже в лес по естественной надобности, пошел следом.

– С чего ты взял, что это именно она? – ворчливо поинтересовался он, возясь с застежкой штанов. – Жизнь никогда не похожа на сказку. Даже на страшную. На самом деле все всегда проще. Я действительно должен довести вас всех. Не уверен, что получится, потому что такого я… никогда не слышал, чтоб с первых же шагов такая грызня.

– Вы хотите меня подбодрить, – начал было Диль, но Франк снова щелкнул его по лбу. Очень быстро, Диль не успел даже заметить движения, только что штаны расстегивал – и уже лоб горит. И что делать, если язык не проворачивается ему «ты» сказать? – Это чтобы меня подбодрить, я понимаю. Возможно, важна не Лири, возможно, Кай, но не я же.

Франк закончил дела и устало проговорил:

– Чем поклясться? У меня, разумеется, больше информации, потому что я действительно читал истинные Серые хроники, но признаюсь: я знаю далеко не все, что хотел бы. Эта… игра мне непонятна.

– Жестокая игра, если доходят не все, – заметил Диль. – Но кто, кроме богов, может ставить такие условия?

Франк потер лоб, словно сам получил щелчок, и уныло произнес:

–Ну, они от меня хвалы не дождутся. Возиться с этими… Привыкли, что каждый сам за себя. А сейчас нельзя. Понимаешь, Диль, нельзя. Словно и жить не хотят.

Диль поежился. Если нельзя заранее бояться, то почему можно заранее пугать.

– В тебе я уверен, – сказал Франк на обратном пути. – То есть знаю, чего от тебя ждать. В рыцаре тоже сомневаться не приходится. Но остальные… послали же боги спутничков.

– А проводника тоже видит пророк?

Франк помолчал, потом ответил со вздохом:

– Нет. Тут все намного хуже на самом деле. Но не сомневайся, я действительно проводник. И действительно буду защищать вас всеми средствами. Но один никогда не сможет защитить семерых. Потому… продолжай присматривать за принцессой. Если драка, не лезь, проку от тебя все одно не будет, но и ее не пускай. У нее хватит ума вообразить себя великой воительницей, потому что в детстве она, видишь ли, три раза из пяти в мишень попадала… Тебе надо объяснять, что умение пользоваться оружием и умение убивать – совершенно разные вещи? Я так и думал, что не надо.

Когда укладывались спать, Франк распределил дежурства. Очень своеобразно: Бирам, Ори, Кай и он сам. Лири хотела было возмутиться, но Диль удержал. Торговец помалкивал, а Бирам не преминул удивиться: ну ладно принцесса, но почему бродяга и вор будут спокойно спать…

– Потому что за бродягу подежурю я, – оборвал Франк, – а за вора – Кай. Есть возражения?

– И почему мне не стыдно? – пробормотал Илем, сворачиваясь в клубочек в палатке. Диль хотел, чтобы Лири легла между ними, но она отказалась наотрез, хотя Илем, зевнув, объяснил, что на такую у него точно не встанет, а щупать впотьмах попросту нечего. Лири изо всех сил пнула его и, кажется, попала по покалеченной руке, потому что он сдавленно вскрикнул и исхитрился ухватить Лири за горло здоровой рукой. Диль кое-как их унял. Лири утихла быстрее: должно быть, ей стало стыдно, она вряд ли хотела причинить Илему сильную боль.

А ведь потому Франк и избавил вора от дежурства. Рука так и болела. Он быстро уставал, и это его ужасно злило. Он не любил зависеть от других.

Лири полночи ворочалась, не давая спать Дилю, а Илем лежал неподвижно и тоже почти не спал. Было тихо. Странно тихо для ночного леса. Утром Диль тихонько сказал об этом Франку, и тот раздраженно кивнул: знаю, мол, и без тебя. Завтракали наспех, доедая черствый хлеб и запивая его холодной водой. Настроение Франка передалось всем, а посмотрев на торговца, Диль подумал, что он явно нуждается в проповеди на тему «нельзя бояться заранее».

Ехали быстро, как только позволяла разбитая дорога. Хорошо хоть слякоть кончилась. Копыта лошадей глухо постукивали по подмерзшей земле. Франк все время напряженно прислушивался.

– Что это? – спросил Бирам, озираясь. – Франк, я что-то слышу.

– Я тоже, – мрачно ответил проводник, – но не могу определить направление.

– Сзади, – коротко произнес Кай. – Ручаюсь.

– Тогда погнали!

Все пришпорили коней одновременно. Диль старался быть рядом с Лири. Она оказалась прекрасной наездницей, чего нельзя было сказать ни об Ори, ни об Илеме. Ори чуточку отставал, то ли случайно, то ли умышленно.

Через час скачки Диль стал различать в рокоте копыт еще какой-то звук, будто неровные шаги, будто за ними гнался великан.

– Ори! – рявкнул Франк. – Не отставать! Мне твой героизм не нужен, мне ты нужен живой. От этого можно удрать! И мы будем всякий раз предпочитать бегство драке, ясно?

Дорога становилась уже, и пляшущие перед лицом ветки казались большей опасностью. Всадники почти легли на шеи лошадей, чтоб не быть выбитыми из седла. А потом лес внезапно кончился, мощные ели сменились на густой подлесок, оборвавшийся на склоне холма. Внизу текла широченная река, Диль не видал подобных, а ровно посередине на длинном острове расстилался белый город.

– Димвик, – сообщил Франк. – Первая точка. Вниз с такой скоростью не надо, не хватало еще чтоб кто-то шею себе свернул. Илем, ты как?

Вор только сверкнул глазами. Его лицо, и без того не румяное, казалось совсем белым. Сколько уже времени прошло с тех пор, как он лишился руки, – почти месяц? Должно уже отпускать. Или есть что-то еще, о чем не знал Диль?

Неизвестный преследователь так и не догнал их. Лири начала было приставать в Франку, что это было да почему надо отступать, а не драться, но он быстро ее осадил, а Илем отпустил пару своих реплик про главного воина в их отряде. Лири надулась. Поравнявшись с ней, Кай мягко сказал, что отступление не трусость, что драться с превосходящими силами следует, только когда нет выхода, а она оборвала его довольно грубо:

– Не надо изрекать прописных истин, сударь. Мы даже не знаем, что это такое…

– Мы, – выразительно произнес эльф, – знаем. Поверь мне, Лири, от этого убегать не стыдно.

Тут начал валиться с седла Илем, и Диль едва успел его удержать. Франк, однако, велел не останавливаться, и Диль не придумал ничего лучше, как сесть на лошадь позади Илема. Тот был в сознании, но еле дышал, на висках выступили мелкие капельки пота, губы посерели, и впервые Диль поверил, что ему под тридцать.

Их никто не преследовал, потому ехали не так быстро, но Илему не становилось лучше. Франк встревоженно оглядывал свою армию по спасению мира, и вдруг его мрачное лицо озарилось пониманием. Интересно.

У большой гостиницы Франк поднял руку, останавливая спутников. Мальчишка конюх, постоянно кланяясь, сообщил, что в связи со съездом гильдии меховщиков все гостиницы переполнены, и эта не исключение, но Франк бросил уверенное «Места найдутся» и решительно вошел внутрь. Ори помог Илему спешиться, то есть просто снял его с лошади, как ребенка, и посадил на колоду. Так Илем и на колоде усидеть не мог, кренился набок. Диль пристроился рядом и обнял его.

– Да что такое с тобой? Рука болит?

– Нет, – едва слышно прошептал вор, – не знаю. Такая слабость, что хочется лечь и умереть. Диль, я бы и правда прилег. Мне плохо. Черт знает почему…

Тут появился Франк, вокруг которого так и вился юркий человечек в фартуке, наверное, хозяин. По повелительному жесту предводителя все, прихватив вещи, пошли в гостиницу. Диль и Кай поддерживали Илема с двух сторон, почти несли его. Он, конечно, старался перебирать ногами, но как-то странно, будто был невероятно пьян.

Комната нашлась всего одна, зато большая. Бирам тут же начал кривить нос: он-де не привык к такой теснотище, да что это такое, мало того что всю дорогу должен быть рядом со всяким сбродом, так еще и в гостинице покоя нет… Лири выпрямилась и невозможно холодным тоном поинтересовалась, не ее ли он сбродом считает, а если нет, то пусть изволит заткнуться, если принцесса не жалуется, то плебею и вовсе непотребно это делать. Ори фыркнул, а торговец, собравшийся было привычно поныть, торопливо занялся своим багажом. Кроватей в комнате было всего три, и на одну Диль уложил Илема. Вдвоем с Каем они раздели вора до пояса. У него даже тело было совершенно белым, словно из него выпустили всю кровь…

О потерянные боги.

Диль посмотрел на Бирама.

– Умный, – похвалил Франк желчно. – Все правильно понял.

И врезал вампиру в челюсть. Наверное, не хуже, чем это сделал бы Ори. Бирам ударился о стену, гневно сверкнул глазами и мерзко улыбнулся, показав клыки.

На шее Илема были две маленькие ранки как раз на таком же расстоянии.

– Не будет впредь меня доставать, – с вызовом бросил Бирам. – К тому же ты знаешь, Франк, что мне действительно нужна кровь, а я не получал ее уже почти десять дней. Ты бы предпочел, чтобы с седла падал я?

– Если это повторится, ты потеряешь мою защиту, – ровно произнес Франк. Вампир презрительно улыбнулся, а Диля мороз по коже подрал. Он поверил, что это серьезно. Очень серьезно.

– Так он напился Илемовой крови? – дошло до орка. – Ну козел! Ну ты козел вонючий и в репьях!

Наверное, это было страшное орочье оскорбление. Бирам вскинул голову, чтоб посмотреть Ори в глаза, и целую минуту они мерились взглядами.

– Да, я вампир, – с достоинством сообщил Бирам, – и мне нужна свежая кровь. Неважно, человечья или орочья. Только дотронься до меня, и поймешь, что ни одному орку против вампира не выстоять.

– Оставь его, Ори, – невыразительно приказал Франк. – Потеря крови у Илема не критична, но пару дней нам придется провести здесь. Это меняет мои планы. Запомни, Бирам, я не умею прощать.

– А я не нуждаюсь в твоем прощении. Покормите его сладким, напоите травами. Оклемается.

– А ты, клоп, не подумал о том, что у него совсем недавно уже была большая потеря крови? – вкрадчиво спросила Лири.

Бирам разъярился, но сдержался, только глаза засверкали.

– А и правда ведь клоп, – задумчиво проговорил Ори. – Втихую, ночью присосался, чтоб никто не видел. А чего надо с клопами делать, если вдруг увидишь?

Он прижал палец к столу и пару раз повернул. Франк рявкнул:

– Все, хватит! Я предупредил, Бирам. Лири, вели чтоб принесли горячего вина с пряностями и побольше сладкого чая. Располагайтесь. Одна кровать для Илема, одна для Лири, одна, естественно, для меня, потому что я начальник.

– Да и ладно, – удивился Ори, – кто б сомневался. А мы и на полу хорошо поспим, правда же, Диль?

Диль пожал плечами. Ему так редко приходилось спать на кровати, что на полу казалось даже удобнее. Комната теплая, одеяло, чтобы подстелить, есть, сверху не каплет, а что жестко – так даже и полезно. Аури всегда говорил, что костям, особенно позвоночнику, лучше не на перине, а на полу.

Илема отпаивали не два, а три дня. Видно, вампир перестарался или сделал это нарочно. С Бирамом никто не разговаривал, Лири брезгливо поджимала губы, Франк смотрел сквозь, и Диль подумал, что он бы такого взгляда не вынес. И не вынес, ушел когда-то от подобных взглядов. А этот ничего, задирал нос и читал толстую книгу. Когда наконец тронулись в путь, Илема еще шатало, поэтому Франк то ли купил, то ли нанял коляску, запряженную парой мелких лошадок. Илема укутали в кучу одеял (он все время мерз) и уложили на сиденье, а на козлы сел Хантел. Франк предложил Лири тоже ехать в коляске, но она гордо отказалась. Илему явно стало лучше, потому что он отпускал свои, порой дурацкие, шуточки, предусмотрительно не задевая Бирама. Только вот Диль слабо верил в эту предусмотрительность, ему казалось, что Илем просто выжидает. Чтобы сделать что? Франк несколько минут проехал на подножке коляски, наверное, объясняя, что обострять отношения не стоит. Илем же не дурак, должен понимать, что в следующий раз может так легко не отделаться.

Даже думать о Бираме и том, на что он способен, не хотелось. Вампиров в деле Диль никогда не видел, да и слышал о них мало. И давно. Когда он еще не утратил привычку и умение общаться с людьми. А сейчас привычку следовало восстанавливать, потому что быть букой не хотелось. К тому же бук и так хватало.

Орк насвистывал какие-то странные мелодии, улыбался чуть не всему встреченному – птице, взлетевшей прямо из-под копыт, промелькнувшей в высохшей траве полевой мыши, стаду грикенов, неспешно пересекавшему дорогу, пастуху, их сопровождавшему. Диль знал, что приветливость орков не то чтоб обманчива, нет, они были дружелюбным народом, но только если ты на одной стороне с ними. Он не раз слышал истории о безудержной ярости орков, из-за которой они и считались лучшими бойцами в любой армии. Очень не хотелось увидеть боевое мастерство орка. Один только размер топора пугал, а представить себе его в действии…

Франк был настороже, и Кай, на него глядя, тоже внимательно поглядывал по сторонам. Ничего не происходило. Навстречу то и дело попадались всадники или кареты, крестьянские телеги, запряженные волами, тянулись в город, однажды конный разъезд королевской стражи велел им остановиться. Франк оставался спокоен. В чем тогда опасность? Впрочем, не может же им препятствовать королевская стража. Ни один король не захочет, чтобы зло прорвалось в мир, потому что это зло ни одному королю не остановить.

А кто остановит? Диль Ванрел? Даже не смешно.

Однажды Бирам и Илем снова сцепились. Случилось это на постоялом дворе, когда Франк отлучился по своим неведомым делам. Илем снова принялся поддразнивать вампира, интересуясь, не было ли у него несварения желудка, тот оскалился в ответ, и Каю их утихомирить не удалось. Грызлись они, как малые дети, до прихода Франка, но притихли, едва он появился на пороге. В словесных схватках выигрывал Илем. Он за словом в карман не лез, умел больно ужалить, а Бирам был силен разве что в молчаливых угрозах в виде демонстрации клыков.

Дилю это надоело и он, попросив разрешения у Франка, ушел на маленький пустырь за сараем, чтобы немного размяться. Акробату нужно упражняться регулярно, иначе мышцы теряют эластичность. К тому же он соскучился по работе. Просто соскучился. Поэтому он не прекратил своих занятий, когда на этом пустыре собралась кучка зрителей. Не представление, но… почему бы и не развлечь людей?

Вернулся он усталым, но довольным, только сейчас поняв, как же ему этого не хватало. Лири не было, так что он разделся, быстро обтер тело полотенцем, смоченным в горячей воде, и вздрогнул, поймав на себе взгляд Бирама. Вампир ухмыльнулся от уха и до уха. Кай оторвался от полировки своего меча и невыразительно спросил:

– Тебе мало проблем с проводником, раз ты еще со мной готов поссориться?

И Бирам промолчал. Кай, словно и не говорил ничего, продолжал мерно водить куском замши по сияющему лезвию, а Ори расхохотался, оглушительно хлопая себя по ляжкам. Проснулся Илем, обвел всех мутными спросонья глазами и снова опустил веки. Да уж, команда… Обрубленная рука Илема лежала поверх одеяла, Диль впервые видел ее без повязок. Зрелище заставило его содрогнуться. Илем едва заметно улыбнулся. Не спит, хитрец. Но притворяется умело. Как оказалось, ради детской шалости.

Когда Бирам проходил мимо его кровати, Илем молниеносным движением ткнул его в зад зажатой между пальцами иглой. Вампир подскочил с воплем, и вор снова удивленно заморгал: а я тут причем, я мирно сплю… Это, конечно, никого не обмануло, Франк одернул Илема, но усмешку даже и скрывать не стал. Диль покачал головой.

Через два дня он проснулся ночью от шума. Франк держал Бирама за горло, и похоже, без усилий, а тот пытался вырваться, но безуспешно. Илем растерянно прижимал ладонь к шее.

– Ты потерял мою защиту, – бросил Франк. И оттолкнул вампира, так что он едва не свалился в костер.

– Интересно, – прошептал Ори, – а что это означает? Франк как-то не походит на того, кто может защищать. Может, какая магия?

Может, и магия. Мало ли, что утверждал Франк. Да и без всяких угроз и обещаний… Быть изгоем трудно. Очень трудно. Если ты можешь уйти в никуда, довольствоваться обществом самого себя – и то трудно, а если ты вынужден оставаться с теми, кто тебя презирает и сторонится, – неимоверно труднее. Вряд ли вампиры так уж сильно отличаются в этом смысле от людей.

– Мне нужна кровь, Франк, – сумрачно сказал Бирам. – Мне действительно нужна кровь. Хочешь иметь рядом голодного вампира?

Франк раздраженно повел плечом и предложил свою. Бирам шарахнулся. Ух ты. Что бы это могло значить?

– Через пару дней доберемся до города, там зайдешь на бойню и купишь кварту свежей крови, – сухо произнес он. – И не говори, что свиная кровь хуже человеческой. Невкусно, это да, а по питательным качествам ничуть не уступает. Ты будешь пить только кровь животных, потому что я не собираюсь хлопотать о лицензии на охоту. У меня нет на это времени. Всем спать, подниму завтра с рассветом.

Ехали быстро, не щадя Илема, которого здорово трясло в коляске. Он попробовал было сесть верхом, но сдался после первого же приступа слабости. Франк обеспокоено оглядывался, прислушивался и, как показалось Дилю, принюхивался. Ори вытащил боевой топор, но Кай оставался невозмутим. Дорога шла через лес. По опыту Диль знал, что именно такие леса по нраву разбойникам, но разбойники большей частью не сумасшедшие и не станут нападать на группу вооруженных мужчин, особенно если среди вооруженных орк. Один только вид орка нередко отпугивал лесную братию.

– Лири, в коляску, – скомандовал Франк и принцесса, против ожидания, безропотно и ловко переместилась на сиденье, на котором нахохлился Илем. – Диль, держись рядом с коляской, не отставай.

Кай взял наизготовку лук, Лири взвела арбалет. А Диль не стал изображать готовность убивать, потому что ее не было. Как не было и готовности умирать. Страх липкой волной прокатился по спине, но когда из зарослей тидьяна вдруг полезли волосатые и бородатые мужчины с бандитскими рожами, удивился. Смысл в таком нападении? Что с них взять – ведь по внешнему виду Франка никак не скажешь, что у него неисчерпаемый кошелек, не говоря уж об остальных, зато у каждого оружие.

Щелкнула тетива арбалета, и один особо волосатый с воплем схватился за живот и повалился навзничь. Взмахнул топором Ори… и понеслось.

Диль не успел по-настоящему испугаться, как все и кончилось. Разбойники, встретив сопротивление, вернулись в тидьян с той же скоростью, сопровождаемые лихим посвистом Ори, а Франк велел гнать коней. Диль держал повод кобылки Лири и по-прежнему старался держаться ближе к коляске. Эта девочка только что убила человека. Или до нее еще не дошло, или это не впервые.

Нет, не может быть. Не сообразила пока. Просто не сообразила. Она не может быть равнодушной к смерти. Не может.

Галопом они вылетели к большой деревне. Здесь не было постоялого двора, но Франк потребовал, чтобы им предоставили крышу над головой, и ее предоставили, поскрипев зубами, но не рискнув отказать. И правильно сделали, потому что Франк щедро отсыпал серебра хозяевам дома. Чтобы им не так грустно было ночевать на собственном сеновале.

Им даже протопили баню, маленькую, только двое и могли поместиться, вот они и вымылись по очереди. Дилю выпал в соседи Илем. Диль, конечно, не погнушался ему помочь. Вор еще не приловчился обходиться одной рукой, и это его злило.

Они оказались последними, так что можно было не торопиться. Диль наслаждался влажным теплом, пробиравшим до самого нутра, да и Илем немного порозовел.

– В такие минуты думаешь, что счастье в жизни все-таки есть, – подмигнул он. Диль не мог не согласиться. Счастье есть всегда, только его надо уметь видеть.

Аури был счастливым человеком. Он радовался рассвету, словно тот наступал впервые; радовался первым цветам, словно без его радости они не расцвели бы; радовался проливному дождю и метели. Он всегда находил хорошее. Дождь? Отлично, можно укрыться в фургоне, выпить вина и всласть поболтать. Пурга? Но как приятно слушать завывания ветра, греясь у горячей печки и потягивая крепкий сладкий чай.

Наверное, он жил, как трава. Нет. Как цветок. Он умел не только радоваться, но и радовать. Он любил зрителей, и зрители отвечали ему взаимностью. Он любил Диля, и Диль, воспитанный в строгости Ванреллы, тоже любил его, отказав в телесной близости, но вовсе не отвергая душевную.

Неси свой груз, акробат.

Илем ткнул его локтем.

– О чем задумался? Расслабься. Имеем право. Перед спасением мира.

– Ты в это веришь?

– Не могу верить, – усмехнулся Илем. – Чтоб воры мир спасали? Они только собственную задницу спасать готовы.

– И ты?

– А я, что, другой? И я тоже. Ты веришь в сказки о благородных ворах? Напрасно. Не бывает.

Диль верил, что благородство никак не зависит от занятий, но спорить не стал. Илем потянулся. Он был мальчишески строен и гибок, словно юный акробат. Двадцать восемь лет, напомнил себе Диль. Ему двадцать восемь, и он только выглядит юным и чистым.

– У тебя семья есть?

– В Ванрелле. Кто-то еще есть, я не знаю.

– Плохая семья?

Диль покачал головой. Хорошая. Очень хорошая. Даже не заметив как, он рассказал Илему о родителях, братьях и сестрах… что помнил. А человеческая память имеет обыкновение сохранять или очень хорошее, или очень плохое. Диль говорил о друзьях детства, о школе, о цирке, а Илем слушал удивленно и с интересом.

– Тебя наказывали?

– Конечно. Провинность должна быть наказана, добрый поступок вознагражден. Так принято в Ванрелле. Отец мог меня выпороть, мать – лишить сладкого… В общем, ничего особенного. И всегда за дело. Они были справедливы. А ты?

– А я Илем, – усмехнулся он, – просто Илем. У меня нет фамилии. Знаешь, что это такое?

Диль знал. Храмовый подкидыш. Нежелательных детей порой оставляли у врат Храма одиноких душ, и о них потом заботились монахи, воспитывали, давали образование. Говорят, очень неплохое.

– Понятия не имею, кто была моя мать. Об отце и говорить нечего. Не смотри жалостливо, мне это безразлично. Я никогда не знал, что такое семья, так о чем жалеть? Ну нагуляла какая-то девка, или баба понесла в отсутствие мужа, или шалава из квартала забав вовремя не вытравила. Не все ли равно. Так что я вырос в Храме. Большой храм в Тизире. Бывал? Впечатляет, да?

Храм в Тизире был не большой, а громадный. Звуки терялись в просторном зале, тьма пряталась по углам в самый солнечный день, цветные витражи создавали причудливую и пугающую игру теней, а рассмотреть купол почти невозможно, так он высок. Храм мог вместить множество одиноких душ и позволить им сохранить это одиночество. Монахи пытались помочь всем – добрым словом, советом или просто молчаливым участием. Диля выслушали. Утешать не стали, согласились с его невысказанными словами, что ему нести эту боль и эту вину всю жизнь, и эту кару он выбрал себе сам. Наверное, если бы ему наговорили утешающей чуши, стало бы хуже. Диль вышел их храма, словно из мира вечной ночи к яркому полуденному солнцу, и понял, что ему стало чуточку легче. Чуточку и ненадолго, но боль отпустила его.

– Да, это они умеют, – согласился Илем, хотя Диль ничего не говорил. – Людей насквозь видят и понимают, что кому надо. Кого поддержать, кого пожурить, кого успокоить. Тяжкий труд.

– Говорят, детей в приютах хорошо обучают.

– Это да. Не отнимешь. Я в двенадцать лет знал больше, чем ты в свои… сколько там тебе, под сорок, да? У нас даже самые отчаянные лодыри учились старательно, самые закоренелые тупицы просветлялись разумом. Лучше уж всю ночь решать задачу, чем следующую ночь провести в храме. Нас, конечно, и розгами драли – мало не казалось, но любой предпочитал лучше на уроках пару дней постоять после порции розог, чем остаться ночью в пустом запертом храме. Мне повезло. Я именно там разучился бояться тьмы и бесконечности… а значит, просто разучился бояться чего бы то ни было. А другие не выдерживали. На моей памяти двое сошли с ума. – Илем поплескал на каменную печь горячей водой и застонал от блаженства, когда клубы пара окутали их тела. – Ох как я люблю погреться… Особенно последние несколько дней. Все время мерзну. Этот клоп из меня не одну кварту крови высосал, видно. Ну так о братьях… то есть монахах Одиноких душ. Наказывали они изощренно, а я был… м-м-м… непослушным. Так что и на уроках стоял, потому как порот бывал нередко, и уборные чистил чаще других, так что вовсе не брезглив, и даже приспособился спать в храме. И дразнить монахов, встречая их утром, сидя на перилах галереи. Ее снизу не видно, она как раз над витражами. С одной стороны, братьям очень хотелось, чтоб я с тех перил сверзился, а с другой стороны, им еще больше хотелось меня переломить.

Он довольно улыбнулся. Значит, не переломили.

– Ты же был совсем ребенком.

– Я никогда не был ребенком. Или перестал им быть, когда научился ходить и говорить. Когда они наказывали, еще ничего. Когда начали награждать, стало плохо. – Он искоса посмотрел на Диля и улыбнулся совсем иначе. – Ты знаешь, что у них обет не прикасаться к женщинам? И они его блюдут, потому что кара очень уж страшна, если вдруг дойдет до первосвященников. А много ты встречал мужчин, способных обходиться без женщин даже не год, а всю жизнь? Вот и я не встречал. Братьям не нужны были женщины, потому что у них были мальчики. Мы. А я, на свою беду, был хорошенький, как ангел. – Он поморщился. – Впрочем, если бы я был страшен, как болотная жаба, ничего не изменилось бы, в лицо можно и не смотреть. Я смотрю, ты в ужасе? А это, между тем, очень распространено в местах, где мужчины лишены женского общества. Я их даже не виню. Я виню тех, кто придумал это правило – не прикасаться к женщинам, отлично понимая, что его будут нарушать. Впервые меня наградили, когда мне исполнилось девять лет. Последующие три года награждали регулярно. Не только меня, всех.

– А убежать?

Илем горько умехнулся.

– Убежать? Куда? Тизирцы очень чадолюбивые, всех бездомных детей непременно определяли в приюты. Как думаешь, далеко убежит мальчик без единого диггета в кармане, да еще одетый в синюю куртку воспитанника храма? Но убегали. Я помню четыре побега. Троих вернули, а четвертый, подозреваю, сам сгинул где-то. Из этих троих двое покончили с собой, третий сошел с ума.

– И никто ничего…

– Несчастный случай. Бедный ребенок сорвался с галереи, бедный ребенок подхватил воспаление легких. Я к побегу готовился полгода. В город нас, в общем, выпускали. Кто-то же должен был жратву для братии закупать, если вдруг пожертвований натурой не хватало. Ну и по поручениям бегали. В один прекрасный день я нашел способ прийти на Дно и пробраться к Днищу. Знаешь, кого так называли? Самого главного подонка. Меня, конечно, поймали раньше, чем я до него дошел, но его приближенных я заинтересовать сумел. Сокровища храма. – Илем снова потянулся, как сытый кот. – Я не только разузнал, где они хранятся, я придумал, как их оттуда забрать. А в благодарность Днище взял меня к себе… ну вроде как усыновил. Стражники не дураки, чтоб просто так на Дно соваться, разве только во время облавы… да только там об облавах узнавали раньше, чем стражники. Днище подобрал мне мамашу. У нее своих было столько, что она со счету сбивалась, а я только числился ее сыном. За пару диггов в месяц. Но если меня останавливали в городе, я ссылался на то, что восьмой сын матушки Вари. Так что с двенадцати лет я обучался уже совсем другим наукам, а к восемнадцати не было вора ловчее, чем Илем Ветер. А в двадцать восемь лопухнулся, как последний деревенский дурачок, и мало того что остался без руки, так еще и вляпался в миссию по спасению мира. И вампира разозлил… И ведь, знаешь, ничего не помню. Будто он меня и не кусал. Ну что, как тебе история моей жизни? Впечатляет?

История впечатляла. Диль поверил. Зачем бы Илем стал сочинять всякие ужасы, которые сам ужасами не считал? Да и ни один мужчина не стал бы придумывать, как его использовали монахи еще в детстве. Это стыдно и гадко. Даже для бессовестного вора.

Илем ему подмигнул и предложил перебираться в сухое помещение. И то верно, пора. Илем, ворча, пытался вытереться одной рукой, и получалось у него уже ловчее. Боги, даже представить себе невозможно, до чего должно быть тошно молодому мужчине, лишенному правой руки. Да, он уже вполне прилично управлялся и левой, но Диль еще видел растерянность в голубых глазах, когда для самого обыденного дела вдруг требовались обе: начерпать из котелка похлебку можно и одной, но миску приходилось ставить возле самого костра. И ловить на себе взгляды: насмешливый взгляд Бирама или фальшиво-сочувственный Хантела.

На столе их дожидалась еда: рассыпчатая пшеничная каша с курятиной и деревенский деликатес – студень из свиных ножек. Лири заулыбалась, увидев их довольные раскрасневшиеся лица, и Диля кольнуло под сердце. Девочка ничуть не переживала, что несколько часов назад убила человека. Да, разбойника, да, его и следовало убить, да, они нас или мы их… Но девочки не должны убивать. Не должны легко относиться к смерти. Их предназначение – давать жизнь, а не отнимать.

Диль улыбнулся в ответ, никак не показав своих чувств. Бирам принялся издеваться над Илемом, а тот, хотя и сохранял прежнее выражение лица, злился, отвечал язвительно, но хоть в драку не лез. Впрочем, он никогда в драку не лез. Его оружие – язык. Так ранит, что даже вампира трясти от ярости начинает.

Франк не обращал внимания на их перепалку. Вообще. Не призывал к порядку, не велел заткнуться, говорил негромко с Каем о каких-то особенностях каких-то мечей. Хантел подсел поближе, положил себе на тарелку еще студня и извиняющимся голосом сказал:

– Люблю с детства. У меня даже кличка была Студень. Я когда вырос, врал, что, мол, врагов замораживаю… никто не верил. Мне никто никогда не верил. А я правда умею драться, ты же видел.

– Нет, – смущенно ответил Диль. – Я вообще ничего не понял. Кричали, кровь брызгала, все дрались… кроме меня.

– Ну да, – немножко свысока кивнул Хантел, – ты испугался. Бывает.

Диль, конечно, отрицать не стал. Испугался. Но бой был таким коротким, что он и правда не рассмотрел, кто и с каким успехом дрался. Только Ори запомнился. Топор летал в его руке… и не сверкал на солнце, потому что лезвие все было в крови.

Пропал аппетит. Впрочем, поесть Диль уже успел.

– Я не воин. Не было нужды уметь… Вы торговец, а с меня и взять нечего.

– Диль, да хватит уж, – неожиданно попросил Хантел. – Знаю я праведных варнельцев, ну так я ж не какой-то высокородный, я обычный торговец. Давай уж на «ты», а то неловко, правда. Чего ты всем выкаешь-то? Одно дело делать приходится. Не умеешь драться – ну и не надо, мы умеем. Зато я не умею так, как ты… видел я, как ты упражняешься. До чего красиво… Твое тело тебя слушается так, как мое не будет слушаться никогда.

Не понравилось что-то в его тоне не только Дилю, но и Илему. Нет, не в тоне. Взгляд. Масляный взгляд. О боги, неужели на него и сейчас еще может кто-то позариться.

– Лапы протянешь – отрежу, – пообещал Илем. Хантел прикинулся, что не понимает, начал оправдываться, а Диль не слушал. Вспомнилось, как смотрел на него Аури. Никогда Диль не встречал подобного взгляда. Аури смотрел ласково, нежно… да, с желанием, но… Аури любил его душу и сумел отказаться от его тела. И за это Диль был ему тем более благодарен.

Илем после бани чувствовал себя куда лучше, хотя сесть верхом не рискнул, но в коляске уже не лежал, а сидел, а рядом с ним развалился Франк, потому что Лири отказалась наотрез. Неудивительно, потому что взаимная неприязнь вора и принцессы была едва ли не больше, чем вора и ученого. Почему люди не хотят сосуществовать? Это ведь не трудно, достаточно слегка сдержать свои чувства и вспомнить о том, что и другой тоже имеет право на свои. Глупо же все время ссориться, тем более что им суждено провести рядом боги знают сколько времени. Почему Кай может вести себя разумно, а Бирам нет? почему Диль может, а Лири нет? Правда, она не настолько невыносима, как вор и ученый, но тоже ведь капризничает. Никогда этого не делала, когда была мальчишкой – спутником акробата, а став принцессой…

А сам Диль, каким-то чудом обретя высокое положение, изменился бы? Стал бы надменным или грубым? Никогда не узнаешь, что с тобой случится, пока оно не случится. Никогда не знаешь, как поведешь себя в каком-то случае, пока этот случай не придет. Но Дилю думалось, что он не стал бы унижать людей. Вряд ли сумел бы забыть, как унижали его самого. Он, конечно, привык к смирению, но никакое смирение память не укорачивает. Он не смог бы бросить в акробата кусок навоза. И камень не смог бы. Всякий человек имеет право на нормальное обхождение. Это было законом в Ванрелле. Высокородные не замечали низших, это правда, но если вдруг приходилось, были вполне терпеливы и умеренны. Низшие относились к высокородным с почтением, но без подобострастия. Каждый знал свое место, вот и все. Диля вполне устраивала такая система, даже спустя много лет он так и не смог принять сердцем другие отношения между людьми.

Диль поравнялся с коляской. Илем приставал к Франку с расспросами, что ж такое за ними гналось, а Франк раздраженно велел радоваться, что не догнало, а так какая разница, что именно это было. Илем подмигнул Дилю и взялся выспрашивать о миссии, интересоваться что да почему. Франк печально посмотрел на Диля и тоже вдруг подмигнул. Это смутило, и Диль пришпорил своего мерина. Как быстро привык – своего…

До города добрались без особенных приключений, однажды их остановил патруль – большой отряд мрачных, закованных в железо мужчин, но Франк как-то сумел от них отговориться, показал какой-то знак.

А город был как город. Большой, шумный – он стоял на реке, и у огромной пристани все время швартовались то небольшие суда, то баржи. Франк задумчиво посмотрел на эту сутолоку, и Диль заподозрил, что некоторую часть пути им придется проделать по воде. Интересно, не встретится ли на этом пути море… Диль на море бывал три раза, дважды – еще с цирком, один раз решил добраться сам, понадеялся еще раз пережить ощущение восторга перед бесконечной синевой, но не пережил. Словно все большие чувства выгорели и остались лишь мелкие радости: поел сытно, выспался под крышей, в бане погрелся… Опавший лист.

Франк, категорически приказав носа не высовывать из гостиницы, исчез по своим таинственным делам. Он снял большой номер из трех комнат с настоящей ванной. Сначала все были заняты тем, что приводили себя в порядок, потом ели, потом Лири заперлась в комнатке, отведенной ей (Илем не удержался от хамских реплик), Бирам уткнулся в книгу, Кай и Ори увлеченно точили свое оружие, а Илем взялся играть в камни с Хантелом. Жульничает ведь.

Диль наблюдал за игрой, не обращая внимания на визг точильного камня. Илем недовольно морщился, а Бирам раза два потребовал прекратить. Ори удивился: а если опять кто нападет, тупым топором отбиваться? – и продолжил мерно водить камнем вдоль лезвия. Тогда Бирам решительно захлопнул книгу и направился к дверям. Кай попробовал его удержать, но вампир только отмахнулся: никакой Франк ему не указ – и захлопнул дверь громче, чем следовало. «Ну дурра-а-ак, – восторженно протянул Ори, – а еще ученый называется».

Франк вернулся заполночь. Кроватей на всех не хватало, и Диль, разумеется, улегся на полу рядом с Ори, хотя Кай и пытался уступить кому-то из них постель. Ори кротко сообщил, что все равно не поместится, а Диль только плечами пожал, зачем, мол, я и на полу отлично высплюсь. Франк споткнулся о ногу Ори, выругался сквозь зубы, извинился и ушел в комнату, где спал Хантел. Утром он спросил, где Бирам, но почти не рассердился. Только покачал головой и сказал весомо:

– Миссия уже началась. Нам нельзя разлучаться, нельзя расходиться дальше, чем на десяток лиг. Просто поверьте. С отставшим необязательно произойдет несчастный случай, на него необязательно нападут враги, но долго он не проживет. Начав, вернуться уже нельзя. Теперь просто придется дойти до Серых гор.

– Бирам, я думаю, просто пошел развеяться, – предположил Кай. – Он ведь это знает. Просто имеет дурную привычку настаивать на своем, даже когда это совершенно ненужно. Вернется.

– Мы отправляемся вечером и ждать его не станем, – отрезал Франк. – Сейчас можно пойти… развеяться, но к обеду чтоб все были на месте. И старайтесь не гулять поодиночке. Даже в бордель – вдвоем.

– Так мы все-таки можем разлучаться? – удивилась Лири.

– Ненадолго. В больших городах это сравнительно безопасно. В миссию стараются не впутывать посторонних, потому препятствия встречаются в основном в пути. Можешь побродить по магазинам, если хочешь, или сходить на ярмарку. Я даже готов составить тебе компанию, потому что, прости за откровенность, про бордель я сказал вполне серьезно.

Лири даже не покраснела.

– Я не люблю ходить по магазинам, так что посижу здесь. А ты можешь отправляться в бордель. Только один к девке не заходи, а то вдруг для тебя сделают исключение, и мы останемся без проводника.

Франк хмыкнул.

– Меня очень трудно убить, девочка. И очень трудно застать врасплох. Проводника тоже не выбирают… просто так.

– А мне нравится мысль о борделе! – объявил Илем. – Только туда без денег не пускают.

Франк высыпал на стол целую кучу серебра. У него и правда бездонный кошель. Илем сгреб с полдесятка монет и за руку потащил Диля к двери, приговаривая:

– Пошли, принцесску пусть проводник пасет, если боится такую ценность одну оставлять, а мы мужчины нестарые, нам это надо, мало ли чего. Меня-то на принцессины кости и через год воздержания не потянет, но мало ли как оно сложится.

– Зачем ты ее дразнишь? – спросил Диль уже за дверью. Илем удивился:

– А чтоб не зазнавалась. Почему я должен ее уважать?

– А почему нет?

– О боги, да за что, Диль?

Диль не нашелся, что ответить. И зачем? Человек взрослый, если до сих пор не понял, что женщин надо уважать, то никогда и не поймет. Аури научил Диля принимать людей такими, какие они есть. Любить-то ведь вовсе не обязательно.

Илем потащил его в квартал забав, и Диль, немного смутившись, подумал, что вор не так уж и неправ. Женщины у него не было уже очень давно.

Но к обеду, как и было велено, они вернулись. Илем хоть и строптив, но неглуп, так что из комнаты девки вышел вовремя. Диль его ждал не больше четверти часа. Девушка ему досталась славная, есть такие и среди продажных – мягкие, добрые, какие-то домашние, а что не писаная красавица, так это кажется важным только в юности.

Против ожидания, Илем не говорил скабрезностей, спросил коротко: «Ну как?» – и кивнул, поймав улыбку Диля. По дороге он купил в лавке сладких крендельков, каких Диль не ел с детства, потом вернулся, купил еще кулек и подмигнул: утешение для принцессы.

Бирама не было. Франк отнесся к этому весьма равнодушно, заплатил за обед и припасы и велел седлать лошадей. Коляску он, оказывается, успел продать, и Хантел уверял, что очень даже выгодно. Илем ничуть не расстроился, чувствовал он себя уже неплохо, так что лихо взлетел в седло. Диль обратил внимание, что правый рукав его куртки зашит внизу. Лири. Кто ж еще. Чем обматывать культю тряпками, проще так. Лири похрустывала крендельками и выглядела удовлетворенной. Наверное, ей казалось, что своим великодушным поступком она подняла себя выше Илема. Собственно, так оно и было, и Илем это понимал. Небось потому крендельки и купил.

Через город они ехали вроде и вместе, вроде и поврозь. Рядом с Лири держался Кай, так что Диль довольствовался ничуть не раздражавшим его обществом Илема. Похоже, рядом с вором он опять научится болтать, а не только слушать. Илем ухитрялся вытянуть из него такие подробности, каких и Франк не знал.

Когда проезжали мимо лобного места, Франк призывно поднял руку. Он решил посмотреть на казнь? Зачем?

Глашатай как раз зачитал приговор. Заезжий вампир пойман на месте охоты без лицензии, оказал сопротивление, убил стражника и потому приговаривается к смертной казни через сожжение. Лицо Бирама Крадена не было таким высокомерным, как обычно. К тому же и синяки мешали – разукрасили его при аресте крепко. И после ареста добавили. Стражники не прощают, когда убивают их брата.

Взгляд Бирама остановился на Франке. А тот равнодушно наблюдал, как вампира приковывают к столбу, обложенному вязанками хвороста. Ветки фирри. Мгновенно занимаются страшным жаром, для костра не годятся, потому что прогорают быстро.

Для обычного костра. Картошку печь или кашу варить. Жечь вампира – в самый раз.

– Франк, – сказал он, впервые назвав проводника по имени, – неужели вы ничего не сделаете?

– Он потерял мою защиту, – обронил Франк.

– Ага, – хмыкнул Илем, – а то ты мог бы его прямо с костра снять.

– Легко.

Диль поверил. И, главное, поверил Илем. Мог бы.

– Франк…

– Хватит, Диль.

Больше возражать и просить не хотелось, потому что Франк говорил тем самым особым голосом, каким требовал освобождения из тюрьмы. И что, для закрепления урока он хочет, чтобы Лири видела казнь? Да еще такую жестокую?

Нет. Когда палач с пылающим факелом неторопливо отправился к костру, Франк снова поднял руку и выбросил ее вперед и вправо. Кай повернул коня первым. Диль растерялся. Очень растерялся. Он чувствовал себя так, словно лично сопроводил вампира на казнь. Пусть неприятный, пусть жестокий, пусть думал только о себе, но спутник же, избран для миссии и уж всяко лучше подходит для нее, чем Диль.

Но он ехал за предводителем и боялся не только сказать что-то, но даже и оглянуться. Они свернули за угол, когда Бирам закричал. Диль закрыл глаза. Боги, такой смерти никто не заслужил.

– А мне его почему-то совсем не жалко, – насмешливо бросил Илем. – Эй, кукла, чего такая бледная, словно из тебя вампир всю кровь высосал?

Лири даже не посмотрела в его сторону. И не оглянулась. Похоже, все усвоили урок: приказы Франка следует исполнять безоговорочно.

 

* * *

Неожиданно выпал снег. То есть не то чтоб совсем неожиданно, зимой это дело вроде как и нормальное, но здешние края, по словам Франка, были теплые, да и направлялись они на юг. Франк, однако, останавливаться не стал, наоборот, велел торопиться. Опасался, что дорогу заметет.

Впервые Диль был так тепло одет зимой. О плаще на меху он даже никогда и не мечтал, а что сапоги на меху бывают, и не догадывался. Лицо можно было прикрыть шарфом, да не простым, а из шерсти тонкорунных грикенов, мягким да длинным, на руках красовались толстые вязаные перчатки. Диль вообще не ощущал холода.

Путешествие им предстояло долгое. Когда Диль спросил, сколько времени оно может занять, Франк пожал плечами и бросил: «Года два, может, меньше». Диль был потрясен, и над этим, конечно, вдосталь поиздевался Илем. Видно, мол, что в школе ты больше акробатикой занимался, чем географией. Оказалось, что Серый хребет лежал очень далеко, и чтобы до него добраться, следовало пересечь две горные цепи.

О Бираме не заговаривали. Не хотелось. Но Диль думал о нем нередко. Он не особенно жалел вампира, отлично понимая, что тот сам виноват. Но получалось, что только после этой нелепой смерти Диль осознал, насколько же все серьезно. Франк дал им понять… собственно, сразу всё. Кто здесь командует, кто решает чужие судьбы… Лишаться его защиты не хотелось. Тем более что он действительно в одиночку вытаскивал их из нескольких неприятных положений. То ли он обладал реальной властью – но почему эта власть распространялась даже на две противоборствующие стороны в маленькой междоусобице, прямо посередине которой им довелось ехать, и обе стороны сначала принимали их за шпионов и норовили поймать и повесить, а потом завербовать в свои ряды. Доводилось им и подраться… то есть Диль снова смотрел, как его товарищи бьются с врагами, даже Лири бойко палила из своего арбалета, а он так и стоял с открытым ртом… и закрытыми глазами. Как увидел, какие просеки прорубает в рядах нападающих огромный топор Ори, так и зажмурился, пока Илем не постучал его пальцем по лбу и не сообщил, что все кончилось. Стыдно было неимоверно, но почему-то никто не укорял его даже взглядом. Франк хлопнул по плечу: «Ничего, время придет, и ты за оружие возьмешься», а Ори добавил: «Молодец, под ногами не путаешься». Великое достоинство – не путаться под ногами. Кай промолчал, но тепло улыбнулся. Илем уверенно сказал: «В угол зажмут, сообразишь за какой конец ножа держаться».

Оказалось, что препятствуют им не только люди, но и настоящие чудовища. Диль всю жизнь провел в дороге, но не предполагал, что такие твари существуют на свете. Огромная, похожая одновременно на корову и на жабу, уродина со скорпионьим хвостом поджидала их посреди дороги. Франк заорал: «Лири, Кай, стреляйте!», и Кай мгновенно сдернул с плеча лук, Лири торопливо крутило колесико арбалета, а чудище, плюхая пузом по дороге, медленно двигалось на них. «В глаза бейте!» – завопил Франк, но тут у Кая топнула тетива, стегнув его по лицу – как еще глаз не вышибла, а у Лири так тряслись руки, что она никак не могла попасть. Ори поудобнее перехватил рукоять меча. И тут до Диля дошло, что у него целых четыре метательных ножа, тяжелых, удобных, отлично сбалансированных, а тварь эта никак уж не человек, и через секунду все четыре ножа были там, где и должны были быть: по паре в каждый глаз. Тварь издала скрежещущий звук… и сдохла.

Франк ошеломленно смотрел на Диля, и он немедленно растерялся, испугался задним числом, затряслись руки не хуже, чем у Лири, а Ори восторженно присвистнул: «Ну и меткость!»

Диль, вспоминая о своей прежней жизни, удивлялся: казалось, это было так давно, хотя минуло всего четыре месяца с того дня, когда на усталом акробате в штопаном трико впервые остановился неприятный взгляд Франка.

И все стало иначе.

И ничего не изменилось. Разве что раньше он шел куда глаза глядят, ни о чем не думая, не имея ни цели, ни желания эту цель обрести. Сейчас он идет, куда велят, ни о чем не думая, потому что за него это делают другие, а далекую цель своей не считает. Лист, несомый ветром. Ветром по имени Франк.

Дорога не была трудна сама по себе. И Дилю бы она нравилось, не будь она полита кровью. Вся его душа восставала против необходимости проливать кровь. Его злило, что девочка Лири делает это так легко… злило и печалило. Неудивительно, что он не рассмотрел этого свойства в Денни, он вообще не особенно хорошо разбирался в людях. Где уж научиться, если ты всегда один. Где уж обрести мужество, если тебе некого защищать, а на самого тебя никто даже не покушается, потому что никчемен ты и никому не нужен. Вот и живешь даже не человеком. Никем и ничем. Придорожной травой.

И жить по большому счету действительно не хочется.

Франк сейчас уделял ему не больше времени, чем кому-то другому. Тоже понятно, в первые же недели выпотрошил его душу, растряс, чтоб складочки разгладились, разглядел повнимательнее и аккуратно, не повредив, назад засунул. Что-то ведь и увидел, потому что относился хорошо, по-доброму, не сердился, что такой трус в спасители мира затесался, ничего, говорил, и без тебя есть кому мечом помахать. И никто не сердился. Может, только Хантел.

Несколько раз Диль устраивал для них представление. Пригодилось и штопаное трико, припрятанное Лири среди своих вещей. Хоть какой-то прок, хоть развлечь немного.

Лири теперь приставала к нему меньше, не теребила каждую минуту и уж тем более не трещала без умолку. Она все больше и больше становилась принцессой. Не высокомерной, нет. Вероятно, она все в большей степени осознавала свою ответственность и свою роль в миссии. И превращалась в чудовище пострашнее жабокоровы, когда ее совсем уж доставал Илем. А Илем своей резкой неприязни и не скрывал, как не скрывал своей приязни к Дилю. Казалось бы, именно Дилю надлежало недолюбливать принцесс, однако нет, он никоим образом Дели не винил, хотя она и прибыла на казнь и словом не обмолвилась, что вешают вовсе не того человека. Виноват был только Дильмар Ванрел, и никто другой.

 

* * *

На перекрестке прибился к ним мальчишка лет двенадцати, худенький, бледный, с лютней за спиной, попросил разрешения дойти до города. И Франк, придирчиво его оглядев, разрешил. Ну какой вред может быть от ребенка? Яду в котелок насыпать? Так за котелком и присматривать можно. На ночь они поставили палатки – ну чего бы не путешествовать зимой, когда тепло одет и имеешь прочную теплую палатку? – и разожгли костер. Наевшись похлебки с сухарями, мальчик разомлел, раскраснелся, с удовольствием слопал пряник – у Ори вечно находились то пряники, то крендельки, то даже конфеты, любил он сладкое.

Был от поводырем слепого лютниста, да умер старик пару недель назад, сильно простудился и умер, вот мальчик и шел в город, надеясь пристроиться там, работы он не боялся, а если что, так можно и в храмовый приют, там, говорят, кормят да обучают, так и человеком станешь. Илем ухмыльнулся, но ничего не сказал.

Возле костра было тепло и уютно. Мальчик предложил спеть, и, конечно, никто не отказался. Он потрогал струны лютни, прокашлялся для солидности и нежным детским голосом запел старую грустную балладу о девочке-кувшинке. Диль словно окунулся в юность. Правда, эту балладу пела девушка, эквилибристка Телли, но голосок был такой же чистый и ясный. Диль смотрел на игру огня в костре и почти ощущал присутствие Аури, а голос мальчика пел уже без слов, что-то другое, невыразимо печальное и прекрасное…

– Встать! – заорал вдруг Франк. Нехотя поднял голову Кай, а Диль подумал: ну зачем, что такое ему опять понадобилось, ведь так хорошо…

Франк отвесил крепчайшую затрещину Ори, пинком опрокинул Илема чуть не в огонь, изо всех сил встряхнул за шиворот Лири. Мальчик продолжал петь, и Франк, выхватив меч, снес ему голову. Диль вздрогнул, даже не ужаснувшись. Это было слишком невероятно. Франк, каким его знал Диль, не мог убить ребенка.

Франк заглянул ему в глаза и облегченно вздохнул.

– Слава потерянным, ты в порядке.

– Что ты наделал? – ахнула Лири. Не оборачиваясь, Франк бросил:

– А ты на него посмотри внимательно, не побрезгуй.

– Ой, – раздалось через секунду, – что это?

– Лютен, – сообщил Франк, заглядывая в глаза уже Хантелу. А тот не шевелился, так и смотрел в огонь и даже не моргал. – Кай, раскали кинжал, пожалуйста. Надо привести в чувство Хантела.

Диль оцепенело таращился на обезглавленное тело, из которого почему-то не била струя крови. То есть кровь, само собой, была – вытекала вялой струйкой, как из порезанного пальца. И плоть была вялая и серая.

– Ну я и идиот, – посетовал Франк, – лютину не услышал… Можете от души меня напинать и надавать по шее. Успокойся, Диль. Это… как бы сказать… морок. Лютина – околдовывающая песня. Услышав ее, человек больше ничего не хочет, только слушать ее снова и снова.

– А морок кормится жизненными силами? – замирающим от ужаса голосом спросила Лири.

– Если б так… Мальчик, похоже, подхватил лютину от своего слепца. Поющий… поющий уже не жив, хотя и не мертв. Он становится лютеном – носителем. Готово, Кай? Давай сюда.

Он взял у эльфа раскаленный клинок и прижал к руке Хантела. А у того даже зрачки не расширились, словно и не почувствовал. Франк сел рядом и раздосадовано сказал:

– Да… влипли.

– А объяснить? – обрел голос Илем. – Он теперь навсегда так?

– Нет. Придет в себя.

– И станет лютеном?

– Нет, для этого песню надо слушать долго и многократно. Но лютина что-то вкладывает в душу. Какую-то задачу. И я не знаю, какую именно.

– Поубивать нас? – озаботился Ори. Франк пожал плечами.

– Сказал же – не знаю. Может, приказ кормить бродячих кошек, может, стать монахом одиноких душ. Может, поубивать нас. Через несколько часов он очнется… но не будет знать, что случилось.

– Присматривать станем. Поди ж справимся, ежели вместе.

– С обретшим силу лютена – вряд ли.

Стало тихо. Потрескивали ветки в костре да фыркали и топтались лошади.

– Что ты предлагаешь? – спросила Лири. – Убить его заранее? Но так же нельзя, Франк. Он наш товарищ, он прошел с нами сотни лиг и не подводил, а ты хочешь его убить? Даже если в нем заложен приказ кормить бродячих кошек?

Франк неопределенно повел головой и не ответил. Кай вздохнул:

– Нельзя убивать человека, потому что он может что-то совершить, причем ты не знаешь, что именно.

– Вообще-то да, – согласился Ори. – Нехорошо. Неправильно.

Возникла тягостная пауза. Франк сумрачно хмурился, но не возражал, и Дилю стало легче.

Они молчали и смотрели то на торговца, то на проводника. Ждали, когда он очнется, но глаза Хантела так и оставались стеклянными

– Вообще-то, если учитывать, что нам чинят препятствия, я подозреваю, что приказ будет не касательно кошек, – уныло сообщил Франк. – Но ручаться не могу. Демоны знают, что вложено в лютину.

– Нельзя, – покачал головой Кай. – И ты сам это понимаешь. Подождем, потом будем настороже. Мы ведь тоже… не дети. Я понимаю, что сила одержимого лютиной велика, но неужели мы втроем не одолеем? Простите, Диль и Илем, обидеть вас я не хочу…

Какое там обидеть. Илем только усмехнулся, а Диль даже этого делать не стал. Конечно, только трое. Три воина, три защитника. И бесполезная обуза, способная только покувыркаться на утеху усталым спутникам.

– А я о таком и не слышала, – вздохнула Лири. – Они редко встречаются?

– Чрезвычайно редко. Никто толком и не знает, что же такое лютен. Я склонен предполагать, что это заблудившийся демон. Или сбежавший демон. Шляется по земле и вкладывает певцам в уста грустные песенки, внушающие людям разные мысли. Никогда не угадать, какие же именно. Путаница по всех книгах. Где-то говорят, что носитель песни становится лютеном, где-то – что он только распространяет ее, а сам лютен таится где-то и наблюдает, где-то – что просто сам петь не может, вот и слушает, а человеческое ухо в демонским песням непривычное, вот и воспринимает не саму мелодию, а то, что сам лютен думал, когда ее сочинял.

– Демоны же злые, – удивился Ори, – с чего бы они думали кошек кормить.

– Сказки это, Ори. Демоны не злые. Просто они слишком не похожи на всех нас, они живут… немножко в другом мире, и тут уже туча теорий. Кто про подземный мир говорит, кто про разницу во времени… в общем, нет у них цели уничтожить гуманоидов. Разве что каких-то конкретных, ну так у кого из нас такой цели не возникает порой…

– А это чего – гуманоиды?

– Это мы. Люди, орки, эльфы, вампиры – все, кто имеет подобный облик.

– И русалки?

– Да. Есть и другие расы, совсем не похожие на нас.

– Вроде кармелей.

– Да, Кай. Демонов мало, они попадают в наш мир чаще всего по воле чокнутых магов или случайно. Они сильнее любого гуманоида, считаются бессмертными, то есть их можно изгнать, но нельзя убить. Я толком не знаю, да и какая разница, если он тебе больше не мешает.

–А ты прежде видел одержимых лютиной?

– Видел. Потому и не знаю, чего ожидать. Только один стал убийцей.

Илем зашел за спину Хантела и одним движением перерезал ему горло. Вот сейчас кровь брызнула тугой струей прямо в костер. Огонь недовольно зашипел.

– Вы продолжайте, продолжайте, – разрешил вор, вытирая нож о снег. Алый снег. Наверное, алый, потому что в темноте кровь казалась черной. – Решайте моральные проблемы, чего можно, а чего нельзя. А я моралью не отягощен. И вполне способен обезопасить свою задницу заранее. И ваши, между прочим, тоже.

Лири смотрела на него с ужасом. Ори открывал и закрывал рот, но так ничего и не говорил. Кай осуждающе покачал головой. Диль потерял дар речи, а Франк, как ему показалось, слегка вздохнул. С облегчением.

– Ну чего уставились? – мило улыбнулся вор. – Можете меня следом за ним отправить, но не разумнее ли оставить живым, потому что прок от меня какой-никакой да будет… вдруг какой замок вскрыть понадобится. Ведь не просто же так собирают именно такую компанию, а, Франк?

– Наверняка понадобится, – кивнул Франк, – но у нас случай особый… Даер с тобой опоздал на несколько дней.

Илем улыбнулся еще очаровательнее. И впрямь хорош как ангел.

– А я, видишь ли, левша. Старался этого не афишировать, научился и правой владеть неплохо… но вот с замками работаю только левой.

Франк выглядел потрясенным и даже растерянным.

– Однако, – только и вымолвил он.

– Дык чего… делать-то?

– Закопать, – удивился Илем, – причем обоих. Вот тут я не помощник, лопату в руках с детства не держал, а уж одной левой и точно не сумею. Вот Диля припахать надо, авось рот закроет, когда работать начнет.

– У нас нет лопаты, – расстроено сказал Ори. – Придется просто подальше в лес оттащить да снегом присыпать. Волки сожрут… нехорошо.

– Топором копай, – фыркнул Илем, сильно обидев орка. Ори заворчал, нахмурился, но ссориться не стал, подхватил оба тела и, пачкаясь в крови, понес в сторону леса. Диль оцепенело наблюдал за ним. Принцесса прислонилась к его плечу, словно враз лишилась сил, и так и не сводила глаз с вора. А он, тихонько ругаясь, пытался налить себе еще чаю. Франк неопределенно повел головой, странно медленно, будто и на себя не похож; движения в него всегда были очень быстрые, неожиданные, как у птицы или ящерицы. Что он подумал, чем был больше раздосадован: тем, что Илем убил Хантела, или тем, что для вора это было не труднее, чем комара прихлопнуть… Не в бою убил.

– Да ладно, Диль, – примирительно начал Илем, – мог бы догадаться, что мне не впервой. Я не убийца, конечно… не профессиональный убийца. Но моя совесть осталась в храме, так что не смотри так потрясенно. Иногда проблемы стоит решать радикально.

Диль не знал, что означает слово «радикально», но догадаться оказалось нетрудно. Совсем нетрудно. Он не мог прийти в себя. Холодно не было, но его пробирала дрожь, да и Лири трясло не от мороза.

– Да ладно, – уже совсем другим тоном бросил Илем: холодно, жестко, – я понимаю, что наши барышни расстроены, но ты, Франк, и даже ты, Кай, отлично понимаете, что я прав. Не в нашем положении рассуждать о неприкосновенности чьей-то жизни, верно?

– Ты оправдываешься, что ли? – спросил Франк. Илем очень удивился. Действительно удивился.

– Боги, да за что? А ты меня осудить решил? О Бираме напомнить? Посмотрел, как он горит, и поехал себе мир спасать, да? Только тебе положено вершить чьи-то судьбы? Ты из какого пантеона, дружище? Не потерянный часом?

Франк не был смущен. Его смуглое узкое лицо было строгим и сосредоточенным.

– Я не сужу. Просто узнал о тебе слишком много нового.

– Боишься, что я и тебя в расход пущу?

– Это вряд ли. Ты не дурак.

– Смешно. Нет, ну правда. Ясен пень, Диль в шоке, да принцесска в обмороке… хотя это как раз странно. Я понимаю простачка Ори, понимаю Кая с его возвышенными принципами. Но ты-то? Зная репутацию Ветра, быть насколько потрясенным? Несерьезно, честное слово.

– Я несколько иначе оценивал твою репутацию, – туманно объяснил Франк. – Все. Заканчиваем посиделки, пора спать. Марш по палаткам, я дождусь Ори.

В палатках они размещались по трое. Когда Франку надоело, что Лири постоянно цапается с Илемом, он попросил Кая поменяться с вором, и теперь царила почти благодать. Кай и Диль ложились по краям, Лири – в середине, чтобы ей было потеплее, а на реплики Илема насчет полной безопасности для ее невинности в такой компании можно не обращать внимания.

Принцесса, слава потерянным, наконец перестала стремиться к абсолютной самостоятельности, и помощь принимала, и свое немножко привилегированное положение не оспаривала. И всем стало легче. Ну очевидно же, что она меньше всех приспособлена к тяготам пути… и явно нужна Франку больше всех.

Дилю не спалось. И Кай порой вздыхал, и Лири крутилась на месте, и в конце концов не выдержала:

– Ну как так можно, Диль? – услышал он ее жаркий шепот. – У нас миссия… чрезвычайно важная. Громко звучит, но нам действительно мир спасать. Неужели трудно это осознать и вести себя по-человечески? Вот Бирам погиб, с одной стороны, от собственной глупости. Ну что ему стоило довольствоваться свиной кровью, зачем пошел на эту дурацкую охоту? А с другой стороны, Илем прав: Франк вершит наши судьбы. Почему он даже не попытался спасти Бирама, ведь он же нам очень пригодился бы – сильный, быстрый, ловкий… Франк же нам продемонстрировал, что будет с ослушниками!

– Зато все остальные хорошо усвоили урок, – так же шепотом ответил Диль.

– Да кто усвоил – ты? Урок был больше для Илема, а ему все как с утки вода.

– С гуся, – машинально поправил Диль. Все чувствовали себя неловко, когда вынуждены были повернуться спиной к последнему взгляду Бирама. Кроме Илема.

Кай делал вид, что крепко спит и ничего не слышит.

– Мы справимся, Диль? Как ты думаешь?

– Франк уверен…

– А ты?

Что он мог сказать?

 

* * *

Какое-то время Ори не то чтоб сторонился Илема, но старался держаться поближе к Дилю или Каю, а вору вроде и все равно было, так и ехал, с любопытством оглядываясь по сторонам, иногда, по примеру орка, насвистывал что-то, но заметно менее мелодично, приставал с разговорами к Франку… а Франк снова начал приставать с разговорами к Дилю, да и Илема расспрашивал. И однажды вор вспылил:

– Что ты ко мне привязался? Ты втравил меня в эту… миссию, и я иду. Чего ты еще хочешь?

– Знать, с кем я иду, – серьезно произнес Франк.

– Да ты раскопал обо мне все что можно!

– Я раскопал о тебе все, что мне могли рассказать другие. Я знаю, что ты делал, но не знаю почему. Я знаю твои поступки, но не знаю причин. А миссию мне исполнять не с поступками, а с тобой.

Илем только головой покачал.

Было относительно тихо. То есть не гнались за ними ни люди, ни чудовища, и с неделю они наслаждались покоем. Илем пытался высчитывать закономерность: сколько времени проходит от одного препятствия до другого, а Франк только посмеивался и обещал, что дальше будет хуже.

Горы стояли прямо перед ними. Диль полагал, что пересекать такие хребты зимой – самоубийство, но Франк уверял, что здесь удобный перевал и большую часть пути они смогут проделать верхом, а через самые сложные места провести лошадей в поводу. И не обманул. Тропа оказалась достаточно широкой, чтобы ехать парами, для привалов находились удобные расщелины или пещеры. Однажды мимо прогрохотала лавина, и Диль завороженно следил с приличного расстояния, как катится масса снега, снося на своем пути даже скалы. Грохот дополнялся странным воющим звуком, не понравившимся Франку, и он велел держаться настороже. И все же опасности не почуял никто, пока она не встала впереди.

Снежных людей Диль всегда считал выдумкой. Обычные сказочные злодеи, которые годами сидят в своей промерзшей пещере, пуще всего боятся огня и ловят заблудившихся путников. На обед. Или на ужин, как получится. А нет, очередная сказка стала былью, потому что никем иным поднявшиеся сугробы быть не могли. Огромные – на пару голов выше и крупнее здоровенного Ори, заросшие неопрятной пегой шерстью, с ручищами, свисающими до колен, они с аппетитом облизывались совершенно по-собачьи, неторопливо приближаясь к их отряду. Ори усмехнулся и так же неторопливо спешился и вышел вперед. Когда он успел освободить свой громадный топор, Диль не заметил. Кай, уже с луком наготове, замер в седле, как статуя. И не боится, что конь его сбросит. Франк удивленно покачал головой и пробормотал: «Против меня – этих?» Он не считал их серьезными противниками?

– Присмотри за Лири, – вслух обронил проводник. Верно, на что еще годится Диль, как не путаться под ногами. Основное достоинство. А за Лири надо присматривать, потому что она не может стрелять, поскользнулась и сильно растянула руку.

Франк обогнал Ори и очень мирно предложил гигантам убираться с его пути. Они словно и не услышали. Тогда Франк пожал плечами, отступил на пару шагов и кивнул: «Давай, Ори». В ту же секунду Кай выстрелил на разрыв, и стрела пробила грудь одного из снежных людей насквозь. Он опустил лохматую башку, рассмотрел белое оперение и, остановившись, начал выдирать ее, покряхтывая, словно старый дед. Ори выкрикнул что-то на своем языке и взмахнул топором. Пока еще в нем отражалось солнце, но через секунду погасло – лезвие окрасилось кровью.

Гиганты были медлительны и неповоротливы, слишком медлительны, двигались куда медленнее, чем когда только поднялись из снега, словно воздух вокруг них сгустился, спутал им руки и ноги. Диля бросило в жар. Позорище, неужели он и правда годен только на то, чтоб лошадей держать?

Он достал метательные ножи. Это не люди… это людоеды. Это чудовища, враги, которые воспринимают их даже не как противников, а как еду. Очень не хотелось стать котлетой. Очень не хотелось, чтобы из Лири сварили похлебку.

Он выдохнул воздух, на секунду закрыл глаза и представил себе, что впереди – всего лишь мишени, большие соломенные чучела, вроде тех, на каких он тренировался мальчишкой, когда Вилер еще надеялся сделать из маленького Дильмара своего партнера. Не обращать внимания на их живые глаза – и все. Большие куклы. В конце концов он убивал животных. А потом свежевал и ел. Этих же есть не надо, достаточно остановить. Ори и Кай не справятся в одиночку, потому что снег кругом шевелился, и из него поднимались все новые и новые людоеды. Илем отобрал у Лири арбалет и довольно ловко взвел его, уперев в землю, и всадил болт прямо в глаз одному из чудищ. Они не торопятся. Им некуда торопиться, ужин – вот он, суетится… или стоит дурак дураком и ждет, когда его освежуют.

Опомнился он, когда ножи кончились. Жаль, что их всего полдюжины.

Франк стоял, просто скрестив руки на груди, даже меч из ножен не вынул, а вот Илем довольно ловко орудовал своим наследством – коротким мечом Хантела. Даже Диль видел, что мечник он никудышный, зато верткий и быстрый. А гиганты все замедлялись, и наверное, даже Диль сумел бы воткнуть меч в брюхо хотя бы одному из них. Если бы решился. Ори мерно махал топором. Кай танцевал в самой гуще сонных людоедов, но вроде даже не убивал – подрезал поджилки, перерубал руки. Лири, вытаращив глаза, смотрела на Франка.

А монстры все перли. Лошади ржали и метались в узком ущелье, так и подавят своих же. Диль ловко ухватил поводья сразу двух коней, натянул, да так удачно, что взвившийся на дыбы гнедой ударил копытами прямо в голову очередному оживающему сугробу.

И вдруг все кончилось. Франк усмехнулся.

– Ух ты, Диль, молодчага, удержал-таки коняшек.

– Только двух, – виновато признался Диль.

– И я одного, – мрачно проговорила Лири. – И то случайно.

– А чего? Три лошади на шестерых – нормально, – загоготал Ори. – А мне и вовсе привычнее на своих ногах, чем на чужих. Тем более по такой дороге. А чего они такие… ленивые? Жрать не хотели?

– Хотели, – снова усмехнулся Франк.

– Это магия? – прямо спросил Илем. – Ты их затормозил.

– Нет, это не магия. Ну что, двигаем? Ори, Кай – верхом. И не спорить, вы устали. Третья лошадь – Лири. А мы пешком. Впрочем, если ты недоволен, Илем, можешь ехать вместе с Лири.

Диль старался не смотреть по сторонам. От запаха крови тошнило, и он всерьез боялся выкинуть наружу остатки завтрака. Ори протянул ему все шесть ножей. Кровь. Снова кровь. И на лезвиях – Диль знал, что не промахнулся ни разу, и на рукоятках. Ори весь забрызган кровью. Нет, не забрызган – залит. У Кая лицо в крови, но плащ снова чудом сохранил снежную чистоту. Волшебные эльфийские ткани, сделанные так, что не пропускают воду, отталкивают грязь… и кровь.

Диль принял ножи. Надо бы стереть с них кровь… Но Франк раздраженно бросил: «Потом» – и Диль привычно подчинился, подсадил Лири в седло и пошел рядом.

Он убил как минимум четверых. Или шестерых. Он. Убил.

– Это неразумные твари, – мягко сказал Кай сзади. Ори оглянулся, просиял улыбкой и поддержал:

– Ага. Ты бы убил волка, который на тебя нападет? Это еще хуже волков. Они бы нас сварили и слопали.

– А что, неразумные твари не только огня не боятся, но и готовить умеют? – хмыкнул Илем. – Или ты это фигурально, рыцарь? Дескать, ежели хотят нас не просто убить, но и слопать, то в разумности мы им отказываем? Я слышал, что далеко на юге есть племена, которые вполне себе разумные, однако считают за честь поужинать печенью поверженного врага. А почему печенью?

– Сердце жестковато, – очень серьезно объяснил Ори. – Это ты про орков, что ли? Так у нас этого не водится уже давным-давно, а вот в старые времена – да, бывало. Так что будешь меня доставать – съем.

И он захохотал, довольный незатейливой шуткой. Илем сплюнул и одарил его неприятным взглядом, холодным, как здешнее небо.

Они шли до самой темноты, Франк зыркал глазами по сторонам, искал место для ночлега и обнаружил пещеру, неглубокую, с довольно узким входом, кое-как удалось протащить через него лошадей. Их даже расседлать пришлось. Ори решил было пройти прямо, зацепился плечищами, захохотал и повернулся чуть боком, а внутри принялся рассуждать о том, как же удобно оборонять подобное место.

Диля трясло. Он замерз, страшно устал, да и напряжение сказалось. Здесь нет топлива, так что ночь предстоит веселенькая, никакие одеяла не спасут от озноба. Но против ожидания в пещерке оказалось довольно тепло. Вместо горячего чая Франк предложил крепкое вино из своей фляги, и каждый, даже Лири, основательно хлебнул. Через час Диль понял, что не дрожит и решился наконец оттереть ножи. Кай порылся в своем мешке и протянул ему какую-то жесткую тряпку, которая легко убрала замерзшую кровь с лезвий.

– Ты защищался, Диль, – утешающе сказал эльф. – Я понимаю, что тебе претит убивать, но выбора не было.

– Выбор есть всегда, – зябко поежился Илем, пытаясь завернуться в одеяло. – Можно не сопротивляться и стать едой. Чем не выбор? Вполне в характере нашего тихони.

– Дам я тебе когда-нибудь в зубы, – проворчал Ори, – всю оставшуюся жизнь только жиденькую кашку кушать будешь. Ты Бирама вон до чего додразнил, теперь за Диля взялся? Так он из тебя кровь пить не станет. Погоди, сядь, я тебя сейчас упакую.

Он заботливо укутал Илема.

– Да я не со зла, – улыбнулся тот, стуча пока еще целыми зубами. – А Диль и правда тихоня. Слова не скажет, пока не спросишь. А я поговорить люблю. Славно мы тогда в баньке поболтали, правда?

Диль на него не обижался. Особенно после той болтовни в бане. После откровенности Илема.

Диль не раз задумывался о причинах. Они ни друзьями, ни приятелям не были – никто из них; раньше друг друга не знали, если не считать странное знакомство принцессы и бродяги. Все держались несколько обособленно, хотя и беседы у костра шли, и игры в камни, и шуточки… но никогда ничего о прошлом. Для них было только настоящее. Только миссия, словно прежде их не существовало. Были наемник орк и странствующий белый рыцарь, вор и беглая принцесса… и бродячий акробат. Уже не быть ему акробатом. Даже если он выживет. Два года без регулярных упражнений – такое прокатит только в молодости.

Не было их раньше – и не будет потом, когда миссия будет выполнена. Даже если все доберутся. Постоят, наверное, у тех самых гор и разойдутся каждый в свою сторону. Не братья, не друзья, даже не единомышленники.

Горела толстая свеча – единственный источник тепла и света. Фыркали кони, хрупая малой порцией овса – еще на два дня хватит, а там что делать? Франк, правда, говорил, что они уже спускаются, а по ту сторону уже должно быть тепло, но ведь не настолько, чтоб трава росла.

– Почему тут тепло? – сонно пробормотала Лири. – Неужели на такой высоте могут быть горячие источники? Или эта гора – вулкан?

– Тебе интересно или светский разговор поддерживаешь?

Илем тоже согрелся. Зубами не стучал, по крайней мере. Почему его так раздражает Лири? Бирам – понятно, Хантел, в общем, тоже своим нытьем доставал даже терпеливого Диля, но уж Лири чем ему не угодила? Она, конечно, и нос дерет, так очевидно же, что это в ответ на его дерзости да грубости. Диль пытался его урезонивать – бесполезно. «Я, говорит, к принцессам непривычный, все больше шалавы всякие, не с ними же почтительно разговаривать». Ну, Диль был вежлив со всеми, так уж мама воспитала.

Клонило в сон. Он закрыл глаза, чувствуя, как прислоняется к нему Лири, и заснул так крепко, как сам от себя не ожидал. Наверное, привык к опасности, как обещал Франк. И правда, почему в пещере тепло? Не жарко, конечно, но если вот так, прижавшись друг к другу да завернувшись в одеяла…

Утро было мрачное. Небо затянуло тяжелыми тучами, рвавшимися о заснеженные пики. Одно хорошо – снег перестал слепить, а то у всех уже глаза воспалились, стали красными, как у крыс. Кроме Франка. Завтракали на ходу, запивая сухари и сыр холодной водой из фляг. Диль чувствовал себя лучше. Сладкий сон после убийства. Разве это возможно? Или он привык к крови?

При этой мысли затошнило. Не привык. Почему же спал?

– Прости, – обратился к нему тихонько Кай, – я позволил себе помочь тебе заснуть. Мне показалось, тебе это необходимо. Это не убийство, Диль, это наша маленькая война. Помни, что ты сражаешься за правое дело. От тебя зависит спасение мира. От каждого из нас зависит. Поверь в себя, наконец.

Диль проморгался, но так ничего и не сказал. Значит, не все эльфы поголовно маги, но Кай обладает даром? Это неудивительно. Удивительно, что рыцарь верит, будто спасение мира зависит и от Диля. И от Бирама зависело? Но Франк оставил его гореть. Что за дикость – убивать так… что вообще за дикость – убивать. Диль не сумел смириться с тем, что другие легко разбираются с жизнью и смертью. Понятно, что убийцы да насильники заслуживают казни, но простой, легкой, потому что иначе получается, что власть уподобляется им. Нельзя мучить человека перед смертью. То есть любое разумное существо, будь то вампир или орк. Почему именно огонь, а не топор палача, не петля?

Похоже, он произнес это вслух, потому что шагавший рядом Франк ответил:

– Потому что суеверие. Считается, что вампира убить можно лишь серебром или огнем. А серебряных топоров у палачей нет.

– А на самом деле?

– А на самом деле голове все равно, чем ее отрубают. Вампиры очень живучи, и, например, в петле он мог провисеть достаточно долго – у них сильные мышцы, инстинкт заставил бы их напрячься… в общем, тоже не особо гуманно. А без головы никто не живет… то есть из живых. Не пугайся заранее, но некроманты умеют поднимать покойников. Как правило, они довольно медлительны и убить их нетрудно, главное, рубить им голову. Но всяко бывает. Диль, никакие обстоятельства не сделают тебя убийцей. Пойми наконец, у тебя не душа убийцы. Совершенно. Ты защищал. Не только себя, то и своих товарищей. Ты за несколько секунд избавил нас от четверых врагов. Признаюсь, я такую меткость встречал нечасто.

Диль смущенно молчал. Ему было стыдно, что он не может справиться с собой, что не может так же легко относиться к тому, что лишил жизни разумное существо… злое, враждебное, но разумное. Понимал, что иначе нельзя, но не мог себе простить. И не смог бы простить, если бы продолжал стоять столбом и не притронулся к ножам.

Пошел снег. Потом повалил. Видимость была никакая, но Франк продолжал вести свой отряд сквозь сплошную белую пелену. Диль вел за повод лошадь, на которой сидела измученная Лири. Никак заболела, потому что идти ей не пришлось, она так и сидела на своей кобылке. Франк, когда велел всем спешиться, глянул на нее и разрешил остаться в седле.

Даже выносливый Диль уже еле передвигал ноги. Снега навалило выше сапог, а главное, он был сырой и тяжелый, пробиваться через него было трудно. Вымотался Илем, его нежное, почти девичье личико, заострилось и посерело, даже Ори заметно устал, даже Кай, а Франк неутомимо шел вперед, смешно высоко задирая ноги. Пока не нашел очередную теплую пещеру. Волшебную пещеру, потому что в ней обнаружились горючие камни. Они развели сразу два костра, развесили мокрую одежду, наварили похлебки из сушеного мяса и приправ. Диль кормил Лири с ложечки, так она ослабла. Даже Франк выглядел встревоженным. Кай порылся в своем мешке, заварил какие-то травы и заставил девушку выпить полную кружку. Илем посматривал в их сторону, но от шуточек воздерживался. Наверное, потому что Лири сейчас не способна была на них отвечать.

В этой пещере они провели целых два дня. Скормили лошадям последний овес. А ведь если так дело пойдет, придется им кормиться кониной…

Но обошлось. Лири стало лучше, и они тронулись в путь. Оказалось, что перевал позади, через несколько часов кончился снег, а ведь казалось, что он засыпал весь мир. Все повеселели, Ори снова принялся насвистывать, не забывая, однако, бдительно поглядывать по сторонам, а Илем взялся вслух мечтать о мягкой постели, желательно не пустой. Лири возмущенно фыркала, а Диль ничуть не удивился, когда из-за придорожных кустов вдруг полетели стрелы. Первая же убила лошадь Лири, и Диль едва успел подхватить девушку и рухнуть вместе с ней за телом животного. Ори с лихим воплем врубился в кусты, вертя топором с такой скоростью, что в стороны разлетались не только ветки, но, кажется, и чьи-то руки-ноги. Лири торопливо взводила арбалет. Диль вытащил ножи. Заставил себя вытащить ножи. Потерянные боги, вселите в меня душу воина, подарите мне мужество, позвольте защитить хотя бы эту девочку. Дайте мне силы убивать. Научите не бояться чужой смерти.

Два ножа он успел метнуть, не зная, в кого – просто на шевеление в кустах, а потом по голове его ударило внезапно вспухшее солнце, и он потерял сознание.

– Он не умрет? Он правда не умрет? – безостановочно спрашивала Лири. Голос Илема обиженно протянул:

– Ну вот хоть бы раз поинтересовалась, не умру ли я.

– Никто не умрет, – тепло произнес Кай, – оба ранены не только неопасно, но и несерьезно. Диль уже приходит в себя.

Разве? Глаза не открывались, хотя в них посверкивали осколки солнца. Но слышал он отчетливо. Даже в ушах не звенело.

– Не боись, девка… то есть, это, принцесса. От этого не помирают, – бойко забасил Ори. – Ты лучше ему кровь с рожи смой. Пущай снова красивый будет.

– И чего красивого? – удивился Илем. – Человек как человек.

– А без крови красившей, – хохотнул Орк.

На глаза полилась вода, божественно приятная, свежая, и Диль попробовал поймать ее губами. Струйка немедля переместилась к губам, он с наслаждением напился и наконец открыл глаза.

– Ну вот, – не без облегчения вздохнул Франк, – порядок. С боевым крещением тебя, Дильмар Ванрел. Болт скользнул, кусок скальпа оторвал, но ты не переживай, уже назад пришили.

И вот тут пришла боль. Не то чтоб непереносимая или даже очень сильная. Как ни странно, Диль ей обрадовался: и правда, жив, потому что у мертвых ничего не болит.

– Очередное препятствие, – сообщил Франк. – И опять пробились. Теперь не без твоей помощи.

– Я ж говорил, – хихикнул Илем, – как прижмет, сообразит, за какой конец ножа держаться.

– Еще пить хочешь? – нежно спросила Лири. Глаза у нее были заплаканы, слезы на щеках еще не высохли. Как не высохла кровь на лице Ори. Своя? Чужая? С этим орком никогда не разберешь. Диль попил еще немного, а потом сделал несколько глотков из фляги Кая. В голове прояснилось окончательно. Диль попытался сесть, и это получилось. Даже голова не закружилась. Илем сидел на мертвой лошади и, морщась, укачивал искалеченную руку.

– Невезуха, – пожаловался он, – а с другой стороны, как раз везуха, если б левую, совсем плохо. Ну что, башка болит? Внутри или снаружи?

Диль улыбнулся. Стало легко. Живы. Все живы. Погибли только лошади, а пешком идти – не мертвым валяться. Странно. Франк ведь был прав: жить Диль не хотел, но и умирать не стремился. Вот и радость – уцелел. Он потрогал перевязанную голову.

– Ты сейчас идти сможешь? – спросил Франк. – Тут не особенно далеко должен быть поселок и пограничная стража, а в таких местах всегда есть лекари.

– А зачем? – снова фыркнул Илем. – Кай у нас мастер художественной штопки.

– А лекарство купить хотя бы. Обезболивающее, например.

– Обезболивающее? – заинтересовался вор, рассмешив Ори.

Диль встал, и его даже не качнуло. Пустяк. Поверхностно. Просто представить себе, что это всего лишь большая ссадина. На ветку впотьмах налетел.

– Я смогу идти, – сказал он. – Наверное, смогу.

И смог. Это было не труднее, чем терпеть боль в растянутых мышцах во время выступления. Илему приходилось хуже. Он покусывал губы, бережно придерживал раненую руку, но упрямо шел. Правда, Ори избавил его не только от мешка, но даже от меча, объяснив в своем духе: от тебя такого проку все равно не будет, а мне твой ножик в случае чего сгодится. В его лапище меч и правда казался ножиком

Деревня была не так близко, как обещал Франк, добрести до нее удалось только к вечеру, когда уже начало темнеть, зато приняли их как родных. После разговора Франка с командиром пограничников. И лекарь нашелся, и лекарство, после которого Диль спал слаще, чем после магии Кая. И гораздо дольше, потому что лежал на соломенном тюфяке возле очага, укрытый теплым одеялом.

Задерживаться они не стали. Лекарь удостоверился в том, что раны неопасны, перевязал их, долго и выразительно смотрел на ожог в форме трилистника на предплечье Илема – совсем рядом с раной, но ничего не сказал. Диль уже знал, что это клеймо поставили сразу после отсечения руки, чтобы вору не пришло в голову рассказывать о несчастном случае.

Лошадей здесь было мало, а карет или колясок тем более, так что Франк купил телегу и пару не особенно молодых, но довольно резвых лошадок и сразу пустил их рысью. Немилосердно трясло, что не привело в восторг ни Илема, ни Диля, но бежать следом той же рысью им не захотелось. Франк объяснил, что в очередной точке – то есть в городе, названия которого он им не говорил – они смогут отдохнуть, а вот от точки до точки следует добираться с максимально возможной скоростью и бдительностью.

От нечего делать Илем опять начал приставать к нему с расспросами, и Франк терпеливо отвечал, хотя порой ясно было, что он о многом умалчивает. Ори сидел на козлах и, как обычно, насвистывал.

По словам Франка, непреодолимых препятствий не будет. Ничего такого, с чем невозможно справиться. Да, лихие люди, да, чудовища, да, магия тоже, но при должной внимательности, сноровке и организованности со всем этим можно совладать. Илем резонно поинтересовался, почему же тогда не все доходят до цели, а Франк так же резонно ответил, что организованность, сноровка или внимательность не всегда на высоте.

– Почему ты позволил Бираму умереть? – тихо спросила Лири, похоже, не в первый раз. – Почему ты не остановил Илема, ведь ты мог.

Франк не ответил. И даже не посмотрел в ее сторону. Глаза Лири заблестели от слез. Принцесса не привыкла к пренебрежительному отношению. Когда она была мальчишкой Денни, наверняка ведь не обращала внимания, а сейчас, когда все знают о ее происхождении… и правда некрасиво.

– Почему, Франк? – повторил он, не без усилия назвав преводителя по имени. Франк медленно повернул голову. Странно медленно для него.

– А потому что у меня самого кишка тонка убить кого-то заранее, – жестко произнес он. – Потому что для меня главнее мысль, что одержимость могла заключаться в кормлении кошек, а у Илема инстинкт самосохранения куда выше. И это хорошо.

Илем захихикал, а Франк заткнул его жестом.

– Подожди смеяться. Послушай дальше. Я на тебя надеюсь. И я тебя опасаюсь. Одновременно. С одной стороны, человек, ценящий свою жизнь, должен ценить и чужую. С другой стороны, ты слишком легко убил. Неожиданно легко для меня. Вот мне бы хотелось знать почему, и без этих твоих шуточек.

Вор перестал улыбаться, и его лицо сразу перестало было женственно-красивым. Словно два разных человека.

– А потому что Бирама нет. Был бы он, избавил бы меня от необходимости убить заранее. Ты мне скажи, Франк, что важнее – миссия или жизнь кого-то из нас? Молчишь? Именно что миссия. А мне – моя собственная жизнь куда дороже и твоей миссии, и тем более жизни зануды-торгаша. Не хочу постоянно оглядываться, имея за спиной нечто, непонятное даже тебе. Я знаю, чего ожидать от вас всех… даже от тебя. А Хантел неожиданно стал неизвестно кем. Тут народу с тонкой душой и без меня полно, Диля вон до сих пор тошнит, что в чудищ ножики кидал. Давайте уж я буду вашим злодеем.

– Ты не злодей, – вмешался Кай, и даже едкая улыбочка Илема его не остановила. – Ты не так прост, как прикидываешься.

– О боги! Я вовсе не прикидываюсь! И вовсе не прост. Я, наверное, не похож на вора, каким вы все себе воров представляете. Я последний диггет у бедных вдов не отбирал, но только потому, что сам сыт был. Уж поверь мне, белый рыцарь, я вполне способен отнять корку хлеба у нищего, если эта корка мне действительно нужна. А знаете, чем я отличаюсь от других воров?

– Отсутствием страха, – неожиданно для себя сказал Диль. Илем засмеялся.

– Именно. Я разучился бояться еще в детстве. И я знаю, что это ненормально. Я не боюсь смерти, не боюсь жизни, не боюсь убить. Я не знаю, что такое угрызения совести, начисто лишен этических предрассудков и моральных кодексов… рот закрой, принцесса, я еще и не такие слова знаю. Но я – вор. Просто вор, а не замаскированный… кто-то.

– Ты закончил? – сумрачно спросил Франк. – Нового ты ничего не сказал. Ты умен и образован, однако так и не понял, что эта миссия не моя, а ваша. Я только проводник и защитник, могу хоть завтра уйти, если вдруг вы обнаружите способ добраться до Серых гор.

– А не ты должен заштопать эту дырку? – удивился Илем. – Это твоя миссия. А мы – почетный эскорт. Лично я ставлю себе одну задачу – выжить.

– Я тоже. Я тоже ставлю себе задачу, чтобы ты выжил. Я позволил умереть Бираму только для того, чтобы вы все поняли, насколько серьезно я настроен… и насколько серьезно для любого из вас потерять мою защиту. Особенно мне хотелось, чтобы это понял ты. Потому что ты единственный, в ком я не уверен до конца.

Илем лучезарно улыбнулся, но предпочел не отвечать. Франк злился, и это забавляло вора. Забавляло. Диль бы уже под лавку мечтал забраться, если бы кто-то был им настолько недоволен, а этот – хоть бы что. Еще и дразнит.

– Он дразнит вас, – снова встрял он, и снова неожиданно для себя. – Он всех дразнит. Не нужно на него обижаться, просто он… такой.

– Я и не обижаюсь, – проворчал Франк, отворачиваясь. – И Диль, я тебя умоляю, прекрати ты эту почтительность. Я не высокопоставленная персона, я такой же, как и ты. Я твой спутник, твой товарищ, говори мне «ты» в конце концов. Можешь Илему и Каю – говори и мне.

– Он ко мне на «ты» не обращается, – сообщил Кай. – Он ко мне не обращается никак. Мне трудно понять, как может быть настолько сильно вбита подобная почтительность. Я не бывал в Ванрелле. Неужели там все такие.

– Поголовно, – вздохнул Франк. – Илема там просто не могло случиться.

– Это почему? – удивился тот.

– А потому что тебя так часто наказывали бы за непочтительность, что ты долго бы не прожил. Ванрелла – очень структурированное общество, построенное четко по системе пирамиды…

– А где это по другой системе? – хмыкнул Илем. Франк покачал головой.

– Идеальная система. Существует там уже несколько столетий и, в отличие от других государств, основана в том числе и на отсутствии пренебрежения высших к низшим. Таким, как ты, там не выжить.

Диль молча согласился. И пусть в Ванрелле прошло только его детство, он успел повидать довольно много стран с разными обычаями, традициями и законами. И его ванрельское воспитание позволило ему пройти эти страны из конца в конец, не имея особенных проблем. На него чаще всего не обращали внимания, потому что он уступал дорогу, не гнушался поклониться богато одетому самодовольному болвану – ведь думать о некоторых высокопоставленных как о самодовольных болванах воспитание не мешало. Он не был дерзок или груб, не ввязывался в трактирные драки, старался быть понезаметнее – и его не замечали. Что еще надо для счастья бродячему акробату? Он слушал Илема, рассуждавшего о свободе, и искренне его не понимал. Разве свобода заключается в возможности нагрубить или не быть вежливым?

Когда-то давно он услышал от одного старого отшельника, давшего ему кров и скудную пищу в суровую зиму, что все в человеке заложено с детства и как бы потом ни складывалась его жизнь, это и станет определять все поступки. Диль тогда не согласился: вот как раз его-то поступок, переменивший жизнь, никак не связан был с Ванреллой, но спорить не стал. Отшельник был мудр, хотя временами страдал приступами старческого слабоумия, когда считал Диля его внучкой и требовал немедля подмести пол. Диль подметал, и старик успокаивался. Он очень любил порассуждать на самые разные темы, похоже, что долгие годы одиночества не отбили привычку разговаривать. А слушать Диль умел. Наверное, как никто другой. Может, редкие спутники или случайные собеседники потому и относились к нему дружески.

– Почему ты вообще тогда согласился? – выкрикнула Лири. Диль вздрогнул и несколько секунд соображал, о чем она. Илем обаятельно улыбнулся. Странно, что при таком характере он сумел сохранить такие ровные и красивые зубы.

– А что мне было делать? Я думал не о спасении мира, а только о себе. Я себя очень люблю, детка. Ты помнишь, в каком состоянии я был, когда Даер меня нашел? Сдохнуть под забором просто с голода – это не в моем стиле.

– Но ты мог сбежать по дороге, когда тебе стало получше, – заметил Кай.

– Да ладно, – отмахнулся Илем. – Интересно же. Кормят, опять же, прилично, одевают, вооружают… Франк, так до конца будет?

– Ну, в деньгах я не ограничен вовсе, – пожал плечами Франк. – И штучки Даера, и вообще возможность всегда найти деньги… Кстати, если ты решил спереть мой кошелек, не старайся, он настроен только на меня. Ты можешь получить его с десятком ардигов, но они кончатся. А у меня, как видишь, не кончаются. Диль не даст соврать, когда ты хорошо экипирован, путь не кажется столь утомительным.

– Это точно, – засмеялась Лири, припомнив, очевидно, как они делили единственный кусок хлеба. – Но ты обещал огромные трудности…

– Будут, – перебил Франк. – Они идут по возрастающей. Чем мы ближе к месту, тем сложнее будет.

Ори обернулся и очень серьезно спросил:

– А магия тоже будет нам противостоять?

Франк молча кивнул, и даже Илем погрустнел. Что могут против магии самые обыкновенные люди?

– Не будет никаких препятствий, какие группа хорошо вооруженных людей не сможет преодолеть, – снова заговорил Франк. – Главные наши враги не со стороны, а внутри. Необходимо быть смелым, рассудительным и ловким. Необходимо помогать друг другу, поддерживать, выручать. Тогда все пройдет проще. И не надо недооценивать меня… я кое-что могу. Не магия. Дара у меня ни на полдиггета.

– Но и полагаться на тебя чрезмерно тоже не стоит, – вставил Илем. – Это я стараюсь быть рассудительным.

– Чрезмерно полагаться не стоит ни на кого и ни на что, – отрезал Франк. – Быть вместе. Понимаешь, вместе? Рассказывать притчу про один прутик и целый пучок?

– Только не притчи! – возопил Илем с притворным ужасом. – Сам три дня подряд могу рассказывать.

Диль сел поудобнее, обхватил руками колени и снова задумался. Удивительное было чувство… снова думать, а не прогонять все мысли. Все. Отключать разум. Так было просто и привычно…

– Мотивы Илема ясны, – холодно и высокомерно произнесла Лири. – А вы почему? Кай, Ори? Ты, Франк?

– Со мной все ясно: я должен вас вести.

– И ты не мог отказаться?

– Возможность имел. Но не мог, если ты способна меня понять.

Ну вот зачем они так с девочкой? Взрослые мужчины, а не могут понять, что она почти ребенок еще, и даже почти год странствий не выбил из ее головки романтические представления о жизни. Диль ободряюще ей улыбнулся, но она не заметила.

– Это мой долг, как я его понимаю, – просто ответил Кай. – Раз я избран, я не могу не пойти. Слишком многое зависит… и от меня в том числе.

– Ага, – поддержал Ори. – Типа кто ж, если не мы? Я ж наслышан, что такое Сарефское зло. И как не остановить-то? А ты сама? Почему решила?

– Потому что должна. Потому что избрана.

– А чего тогда спрашиваешь? Иль мы все такие несознательные, что отказались бы, раз избраны?

– Диль, – тихо проговорил Франк, – а ты? Почему ты идешь?

– А был выбор? – усмехнулся Диль. Франк остался серьезен.

– Если я тебе сейчас скажу: ты свободен, можешь возвращаться к своей привычной жизни, без особых опасностей, с абсолютным одиночеством?

– Но вы не скажете.

– У меня есть такое право.

Диль постарался свести к шутке:

– Нет уж, вы без меня совсем принцессу заклюете.

– Почему ты идешь, Диль? – спросил Франк тоном, который исключал возможность промолчать. А отвечать ох как не хотелось…

– Потому что сломанная ветка, – напомнил Диль. – Куда поток несет, туда и иду.

– То есть тебе все равно, – весело заключил Илем. Под тяжелым взглядом Франка было неуютно. Диль помялся, прогоняя желание забиться в солому с головой, и очень неохотно проговорил:

– Я не знаю.

Он был честен. И действительно не знал. Вряд ли, конечно, Франк его отпустит, но даже если предположить… ушел бы он? Вернулся бы? Остался бы в этой незнакомой стране?

Лучше идти неведомо куда, перебиваясь жалкими подачками, нередко имея в кармане лишь кусок хлеба или пару диггетов, помогая добросердечным крестьянам почистить хлев и радуясь полученным в подарок сто раз чиненым сапогам, которые просто выбросить жалко? Лучше, когда тебя ведут и не надо загадывать, что будет завтра, потому что за тебя решат, тебе купят хорошую одежду и отличную еду, посадят либо на лошадь, либо в телегу? Бездумно, как опавший лист, гонимый ветром. Не думая ни о прошлом, ни о будущем.

Илем похлопал его по плечу.

– Тут хотя бы сытно, верно?

Сказать или нет? Ведь посмеются. Илем – точно посмеется.

Ну и не впервой.

– Мне кажется, – с трудом выговорил он, – что я хоть кому-то нужен. Хоть на что-то гожусь. Костер развести, кашу сварить…

– Четырьмя бросками четверых чудовищ убить, – подхватил Илем. – Слушай, я иногда поражаюсь, как можно настолько себя недооценивать. А, Франк?

Франк непонятно хмыкнул. А Кай, невероятный Кай, негромко произнес:

– Для меня честь иметь спутником тебя, Диль.

Эльфа трудно было заподозрить в намерении поиздеваться. Дилю порой казалось, что он вовсе чувства юмора лишен, неизменно серьезен, неизменно грустен, хотя иногда и улыбается шуткам Илема. Честь… За несколько кружек воды – честь? Смешно. Не последнее ведь отдавал, от жажды не умирал, да Франк и не позволил бы ему умереть от жажды. Илем начал расспрашивать Кая об эльфийских кладах, и тот терпеливо отвечал, что сколько живет, о кладах не слыхивал, просто эльфийские вещи очень высокого качества и людям кажется, что эльфы просто невероятно богаты. Нет, бывают и очень богатые, бывают и бедные, но от голода не умирают, правящий дом никогда этого не позволит. Немощные имеют пособие, в неурожайные годы крестьяне освобождаются от податей… Конечно, есть крестьяне, неужели циник Илем полагает, что эльфы сплошь воины да рыцари? А это качество – просто труд, просто мастерство, просто терпение, ведь чтобы соткать подобный плащ, нужно потратить целый год, да, стоит это баснословно дорого…

В команде всегда есть те, кто верит, кто вынужден и кому плевать. Вынужден? Не вынуждали. Верит? Только не в свою способность спасти даже не мир, а вообще хоть кого-то, вот погубить – это запросто. Плевать? Нет.

Все, даже Илем, стараются его подбодрить. Стыдно-то как. Не девочку-принцессу, которую ни в грош не ставят ни Франк, ни тем более Илем, а его, немолодого мужчину, не способного толком даже себя защитить, а уж мир-то… Ну кто-то должен и хворост для костра собирать, и кашу варить. И пусть Кай и Ори тоже немало путешествовали, Диль к лишениям куда привычнее, куда проще находит те же сухие дрова и куда быстрее ловит рыбу там, где она, по мнению Илема, даже водиться не должна. Кто-то должен пытаться помирить непримиримых. Кто-то должен помочь одинокой девочке, которой куда проще прикидываться мальчиком-бродяжкой, чем быть принцессой.

 

* * *

Франк не обманул. Продвигаться вперед было все сложнее, но они, тем не менее, выкручивались. И даже не без участия Диля Он нашел-таки способ не впадать в ступор при необходимости убивать. Он давал волю своему воображению. Даже не предполагал, что оно настолько сильное. У него получалось отрешиться от звуков и представить себе, что впереди – всего лишь деревянная мишень с нарисованными кругами, а задача – не убить, а всего лишь попасть в самую середину круга. Ножей у него теперь было две дюжины, Франк купил две перекрещивающиеся на груди перевязи и заставил Диля все время их носить. Иногда Диль ловил на себе испуганные взгляды проезжих крестьян и грустно улыбался про себя. Ужасный Дильмар Ванрел, гроза монстров.

Если честно, он старался об этом не думать. Старый прием, с помощью которого он умел отгонять от себя все мысли, не срабатывал: не хватало одиночества. И вот что еще странно: казалось бы, после стольких лет, проведенных лишь с дорогой и самим собой, люди должны бы его утомлять, а то и раздражать, но ничего подобного не было. Даже когда они ехали достаточно медленно, чтобы можно было беседовать, они беседовали. То Франк пристраивался рядом и приставал с расспросами и разговорами, то неугомонный Илем, и уж тем более Лири. Отмалчивался только Кай, хотя вовсе не избегал компании, а Ори весело болтал со всеми.

И хотя Илем продолжал цепляться к Лири, его замечания были уже не такими едкими. Однажды, правда, он раздразнил девушку не на шутку, и она успела расцарапать ему всю физиономию, а он успел только поддать ей коленом под мягкое место, потому что его остановил Кай, а Диль обхватил принцессу обеими руками и оттащил подальше.

Как-то Диль невольно подслушал чужой разговор. Было стыдно, но он успокоил себя тем, что и Франк, и Илем понимали, что любой, проснувшись, может услышать их негромкие голоса.

– Не выспишься, – осуждающе бросил Франк.

– Ерунда. Я из тех, кому нужно мало сна. Правда. Не спится. Я в одеяле уже дырку провертел. Уж лучше посижу.

– И что так?

– Полнолуние, – вздохнул Илем. – В камере было окошко под потолком, узкое, но длинное, и я всю ночь наблюдал за луной. Лунищей, так точнее. Ползет себе, такая здоровенная, бледная, а я с нее глаз не свожу и думаю только о том, как мне с утречка руку рубить будут… И даже нахожу в этом немало хорошего – хоть болеть перестанет, ведь старательно ломали, чтоб побольше костей. Стал я тех пор нервной барышней, оказывается. Не могу нормально спать в полнолуние. Ну что, сейчас ты доволен своей командой? Согласись, после смерти Бирама и Хантела мы стали вполне дружны.

– Да, – неохотно согласился Франк. – Случается, когда плохое ведет к хорошему.

– Все еще не можешь простить себе Хантела?

– Себе?

– А кому ж? Это тебе следовало сделать, а ты жалостливым взглядам Диля и Кая поддался. Ты же понимал, что его надо убить. Ну вот я тебя и выручил. Не бойся, я не считаю, что ты мне чем-то обязан. Я заботился не о твоей репутации и не о миссии, исключительно о себе. Лучше я перережу кому-то горло, чем кто-то перережет горло мне.

– Ты много времени проводишь с Дилем, – невпопад сказал Франк. – Нравится он тебе?

– Ага. Хороший человек. Понимаешь? Никаких особенностей, никаких талантов, ничего выдающегося, но единственный, о ком я могу сказать так просто – хороший человек. Простой, незатейливый и добрый.

– А Ори и Кай?

– А Ори и Кая вовсе не воротит с необходимости убивать. Ори вообще, считай, наемный убийца, Кай… ну рыцарствует себе помаленьку от благородства души, однако не в больнице холерной людям помогает, не в сиротском приюте работает, а тоже не дурак мечом помахать. Во имя благого дела.

– Благого.

– Ага. Ты так думаешь. Он тоже. А через какое-то время так может повернуться, что дело окажется плохим… или мы тут все… Ладно, проехали. Миссия так миссия.

– У тебя сомнения?

– А то ты не знаешь. Мне тут многое непонятно… а я такого не люблю. Если уж умирать, то чтоб ясно было…

– Почему непременно умирать?

– Потому что это неизбежно. Да не бери в голову, я смерти с храма не боюсь. Жить, конечно, хочется, нравится мне это, только все равно не боюсь. Иногда это мешает.

– Илем, я не хочу, чтобы ты был уверен в неизбежности смерти. Могут выжить все. Такое бывало. Может погибнуть кто-то еще. Но наша команда не самая худшая.

– Откуда тебе знать-то? Книжки книжками…

– Поверь, – веско перебил Франк.

– Допустим, – не стал спорить Илем, – хотя верить я не умею. Хорошо, если так. Только я ведь вижу, что мое везение кончилось. Сначала так глупо попался, лишился руки, потом вампир мной ужинал, потом ту же руку прострелили… Никогда неприятности не шли так… подряд. Ну да ладно, это не самое важное. Суть бы понять.

– Я бы тоже не возражал. Факты просты: прорвалось нечто чуждое и опасное. И даже я не могу себе представить, что случится, если граница исчезнет.

– А меня это как раз волнует мало. Если она исчезнет, я этого уже не увижу, верно, потому что исчезнет она, если мы не доберемся. Мне больше интересно, кто нам мешает.

– Не знаю, – мрачно ответил Франк. – Даже если мы кого-то из разумных в плен возьмем, все равно не узнаем. Потому что они не знают сами, кто или что посылает их против нас.

– Здорово. Ну будем считать, что это боги, нынешние ли, потерянные ли. Развлекаются они так.

– Или маги. Не исключаю, что они рассчитывают на сделку с этими тварями.

– Ты ж говоришь, они воспринимают нас как еду, а не как нечто разумное. Я бы на сделку со свиньей или курицей не пошел. А ты? И другое интересно. Почему мы? Ведь не случайно же Даер именно нас собрал.

Франк промолчал. Дилю тоже это было интересно, но Франк так же не отвечал и на его вопросы. И сам, скорее всего, не знал. Откуда бы ему… Тысячелетия подряд случается нечто подобное, и всякий раз находится проводник, находится маг, собирающий разношерстную компанию для трудной миссии. А потом кто-то описывает события. Либо выживший, либо сам проводник, либо маг… с чьих-то слов. В свое время Диль действительно любил читать, и в одном городке в библиотеке прочитал целую стопку книг насчет Милийского мятежа. Очевидцы описывали события давних времен – и все по-разному. Старичок-библиотекарь, позволивший юному Дилю почитать старинные книги, долго рассуждал на эту тему, Диль и слов-то таких не слыхивал никогда, но суть понял так: историю пишет тот, кто победил, а если он потом проигрывает более сильному противнику, историю можно и переписать. Чем демоны не шутят, лет этак через триста будет какой-нибудь мальчишка зачитываться подвигами Дильмара Ванрела…

 

* * *

Пятый день они уходили от преследования, останавливаясь лишь затем, чтобы дать отдых лошадям. Франк был зол: им не удалось прорваться к очередному пункту, вынудили отступить и пойти другой дорогой, а миновать точку нельзя, так или иначе придется возвращаться. Их загоняли в горы. Так уверял Ори, да и Кай не возражал. Гнались всего лишь люди, не чудовища, но было их многовато и к разговорам они склонны не были, только завидев их издали, принялись натягивать тетивы на луки, так что пришлось пришпоривать коней. Скачка длилась уже несколько дней, но погоня не отставала. Франк, на взгляд Диля, вел себя странно. Казалось бы, надо скрываться, но он не сворачивал с дороги, на постоялых дворах закупал провизию и, если удавалось, лошадей. Так что в горы их, возможно, загонял именно Франк. Как только потом возвращаться в необходимую точку…

Коней пришлось бросить, потому что тропа для них никак не годилась, а дальше могло стать еще хуже. Вещей было немного, но палатки все равно пришлось оставить, Франк уверял, что всегда найдет пещеру или хотя бы грот. Диль с ним был согласен: здесь было уже довольно тепло, а если вдруг дождь, можно и шалаш соорудить, он в таких вещах был мастер. Горы не вздымали к небесам заснеженные пики, склоны их поросли лесом, местами очень густым, и как Франк находил направление, для Диля оставалось загадкой. Проводник знал, что делает.

Оставалось в это верить.

Он действительно находил укрытие на ночь. Бывал в здешних краях, наверное. За день все уставали так, что просто валились на землю; Франк непременно дежурил первым, давая им отдохнуть. Диль отобрал у Лири большую часть вещей, а когда она запротестовала, на нее прикрикнул Франк. Дорога вообще была мало подходящей для девушки. Ее маленькое личико посерело, губы перестали быть розовыми. Она чувствовала себя плохо, и все мужчины догадывались, что это женское недомогание. Даже Илем на время прекратил свои подколы.

Когда шедший впереди Франк многокрасочно выругался, Диль вздрогнул. Проводник был довольно сдержан на язык, и Диль подозревал, что дело в присутствии не Лири, а Кая, очень щепетильного в выражениях.

– Приплыли, – засмеялся Илем. – А дать бой на этом пятачке – самоубийство. Возвращаемся? Или уже поздно?

Франк сумрачно смотрел на трещину, рассекающую гору. Шириной шагов в тридцать, она была непреодолимой. Была бы, если б не переброшенное через нее дерево тили, отличавшееся очень прочной древесиной и стволом толщиной в женскую руку, Ветки дерева росли только с одной стороны, и сейчас густой бахромой свешивались в пропасть.

Проводник думал несколько минут, а потом спросил, глядя перед собой:

– Ты умеешь ходить по канату, Диль?

– Немного.

– Перебраться на тот край сможешь?

Диль кивнул. Если неожиданный порыв ветра не сбросит его вниз. И то есть возможность ухватиться за ветки. Франк вытащил из своего рюкзака моток веревки, очень тонкой. Диль узнал кабетирское плетение. Эта веревочка лошадь выдержит, не то что человека. Натянуть ее над деревом вроде перил, прицепить страховочный ремень – и тогда перейти будет можно всем. А потом Ори скинет дерево в ущелье и преследователям придется помучиться с переправой.

Диль снял рюкзак и куртку и разулся. Трава холодила ноги. Все же не лето. Заглянул вниз. Ого. Там, очень далеко, клубился туман. В случае чего лететь придется долго. Он улыбнулся, прикрепил конец кабетирской веревки к ремню и ступил на ствол. Ага, следует учитывать небольшой ветерок слева. Дерево покачивалось. Ничего. Диль просчитал ритм, постоял секунду, раскинув руки – он не был настолько искушенным канатоходцем, чтобы пренебрегать балансом, да и делал это последний раз несколько лет назад, когда, развлекая жителей небольшого городка, бегал по канату, натянутому между двумя сараями.

Ровный скользящий шаг. Кора колола подошвы. А это неплохо, ноги скользить не будут, а занозы можно вытащить, от этого никто еще не умирал, кора тили не ядовитая, ее как раз лекари используют, правда, не для обработки ран, а как средство от поноса…

Веревки хватило, чтобы дважды обмотать ствол дерева на противоположной стороне. Франк уже смастерил страховку из двух ремней и отправил первым Илема. Диль вспомнил рассказ вора о том, как он ходил по перилам галереи в храме. И он бы перебрался через эту пропасть. Франк изо всех сил укреплял уверенность Диля в себе.

Илем прошел легко, Лири дважды срывалась со слабым взвизгиванием, но страховка выдержала – еще бы крепкие ремни не выдержали легкого девичьего тела; Кай перебрался тоже с приключениями, повис на руках, кое-как взобрался на ствол и едва не уронил свой лук, а Ори шел аккуратно и ровно, но лицо его было белее снега. Диль его понимал: под немалым весом дерево прогибалось и пружинило, но орк держался крепко, а вот на твердой земле силы его оставили и он опустился на траву и спрятал лицо в колени.

– Обмочился? – сочувственно поинтересовался Илем. – Чтобы тили сломалось, нужно десяток таких бугаев, как ты.

Кай в изысканных выражениях попросил его заткнуться и протянул Ори фляжку.

– Боги, как же мне было страшно, – прошептала Лири. – Я вообще высоты боюсь. С детства. А Диль шел, словно по бальному залу после уборки.

– Почему после уборки? – не понял Илем.

– Потому что там пол полируют и он какое-то время очень скользкий. Мы с братом там катались… разбегались в коридоре – и ехали. Кто дальше. А Диль…

– Я же акробат, – напомнил Диль, – я цирковой, умею всего понемногу. Тут нет ничего удивительного. Илем бы тоже перешел.

– Нет, – категорически отказался вор. – Не надо мне льстить. Я понимаю, о чем ты думаешь, но нет. Я бы не смог, потому что оно качается. Эй, Ори, я тебя не дразнил, потому что сам чуть не обмочился.

Франк уже сматывал веревку.

– Ори, – скомандовал он, – хватит трястись, сбрось-ка дерево вниз.

Бесстрашный орк не обиделся. Поднялся на ноги и принялся высматривать, как половчее ухватиться за ствол. При этом он оправдывался: вам хорошо, вы мелкие, а я большой и тяжелый, а тут такая жердочка… Вовсе не мелкий Кай и не подумал улыбнуться.

– Ты так красиво шел, – тихонько сказала Лири. – Скользил, словно на коньках. Так… изящно и гармонично. Удивительное зрелище. Будто не гонятся за нами вооруженные люди…

– Кстати о вооруженных, – оживился Илем. – А если среди них есть маг, способный летать?

Надо было видеть усмешку Франка. Похоже, он собирался ответить Илему в его же духе, но сдержался и сказал только:

– Маги не умеют летать.

– Среди них нет мага, – добавил Кай и показал всем свое кольцо. – Оно показывает не только применение магии, но и близость сильного мага.

– А с несильным мы справимся, – сообщил приободрившийся Ори и наконец скинул дерево в пропасть. – Это нам поможет?

Франк неопределенно пожал плечами. Диль вздохнул. Не думать. Лучше не думать. Никогда не задумывался о том, что впереди, так и начинать не стоит. Неизбежная смерть? Илем в этом убежден. Ну так и что? Смерть всегда неизбежна, вечно не живут даже маги, даже демоны. Разве что драконы бессмертны, и это заслуживает сочувствия. Кому же захочется терять в течение тысячелетий? Или они не чувствуют так, как люди?

Они оторвались. Пришлось делать приличных размеров крюк и идти очень быстро. Диль-то ничего, привычный, Ори тоже шагал, бесконечно насвистывая, но Лири было труднее. Девушке не по силам мужские нагрузки.

Очень уставал Илем. Пусть такой образ жизни не был ему привычен, хотя пора бы уже, ведь уже пятый месяц пошел, к тому же он молодой и сильный, Диль имел удовольствие налюбоваться в бане на его жилистое крепкое, несмотря на худобу, тело. Дилю казалось, что парень не совсем здоров, только никогда в этом не признается. Или Бирам, напившись его крови, наградил его какой-то болезнью? Этой вот постоянной слабостью? Малокровием?

Диль осторожно спросил об этом Франка, и тот неохотно кивнул. Диль, несмотря на свое обычное добродушие, помянул покойного недобрым словом. Не хочешь помогать, так хоть старайся не мешать, достал тебя вор – дай ему в глаз, но так, подленько, ночью, да еще с тяжелыми последствиями… Нельзя же думать только о себе

Похоже, что Бирам не верил в миссию. Или не верил в полезность Илема.

В городе они остановились в большой и шумной гостинице, битком набитой постояльцами, но Франк, наверное, знал волшебное слово, потому что для них нашлись три комнаты: одна большая и два чуланчика. Один уступили Лири, другой заняли Илем и Диль. Ори там просто не поместился бы.

Диль ничего не имел против соседа. Конечно, Илем и его задирал, только вот Диль и не помнил, когда кому-то удавалось вывести его из себя. Илема это веселило.

Он раздобыл бутылку вина, отмахнулся от предупреждений Диля: да ну, ерунда, компот, что это для двух мужчин, и Диль, попробовав, согласился. Вино было совсем легкое, женское. Франк заглянул проверить, как они устроились, обратил внимание на бутылку, сделал несколько глотков и одобрительно кивнул: расслабляйтесь.

Илем развалился на узкой кровати, оперся на изувеченную руку и неожиданно серьезно спросил:

– Диль, есть вопрос. Скажи, есть в твоей жизни что-то, за что ты испытываешь чувство вины?

– Есть. Я думал, ты знаешь… ну, то есть Франк говорил

– Ни черта он не говорит о других… и о себе тоже. Но на правильно сформулированные вопросы отвечает. Диль, кто-то умер по твоей вине?

Диль рассказал. Илем интересовался его жизнью не из праздного любопытства. А зачем?

Вор долго молчал, отпивая понемножку из стакана. Вино было очень темное, почти черное, Диль привык к тому, что подобные напитки крепкие, а это – нет, не пьянило вовсе. Но после повторения своей истории пить он уже не хотел. Все свое он выпил еще тогда.

– Похоже… – начал задумчиво Илем и оборвал сам себя, снова надолго замолчав. Диль лег на спину, закинув руки за голову. На потолке не было ровным счетом ничего интересного, но оторвать от него взгляд не получалось. Эх, Аури, что ты наделал, зачем обрек меня на такую жизнь… Чтобы тебя она миновала?

– У меня тоже, – сказал наконец Илем. – Я жил с одной девушкой… Славная такая девчонка, бойкая, шустрая. И работали мы вместе, смело работали, удачливо. Весело было. Пока однажды мы не попали в засаду. Я кое-как вырвался, ушел по крышам, а ей не повезло. Поймали. Что с ней делали, лучше не рассказывать на ночь. Насиловали всей толпой, по-всякому, ты, наверное, и не вообразишь, что так можно. И сами, и всем, что под руку подвернется. Потом груди отрезали… хотя там и отрезать-то почти нечего было, глаза выкололи и повесили на лобном месте.

– Не может быть, – не поверил Диль. – Я слышал много страшилок о стражниках…

– А причем тут стражники? – поморщился Илем. – Не надо верить в страшилки. Стражники бы, может, тоже ее трахнули, но тихонько, аккуратно, один, от силы двое. Это не стражники. Я, как ты заметил, человек не самый приятный и вообще конфликтный. Всегда такой был. Друзей отродясь не имел, а врагов хватало. В общем, хватило у меня ума… Нет, я лучше по порядку, не возражаешь? Я очень неплохо устроился после храма. Прижился. Днище меня опекал до самой своей смерти, научил многому, в наставники отличного специалиста дал, и я его превзошел кое в чем. Потом, когда он умер, причем своей смертью, на его место пришел другой. В общем, мне было все равно, я уже достиг определенного положения, правила всегда соблюдал, в общак отстегивал даже больше положенного, так что по той части ко мне претензий ни у кого не было. Когда новый Днище меня вызвал, я ничего не заподозрил. Подумал, что есть заказ. А все оказалось проще. Я на свою беду хорошенький, как девушка, переоденусь – никто и не заподозрит, что парень. Так что захотелось старому козлу отведать моей юной задницы. Я ему для начала объяснил, что не по этой части, что желающих найдется и без меня, причем и покрасивее, только ему пофигу было. Он меня хотел. А я вот не хотел. Здоров он был – ну чисто орк. Заломал бы меня как пить дать. Оружие у тех, кто приходит к Днищу, отбирают всегда, обыскивают тщательно, так что у меня ничегошеньки в карманах не было, кроме нескольких ардигов. Но ты ж понимаешь, что оружием может быть любой предмет, если руки умелые… Я убил его чайной ложечкой. Вогнал в глаз. Он даже не крикнул.

Пришлось мне крепко подумать. Никто б меня живым не выпустил. Убить Днище – преступление пострашнее покушения на королевскую семью. Я открыл окно и заорал, что требую суда. Тут уж никто меня не рискнул тронуть. У Днища врагов всегда больше, чем друзей, так что нашлись желающие поучаствовать в расследовании. Мне повезло: Днище успел меня основательно полапать, и задница в синяках, и шея в засосах, и рубаха в клочья, и штаны на честном слове держатся… А Днище и вовсе без штанов и в полной боеготовности. Суд меня оправдал вчистую, только вот врагов у меня стало больше ровно на количество сторонников покойного. Сам понимаешь, с приходом нового дружки старого многое потеряли. Я счел за благо уехать в другой город, где и познакомился с Силли. Так что на ее месте должен был быть я. А я благополучно сбежал.

Диль не нашел ничего лучше, чем спросить:

– Ты ее любил?

Илем покачал головой.

– Нет. Я на это неспособен. Нравилась, понятно, но ничего серьезного. Она была из наших. Не шлюха, хотя ты понимаешь, чем девчонки платят за защиту, кров, еду… да за все. Больше-то нечем. Мы года полтора вместе прожили. Так что как Аури умер вместо тебя, так Силли – вместо меня. И вот что я думаю, Диль. Похоже, мы тут все такие. Ты на Кая посмотри. Много ты вообще видел эльфов? Я – только однажды, и то это было какое-то посольство или еще чего официального, ходили мы с Силли поглазеть. Кстати, женщины у них не такие красотки, как мужчины.

Диль исподтишка посмотрел на него. Голос у Илема был легкомысленный, и вид вроде бы тоже, только Диль знал, что ему так же больно, как больно Дилю.

– Ты думаешь, все? – спросил он.

– Покойнички – точно, – хихикнул вор. – Говорю же: Франк отвечает на правильно сформулированные конкретные вопросы. Насчет Ори я завтра узнаю.

– А Лири? – улыбнулся Диль. – Она не то что совершить что-то непоправимое, она и пожить-то не успела, девочка совсем.

Илем резко сел. Вино выплеснулось на рубашку, но он не обратил внимания, а Диль не долго мог отвести взгляда от красного пятна, так напоминающего кровь.

– Силли было семнадцать, – без выражения сказал Илем. – Но дело не в этом. Твой милый ангел успел кое-что… совершить. Сбежать из-под венца.

– Ну и что? Я бы сказал, поступок хоть и необдуманный, но смелый.

– Думаешь, это смелость? Это глупость. Безответственность. Потому что, в отличие от тебя, ее с младенчества готовили к тому, что свободы выбора у нее нет никакой, что единственной ее целью должно быть не личное счастье, а благополучие государства, что ей придется выходить замуж по выбору отца, и, уверяю тебя, выбор был далеко не самым плохим. Даже наоборот.

– Это неправильно. Отец должен думать о будущем дочери.

– А король должен думать о будущем королевства, – отрезал Илем. – И принцесса тоже должна. Вот ты – не должен. И мы с Франком тоже не должны. А особы королевской крови – обязаны.

– Но…

– Король Райгун, – словно не слыша Диля, продолжил Илем, – прибыл за два дня до церемонии и обнаружил, что невеста дала деру. Он был великодушен: дал еще два дня на ее поиски и только потом вернулся домой. Он был оскорблен. А короли имеют дурную привычку смывать оскорбление кровью. Чужой кровью. Вернувшись к себе, он немедленно объявил войну Канди. В результате погибло двадцать тысяч человек. На самом деле больше, но кто считает жертвы с точностью до сотен? Не только воины, но и старухи, и дети… Ты догадываешься, Диль, что происходит с городом или деревней, когда туда врывается вражеская армия? Сколько было изнасиловано и убито женщин, как ты думаешь? Эти жертвы вообще никто никогда не считает. Вроде как даже плюс: после войн рождается очень много ублюдков, восполняя потери. А совершенно кабальный мирный договор – это вообще мелочи. Канди фактически стала протекторатом Райгуна, что, впрочем, тоже не страшно. Оба принца содержатся во дворце Райгуна. Как почетные гости – заложники, если по-простому. И король Канди ведет себя паинькой. Что, принцесса, каково иметь на своей совести двадцать тысяч мертвых?

Диль резко обернулся. В дверях стояла Лири с распахнутыми глазами, приоткрытым ртом и совершенно белым лицом. Она прижала руки к груди, судорожно вздохнула и упала в обморок. Илем хохотнул, и в этот момент Диль чуть не впервые в жизни ощутил сильнейшее желание ударить человека. Он, конечно, сдержался, были дела и поважнее. Он перенес Лири на свою кровать, осторожно похлопал по щекам и начал растирать руки.

– Очухается, – безжалостно бросил Илем. – О кандийской войне, наверное, только ты не слыхал, святая твоя душа.

– Она тоже, – сухо ответил Диль, не поворачиваясь.

– А что это меняет? Ты тоже не знал, что Аури вешают в то время, когда ты тошнишься над ведром.

– А ты? – резко спросил Диль и тут же о своей резкости пожалел.

– А я догадывался, – безжизненно сказал Илем. – Нет, я не предполагал, что с ней поступят именно так, потому что думал, что засаду устроила стража… Успокоил себя тем, что ей в самом страшном случае руку отрубят, а я о ней позабочусь, нуждаться не будет. И что это меняет? Ее смерть на мне. Смерть Аури – на тебе. А на нашей крошке – двадцать тысяч человек и унижение ее семьи.

– Кто ей сказал?

Голос Франка был усталый.

– Впрочем, зачем я спрашиваю… Диль и не знал. Тянули тебя за язык?

– А я не ей сказал, а ему. Вольно было принцесске подслушивать.

– Она мне нужна вменяемой, – объяснил Франк. – И что теперь, постоянно следить, чтоб она в петлю не полезла?

– Не полезет, – хмыкнул вор. – Не переживай. Она скорее осознает значимость момента и со всей старательностью кинется исполнять свое предназначение. Я о миссии, если ты вдруг не догадался. А ты на этом сыграешь. Можно еще Кая привлечь со всей этой его белибердой насчет чести, долга и ответственности.

Франк долго на него смотрел, но так ничего и не сказал, отодвинул Диля и взял на руки Лири.

– Ладно, ее я возьму на себя. Только попрошу: Диль, впредь старайся держать ее в поле зрения. Она импульсивная девочка, мало ли чего натворит.

– Вы знали? – не выдержал Диль.

– Об этом знал всякий слепой и глухой, – сухо ответил Франк, – все, кроме бродячего акробата, завернувшегося в кокон собственных воспоминаний и решительно не желающий знать, что в мире есть кое-что кроме.

Диль дернулся, как от удара, но смолчал. Не из почтительности. Франк был прав. Когда он унес Лири к себе, заглянул Ори:

– Чего это? Ты, трепло, ей про войну проболтался?

– Я Дилю говорил, – лениво ответил Илем, – а принцессу во дворце стучать не научили, вот и услышала то, от чего ее все так старательно оберегали. Стой, Ори. Ты мне в камни продул на желание, помнишь?

– Ага, – насторожился орк. – И чего тебе надо?

– Просто ответь на вопрос. Честно. Да или нет.

– Орки не врут, – оскорбился гигант. – Кого хочешь спроси. Ну чего тебе надо?

– По твоей вине кто-то умер? – как выстрелил Илем. Ори помрачнел, посмотрел на Диля и буркнул:

– Да. Только я не хочу…

– И не надо, – успокоил его Илем. – Мне не надо деталей. Иди. Можешь помочь Франку в процессе утешения.

– Какая ты все-таки скотина, – с чувством произнес Ори, аккуратно прикрывая за собой дверь. Илем не обратил внимания. Он задумчиво протянул:

– И на нем, значит, тоже… Спрошу завтра нашего белого рыцаря. И на принцессе…

– Не надо ее винить, – тихо попросил Диль. – Разве могло ей это прийти в голову, принцесса она или нет.

– Ты не понял! – воскликнул Илем. – Я иногда поражаюсь, какой ты тупой. Совершенно неважно, виню ее я или нет. Я, кстати, не виню. А твоей вины вообще не вижу, Аури сделал что хотел, не поинтересовавшись, как ты будешь с этим жить, просто сбежал, бросив тебя в полном одиночестве… Что он с тобой сделал, у меня слов нет. Ты пойми: важно, что мы сами себя виним. Это наша вина. Мы с этим живем.

– Ты считаешь, что нас отобрали именно по этому чувству вины?

Илем опустил голову, подумал, вдруг увидел пятно на рубашке, выругался, снял ее и подошел к низкому столику, на котором стоял таз с водой.

– Как для многого нужны две руки, – досадливо пробормотал он, прижимая рубашку обрубком правой и пытаясь оттереть пятно левой. – А ты видишь хоть что-то еще общее между нами?

Диль отстранил его и быстро замыл пятно, насколько это получилось. Впрочем, пятно стало бледно-розовым, или отстирается со временем, или Франк наплюет и купит новую рубашку. Он был почти расточителен.

– Не знаю, – глухо проговорил он. – Тогда что же это – кара?

– Или искупление.

– Разве можно искупить смерть?

– То-то и оно, – тяжело вздохнул Илем. – Неважно, одна девчонка с дна или двадцать тысяч человек. Важно, что мы сами не можем себе этого простить. И ладно ты, но ведь и я тоже. А я совести лишен по рождению.

– Тогда что у тебя болит?

Илем молча покачал головой и не ответил.

Больше они не разговаривали, легли спать, но заснуть не получилось у обоих. Илем, наверное, тоже видит кошмары. Те же, что Диль. Видит то, что осталось от девушки. И не помочь ему, и не утешить его, и ничего не изменить. Вот уж это Диль знал точно.

Организм человека всегда берет свое, нуждается в еде, сне и отдыхе, и Диль был уверен, что они уснут хотя бы к рассвету, но не получилось. Еще было темно, когда в их комнату вдруг быстро и почти бесшумно вошли все остальные, одетые, с вещами. Франк быстрой скороговоркой объяснил, что они покидают гостиницу немедленно и не через парадную дверь, и дал им пять минут на сборы. Диль был готов через три и успел помочь Илему. Тот был в ярости из-за своей вынужденной нерасторопности, и Диль с грустью подумал, что в грядущий день он отравит настроение всем остальным. И все остальные его поймут. Даже Лири.

Маленькая принцесса была молчалива и бледна, выглядела отрешенной, но когда Диль, первым спрыгнув с крыши, протянул ей навстречу руки, не колебалась. Диль с трудом подавил желание ее обнять и погладить по голове, закрыть от окружающего мира, защитить от ужаса понимания последствий своего поступка. Но это было так же бессмысленно, как попытка утешить Илема. Или его самого.

Показалось ему или нет, но Лири вроде на мгновение прижалась к нему, словно ища этой бесполезной защиты. Когда они пробирались по пустым переулкам и чужим дворам, Лири держала его за руку: она совсем плохо видела в предрассветных сумерках. Почему-то собаки на них не лаяли, хотя были почти в каждом дворе, а одна здоровенная псина даже деловито обнюхала застывшего не месте Илема и тут же потеряла к нему интерес. «Спасибо, что лапу не задрала», – досадливо пробормотал вор.

В один из домов они вошли и тут же спустились в подвал. Ясно, чтобы никто не понял, что дом не пустует, а в подвале и свечу зажечь можно.

– В общем, так, – начал Франк. – За нами совершенно очевидно следят. И если мы не хотим иметь проблемы сразу же после того, как покинем город, надо что-то придумать. К тому же на ворота поставили дополнительную стражу, расспрашивают и осматривают всех.

– Надо покинуть город не одновременно, – тут же придумал Илем, – и через разные ворота. Можно еще замаскироваться. Правда, ты говорил, что мы не должны расходиться далеко.

– Десяток лиг – не страшно. Сразу говорю – это рискованно…

– Потому что ты не сможешь нас защитить? – невинно поинтересовался вор. – Тогда самые беспомощные должны быть с тобой. Принцесса и я.

Кай посмотрел на него с уважением, и до Диля дошло почему: Илем впервые признал, что слаб. Ори похлопал глазами:

– А нас в лицо знают?

– Не думаю. Разве что общие приметы.

– Общие приметы, – задумался Илем. – Общие приметы у нас – эльф и орк. Но в городе ярмарка, потому орков полным-полно, а Ори в их толпе ничем не выделяется. Так что главная наша проблема – ты, Кай.

– За меня не беспокойся, – улыбнулся эльф. – Я сумею… не спрашивай как.

– Не буду, – усмехнулся Илем, – потому что догадываюсь, что ты обвешан магическими амулетами, как шлюха стеклянными бусами. Вторая примета – моя рука. То есть ее отсутствие. Франк, способен ты сыграть роль папаши, обремененного двумя девицами на выданье? Причем одна хорошенькая, а вторая так себе… это я о тебе, кукла. Достань для нас платья и плащи пококетливее, еще хорошо бы косметику, и ни меня, ни ее даже родные не узнают. Диль вообще неприметный…

– Диль не пойдет один, – отрезал Франк. Диль улыбнулся.

– За нами следят те, кто знает о миссии? – Франк кивнул, и Диль продолжил: – Значит, знают, что есть бродяга… но знают ли, что он акробат? В городе ярмарка, много народу, много бродячих артистов. Так почему мы с Ори не можем ими быть?

– А заставят показать мастерство? К тому же в разгар ярмарки артисты не уходят.

– Я и покажу, – удивился Диль, – только трико бы надо достать, мое совсем никуда не годно. А Ори не сможет. Он руку сломал, потому мы и уходим.

– Погоди, – удивился Франк, – разве орки бывают акробатами?

– Редко, – признал Диль, – чаще силачами. Знаете, цепи рвут, подковы разгибают, гирями жонглируют. Но орк может быть нижним…

– Чего это? – заворчал Ори.

– Ты видел акробатов в цирке? Когда они в паре? Нижний всегда сильный, верхний всегда легкий. Ты ведь легко сможешь поднять меня на одной руке, верно? И у нижних нередко бывают травмы… особенно если верхний неловок. Вот и мы можем быть такими неудачниками.

– Да, – одобрительно произнес Илем, – роль неудачника тебе особенно удается. Отличная идея, Франк. Осталось придумать, куда девать его топор.

– Я вывезу, – сказал Кай. – А свои метательные ножи Диль может и на виду держать, ведь есть же такой аттракцион, верно?

– Еще бы надо какой-нибудь набор для жонглирования…. мячи, кольца… И мы будем парой универсалов.

– И заподозрят в вас парочку любовников, – хмыкнул Илем. – Сумеешь сыграть, Ори? Пара нежных взглядов, трогательные прикосновения…

Началось, подумал Диль. Рано или поздно вспыльчивый орк выйдет из себя и ненароком его пристукнет. Лучше бы ему не руку отрубили, а язык отрезали. Ори побагровел. Диль торопливо сказал:

– Это неплохая идея. И не так уж редко бывает. Ори, это только игра. Илему и в голову не приходило, что ты можешь быть мужеложцем. Мы сыграем цирковых, а ему придется играть капризную дочку купца, засидевшуюся в девках… уж прости, но на шестнадцатилетнюю ты не тянешь.

Вор засмеялся. Несколько неестественно.

– Может сработать, – протянул Франк. – Я куплю все необходимое, а вам сидеть здесь и не высовывать даже кончика носа. Я понимаю, здесь неуютно…

– Я в выгребной яме однажды почти сутки отсиживался, – хмыкнул Илем. – Вот там действительно было неуютно.

Однако, когда ушел Франк, они почувствовали себя очень… неуютно. Дилю даже показалось, что стало холоднее. Неужели не только он так полагается на проводника, что в его отсутствие чувствует себя совершенно беспомощным? Лири забилась в угол и не обращала внимания ни на сочувственные взгляды Ори, ни на язвительные улыбочки Илема, хорошо еще хоть вор помалкивал, видно, поверил в красочные обещания орка оторвать все, за что удастся зацепиться.

Через несколько долгих часов Лири спросила всех сразу и никого:

– Почему вы не сказали мне раньше?

– Франк не велел, – простодушно признался Ори. – Ты… это… я, знаешь… ну…

– Мы все такие, – внезапно сказал Кай. – Я думаю, вы должны знать и обо мне.

– Не нужно, если невмоготу, – пожал плечами Илем. – Значит, и ты виноват в чьей-то смерти. Мне достаточно.

– Я думаю, вы должны знать, – повторил Кай.

Диль снова невольно залюбовался его совершенной красотой. Даже, пожалуй, неестественной. Кай больше был похож на иллюстрацию к книге сказаний, чем на живого.

– Меня зовут Ракайен Тиэррел. Точнее Ра Кайен. Или Кайен из дома Ра. Это имя принимает правящий дом королевства эльфов. Я был надеждой короны. Это не метафора, а титул. У людей меня называли бы наследником трона. Старший сын. Ра должен быть безупречен. Честь и справедливость превыше всего – девиз короны. И приближенный короны, то есть Ра, должен соответствовать этому девизу. Мой отец именно таков. Братья тоже. И я… был. Наши законы и традиции отличаются от ваших главным образом тем, что соблюдаются. Так, например, кровь Ра священна, и тот, кто ее прольет, навлекает позор и презрение не только на себя, но и на свой клан. Клан прекращает существовать, теряет имя, а те, кого не приняли другие дома, становятся лишенными имени. В основном только они и выходят за Сиккильские горы, становясь странствующими рыцарями. Впрочем, последний раз кровь Ра была пролита неумышленно и личным указанием носящего корону позор не лег на клан и даже преступник был не казнен, как того требовал закон, и лишь изгнан. Было это задолго до моего рождения, но за прошедшие годы наши кланы так и не стали друзьями.

Кай замолчал, и этим воспользовался любознательный Илем:

– И что, у вас не бывает бунтов да мятежей?

Кай покачал головой.

– Не бывает. Ра действительно справедливы. Если же кланы недовольны Ра, созывают круг камней, и общим решением корона может быть передана другому дому. Подобного не случалось более полутысячи лет. Так вот, наши дома не стали близки. Я влюбился в дочь главы клана Миа, просил ее руки и получил отказ, хотя как раз надеялся, что именно так кланы могут примириться. Наша вражда никогда не была открытой, Миа ставили палки в колеса, оспаривали некоторые решения, искали, к чему бы придраться, но находили очень редко, и поддержкой не пользовались. Собственно, это была не вражда, но неприязнь.

– А девушка тебя любила?

– Да, – без колебаний ответил Кай.

– М-да, – удивился Илем. – Это какой же должна быть неприязнь, чтобы не захотеть увидеть собственную дочь королевой? Ради того чтоб только уязвить?

– Среди людей таких предложений не отклоняют, это верно… Но эльфы более свободны, и любой клан может отказать дому Ра. И дом Ра должен снести это с достоинством. Но нам с Диени было невмотогу… и мы решили добраться до храма Великого и пожениться там. Брак, заключенный в древнейшем храме, святыне всех эльфов, нерушим. Он считается освященным небесами. Служители храма умеют видеть истинные чувства и соединяют только любящих. Мы не сомневались, что у нас получится.

Он снова замолчал, погружаясь в свои печальные воспоминания.

– Случалось, что глава клана женился на дочери служанки, а легкомысленная девица выходила замуж за Ра – но лишь в храме Великого. Этот брак признается всеми безоговорочно. Но мы не доехали. Воины клана Миа нагнали нас в одном лишь переходе до храма. Со мной было семеро моих приближенных… друзей, с Диени – две ее подруги, против нас – почти полсотни отборных бойцов. Нет, кровь Ра они не пролили, хотя я дрался наравне со всеми. Силы были слишком неравны. Девушек, троих моих друзей и меня захватили живыми. И доблестных воинов, благороднейших эльфов казнили у меня на глазах. Их зарезали, как баранов на бойне. Миа имели на это право. А я на это смотрел и не мог остановить. На мне их кровь.

– А девушки? – тихонько спросила Лири. – Неужели их тоже убили или…

– Эльфы не убивают женщин. Женщина – олицетворение жизни, нельзя убивать дающую жизнь. Даже преступниц не казнят, лишь пожизненно запирают в крепости. Их просто выдали замуж. Диени – за бывшего каторжника, одну ее подругу – за крестьянина, вторую – за золотаря. Я узнавал потом… муж обращался с Диени хорошо, против ожидания ее отца. Одна девушка умерла в родах, вторая похоронила мужа. А Диени живет со своим, воспитывает детей. Последний раз я видел ее там, на месте боя, забрызганную чужой кровью. Ее увезли, а меня оставили хоронить убитых. Вернувшись в столицу, я передал свое право надежды младшему брату и… и с тех пор я только однажды пересекал Сиккильские горы, чтобы присутствовать на похоронах своей матери.

– Я не понял, – почесал в затылке Илем, – твоя-то вина в чем? В том, что куча горделивых недоумков поубивала твоих людей?

– А твоя в чем? – вздохнул Диль. – В том, что ты ее чувствуешь.

Кай не мигая смотрел на огонек свечи. Ори, набычившись, полировал свой топор. Нахмурившийся Илем все решал, почему выбор пал именно на них.

– Что это? – хмуро спросил он. – Давайте попробуем порассуждать. Традиционно считается, что когда в мире набирается слишком много зла, происходит… ну вот как раз то, что происходит с нами. Истончается какая-то стена, в довесок в местному приходит еще и чуждое зло и отыскивается кучка избранных… всегда, кстати, считал, что избранный – это либо некто весьма достойный, либо просто большая шишка, которой можно все.

– Быть избранным не всегда награда, порой это кара, – грустно заметил Кай.

– Кара. Пусть кара. Пусть выбрали нас, потому что мы виновны, потому что это понимаем и так далее. Но какое отношение накопившееся зло имеет к Дилю? Да он, наверное, даже комаров не убивает, а деликатно сгоняет, чтоб лапки им не переломать. Сделал глупость в юности и теперь себя клянет. Да все здесь, я смотрю, по глупости, что Лири, что ты, Кай… Ори, ты тоже? – «Угу», – буркнул орк. – Один я по трусости.

Даже Ори изумленно уставился на Илема, даже Лири приоткрыла рот.

– Да ты кто угодно, но не трус, – возразил Кай. Кривая усмешка Илема Дилю не понравилась.

– Давай договоримся, что я лучше знаю, кто я. Ладно. Кара. Только какая ж кара, когда нам дается вполне конкретное задание, выполнив которое мы считаемся чуть не героями?

– Искупление, – сказал Кай. – Возможно, жертва. Разве ты не готов умереть во имя спасения мира?

– Нет, – искренне удивился Илем. – Я не готов умирать ни ради какой цели.

Эльф растерялся.

– Не стоит мерить всех по себе, Кай, – устало и очень по-взрослому проговорила Лири. – Ты разве не видишь, что высшая ценность для нашего вора – его драгоценная персона.

– Ну да, – не смутился Илем, – а ты, надо понимать, готова? Не смеши. Кай наверняка готов, но чтоб ты… Диль, ты готов?

– Я не знаю. Наверное, нет, – со стыдом ответил Диль. – Разве можно сказать, к чему ты готов, пока это что-то не наступит?

– Легко, – хмыкнул Илем, – достаточно просто хорошо знать себя самого.

Диль с минуту размышлял, стоит ли говорить, и все же решился:

– Ты знаешь себя самого, но не понимаешь, почему не можешь себе простить смерть Силли. Значит, не так уж хорошо…

Он умолк, увидев посветлевшие от бешенства голубые глаза Илема. Забавно, но у всех тут глаза разной степени голубизны. Кроме самого Диля

– Не сердись, – попросил он, – но разве я неправ?

– А что может быть обиднее правды? – раздраженно фыркнул Илем. – Ладно. Проехали. Я действительно не понимаю. Я всегда все охотно себе прощал, и даже тогда, пусть я и был потрясен, все равно понимал, что забуду и это. Но не забыл.

– Все еще впереди, – утешающее заметила Лири. – Ты забудешь, потому что хочешь, потому что тебе плевать на всех и все, кроме тебя самого.

Илем прищурился.

– А ты? Ты забудешь? Всех оптом или по частям: три тысячи сегодня, пять завтра и так далее?

– Мы отвлеклись, – напомнил Кай. – Илем, ты на самом деле хочешь знать, почему избраны именно мы? Почему именно мы должны ответить за все зло мира?

– Новая версия! – поаплодировал Илем. – Я еще и за зло отвечать должен. А кто ответит за то зло, которое мне причинили? Когда я был еще невинным ребенком?

– Ты. Или я. Или Диль. Так уж получается. Выбрали нас.

– Несправедливо, – обижено заметил Ори. – Диля-то за что?

– Чувство вины.

– Ага. Мы, стало быть, осознаем, что виновны, а остальные миллионы не осознают. Разве мы можем быть олицетворением этого мирового зла?

То-то и оно, что не можем, подумал Диль. Мы не олицетворение зла, несмотря на то что мы совершили. Мы не олицетворение раскаяния, несмотря на то что искренне сожалеем о том, что совершили. Это всего лишь случайный выбор. Бред сумасшедшего пророка. Выбор циничного мага. Нас не боги избрали. Богам на нас наплевать. Они ведут какую-то свою игру… может, они проверяют, не совсем ли пропащим становится мир, найдутся ли люди, готовые выполнить странную и страшную миссию, пройти этот путь, ограниченный условностями и правилами, которые они зачем-то придумали. И неужели они так плохо знают род людской, что сомневаются в этом? На свете множество хороших, добрых и благородных, готовых жертвовать собой ради других, осознанно и без сожаления. Почему они выбрали нас? Только случайно.

– У нас бытует поверье, – начал Кай, – что выбор неизменно падает на потомков тех, кто прошел этот путь впервые.

– Мой пра-пра и так далее дедушка? – обрадовался Ори. – Здорово! Только вот… какая разница, Илем? Надо идти – мы идем. Почему мы? Так боги решили. Ты готов противиться их воле?

– Морально готов, да смысла не вижу. Ори, мне интересно знать, почему мы. В чем вообще смысл. Почему такие ограничения.

– Этого не знает даже Франк, – невольно сказал Диль, вспомнив все давние разговоры с проводником. – Он говорил, что есть те, кто верит, кто вынужден и кому плевать. Верят Кай, Лири и Ори, вынужден я, плевать тебе. Он не верит, что это дело богов. Слишком мелочно, а боги такими быть не могут.

– А Потерянные? Их никто не знает. И почему не могут? Откуда Франку это знать – пил вместе с ними? Нам еще в храме постоянно вдалбливали мысль о непознаваемости богов – разум, мол, наш скуден, чтоб постичь их планы… А мне кажется, они и сами не могут себя постичь, что они развлекаются от скуки, придумывая маршрут и насылая на нас врагов! – выпалил Илем и, кажется, сам испугался такого кощунства. Взгляд его голубых глаз метнулся в сторону, губы дернулись, но больше он ничего не сказал.

– Врагов, с которыми мы может справиться, – произнесла Лири. – А если это проверка – можем ли мы быть вместе?

– А какая разница? – не понял Ори. – Ну то есть какая разница, почему именно мы? Вообще глупый вопрос. Надо – вот и идем.

– Болван, – устало сказал Илем. – Мне интересно как раз, кому это надо.

– Дык всем. Людям, оркам, эльфам. И вообще.

– Ори, ты всерьез ощущаешь себя спасителем мира? – прищурился Илем и заметно растерялся, когда орк кивнул. Диль ему позавидовал. Себя спасителем мира он не ощущал. Кому это надо, не интересовался. Хотя бы потому, что это явно желание кого-то свыше, непостижимого. А непостижимы именно боги.

– Франк подозревает, что это может быть игрой магов, – вспомнил он.

– Нет сейчас магов такой мощи, – отрезал Кай. Пришлось поверить.

– А прежде? Он думает, что заклинание страшной силы застряло где-то… ну я не знаю.

– Если маги прежде были такие сильные, то они, наверное, и есть боги, – заключил Ори. – Франк идет. Может, его спросим?

Но они не спросили. Зачем? Он все равно не сказал бы, даже если б знал. Не только Диля несет ветер, словно опавший лист, но столь же безропотно идет могучий воин Ори, просто потому что поверил: надо. Он верит. Диль немного позавидовал.

Франк притащил здоровенный тюк, в котором нашлись два красивых платья и кокетливых плаща, и даже шляпки, и ленты, и всякие прочие женские штучки; были там и вещи для будущих цирковых – трико, ношеное, но хорошее, крепке, причем одно огромного размера, кольца и шары для жонглирования. Илем тут же, не стесняясь, разделся до белья и натянул на себя корсаж, соорудил из ваты небольшие груди, надел украшенное оборочками голубое платье, попросил Диля застегнуть крючки на спине и уселся к зеркальцу. Все отвернулись, чтобы дать возможность Лири сделать то же самое, причем Илем посоветовал тоже воспользоваться ватой. Диль объяснял Ори, как следует себя вести, какие слова можно обронить ненароком, чтоб ясно было – цирковой. Орк воспринимал это как игру, и Диль был уверен – у них получится. Не может не получиться. А надо будет, Диль устроит отличное представление.

Руку орка упаковали в лубок и подвесили на перевязи. Лицо Ори приняло страдальческое выражение – очень убедительное. Его веселое настроение передалось и Дилю, они перебрасывались незатейливыми шуточками. Ори очень легко вжился в роль.

Но Илем переплюнул всех. Когда он говорил, что девушка из него выйдет получше, чем из Лири, он не врал. Даже одной рукой он умудрился соорудить из своих волнистых золотистых волос до плеч кокетливую прическу, подвел глаза, подкрасил губы и стал очень хорошенькой девушкой немного старше Лири.

– Папенька, – капризно сказал он нежным девичьим голоском, – а можно я не стану надевать шляпку, а приколю к волосам цветок? Мне не нужно прятать волосы, они красивые, не то что солома на голове у Лири.

– Лии, – поправил с усмешкой Франк. – Неприлично, дорогая Илли, ходить с непокрытой головой. Да и не жарко еще. Потому я и платья купил не особенно открытые. Илем, ты меня поражаешь, у тебя даже кадыка практически нет.

Илем стрельнул глазками, и даже Лири засмеялась.

Франк объяснил им и даже нарисовал на слое пыли план места, где они должны были встретиться – и тут же стер рисунок, отсыпал немного диггов для бродячих акробатов, десяток ардигов дал Каю. Эльф ушел первым, наутро папа с парой ссорящихся – очень убедительно! – дочек погрузился в карету, а ближе к обеду два акробата отправились к северным воротам. Конечно, Диль немного нервничал, но полгода назад он бы просто умирал от страха, так что на это беспокойство можно было не обращать внимания. У ворот скопилась очередь. Стражники придирчиво проверяли всех. Чуть поодаль стоял мрачный человек в черном, напомнивший Дилю Даера. О боги, только магов нам не хватало. Со стороны богов это нечестно, разве могут обычные люди совладать с магией? Франк же говорил, что противники так или иначе равны им, с ними можно справиться, но как справиться с магом?

Ори морщил нос, укачивал руку и еле слышно постанывал. Не знай Диль, что он совершенно здоров, поверил бы без всякого. Стражники расспрашивали Диля не меньше десяти минут, заставили доказать, что он действительно акробат. Не потому что не поверили. Им было скучно, обидно стоять у ворот, когда весь город веселится на ярмарке, и Диль устроил им на радость небольшое представление: прошелся колесом, сделал несколько сальто, пожонглировал кольцами, тихо радуясь, что не растерял всей сноровки. Мужчина в черном приблизился и раздраженно приказал им с Ори убираться, заметно расстроив и стражников, и очередь.

Они отошли примерно на лигу, когда Ори перестал наконец изображать страдальца и начал радостно спрашивать, как он справился, и искреннее одобрение Диля привело его в восторг. Зря Илем считает его глупым. Он просто большой ребенок, которому ясно, что хорошо, а что плохо. Диль слегка позавидовал. Он забыл, что такое быть ребенком. А Илем и не знал.

Место встречи они нашли без труда, у Ори оказалась замечательная зрительная память. Все уже были там, две «сестрички» развлекались мелкой грызней, а Кай и Франк разговаривали на неизвестном языке. Ори тут же присоединился к беседе. Древняя речь? Диль понятия не имел, один язык у орков и эльфов, или нет. У него самого никаких способностей в изучении чужой речи не было, хорошо хоть, что в Ванрелле использовался тот же язык, что и во многих соседних государствах.

Дальше ехали с комфортом: папенька с дочками в карете, Диль сидел на козлах вместо кучера, а Кай и Ори небезуспешно изображали охранников. Франк не мешал Лири и Илему цапаться, потому что в ссорах они не забывали о своем временном «родстве». Илем искусно прятал покалеченную руку в складках плаща или даже юбки. Остановки на постоялых дворах чередовались с ночевками в поле, чуть в стороне от дороги, когда их заставал дождь, в карете становилось тесновато. Их не преследовали, похоже, что обман удался, однако Франк оставался настороже.

А ведь города, которые они обязаны были посетить, наверняка известны преследователям. Что сработало раз, не сработает другой, не в каждом городе шумные ярмарки, позволяющие проскользнуть незаметно.

Илем несколько раз пытался возобновить беседу о целях и причинах, и Франк его не затыкал. Сказал только, что этот вопрос не могли решить в течение тысячелетий, но рано или поздно у кого-то получится, только ничего не изменится, и через сто, двести или триста лет люди не перестанут творить зло, потому что это в их природе, и со временем зло снова скопится и позволит границе прорваться снова, и снова принцесса, вор, бродяга, торговец и ученый под защитой воина, рыцаря и проводника отправятся в долгий путь к Серым горам, чтобы остановить Сарефское зло.

Вечера они коротали у костра за самыми разными разговорами. Кай рассказывал об эльфах, и не только Диль слушал с открытым ртом. Илем впитывал новые знания, и Лири тоже. Кай начал эти рассказы, когда они остановились в странном месте. Дубовая роща, которую трудно было назвать рощей – могучие деревья росли далеко друг от друга и были столь раскидистыми, что даже сейчас, весной, солнце почти не пробивалось сквозь их густые ветви, а под ними обнаружились обломки камней, явно обработанные человеческой рукой. «Эльфийской», – поправил Кай.

Это было древнее кладбище. Кай уверил, что остановка путников здесь не кощунство, а Илем немедленно добавил, что практически весь мир – кладбище, потому что умерло и похоронено людей так много, что могилы располагаются по всей земле в несколько слоев. Наверное, он был прав.

Когда-то эльфы жили среди людей. Было несколько эльфийских королевств, богатых и процветающих, но с соседями мир не брал, людям всегда требовалось то золото, то жизненное пространство, люди не умеют не воевать, хоть с другими расами, хоть между собой. И после очередной победы в очередной войне эльфы ушли. Вот просто так: собрались и ушли за Сиккильские горы, и с тех пор живут обособленно, до тех пор, пока люди не придумают способ преодолеть эти горы с большими армиями. Илем не поверил: как ушли? все бросили и ушли? оставив города побежденным? ушли после победы? Очередной победы в очередной войне, напомнил Кай. Пресекли бесконечную череду смертей. За Сиккильскими горами всем хватило места. Нельзя сказать, что там единое королевство, нельзя сказать, что много разных. Провинции имеют много прав – и много обязанностей, а Ра не абсолютный правитель, а скорее, координатор, и тем сложнее, и тем больше требований предъявляется к нему.

Диль исподтишка поглядывал на Лири. Казалось, что потрясение никак на ней не сказалось, но Диль подозревал, что она вспомнила о своем королевском воспитании и загнала поглубже все свои чувства, не показывая их окружающим. Даже ему.

Ох, ну почему «даже»… Возомнил о себе, бродяга, решил, что принцесса считает тебя своим другом. Мало ли, что относится почти как к отцу, все равно помнит, что она принцесса, а он акробат. Не может не помнить.

Он все равно опекал ее, заботился, чтобы ей было тепло и уютно, подсовывал кусочки поаппетитнее и не обращал внимания на язву Илема. Не показывает боли? Не значит, что не чувствует. Илем тоже не показывает. И никто из них. Свыклись. Диль не хотел бы оказаться на месте Лири и осознавать свою вину за смерть двадцати тысяч человек. Это даже в голове не укладывалось. Короли не знают других способов отвечать на оскорбления, кроме войны. Стало Райгуну легче? Ничего ведь не изменилось, и население обеих стран все равно знает, что у него невеста сбежала из-под венца, и какие бы зверства он ни творил, в памяти народов он все равно останется королем, от которого бежала невеста. Над ним будут смеяться – втихомолку, пока он жив и страшен, и открыто после смерти. Король, которому беглая невеста натянула нос. Посмешище.

 

* * *

Время шло, и миролюбивый Диль, даже в детстве избегавший драк, привык к их неизбежности. Видят боги, он этого не хотел, тянул до последнего. В нем так и не смирился с необходимостью убивать, но делал это, всякий раз отключаясь и воображая себе мишени с кривовато нарисованными кругами. Немного помог Кай: он дал несколько советов по способам сконцентрироваться, и теперь во время боев Диль не видел ничего и никого, окружая себя пустотой – и при этом откуда-то знал, какую именно мишень следует выбрать. К рукопашной он так и остался неспособен, и, когда перед ним неожиданно выросла огромная, больше Ори, фигура атлета с занесенным мечом, даже не сообразил, что можно попробовать хотя бы вытащить кинжал. Диль замер, глядя на опускающийся меч, и то ли с ужасом, то ли с облегчением подумал: вот и все, сломанная ветка сгорела в костре, опавший лист затянуло водоворотом. Тугая струя горячей крови брызнула ему в лицо, и потребовались долгие десять секунд, чтобы осознать, что топор Ори снес голову нападавшему.

Потом он так долго отмывался в теплой речушке, что Франк на него рявкнул: хватит, тоже, красна девица, крови не видел. Диль ужасно смутился, торопливо оделся и сел к костру. Они отъехали от места битвы на несколько лиг, но Дилю казалось, что он все еще чувствует этот запах. Он пытался было отстирывать одежду, но Франк велел бросить, и Диль не без облегчения послушался.

Смерть была рядом. Все время рядом. Дышала в затылок и заглядывала в глаза, и Диль, не имевший вкуса к жизни, отчаянно ее боялся. Ох, как же прав был Франк: и жить не хочется, и умирать тоже.

Лири налила ему похлебки и чуть не с ложки кормила. Диль давился, но ел, ему было стыдно за то, что девушка держится куда лучше, чем взрослый мужчина.

– Я говорил, – сумрачно сообщил Франк, – что трудности возрастают. И по-прежнему с ними можно справиться. Нас не ждет ничего непосильного.

– Хорошо бы, – кривясь и снова укачивая руку, вздохнул Илем. – Что уставился, Диль? Ничего страшного, порез. Прикрылся… вместо щита. Ори вон бок распороли.

– Х-ха! – откликнулся орк. – К завтрашнему вечеру заживет.

Диль соображал плохо. Клонило в сон, но спать он боялся, и так и не сомкнул глаз, а Франк поднял их до рассвета – учуял очередную опасность.

Они в основном удирали. Даже Ори перестал спорить с Франком, старавшимся сберечь свою команду. Проводник менял направление, сворачивал в самые неожиданные моменты и завел их в каменистую пустыню, строго-настрого приказав очень сильно экономить воду. Было очень жарко, но раздеваться он тоже не позволил, чтобы они не обгорели на солнце, даже рукава не разрешил закатать, зато заставил обвязать головы сменными рубашками.

Диль по своему опыту знал что пустыня опасна еще и перепадами температуры: умираешь от жары днем и трясешься от холода ночью, но эта была исключением: ночами приходила лишь блаженная прохлада. Утром удавалось собрать по полкружки свежей холодной воды на каждого – роса была обильной, а Ори умел ее собирать.

На третий день стало плохо Илему. Он чуть не падал от слабости, и Диль, не имевший привычки плохо поминать покойников, искренне пожелал Бираму в аду мучиться так же, как перед смертью. Они по очереди несли рюкзак вора, чаще делали привалы, давали ему лишний глоток воды. Илем злился то ли на них, то ли на себя, то ли на Бирама, не отказывался от поддержки и ненавидел себя за слабость. Франк говорил, что осталось два дня до жилья, вел их уверенно, хотя Диль, как ни старался, никаких ориентиров не видел – плоская, как доска, каменистая равнина, даже валунов нет, только горы далеко вдали. Но к концу второго дня глазастый Кай рассмотрел на горизонте какое-то сооружение. Франк сказал, что это своего рода маяк.

Что было на следующий день… Расскажи кто, Диль нипочем бы не поверил. Они отправились в путь, едва забрезжил рассвет и стало возможно разглядеть почву под ногами. Утром было не так жарко, и Илем чувствовал себя бодрее. Ближе к полудню солнце уже висело точно над головой, они даже тени не отбрасывали. Болели глаза, все щурили опухшие веки, и даже Илем уже не подшучивал над Лири. Странный шум первым услышал Франк, потом Кай и Ори, а там уж и остальные. Словно молча летела огромная стая ворон. Или одна ворона, но огромная. Диль заоглядывался и застыл, повернув голову налево. Ворон было несколько, и были они настолько огромны, что трудно вообразить.

– Я думал, что драконы – выдумка, – прошептал Илем. Боги милосердные, и Франк будет утверждать, что им по силам совладать с тремя драконами?

Они были черные, как вороны, глянцевито блестевшие на солнце и громадные, как горы на горизонте. Диль думал, что драконы сожгут их сверху или похватают с земли, как коршуны мышей, но они приземлились неподалеку и, растопырив крылья, неторопливо направились к ним.

Франк вздохнул. Странно, что Диль вообще расслышал этот вздох и даже уловил в нем досаду. Именно досаду. Проводник велел им стоять на месте, а сам пошел навстречу драконам. Неторопливо, как на прогулке. Отойдя на двадцать шагов, он остановился – и те остановились тоже. Франк опустил голову, на секунду свел плечи и тут же расправил их, раскинув руки. Диль обомлел.

Перед ними встал дракон.

Другой. Гораздо меньше, бронзовый. И тело его было немного другой формы, аккуратнее, изящнее, что ли. Он просто стоял на кривых лапах, немного похожий на ящерицу, разве что с огромными и почему-то полупрозрачными крыльями. Черные драконы остановились так резко, что из-под их лап взлетели облачка пыли, постояли секунду, разглядывая противника, потом развернулись и взялись улепетывать куда быстрее, чем нападали, грузно подскакивая, пока не взлетели. Бронзовый дракон расправил крылья, потом сложил их и стал Франком.

Проводник постоял к ним спиной, потом медленно повернулся. В зеленовато-коричневых – бронзовых! – глазах играл огонь. Кай медленно опустился на одно колено и склонил голову.

– Да ладно, – бросил Франк, – а то ты не знал.

– Наконец я могу приветствовать тебя.

– Поприветствовал уже. Вставай. Рты закрыли. Рты закрыли, говорю.

– Ты – дракон, – выдохнул Илем.

– И как ты догадался? – удивился Франк. – Но рот все равно надо закрыть. Можно было и понять, что проводник не просто человек с самыми обычными возможностями. Кай, ты встанешь или нет? Не стоит преклонять передо мной колени, тем более Ра.

Диль поморгал и даже потряс головой. Видение не уходило. Казалось, что он смог рассмотреть все стадии превращения человека в дракона, казалось, помнил их, хотя оно заняло долю секунды. Даже меньше. Был человек – и уже дракон.

Франк тепло улыбнулся.

– Полегче стало? Сразу хочу сказать: не следует надеяться на меня больше, чем прежде. К сожалению, есть ограничения. Стать собой я могу лишь четыре раза. Теперь уже три. Поэтому надо очень тщательно выбирать момент, чтобы не израсходовать возможности. Нет, Лири, я могу становиться собой когда угодно и на сколько угодно, но не во время миссии.

– О боги, я обыгрывал дракона в камни, – только и сказал Илем. Ори фыркнул, а за ним расхохотались и остальные. Включая и Франка. Кай знал с самого начала? О боги, как, откуда?

– Мы видим драконов. Точнее, чувствуем, – ответил эльф на незаданный вопрос. – Правда, я не думал, что смогу проверить это в реальности, пока не увидел Франка в камере.

– А я не понимаю, как это, – признался Илем. – Вот Франк – и тут же дракон.

– Я тоже не понимаю, – утешил Франк. – Не все ли равно? Я не знаю механизма превращения, и никто из нас не знает. Ну что, идем?

– У меня ноги отнялись, – еле слышно пробормотал Илем. – Никогда не думал, что смогу быть настолько потрясен. Э-э-э, Ори, я в переносном смысле, не надо тащить меня на себе.

Но орк уже усадил его себе на закорки и даже подпрыгнул пару раз на месте. Так делал отец, когда Диль был совсем маленьким – усаживал его себе на спину и прыгал, а мама смеялась.

Воспоминание было таким ярким, что Диль не сразу опомнился. О чем я думаю, причем тут мое детство, я иду рядом с драконом. Существом, о котором в Ванрелле даже сказок не рассказывали, впервые Диль услышал легенды о драконах уже в цирке. Клоун Бимби обожал разные истории, чтоб непременно принцессы, рыцари и драконы…

А наяву это не было так уж завлекательно. Наяву это долгая дорога, молчаливый эльф, несчастная девочка, на которую обрушился слишком тяжелый груз, и не особенно обаятельный проводник. Почему Бимбо не рассказывал о таких миссиях, раз они описаны в книгах, есть копии каких-то Серых хроник, оригиналы которых читал Франк.

– Какая это миссия? – неожиданно для самого себя спросил Диль спину Франка. Не оборачиваясь, тот отозвался:

– Шестая.

Илем присвистнул.

– Если это происходит примерно каждые двести лет, то тебе уже за тысячу?

– Если быть точным, то немного больше двух. Однажды мир продержался почти пятьсот лет. Та самая эпоха благоденствия, о которой ты наверняка читал.

– Для старичка ты еще ничего, – сказал Илем. Он болтал, чтобы справиться с собственным изумлением. У него глаза все еще были круглые.

Лири взяла Диля за руку, как маленькая девочка. Франк шагал впереди и не оглядывался.

– Старичка? Имеет ли возраст то, что не умирает?

После долгой паузы Лири спросила:

– Ты бессмертен?

– Все смертно, – вздохнул Франк. – Даже звезды. Но я никогда не слышал о смерти дракона истинного. Истинный – это я, в отличие от тупых черных тварей.

– Ты потому говорил, что тебя трудно убить? – поинтересовался Ори. –А когда ты человек?

Франк довольно долго молчал, прежде чем ответить.

– Я всегда дракон, Ори. Даже когда человек. Я не могу этого объяснить. Просто поверь. Меня очень трудно убить. Полагаю, что невозможно.

– А магия? – робко спросила Лири. Франк хмыкнул.

– Нынешние маги, даже Даер, – всего лишь подражатели магам темной эры. Ни одному из них не удалось повредить дракону.

– А чего это – темная эра? – полюбопытствовал Ори. – Я не слыхал.

Диль вообще-то тоже. Или не изучали в школе, или изучали тогда, когда он уже увлекся цирком и потерял интерес ко всему остальному. Вместо Франка ответил Кай:

– Это было больше тысячи лет назад. Магия тогда приобрела невиданную мощь, но ее носители отличались… не скажу, что жестокостью, но полной беспринципностью. Считали себя властелинами мира, но постоянно выясняли отношения между собой, не считаясь с тем, что их окружали люди. Длилось это довольно долго, больше ста лет…

– Сто восемьдесят, – вставил Франк, – если брать от проявления первого из великих.

– А потом?

– А потом вмешались драконы, – буднично сообщил Франк. – И темная эра кончилась.

– Почему вы ждали сто восемьдесят лет? – выпалила Лири, сильнее сжав руку Диля. Франк снова хмыкнул.

– Объясни ей, дружище. Диль, это я тебе.

Диль растерялся. Объяснить? Как и что? Он даже не слышал…

– Мы должны сами… – сказал он. – Нельзя надеяться на чудо.

– Надеяться-то можно. Только чудес не бывает. Мы приходим на помощь, когда вы не в силах справиться сами. Мы не можем решать за вас. Да и не должны.

– Вы могли предотвратить войну, – прошептала Лири. Франк услышал.

– Во что превратится человечество, если мы будем исправлять все ваши ошибки и ликвидировать последствия всех ваших глупостей? – сухо спросил он. Лири попыталась выдернуть руку, но Диль не отпустил, наоборот, притянул ее к себе и обнял за плечи. Девочка обессиленно к нему прислонилась. Она плакала. Слезы катились по щекам, но она даже не всхлипывала. Если Илем брякнет что-нибудь, нож ему в задницу воткну. Неглубоко, но чтоб сидеть не мог.

– Почему, ты думаешь, был заключен мир? – смягчившись, спросил Франк. – Райгун не собирался останавливаться… до вмешательства. Дракону очень трудно отказать. – Он резко повернулся. – Мы стараемся помочь вам, а вы разрушаете все, до чего только можете дотянуться.

– Мы так безнадежны? – вздернул бровь Илем. Франк покачал головой.

– Нет. Не безнадежны. Я… излишне обобщаю. Вы все разные, и в целом… Давайте потом, а? У нас еще черт-те какой путь впереди, времени много, придумаете вопросы поумнее и будете их задавать. Как будто это что-то решит или что-то изменит. Но я не против того чтоб удовлетворить ваше любопытство. У нас нет тайн от вас.

Диль в очередной раз подумал о собственной глупости. Иначе он это назвать не мог. Понятно, что не в его силах было распознать дракона, он об их существовании-то толком не знал. Глупость заключалась в том, что он и сейчас не мог поверить, хотя видел собственными глазами. Что-то, сидевшее глубоко внутри, успокаивало и пыталось сказать, что глаза ошиблись, что это был фокус или даже магия, но не дракон. Не дракон истинный. Франк не может быть драконом. Дракону не может быть интересен Диль.

Дракон не может говорить о том, что в них есть нечто общее.

Это не укладывалось в голове.

 

* * *

Им удалось преодолеть и пустыню, и горы – не очень высокие, никакого снега, и лес, казавшийся непроходимым. В этом лесу они какое-то время ходили кругами, пока Франк не нашел нужного направления и пояснил, что заблудиться не может. По определению. Диль тихонько спросил Кая, как понять это «по определению», и эльф, замявшись на секунду, пояснил, что камни не способны танцевать, а дракон не способен заблудиться, просто потому что дракон. И извинился за невнятное объяснение. Диль понял. В это «по определению» входило уже много.

Они попривыкли, Илем даже начал подшучивать, но весьма осторожно.

Лири почти не отходила от Диля. В ней ничего не осталось беззаботного болтуна Денни, почти не осталось даже той девочки, которая поверила в свое предназначение и свою роль в спасении мира. Она не то чтоб похудела – некуда было, но осунулась, лицо стало отстраненным и строгим. Они почти все время молчала. Слишком тяжелый ей достался груз. Слишком. Ори и Кай знали, не говоря уж о Франке, но не говорили ей именно для того, чтобы этот груз не раздавил ее. Она держалась. Держалась, хотя все время сосредоточенно думала о чем-то… об этом грузе. Однажды Диль ненароком услышал обрывок ее разговора с Франком. Она ожесточенно, убежденно сказала: «Я должна дойти!» – и Франк негромко ответил: «Должна». Впрочем, с самого начала Диль понимал, кто именно должен дойти.

Илем, выяснив про грехи каждого, больше не заговаривал об этом и перестал расспрашивать Франка, тоже нередко был погружен в невеселые мысли. Может, он думал о своей Силли. Может, пытался дознаться о каких-то глубинных причинах миссии. А может, плохо себя чувствовал.

Порой они прорывались с боями, но успешно, никто даже не был ранен, разве что Диль однажды, но слово «ранен» тут не годилось. На них напал небольшой отряд хорошо вооруженных и хорошо подготовленных людей, и во время короткой схватки Диль, израсходовавший запас ножей, дурак дураком топтался возле лошадей и, может, именно потому заметил человека, не похожего ни на разбойника, ни на солдата, тоже стоявшего в стороне и очень сосредоточенного. Слишком сосредоточенного. Он смотрел на Лири, и Диль изо всех сил рванул девочку на себя, бросил на землю и собрался было упасть сверху, но тут его ударило таким холодом, будто он мгновенно оказался на лютом морозе голый и мокрый. Его сковало льдом, даже дышать не получалось, не то что шевелиться. Однажды он едва не замерз в пути, у него не было палатки и он боялся заснуть, потому старался двигаться, шел всю ночь, но к счастью вышел на удаленную ферму, где его приняли добрые люди, согрели, накормили и подарили ветхий полушубок из овчины. Так вот, это было несравнимо. Диль чувствовал, как останавливается сердце, а легкие словно заполняются ледяной водой.

– Идиоты, – пробурчал Франк, – против меня – магию холода… Лири, да не визжи ты, лучше помоги мне его раздеть. Ори, уложи его на землю. Да, одеяло не помешает.

Франк лег рядом с ним и обхватил руками, словно женщина. Он него шло тепло, постепенно заполнявшее все тело Диля. Сначала стало легко дышать, потом сердце забилось, как ему и положено, отпустило сведенные судорогой руки и ноги.

– Ну вот, – удовлетворенно произнес Франк ему на ухо, – не бойся, рядом со мной замерзнуть невозможно. Теперь укутайте его остальными одеялами, пусть отойдет немного. Ори, оттащи покойников в кусты, что ли, нам придется тут пробыть пару часов. Да, Лири, горячий чай тоже не будет лишним. Не суетись с костром. Просто набери в чайник воды и дай его мне.

Диль глотал обжигающий чай и боролся с ознобом. Ничего страшного. Это пройдет. Должно пройти – очень уж уверенный у Франка голос.

Он отчаянно мерз целых две недели, несмотря на теплую куртку, добытую Франком в первом же населенном пункте, и плащ Кая, а потом отпустило. Тот странный человек оказался магом, как сказал Франк пренебрежительно, паршивеньким, если бы это заклинание применил Даер, то Диль бы рассыпался, если б по нему кто-то щелкнул. Заметил испуганное лицо Лири, проводник смягчился и сказал, что пошутил, что в его присутствии магия холода теряет свою мощь. «Потому мы и не окочурились от холода в горах, – догадался Илем. – Значит, ты можешь применять магию?» Франк объяснил, что магии у него ни на диггет, а это просто врожденные способности. Он, в конце концов, властелин огня.

Диль вспомнил картинку, виденную когда-то в библиотеке: сверкающий дракон изрыгает столб пламени. «Ага, – кивнул Франк его невысказанным мыслям, – могу, но только драконом. А человеком просто не дам замерзнуть».

А еще он не переставал требовать обращения на «ты», доказывая Дилю, что он «всего лишь» дракон, а вовсе не принц, а раз Диль может дружески с принцем из дома Ра, то с простым драконом и вовсе обязан. Он так достал терпеливого Диля, что добился своего, хотя всякий раз это «ты» застревало в горле… как, впрочем, и при дружеском общении с принцем из дома Ра. Правда, логика Кая казалась более убедительной. Эльф основывался исключительно на той воде, которую ему давал Диль в тюрьме, и доказывал, что они теперь по эльфийской традиции названные братья. Диль сильно подозревал, что Ра Кайен беззастенчиво врет, пользуясь тем, что невозможно проверить существование только что придуманной традиции.

Хорошо хоть Лири к нему с этим не приставала. Самая юная, она лучше всех понимала, что слова – всего лишь слова, главное – что внутри. Она никак не упоминала о своей ошибке, хотя думала о ней беспрестанно. Правильно поступил Илем или нет, Диль не брался судить. Рано или поздно она узнала бы, а в какой форме, неважно. Вряд ли она запомнила безжалостную усмешку вора, потому что все казалось ей мелким и незначительным рядом с пониманием вины.

Диль был благодарен Илему за то, что тот тоже не касался этой темы. Все вернулось к прежнему: он едва ее замечал, иногда бросал едкие реплики, а она едва обращала на него внимание. Франк тем более не заводил подобных разговоров. Он, наверное, и правда ничего достоверно не знал, несмотря на огромный опыт. О потерянные боги, каково это – жить вечно? или просто необыкновенно долго? насколько ж безупречную жизнь надо иметь, чтобы не терзали постоянно воспоминания об ошибках?

Франк слишком хорошо понимал их, чтобы заподозрить его в безупречности.

– Каково это – быть драконом? – спросила Лири, подбрасывая в огонь ветки. – Даже представить себе не могу.

Франк неопределенно пожал плечами.

– А каково это – быть человеком? То же самое. Только возможностей больше.

– И ответственность больше, – сказал Кай. – Драконы – защитники мира. Только подумайте, какой это груз.

– А наплевать на предназначение? Наплевать на мир, пусть сам выкручивается как хочет? Постоянно исправлять наши косяки? Мы наворотим – а им расхлебывать?

– Ты бы наплевал? – воинственно повернулась к нему Лири.

– Непременно.

Диль не поверил. И поверил одновременно. Это было странно. Наверное, Илем захотел бы наплевать, но у него не получилось бы. Или получилось? Человек, у которого было такое детство, имел право пренебрегать миром.

– Как раз этого он не может, – покачал головой Кай. – Ты не понимаешь, Илем. Это не обязанность – защищать. Это потребность души. У нас высшая похвала – сказать о ком-то, что у него душа дракона.

Франк смотрел на огонь, отражавшийся в его бронзовых глазах.

– Я не могу не быть драконом. И при этом я человек. И сам не понимаю, как это. И уже давно не хочу понимать.

– Тебе хочется защищать нас? Тупых, грязных, агрессивных, готовых убить за стертый диггет?

– Нет. Но не делать этого я не могу. Потому что вы способны на добро, любовь, ласку. Даже ты. Вы способны чувствовать свою вину и помогать друг другу. Вы способны поделиться последним глотком воды… и не надо краснеть, Диль, так оно и есть. Вспомни, я ведь не особенно удивился, когда ты это сделал.

– Чувствовать свою вину мы способны, – словно не слыша его, продолжил Илем. – И что – мы своего рода жертвы? Мы обязаны искупить свою вину этой миссией?

Франк снова покачал головой.

– Нет. Не обязаны. Я, собственно, вас не держу, можете разойтись хоть сейчас. И не говори мне, что тебя испугали мои слова о том, что долго не проживешь. Ты не поэтому не уйдешь. Кай будет выполнять то, что считает своим долгом, а тебе… тебе просто любопытно, что будет дальше. И что бы ты ни сделал, ты всегда будешь помнить Силли такой, какой увидел ее на площади.

– Ты наверняка много размышлял о смысле этой миссии. Поделись! Как бы ни был я любопытен, у меня слишком мало информации, я Серых хроник не читал даже в копии. Почему мы?

– Не знаю. Правда, Илем, не знаю. Только предположения. И о выборе определенных людей, и о высшей цели… Некоторые ученые мужи считают, что в каждом из вас есть хоть капля крови тех, кто прошел этот путь впервые, для того чтобы искупить грехи мира. Теперь можешь смеяться.

– Не свои? – засмеялся Илем. – Чужие? Что за чушь? Как я могу искупить грехи мира? Пожертвовав собой ради его спасения?

– Необязательно жертвовать. Я надеюсь довести вас всех. У меня приличный опыт, я умею выбирать необычные маршруты, уходить от преследования… Да и драться умею не хуже, чем Кай или Ори.

– Ну еще бы! Ты не боишься смерти. Она тебя избегает.

– Я тоже не боюсь, – обиделся Ори. – Орк в бою ничего не боится. Не понимаешь, так молчи.

– Илем, твои предположения ничем от моих не отличаются, – вздохнул Франк. – Несмотря на опыт и информацию. То есть точно я знаю всего две вещи: дружная команда куда более вероятно пройдет путь без потерь и я должен довести всех живыми. Все. У нас – дружная, несмотря на твой омерзительный характер.

– Я защищаю себя, а не мир, – пожал плечами Илем и добавил, покосившись на Кая: – У меня душа вора, а не дракона. И мне ничуточки не стыдно. Я вообще не знаю, что это такое.

Кай молча улыбнулся, а Диль улыбку подавил. Все бы так защищали себя, глядишь, зло не накопилось бы в таком количестве, что начало притягивать иное зло…

Это было слишком сложно и в то же время слишком просто. Будто мало того, что люди способны натворить сами.

Ванрелла была спокойным и мирным королевством. Войн не было почти сто лет, не вспыхивали мятежи, не так чтоб много было и разного рода лихих людей. Упорядоченность и уважительность, которые Франк называл мудреным словом «структурированность», удерживали ванрельцев от конфликтов. Наказания были суровыми, но справедливыми и никогда не бессмысленно жестокими. Ворам, например, рук не рубили, отправляли на работы, причем не только каторжные, не только шахты и рудники. Осужденные трудились и на очистных сооружениях, на строительстве, но, конечно, на тяжелой и грязной работе. Убийц казнили, иногда публично, но не так, как например, в Гидине, где казни длились чуть не час, а публика посещала их охотнее, чем цирк. В Ванрелле преступников просто вешали, благородным, если они заслуживали смерти, отрубали головы. В Ванрелле каждый знал свое место, и Диль не понимал, почему это раздражает Франка. Что значит – отсутствие свободы? Сын каменщика смог стать акробатом, и никто ему не помешал. Никто не мешал сыну сапожника работать плотником. Просто куда разумнее наследовать отцовское дело, потому что никто лучше отца не научит. Диль даже мальчишкой смыслил в строительстве больше иного взрослого, знал, как надо класть камни, как пользоваться отвесом, сколько раствора требуется для ракушняка, а сколько для известняка, причем знания не были пустыми: он сам складывал небольшой загончик для гусей. Кривовато, конечно, получилось, но получилось же, а ведь ему в ту пору было всего тринадцать, и он уже влюбился в запах арены.

Когда Диль говорил об этом Франку, тот злился и шепотом кричал про его тупую голову. Диль себя умным и не считал, потому не обижался. Каждому свое.

Так вот, мир и покой Ванреллы сильно отличались от обыденной жизни многих других стран. Где-то на дорогах свирепствовали разбойники, где-то графы дрались между собой – а как дерутся графы, понятно: они-то вдалеке от поля битвы, а рубятся простые солдаты, когда наемники, а когда и мобилизованные крестьяне. Дилю повезло, он ни разу не попадал в края, где шли войны, хотя однажды какой-то благородный пытался отправить его в свое войско. Диль тогда сбежал и нисколько этого не стыдился. Он не солдат. Кто угодно, только не солдат.

Но зла он видел достаточно. Более чем достаточно. И вот появляется человек со странными глазами и говорит, что зло переполнило мир и начало притягивать что-то страшное из бездны.

– Равновесие нарушается? – встряхнувшись, услышал он голос неугомонного Илема.

– Можно и так сказать.

– Все, что мы делаем, остается, – произнес Кай. – Все наши дела, слова, поступки и даже помыслы. В мире ничего не исчезает бесследно. И пролитая нами кровь умножает имеющееся зло, даже если она пролита ради благой цели.

– Не понял! – возмутился Илем. – На меня нападают, а я должен смиренно сложить руки и подставить шею?

– Не должен. Но лучше избежать драки, чем кидаться в нее очертя голову. Мы больше убегаем, чем деремся.

– Ну так у нас же великая цель! – фыркнул Илем. – Вор и бродяга должны спасти мир. Франк, тебе самому-то не смешно?

– Уже нет. Мир принадлежит ворам и бродягам в той же степени, что торговцам и ученым. Так что и спасать приходится… коллективно.

Илем потер шею, но ничего не сказал. А Диль снова вспомнил равнодушный взгляд Франка, брошенный на Бирама. Равнодушный. Чего стоило защитнику мира это равнодушие? Как смог он принять такое решение?

Или такие решения – его вина? И он тоже старается ее искупить? Но ведь остальные оступились неумышленно, по глупости, а он – сознательно. И как он живет с этим? Как защитник мира мог не спасти собственного спутника?

– Ты опять о вампире думаешь?

Проницательность Франка потрясала Диля. Ну как Франк мог понять, о чем он думает, если лицом своим Диль владел почти безупречно? Или он думает о том же?

Голова шла кругом. Диль с тоской вспоминал совсем недавние времена, когда от него не зависела судьба мира, когда можно было просто идти, не думая вообще ни о чем, слушая пение птиц, шепот ветра в листве или просто собственные шаги. Конечно, о таком комфорте, который Хантел и Бирам считал трудностями пути, Диль и мечтать не умел, зато комфорт был в душе, насколько он вообще мог там быть после случайного взгляда, брошенного на лицо Аури.

Жил, как растение. Перекати-поле. А растениям размышления несвойственны.

Как, спрашивается, мог Диль не поверить, нет, но даже начать допускать мысль о том, что он может сыграть какую-то роль в спасении мира?

Казалось, Дилю лучше бы чувствовать себя в компании Ори, который тоже никакой склонности к размышлениям не имел, но твердо был уверен, что следует делать: драться, чтобы тот, кто должен дойти, дошел и выполнил свое предназначение. Но как-то не сладилось. Вроде бы оба испытывали симпатию друг к другу, но дальше ничего не значащих слов дело не шло. Диль подозревал, что ему мешало слишком легкое отношение орка к необходимости убивать, но что мешало орку? Не слишком разговорчивый Кай порой удостаивал его беседы, но чаще ограничивался теплой улыбкой, которую Диль толковал так: ты мне нравишься, парень, но говорить нам просто не о чем. Чистая правда! Лири тоже стала молчаливой, хотя и была все время рядом. Точнее, он был рядом с ней. Отчаянно хотелось сделать что-то для нее – помочь, поддержать, защитить. Хотя бы от непогоды.

Получалось, что болтал он чаще всего с Илемом – или Илем с ним. Это было странно, потому что вору непременно требовалось было докопаться до истины. Но он охотно разговаривал с Дилем, который в этом не нуждался, когда выныривал из своих размышлений и не тратил время на издевки.

Откуда все же такая явная неприязнь вора к принцессе? Диль очень сомневался, что Илема так взволновали жертвы кандийской войны. Он к ближним-то был в очень большой степени равнодушен и заботился преимущественно о себе самом, не могла его так задеть чужая и далекая война, не мог он так относиться к причине этой войны. Может, Лири чем-то напомнила ему Силли?

Однажды он произнес это вслух. Вор хмыкнул.

– Чем? Общего только то, что обе тощие. Эта белобрысая, Силли была черненькая.

– Может, ее положение? Принцесса все же.

– А плевать. У нее положение ровно то же, что и у меня – отбиваем задницы в седлах и пытаемся выкрутиться из неприятностей. Просто она мне не нравится.

– Она девочка совсем.

– Силли едва исполнилось семнадцать, – сухо напомнил Илем, и Диль заткнулся. Не нравится – и пусть, мало ли кто кому не нравится. Не трогал бы лишний раз, ей и так несладко.

 

* * *

День шел за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, и, раз изменившись в солнечный ярмарочный день, ничего не менялось. Все были живы, и раны Ори или Кая, полученные в схватках (надо признать не таких уж и частых), серьезными не назвал бы даже Диль. На орке вообще все заживало, как на собаке. Однажды, когда на них вдруг навалилась целая толпа усеянных шипами рогатых чудовищ, Ори испугал Диля больше этих самых чудовищ. Их теснили, взяли в кольцо; у Диля кончились метательные ножи, причем несколько пропали впустую, отскочив от брони, в которую были закованы чудища, у Лири были на исходе болты. По особенному взгляду Франка Диль вдруг понял, что сейчас снова увидит чудо превращения, но тут Ори взревел, как раненый буйвол, затрясся и вломился в толпу нападавших. Тяжеленный топор летал в его руке, словно соломинка; второй рукой он подхватил огромный шипастый шар на цепи, и молотил так, что Диль не успевал уследить за ним. Там, где продвигался орк, оставалось пустое пространство. И трупы. Он повернул и пошел по кругу, расчищая перед собой путь. Франк раздумал превращаться и присоединился к Каю и Илему, прикрывавшим спину орка. И через несколько минут все кончилось. Немногие уцелевшие улепетывали во все лопатки, а орк, залитый с ног до головы кровью, продолжал реветь, пока Франк не подкрался к нему сзади и особым образом не надавил ему на шею. Ори обмяк и опустился наземь.

– Что это с ним было? – спросил запыхавшийся Илем. Диль посмотрел на его бледное, почти серое лицо, и снова ощутил полную свою никчемность. Больной, слабеющий вор дрался, а здоровый и сильный акробат прятался за его спиной.

– Боевая ярость, – уважительно объяснил Кай, – иногда один орк может решить исход целого сражения. Он ощущает необыкновенный прилив сил, не чувствует ни усталости, ни боли и может продолжать драться, даже если смертельно ранен.

– Но Ори ранен не смертельно, – улыбнулся Франк. – Это пройдет. Отоспится, успокоится… Давайте-ка переберемся подальше. Тут скоро от падальщиков отбоя не будет.

– А что это? – с ужасом произнесла Лири. Франк засмеялся, наклонился над телом чудовища и снял с его головы рогатый шлем.

– Это просто броня. А под ней обычные люди. Хорошие вояки, но не более того. Когда видишь это впервые, пугаешься. Так что не стыдись, Лири. Ты молодчина. А твоя меткость, Диль, не перестает меня удивлять. Чтоб попасть в прорезь для глаз…

– Да уж, – неопределенно хмыкнул Илем. – Может, закупим ему еще с полсотни ножей? А то как кончаются, он столбом стоит и ждет, когда кто-нибудь ему башку снесет. И уши красные. А кто Ори попрет? Я – пас.

Уцелели две лошади. Вдвоем с Франком, поднатужившись, они взвалили Ори поперек седла, потом Диль подсадил Илема, и еще целый час они потратили на дорогу до ручья.

Кай сам зашил порез у себя на бедре, и даже не поморщился ни разу; на Ори оказалось несколько неглубоких ран, которые зашила Лири, едва слышно охая. Проходя мимо, Франк ободряюще положил руку ей на голову и повторил, что она молодчина. Диль возился с костром и едой, отчаянно ругая себя за полную бесполезность.

– Научи меня владеть мечом, – попросил он Франка неожиданно для самого себя. Тот остановился.

– Не успею. Только в книжке можно научиться фехтовать за неделю. Да и… Ты не сможешь, Диль. Не сможешь убить человека, глядя ему в лицо. Учись лучше стрелять. Арбалет – хорошая штука.

– Я умею стрелять из лука, – признался Диль. – Плохо, правда. Меня учили, когда я только начинал в цирке.

– Кай поможет. Купим тебе лук в у первого же оружейника, потренируешься на привалах… Ну и метательных ножей я тебе точно полсотни куплю. Никогда не видел такой точности.

Ну да. За столько-то лет он не видел. Диль криво улыбнулся, понимая, что проводник хочет его подбодрить. Лук так лук.

Кай оказался не только отличным стрелком, но и отличным учителем. Лук для Диля он выбирал сам, научил его выбирать стрелы, отличать хорошую тетиву от плохой. Хвалил. А Диль, действительно попадая не так уж далеко от центра импровизированных мишеней, думал, хватит ли ему мужества вообразить такую мишень, стреляя в человека. Илем, наблюдая за его попытками, иронично изрек: «Чудес не бывает», Это верно. Не бывает. Не сделать воина из труса. Но Диль продолжал учиться, на каждом привале выбирал мишень и очень старался. Очень.

Илем от души издевался, глядя на акробата, вооруженного до зубов. Диль не обижался, хотя иногда вор жалил больно. За него это делала Лири и ехидно интересовалась, когда же им удастся познакомиться с великими талантами Илема, потому что вояка из него, мягко говоря, тот еще, разве что путается у врагов под ногами.

А талант Илема пригодился. Однажды Франк поднял их посреди ночи, велел бросить лошадей и повел тайными тропами обратно, в город, из которого они недавно вышли; ворота, естественно, были заперты, но Франк нашел вход в тоннель, по которому сливались в реку нечистоты (запашок был – ого-го!), перегороженный решеткой, запертой на хитрый замок. Несколько минут Илем осматривал замок. Даже обнюхивал, а Ори посоветовал на зуб попробовать и шепотом захохотал. Потом Илем велел светить, вытащил из кармана отмычку и несколько минут колдовал, пока не услышал щелчок. Потом были еще две решетки, с которыми Илем управился быстрее, и тяжелая железная дверь. Франк отстранил вора и открыл ее. Ключом. Потом вынул из своего мешка коробочку, аккуратно обсыпал всем сапоги порошком, и запах исчез вместе с грязью.

Здесь они повторили трюк с неудачливыми акробатами и папочкой с двумя дочками. На этот раз Илему пришлось куда тщательнее румяниться, а Франк выглядел очень озабоченным, когда на него смотрел.

– Ну что, папенька? – манерно и очень по-женски спросил Илем. – Похоже, я не дотяну до спасения мира?

– Дотянешь, – пообещал Франк. – Это не смертельно. В общем, в другой обстановке ты бы уже сто раз поправился. Высыпаться, хорошо питаться, не уставать… Я не могу обеспечить тебе этого. Постараюсь добыть одно лекарство, но оно редкое, не уверен…

– Что-то мне подсказывает, что есть еще способ улучшить мое самочувствие.

– Есть, – неохотно согласился проводник. – Но он тебе не понравится. Свежая кровь.

Илем скривился. Лири передернуло.

– У меня зубы неподходящие, – пошутил он. – К тому же смысла нет, меня тут же вырвет.

– Нет. Тебя не вырвет, потому что, как бы тебе ни была противна даже сама мысль о  этом, твой организм нуждается либо в другом режиме, либо в свежей крови. До тех пор, пока мы не завершим миссию, другого режима не будет.

– Ты лучше постарайся достать лекарство, – сумрачно попросил Илем, – потому что я не хочу быть хоть чем-то на него похожим.

– Ты не станешь вампиром… ну хорошо. Я не только не заставляю тебя, даже не предлагаю. Только подумай. Кровь придаст тебе сил.

Илем сморщился, но упрямо покачал головой. Диль его понимал. Франк тоже, потому что вздохнул и ушел. Наверное, добывать лекарство. Лекарство от яда вампира.

Каждый занимался своим делом. Кай и Ори точили оружие, Илем прохаживался по комнате, успешно имитируя женское покачивание бедрами, и получалось у него лучше, чем у Лири, Лири зашивала распоровшийся шов на куртке Диля. Он сам бы справился, но она посмотрела жалобно и сказала: «Позволь мне хоть что-то для тебя сделать». Он растерялся и кивнул, потом достал шары для жонглирования и начал упражняться. Вряд ли здесь его заставят показывать мастерство, и, должно быть, он обманывал сам себя… Но тело соскучилось по привычному делу. Какое-то время Диль боролся с собой, а потом быстро переоделся за шкафом и лишний раз подумал, что еще полгода – и он разучится даже на шпагат садиться.

Стих визг точильного камня, остановился Илем, перестала сновать иголка в ловких пальчиках Лири. Диль работал. К черту. Он акробат, и никакая миссия по спасению мира не должна этому мешать. Нет представлений – и не страшно, хотя горящих глаз публики не хватало, не хватало аплодисментов, радостных возгласов при особо удачных трюках. Вот это – кара. Настоящая кара за то, что он сделал так давно.

Глупости. Какие же глупости, боги не могут быть столь немилосердны и столь мелочны, чтобы лишать любимого дела. Диль маленький человек, боги не могут обращать на него внимания. Он сам позволил себе отвлечься. Что мешало упражняться на привалах? Можно не только стрелять из лука, но и разминать, растягивать тело. Ведь однажды его умения пригодились – по тонкому раскачивающемуся деревцу пройти действительно мог только он. Илем может врать, но никто не может побледнеть по заказу, а он был куда бледнее обычного, когда перебрался на другую сторону. Есть прок и от акробата. Кто скажет, будут ли впереди подобные препятствия? Может, будут. Может, потребуется снова стать канатоходцем или хотя бы просто перепрыгнуть расселину, ведь акробату и прыгать легче. Лук – это, наверное, правильно, он научится правильно натягивать тетиву, умело накладывать стрелу и учитывать направление ветра, только вряд ли сможет… Побороть страх перед убийством так и не удавалось.

Какая разница между метательными ножами и стрелами?

Научился убивать – будешь делать это и впредь. И спать спокойно. Не снятся ведь убитые им люди и нелюди, снится всегда и неизменно только одно – посиневшее лицо Аури.

 

* * *

Их нагнали в паре лиг за городом. Цокот копыт они услышали  раньше, но не придали значения – мало ли всадников скачет по дороге. Стоило, наверное, скрыться в лесу, но не только Ори оказался тугодумом.

Их окружили пять человек в легких доспехах. Диль испугался, и это было нормальной реакцией для акробата, но Ори, неплохой актер, не умел изображать только одно – страх.

– Где остальные?

– О чем вы, господин?

Всадник свесился с седла для того, чтобы отвесить ему хорошую оплеуху. На перчатке были стальные накладки, так что удар получился неслабый, у Диля зашумело в голове и он едва удержался на ногах. Хватило бы выдержки у Ори.

– Чего это вы? – завопил орк. Второй всадник попытался набросить на него сеть, и Ори тут же выдал себя – увернулся с ловкостью акробата, но откуда бы простому акробату знать, что такое сеть. Голыми руками даже Ори не справиться с пятью вооруженными людьми. Третий всадник ударил его щитом, а четвертому удался фокус с сетью. Дилем овладел приступ паники.

– Что вы делаете? – крикнул он срывающимся голосом. – Мы всего лишь бродячие артисты, мы ничего незаконного не делали.

– Где остальные? – повторил всадник. – Мы знаем, что вас было шестеро. Знаем, что эльф может задурить глаза страже, но как спрятались остальные? Где проводник и принцесса?

– Господин, откуда мне знать о принцессе? – с ужасом спросил Диль, не сводя взгляда с Ори, тщетно пытавшегося выпутаться из сети. Это ужасно веселило остальных.

– Ты ведь все равно скажешь, – скучным голосом сообщил всадник. – На третьем ребре или втором пальце – неважно. Ты скажешь.

Диль шарахнулся от его руки и получил мощный пинок в грудь от другого. Это тоже было очень смешно.

– Я не знаю, о чем вы говорите, господин, – пролепетал Диль. Ужас поднимался откуда-то из области желудка и грозил затопить голову. – Я акробат, я могу это доказать, откуда бы акробату знать о принцессе?

– А пускай покажет, – захохотал один. – Я с детства в цирке не был. Расспросить пока можно и орка.

– Дубина, – презрительно бросил главный. – Орка допрашивать бесполезно, они не раскалываются. А этот слабак уже готов в ногах ползать. Ну-ка, циркач, покувыркайся. И постарайся, чтобы нам это понравилось. А заодно подумай, стоит ли лишаться пальцев. Ты нам не нужен. Нам нужны проводник и принцесса. Остальные могут валить на все четыре стороны.

Они расступились. Сеть была привязана к седлу, так что Ори протащило по пыльной дороге.

– Давай, циркач. Покажи, на что способен.

– Я… я могу жонглировать.

– Метательными ножами? Нет, спасибо, наслышан о твоей меткости. Лучше покажи нам сальто.

Диль показал, едва не потеряв равновесия от страха. Потом показал обратное сальто. Прошелся колесом. Походил на руках – и из этой позиции увидел, что Ори осторожно разрезает сеть, пользуясь тем, что все внимание всадников обращено на Диля.

И страх не прошел, но спрятался. Диль скинул мешавшую куртку и начал работать. В трико, конечно, удобнее, ну и пусть рубашка из штанов вылезает, пусть даже штаны порвутся, это ерунда…

Чувствительный толчок ногой остановил представление.

– Где принцесса, чудик?

– Здесь, – ответил мелодичный голос. У Лири был совсем другой.

Всадники разомкнули круг. Симпатичная блондинка в голубом вышитом незабудками дорожном платье и перекинутом через правую руку плаще вышла из-за деревьев.

– Вы меня искали, господа?

– Принцесса Лирия Канди?

Илем царственно наклонил голову.

– Вы поедете с нами, принцесса.

– Не вижу причин.

Всадник наполовину вытащил из ножен меч.

– Такая причина устроит?

Илем покачал головой.

– Неубедительно, судари мои.

Всадники заржали. Конечно, легко быть героем, когда пятеро против безоружной девушки. Один тронул коня, но тут выпутался из сети Ори и просто забросил его в кусты. А потом сдернул с лошади другого и свернул ему шею. Диля затошнило.

– Стоять.

Остановился не только Ори, но и оставшиеся трое всадников. Франка невозможно было не послушаться. Он стоял позади всадников, слегка склонив голову и рассматривая их отражавшими солнечный свет бронзовыми глазами.

– Я проводник. Дракон истинный. Доказать или поверите на слово?

Им не хотелось доказательств. Очень не хотелось. Главный спешился и поспешно преклонил колено.

– Прости, защитник, мы получили приказ доставить тебя и принцессу…

– Доставить меня? – перебил Франк. – Это интересно. Кто же мог обнаглеть настолько, чтобы приказывать доставить дракона?

– Сандурен, защитник.

– И для чего я потребовался Сандурену? А главное, почему вы позволили себе бить моих людей?

– Разве мы били? – искренне удивился главный, так и не поднимаясь. Двое других чуть не сразу с седел брякнулись на колени. Ну да, оплеуха и пара пинков – это ерунда. – Мы потеряли вас в Лисенской долине, и только случайно узнали, что через северный ворота Кларма вышли двое акробатов, причем один – орк. Орки не бывают акробатами, защитник, потому мы и поняли, что это твои спутники. Сандурен очень хочет встретиться с вами.

– Пусть догоняет, – равнодушно пожал плечами Франк и повернулся спиной. – Нам пора, друзья. Принцесса, идите ко мне.

– Защитник! – взвыл главный. – Мы не можем вернуться без тебя и принцессы.

– Сандурен зажарит вас на ужин? – полюбопытствовала принцесса Илем, проходя мимо изящной походкой. – Он так и не избавился от этой дурной привычки – брать себе тупых слуг?

Один решился на отчаянный шаг, схватив Илема за талию, и тут же заорал диким голосом. Вор без колебаний воткнул ему кинжал между ног. Франк даже не оглянулся. Диль подобрал свой мешок и, умирая от одной только мысли о возможности получить удар в спину, поплелся за проводником. Какое-то время посланники Сандурена тащились позади и взывали к Франку, пока он не повернулся резко, по-птичьи, и не уставился на них. Диль ненароком оказался между ними и взглядом и опомниться не мог довольно долго.

– Зато отстали, – как ни в чем не бывало сказал Франк, похлопав его по плечу.

– Ты превратился бы? – поинтересовался Илем, шагая уже по-мужски. В сочетании с платьем это было забавно. Франк покачал головой.

– Зачем? Они и так поверили, а может, и знали, что проводник непременно дракон. К тому же и так справились бы. За деревьями были Кай с луком и Лири с арбалетом, ты тоже… знаешь куда бить. Даже если бы Ори не освободился, обошлось бы.

На дорогу вынырнула Лири и сообщила, что Кай решил убедиться в отсутствии преследования.

– А кто это – Сандурен? – спросил Диль.

– А я знаю? – удивился Франк. – Судя по беспримерной наглости, маг, и не из последних.

– Он знает, как мы выглядим, – заметил озабоченно Илем. – Может, стоит проследить…

– И что? – перебил Франк насмешливо. – Перерезать горло, как Хантелу? А как ты собрался подобраться к магу?

– А чего ему надо-то?

– Не знаю, Ори. На моей памяти такого не было.

О потерянные боги, тоскливо подумал Диль, вот только обиженного мага позади не хватало для полного счастья. Лири вяла его за руку, как ребенок.

– Больно?

– Это просто синяк, ничего страшного, – пробормотал он.

– Я так за тебя испугалась.

Диль криво улыбнулся.

– Я тоже за себя испугался.

– Еще бы, – воскликнул Ори. Слух у него был, как у летучей мыши. – Они обещали тебе ребра ломать и пальцы отрезать, чего тут не испугаться.

– Много не отрезали бы, – сказал Диль. – Я бы все и рассказал. Самое большое на втором пальце.

– Даже и не думай строить из себя героя, – прикрикнул Франк. – В такой ситуации раскалывайтесь сразу, в конце концов у меня еще три возможности стать собой. А ты, Илем, не употребляй детских слов типа «превратился». Это не превращение. Диль, ты правда в порядке?

Диль кивнул. Какое там. Он был в таком беспорядке, что вообще слабо соображал. Колени дрожали так, что он чудом не спотыкался на ровном месте, рубашка взмокла, по лицу тоже катился пот, хотя жарко вовсе не было.

Лири приотстала, не отпуская его руки. Ори забыл, что он тугодум, и весело насвистывая, догнал Франка.

– Я выполню свое предназначение, – сказала Лири спокойно и уверенно. – Любой ценой – выполню. Только не бросай меня, Диль. Никогда не бросай. Ты так меня поддерживаешь… Молчи. С принцессами не спорят. Особенно ванрельцы.

Диль и не спорил. Поддерживает так поддерживает. Если ей нравится так думать, пусть думает. Великая поддержка – попросить Илема заткнуться.

У Илема появился новый повод задумываться: для чего неведомому магу понадобились проводник и принцесса. Он донимал Диля рассуждениями и догадками, Диль привычно слушал и все больше помалкивал. Что толку гадать… Ясно, что маг читал Серые хроники хотя бы в копиях, знал о сути проводника, понимал, что драконами не командуют их вообще по мере возможности не злят, но преследовал и настойчиво приглашал. Может, он хотел помочь. Услышав это, Илем долго и с удовольствием над ним издевался, интересуясь, к какому виду помощи относятся его синяки. Франк от расспросов отмахивался: не знаю и знать не хочу, отвали, нам до Серых гор бы добраться всем, а интересоваться какими-то колдунами ни малейшего желания нет.

Их нагнали через несколько дней. Были это посланцы Сандурена или нет, неважно – они начали стрелять, едва показавшись из-за поворота. Лошадей убили первыми же выстрелами, как уцелели люди – тайна потерянных богов. Спрятавшись за тушами животных, они готовились к отражению атаки. Кай, натянув тетиву на лук, молниеносно высунулся, выстрелил, почти не целясь, и снова нырнул в укрытие. Он успел выстрелить еще дважды, прежде чем Диль справился со своим луком. Помогите мне, боги.

Стрелы врагов его миновали, впрочем, его собственные стрелы, похоже, ранили только пару дубов. «Не трать боезапас, – проворчал Илем, – лучше Каю оставь».

– Отступаем в лес, – скомандовал Франк. – Не терять друг друга из вида. Если что, держаться чуть левее восхода, на Черный пик, там я вас найду. Кай, прикрой.

Диль давно так не бегал. Страх всегда подгоняет и придает сил. Кажется, именно об этом говорил Франк, когда просил заранее не бояться. Он старался бежать позади Лири, а она тоже неслась, как горная козочка, ловко перепрыгивая через поваленные деревья. Рядом топал Ори; оглядываясь, Диль видел белую куртку Кая.

А на поляне их уже ждали. Увидев взведенный арбалет, Диль только и сумел, что наддать и рвануть Лири на себя, разворачиваясь, чтобы прикрыть, но не успел, потому что горячая смерть ударила его в спину.

Небо было очень светлое, словно застиранное. А облака, наоборот, грязные. Они медленно ползли, меняя форму. Говорят, если увидишь облако, похожее на дракона, тебе будет способствовать удача. Но дракона в небе не было. Только змеи.

В груди горел огонь, выжигавший из легких воздух. Диль задыхался. Во рту было солоно. Не хватало еще захлебнуться в собственной крови. О боги, как же больно…

– Франк, сделай что-нибудь!

Отчаянный голос Лири.

– А что он сделает? – Это Илем. Он раздражен. – Без хорошего лекаря он и часа не протянет. А с хорошим – может, два. У него легкое пробито.

– Он не должен умереть! Это несправедливо! Нечестно!

– Честности от жизни захотела! А тем более от смерти!

– Он умирает, Лири.

А это горький голос Кая. О ком они?

Диль моргнул. Небо не изменилось.

– Он не умрет, – отрезал Франк. Диль попытался повернуть голову, и это получилось, зато изо рта по щеке потекло что-то горячее. Кровь? Или просто слюна, как у младенца?

Франк наклонился над ним, сдергивая с шеи шнурок с каким-то флаконом.

– Держи его, Ори.

Железные руки крепко взяли Диля. Зачем? Он и шевельнуться не может. Даже дышать не может. Может только чувствовать огонь в груди.

Франк развернул его голову так, что Диль снова видел лишь небо. Таз с грязной пеной. Кровь потекла в горло, и Диль закашлялся. Франк разжал ему рот и капнул из флакончика что-то едкое и ароматное.

Все погасло.

 

* * *

– Лири, мне надоело повторять, что он не умрет, – устало говорил Франк. – Пять капель эликсира исцелили бы его полностью за четверть часа, но у меня всего пять, я израсходовал две. Он поболеет, но от этой раны не умрет точно.

– Это ваше, драконье? – поинтересовался Илем. Франк хмыкнул.

– Зачем бы нам? Мы не умираем и даже не болеем. Это расщедрился Даер, причем добровольно. Великие маги умеют производить этот эликсир. Пять капель – пять лет полноценной жизни. Правда, на его изготовление уходит примерно столько же времени, так что маги живут, конечно, долго, но не чрезмерно. Надо сказать, я был приятно удивлен этим подарком. А я не удивлялся очень давно.

– Он приходит в себя, – сообщил ровный голос Кая. Диль попробовал вдохнуть побольше воздуха, и огонь вернулся.

– А вот это не надо. Дыши неглубоко, ровно, и станет легче. Лири, хватит реветь, не зли меня. Он не умрет. Рана тяжелая и болезненная, но он будет жить.

– Это… Франк, а может, носилки сделаем? Чего он тут будет лежать, среди покойников-то? У нас две лошадки есть, привяжем носилки да отойдем подале.

– Дельно, – одобрил Франк. – Займись.

Диль наконец начал видеть. А может, просто вспомнил, что надо открыть глаза.

– Ну как? – мягко спросил Франк. – С возвращением, друг. Я понимаю, что больно, но придется терпеть до первого же знахаря, там обезболивающим разживемся.

– У меня есть немного, – сказал Кай. – Очень сильное средство, и я не знаю, как оно действует на людей.

– Бродянка, что ли? Точно так же и действует. Если у тебя настойка, то здорово…

– Вытяжка.

– Еще лучше. Пару капель на несколько глотков воды, и ему станет легче. А ты помолчи. Расслабься.

Диль и не пытался говорить. Боялся, что если он только откроет рот, пламя вырвется наружу, словно он дракон. Заплаканное лицо Лири его расстроило, и он попробовал поднять руку, чтобы прикоснуться к девочке. Франк тут же пресек это, повторив, что надо расслабиться. Лири сама взяла его за руку.

Диля напоили горькой водой; горечь притушила огонь, стало легче, появилась возможность дышать – неглубоко и ровно, как и велел Франк. В голове туманилось, и Диль не стал сопротивляться то ли сну, то ли обмороку.

Снова он открыл глаза глубокой ночью – в небе сияли крупные звезды. От костра шло тепло, но Диля знобило. Почему-то вспомнилось, как Франк отогревал его после магическое атаки. С тех пор он мерз куда чаще, чем за всю предыдущую жизнь, но старался не показывать этого. Было стыдно – трястись от холода посреди теплого лета. Теплая ладонь Франка легла ему на лоб, тихий голос мягко сказал: «Спи» – и Диль снова то ли заснул, то ли впал в забытье.

Носилки покачивались. Диль долго смотрел на лошадиную морду и, казалось, видел сочувствие в больших коричневых глазах. От раскачивания кружилась голова. Боль уже не разливалась по всей груди, горело только левое плечо. Словно кто-то воткнул туда раскаленный железный прут и поворачивал туда-сюда для полноты ощущений. Рядом с носилками шел Кай.

– К вечеру будем в городе, – улыбнулся он. – Надеюсь, пробудем там несколько дней, чтобы ты смог окрепнуть. Если станет слишком больно, скажи, я дам еще лекарства.

Диль подумал и решил потерпеть. Ведь Кай говорил, что лекарства немного, оно может понадобиться еще не раз. Пока ничего. Даже дышать можно, только медленно. Ровно. Интересно, а каково дракону чувствовать пламя внутри себя? Больно ли это?

Вопрос сделался неотвязным. Диль то забывался, то приходил в себя – и немедленно возвращались раздумья об ощущениях дракона. Он пытался прогнать дурацкие мысли, но они не желали уходить. Почему-то это казалось страшно важным.

Когда они приблизились к городу, ворота были уже закрыты, но Франк как-то сумел убедить стражу, потом сумел вытребовать комнату в переполненной гостинице. Ори на руках отнес Диля в эту комнату, уложил на кровать и очень ловко раздел. Франк с задумчивым видом, ухватив себя за подбородок, долго созерцал его плечо.

– Нормально. Несколько дней – и начнет стремительно поправляться.

– Пробудем здесь?

– Нет. Мне не нравится, что преследователь стал известен. На моей памяти такое впервые.

– Ты думаешь, это именно Сандурен?

– Не знаю. А когда я чего-то не знаю, то допускаю все. Я куплю карету.

– У тебя неисчерпаемый кошелек, – хмыкнул Илем, – и бесценный эликсир.

– Попробуешь стащить?

– Я не настолько сумасшедший, чтобы красть у дракона, – очень серьезно ответил вор.

Плечо рвало так, что Диль до крови прокусил губу. Лири всполошилась. Франк приобнял ее за плечи.

– Успокойся. Смена позы – вот и приступ боли. Сейчас он спокойно лежит, это пройдет.

– Я аккуратно… – виновато сказал Ори.

– Никто и не сомневается. Все нормально. Я уже послал к знахарю за лекарством, бродянку лучше беречь, это очень сильное средство. И очень ценное. Не из-за денег, ее просто почти невозможно найти. Редкое растение. – Он помолчал и печально добавил: – А я еще помню целые поляны цветущей бродянки. Изумительное зрелище. С ней надо обращаться бережно. Лекари прошлого выкапывали только каждое пятое растение, а потом начали брать все подряд. И все. В некоторых странах ее нет вообще.

– За Сиккильскими горами есть. И именно цветущие поляны.

– Эльфы всегда бережнее относились к природе.

– Они вообще чрезвычайно благородные, – хмыкнул Илем.

– Вовсе нет, – вздохнул Кай. – Мы такие же разные, как и вы. Пожалуй, мы больше склонны соблюдать законы, но нас этому научила более долгая, чем ваша, история. Наша раса намного древнее, и опыт у нас достаточно горький…

– Да ладно, – сухо и язвительно прервал Илем, – слышал я, как одна древняя раса под корень извела другую, еще более древнюю.

– Я и говорю – горький опыт. Мы сумели подняться над собой и для начала перестали воевать друг с другом. Прости, Илем, но я не думаю, что где-то люди готовы принять сотни тысяч других людей. А эльфы смогли. За Сиккильскими горами, конечно, очень много места, но там жили около трехсот тысяч эльфов. И они приняли еще почти четыреста. И первое время было очень трудно.

– А что тогда споришь насчет благородства? Ты уж определись, либо вы чрезвычайно благородные, либо у вас горький опыт уничтожения соперников.

– Заткнись. И не суди по Каю. Он все же Ра, а это значит очень много. В отношении благородства.

Как ни странно, эти разговоры успокаивали Диля. И отвлекали от бушующего в груди огня. Что чувствует дракон?

– Ага. Счел себя недостаточно благородным и пошел странствовать по белу свету, нечисть рубить да с разбойниками бороться. А тут такой случай подвернулся – мир спасать.

– Если ты не заткнешься, – невыразительно пообещал Франк, – я напою тебя свежей кровью насильно.

И Илем заткнулся, отошел в угол и улегся на полу, завернувшись в одеяло. Он тоже мерз, хотя в комнате, наверное, было тепло – остальные разделись до рубашек. Диль задумался, а стал бы он пить свежую кровь, чтобы избавиться от постоянного озноба, приступов слабости и дурноты? Все равно, о чем думать, об ощущениях драконов или обескровленных вампиром, лишь бы не о себе, не о своем плече и такой боли…

В дверь постучали, и через минуту Франк уже засунул Дилю в рот какой-то безвкусный корешок и велел тщательно жевать. Корешок был очень жесткий, на него тоже можно было отвлечься. Диль старательно жевал и думал об огне дракона. Пока не заснул. Сны не изменились.

Так продолжалось еще несколько дней. Диля погрузили в большую карету, устроили как могли удобно, обложили подушками и одеялами, старались не оставлять одного. Рядом постоянно кто-то был: то дремал вполглаза Ори, то Лири заботливо поправляла все, что можно было поправить, то развлекал болтовней Илем, то Кай совал ему в рот все те же корешки. Они и правда уменьшали боль. Диль уже мог говорить и дышал более свободно, но вот шевелиться никак не хотелось. Он, стесняясь, все же спросил Франка об огне, и тот даже не засмеялся, нахмурился, но не потому что сердился – пытался найти нужные слова.

– Я не знаю. Я властелин огня, но дышу пламенем, когда в облике дракона. Это ничуть не больнее, чем просто дышать. Огонь появляется в горле по моему желанию. Обычные драконы, в общем, тоже способны плюнуть огненным шаром, но тратят на подготовку так много времени, что хороший стрелок успеет загнать ему по три стрелы в каждый глаз, а это убьет любого дракона, кроме истинного. Мне же это легко. Естественно, понимаешь? Я совершенно лишен магии, как и ты или Лири; все, что я умею, – просто мои свойства. Ты можешь выдохнуть воздух, а я – струю огня.

– У всех драконов глаза меняют цвет?

Франк кивнул.

– Один из признаков, по которым нас можно узнать. Мне порой даже не надо меняться, чтобы пояснить, кто я. Диль. не смущайся, спрашивай. Драконы врут по необходимости, но уж точно не насчет себя. Я понимаю, что людям интересно знать о нас как можно больше, и ничего дурного в этом не вижу. Илем меня уже замордовал… Надо признать, что парень умеет задавать вопросы.

– А ты не можешь заставить его пить кровь? Он послушается.

– Могу. Только не хочу. А ты стал бы?

– Не знаю… противно.

Франк помолчал, потом тихо произнес:

– Дело в том, что Илему поможет только человеческая кровь. Понемногу в течение недели. Кровь животных, думаю, он бы пил, он не брезгливый. Но только в крови человека содержится нужное вещество. Ему даже кровь Кая или Ори не поможет.

– А твоя?

Франк хохотнул.

– Даже представить не могу, что выйдет из такой затеи. Вампиры, во всяком случае, никогда не рискуют пить кровь дракона… и они умеют нас видеть. Это не магия. Просто зрение устроено немножко не так.

– А правда, что эльфы уничтожили целую расу?

– Правда. Люди тогда еще каменными топорами пользовались и в шкурах ходили. Тогда на земле было гораздо больше рас, а осталось всего ничего… Вымерли. Причем в основном без посторонней помощи. А эльфы вечно воевали с гномами, вот и довоевались. Сначала всех уничтожили, а потом сообразили, что натворили. Эльфы не идеальны. Но их решение уйти от войн, в которых они неизменно побеждали, искупает их вину. Среди них… как бы так выразиться… у них модно быть благородным, понимаешь? И они стараются, даже если никакой склонности к благородству не испытывают. А потом это становится привычкой. Самая высшая для них ценность – верность своему клану. То, что Кай говорил о доме Ра, – чистая правда. Я знал его предка, Ламира Тиэррела. Еще не Ра. Действительно величайший из великих.

Потомок величайшего из великих нагнулся к окну и встревоженно сказал:

– За нами снова погоня, Франк.

Через несколько секунд Франк был уже в седле, успел бросить Дилю:

– Держись.

Карету трясло и мотало из стороны в сторону, хотя дороги здесь были приличные. Плечо бунтовало, снова стало больно дышать, но Диль понял, что это сущая ерунда, когда сломалась ось, карету повело на обочину и она перевернулась.

Диль взвыл не своим голосом, хотя до сих пор старался вести себя пристойно и не стонал. Он даже не потерял сознания, и это было особенно обидно. Как хорошо было бы провалиться в небытие и ничего не чувствовать. Как хорошо было бы умереть.

Снаружи шел бой, а он не имел сил даже шевельнуться, чтобы лечь удобнее, чтобы подсунуть под плечо валявшиеся вокруг подушки. Он был занял только собой. Долго. Очень долго.

Целых десять минут.

Потом Ори бережно вытащил его из кареты и уложил на траву. Все были не только живы, но и целы. Кай заставил Диля выпить его снадобья, и вскоре полегчало до того, что он начал соображать. Лири плакала. Всхлипывала и терла руками глаза. О боги, она плачет, потому что мне больно. Никто никогда так не делал, даже когда я был совсем маленьким, меня учили терпеть, быть стойким, но в самом лучшем случае мама просто говорила что-то, а папа гладил по голове, даже сестры никогда не плакали, если мне было больно…

Вот дурак. Это, наверное, лекарство так действует.

Лири погладила его щеку. Диль заставил себя улыбнуться, хотя ни щеки, ни губы не слушались и улыбаться не хотели. Огонь, утихший было в последние пару дней, проснулся, словно в него подбросили вязанку сухих веток.

Но на самом деле все было куда лучше, потому что к следующему вечеру Диль чувствовал себя почти хорошо. Плечо, конечно, болело, но он уже даже мог сидеть без того, чтобы заваливаться набок. Было ужасно неловко от того, что с ним все нянчились: Ори носил на руках, Кай из дома Ра лично подавал горшок, дракон по имени Франк обтирал его тело влажной губкой, а принцесса Лирия Кандийская кормила с ложечки питательным куриным супом. Илем остался с ним на ночь. В этой гостинице хватало комнат, но оставить Диля одного Франк не рискнул. Илем заверил, что справится, а если что, позовет из соседней комнаты Ори.

Не спалось. Дилю – потому что выспался, пока его несли на носилках, Илем – потому что к слабости и недомоганию добавилась бессонница. Диль осторожно спросил насчет возможного лечения, но небрезгливого Илема передернуло.

– Не проси. Я не смогу пить человеческую кровь.

– Но понемногу даже не вредно…

– Свою предлагаешь? – хихикнул вор и тут же стал серьезным. – Я думал об этом довольно долго. Нет. Не смогу. Вот ты заговорил – у меня тут же к горлу подступило. То ли не хочу ничем походить на Бирама, то ли просто отвращение. Никаких высоких мотивов. Давай о другом. Ты хотя бы понял, что спас миссию?

– Это как? – опешил Диль. Илем скорчил укоризненную гримаску.

– Ну не надо! Ты же понимаешь, что именно Лири нужна для ритуала, и именно ее ты героически прикрыл своим телом.

– Франк…

– Франк никогда не говорил, что для ритуала нужен бродяга или даже рыцарь. Он говорил, что считает своим долгом довести всех, а это совсем другое. Я верю, что он готов спасать нас любой ценой… но за Лири цена определенно выше. Ты же и сам не сомневался.

Диль не стал возражать. Конечно. Конечно, не бродяга и не воин. Конечно, принцесса. Ну, и получилось, спас. Только не ради миссии. Об этом даже и мысли не мелькнуло.

Впрочем, мыслей не мелькало никаких. Просто увидел нацеленный на Лири арбалет и прыгнул. Хорошо, что акробат, прыгать умеет. Собой не прикрывал, это случайно, хотел просто свалить ее на землю и упасть сверху.

– Франк сказал, что здесь мы пробудем до тех пор, пока ты не окрепнешь. По его расчетам, это еще три дня. Я с удовольствием буду валяться рядом для моральной поддержки, потому что слаб, как младенец, и до того это меня злит, что готов в сумрачный мир за Бирамом спуститься и еще пару раз его убить.

Шутка шуткой, но он и на самом деле был готов, найдись проводник в сумрачный мир. Диль поежился. Он не знал, верит или нет в жизнь после смерти. Даже если она есть, с Аури все равно не встретиться, потому что Дилю дорога в сумрачный мир, а Аури был безгрешен. По большому счету безгрешен. С очень давних пор Диль подозревал, что богам совершенно все равно, кто с кем спит, и если их вообще интересуют люди, то они не настолько мелочны. Простая фраза Франка застряла в памяти. Боги не могут быть настолько мелочны.

Илем болтал о том о сем, рассказывал, что узнал о жизни орков или эльфов. О быте драконов он, похоже, расспрашивать не рискнул. Жизнью королевского двора Канди не интересовался. Почему же он так презирает Лири? Девочка ведет себя достойно, не хнычет, не жалуется, преодолевая трудности наравне с сильными мужчинами, достойно сносит насмешки Илема, тяжело перенесла удар – разве это не заслуживает уважения? Илем не из тех, кто судит, так что грех Лири не должен вызывать у него таких чувств. Все они тут с прошлым.

Выяснять не хотелось. Поэтому Диль спросил:

– Почему ты мне рассказал?

– Что? – вскинулся Илем.

– О себе. Ты вряд ли откровенный человек, а тут вдруг…

Илем приподнялся на локте и принялся внимательно рассматривать Диля. Ничуть он не похож на девушку, когда смотрит так. Чуть прищуренные холодные глаза, недобрая улыбка, сведенные, будто в гневе или насмешке, брови – не разберешь. Диль выдержал его взгляд. Они ровня, почтения к Илему он не испытывал.

– Никогда не встречал человека, которому хотелось бы рассказать.

– А мне – захотелось?

– Нет. И тебе не захотелось. Но я подумал, что тебе – стоит. Что ты поймешь правильно. Что ты почувствовал, когда я говорил тебе о храме?

– Уважение и ужас.

– Именно в таком порядке? Значит, я не ошибся. Кай бы почувствовал жалость, Ори – ярость, Лири – превосходство, а Франк – ничего.

Диль очень сомневался насчет Лири, но спорить не стал.

– А о Силли рассказал, потому что понял, что ты такой же. С такой же тяжестью на сердце. Мне даже кажется, что ты не хочешь жить. Существуешь по инерции, просто потому, что так надо. Ты не стал бы уворачиваться, если бы заметил, что на тебя падает камень. Я подумал… – Он помолчал, взвешивая, стоит ли говорить, и все же сказал: – Я подумал, ты должен понять, что жить стоит, мало ли что там было в нашем прошлом… У тебя хоть детство было. Я не завидую, просто есть что-то приятное, о чем ты можешь вспомнить. – Он оглядел Диля оценивающе и с усмешкой заключил: – Но ты не вспоминаешь. Если ты и думаешь о чем-то в прошлом, то лишь об Аури.

– А ты?

– Я не думаю о прошлом, – покачал головой Илем. Изрядно отросшие волнистые волосы упали ему на лицо, и он отбросил их покалеченной рукой. – Оно прошло. Не вернется. Поэтому меня так и удивляет, что я не могу забыть о Силли.

Он протяжно и с удовольствием зевнул.

– Давай спать, что ли. И я тебя очень прошу, если что, не постесняйся меня разбудить, хорошо?

Диль пообещал, но этого не потребовалось. Ночь прошла спокойно. Слава потерянным богам, в эту ночь он вообще не видел снов. А ведь последние недели снился не только Аури на виселице. Снились люди и нелюди, которых он убил. И это было так страшно, что он научился забывать сны. Загонял их глубоко внутрь и тешил себя надеждой, что сумеет прогнать навсегда.

До следующей ночи.

Они действительно пробыли в городе несколько дней. «Наплевать, – заявил Франк, – Они все равно знают, где мы, догадываются, как мы будем отсюда выбираться, но в городе напасть не рискнут. Во всяком случае, я не помню серьезных атак в городах. По одному не ходить – вот и все. Даже в бордель. Илем, в основном это касается тебя». Илем хихикнул, поинтересовался, что именно – ходить не по одному или ходить в бордель, но не возразил, но предложил пригласить девиц в гостиницу, где они уж точно не одни. Он действительно умел быть дисциплинированным. Где только научился: в храме одиноких душ или на дне?

Плечо уже просто болело, и если не двигать рукой и не дышать особенно глубоко, почти не мешало. Франк сказал, что болеть будет еще некоторое время, но уже так, как обычные травмы. Диль улыбнулся и сказал, что это в любом случае лучше смерти. Франк удивился. Очень. «Неужели у тебя возникло желание жить?» – спросил он. Диль подумал и кивнул: «У меня впервые в жизни появилась цель».

Франк выглядел удовлетворенным.

Диль думал о нем, как о драконе, хотя получалось это плохо. Франк был такой… обычный. Если сравнивать с бронзовым крылатым… кем? Чудовищем? Ни в коем случае. Он был красив. Если сравнивать дракона-человека с драконом-драконом, сравнение не в пользу первого.

В общем, с раной проблем не было. Были – со сном. Стоило закрыть глаза, появлялся не только мертвый Аури, но и другие. Они ничего не говорили, молча смотрели. Некоторые – одним глазом, потому что в другом торчала рукоятка метательного ножа. Некоторые не смогли бы ничего сказать, даже если бы захотели, потому что нож пронзил их горло. Диль просыпался, но продолжал видеть мертвые лица, сердце колотилось так, что он боялся разбудить Илема. Потом он снова засыпал – и снова видел то же самое. Днем он держался как ни в чем не бывало, только ведь не дураки его окружали, и в одни прекрасный день Франк велел Илему пойти выпить, закрыл дверь и сел на край кровати, на которой Диль проводил большую часть суток.

– Рассказывай, – приказал он. Диль помолчал, собираясь с мыслями. Говорить о кошмарах? Словно девушка, боящаяся темноты.

– Я больше не могу убивать, – сказал он неожиданно для себя, и сразу стало легче, слова полились сами. – Они появляются каждую ночь, молчат и смотрят. Аури и все остальные. Я знаю, что трус, что подвожу тебя, что бесполезен. Знаю, что защищаюсь и защищаю других. Прости. Но я не могу так. Не могу больше представлять на их месте соломенные чучела, потому что они не чучела, они живые…

– Не убивай, – легко согласился Франк. – Некритично. Что рот раскрыл? Ты не герой, это да, только героизм – это не совсем то, о чем ты думаешь. Трус? Ну, всякий нормальный человек боится. И поверь, встречаются люди, неспособные убивать. Вообще. Ни в какой ситуации. Так что выкинь из головы, отдай ножи Илему, он вроде умеет ими пользоваться, а лук я заберу. Не хотеть убивать – не недостаток, Диль. Если хотя бы половина людей была такой, не понадобились бы драконы.

Он похлопал Диля по здоровому плечу, сообщил, что решил присоединиться к Илему и вышел. И все.

Только сны не прекратились.

И вряд ли прекратятся. Перестанет Диль убивать, воображая, что всего лишь репетирует новый трюк, или не перестанет, важно то, что он уже сделал.

А раз так…

Диль схватился за голову. Потерянные боги, за что такая кара? За Аури?

Конечно. Больше он ничего не сделал. Ни плохого, ни хорошего. Опавший лист не приносит ни вреда, ни пользы. Разве что какой-нибудь менестрель проследит взглядом за его неровным и бессмысленным полетом, посмотрит, как его несет ветром по сухой траве и сочинит балладу совсем на другую тему. И никогда об этом листе не вспомнит.

А разве ты не этого хотел, Диль? Чтобы на тебя смотрели и не видели? Только акробат, гибкая и ловкая пустая оболочка, в которой уже ничего нет, чувства умерли, душа выгорела. Люди посмотрели представление, порадовались, поудивлялись возможностям человеческого тела, бросили несколько диггетов и забыли, потому что мимо прошел жонглер или пробежала веселая танцовщица. Ты принес минутную радость, и это была единственная цель твоей жизни. Нет, цель не самая дурная, порой эта минутная радость – единственная за долгие месяцы. Но сейчас все иначе. Не время изменилось, не ты изменился, просто так получилось, что ты нужен, стареющий одинокий акробат. Ты не боец, ты не герой, ты скорее обуза, чем помощь, но разве ты не видел слез принцессы, не слышал горечи в голосе вора, когда захлебывался собственной кровью? Разве ты не заметил тревоги в глазах воина и сочувствия в глазах эльфа?

Ты нужен. Даже защитнику мира. О боги, дракон израсходовал на тебя драгоценнейший эликсир, который пригодился бы для кого-то более полезного, который он и берег для другого, но дал тебе. Не позволил умереть. Вернул к жизни.

Не хочешь убивать, сказал дракон, не надо. Постой в сторонке, пока мы все сделаем. Пока воин и рыцарь не отдадут за тебя свои жизни, потому что чаще всего до конца не доходят те, кто защищает других. Добряк Ори или благородный Кай могут остаться где-то на дороге, чтобы ты выжил.

– Эй! – окликнул его Илем. – Что с тобой, дружище?

Диль посмотрел на него непонимающе, а потом обрушил на него поток бессвязных слов, сам не понимая, для чего говорит. Тут бесполезны советы, потому что человек все решает сам. Даже если он из Ванреллы. Даже если он всего лишь опавший лист.

– И чего? – непонимающе глянул Илем. – Не умеешь – и не учись. Я, может, тебе столько о себе рассказывал как раз потому, что не видал еще людей, которых так воротит от смерти, хотя ты не убиваешь, ты защищаешь.

– Все равно…

– Ни черта. Не все равно. Смерть, понятно, всегда смерть, потому что это самая однозначная штука на свете. Вот был человек – и все, нету. Однако есть разница. Вот тебе пример. Хантела я убил. А всех прочих в нашем пути, сколько бы их ни было, – нет. Я дрался, я защищался. То есть я защищал себя, как и в случае Хантела. А ты – нет. Ты защищал принцеску, хотя она того не стоит. Что ты ни говори, Диль, я людей чаще всего насквозь вижу. Себя защищать ты не стал бы. Потому что тебе пофиг, жить или умереть.

Диль опустил голову. Пофиг. Всегда так было, только никто не пытался его убить, потому что он был не нужен даже смерти. Сейчас появилась цель…

– Я же вижу, что ты ее готов защищать любой ценой. Ты почему-то чувствуешь ответственность за нее. Я этого не понимаю. В чем разница между нами всеми, знаешь? Я хочу выжить, хотя не боюсь смерти. Кай хочет спасти как можно больше жизней, пытаясь искупить то, что не сумел спасти своих друзей. Ори дерется, потому что по-другому не умеет, ему сказали, что так правильно – драться за нас, он и дерется. Лири строит из себя ключевую фигуру миссии, так оно, наверное, и есть, но она вообразила, что без нее мир сгинет в тартарары и старательно лупит из арбалета в сторону врагов, чаще всего, кстати говоря, промахиваясь, стрелок она еще хуже, чем ты. У тебя нет масштабной цели. Ты хочешь просто защитить бедную несчастную девочку, по чьей вине погибла тьма народу. Для тебя неважно, кем она себя мнит и кем является.

Илем выдохся, и Диль подумал, что он говорил так же невнятно и сбивчиво, разве что более простыми словами. Неужели Илем действительно понимает его?

Вор словно подслушал.

– Я тебя понимаю. И не понимаю. То есть я верю, я вижу, что тебя воротит он необходимости убивать. Ну и не надо. Думаешь, без тебя в драке никак?

– Как раз этого я не думаю. Илем, это смешно, но я вижу цель…

Вор озадаченно посмотрел на него.

– А почему это смешно?

– Никогда не видел.

– Ну и? А сейчас видишь. Почему должно быть смешно?

Диль недоверчиво пригляделся. Искренен. Илем взлохматил свои золотистые волосы и засмеялся.

– Чудик ты, Диль. Ты сам себя всю жизнь не замечал и считал, что никто не замечает тоже? Ну, может, оно и так, ты ж перекати-поле, нигде не задерживался, никто не успевал рассмотреть. А ты хороший человек. Мы с тобой много разного народу перевидали, ты видел больше, я – внимательнее, но только о тебе я могу сказать вот так просто: хороший человек. Без всяких «но». Выпить хочешь? По-моему, тебе это позарез нужно. Не бойся, Франк одобрил мою идею принести тебе вина. Сказал, не повредит.

– Я каждую ночь вижу этих людей…

Диля снова понесло. Илем выслушал и снова засмеялся:

– Не льсти себе. Ты наверняка кого-то и убил, но твое подсознание хитрее. Ты выводишь из строя, а не убиваешь. Стараешься сделать именно так. Я наблюдательный. Ты отстраняешься от картины, воображаешь мишень, но те привидения, что являются тебе с твоими ножами в глазах, – твоя придумка. Твоя больная совесть. Людям ты попадаешь то в плечо, то в колено, то еще куда. Клянусь. Сам добивал таких. Не веришь – спроси Кая. Он не соврет.

– А какая разница?

– По сути – никакой, конечно. Получается не убийство, а соучастие в убийстве. – Илем захихикал. – Я в формулировках хорошо разбираюсь. Профессия такая – законы знать приходится. Но твои кошмары – это твое воображение.

– И Аури?

– Нет. Аури – это твой груз, твоя вина. Как у меня – Силли. Аури будет сниться тебе всегда. Хотя, если загробная жизнь существует, он на тебя страшно сердит. Он так хотел, чтобы ты жил, а ты свою жизнь превратил черт знает во что. Твое право, конечно. Но раз сейчас есть цель, то почему за это не выпить?

 

* * *

Франк продержал их в гостинице еще три дня. Отказа они ни в чем не знали, хотя ничего особенного никто не требовал. Сытная еда и теплая постель – больших удовольствий Диль не знал многие годы. Сам так решил, уходя из цирка. Никто бы не помешал ему через год или два устроиться в другой цирк, в другой стране, он был очень хорошим акробатом. Но не хотел. Сам себя наказал. Хотя разве ж это наказание… Как-то Илем сказал ему, что сочувствует – ведь Дилю крайне больно было отношение бывших товарищей. А Диль удивился: почему ж больно? Он и не помнил толком. Общее презрение обошло его стороной, потому что было совершенно справедливым и естественным. Больно было другое – смерть Аури. Он презирал себя куда больше, чем бывшие товарищи.

Диль не отдал Илему свои ножи. Франк ничего не сказал. Ему давали свободу выбора. Что умеет выбирать опавший лист?

А вечером третьего дня заглянула Лири и сказала, что Франк зовет всех в комнату, которую делил с Каем и Ори. Она помогла Дилю справиться с рубашкой, набросила ему на плечи куртку – он все еще мерз, хотя погода стояла отличная и в гостинице было тепло.

Комната была раза в два больше, чем та, которую занимали Илем и Диль, кровати стояли в нишах с задергивающимися пологами, что создавало ощущения отдельных спален, посередине красовался большой стол со следами присутствия мужчин – большущей полупустой бутылью вина и стаканами. Лири провела Диля к одному из трех больших кресел, усадила, а сама примостилась на подлокотнике. Илем присел на подоконник.

Франк впустил в комнату незнакомого мужчину лет то ли сорока, то ли шестидесяти, невысокого, смуглого, темноглазого, показал ему на свободное кресло, а сам опустился в третье.

– Мы слушаем тебя, Сандурен.

Диль вздрогнул и во все глаза уставился на человека, который преследовал их. Илем насмешливо присвистнул.

– Я благодарен тебе за эту встречу, – спокойно сказал Сандурен. Человек, который осмеливался приказывать дракону. Интересно, а он тоже видит, что Франк в ярости? – Тем более благодарен за то, что ты принял меня не наедине.

Франк не ответил. Диля пробрала дрожь. О боги, да я бы от такого взгляда умер на месте и рассыпался в прах, а этот хоть бы что.

Кого-то он Дилю напоминал. Крепко сложен, похоже, силен. Небрежно остриженные волосы, черная запыленная одежда… Даер. Вот кого он напоминает. Невнимание к внешнему виду плюс уверенность в себе. В обществе дракона истинного уверен в себе может быть только маг из сильнейших.

– Мы слушаем, – повторил наконец Франк. Сандурен оглядел их всех поочередно.

– Принцесса, – он склонил голову, – Ра Кайен, Ори-тал. Встреча с вами – честь для меня. Илем Ветер, наслышан о твоих многочисленных талантах. Дильмар.

Для Диля слов не нашлось. И верно – и встреча невеликая честь, и талантов многочисленных нет, и вообще пустое место, только именем и обозначенное. И только тут он сообразил, что не ответил на кивок человека, явно стоящего выше по положению. Следовало бы встать и поклониться, но на плече лежала ладошка принцессы. Очень потяжелевшая ладошка. Диль подумал, что все равно упустил момент и кланяться, когда на тебя не смотрят, просто смешно.

– Я прошу тебя, защитник, прекратить миссию.

– А еще что?

– Только это. Остановись. Вернись назад, распусти команду. Больше ничего.

– Или что?

– Или ничего. То есть все как обычно. Ты будешь стараться прорваться к Серым горам, я буду стараться помешать тебе. Я рад, что все присутствуют здесь. Я обращаюсь и к вам тоже. Дракон решил за вас, что вам следует делать, и вы послушались. Почему?

Илем хмыкнул.

– А был выбор?

– Определенно. В любой момент. Любой из вас мог уйти.

– И прожить так мало, что и говорить не хочется?

Темные глаза уставились на Франка.

– Ты все же обманул их, защитник.

Франк промолчал. Тогда Сандурен продолжил:

– Любой из вас прожил бы столько, сколько отпущено судьбой. Неделю или сорок лет. Мы бы точно не стали никого преследовать.

– Врать нехорошо, – назидательно сообщил Илем. – Франк, как же тебе не стыдно было обманывать таких замечательных спутников? Я бы непременно сбежал, если бы ты не запугал меня скорой и неотвратимой смертью. То ли дело наше путешествие – тихо, мирно, никаких приключений…

– То есть ты не поверил? – удивился Сандурен. Илем усмехнулся.

– А я похож на доверчивого мальчика из храмового хора? К тому же я знаю арифметику. Даже два и два сложить могу. Логика проста: нас преследуют, чтобы не дать закончить миссию, если кто-то или все удирают, миссия закончена не будет. Так что нас не убивать надо, а спасибо говорить.

– Меня никто не вынуждал присоединиться к миссии, – сказал Кай довольно высокомерно. Ра Кайен. Приятно познакомиться. – Я счел честью предложение Франка.

– Ну да… то есть это… мир же надо спасать, правда? И чего это я бы отказался? Или вообще остался? Орки не отступают.

– У каждого свое предназначение, – еще более надменно произнесла принцесса Лирия Кандийская. – У кого-то спасать мир, у кого-то – мешать этому случиться.

Сандурен повернул голову к Дилю.

– А ты, Дильмар? Ты тоже исполняешь свой долг?

– Как могу, – смущенно ответил Диль. До чего ж неприятно чувствовать на себе подобный взгляд. Очень неприятно… куда лучше быть бродячим акробатом, на которого никто не смотрит так.

Слава потерянным богам, Сандурен потерял к нему интерес, потому что заговорил Франк.

– Я не обманывал их. Отставшие действительно долго не живут. По крайней мере, мой опыт и изучение Серых хроник свидетельствует об этом. Почему – не знаю. Болезни, несчастные случаи, войны.

– Как обычно. Люди всегда умирают от болезней, несчастных случаев или войн. Впрочем, это даже неважно. Я не хочу развенчать тебя, защитник. Вовсе нет. Я взываю к твоему разуму.

– Взывай, – разрешил Франк. – Пока я не услышал никаких доводов разума.

– Для чего эта миссия?

– Ты слышал. Спасти мир. Я не знаю, почему это происходит, но когда концентрация зла в мире становится слишком высокой, в Серых горах открывается дверь. Брешь в границе между мирами. Как хочешь, так и называй. То, что из нее выходит, абсолютно враждебно нашему миру. Твари из бездны убивают всех без разбора – людей, эльфов, русалок, кармелей. Ты не считаешь, что это следует остановить? Или я лгу?

– Нет. Ты не лжешь. Но я не считаю, что это следует останавливать.

– Ого, – восхитился Илем. – И пусть погибнет мир? И чего ради?

– Почему ты уверен, что мир погибнет?

– Я цитирую вообще-то. «И внесу я разлад в души людей, чтобы стали все души одинокими, и да будет так, и да погибнет мир». Отрывок из священной книги храма одиноких душ. Не слыхали? Жаль. Поучительное чтение. Особенно лет в десять.

– Я не интересуюсь мелкими верованиями, прости, Илем. Мир не погибнет.

Франк не выглядел удивленным, но Диль отчего-то знал: он удивлен. И немного растерян. Шестая миссия – и впервые такое.

– Ты произвел впечатление, Сандурен. Теперь излагай. Убеди меня прекратить миссию. Найти доводы.

Сандурен сосредоточенно оглядел их всех. Покусал губы. А он искренен. Он верит в то, что говорит.

– Потому что мир не погибнет, а лишь изменится. Потому что вы тормозите прогресс. Ты долго живешь, защитник, ты не можешь не замечать, что мир вырождается. Медленно, постепенно, но становится хуже, чем раньше. Умирает магия. Я считаюсь великим магом, но ты знаешь, что представляет собой величие нынешних магов. Я только слабая тень магистров прошлого. Регресс налицо. Люди не продвинулись вперед, орки не могут выбраться из колыбели, за последнее тысячелетие вымерли три малые расы. Даже эльфы деградируют. Нет великих открытий, а былые достижения забыты или даже преследуются. Кто знает сейчас строение небесной сферы, кто помнит о паровом двигателе, кто слышал о прививках против чумы и оспы? Ты можешь опровергнуть это?

Пока Франк молчал, Диль пытался понять, что значит прививка против чумы. Против чумы – только удача. Либо повезет и болезнь тебя минует, либо боги отвернутся и ты умрешь. Или выживешь, и тогда жрецы решат, что ты заключил сделку с силами зла, и помогут умереть. Правда, на памяти Диля не было эпидемий чумы, а вспышки быстро пресекали, и он не хотел знать, какими способами.

– Не могу, – ответил наконец Франк. – Это так. История идет по кривой вниз. Но заметно это именно в масштабе тысячелетий. Так было и раньше. И я верю, что когда-то это изменится.

– Это изменится сейчас, если ты остановишься. Не при твоей бесконечной жизни, но уже при их жизни.

– Жизни? – сухо переспросил Франк. Сандурен смешался, но не так чтоб очень заметно. – При моей бесконечной жизни не было случаев, чтобы миссия не была исполнена, но до меня – были. И тогда двери открывались по всему миру, стихийно, и не было рядом приграничной стражи, обученной драться с тварями из бездны. Ты знаешь, сколько людей погибло? Было уничтожено просто так? Даже не для еды?

– Разумеется. Знаю. Цифры лишь приблизительные, но около трехсот тысяч. Потом миссия удалась. – Он снова посмотрел на всех и пояснил: – Провести ритуал можно только в Серых горах. Там, где первые врата.

– Послушай, о великий, – не без язвительности начал Илем. – Я не отличаюсь нежной любовью к людям, исключая себя самого, циничен и равнодушен к чужим страданиям. Но даже мне кажется несколько странным твое предложение. Остановитесь, позвольте злу завладеть миром, а заодно умрите в пасти тварей из бездны. Остановитесь, чтобы умереть. Забавно, не находишь?

– Почему ты думаешь, что умрут все? Защитник, ты его в этом убедил?

– Я не думаю, что умрут все, – пожал плечами Франк. – Твари смертны, и люди научатся с ними воевать, смогут победить, но какой ценой? Полмиллиона? Миллион?

– Когда случилось извержение Черной горы, с лица земли исчез целый город с населением около миллиона. Великий Девиллий, город ста рас.

Лицо Франка посерело, словно его коснулись боль и ужас миллиона людей. Нет. Представителей ста рас.

– Мы не смогли остановить извержение вулкана, – с трудом проговорил он. – Стихия не по силам даже властелинам огня. Но закрыть дверь мы можем. Пока ты не убедил меня. Почему ты уверен, что драконы стоят на пути прогресса?

– О боги, нет! – взмахнул руками Сандурен. – То есть да, но вы делаете это неосознанно. Ваше стремление защитить столь велико, что вы видите только одно: люди умирают…

– А чего, этого мало? – удивился Ори.

– Иногда – да, – очень серьезно ответил Сандурен. – Поймите, я преклоняюсь перед драконами. Иметь такие возможности и неизменно использовать их во благо – поверьте, это достойно преклонения. К сожалению, через определенные стереотипы не могут преступить даже драконы.

– Чего? – не понял Ори. Диль слова такого тоже не знал, но, кажется, догадался, что имел в виду маг.

– Я слушаю, – подбодрил Франк. Сандурен сосредоточился. Похоже, парад-алле закончен, начинается представление.

– Скажи мне, защитник, вы пытались как-то договориться с созданиями бездны?

– Пытались, – сухо ответил Франк. – Они не идут на контакт. Я не сомневаюсь в их разумности, но разум этот совершенно чужд здешнему миру. Они не хотят договариваться. Или не считают разумными нас.

– Вам удавалось поймать создание бездны?

– И не раз. Неделями изучали, пытались понять.

– Потом убивали?

– А что надо было делать – держать в клетке и показывать за деньги? Так они клетки разносят, прутья в руку толщиной гнут. Слишком опасно. Не для нас. Для вас.

– Значит, неделями. Я думаю, что не больше двух месяцев.

– И почему ты так думаешь?

– Мы продержали одного четырнадцать недель. Потом он изменился.

Глаза Франка вспыхнули и погасли. Он не знал. Сандурен смотрел уже не сосредоточенно, а, пожалуй, грустно. Участливо. На дракона?

– Как?

– А как меняешься ты? Они становятся людьми.

– Говори, – потребовал Франк.

– Главное я уже сказал. Прошло около трех месяцев, и он изменился. Раз и навсегда. Еще через неделю начал говорить. А дальше развивался с такой быстротой, что мне и самому не верится.

– И почему вы не показали его драконам?

– Мы сделали больше. Мы показали его всему миру.

– Что? – рявкнул Франк так, что звякнули на столе стаканы. Илем подумал секунду и беззастенчиво налил себе вина. – Вы выпустили тварь из бездны на свободу?

– Мы выпустили на свободу человека. Его знает весь мир. Ты тоже его знаешь. Инмер Беспалый.

Диль смутно вспомнил, что так звали какого-то великого человека древности. Илем поперхнулся вином, Лири и Кай ошеломленно ахнули. Ори сохранил обычную безмятежность. У него с образованием было так же плохо, как и у Диля. Франк смотрел неподвижными немигающими глазами, в которых играло пламя. Или Дилю мерещилось.

– Врет, – заявил Илем. Франк медленно покачал головой.

– Нет. Он верит в то, что говорит. Невозможно обмануть дракона.

– Но то, во что веришь, необязательно правда.

– Необязательно. И сколько раз вы повторяли свой эксперимент?

– Сорок два. Результат был неизменным. Сигмар Танд, Миреос Кавлин, Энай Даблитиур, Тормин Макнуит, Филлар Терендис, Ламир Тиэррел… Да, Ра Кайен. Ты потомок создания бездны.

– Подождите, – беспомощно сказала Лири, – но это же величайшие люди. Это же творцы истории. Или книги врут.

– Книги не врут, принцесса. Это умнейшие, благороднейшие создания. Трудно, почти невозможно поверить, но они впитывают лучшее, что было у тех людей, которых они убили. Самый яркий свет разгорается во тьме.

Стало очень тихо. Правда, ненадолго, потому что Илем вдруг засмеялся.

– Ты хочешь сказать, о великий, что ежели эта тварь слопает нашу дружную команду, то из нее выйдет этакий герой, сочетающий в себе благородство Кая, силу Ори, доброту Диля и мою изворотливость?

– Твой ум, вор, – поправил Сандурен. – Да. Так.

– Спасибо, – отказался Илем. – Я лучше останусь беспринципным, недобрым и изворотливым собой, чем стану частью великого человека.

– Они творят историю, – негромко сказал маг. – Принцесса верно заметила. Каждый из них внес неоценимый вклад в развитие мира. Ты знаешь истинную историю, защитник, ты наверняка знаком с некоторыми из них. Были среди них беспринципные недобрые подлецы?

Под смешок Илема Франк покачал головой. Кай спокойно заметил:

– Я не верю тебе, маг.

– Я понимаю. Но дракон знает, что я не лгу. И он может поговорить с кем-то, кто намного старше. Драконы ведь не обманывают друг друга. Недоговаривают, но на прямые вопросы отвечают.

Франк молчал. Если выпустить эти создания в мир, они его не опустошат – люди научатся драться; но облагородят. Соберут в себе все лучшее, что было у убитых ими людей. Станут творить историю, будут великими полководцами, учеными, королями. Построят прекрасные города, откроют школы, придумают лекарства. Мир начнет быстро развиваться.

То, что от него останется.

– Вы не могли не провести эксперимент. Разве вы не держали тварь в клетке и не скармливали ей людей?

– Да. Было. Во времена эльфийских войн. Следующие поколения от этого отказались. Мы не чудовища, защитник. Ты читал Серые хроники, но не читал Белых.

– Белый орден, – понимающе кивнул Франк. – Наслышан. И что показал эксперимент?

– То же самое. Они получали приговоренных к смерти. Мы выкупали убийц, насильников, разбойников. И от них создания тоже забирали самое лучшее. В каждом человеке есть хорошее. Но распределено это хорошее неравномерно. Кто-то умен, но жесток и беспринципен. Кто-то добр, но слаб и бесхарактерен. У кого-то в конце концов просто хороший вкус. Создания неизменно берут лучшее. И никогда не берут худшего.

– Я понял. Это может быть правдой, друзья.

– Ну и что? – удивился Илем. – У меня нет желания пойти на корм будущему великому человеку.

– Процесс не будет бесконечным. Я бы сказал, что это воля богов, если бы в богов верил. Этого хочет сама природа. Это регулирование, понимаете? Естественный процесс. Мир станет лучше…

– Какой ценой? – перебил Франк. – Строить светлое будущее на крови? На крови невинных? Я не готов. – Он сумрачно оглядел своих спутников. – Я даю вам полную свободу выбора. Решайте сами.

– Спасибо, защитник, – поклонился Сандурен. – Вы всегда лишаете их права выбора, всегда вынуждаете идти за собой. Это мужественный шаг.

– Меня никто не вынуждал, – возразил Кай. Ори согласно кивнул.

– Меня вообще-то тоже, – пожал плечами Илем. – Это был лучший вариант на то время. Да и принцессу с Дилем никто за шиворот не волок. Насчет Хантела и Бирама…

– Их вынудили, – прервал его Франк. – Он прав, мы вынуждаем идти, когда избранный не решает сделать это добровольно. Маг может даже привязать ко мне любого, хотя этого, как правило, не требуется. По зову сердца идешь только ты, Кай. Не возмущайся, Лири, твой выбор большей частью связан с тем, что ты не хотела расставаться с Дилем, а ему можно было и приказать, он привык повиноваться. Илему действительно некуда было деваться. А Ори…

– Чего Ори-то? Когда я узнал, что… того… избран, я вовсе не сомневался. Значит, надо. Так что тоже… по зову.

– Я знаю, – мягко улыбнулся Франк. – Если вы готовы платить такую цену за будущее процветание мира, я не стану вас удерживать. Соберу другую команду. Время еще есть. Мне Сандурен ничего сделать не может.

– А если мы не согласимся? – спросил Диль у Сандурена.

– Все будет по-прежнему. Мы будем стараться вас остановить. Дракон будет стараться вас защитить и совершить ритуал. Закрыть врата и снова задержать прогресс.

Лири вцепилась в его руку, словно он уже собрался бежать подальше от миссии.

– Я не знаю, о чем тут можно рассуждать, – спокойно сказал Кай. – Строить счастье мира на крови нельзя. Я иду с тобой, Франк.

– Само собой, – поддержал Ори.

– А я уже говорил. Я лучше останусь плохим собой, чем стану частицей чего-то хорошего.

– Я не готова платить такую цену, – отрезала Лири. Взгляд Сандурена уперся в Диля. Илем захохотал.

– Противника надо знать, о великий. Диль не хочет убивать даже тех, кто его самого убивает, а ты ему предлагаешь такое будущее.

– Нельзя такое позволить, – сказал Диль. – Даже если точно знать, что из миллиона плохих и несовершенных получился двадцать тысяч замечательных и выдающихся. Кровь не годится для строительства. Простите.

– А вот извиняться не надо, – хмыкнул Илем. – А получается, ты был прав, когда говорил, что Сандурен хочет помочь… на свой лад.

Франк встал.

– Ты слышал. Я не принуждал их. Можешь ответить на мой вопрос?

– На любой, защитник.

– Я могу прочитать Белые хроники?

– Разумеется.

– Даже если закрою врата?

– Да. Мы не хотим зла…

– Вы только хотите нас поубивать. От избыточной доброты.

– Да заткнешься ты? – взревел Франк, и Илем поспешно заткнулся. – Но учти, Сандурен, если против нас будет использована серьезная магия, вы лишитесь защиты драконов.

– Я знаю правила. Эта миссия ничем не отличается от других. Просто я… я думал, что мы сможем хотя бы поговорить.

– Мы поговорили. Можешь идти.

Сандурен встал, слегка поклонился всем и уже у дверей сказал:

– Если кто-то все же решит уйти, уходите. Мы не тронем.

Тишина была гнетущей. Илем не выдержал первым, слез с подоконника и налил еще вина.

– Приехали… Я всегда знал, что у меня извращенное мышление, но до такого я бы не додумался. Франк, мне по-прежнему плевать и на мир, и на миссию, я просто хочу выжить, но даже мне такая идея кажется дикой. А об этих, – он описал искалеченной рукой круг, – и говорить нечего.

Улыбка дракона согревала.

– Я не сомневался ни в ком из вас. Ни в ком.

– Но похоже, – задумчиво продолжил Илем, словно не слыша Франка, – в этом Белом ордене не знают о том, что общее у нас у всех. О нашей вине. И потому не понимают, что еще одну нам на себя брать не захочется. Ведь получится, если мы разбежимся, могут погибнуть… в общем, очень много народу. И главное, ради чего! Ради селекции сверхчеловека. Не пойдет.

– А чего это – секлекция?

– Помолчите все, – то ли попросил, то ли приказал Франк. Ори от усердия даже рукой рот закрыл.

Кто бы согласился на такое? Усовершенствовать человечество, из миллионов обыкновенных получить тысячи замечательных. И полагать, что так правильно, потому что мир не развивается и магия хиреет. И никто не помнит строение небесной сферы. Какое горе! Жить, не зная, как устроены звезды и луна, и умереть, чтобы уцелевшие – или улучшенные? – это знали?

Илем подвинул стул и сел рядом.

– Дует, – пояснил он шепотом, когда Лири строго на него глянула. – Слушай, принцесса, отпусти Диля, ты ему руку сломаешь. Нет, меня поражает этот великий. Выбор он нам предоставил! Выбор!

– Кто бы пошел на это?

– Ой, Лири, не надо. Сандурен же пошел, например. И не только он. До чего ж я не люблю фанатиков! Еще больше, чем братьев из храма одиноких душ. И, как всякий фанатик, он не продумывает ситуацию до конца. Ты посмотри, что получается. Он предлагает обычным людям, пусть они даже орки с эльфами, улучшить породу. И при этом умереть с очень большой степенью вероятности. Или не улучшать ее и умереть примерно с такой же степенью.

– Я бы лучше умерла, чтобы не допустить такого улучшения.

– У тебя еще все впереди, – утешил Илем.

– Ты простой вор, Илем. Откуда ты вообще знаешь такие слова – фанатик, селекция?

– Книжки читать люблю, – усмехнулся Илем. – С детства. Часто даже ворую. Но в университетах не учился, если ты об этом. Только самообразование.

– А что это такое? – спросил Диль. Илем отмахнулся:

– Всего лишь умные названия для простых вещей. Не бери в голову. Знание заковыристых слов не сделает тебя лучше, чем ты есть. Нет, надо же, не верится, что такие великие люди были… не совсем людьми. Интересно, а Кай начнет переживать по поводу подобного предка?

– Ты бы начал?

– А у меня нет предков, кукла. Я не родился от папы с мамой, я появился из ниоткуда. Возле дверей храма одиноких душ. И с моралью знаком куда хуже, чем со строением небесной сферы. Желающим могу рассказать. Про сферу. Читал пару запретных книжек. О чем думает Франк?

– О том, что прожил две тысячи лет и столько не знал, – дернула плечом Лири. – И у драконов тоже – политика недоговаривания. Спросишь – скажут, не догадаешься спросить – промолчат. Омерзительно.

– Нормально. Для недоразвитого человечества, – хихикнул Илем. Франк тяжело посмотрел в их сторону, и вор сделал успокаивающий жест: молчу.

Значит, вот кто их преследовал. Вот кого приходилось убивать. Выводить из строя? Диль не очень поверил в утешения Илема, да и какая разница – убить самому или подставить под топор Ори. Убивать приходилось людей, стремящихся улучшить породу. Залить мир кровью, чтобы потом…

Хватит. Даже думать об этом было страшно. И озноб начинался, только сквозняк тут ни при чем. Это изнутри.

Франк решительно встал.

– Вы уверены?

– А ты нас не знаешь? – удивился Илем. – Ты вообще мог только во мне сомневаться…

– Не надо недооценивать дракона, – слишком мягко сказал Франк. – Как раз в тебе я не сомневался. Все. Расходитесь по комнатам. То есть идите все отсюда куда хотите, мне нужно побыть одному.

Собрались в комнатушке Илема и Диля, но не разговаривали. Илем смотрел в окно, сидя на подоконнике, Ори привычно насвистывал, словно и не предлагали ему поучаствовать в преобразовании мира, мрачен был Кай. Лири забралась с ногами на кровать Диля и обхватила руками колени. Именно она и прервала молчание:

– Как они могли такое предложить…

– …Такой благородной компании! – немедленно подхватил Илем. – Легко. Великая цель, благие намерения, а средства достижения цели никого не волнуют. Кай, ты, часом, в себе не следы монстра ищешь? Не старайся. Не найдешь.

– Ты совсем не знаешь меня, Илем, – обронил Кай. Вор поморщился.

– Не считай меня идиотом. Даже если у тебя в предках был людоед, твои моральные принципы победят. Их тебе так крепко вколотили, что даже не в голову, а в кишки и кости. Ты не можешь быть неблагородным, даже если захочешь.

Диль молча согласился с ним. Любой поступок, любой жест или взгляд Кая только доказывали его благородство. А если Франк не сомневался в Илеме, то сомневался в ком? Кай исключается. Ори, пожалуй, тоже, слишком прям и незатейлив, чтобы даже понять идею улучшения породы посредством уничтожения половины населения. Лири? Да ну, смешно, девочка – и такое. Значит, Диль? О потерянные боги… получается, его можно в подобном заподозрить? Что ж он такое сказал или сделал?

– Брось, – хмыкнул Илем, словно прочитав его мысли, – он просто меня утешил, потому что как раз ты последний, кто…

– Тогда кого он имел в виду? – перебила Лири. Илем довольно долго смотрел на нее, склонив голову и смутно улыбаясь, а потом все же сказал:

– А ведь тебя. Некий идеализм наблюдается, хотя и на уровне ахов и вздохов, а с мозгами проблемы, то есть способность не обращать внимания на средства достижения великой цели. К тому же на тебе уже столько крови, что лишние пара миллионов… Эй!

Диль все же сдернул его за ногу с подоконника, припечатал к полу и вежливо попросил прекратить. Ори захохотал. Глаза Илема несколько раз поменяли выражение, и если бы Диль знал его чуть хуже, то непременно подумал бы, что сию минуту получит нож под ребра.

– У него есть право так думать, – с надрывом произнесла Лири.

– У каждого есть право думать что угодно, – пожал плечами Кай, не теряя мрачности, – но разве это означает хоть толику правоты?

– Философ! – фыркнул Илем. – Слезь с меня, Диль, ты все равно драться не умеешь, так что и не пытайся бить мне морду. Твое желание защитить несчастную девочку так очевидно, что ты даже забыл о своей ране. Вспомнил? Встать-то сам сможешь или помогать?

Диль, конечно, смог. Даже больно было не так чтоб очень. Он сел на кровать рядом с Лири, и девушка прислонилась к его плечу. Илем вернулся на подоконник и снова хихикнул.

– Сколько же подобных мне твари надо убить, чтоб получить великого человека? Как там этот сказал: от каждого берет только лучшее? А если этого лучшего только малые крохи? Особенно в ситуации, когда зла в мире скопилось слишком много – и подобных мне развелось слишком много? Им бы появляться, когда все хорошо, все тихи, добры, благостны, не воюют, не…

– Так не бывает, – тяжело уронил Кай. – Даже эльфам нелегко далось решение уйти от войн.

– Помечтать не даст, – проворчал Илем. – Мне другое интересно. О чем может думать Франк? Насчет согласиться?

Согласиться? Франк? Это даже не было смешно. Душа дракона не позволит не защищать. Он может не любить людей, глупых, грязных, готовых убить за диггет, но не может не защищать их. Диль иногда самонадеянно думал, что понимает Франка, потому что ему отчаянно хотелось защитить Лири от опасностей, от мира и даже от самой себя. Как Илем может подозревать ее… или просто дразнит по вечной своей привычке? чем она так раздражает его? схожестью и полным несходством с Силли? Возраст один, но положение настолько уж разное, и это может злить его? почему? он не так уж и подвержен эмоциям, годы в храме не могли не выбить из него чувствительность.

– Надо было мне этому Сандурену голову оторвать, – обиженно пробурчал Ори. Диль отчетливо представил себе, как орк изо всей немереной силушки дергает мага за голову, как кровь бьет вверх, словно фонтан в праздник чистоты. Его затошнило. Почему-то все слова Ори хотелось воспринимать буквально.

– А что изменилось бы? Вряд ли он один такой в ордене… А раньше они не обращались к драконам напрямую?

Диль был почти уверен, что обращались. И что драконы отказались, как и Франк. И люди, их сопровождавшие, тоже. Только никому потом не рассказывали. Почему? Почему не попытались найти этот орден?

А потому что переубедить их, скорее всего, нельзя. Остается уничтожить. Но разве могут это сделать защитники…

Голова шла кругом. Как легко было не думать, а просто отмерять шаги от привала до привала, от упражнений к выступлениям, как просто было крутить обратное сальто или флик-фляк, не считать кульбиты и задумываться только о порядке каскадов. Как легко было не жалеть себя и все время помнить Аури. Как хочется обратно в свое одиночество, когда не нужно было защищать даже себя. Плыть по течению, лететь по ветру.

Быть опавшим листом.

Шуршать под ногами прохожих.

Высыхать под солнцем и гнить под дождем.

Никогда этого больше не будет. Даже если вдруг миссия закончится для него благополучно, он уже не сможет стать прежним.

Опавшие листья не умеют убивать. И даже подставлять под боевой топор орка. И даже подставляться под чужой арбалетный болт. И даже размышлять о судьбах мира. Опавшие листья пусты. У них даже души бродяги нет.

А у тебя – есть?

 

* * *

Против ожиданий, Франк не заставил их трогаться в путь, выждал еще несколько дней, всякий вечер проверяя самочувствие Диля. Плечо здорово болело, Диль с ужасом представлял себе момент, когда придется влезать на лошадь… но не пришлось. Его снова погрузили в карету, укутали в одеяло и велели не рыпаться. Вот уж чего он не умел никогда.

Лири не составила ему компании, и даже Илем предпочитал свежий ветер. Диль смотрел в окно и пытался вернуться к прежнему состоянию, но никак не получалось. Тешать себя Диль не привык. Не умел. Никогда. Даже в детстве. Может, потому что ему всегда старались объяснить – и его вину, и его детские несчастья, и причины неудач или наказаний. Мама, конечно, могла его и по голове погладить, и несколько ласковых слов сказать, но в поощрение, а не в утешение. Тогда он обижался, потом забыл, а сейчас понял, что его на свой лад учили быть сильным. Уроки впрок не пошли, сильным он не стал, зато и утешений не искал.

Может, именно потому он так хорошо чувствовал себя рядом с Аури. Понимающим, любящим и способным не только поддержать, но и утешить.

Странно было сравнивать свою вину и вину Лири. Одного никчемного акробата и двадцать тысяч невинных жертв. Наверное, это кощунство. Становится ли больше вина, если посиневших лиц не одно, а многие тысячи? Насколько больше? Насколько тяжелее? Можно ли ее вынести, если каждое лицо увеличивает груз и боль?

Вот и получается, что сравнивать – можно.

А кому-то, наверное, все равно. Кто-то оставляет за спиной чужую смерть и не вспоминает об этом. Идет по жизни с чистой совестью.

Даже Илем не смог. Ведь и убивал же и забывал – а Силли помнит.

– Гоните! – крикнул Франк. Сандурен. Белый орден. Не дать нам добраться до цели. Позволить погибнуть…

Карету основательно тряхнуло, но Диль даже не заорал, не то что прошлый раз. На всякий случай он вцепился в поручень и остро ощутил себя бесполезным. В каретах его катают. Где он защищен от стрел. А Лири – там, снаружи.

Бешеная скачка кончилась быстро. Похоже, их загнали в засаду. Дико заржали впряженные в карету лошади. Потерянные боги, почему вы так немилосердны, почему заставляете убивать… Или это тоже кара за смерть Аури?

Диль осторожно открыл дверцу и выкатился наружу. Франк, мрачнее мрачного, стоял выпрямившись и не мигая смотрел назад; слилась с землей Лири, выцеливая невидимых врагов.

– Не злите меня, – рявкнул вдруг Франк так, что вздрогнул даже невозмутимый Кай. – Все на сегодня! Но если кто-то готов познакомиться с огнем дракона – милости прошу!

Желающих не обнаружилось. Франк постоял еще несколько минут, присматриваясь и принюхиваясь, а потом махнул рукой своему воинству. Они углубились в лес, ведя лошадей в поводу, и Диль в том числе. И ничего; боль, конечно, постукивала в плечо, но терпеть это было можно. Запрыгнуть в седло при необходимости и должной тренировке можно и без помощи рук. Исцелен. Так странно. Сказки порой приходят в жизнь, но лучше бы они этого не делали, потому что в реальности они никогда не имеют счастливого конца.

Уже осень. Уже год в пути. Скоро снова зима, снова снег, и снова Франк будет непонятным способом нагревать воздух, чтобы его спутники не замерзли насмерть в горах. В тех горах, что высятся на горизонте и кажутся непреодолимыми даже издали. Франк не выглядит обеспокоенным, так что там, наверное… или наверняка есть перевал, ну а если и трудно, то разве ж привыкать…

Лири все время держалась рядом. Иногда держалась за его руку, как маленькая девочка, и не обращала внимания на смешки Илема. Это правильно. Если не можешь что-то изменить, делай вид, что этого не существует. Если не реагировать на издевочки вора, ему и самому надоест, и всем станет спокойнее. Почему его никогда не останавливает благородный Кай, почему редко обрывает Франк? Они считают, что так и надо, что принцесса заслужила такое обращение? Чем? Наивностью своей девичьей? Как бы ни воспитывали ее во дворце, она вряд ли могла даже вообразить, что ее нежелание выходить замуж приведет к войне. Ведь по-настоящему не она в этом виновата, а король, пославший собственных подданных убивать… и умирать. Да будь она проклята, дурацкая королевская гордыня. Как здорово сказал Илем: они не своей кровью смывают оскорбление, а исключительно чужой. Вот к кому следовало обратиться Сандурену. Он бы согласился с идеей улучшения породы… Что ему чужие трагедии!

Неужели люди действительно не задумываются, когда начинают войны? Неужели им действительно наплевать, что погибнут тысячи, и ради чего – ради их понимания о чести, ради их гордости… да даже ради лишних земель! Земли, по которым прокатилась война, еще долго приходят в себя. Нужно отстраивать разрушенное, нужно искать на это силы, да и огороды лучше поливать водой, а не кровью…

Диль встряхнулся. Нашел о чем размышлять. Тоже… философ. Никто не сможет быть королем или полководцем, если не готов проливать кровь. Чужую.

Илем приставал к Франку, а тот отвечал с обреченным видом. Диль прислушался. О магии. Ну и зачем? Среди них нет магов, они не могут противостоять магу, пусть даже и несерьезному… а Сандурен несерьезным не показался.

Это нечестная игра – магия против обычных людей.

А Франк не особенно тревожился, все уверял, что, если преследователи не нарушат правил, они сумеют выкрутиться, ну а если нарушат, то и говорить не о чем, придется начинать миссию заново, а если Илем не заткнется немедленно, то он точно до конца не дойдет. Ори весело засмеялся. Не поверил и правильно сделал. Илем хмыкнул, но отстал.

– Так увлекательно читать книги о приключениях, – тихонько сказала Лири, – о героях, о подвигах. Просто влюбляешься в рыцаря, борющегося со злом. И не думаешь о том, что под меч этого рыцаря попадают и случайные жертвы, обманутые, одурманенные… – Она хихикнула. – И уж точно не думаешь, что этот рыцарь неделями не моется, он него несет, как от последнего смерда, его белые одежды забрызганы чужой кровью, грязью…

– И дерьмом, – подхватил Илем, – потому что он не только рубит головы, но и вспарывает кишки. Я правильно понимаю, что ты не о Кае?

– Конечно, нет, – вздохнула Лири. – Я общо. И о себе в том числе. Я ведь когда-то и представить не могла, что могу прожить целый день, не приняв ванну. И ничего, привыкла. Ко всему привыкаешь. Даже к дерзкому наглому вору, лишенному простых человеческих чувств.

– Каких именно? – удивился Илем.

– Да почти всех. Ты разве думаешь о ком-то, кроме Илема Ветра?

– Нет, конечно, – еще больше удивился Илем. – А надо? Например, начинать день с размышлений и судьбах мира? Да плевать мне на мир, цыпочка.

– Почему? – спросил Диль.

– А потому что миру плевать на меня. И на тебя, между прочим.

Диль пожал плечами и подумал, что Илем не так уж и неправ. Почти всем почти всегда плевать на мир, пока вдруг этот мир не начинает обращать внимание на тебя. И радости это, наверное, не доставляет никогда. Диль никогда не задумывался о проблемах мироздания и считал, что правильно делал. Смешно, когда никчемный бродяга думает о том, на что повлиять он не может по определению. Какой смысл думать о несправедливости, когда это всего лишь твои личные проблемы? Что хорошо для Лири, может быть плохо для Илема. Например, поддержание закона и порядка. Что бы возразил на это вор? Сказал бы, что он не виноват, что не было других возможностей, что вором его сделали обстоятельства? Вряд ли. Он слишком умен, чтобы оправдываться.

Франк выглядел чуточку не так, как обычно. Илема это не то чтоб беспокоило, но интересовало, а Диля именно что беспокоило. Несколько часов он колебался, потом все же решился.

– Вы думаете о Сандурене? – спросил он, поравнявшись с проводником.

– В смысле о его предложении? Да. Правда, можешь мне поверить. И чем больше думаю, тем больше уверен, что принимать его нельзя. Ты сомневался?

– Мне показалось, что сомневаетесь вы.

Франк выразительно хмыкнул, и Диль задал еще один вопрос:

– Вы правда сожгли бы их?

Он довольно долго молчал, потом буркнул:

– Сжег бы. А потом бы здорово жалел. Не погибших, это мгновенная смерть, они бы и испугаться не успели. Но я бы израсходовал одну из трех оставшихся возможностей воспользоваться обликом дракона. Ну, что еще? Я же вижу, у тебя вопрос просто на языке дрожит.

– Как это укладывается у вас в голове?

– Плохо укладывается, – вздохнул Франк. – Потребность защищать плохо уживается с необходимостью убивать. Иногда я жалею, что драконы не лишены обычных человеческих чувств. И убивать как дракон я вообще не люблю. Очень редко это делаю. Понимаешь почему?

– Слишком неравные силы?

– Умный, – горько усмехнулся Франк. – Да… силы в любом случае неравные, но с мечом в руках я приношу все же не столько смерти, сколько с огнем в глотке. Иллюзия равенства… Ладно, не бери в голову, тебе своих проблем хватает, не стоит грузиться еще и моими.

Диль послушно отстал, и Лири тут же взяла его за руку. Как маленький ребенок папу. С каждым днем она все больше к нему тянулась, а он чувствовал все большую ответственность. Ну смешно! Честное слово, смешно: бродяга чувствует ответственность за принцессу! И чтобы не смеяться, он старался сводить все к обычным мелким заботам: помогал перебираться через завалы, подсовывал кусочки понежнее, ночью ложился рядом, чтобы ей было теплее. И она доверчиво прижималась к нему, почти не обращая внимания на пошлые шуточки Илема.

Сколько угодно можно было гадать, что думает Франк, потому что он своими мыслями не делился; совсем замкнулся в себе и без того неразговорчивый Кай, но не составляло труда понять, что он ищет в себе следы монстра. Ори не думал. Он делал дело, единственное, которое умел, и умел хорошо.

Преследователи не желали отставать. Правда, особенно и не приближались, памятуя об угрозе Франка, но Диль подозревал, что это ненадолго, снова обнаглеют, или Сандурен подберет других, бесстрашных – или безумных, и нападения возобновятся. А передышки в виде города пока не предвиделось.

Илем был больше обычного погружен в себя, но нередко делился своими мыслями. Вроде бы делился с Дилем, потому что пристраивался рядом, но шли они тесной группой, и его слова слышали все. И никто не комментировал. Илем искренне удивлялся: ну неужели не интересно?

Лири иногда не выдерживала, начинала спорить, и Дилю казалось, что она делает это исключительно из чувства противоречия. Из обыкновенной неприязни. Только вот не получалось: Илем так или иначе всегда выходил победителем, просто потому что был старше, опытнее, искушеннее. К тому же его едкие шуточки бесили принцессу, а вот он оставался равнодушен к ее попыткам уязвить. И надо отдать ей должное: девушка была не в пример деликатнее и никогда не упоминала о Силли.

Вина. Грех, который невозможно искупить. Боль, которая не проходит. И самообладание принцессы, загнавшей эту боль так глубоко, что никто ее и не замечал. Илем горячился, обзывал Диля идеалистом, потому что не верил в эту боль и эту вину, а Лири не возражала. И правильно делала.

Дорога становилась труднее; слишком густой лес, слишком переменчивая погода, дожди, не то чтоб сильные, но утомительные. Одежда не просыхала, в сапогах хлюпало – и хлюпала носом Лири, и Илем заматывал шарфом не шею, а правую руку, кашлял Кай, недовольно ворчал Ори, хотя он меньше всех реагировал на холод. Франк не давал им замерзнуть окончательно, то есть без него наверняка было бы еще хуже, только все равно устал даже Диль. Зато, как ни странно, плечо практически не болело, хоть представления устраивай.

Все. Кончились твои представления, акробат.

А жаль…

 

* * *

Диль никогда не разбирался в искусстве охоты. Самой серьезной дичью, которую он добывал, были кролики. По разным причинам: и оружия никогда не имел, чтобы, скажем, оленя подстрелить, а если бы и имел, то не стал бы, и опять по нескольким причинам, главная из которых – законопослушность, ведь охота на крупных животных почти везде считалась браконьерством. Правда, за это не вешали уже лет тридцать, но наказывали жестоко, потом месяц сидеть не сможешь. Встречал Диль таких.

В общем, он позволял себе только рыбу ловить, силки ставить или камнем мелочь всякую подбивать. Это не запрещалось, а кое-где даже поощрялось, кролики могли расплодиться настолько, что вредили урожаям. В серьезной охоте он ничего не понимал и недоумевал, завидев большую группу всадников с разнообразным оружием, собаками, загонщиками, рогами и прочим реквизитом.

А сейчас начинал разбираться. С точки зрения дичи.

Их загоняли.

Не удавалось добраться до города, Франк, беззвучно ругаясь, вынужден был сворачивать снова в леса. Комфорт кончился, несмотря на то что кошель проводника был по-прежнему полон. В деревнях он покупал хлеб и другие продукты, но старался не задерживаться, особенно после того как отряд преследователей налетел на них именно в деревне и погибли трое местных жителей. Франк рассвирепел настолько, что и в облике человека был страшнее любого дракона; врагов они уничтожили – да, именно они, и Диль поучаствовал, и никакие утешения Илема не помогли бы, потому что он заставил себя следить за полетом метательных ножей и видел результат. Уничтожили, и сельчане искренне Франка благодарили, нагрузили припасами сверх всякой меры, но, потерянные боги, как же дракон был разъярен и подавлен одновременно! Даже Илем притих и долго не рисковал завести разговор.

Только на привале Франк немного успокоился. Объяснил, что привычные правила подразумевают отсутствие нападений только в больших городах, да вот обе стороны старались не впутывать мирных жителей ни в каких местах. Уже больше пятисот лет. Вплоть до вчерашнего дня.

И тихо поклялся самому себе, что вне зависимости от исхода миссии он наплюет на принципы защитника и лично отыщет Сандурена.

Диль поверил – и не поверил. Отыщет – да, бесспорно, но вот хладнокровно убить не сможет. Рука не поднимется, как не поднялась когда-то на Хантела.

Когда-то… Год прошел. И, собственно, уже настала зима, только в этих краях снега не видывали так давно, что и не знали, как он выглядит вблизи. Снег – это вон то белое на вершинах, до которых никто и не добирается, потому что незачем, перевалы – они куда ниже, там снега не бывает… Было промозгло, холодно, озноб стал постоянным спутником, то и дело простужалась Лири, слава богам, дальше насморка не доходило; почти беспрерывно кашлял Илем и наотрез отказывался от единственного лекарства, которое могло бы ему помочь – человеческой крови. Нечувствительный к погоде Ори на привалах отдавал свое одеяло Лири, а сам сладко спал на голой земле; Кай норовил укрыть Илема не потерявшим белизны плащом. А Диль ничего. Он в такую погоду путешествовал куда более скудно одетый.

Франк напряженно думал о своем, и Илем к нему не приставал. Проводник то и дело менял направление, но отделаться от преследования не удавалось. Когда Кай предположил, что за ними следят магическим способом, он только головой покачал: нет, это серьезное нарушение правил, и хорошо бы так, потому что это дало бы ему право лишний раз стать драконом. Равновесие соблюдалось неизменно уже тысячи лет.

Дилю казалось, что Франк уже готов использовать еще одну возможность и выжечь огнем преследователей вместе с парой акров леса. Это пугало. И заставляло думать, до какого края может дойти защита… до какого предела готов дойти он сам, защищая Лири? Принять ее стрелу – это так просто…

Стычки были короткими и скорее досаждающими, чем серьезными. Однако враги неизменно теряли одного-двух своих. Диль задавался вопросом, насколько ж неиссякаемы ряды Белого ордена, где они берут подкрепление в этакой глуши, неужели набрали столько силы, что послали за ними целую армию.

Илем был уверен, что такого с Франком прежде не случалось, что он озабочен сверх меры, что он растерян, а довести до растерянности дракона, прожившего две тысячи лет, – это уметь надо. Кай молчаливо соглашался. Эльф подтверждал – нет, магии нет, его амулеты подсказали бы. Ори только плечами пожал: значит, следопыт есть, и хороший, может, даже орк, известно же, что орки не только воины наилучшие, но и следопыты. Никто не возразил. А скрыть следы восьми человек невозможно. Кто-то да оставил след на влажной земле, кто-то да сломает веточку или зацепится краем плаща за колючку. Так что они и не пытались маскироваться, просто шли и шли, а горы приближались. Еще не Серые горы. До них оставалось несколько месяцев пути.

Во время очередной стычки Диль снова увидел направленный на Лири арбалет, но уже не кинулся закрывать ее собой и даже метательный нож не бросил – кончились; он бросил подобранный под ногами камень с острыми краями – и попал именно туда, куда целился. В висок. И не стал думать, убил или только оглушил. Это показалось неважным.

Впервые в жизни чья-то жизнь показалась неважной.

И это ему не понравилось.

– Нормально, – тихо сказал на привале Илем. Он пил маленькими глотками омерзительного вида и запаха отвар коры и корней, избавлявший его от изнурительного кашля. – Это нормально, Диль. Привыкаешь. Даже Франк, защитник, убивает. Когда у тебя важная цель, применяешь всякие средства…

– Это неправильно, – ответил ему Франк, вроде бы и не прислушивавшийся. – К светлой цели нельзя идти грязными путями. И чем я отличаюсь от Сандурена? Он ведь тоже видит великую цель. И искренне верит в нее.

– Ого, – присвистнул Илем. – Что я вижу? Неужели ты усомнился в своей правоте?

– Я всегда в ней сомневался, – пожал плечами Франк, – просто не видел других вариантов. Как бы я ни старался пройти путь бескровно, не выходило. Никогда. Мне всегда приходится выбирать…

Он замолчал, и вместо него заговорил Кай:

– Тебе всегда приходится выбирать, кого защищать и кем жертвовать. Не хотел бы я нести такой груз… Но ты не просто защитник, ты дракон, ты Защитник мира, и это твоя конечная цель.

– Сколько крови я должен пролить ради защиты мира? – горько спросил Франк. – Сколько уже пролил?

– Ты только подумай о мире, о котором мечтает Сандурен, – хмыкнул Илем, – и тебе станет легче делать выбор.

Франк промолчал, и Дилю стало не по себе. Он не может всерьез сомневаться. Он не может допустить и мысли о правоте Сандурена.

– Я дойду до конца, – наконец сказал он, – я выполню миссию во что бы то ни стало. Я снова потеряю тех, кто мне помогает пройти этот путь. И снова буду ждать сотню-другую лет, пока мир опять не накопит так много зла, что оно начнет притягивать к себе другое зло. И снова соберу команду, и снова пройду этим путем… Это порочный круг.

– Ну, я так понимаю, что главная причина – мы, люди, – легкомысленно отозвался Илем и звучно чихнул. – Ой. Простите. Мы привыкаем к спокойной жизни, которая неким магическим образом наступает после окончания миссии, постепенно наглеем, начинаем желать большего, а это непременно влечет за собой зло… И так далее по порочному кругу. А вот такая интересная мысль: если вдруг мы осознаем свое несовершенство, возьмем пример с эльфов и перестанем хотя бы воевать друг с другом, то надобность в драконах пропадет?

Франк смотрел в огонь, и отблески то ли костра, то ли пламени дракона играли в его глазах.

– Я надеюсь, – очень тихо произнес он. – Я очень надеюсь, что когда-то надобность в драконах пропадет. Что люди научатся защищать мир сами…

– Защищать от самих себя, – хихикнул Илем.

– От самих себя, – согласился дракон.

 

* * *

Последние несколько дней они шли почти без привалов: преследователи наседали, будто были двужильными. Даже ночевки сократились. Устали все, даже выносливый Диль, даже несокрушимый Ори. Илема бы качало под ветром, да ветра в лесу не было. Но он не отталкивал руку Ори или Кая, когда приходилось перебираться через поваленные бревна. Упрям был вор. Уже должен бы свалиться, а все шел. У него даже нос заострился, и никакой грим сейчас не превратил бы его в хорошенькую девушку.

Тропа привела их в ущелье, поросшее мелким ельником; дорога пошла вверх, скалы скоро сблизились. Франк сказал, что когда-то здесь не было прохода, но случилось сильнейшее землетрясение, расколовшее гору и уничтожившее несколько поселений поблизости. Диль вспомнил, как его испугало землетрясение в Кодине, где их цирк давал представления. А ведь тогда разве что стекла в некоторых домах повылетели да завалился купол шапито; упавшие бревна придавили дрессировщика, он потом долго оклематься не мог, и Дилю пришлось, преодолевая ужас, кормить его хищников. Звери, кстати, оказались вполне миролюбивыми, хищники-то хищники, но выросли среди людей и воли никогда не знали.

– Это, – начал Ори, когда они, вконец обессиленные, попадали на землю. Даже есть не хотелось. – Я чего сказать-то хотел. Франк, выходит, что дальше еще хуже будет, а?

– Будет, – мрачно согласился Франк. – Ближе к концу всегда хуже.

– То есть тебе надо поберечься и в дракона не обращаться, ага?

– Ага, – совсем почернел Франк. – В основном на Серые горы нужно оставить… там, где твари бездны. На них угрозы не действуют.

– А отдохнуть всем надо. За этими горами есть такое место, да?

– Сразу за ними Каллипрум, большой город.

– Ну так вы и идите. А я этих задержу надолго. Или навсегда.

Он захохотал, довольный своей шуткой. Лири отвела взгляд, Илем уткнулся носом в колени, а Диль смотрел на Франка. Ори деловито объяснил:

– Место здесь шибко удобное, один боец целую армию сдержит. Стрелять сюда несподручно, деревьев много, но мелкие, топору моему не помеха. И мимо не проскользнешь, достану.

Франк медленно поднял голову и кивнул. О боги… очередное решение? Выбор? Очередная жертва…

Ори.

– Ты, Диль, в голову-то не бери, – мягко сказал орк. – Зачем же я тут с вами шел-то, как не на такой случай? Раньше ж я не предлагал, потому как могли справиться. А сейчас уже предел. Ежели Лири и Илем не отдохнут, проку от них не будет вовсе, в ежели проку нет, то одна обуза… Ну в общем, на что еще орк нужен, как не на хорошее прикрытие? – Он просиял своей детской улыбкой. – Ты уж поверь, они дале не пройдут. Тут все и полягут.

– И ты с ними, – буркнул Илем, даже не обидевшийся на обузу. Ори легко согласился:

– Ну и я с ними, так хоть за дело. Орки в своей койке не помирают. И я не хочу… да и… авось зачтется, когда боги судьбы решать начнут. Мне б хотелось.

– Я не знаком с богами, – негромко произнес Кай, – но убежден – зачтется. Я не знаю, что перетянет чашу весов, но если боги действительно справедливы, то ты попадешь в счастливые поля, мой брат.

– Это… ага, – сообщил смутившийся Ори. – Ну вы отдохните чуток, а я пока приготовлюсь. Я твой лук возьму, ладно, Франк? Их тут даже такой поганый стрелок, как я, удержит. Вот тут за прогалинкой схоронюсь и постреляю сколько-нито.

– Возьми и мой арбалет, – предложила Лири. – У меня три десятка болтов осталось.

– Здорово! – обрадовался Ори. – Спасибо, сестренка. Тогда совсем хорошо будет. Ты не бойся, Франк, они не пройдут.

– Я знаю.

Все дальнейшее происходило в тишине. Никому не хотелось говорить, и невозможно было говорить, да и не о чем. И Ори решил, и Франк решил, и изменить это решение никто не вправе. И детские желания, чтоб все оставались живы и здоровы, надо забыть.

И не получалось забыть. Диль ловил себя на том, что постоянно бросает взгляд на Ори, исподтишка, чтоб никто не заметил. Орк, привычно насвистывая, бродил в окрестностях, тут положил на камень арбалет, там прислонил к дереву лук, набрал увесистых камней. И Диль невольно представлял себе, как он поначалу выпускает стрелы, потом болты, потом камнями швыряется – и метко, а потом перехватывает поудобнее свой топор и впадает в боевую ярость…

Так хотелось верить, что он справится – и выживет. И так очевидно было, что он справится, но не выживет. Потому что один. Никто не прикроет спину, и рано или поздно в нее вонзится стрела. Или нож. Или меч. Но врагов останется слишком мало, чтобы они рискнули продолжать охоту. Они разве что будут следить – а что следить, если понятно, что измученные спасители мира отправятся в большой город со смешным названием Каллипрум…

Они успели уйти слишком далеко, чтобы до них донеслись звуки боя, все равно напряженно вслушивались, не веря, но надеясь, что Ори догонит…

Он не догнал.

Каллипрум встретил их гостеприимно. Еще бы – у Франка имелся увесистый кошелек, и они получили хорошие комнаты в хорошей гостинице, удивительно хорошую баню, много горячей еды и много хорошего вина. И напились так, что их можно было брать тепленькими. Только Франк не пьянел. Наверное, драконы лишены даже этой обманчивой возможности забыть и забыться. И наверное, он ждал очередного нарушения правил – не настолько значительного, чтобы получить право лишний раз стать драконом, однако в полной готовности им стать и…

И что? Сжечь врагов вместе с толпой случайных прохожих?

Даже Илем не болтал, когда они отогревались в чанах с горячей водой. Они не говорили и за столом, только молча пили. В память Ори.

Что перевесит чашу весов, если ты сам понимаешь, что искупления нет, что никакие жертвы не изменят того, что ты совершил своими руками или что свершилось по твоей глупости. По твоей вине. Никто, кроме Франка, не знал, что за тяжесть лежит на душе воина…

Единственный способ избавиться от этой тяжести. Смерть.

Отойдя после тяжелого похмелья, Илем ни с того ни с сего поинтересовался, почему Диль не наложил на себя руки двадцать лет назад. И сам же ответил: «Потому что выполнил желание Аури? Он хотел, чтобы ты жил».

Несколько дней спустя Франк объявил, что они перестают петлять и прятаться и пойдут уже напролом. Не потому что герои, а потому что петлять уже не получится. Наверняка Белый орден позаботился о том, чтобы устроить засады на всех возможных дорогах, а здесь их всего три. Идти же через каменистую пустыню, в которой нет воды даже на очень большой глубине, – верх глупости.

– А если побудем глупыми? – предложил Илем. – Насколько долго идти по пустыне? Сможем ли мы взять с собой достаточно воды?

– Не сможем, – отрезал Франк и тут же смягчился: – Пешком – больше месяца, нужно не менее двух пинт воды в день. Ни Лири столько не утащит, ни ты. Да и не знаю я настолько больших и удобных емкостей для переноса воды. Верхом – быстрее, но воды надо намного больше. К тому же не факт, что даже я не собьюсь с пути – там нет никаких ориентиров. Вообще. Ровная пустая каменистая поверхность, ни валунов, ни оазисов. Зато, по слухам, миражей хватает.

– Убедил, – сдался Илем. – Старая привычка – продумывать пути отхода.

– Нету, – развел руками Франк. – Уже нету. Только вперед. Впрочем, предложение Сандурена в силе, я думаю, слово он сдержит и преследовать не будет.

– Я с тобой, – буднично сказал Кай. Илем досадливо поморщился:

– Да без вопросов, я тоже. С меня, знаешь, хватит одного малоприятного воспоминания.

– Надеюсь, ты понимаешь, Франк, – сухо проговорила Лири, – уж если даже Илем с тобой, то мы с Дилем и подавно.

– Вы с Дилем? – фыркнул вор, но продолжать не стал, умолк, задумался и предложил: – А насколько противоречит правилам нанять охранников?

– Нисколько не противоречит, – вздохнул Франк, будто с маленьким ребенком разговаривал. И Диль понял продолжение: во-первых, среди наемников легко может оказаться человек Сандурена, а во-вторых, не в обычаях драконов подставлять под смерть непричастных. Так оно и оказалось. Илем, конечно, пристыженным не выглядел, но заткнулся и принялся упаковывать вещи в свой мешок. Он уже давно вполне ловко управлялся одной рукой. Франк как-то пообещал, что если они выживут, то он отвезет Илема в город, где умеют делать искусственные руки, почти не отличающиеся от настоящих, даже пальцы сжимать можно. Диль попробовал представить себе, сколько же такая вещь может стоить, и понял, что таких цифр он даже не знает. Илем не то чтоб воодушевился, но кивнул согласно. Ну да, выжить он не рассчитывает, хотя старается.

А кто ж рассчитывает?

И снова привычный уже холодок по спине. Восемнадцать лет Диль прожил без желания жить, только исполняя последнюю волю Аури. Правда, ничего всерьез его жизни не угрожало, кому нужен бродячий акробат, его даже болезни не брали. А вот сейчас, когда появилась цель, жить хотелось отчаянно, и, что удивительно, не только ради достижения цели и не только до достижения цели, но и потом. Потому что оказалось, что в жизни может быть смысл. В его, Диля Ванрела, жизни. И отчего-то думалось, что смысл не исчезнет, даже если получится выжить.

У Ори не получилось.

Орк снился ему каждую ночь. Не безудержный воин, впадающий в боевую ярость, легко срубающий головы, залитый чужой кровью так, словно купался в ней, а такой, каким он был вне боя, – веселый, беззаботный, насвистывающий. И ни с кем ничуть не сблизившийся. Оставивший свою вину – для себя. Отдавший свою жизнь – за них. И сколько угодно можно говорить о том, что это обычный удел орков, обычное для них дело, почти предназначение, – это все слова, применимые к оркам вообще. Не к одному из них. Не к другу.

Спасибо, Ори. И прости.

 

* * *

Они скакали, загоняя коней, покупая новых, и даже неплохому наезднику Дилю уже казалось, что он отбил себе весь зад. Каково же бедной девочке с ее ежемесячными женскими неприятностями… Диль непременно помогал ей спешиться или забраться в седло, и она помощь принимала, а Илем оставил свои насмешки на более спокойные времена. Если они наступят. В здешних краях уже знали о Сарефском зле, уже поговаривали, что твари бездны вырвались за пределы Серых гор и патрульные не в силах их сдерживать, а стало быть, надо бы вещички собирать да ехать подальше. Франк мрачнел на глазах. Похоже, для второй миссии времени не оставалось.

Еще в Каллипруме Франк принес в гостиницу кольчужные рубашки для всех, и никто не возразил. Кольчуги были хорошие – Кай одобрил, легкие и прочные, по размеру пришлись, даже Лири. Теперь можно было не остерегаться случайной стрелы в спину, этот металл оберегал даже от арбалетного болта. Конечно, умелый стрелок и в ногу мог попасть, и даже в голову, но все же какая-то защита. Неуловимо изменился Франк: пропал хороший товарищ, готовый поговорить по душам, появился дракон. Не проводник, но предводитель. Илем пореже отпускал свои ядовитые реплики, все время настороже был Кай и заметно посуровела Лири.

В городах они по-прежнему останавливались на два-три дня. Франк расчетливо заставлял их отдыхать, ходить в бани, нанимал массажистов, и в путь они пускались куда более свежими, чем прибывали в город. Когда зарядили дожди, Франк купил закрытые коляски, запряженные не особенно быстрыми, зато выносливыми местными лошадками, которые неизменно обгоняли верховых. Правили они поочередно и, помокнув несколько часов, пересаживались внутрь, а Франк как-то умудрялся быстро просушивать одежду. Обходилось даже без привычных уже простуд. По-прежнему кашлял Илем, и Франк по-прежнему пичкал его какими-то лекарствами, только, похоже, и сам не надеялся на его выздоровление. Диль пару раз подступался к вору с намеками на возможное излечение, и тот уже не воспринимал необходимость попить человеческую кровь так резко, отступал, возражения уже были в стиле «а где ее брать, у тебя, что ли?»

А однажды он решился, и в очередном городе они провели больше недели. Франк объяснил риск так: «Зато ему хватит сил для дальнейшего пути». Илем тогда крепко призадумался: получалось, Франк не рассчитывал, что он сможет дойти до конца.

В гостинице у них была одна комната на двоих, хотя пустых номеров хватало; Франк понимал, что им общество друг друга не в тягость, а вовсе наоборот. Они действительно разговаривали о многом, и о миссии – но ни до чего умного не договорились, и о прошлом, и о настоящем, но никогда о будущем. Не боялись сглазить, но понимали, что будущего не будет. Часто приходила Лири – ей было не по себе одной, слоняться из угла в угол не хотелось, развлекаться тем более, и она терпела присутствие Илема, старалась не вспыхивать в ответ на каждое его слово, а он сдерживал свой длинный язык. Три раза в день Илем уходил в комнату Франка, возвращался до синевы бледный, подавленный, ложился на кровать и отворачивался к стене, и однажды Лири не выдержала, села рядом, погладила его вьющиеся светлые волосы и непривычно ласково сказала, что он делает совершенно необходимые вещи, что приходится порой наступать на горло самому себе, а вампиром он никогда не станет, потому что натура не та, он какой угодно, но не подлый, как Бирам. И Илем не взвился и даже не съязвил, даже руку ее не сбросил, пробурчал только: «Знаешь, как противно?»

Франк знал, что делает. Где он добывал кровь, никто не интересовался, но Илему становилось заметно лучше. У него снова заблестели потускневшие было глаза, порозовели губы, отпускал казавшийся вечным кашель. Правда, его постоянно тошнило, но, как объяснил Франк, это психологическое, придется бороться, пройдет со временем.

Он запивал тошноту горячим вином с пряностями, а остальные составляли ему компанию. Кай сидел в единственном кресле, вытянув ноги и прикрыв глаза, все больше молчал, но он, наверное, был единственным в мире человеком, то есть эльфом, чья молчаливость не была ни враждебной, ни даже равнодушной. Лири, сбросив сапожки, устроилась на кровати Диля, обхватив руками острые коленки и уложив на них подбородок, Диль расположился рядом. Илем был заметно пьян, да и они тоже вряд ли смогли бы держаться прямо. Реши Сандурен сейчас нарушить правила, пришлось бы Франку начинать новую миссию.

На столе подогревался на специальной горелке очередной кувшин, и никто не возражал. Франк заглядывал, ничего не сказал, прихватил из корзинки пригоршню орехового печенья и ушел по своим драконьим делам, и они восприняли это как разрешение продолжить. Кто знает, может, это последняя возможность основательно надраться. У Диля здорово шумело в голове, он чувствовал себя расслабленным после горячей бани, хорошего ужина и вина.

– А вдруг мы сможем? – сказала Лири неожиданно. Кай, не открывая глаз, поправил:

– Мы должны.

– Я знаю. Я имею в виду другое, вдруг мы сможем выжить. Неужели никто и мысли такой не допускает, кроме Франка? Думаете, он просто утешает нас?

– Не-а, – отозвался Илем, развалившийся на собственной кровати. – Он говорит чистую правду. Вопрос в том, что именно он говорит.

Лири вопросительно подняла бровь. Илем отхлебнул из своего стакана, блаженно прижмурился и продолжил:

– Он говорит, случается, что доходят все. Доходят. А это не значит, что выходят из пещер.

– То есть у нас нет будущего?

Голос Лири стал совсем тоненьким. Кай сказал мягко:

– Ты и сама это знаешь.

Лири помолчала, тоже отпила вина и кивнула.

– Знаю. Знаю, что это кара, расплата за то, что мы совершили. Но почему так несоразмерно? Почему всем одинаково?

– Ты хочешь сказать, что больше виновата? – удивился Илем. – Надо же, признаешь…

– Признаю. И всегда признавала. И я не знаю, что делать. Этого не искупить, потому… потому я готова выполнить то, что должна. И вы понимаете, что должна именно я. Только разве это что-то изменит? Я навсегда останусь принцессой Лирией, из-за которой разразилась война. Войду в историю. – Она горько усмехнулась. – Когда я была маленькой, очень хотела войти в историю. Стать великой королевой, быть мудрой, великодушной и справедливой.

– А чего сбежала? – лениво осведомился Илем. – Шанс был.

– С Райгуном? Я бы в лучшем случае присутствовала на пирах, где такие же, как он, нажираются до беспамятства, и рожала каждый год по ребенку, совершенно ему не нужному.

Кай бросил на нее короткий взгляд, но промолчал. Похоже, он знал короля Райгуна куда лучше, чем его неудавшаяся невеста.

– Я не очень плохо знаю историю, – сообщил Илем. – И не помню славословий героям, победившим Сарефское зло. Так что в историю ты попадешь, но не как спасительница мира, а как причина войны. Да. Я не знаю, почему второе перевесит первое.

– Потому что плохое помнится сильнее, – тихо сказал Диль. – Человек так устроен, что зло помнит долго. Простое близкое зло, а не непонятное Сарефское. Я очень плохо знаю историю, но понимаю, что нас она перемелет, не заметив. Разве это важно?

Лири передвинулась поближе и переложила голову со своих коленок на плечо Диля.

– Я маленькая была. Все мечтают о подвигах, славе и величии.

Диль промолчал, потому что мечтал разве что о славе. О том, чтобы стать знаменитым акробатом. Ни подвигов, ни величия, только красивые трюки.

– Ты помечтать хочешь? – проницательно спросил Илем. – А почему не попробовать? Давай.

Лири подозрительно на него посмотрела и не увидела насмешки. Помедлив, она начала:

– А правда, давайте представим, что мы выжили. Закрыли эту проклятую брешь, выбрались из пещер. Что будет?

Все молчали. Лири растерянно переводила взгляд с одного на другого, пока Кай не произнес:

– Я – вряд ли. Эта миссия отличается от остальных, потому что впервые враг обозначил себя. Франк встревожен, хотя идет шестой раз. Ну, а я единственный воин, если не считать самого Франка. Воины не выживают. И скажу честно: меня это только радует. Вы все понимаете, почему. Я устал нести свой груз. Каждую ночь я вижу лица своих друзей. Никто из них не упрекнул меня, никто из их родственников не упрекнул. Меня сочли правым.

– Все, кроме Ракайена Тиэррела, – согласился Илем. – Ты не хочешь выжить. Нашел удобный способ избавиться от своей вины – благородно умереть, защищая никчемных спутников. Лири, погоди испепелять меня взглядом. Кай, я большая скотина и неисправимый циник, но в твоем благородстве ничуть не сомневаюсь. Способ не из худших. И вообще… ты это заслужил.

– Спасибо, – совершенно серьезно поблагодарил Кай. Илем раскланялся лежа – не за что, мол, и допил вино. Диль встал и разлил по стаканам содержимое кувшина.

– А я бы не возражал еще пожить, – вдруг сказал Илем. – Несмотря на вину. Я ведь начинаю забывать, как выглядела Силли, она не является ко мне по ночам, ни такой, какой была при жизни, ни такой, какой я увидел ее последний раз. Только я ее все равно помню. Так странно… Хожу, ем, умываюсь, с девками развлекаюсь, убиваю – и помню. Как будто она все время рядом, за плечом, и я это чувствую. Оглядываюсь – нет…

– Ты готов жить с этим дальше?

– Готов, Кай. Я-то готов, но понимаю, что не придется. Потому что я следующий – за тобой. Вояка из меня, конечно, тот еще, но я не только жить готов, я еще и убивать ради этого готов. Не ради священной миссии, это, простите мою приземленность, сопутствующее и неизбежное. Такой вот парадокс: я понимаю, что не выживу, но дерусь за то, чтобы выжить. Диль, а ты?

Диль неопределенно пожал плечами. Вино тянуло за язык.

– Не знаю. Мне все равно было, жить или умереть. Я за свою жизнь драться не стану. Но я хочу, чтобы миссия была завершена… чтобы Лири выполнила свое предназначение. Любой ценой.

Губы принцессы прижались к его щеке. Что за глупости я несу?

– Я здесь самый бесполезный. Кай, не возражайте, это ведь очевидно. Вы готовы умереть в том числе и за меня. Мне больно из-за этого, но я ничего не могу поделать. Я ничего не могу поделать с собственной жизнью, потому что я слишком маленький человек. Если я и мечтал о славе, то лишь о славе акробата. Я мечтал об аплодисментах, восторженных криках детей, радости в глазах взрослых. Я хотел радовать. И даже этого не сумел. Я не хочу умереть, но не хочу думать о том, что случится, если я вдруг выживу. Акробат Диль Ванрел все равно уже кончился. Я боюсь думать о будущем. О ближайшем и далеком. Я его не вижу. Не хочу снова становиться… сломанной веткой.

Почему он повысил свой ранг, он не понимал. Если Франк видел его именно так, то пусть… Опавший лист – совсем уж никчемно, а ветка может и сгодиться. Пусть и для костра.

Лири обняла его и прижалась.

– Я очень хочу, чтобы выжил именно ты. Простите, я пьяная и потому говорю что думаю… в том числе и глупости.

– Трезвая ты их говоришь не меньше, – утешил Илем. – Так что не стесняйся.

– Ладно, – покладисто согласилась она. – Ну вот представим себе, что каким-то чудом мы сделали все и вернулись. Что тогда я должна делать?

– Ну, например, вернуться домой, – предложил Илем. – Раскаяться и выйти замуж за Райгуна. И нести свой крест… рожать каждый год детей и стараться, чтобы они были мудрее своих родителей.

– Это ничего не изменит, – глухо проговорил Кай, глядя в глаза Дилю. – Она все равно войдет в историю, как Лирия Кандийская – причина войны.

Лири заплакала, и Диль обнял ее, начал утешающе гладить отросшие непослушные волосы, бормотать ничего не значащие слова и думать, что же означает этот прямой взгляд синих, как небо, глаз. И, конечно, ничего не придумал. А спрашивать постеснялся.

 

* * *

Когда Франк решил, что пора трогаться в путь, в городе появился Сандурен. Диль увидел его у входа в их гостиницу, возвращаясь из лавки с грузом припасов. Под ложечкой предательски засосало, хотя маг не начал швыряться в него молниями, а наоборот, слегка поклонился, вежливо и даже уважительно.

– Здравствуй, Дильмар.

– Зачем вы здесь?

Голос дрогнул. Ну и ладно, вряд ли Сандурен подозревает в нем героя.

– Надеюсь уговорить… дракона – вряд ли, он не может не исполнять того, что считает своим предназначением. Но люди отличаются от драконов свободой воли.

Диль прислонился к столбу, не выпуская из рук тяжеленной корзины.

– Нас никто не заставляет идти с ним. Правда.

– Правда? Разве ты не боишься? Разве не хочешь жить? Разве ты хочешь умереть, как умер Ори-тал?

– Так не получится, – усмехнулся Диль, внезапно успокоившись. – Я боюсь, господин Сандурен. И, наверное, не знай я, к чему приведет ваш план, мог бы и сбежать.

– Ты же не можешь всерьез полагать, что сыграешь особо важную роль в этой миссии. Ты не воин…

– Я никакой роли не сыграю, господин. И жить, наверное, хочу. Только вряд ли у меня получится. Мне трудно объяснить. Точнее, вам будет трудно это понять, раз вы готовы отдать мир тварям из бездны.

– А дракон готов скормить вас тварям из бездны, – кивнул маг, – и тоже ради великой цели. В чем разница? В количестве? Разве количество – это так важно? Тысячи неизвестных – и ты сам. Что важнее?

– О боги, да что вы говорите! – даже испугался Диль. – Вы это свободой выбора называете?

– В том числе. Человек волен выбирать, кем быть – рыцарем, бродягой, вором. Дракон этого лишен. Он может только защищать… но не видишь ли ты парадокса в том, что, защищая, он убивает не меньше? Какое слово ключевое – «защищая» или «убивает»?

Диль попробовал вспомнить, что же такое парадокс, но не вышло. Поэтому он пожал плечами.

– Я простой человек, господин Сандурен. Не уверен, что хорошо понимаю вас, но не могу принять такой… свободы воли. Я ведь мог стать разбойником или убийцей, но не стал. И не хочу становиться. Это мой выбор.

– Вот это я тебе и предлагаю, Дильмар. Не убивать, ведь это противно твоей душе. Просто – уйти. Могу дать священную клятву, что Белый орден убережет тебя от созданий бездны. Ты увидишь рождение нового мира…

– И гибель старого, – закончил Диль. – Пусть он плох и несовершенен, но он населен людьми… разными. Но в основном хорошими. Простите, но мне с вами не по пути.

– Вы исполните миссию – и все пойдет по кругу.

– Пусть. Я не хочу разрывать круг.

– Ты погибнешь.

– Наверное.

– Он тебя не достал? – поинтересовался Илем. – Интересно, запрещено ли правилами отвесить пинка великому магу? Или хотя бы плюнуть ему в рожу?

– Я и тебе гарантирую безопасность.

И Илем ловко пнул великого мага. Между ног.

Почему-то не разверзлись небеса, в Илема не полетели молнии. Сандурен постоял долгие несколько минут, согнувшись в три погибели и зажав между ног руки, со стоном распрямился, ожег вора обещающим взглядом – но просто мужским, никак не магическим: вот, мол, погоди, я тебе покажу. Тот очаровательно улыбнулся и сказал:

– Я всю жизнь пользовался свободой воли. Меня вообще трудно заставить что-то делать, если я этого делать не хочу. Я умею приспосабливаться к обстоятельствам. Но даже я не хочу приспосабливаться жить в вашем новом мире, который сплошь будет состоять из замечательных людей. Я всего лишь вор, мне там не место. Так доступно? О, вот и принцесса подоспела. Ее тоже станете уговаривать?

Несколько подсевшим голосом Сандурен обратился к Лири:

– Ты ведь и не жила, девочка. Не любила – и не успеешь. Не знала мужской ласки – и не узнаешь. Не видела первой улыбки своего сына – и не увидишь.

– Зато другие женщины увидят, – отчеканила принцесса Лирия Кандийская. – Уйди с дороги, маг.

Франк покачал головой.

– Ты убедился, Сандурен? По-прежнему считаешь, что я заставляю их?

Маг отступил и медленно и внимательно оглядел всю компанию, не задержав взгляд на Илеме, что, в общем, было бы вполне объяснимо. И смотрел он не тяжело, как можно было бы заподозрить, а скорее сочувственно.

– Мне жаль, – тихо проговорил он, повернулся и не спеша побрел по улице, усталый и разочарованный. Лири расфыркалась возмущенно, а Кай лишь головой покачал:

– Ему жаль!

– Да уж, – поддержал Илем. – Нас ему жаль – ну симпатичны мы ему, сил нет, как симпатичны. Печется о нашей безопасности…

– Он жалеет о том, что круг не желает рваться, – перебил Франк. – О том, что очередные упертые идиоты готовы рисковать, чтобы не дать миру улучшиться. Диль, поставь корзину-то, чего держишь. Быстро разложили припасы.

– Они будут нас ждать, – невольно сказал Диль. – Сразу у города. И их будет много.

– Значит, будет представление, – отрезал Франк.

– Ты их спалишь, – кивнул Илем, – а потом постоишь над нашими телами, и скупая драконья слеза…

Он осекся. У Диля бы напрочь пропало желание разговаривать в ближайшую неделю, получи он такой взгляд в награду. Он запоздало устыдился собственных слов, которые так естественно было бы принять за страх, хотя он как раз не был испуган. Совсем. Он просто отчетливо увидел эту засаду. Много-много людей в кустах вдоль дороги близко от северных ворот.

Кай словно случайно сжал его плечо и ободряюще улыбнулся. Стало совсем стыдно. Его еще и утешают. Позор-то какой.

Франк покусывал нижнюю губу, пока они быстро распихивали покупки по своим мешкам, надевали эти мешки, но стоило Лири направиться к коновязи, он остановил ее властным жестом.

– Диль, ты уверен? И перестань смущаться, ты не мальчик.

Диль все-таки покраснел, объясняя, что это всего лишь показалось ему закономерным и естественным, настолько, что он увидел картинку, и это никакое не предчувствие…

– Это простая логика, – кивнул Франк. – Илем, закрой рот. Твоему чутью я бы поверил меньше, потому что ты по определению ждешь гадостей от всего мира, а он – нет. Ну, и я склонен думать то же самое.

– Да и я, пожалуй, тоже, – согласился Кай. – И что, выберем другие ворота? Возьмем отряд стражи? Будем прорываться?

– Мы не прорвемся, – усмехнулся Франк. – И в засаду не попадем.

Он отдал свой мешок Дилю, отошел на несколько шагов, чуточку опустил голову, чуточку свел плечи, и они снова увидели это чудо – подавшись вперед, подняв голову, Франк раскинул руки… Через миг на небольшой площади стоял дракон, но Дилю опять померещилось, что он видел каждую деталь изменения… и не видел ничего. Забились и заржали лошади у коновязи, заливисто забрехала, поджимая хвост, случайная шавка, завизжали женщины и, кажется, даже мужчины. Гибкая шея странно изогнулась, и вся команда мгновенно поняла этот приглашающий жест. О боги, не так уж он велик, чтобы поднять четверых, подумал Диль, карабкаясь по подставленному крылу и подавая руку сначала Лири, потом Илему. Они уселись друг за другом, вцепились в выступы гребня (сидеть на нем было более чем неудобно). Кай расположился позади безрукого Илема, чтобы в случае чего поддержать его, а Диль позади Лири с той же целью. О «случае чего» думать не хотелось категорически. Как же он взлетит с таким грузом? Ему же надо разбежаться, наверное, а им надо во время этого разбега не свалиться, ведь трясти будет…

Он взлетел с места. Взмыл по пологой дуге, и Диль подумал, что, будь Франк один, то ввинтился бы в небо почти вертикально. Лири взвизгнула. Только бы не впала в панику! Диль обхватил ее за талию одной рукой. Ему не было страшно, но не потому что вдруг проснулся героизм: он никогда не боялся высоты, с полгода выступал на трапеции, где двое сильных и ловких партнеров швыряли его друг другу, ему даже казалось, что его собственное тело не участвует во всех этих затейливых переворотах. Еще тогда он твердо верил, что крепкие руки Тина или Фалли его поймают. А сейчас он твердо верил, что Франк их не уронит. Он будет лететь ровно, не боясь ни стрел, ни магии, а значит, без рывков и стремительных поворотов. Только бы девочка не запаниковала. Только бы не задергалась.

В ушах свистел ветер, и Диль, стараясь перекричать этот свист, начал говорить Лири всякие глупости, тут вообще можно о смысле слов не задумываться, важен голос, уверенный, спокойный, важно, чтобы она поверила, чтобы перестала дергаться. Диль обнял ее и второй рукой, искренне надеясь, что его не сдует каким-нибудь боковым порывом ветра. Пусть она чувствует его руки, его надежность, его уверенность.

Конечно, дракон летел на такой высоте, какой Диль ни в одном цирке не видывал, ну и ничего, зато он по тонкому деревцу без перша шел, а ведь сто лет не хаживал, разве что между парой сараев канат натягивал, и то давненько – и ничего, справился. Он умел держать равновесие. Как оказалось, даже сидя верхом на драконе.

Мысль показалась настолько забавной, что он не выдержал, засмеялся, и тут же понял, что именно его смеха Лири не хватало, она чуточку расслабилась, перестала трястись, но на всякий случай – на какой? – Диль ее не выпускал. Вот когда Франк решил приземлиться, хотя бы одной рукой придется ухватиться за гребень.

По сторонам он не смотрел, бросил один взгляд вниз – летели очень высоко и очень быстро. Очень. Деревья казались кустами, дома – игрушечными. Не будь Лири так напугана, Диль бы точно полюбопытствовал, а так все внимание пришлось тратить на нее.

Она боялась высоты – но шла по тонкому деревцу над пропастью, дно которой терялось в тумане. Боялась – но не пыталась больше вырываться. Маленькая мужественная девочка.

А приземление было вовсе не таким, как взлет. Как ни старался Франк, тряхнуло здорово, Лири начала соскальзывать, но Диль успел ее подхватить, перевернуться, сгруппироваться и в итоге только крепко ударился раненым плечом. Остаточная боль на секунду ослепила, но лишь на секунду. Он тут же встал, поднимая Лири, а она обняла его крепко, как ребенок обнимает отца, прижалась и замерла. Кай изящно соскользнул наземь, принял Илема и улыбнулся: у вора горели глаза. Он был почти счастлив.

Дракон отошел, сложил крылья, опустил голову – и на его месте появился Франк, и снова Дилю померещилось, что он видел каждую мелочь, хотя этого быть просто не могло. Франк выпрямился, чуть склонил набор голову и подмигнул.

– Будете внукам рассказывать, как катались на драконе. Не замерзли? – Он вытащил из кармана плоскую флягу и протянул Илему. – Глотни, ты должен был замерзнуть сильнее всех.

Илем удивился. Понятно: так был доволен, что холода не ощущал. Они выпили по несколько глотков. Крепчайший напиток согрел почти мгновенно. Франк тоже приложился и недовольно сказал:

– Ну вот, у меня осталось только две возможности. И теперь, что бы ни случалось, я оставлю их на Серые горы и пещеры. Не таращь глаза, Илем, пещеры там огромные, три дракона поместятся. Летать там не придется.

– Пламя?

– Да, Кай. Мы обогнали их намного, к тому же они не знают, в каком направлении, и никакому магу, будь он хоть сто раз великий, не проследить полет дракона. Через пару часов мы подойдем к городу. Вы будете ждать, пока я не куплю лошадей. Без возражений. Кай слишком приметен, Илем без руки, юные девушки не покупают помногу лошадей…

– А Диля непременно надуют, потому что он не умеет торговаться, – подхватил Илем.

– Да пусть сколько угодно надувают, дело в другом: Диль не сумеет сыграть богатого покупателя. А я сумею. Здесь ярмарка, и торгуют именно лошадьми. Я куплю десятка два, тогда уж точно никто не обратит на меня внимания… Ваша задача – оставаться незамеченными. То есть сидеть на месте и не шуметь.

Франк привел их к заброшенному, но не разрушенному дому, запретил разводить огонь, зато оставил фляжку, в которой оставалось еще немало горячительного. Они не стали разбредаться по комнатам, уселись на уцелевшие лавки так, чтобы видеть окна. Лири не отходила от Диля, а когда Илем начал с преувеличенной заботливостью спрашивать, не надо ли высокородной принцессе поменять штанишки, его осадил Кай. Ра Кайен. Илем бросил что-то едкое, и Кай прямо спросил:

– Что так тебя злит? Что девочка держится не хуже мужчин? Что ее вина кажется тебе тяжелее? Что она принцесса? Ко мне ты не цепляешься, хотя я тоже по-вашему принц. И знаешь, мне надоела твоя мелочность.

– И что? – подобрался Илем. – Голову оторвешь? Или я от одного твоего недовольства должен немедленно затрепетать, раскаяться и начать отвешивать ей поклоны.

Лири легла на лавку, устроила голову у Диля на коленях и устало попросила:

– Оставь его, Кай. Он и сам не знает, отчего так меня ненавидит. Я, имея все, чего никогда не имел он, не захотела этим воспользоваться. Может, он ставит себя на мое место и понимает, что никогда бы не решился сделать то же самое. Легче быть героем, когда терять особенно нечего. И нет ему дела до жертв войны. Все упирается лишь в то, что я принцесса, но не сижу во дворце в окружении фрейлин, а тащусь по той же грязи, что и он, что так же не моюсь неделями и расчесываюсь пятерней. Не соответствую привычному представлению о принцессах. Потому что народ может относиться к королевской дочке как угодно, неизменна только уверенность в ее избалованности. Ну что замер? Встань, надавай мне по шее, на это твоего героизма непременно хватит. Со мной ты и одной рукой справишься. Ты ведь и правда трус, Илем, и даже не скрываешь этого. Ты дерешься из страха быть убитым. Ты кусаешься из страха быть укушенным. Как одинокая дворняжка.

Диль закрыл ей рот ладонью, но она спокойно и уверенно отвела его руку.

– И оставь его, Кай. Пусть развлекается. Честное слово, мне все равно. У меня есть дела поважнее. Расслабься, Диль. Илем умный. Действительно умный, умнее нас всех, вместе взятых, включая и Франка. Он знает, что я права. К тому же он тоскует по Ори, но не хочет признаваться даже самому себе, что ему, цинику, вору и одиночке, жаль простака-орка, так жаль, что глаза жжет и горло сжимает…

Колену стало мокро. Она плакала, не всхлипывая и не вытирая слез.

– И это единственное у нас с ним общее – я тоже тоскую по Ори. И если завтра убьют Илема, буду тосковать и по нему тоже. Потому что я поняла: неважно, какие мотивы нами движут. Неважно, что мы думаем и говорим, важно только то, что мы делаем. И что мы должны сделать.

На Илема было жутко смотреть. Не потому, что он был потрясен или особенно переживал. Жутко не в смысле жалко, а в смысле озноб вдоль позвоночника. Он действительно был страшным человеком, где-то глубоко внутри, а все, что они видели, все, что он им показывал, – наносное, внешнее, и эта его склонность с издевкам, и эта его отчаянная храбрость в бою, и хладнокровие, с которым он перерезал горло Хантелу.

И тут же Дилю стало его отчаянно жаль, потому что Илем не мог быть другим. То есть мог… и это было бы гораздо хуже. Он мог стать всего лишь мелким подлецом, которого сломали братья храма одиноких душ, мог даже себя не защищать…

Кай был наготове, но Илем так и не встал.

– А знаешь, – тем же ровным тоном продолжила Лири, – я рада, что наши пути пересеклись. Ты не можешь мне нравиться, но нравишься. Ты позволил… нет, ты заставил меня на многие вещи посмотреть иначе, заставил научиться ценить то, что я имею. И самое лучшее в моей жизни – это вовсе не горячие ванны в любое время, наряды, балы и прочие дворцовые развлечения. Самое лучшее в моей жизни – это Диль. И в твоей тоже.

Илем опустил глаза.

– Ладно, кукла, – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Нового ты ничего не сказала, я и сам в герои не записывался. Не испытывать страха не значит не быть трусом. Я это очень хорошо понял, когда увидел Силли. И Ори… Да, мне жаль Ори. Славный был парень. Без затей.

– Он был такой, каким тебе никогда не стать, – согласилась Лири. – И мне тоже. Ты думаешь, я считаю себя лучше, чем ты? Да нисколечко. Хочешь узнать? Да, я чуть не описалась. Я ужасно боюсь высоты. Мне хотелось спрыгнуть, потому что даже свалиться с такой высоты не так страшно, как там быть. Так что говори что угодно.

– Не буду, – засмеялся Илем, и принужденности в его смехе не было. Почти. – Но раз уж мы стали такие откровенные и прямые, скажи мне вот что. Неужели это лучше, Лири? Холод, голод, комары, грязь, волки, необходимость прятаться, скрываться, убегать? Неужели быть королевой настолько хуже?

– Да, хуже!

– Дура ты, хоть и принцесса. Запомни: государством правит, конечно, король. А умная королева правит королем. Поздно об этом говорить, конечно, но почему ж твоя мама не внушила тебе такую простую мысль?

Лири долго молчала, продолжая беззвучно плакать. А потом все же сказала:

– Я не знаю. Но даже если бы внушила… Я все равно сбежала бы. Я и подумать не могла…

– А должна была, – жестко бросил Илем. – Я свою жизнь провел на дне или в храме, что еще хуже, но очень хорошо…

– Она была наивной и чистой, – перебил его Кай. – И именно этого ты не можешь вообразить, потому что никогда не только таким не был, но таких и не встречал. Таких не бывает на дне или тем более в храме. Франк прав: ты неизменно ждешь от мира подлости, а она ждала любви.

Странно, но Илем не огрызнулся, вообще не ответил, лег на лавку и повернулся носом к стене. Кай укрыл его своим плащом. А Диль подумал, что штаны ему придется сушить, потому что слезы продолжали литься ему на колени.

– Я все время думаю… – глухо начал Илем. – О Хантеле. Нет, не раскаиваюсь, само собой, и снова то же самое бы сделал. О том, что с ним случилось. О лютине. Я не знаю… может, мы тоже затронуты этой лютиной. То есть потеряли свободу воли.

– Может быть, – согласился Кай. – Я тоже думал об этом. Ты ведь тоже наблюдал? Я не заметил ни в ком особенных перемен, которые бы свидетельствовали о лютине… Но знал вас я не настолько хорошо.

– Да брось. Мы изменились. То есть не ты, не Ори… может, эта дрянь только на людей влияет.

– Вы изменились, – кивнул Кай, не сводя невыносимо синих глаз с Диля. Почему? – Но я бы сказал, в лучшую сторону. Конечно, и лютина может так действовать, это необязательно зло, однако она непременно действует одинаково на всех. А вы изменились по-разному. Словно шагнули навстречу друг другу. Словно поделились друг с другом частью себя. Поэтому я думаю, что вас изменил наш путь.

– Или наша цель, – язвительно добавил Илем.

– Нет, – покачал головой Кай. – Тебя – нет. Тебе и правда плевать на мир.

Диль расстроился. В общем, Кай, конечно, прав, но разве ж всякую правду стоит говорить вслух. Илем и сам это знает, только одно дело знать самому и совсем другое – услышать от кого-то. Особенно если ты этого «кого-то» уважаешь. И особенно если ты вообще не имеешь обыкновения кого-то уважать.

– Ты тоже изменился, – проворчал Илем, – сделал шаг ко мне, то есть опустился до моего уровня.

– Говорю обидную правду. И знаешь почему? Я надеюсь на твой разум. Я верю, что ты способен перешагнуть через свою неприязнь. Ради общей цели.

Илем резко сел, подхватил соскользнувший плащ и закутался в него.

– Это насчет спасать первым делом Лири, а не свою задницу? – осведомился он мрачно. – Это понятно. Пусть и очень не хочется. Я отчетливо понимаю, что именно она должна завершить миссию, а мы должны помочь Франку ее довести. Я, Кай, в отличие от тебя очень хочу жить. Уж и не знаю, откуда у меня такое неудержимое желание. А еще я почти так же сильно хочу, чтобы Диль выжил. До Лири мне дела нет, а с тобой все ясно: ты вроде Ори, ты обязательно нас прикроешь. И я это проглочу, не останусь с тобой, потому что очень хочу пожить еще… ну хоть лет двадцать…

– Ты не останешься со мной по другой причине, – улыбнулся Кай. Тепло и ласково. – Это не будет иметь смысла. Тебе не сдержать большого количества врагов, в отличие от Ори с его боевой яростью или от меня… я тоже могу кое-чем удивить преследователей. И поверь, я не вижу ничего предосудительного в желании выжить. Я постараюсь, чтобы твое желание сбылось.

– А… – Илем махнул рукой под плащом и снова лег. – Все равно этого не случится. Хотеть, сам понимаешь, не вредно.

Кай сначала не ответил, но когда прошло несколько минут, вдруг заговорил, да не просто привычно мягко, а даже и мечтательно. И даже глаза не были такими яркими, как обычно, посветлели, что ли. Смотрел он по-прежнему на Диля.

– Мне иногда кажется, что мы, эльфы, проще избавляемся от трудностей, потому что надеемся и верим. Неизменно, даже когда не на что надеяться и не во что верить.

– И ты? – перебил Илем.

– Конечно. Я надеюсь на то, что вы выживете, и верю в то, что вы исполните то, что должно. И что я смогу вам в этом помочь.

Илем изобразил неубедительный язвительный смешок и притворился, что спит. А Диль поймал себя на том, что однообразным движением гладит непослушные мягкие волосы принцессы и гигантским усилием воли заставил себя продолжать. Похоже, ее это успокаивало.

Было страшно. Не перед неизбежной смертью, то есть, не только перед ней. Страшно от того, насколько откровенным получился разговор. Так говорят, когда терять нечего. И вот странность: понятно, что терять уже нечего, давно понятно, но осознание пришло не то чтоб неожиданно, но как-то сразу. И страшно было не за себя – что особенно удивительно. Себя Диль потерял давно, оставалась только унылая, однообразная, лишенная смысла жизнь, которую, в общем, и не жалко. Что он мог вспомнить за последние годы?

Вот именно.

И пусть это совершенно неуместно, и пусть даже глупо. Он достал из мешка шары для жонглирования и начал легко перекидывать их из руки в руку, сначала два, потом три, пять… простые круги, сложные восьмерки – и получалось ведь, руки сами вспоминали, а Диль вспоминал пыльную дорогу, лежащую впереди, и свой бездумный путь.

Илем уже не прикидывался спящим, приподнялся на локте, наблюдая за полетом ярких шаров; улыбался Кай – своим мыслям, своей памяти, а вовсе не непритязательному представлению. Лири осторожно села, вытерла нос и, смешно склонив головку набок, следила за руками Диля.

Он даже не уронил ни одного шара, зато бросил красным в Илема, тот ловко поймал и бросил обратно; потом то же самое проделал Кай, и через минуту они перебрасывались шарами, как дети мячом, не спеша, основательно, спокойно, радуясь неожиданной и невинной забаве.

Однако каждый продолжал думать о своем, и мысли не отличались весельем. Диль постарался забыть о будущем. Забавно. Как можно забыть о том, чего еще не случилось? Оказывается, можно.

Всего четверо. Всего. Дойти должна Лири, а они должны это обеспечить. Почему тогда Илема так интересуют причины? Разве что-то изменится, если он догадается, откуда идут твари и отчего именно открываются врата? Дилю, конечно, казалось, что зла в мире не больше, чем обычно, но что может знать человек, которому отведено так мало?

А Франк? Он рассказывал, что скопление зла позволяет тварям проходить сюда, но ни разу он не упомянул, что сейчас зла стало больше чем пятьдесят лет назад? Обычная манера дракона – недоговаривать? И неужели Илем не спросил его?

Диль поинтересовался. Илем зло усмехнулся.

– Спрашивал. И получил полный драконий отлуп. Впрямую он отвечать не отказался, но не ответил.

– Это тоже ответ, – вздохнула Лири. – Значит, он так не думает.

– Он всего лишь дракон, – улыбнулся Кай, – а не бог. Он не может знать всего. Принято считать, что Сарефское зло – всего лишь олицетворение зла нашего, но вот кем принято – драконами или нами?

– А разве не все равно? – осмелился спросить Диль. – Я понимаю, что знать причину хочется, но разве мы сможем что-то изменить, даже если узнаем ее достоверно?

– Ага, – потянулся Илем, – узнаем. На пороге смерти. И никому не успеем поведать сию страшную тайну. Лично мне просто любопытно.

– Мы ничего не сможем изменить. Но драконы смогут.

– Да ладно, Кай! – засмеялся Илем. – Десяток драконов ничего изменить не смогут. А миллионы людей не захотят. Потому что большинство устраивает то, что есть, а если не устраивает, то они боятся перемен, потому что перемены очень редко оборачиваются благом, а если и не боятся, то их ничтожное меньшинство. Даже вы, эльфы, научились не воевать, благополучно скрылись с наших жадных глаз, но понимаете, что рано или поздно мы до вас доберемся, и не факт, что вы снова победите.

Диль не уловил связи. А дальше Илем углубился уже в такие дебри, что Диль перестал понимать, словно вор говорил на незнакомом языке. А он действительно образован, хотя и не учился в университетах, но ведь знает такие слова, каких Диль никогда не слыхивал. На равных разговаривает с эльфийским принцем, за плечами которого наверняка не шесть классов городской школы. И даже принцесса Кандийская скромно помалкивает, переводя взгляд с одного на другого. Диль этого, правда, сейчас не видел, она так и лежала головой у него на коленях, но она всегда так делала. Принцесса Смерть. Она и правда войдет в историю с подобным прозвищем, и никакие старания Франка не помешают людям забыть о ее истинном предназначении.

А ведь именно поэтому Франк с ней резок и временами даже груб. Он не в силах ничего изменить, как и Диль или Илем. Он, дракон истинный, Защитник мира, так же беспомощен перед лицом этого мира. Он отталкивает Лири, чтобы не привязаться к ней, потому что, защищая мир, вынужден пожертвовать ею.

Стало совсем холодно, и Диль набросил на спину одеяло. Глупо, конечно, потом что холод шел изнутри. Даже не страх, а осознание неизбежности. О потерянные боги, каково же Франку в очередной раз чувствовать эту неизбежность, чувствовать собственное бессилие… Богам – забавы, людям – смерть. Они не могут быть так мелочны? Да откуда смертным это знать?

А разве драконы смертны?

Что получается – есть боги, есть люди и прочие расы и есть драконы, которые стоят между… между людьми и гибелью мира?

Между людьми и богами?

Как хорошо было не думать, меряя шагами страны, останавливаясь, чтобы перекусить или повеселить других. Как хорошо быть опавшим листом, несомым ветром…

 

* * *

Они объезжали стороной города и поселки; лишь иногда кто-то один, чаще Диль как самый неприметный, покупал хлеб или муку, из которой потом Лири пекла безвкусные пресные лепешки. Кормились тем, что находили. Дичи в здешних лесах хватало, Франку было чихать, разрешена охота или нет, так что мясо у них почти и не переводилось. Рек тут было мало, зато земля изобиловала озерами и озерцами, где водилась мелкие шустрые рыбешки, из которых получалась очень неплохая густая похлебка. От холода их спасала теплая одежда, истрепавшаяся, грязная, но все еще добротная, хорошие одеяла и палатки. В особенно морозные ночи их согревал Франк. Собственно, морозов не было, даже вода не схватывалась ледком, так что от холода они особенно и не страдали. Не лили дожди, а в лесу не доставал даже ветер.

Илем чувствовал себя заметно бодрее, не валился с седла, хотя и не принимал активного участия в разбивке лагеря, садился в сторонке и делал вид, что совсем не устал, а просто ленится. А Диль делал вид, что ему верил. Вор перестал цепляться к Лири… ну, почти перестал. Зато она вовсе перестала обращать на это внимание.

Диль совсем плохо спал. В общем, это ему не мешало пока, выносливость не подводила, он умудрялся даже дремать в седле, когда они ехали не быстро, но даже и тогда первое, что он видел, закрыв глаза, было мертвое лицо Аури. Диль ловил себя на том, что беззвучно разговаривает с Аури, когда бодрствует. Такого не бывало уже лет десять, как не больше. Аури не отвечал. Мертвые никогда не отвечают, просто молчат и смотрят тебе в душу закрытыми глазами. Я знаю, что мне не искупить этой вины, говорил себе Диль. Я знаю, что ты не считаешь меня виновным. Я знаю, что ты больше всего хотел, чтобы я жил, не потому что ты любил меня запретной любовью, а просто потому что любил – как сына, брата, друга, как неудавшегося любовника. Ты любил не только тело мое, но и мою пропащую душу, пустую и никому не нужную. Ты дал мне жизнь, которая мне не нужна, но не ты в этом виноват – я и только я, моя самонадеянность, моя глупость, моя безответственность. Прости меня, Аури, хотя не и не понимаешь, о чем я прошу. Прости, друг, что я не сумел выполнить твое самое заветное желание – я не сумел жить. Я существовал, я потерял смысл жизни, хотя и продолжал нести радость немногим своим зрителям, но разве этого ты хотел… Ты хотел, чтобы я остался в цирке, чтобы публика встречала меня овациями… И я мог это сделать – пусть в другом цирке, пусть в другой стране, о моей вине постепенно забыли бы – и забыли очень быстро, и только злобные неудачники помнили бы, как ты отдал свою жизнь вместо моей. Злобные неудачники – и я. Я мог это сделать. Мог. Преодолеть себя, стерпеть презрительные взгляды и сухое отчуждение, и это прошло бы. Тебя бы забыли, Аури. Я мог бы стать знаменитым, и большая часть моей славы была бы твоей, и большая часть аплодисментов была бы твоей, и именно этого ты хотел. А я не оправдал твоих надежд, я сдался, я слишком поздно осознал, чего именно ты ждал от меня. И даже не попытался исполнить твое желание, слишком упивался этим своим чувством вины, этой своей болью. Вспоминая тебя, я не о тебе думал и не о тебе жалел. Я думал только о том, как мне плохо без тебя. Прости меня, Аури. Если ты можешь, прости.

Аури не отвечал, но и не уходил. И ни разу Диль не видел его живым.

Порой он ловил на себе обеспокоенные взгляды Франка и жалко улыбался в ответ: я в порядке, я сделаю то, что должен… то есть постараюсь сделать, постараюсь не подвести, постараюсь оправдать твои надежды, дракон. Но я не понимаю, на что ты надеешься, я не знаю, что у меня получится. Потерянные боги, я не понимаю, что должен сделать. Не понимаю, какой от меня прок, кроме умения разводить костер из сырых веток и ловко ловить рыбу.

И не понимаю, почему это так одолевает меня сейчас, когда конец путешествия приближается, когда проступают на горизонте туманные вершины Серых гор. Почему началось это после того разговора в заброшенном доме, когда все было обсуждено, все выяснено. Я думаю об этом постоянно: трясясь в седле, собирая сушняк для костра, даже исполняя непременную просьбу Лири – жонглируя разноцветными шарами на каждом продолжительном привале. Она следила за полетом шаров и успокаивалась.

Успокаивалась.

Она тоже наконец осознала, на что идет; понимала-то всегда, но понимать – это одно, а чувствовать совсем другое. Судьба не дала ей шанса пожить.

О боги, за что вы так жестоко обходитесь с теми, кого сами и создали… Почему вы так мелочны… Что вы хотите сказать нам этими испытаниями… И почему нам, маленьким людям, неспособным что-либо изменить в мире, который не устраивает вас…

 

* * *

Перед ними лежала долина, поросшая чахлым лесом. В таком от преследователей не скрыться. Франк мрачно и безмолвно смотрел на далекие еще горы. Они и правда были серыми. Даже не зловещими, во всяком случае отсюда. Горы и горы. На самых вершинах, упирающихся в облака, – снег. Внизу – зеленые пятна леса. А им нужно в середину. Не было видно ни входа в пещеру, ни крепости, в которой жили стражи, защищающие мир он тварей.

Весь этот путь им удалось проделать без приключений, если не считать вчерашнего падения Илема с лошади, очень неудачного и, с его точки зрения, смешного. Отчего-то его беспокоило, что кто-то посмеется. Да кто же, если в окрестностях ни единой живой души, даже зайцы попрятались, даже птицы не кричали. Они испугались больше самого Илема, когда вдруг его кобылка встала на дыбы без видимой причины, и он не удержался. Они перебирались через речку, мелкую, едва по колено, но быструю, ехали медленно, потому что дно было неровное, каменистое, они берегли лошадей. Илем сильно ушиб локоть, заработал огромный синяк на виске – еще повезло, что голова только скользнула по мокрому валуну, а главное – вымок основательно. На берегу он, стуча зубами, разделся догола, не стесняясь Лири, растерся грязным полотенцем и торопливо натянул сухое белье, штаны, которые Диль не выбросил вопреки совету Франка – дырища на них была огромная. Франк отдал ему свою куртку, Кай набросил ему на плечи свой белый плащ, но это не спасло вора от простуды. Вот и сейчас, вглядываясь вперед, он шмыгал носом и отчаянно кашлял. Правда, у него не было жара и выглядел он не так уж и плохо. Даже подшучивал над собой: с мокрым носом – а туда же, мир спасать… Подшучивал над собой сам, чтобы этого не сделал кто-то другой.

Диля переполняли чувства. Он отвык. Всю прошлую жизнь, когда он видел мертвое лицо Аури, чувство было одно – тоска, перемежаемая отчаянием. Чувство вины. Остальное – мелко, поверхностно, а сейчас в душе что-то кипело, грозя перелиться через край. Это пугало больше, чем то, что ждало их впереди. Лири напряженно всматривалась в Серые горы, словно пыталась увидеть тварей бездны. Кай прислушивался.

Диль тоже попробовал, но звуки были обыкновенными: шелестел ветер, где-то вскрикивала птица, переступали с ноги на ногу лошади. Илем чихнул и страдельчески возвел глаза к серому небу.

– Ну никак не удается ощутить значимость момента, – посетовал он. – Только, понимаешь, настроюсь на возвышенное, как чих нападает.

Франк не шевельнулся. Лири засмеялась.

– Да, герои с насморком в хрониках как-то не упоминаются.

– Три недели не мытые принцессы тоже, – хихикнул в ответ Илем.

Диль посмотрел на девушку. Она была совершенно спокойна. Даже взгляд посветлел, исчезла хмурость. Она улыбалась. Илем косился на нее удивленно, а Кай, как всегда, мягко улыбался. Как не хватало Ори… О боги, как же его не хватает.

– Значимость момента еще впереди, – сообщил Франк. – Еще успеешь. Что там, Кай?

– Ты знаешь, – коротко ответил эльф. – Мой черед.

Франк покачал головой.

– Рано. Думаю, еще день-другой у нас есть. Успеем подойти ближе.

– Как скажешь, Защитник.

Илем повертел головой.

– Преследование? А мое чутье спит.

– Оно простужено, – совершенно серьезно объяснил Кай. У него было своеобразное чувство юмора. – За нами идут не воины, за нами идет маг. Ты не просто так свалился с седла. Тебя сдернули.

– Твое кольцо? – тихонько спросила Лири.

– Нет. Оно реагирует либо на сильную, либо на близкую магию. Просто не могла лошадь вскинуться просто так.

– Скажи им, Ра Кайен, – приказал Франк. Кай послушно сказал:

– Как всякий Ра, я прошел посвящение… и обучение. Я не маг, то есть пользоваться магией не могу, но могу ей противостоять. Разумеется, не Даеру или даже Сандурену, но среднего мага сдержу. Я полагаю, что в каждой миссии был кто-то вроде меня.

– Был. Наши шансы всегда уравнены. Нет никаких препятствий, которые нельзя преодолеть. Ну а если… – Франк хищно улыбнулся. – Я даже мечтаю о том, чтобы Сандурен лично попытался нас остановить. Тогда у меня не будет никаких ограничений. Никаких. И я просто прожгу путь до врат.

Поежился даже Илем.

После долгой паузы Франк обыденно произнес:

– Ну что, вперед. Сильно коней не гнать, их уже не сменить. По сторонам смотреть особо внимательно, здесь уже могут встретиться твари бездны. Оружие держать под рукой. Помните, тварей убить сложно, но можно. Лучше предоставить это мне.

– А тебя убить можно? – поинтересовался Илем. – В смысле когда ты человек?

– Я всегда дракон, – пожал плечами Франк. – Так что вряд ли.

Наверное, это означало, что раньше никому не удавалось убить дракона, когда он в человеческом облике. Всегда дракон. И всегда человек. Вообразить такое не получалось, хотя вот он, рядом, смуглый, жилистый, в черной рубашке – всего-то в рубашке, и хоть бы поежился под слабыми порывами холодного ветра. Даже сейчас, не мывшийся те же три недели и даже не причесавшийся с утра, в прожженных на колене штанах и грязных сапогах, он казался не неопрятным, а небрежным.

– Держим путь на крепость, – бросил он. – Должны же герои сходить в баню перед подвигами. И вылечить насморк.

Илем расхохотался, а глядя на него – и остальные. Смех не был естественным, но даже Кай не сумел удержаться.

– К чертям! – воскликнул Илем. – Это определенно весело, верно, Лири?

– Определенно! – подтвердила принцесса, которую вор редко назвал по имени. – Веди, защитник!

Кони шли ровной рысью. Низкие кусты и редкие деревья вряд ли могли скрыть тварь, однако Франк старался держаться от них на расстоянии. Часа через полтора они выехали на дорогу, и дракон пустил своего жеребца в галоп. Никто не появился, никто не преследовал, пока Франк не поднял руку, останавливая своих спутников. Диль огляделся, но не увидел ничего. И тут один куст поднялся.

– Хорошая маскировка, страж, – одобрительно кивнул Кай. Ветки были приделаны к куртке человека, высокого и крепкого.

– Кто такие?

– Посмотри внимательно, – посоветовал Франк.

Человек поклонился.

– Приветствую, Защитник. Мы заждались. Твари уже пятый месяц выходят из пещер, и нас становится все меньше. Крепость на осадном положении.

– Это, я надеюсь, не отменяет баню, – хмыкнул Илем. И страж неожиданно хмыкнул в ответ:

– И даже сытный ужин с горячим вином. Скачите. Постарайтесь успеть засветло.

Они снова поскакали вперед, перемежая галоп, рысь и шаг, чтобы не загнать лошадей.

– Почему ты не предупредил их о маге? – спросила Лири. – Это не по правилам?

– Потому что они не маги. Я, конечно, мог их попросил пристрелить любого, кто едет за нами, и вряд ли здесь сейчас много путников… но это все же может быть невинный человек.

– А я бы попросил, – буркнул Илем. – Превентивно.

Диль подумал, что и он бы, наверное, попросил. Чтобы уберечь Кая. А Франк подслушал его мысли.

– Нет, Диль. Ты не попросил бы. К тому же до крепости можно добраться и не по дороге. Я думаю, маг приблизится к нам уже на подходе к горам.

Крепость располагалась в добром десятке лиг от гор, не особенно большая, вроде бы не неприступная – стены не в сотню шагов высотой, ров не особенно велик, не видать катапульт. Но мост был поднят, а для тех, кто хотел пройти, имелось некое подобие мостика, рассчитанного только на одного человека. Пошел, естественно, Франк, и через несколько минут перед ними опустился большой мост.

– Хорошо отлажен, – одобрительно произнес Кай, – цепи даже не скрипят.

Дилю казалось, что на Франка сбегутся посмотреть, но ничего подобного. Люди занимались своими делами, без особого любопытства поглядывая на них, изредка сдержанно кланялись или поднимали в приветствии руку. Франк отвечал обычным кивком. Создавалось впечатление, что последняя миссия случилась не двести лет назад, а в прошлом месяце.

А есть ли здесь сторонники Сандурена? Проник ли сюда Белый орден?

Стало страшно. Конфликты исключались в больших городах, к которым никак нельзя отнести крепость.

Им отвели небольшое помещение в казарме, потому что ни гостиниц, ни постоялых дворов здесь не имелось. Обещанная баня была тоже солдатской, так что сначала они пустили Лири, а когда она вернулась, свеженькая и раскрасневшаяся, в огромных для нее серо-коричневых штанах и рубахе – форме стражей, они отправились в большое жарко натопленное помещение и долго с удовольствием мылись в горячей-прегорячей воде. Сытный ужин уже ждал их, и вино подогревалось на жаровенке.

– Это, наверное, последний раз?

– Ты оптимист, Илем, – засмеялся Франк. – Да, настоящая баня – последняя. Возможно, мы попадем на заставы, там тебе дадут ведро воды, но никакого пара и…

Без стука вошел немолодой крепкий мужчина. Комендант. Или какой-то другой начальник. Франк принялся расспрашивать его об обстановке, о появлении тварей, о том, как часто проезжают люди, и Диль несколько раз ловил себя на том, что не слушает. Какая, собственно, разница… Илем, похоже, тоже не вникал, налегая на десерт – засахаренные ягоды и орехи – и вино. Наесться вкусного напоследок. Диль подумал – и тоже наложил вкусностей себе на тарелку. Жить осталось так мало, что стоит забыть о своей стеснительности.

Сегодня хорошо, а что будет завтра, никто не знает.

 

* * *

Завтра ничего не изменилось. Ну, разве что одежда стала чистой, живот полным, тело вымытым. Лири довольно улыбалась шуточкам Илема насчет ответственности за судьбы мира. Вот бы Ори сейчас повеселился, подумал Диль, ему нравилось, когда у всех было хорошее настроение. Счастливый был бы орк, если б не вина. Неважно какая, важно, что он ее чувствовал.

Диль полагал, что дальше они пойдут пешком, но Франк кивнул в сторону коновязи. Понятно. Пока можно ехать, нужно ехать, а там бедных животных придется бросить, и дойдут ли они до заставы или попадутся тварям, даже боги, наверное, не знают. Вряд ли им есть дело до лошадей, если им и на людей-то плевать. И никакого богохульства, потому что Диль считал, что так и должно быть. Боги дали им жизнь, после чего имели полное право уйти и дать им возможность выкарабкиваться самим. Это естественно. Родители тоже не всю жизнь детей опекают.

Вместо богов теперь драконы.

А когда-то, может, и они не понадобятся.

Размечтался…

Следующим утром плохо почувствовала себя Лири. Кай внимательно ее осмотрел и перевел взгляд на Франка. Лицо дракона не дрогнуло. Он кивнул, и Диль ощутил внутри холодную пустоту. Черед эльфа.

Кай не собирал оружие, как Ори. Он о чем-то поговорил с Франком на странном своем языке, поцеловал в щеку Лири, набросил свой плащ на плечи Илема и неожиданно отдал Дилю то самое кольцо, которое позволяло увидеть магию.

– Мне оно уже не нужно, а вам может пригодиться. К тому же оно только тебе по размеру. Прощай, Диль. Для меня честь считать себя твоим другом. Прощай, Илем. Желаю тебе прожить долгую хорошую жизнь. Прощай, Лири. Сделай что должно.

Он поклонился им всем, повернулся и неторопливо направился обратно. Наверное, Диль бы смотрел ему вслед еще долго, но Франк погнал их вперед.

– Он нас не нагонит, – тоненько сказала Лири.

– Нет, – мрачно бросил Илем, – но ты знаешь, он сейчас счастлив. У него, конечно, душа рыцаря, но может же он ненадолго стать драконом.

Франк бросил на него короткий взгляд и едва заметно кивнул. Как ни вслушивался Диль, не доносилось никаких звуков. Здесь тоже было мало птиц.

– Далеко нам? – спросил Илем, косясь на Лири.

– На себя посмотри, – беззлобно отозвалась она, – герой с мокрым носом. Мне уже хорошо. Кай что-то сделал, и мне сразу…

– Смотря как повезет, – перебил ее Франк. – Если лигами мерить, то недалеко. Если препятствиями, то не знаю.

Первая тварь встретилась к вечеру. В первый момент Диль даже не испугался. Нечто, похожее одновременно и на человека, и на чудовище из кошмаров, бросилось на них из-за деревьев. Диль увернулся от удара когтистой руки – определенно человеческой руки, разве что с длиннющими кошачьими когтями – и затанцевал по поляне, стараясь вынудить чудище повернуться спиной к остальным. Франк в два удара рассек ему хребет и отрубил голову.

– Они смертны, – втыкая меч в землю, сообщил он. – Просто невероятно сильны, быстры и ловки. Хороший способ, Диль, но только если тварь одна. А они, случается, охотятся группами. Тогда драться придется всем. Старайтесь быть вместе. Уязвимы у них точно те же места, что и у людей.

– То есть ежели в пах, то ему будет очень больно? – осведомился Илем, разглядывая весьма внушительный детородный орган твари. Лири смущенно отвернулась. – Не видела никогда, да? Не бойся, у людей существенно меньше.

Диль ткнул его локтем в бок, в ответ на что Илем оглушительно чихнул и выругался. Простуда его почти прошла после горячей бани, во всяком случае, кашель отпустил, но вот насморк еще остался. Герои… один с мокрым носом, второй – почти что с мокрыми штанами. Диля запоздало трясло. С этим драться?

– Они внушают страх, – тихо сказал Франк. – Пока живы, конечно. Я хочу сказать, они даже самых храбрых людей заставляют бояться. Страх либо парализует, либо наоборот придает сил. Помни об этом, Диль. Вперед.

Диль, конечно, запомнил, а проку-то, если не герой, так им и не станешь, главное хотя бы не пуститься бежать.

А они именно бежали, пока Илем в изнеможении не свалился наземь и не заявил, что умрет после следующего шага. Место для привала было подходящее: большая поляна, на которой росла только не особенно высокая трава. Франк велел Дилю не шариться по лесу в поисках дров, а срубить первое попавшееся деревце, что Диль и сделал. Франк извлек из мешка флягу и обошел место лагеря по кругу, аккуратно капая на траву сильно вонючую жидкость, потом капнул на сложенные дрова, и огонь занялся мгновенно. И по кругу – тоже. Значит, твари боятся огня.

– Это их не прогонит, но уж точно не привлечет, – сказал Франк. – Не любят они пламя. Но я не исключаю, что кто-то затаится поблизости.

– Будем начеку, – пожал плечами Илем и скривился – ушибленное место еще болело. – Или в основном ты будешь начеку, как я подозреваю. Я вообще подозреваю, что ты можешь не есть, не пить и не спать очень долго.

– Очень, – спокойно согласился Франк. – Но я все же подремлю немного, пока вы еду не приготовите. В любом случае… Впрочем, неважно.

Он лег возле костра, завернулся в одеяло и, похоже, быстро заснул. Диль быстренько соорудил ужин, но Франка они будить не стали, даже дракону нужен отдых.

Илем был мрачнее обычного. Смотрел в огонь, молчал, а потом вдруг произнес:

– Каждый умирает в одиночку. Только Хантелу… повезло.

– Ты не хочешь умереть один?

– Мне пофиг, Лири. То есть я вообще не хочу умереть, но если уж суждено, то без разницы, при свидетелях или в гордом одиночестве. И никто не узнает… Ведь есть же близкие у Ори и Кая…

– Я им сообщу, – сказал Франк из-под одеяла. – Обязательно. Для них это важно. И… Лири, я постараюсь сделать все, чтобы ты осталась в истории как принцесса, спасшая мир от зла.

– Это поможет? – тоненько спросила она.

– Нет. Пройдет сто лет или триста… и если ты в истории останешься, то лишь как принцесса, из-за каприза которой началась война. Но я сделаю что смогу. Родителям твоим скажу правду. Заставлю Райгуна оставить Канди и отпустить твоих братьев.

– А он откажется, – фыркнул Илем. – Ты защитник, ты ему ничего не сделаешь. Ну, защиты лишишь. Ой как он испугается…

– Он испугается, – жестко бросил Франк, – потому что именно короли знают, что это значит. От лишенного защиты дракона отворачиваются все. С другой стороны, если он сделает то, что я скажу, он прославится как великодушный король, оценивший жертву своей неудавшейся невесты.

В глазах Лири появилась надежда.

– Правда?

– Слово дракона, – просто сказал Франк. Не поверить этому не получалось.

– А для меня что сделаешь? – прищурился Илем.

– То, что ты хочешь. Но ты не хочешь ничего.

– Выжить я хочу, – возразил Илем. – А в историю войти – нет. Мне там делать нечего. Вот Ори и Кай – пусть. Им это нужнее. Ну, или их близким.

– Я смотрю, тебя все больше начинают занимать личностные проблемы.

– Ага, – тут же согласился Илем, – особенно если учесть, что прежде я интересовался исключительно мировыми.

Франк сел и обхватил руками колени.

– Зачем столько сарказма? Поверь, я не сомневаюсь в том, что тебя судьба мира интересует в последнюю очередь. Но почему ты не ушел, когда была возможность? После встречи с Сандуреном. Я не стал бы удерживать, а Сандурен обеспечил бы твою безопасность.

Илем уткнулся лбом в колени, но ненадолго, поднял голову и уставился в глаза дракона. Он снова пугал Диля, будто в нем жили два человека. По меньшей мере два.

– Не знаю! – бросил он. – Сам не знаю. Я не хочу спасать мир, предпочту спасти себя... Честное слово, я думал об этом. Пытался убедить себя в том, что должен исполнить именно миссию, а не попытаться спасти собственную шкуру. Не получилось. Я не понимаю, почему иду.

– Тоже мне, великая сложность, – фыркнула Лири, не обратив внимания на ожегший ее взгляд Илема. – Я раньше думала, что человек по-настоящему может знать только самого себя. А получается наоборот. Мне твои мотивы совершенно понятны. – Она подождала, но Илем молчал, и она продолжила: – Диль. Ты даже не осознаешь, насколько не хочешь нести еще одну вину. Не только Силли, но и Диль. Думаю, если бы он погиб, ты без малейших сомнений нас бросил.

Голубые глаза Илема даже посветлели. Диль приготовился его перехватывать, но это была не ярость. Прозрение. Вот каких слов нахватался.

– А и точно, – облегченно сказал вор. – А ты не такая уж идиотка, какой кажешься.

– А ты не такой циник, каким хочешь быть.

Она еще и язык ему показала.

– Погоди, – вмешался Диль. – Почему именно я? Не Ори или Кай?

– Потому что Ори и Кая уже нет, – ее голос дрогнул, – а Илем еще с нами. Потому что Ори и Кай могли постоять за себя. Потому что ни Ори, ни Кай не стали его друзьями. А ты почему-то стал.

– Почему-то, – проворчал Илем. – Именно что почему-то.

– Тоже просто. Он тебя не только понимает, но и принимает. Ты ему гадость за гадостью, а он все равно тебя принимает. Может, жалеет… погоди злиться. Жалость не всегда унизительна…

– И тогда она называется сочувствием, – перебил Франк. – Довольно уже. Он понял, Лири. А теперь быстро спать, вы должны быть отдохнувшими. Начинается самое трудное.

 

* * *

Он был прав. О, как он был прав. Здесь их больше не преследовали, похоже, Белый орден тоже не жаждал частично перевоплотиться в великих людей будущего. А тварей было много. Им везло – создания бездны большей частью нападали по одному, и убивал их почти неизменно Франк. Он всегда дрался едва не лучше воина Ори, но сейчас превосходил сам себя. Наверное, был драконом, не принимая этот облик. За ним невозможно было уследить, и даже твари, действительно очень быстрые и ловкие, не успевали повернуться, когда он оказывался позади и наносил молниеносный удар по пояснице, перерубая позвоночник.

Диля угрызения совести не очень мучали. Он тоже убил несколько тварей, когда удавалось попасть метательным ножом в глаз или горло; другие, менее серьезные раны, их не останавливали, но ослабляли, и дело завершали остальные. И твари не снились ночами. Вообще. Те, первые, покрытые длинным мехом, – снились, а тут ничего. Даже мысль о том, что убивает он, возможно, будущего великого человека, не беспокоила.

Лири оставила свой почти бесполезный арбалет: стреляла она не так чтоб очень хорошо, а несерьезная рана могла только разъярить тварь. Маленькая принцесса теперь тоже пользовалась мечом, как Илем и Франк, пусть и не столь успешно. Ее бледное личико посуровело; она почти не улыбалась, мало разговаривала… да все они большей частью хранили молчание. На всяком привале Франк не ленился поджечь круг, чтобы дать всем отдохнуть. Всем, кроме себя. Спал он самое большое пару часов. Он не выглядел утомленным, но и без того малоприветливое его лицо изменилось, стало жестче. Даже нос заострился. Илем вроде казался таким, как всегда; у него наконец прошел насморк и силы не кончались после первой же лиги.

Наверное, каждый размышлял о своем, и Диль не пытался угадать. Сам он думал о чем угодно, но не о миссии. Об Аури – это уж как обычно. О рыцаре – ну для чего он сказал о чести быть другом бродяги? О воине, чуть ли не с удовольствием отдавшем за них свою жизнь. О воре, который готов лучше умереть, но не утяжелить свою вину. О принцессе, стремящейся спасти мир. О драконе, старающемся спасти не только мир, но и своих спутников, и вынужденном жертвовать ими. Жертвовать лучшими.

Прости меня, Аури.

Прости меня, Ори.

Прости меня, Кай.

Он встряхнулся и прислушался. Илем, не забывая поглядывать по сторонам, донимал Франка:

– А всегда миссия такая разношерстная – чуть не все расы представлены?

– Нет, – терпеливо отвечал Франк. – Всяко бывает. Иногда идут только люди. Однажды я вел группу из четырех эльфов и троих людей.

– Довел?

– Троих, – еще более терпеливо проговорил Франк. – В том числе Ра Лаини.

– Эльфийскую принцессу? – присвистнул Илем. – Ту самую, которая исчезла бесследно лет этак семьсот назад?

– Шестьсот сорок. И да, она действительно была редкостной даже для эльфов красавицей. А еще я знал Ламира Тиэррела. Ты ведь давно хотел спросить, не был ли я знаком с кем-то из… из них. Первый Тиэррел. Именно с его подачи были ужесточены требования к Ра и усилена возможность сменить Ра, если он этим требованиям не соответствует. Да, он был действительно великим эльфом, мудрым и благородным, не совершившим ни единого недостойного поступка!

Он почти кричал. Ошеломленный Илем пытался что-то сказать, но махнул рукой, и Лири тоже молчала.

– Все равно, – сказал Диль. – Все равно нельзя этого позволить. Это неправильно. Нельзя строить добро на зле.

– Ты заметил, что они порой очень похожи на людей? – мрачно спросил Франк. Еще бы. Еще бы не заметить. И наверное, кто-то уже стал человеком. Будущим великим ученым или правителем. Или стоит в одном шаге от этого. – Ты сможешь убить того, кто уже почти человек?

Диль виновато покачал головой. Он не знал. Возможно. Но гораздо легче убивать, когда видишь звериную ярость и невообразимую морду, а не проблеск мысли в почти человеческих глазах.

– Я – запросто, – признался Илем. – Потому что если он совсем человек, то не станет нападать, а если нападет – то еще не человек, и я не хочу, чтоб он стал кем-то великим, заполучив мои лучшие черты. А ты? Ты сам-то?

Франк просто кивнул. Только лицо стало еще суше и жестче. Лири взяла Диля за руку, как ребенок, и спросила:

– Я умру?

Илем было открыл рот, чтоб съязвить, но отвернулся, прикинулся, что озабочен состоянием соседних кустов. Франк ровным голосом ответил:

– Я не знаю.

– Я должна войти в эти врата? – уточнила Лири.

– Да. Я действительно не знаю, что происходит потом. Мы… нам хочется верить, что принцессы просто попадают в другой мир.

Диль отчетливо слышал боль в его голосе. Лири тоже. Она подняла вторую руку и погладила проводника по щеке.

– Все нормально, Франк. Я войду. А если испугаюсь, не постесняйся меня подтолкнуть.

Франк долго молчал, прежде чем кивнул:

– Не постесняюсь.

Лири улыбнулась. И тоненькие ее пальчики не сжимали руку Диля, просто держали, словно ей так удобно было идти. Франк отталкивает ее и грубит ей потому, что боится к ней привязаться. Ему, возможно, придется ее отправить в бездну. Он старается избавить себя от лишней боли. И это так по-человечески понятно.

– Франк, – тревожно позвал Илем, – по-моему, у нас очень большие проблемы.

Франк выпрямился.

– Старайтесь держаться как можно ближе ко мне. Не бойтесь, я не наступлю, – скомандовал он.

Твари решили поохотиться целой армией. Их скопилось не менее десятка, и они вполне грамотно окружали крохотный отряд. И снова чудо появления дракона, снова мгновение – и ощущение, что видел все мелочи. Диль даже не успел испугаться. Дракон выгнул шею, повел головой из стороны в сторону, заливая клокочущим пламенем все пространство перед собой. Твари не кричали и не метались в огне. Они просто сгорали. Не то чтоб мгновенно, но действительно очень быстро. Еще бы. Даже на расстоянии жар опалил Дилю лицо, а уж что было там…

Он выжег траву и подлесок на добрую сотню шагов. Потом опустил крылья и приглашающе мотнул головой. Ну да. Раз все равно принял облик, можно долететь до самой пещеры, подумал Диль, втаскивая на спину дракона сначала Илема, потом Лири.

Дракон летел низко, недолго – может быть, полчаса, а потом потряс своих пассажиров тем, что сложил крылья и стремительно влетел, словно ввинтился, в огромный зев пещеры. Тут даже Диль невольно зажмурился и открыл глаза, только когда вдруг очутился на ровном, почти отполированном полу пещеры. Франк не стал дожидаться, когда они спустятся, и принял облик человека.

– Не сильно ушиблись? – весело поинтересовался он. – Я прилично сократил путь. Дальше пещера очень уж извилистая, не впишусь в поворот – сам не пострадаю, врежусь башкой, а она у меня попрочнее этого базальта. А вы можете здорово шмякнуться. Лири, ты молодчина. Сегодня ты боялась меньше. Научилась мне доверять? Это хорошо. У меня остался один раз. Это мало… Но лучше, чем ничего. И оставлю я его на последний зал. От меня не отставать ни под каким видом. Оружие держать наготове. Здесь их может быть много.

– Темно, – пробормотал Илем. Франк ухмыльнулся.

– Дружно скажем спасибо Даеру!

Он вытащил из внутреннего кармана маленькую флягу и побрызгал на свой меч. Лезвие засияло лучше факела. Удобно, подумал Диль, подставляя кинжал, и оружие в руке, и света достаточно. И, похоже, никакими правилами это не запрещалось.

Пещера ветвилась, как огромное дерево. Почти в каждом большом зале открывались новые проходы, иногда с одной стороны, иногда с обеих. Франк ни разу не задумался, сворачивал уверенно, будто не две сотни лет назад здесь был, а каждый вечер прогуливается. Может, он чует направление. Может, есть невидимые для остальных указатели.

Здесь было красиво. С потолка свисали здоровенные разноцветные каменные сосульки, такие же поднимались с пола. Тут не то что дракону не пролететь, летучая мышь расшибется. Но вместо летучих мышей были твари, совсем уж уродливые, напоминающие человека только тем, что имели руки-ноги и головы. После первого боя они приотстали, но держались совсем недалеко, Дилю мерещилось, что он слышит их дыхание. Наверное, только выходя из бездны, они не так опасны. Когда наедятся человеческого мяса – о боги, о чем я думаю! – становятся умнее. Получают опыт. Первый опыт.

Франк уже бежал, и они изо всех сил старались за ним поспевать. Никому не справиться с оравой монстров. Даже дракону. Значит, надо спешить. Чтобы не пришлось собирать еще одну миссию. Чтобы не сжигала Франка изнутри тайная боль дракона: не сделал, не справился, не защитил…

– Эй, – задыхаясь, сказал Илем, когда Франк остановится в одном зале. – Похоже, мой черед, как выражался наш рыцарь в белых одеждах.

Лири вцепилась в руку Диля. Франк медленно проговорил:

– Ты не справишься с ними.

– И не собираюсь, – удивился Илем. – Не знал, что ты держишь меня за идиота. Я их уведу, вот и все. Вам далеко еще?

– Не очень… Илем, даже если ты уцелеешь, не сможешь найти обратной дороги.

– Да брось, – поморщился вор, – я на это и не рассчитываю. Давай, кукла, сделай свое дело, ладно? Чтоб хоть не зря.

Лири без слов поцеловала его в щеку. Илем жестко усмехнулся, но ничего не сказал, глянул на Диля и попросил:

– Попробуй выжить, ладно? Все. Бегите.

Франк молча повернулся к нему спиной и побежал, а Лири потащила следом Диля. Он тоже не оглянулся. Прощай, Илем. Прощай. О боги, как это больно… Как это больно – терять друга.

Незачем оглядываться. Все равно он следующий. Справиться не сумеет, но увести – вполне.

Не пришлось.

Они бежали долго, никак не меньше двух часов, и даже выносливый Диль устал, а Лири едва уже передвигала ноги. Потом их догнали две твари, и Франк их зарубил; потом одна тварь вывалила навстречу, и Диль успел метнуть нож, а Франк походя снес рогатую голову; сразу три напали сразу с трех сторон, одна ринулась к Лири, Диль едва успел ее оттолкнуть и получил когтем по предплечью, а тварь – мечом Франка по горлу. Лири своим клинком полоснула другого по низу живота, Франк добил и этого, а когда он успел избавиться от третьего, Диль не заметил.

Они уже выдохлись, когда Франк остановился.

Своды почти круглого зала, терялись где-то высоко в темноте. Сосулек здесь не было; ничего не было, кроме неровного проема в дальней стене. Франк остановится около.

Как можно описать бездну?

Ничто. Смутное колеблющееся ничто. Лири замерла перед своей судьбой, глядя вперед с ужасом. Франк коротко глянул на Диля, и тот покачал головой: дай ей еще минуту, дракон, будь милосерден, она еще девочка, пойми, ей очень страшно, и пусть вы хотите верить, что это дверь в другой мир, и пусть ты заразил ее своей несуществующей верой, она там будет совсем одна…

Почему?

Если можно ее встретить…

 

* * *

Несколько минут Франк ошарашено смотрел на покрытую трещинками и бугорками базальтовую поверхность. Он наизусть знал все эти неровности. Врезались в память с первого раза. Как же…

В ярости он повернулся к принцессе и смог выговорить только одно:

–Ты!

Она не шевельнулась. Не отвела расширенных от ужаса и непонимания глаз от скалы. Не услышала гнева в голосе дракона истинного.

И гнев ушел, оставив привычную горечь.

Нет. Особенную. Потому что он не чувствовал ничего подобного последние полторы тысячи лет. Или две. Неважно. Потому что никогда прежде он не встречал человека, так не похожего на него – и так похожего.

– Идем, – мрачно сказал он. – Миссия закончена.

– К-как… – пролепетала Лири. – Почему… – Она развернулась к нему и отчаянно завизжала: – Почему ты позволил ему умереть? Почему не толкнул меня? Почему не дал мне сделать то, что я должна? Что ты сделал со мной?

Франк дал ей пощечину. Самый эффективный способ прекратить истерику. Всегда помогает, и ей помогло. Сейчас проревется, станет легче. Ненадолго. Потому что жить тебе, девочка, еще и с этой виной, которая вовсе не вина, а беда. И мне с этим жить. И пусть ты не выполнила своего предназначения, все равно я сдержу слово, Райгун уберется из Канди, никакого протектората, никакой зависимости. Еще и извинится. И репарации выплатит. И тебе в ноги поклонится с благодарностью, что сбежала, потому что королям дано только губить мир, а не спасать его. И ты сделала бы это, сделала сама, без моей помощи, просто я дал тебе лишнюю минутку – вспомнить то, что хотелось вспомнить.

И Диль этой минуткой воспользовался… Как же больно… боги, как это больно.

Лири не заплакала. Шок. И с этим тоже придется справиться. И через это пройти.

О боги, зачем вы создали нас…

БЫТЬ ДРАКОНОМ

Франк гнал от себя все чувства и думал, зачем он это делает, осознавая тщету собственных усилий. Драконы не лишены чувств. К сожалению, не лишены, а как бы хотелось… Не только ему, но ему особенно.

Никто не вынуждал его брать на себя эти миссии. Обходились как-то и до него, но ему не хватало активных действий, он не умел уговаривать, но умел драться. Первая миссия прошла неплохо, новичкам везет, но потерял тогда всего двоих. И до сих пор помнил их имена, их историю. Тогда он еще не знал, что избранных объединяет одно – вина. Это он заподозрил после третьего раза, а на четвертый убедился. Рассказал Сафу, и тот понимающе кивнул. Франк так и не понял до конца, согласился ли с ним старейший. Наверное, это не играло никакой роли; все равно невозможно предсказать, кого придется вести в следующий раз, пока не снизойдет на очередного сумасшедшего, то есть пророка, благодать богов. Или проклятие.

Лири механически переставляла ноги, тупо глядя перед собой и спотыкаясь на каждом шагу. Франк заставил себя взять ее за руку. Она не отреагировала. Пройдет. Скорее всего, пройдет. Она сильная девочка, справится и с этой бедой. Бессмысленно говорить, что она не виновата, она все равно сейчас не услышит, не поймет. И не поверит. Никогда не поверит.

Значит, не только кровь принцессы закрывает брешь.

И ни один дракон не скажет, в чем дело, даже если знают. Они, конечно, отвечают на правильно сформулированные вопросы, но ведь и вопросы задаешь те, что нужно, когда уже сам знаешь ответ.

Прости, Диль Ванрел, что я не защитил тебя.

Прости, Ра Кайен Тиэррел, что я не защитил тебя.

Прости, Илем Ветер…

Прости, Ори-тал…

Прости, Хантел…

И прости, Лирия Кандийская, что не дал тебе совершить то, что ты хотела, что не удержал Диля и не подтолкнул тебя. Это не твоя вина.

Моя.

Франк заставил ее выпить остатки воды из фляги. Придется ли убеждать принцессу, что ей нужно жить? Похоже, что нет. Еще год назад она казалась ему вздорной и упрямой девчонкой, и он изо всех сил поддерживал в себе это убеждение, потому что так было чуточку легче. А девчонка сумела принять не только свою судьбу, но и свою вину, не сломалась, не сдалась. Как бы ни старался Франк, как бы ни помогали ему братья, она останется причиной войны. Канди вернет суверенитет, отец простит (куда он денется, он тоже король, он понимает, что драконы ничего не делают просто так), Райгун раскается, никто из них не рискнет ее упрекнуть и даже показать, что осуждают. Защита дракона ничего не стоит, а вот лишение ее порой дороже жизни. Тем более что Лири действительно нельзя винить за то, что она сделала. По большому счету виноваты ее папенька с королевскими амбициями да не терпящий отказов Райгун.

Даже держась за его руку, Лири спотыкалась и падала. Коленки уже в кровь разбила, наверное, но даже не замечает. Душевная боль сильнее телесной.

Франк даже мечтал встретить побольше монстров. Ограничения кончились, становиться собой можно сколько душе заблагорассудится, а этих тварей надо жечь нещадно. Даже тех, что уже похожи на людей. Им наверняка требуется еще кто-то, чтобы окончательно стать людьми. Нет уж.

Но твари не попадались. Илем не мог с ними совладать, в лучшем случае с одним, не больше, он до конца так и не оправился после укуса вампира, и Бирама было ничуть не жаль, хотя смерть он принял адскую, врагу не пожелаешь. Одно дело – сгореть в пламени дракона, это мгновенно даже для вампира, но вот костер… Бирам не мучился там больше нескольких минут, но порой секунды кажутся веком…

Лири снова упала. Франк покачал головой, но ничего не стал делать. Когда она снова начнет чувствовать, разбитые коленки хоть чуточку ее отвлекут.

Он насторожился, услышав дыхание, и обрадовался. Хоть душу отвести. Душа дракона не приказывала защищать монстров.

Хорошо, что дракон видит всегда, когда этого хочет. Франк сфокусировал зрение… О боги.

Он потащил Лири за собой, пусть хоть волоком, хоть за волосы, хоть за ногу – ей надо быть рядом с ним. Сейчас нетрудно будет защитить. И меч не нужен. Дракону не нужно ничего.

О боги…

Илем еле дышал. Резко пахло кровью. Франк выпустил наконец руку Лири и услышал, как она слабо охнула. Увидела. Поняла. Это хороший признак. Он упал на колени возле Илема. Тварь разорвала ему живот. Но пахло только кровью. Кишки целы.

Светло-голубые глаза открылись.

– Получилось? Не зря? – едва уловимо прошептал он.

– Получилось.

– Ничего… мне уже и не больно… – Илем посмотрел на Лири. – А где Диль?

– Он закрыл врата.

– Жаль…

Взгляд начал остывать. Нет уж. Ты не умрешь. Ты не умрешь.

Он твердил это вслух, срывая с шеи крохотный флакончик с остатками эликсира, разжимая Илему челюсти и аккуратно стряхивая густые синие капли ему в рот. Это не исцелит, но не даст умереть. Три капли – твое спасение, вор с душой ученого.

Лири уже стояла на коленях рядом с ним, гладила спутанные светлые волосы и плакала. Не всхлипывала, не рыдала, слезы лились в три ручья, оставляя разводы на грязных щеках. Повторяла со страстью: «Ты не должен умереть».

Долгие секунды ничего не происходило, а потом Илем моргнул, вздохнул, охнул.

– Сними рубашку, – скомандовал Франк, срывая свою. Бинтов понадобится много. Лири, забыв о стеснительности, быстро скинула куртку, торопливо сташила грязную пропотевшую рубашку. Ничего. Эликсир препятствует воспалениям. Нужно остановить кровь, и так вытекло слишком много. Слишком.

Илем смотрел на него из-под полуопущенных век и даже не морщился. Только прошептал невнятно: «Холодно». Туго перетянув рану импровизированными бинтами, Франк бережно поднял Илема на руки, поблагодарив богов за силу дракона.

– Держись около меня, – сказал он Лири, стараясь быть помягче, хотя, как и Илем, ненавидел ее сейчас. И ненавидел себя за это недостойное чувство. – Не отставай.

Она беспомощно посмотрела ему в глаза.

– Но как ты будешь драться?

Он заставил себя улыбнуться.

– Никак не буду. Ограничения кончились, и я могу быть драконом когда угодно и сколько угодно. Потому и говорю – держись поближе, нужно присмотреть за Илемом.

Ну вот, оживилась. За Илемом присматривать не нужно, в облике дракона Франк еще более ловок, не уронит, успеет положить свою ношу на землю и уж точно не наступит, но принцессе об этом знать необязательно. Пусть чувствует свою полезность.

Твари окружили их уже снаружи. Франк улыбнулся почти с наслаждением, опустил Илема на слой опавших сосновых игл. Он не понимал, как становится драконом. Просто становился. И даже эти жесты – опустить и поднять голову, свести плечи и раскинуть руки – просто старая и дурная привычка. Он мог стоять смирно, или сидеть, или лежать. Но почему-то проделывал это каждый раз.

Он выпустил струю пламени и повел головой слева направо, повернулся на месте и повторил. Ну вот, число потенциально великих людей резко сократилось, а дракон впервые за свои почти две тысячи лет получил удовольствие, убивая.

Чуть дальше, за линией огня, он увидел еще одного. Тот не делал попыток приблизиться, смотрел широко раскрытыми глазами, словно что-то уже понимал, однако убежать в ужасе не пытался. И напасть не пытался. Твари не ведают страха.

И Франк смалодушничал. Сделал вид, что не заметил. Кто знает, когда именно они становятся людьми. Надо ли этому убить кого-то еще… Может, нет. Он уже неотличим от человека, разве что голый, грязный и нечесаный. Почти человек. Значит, уже не настолько ловок и силен, как твари бездны, и справиться с ним не настолько трудно. Если наткнется на стража и решит подзакусить, умрет. Стражи умеют убивать и тварей.

И пусть потом эта мысль не оставит. Пусть помнится этот испуганный взгляд и собственные сомнения. Удел дракона – помнить все.

Лири сидела на корточках возле Илема и гладила его кудрявые волосы. Глаза вора были закрыты, но он дышал. Иначе и невозможно. Три капли эликсира не дадут ему умереть. Но и не дадут поправиться. Ничего. Даер отличался от множества магов неожиданным великодушием. Он был должен только найти все участников миссии, но вот снабдил их допустимыми магическими штучками по собственной инициативе. Он поможет.

Хотелось надеяться.

Но этого драконы не умели. Или не умел Франк.

Он снова бережно взял Илема на руки и направился к заставе.

Тварям повезло: больше они не нападали.

На заставе он спросил воды и лекарств, осторожно раздел Илема, и Лири, не смущаясь, помогла отмыть его тело от грязи и крови; кто-то принес иглу и нити, и Франк, благодаря богов за долгую жизнь, позволившую ему научиться лекарскому делу, аккуратно промыл три неровных разреза. Когтями полоснули, но почему-то не добили. Оставили умирать в муках. Так ли они неразумны?

Он сшил разорванные ткани, радуясь глубокому обмороку Илема. Не хотелось бы пичкать его обезболивающим в таких дозах. Пару дней ему придется потерпеть.

Им предоставили лошадей, охрану и носилки. Франк не стал садиться в седло, шел рядом с носилками, покачивающимися в такт лошадиному шагу. Стражам категорически не было велено ввязываться в драку («И без вас справлюсь», – бросил он, не подумав, что это может быть оскорбительно, но стражи не оскорбились, дисциплинированно кивнули, и теперь вели коней в поводу, чтобы удержать их, если вдруг объявятся твари.)

Но до самой крепости им никто не встретился. Стражи переговаривались между собой, не приставая к Франку с вопросами, и он был им за это благодарен. Не хотелось ничего рассказывать. Не хотелось объяснять, почему принцесса возвращается. К Лири они тоже не лезли, были очень деликатны, предлагали поесть или выпить чаю, укрывали ее лишним одеялом, а она плакала. Плакала почти беспрерывно. Оно и понятно, ведь так же ненавязчиво заботился о ней Диль.

Илем приходил в себя пару раз, безучастно смотрел перед собой. Ему все еще не больно, и это плохо.

В крепости Франк потребовал жарко натопить комнату, принести жаровни и перины, и примерно через два часа Илем чуть оживился, выпил немного крепкого бульона, сделал несколько глотков горячего вина и посетовал:

– Так холодно, словно я умер.

Франк только улыбнулся. Да, друг мой, ты умер, пока я вспоминал об эликсире, пока свинчивал тугую крышку. Твое сердце уже не билось. Зато теперь достоверно известно, что эликсир воскрешает и мертвых.

Илем тоже не расспрашивал о случившемся. Он понимал гораздо больше, чем хотелось бы Франку. Может, гораздо больше, чем сам Франк.

Когда-то он был почти такой же любопытный. Стремился узнать побольше о драконах, об их сути – о своей сути, о функциях и задачах, а отвечали ему одно: «Сам поймешь, что нужно делать».

Нужно одно – защищать людей.

Защищать, убивая.

Драконы не без облегчения вздохнули, когда он взял на себя эти миссии. Франк не был уверен, что его поняли; он и сам не понимал, почему взвалил на себя самый тяжкий груз. Первую свою команду он вызвался провести по простейшей причине: был лучшим бойцом среди защитников мира. Лучшим в облике человека.

У него и получалось лучше. Шесть миссий без провалов. Однажды он сохранил всех. Ни разу не возвращался один. И всегда ему было неизменно больно при каждой потере.

И никогда так больно, как сейчас.

Он не лгал Дилю. Он тоже жил по инерции, что, наверное, недопустимо для дракона, раз уж есть цели, великая – защита мира, приземленная – закрытие врат. И все же его мало что трогало, мало что вызывало бурный гнев или бурную радость. Кто угодно потеряет остроту чувств за такой срок. Кто угодно разочаруется в людях, словно бы и не замечающих постоянной помощи драконов и немедля вспоминающих о защитниках при острой нужде.

Людям не хотелось потрудиться ради самих себя. Зачем? Можно обвинить соседа, или погоду, или горькую судьбу, можно надеяться на короля, богов или драконов. Это проще, чем искать причины в себе и тем более исправлять собственные ошибки. Чего ради? Прилетят защитники и остановят войну, в которой виноваты неразумная принцесса, ее разумный отец и ее обидчивый жених.

Франк не останавливал войны. Гораздо лучше это получалось у Немиса и Таидина. Они умели находить слова, редко прибегали к страшной угрозе, гораздо реже, чем Франк. Он легко лишил защиты дракона собственного спутника… нет. Не легко. Это дорого стоило, но было необходимо.

Показалось необходимым.

От дурной привычки рубить сплеча Франк так и не отучился. Куда проще было бы отпустить вампира – пусть делает что хочет, в любом случае миссия его потеряла, но он не потерял бы жизнь. Правда, это немного дисциплинировало Илема, и Илем вот он, еле живой – но живой, черт возьми, живой.

И дает повод для самооправдания…

Он забрал у коменданда карету, велел ее переделать, чтобы Илему было удобнее в тяжелом пути.

Дракону охотно давали все, что он просил или требовал, нередко категорически отказывались от денег, и он отступал. Пусть человек почувствует свою причастность к великой миссии. Каждый защищает мир по-своему.

Большую часть суток Илем был в полузабытьи, открывал глаза, когда подпирали естественные надобности, и именно в это время Франк заставлял его поесть, проверял раны. Все шло хорошо. Через десять дней он снял швы, позволив Илему на это смотреть (с любопытством, что радовало), а Лири – помогать. Она изо всех сил старалась быть полезной. На козлах сидел нанятый кучер, а то она бы целыми днями правила четверкой лошадей.

Он сменил карету и упряжку – теперь коней было шесть, но Илем лежал в мягкой кровати, сделанной по типу колыбели, его не трясло, лишь покачивало, даже на ухабах; тепло давали одеяла из утиного пуха и хитроумная жаровня, из которой угли ни за что не выпали бы, даже перевернись карета. А Илем все равно мерз. Иногда его начинало трясти, и Лири торопливо готовила горячее вино с пряностями, а Франк его обнимал, чтобы согреть теплом дракона.

Радовало, что Илем снова начал шутить. Огорчало, что он испытывал сильные боли и еще большую слабость. Лири хлопотала, как курица над цыпленком, а Илем с наслаждением над ней издевался, причем вовсе не беззлобно.

И дракон соглашался с вором: не она должна здесь быть. И ненавидел себя за это согласие. Ему должны быть равно дороги все люди.

Они много разговаривали. И обо всем, и ни о чем. И только через пару месяцев Илем, холодно глядя на принцессу, спросил, что она сейчас чувствует.

– Не знаю. Наверное, то же, что чувствовал Диль, когда увидел на виселице своего друга.

Илем усмехнулся.

– Нашла оправдание?

– И не искала. И я зла на него. Это была моя миссия. Он лишил меня смысла жизни, подарив мне эту жизнь. Ты не поймешь.

– Ой как трудно. Где мне, убогому. А тебе не кажется, что стоит уважать его выбор? Хотя бы в память о нем?

Лири заплакала, опять без всхлипов. Из нее вылилось уже столько слез, что на озеро хватило бы. Ну да, просто и грубо: Диль сделал то же самое, что сделал Аур.

– Он же не мог знать, что дверь закроется.

– Дура, – сказал Илем со странной смесью восхищения и отвращения. – Какая же ты дура! Он не дверь закрывать пошел, он тебя встречать собрался. Заставил себя поверить, что там не смерть, а всего лишь другой мир, вот и решил облегчить тебе дальнейшую жизнь.

– А может, и правда… – без надежды пробормотала Лири.

– Почти наверняка правда. Другой мир, в котором много голодных тварей.

Франк положил руку ему на плечо. Опять дрожит.

– Уважай его выбор. Он и ради тебя то же самое сделал бы.

– Я думал, что он оглянется, – с горечью прошептал Илем. – Надеялся, что оглянется. Но ты так быстро их уволок… Да ладно, я не в претензии. Что в нем такое имелось, Франк, что не только эта кукла к нему прикипела, но даже и ты? Даже и я?

Франк не ответил. Нечего было.

Неделя шла за неделей. Обратный путь, конечно, займет не два года. Не надо прятаться, не надо выбирать окольные дороги. Но даже по прямой, даже почти без остановок – все равно почти год. Франк отчаянно боялся, что Илем не выдержит дороги. Ему не становилось хуже, но и не становилось лучше; встать на ноги у него не получалось, голова кружилась, даже когда он сидел. Он не жаловался, он вел себя, как в былые времена, вышучивал и принцессу, и дракона, ронял колкие реплики и расспрашивал, расспрашивал, расспрашивал… Любопытство его не знало границ. И Франк ничего не скрывал, даже наплевал на обычный драконий принцип: отвечать только на правильно сформулированные вопросы. Теперь Илем больше всех знал о драконах. Это ничего. Никаких тайн от тех, кто хочет знать.

А потом, когда оставалось уже немного, Илему стало хуже; вернулись острые боли. Франк заказал специальную корзину – доводилось ему уже работать летучей вьючной лошадью, нашел людей, готовых помочь, и уже через день крепкие парни затягивали ремни и веревки, укрепляя корзину на его спине, потом поднимали туда едва живого Илема, решительную Лири и кучу теплых одеял. Накануне Франк попробовал успокоить принцессу: у меня реакция хорошая, даже если что-то случится, успею поймать. А она попросила его не лететь очень высоко, потому что там может быть холодно, Илема и так знобит… Куда-то исчез ее страх высоты.

То, что заняло бы месяц в карете, заняло несколько дней. Франк не рискнул использовать скоростной полет, когда один взмах крыльев позволял ему преодолеть полсотни лиг. Драконы так делали при необходимости покрыть огромные расстояния за короткое время; но никто не знал, как это может подействовать на людей.

Он спустился на площадь совсем рядом с домом Даера, принял облик человека, успев принять падающую корзину, помог выбраться Лири, взял на руки Илема и, не обращая внимания на зевак, что не разбежались при виде дракона, отправился к знакомому дому.

Даер стоял на крыльце. Ну еще бы, приземление дракона вызывает не только магическое эхо, но и вполне слышимый женский визг.

Когда Илем был устроен в жарко натопленной комнате, Франк заговорил об эликсире. Даер удивился.

– Разве я мало сделал для миссии?

– Потому я к тебе и пришел.

– Я сделал все, что мог…

– Он умирает, – перебил Франк. – Он сделал для миссии больше, чем ты или я. Ты ее подготовил, я довел их до места… Да о чем мы говорим? Он не для миссии сделал так много, для спасения мира!

– Я отдаю ему должное. И что дальше?

Уже понимая, что получил отказ, Франк все же сказал:

– Всего пять лет, Даер.

– Да, но мои пять лет. Моей жизни. Миссия этого парня уже выполнена. Моя еще впереди. Ты знаешь, как много я могу сделать…

– Всего пять лет! – перебил Франк. – Ты уже прожил вдвое больше, чем он, еще проживешь едва ли не столько же. Ну пусть не сто двадцать лет, пусть сто пятнадцать, неужели этого мало?

– А сколько проживешь ты? Я уже отдал пять лет своей жизни. Этого достаточно.

Франк изо всех сил вцепился в подлокотники кресла. В этом большом мрачном зале совсем недавно посматривали друг на друга высокомерный Бирам, хитрый Хантел, великодушный Кай, злой и усталый Илем, напуганная Лири и растерянный Диль. Не верил в свое предназначение. Не мог поверить, что ему суждено не бессмысленно таскаться по дорогам, почти даром развлекая бедняков, а сделать что-то на самом деле большое. Так до конца и не верил.

– Не стоит ссориться с драконом, – едва сдерживаясь, проговорил он.

– Ты мне угрожаешь? – даже не встревожился Даер. – Не к чему придраться, Франк. Я сделал больше, чем любой другой маг на твоей памяти. Ты сам об этом говорил. Ты отлично понимал, что вел их на смерть, и чудо, что умерли не все. Да, парень герой и так далее, ну так давай воздадим ему должное, объявим его героем, позволим дожить в комфорте и неге и будем осознавать, что обычный воришка не стоит пяти лет жизни одного из лучших магов.

Не стоит?

Словно грянул гром. Франк медленно встал и, уже не пытаясь совладать с собой, сухо и невыразительно бросил:

– Я лишаю тебя защиты дракона.

Больше он на Даера не смотрел. С самого начала понимал, что так оно и случится, но пытался надеяться. Все же пытался, и именно потому, что Даер отнесся к миссии не так, как другие маги. Дал эликсир. Снабдил магическими предметами. Здорово помог. И получил благодарность дракона.

Лири, увидев его, испуганно вскочила, но ничего не сказала. Он снова взял на руки Илема – и тот даже глаз не открыл! – и направился к выходу, а там – к гостинице. Весь город уже знал о драконе, так что и номер нашелся, и жаровни, и ванна с горячей водой, и купец, уступивший этот номер, страшно гордый возможностью хоть как-то помочь Защитнику. Кто-то, кажется, хозяин, осмелился спросить, почему дракон предпочел его скромные комнаты роскошному дому Даера, и Франк обронил фразу, решивную судьбу мага раз и навсегда. Через час весь город будет знать, что Даер лишен защиты драконов.

Мог и промолчать.

Мог.

Но поддался ярости и не промолчал.

После ванны и горячего вина Илем чуть-чуть порозовел, расслабился.

– Облом? Странно, что ты ждал другого. Не думал, что драконы бывают наивными. И если честно, ты был неправ.

– Неправ, – согласилась Лири. – Но я бы то же самое сделала. Чтобы быть действительно великим, надо уметь подниматься над собственными…

– Дура, – привычно перебил Илем. – И теперь это проклятие…

– Это не проклятие, – остановил его Франк. Ярость ушла. – Это всего лишь слова, которые означают только одно: драконы не придут на помощь, если он будет в ней нуждаться. Как и миллионам других людей.

Илем очень удивился:

– То есть это ничего не означает?

– Ничего. Только слова. Остальное люди сделают сами. Я даже не знаю, откуда это повелось, когда началось, и знать не хочу.

Илем долго молчал, склонив на бок кудрявую голову. Франк прислушался к себе. Нет. Никаких угрызений совести. И это неправильно. Не за что было лишать его защиты. Куда меньше поводов, чем в случае с Бирамом.

– И что, остальные тоже?

– Мы обычно поддерживаем друг друга.

– Это все эмоции, – сообщила Лири. – Просто эмоции. И по-моему, ты давно ничего подобного не чувствовал. Тебя Диль разбудил.

Франк кивнул. Он никогда не спорил с очевидным. Даже если это вызывало горькие слезы принцесс.

– Сколько мне осталось? – спокойно спросил Илем. С болью в голосе Франк ответил:

– Не знаю. Может быть, дни, может быть, недели. Может быть, месяцы. Но тебе не будет больно.

– На наркотиках будешь держать? Ну и правильно. Лишь бы в тепле.

До дома у моря он не доживет, подумал Франк с горечью. Даже если лететь, это все равно займет дней десять. А ему бы там понравилось. Ничего. И здесь можно найти отличный теплый дом, нанять прислугу, которая за счастье сочтет пять раз в день таскать горячую воду для ванн.

– Брось, – непривычно мягко произнес Илем. – Ты, может, и надеялся, но я-то – нет. Не хотел тебя разочаровывать, но Даер не произвел на меня впечатления благородного человека. Да, он снабдил тебя всякими полезными штуками, дал эликсир, кстати, не факт, что свой собственный, – ну так не для тебя старался, не ради судеб мира, а только о себе думал, репутацию укреплял. И это меня с ним здорово роднит. Я его понимаю. Франк, я уже привык к тому, что умру. Причем скоро. Так что если ты дашь мне чуть больше наркотика, я буду только рад. Я устал. Ворам не свойственно спасать мир… Это утомляет.

– Вором был Хантел, – неожиданно для себя сказал Франк. – Ты же не думаешь, что у Диля была душа бродяги? То, что вы делаете, и то, чем являетесь, не всегда совпадает. Цельными были только Кай и Ори – действительно рыцарь и действительно воин.

– Бирам – торговец, – согласилась Лири. – А Илем – ученый. Правильно? И не смейся. Откуда бы у простого вора такая тяга к знаниям? Франк, когда собирают участников миссии, собирают души… ой… глупо получается, но ты ж суть понял, да? А души принцессы не бывает. Верно?

– Но у принцессы бывает душа бродяги, – кивнул Франк. – А у бродяги…

–Душа дракона, – закончил за него Илем, – как говорят эльфы.

 

* * *

Как ни странно, Илему стало лучше. Прекратились спазмы, скручивавшие его в дороге, стало меньше тошнить. Он полулежал в подушках, укрытый парой теплых одеял, как ни в чем не бывало болтал с Франком, задирал Лири…

Но он умирал. Франк видел, как уходит из него жизнь, и снова клял себя за задержку. Только заметив его в пещере, надо было доставать эликсир, и только потом уже можно было вступать в разговоры.

Но он этого не сделал.

Он не смог защитить даже того, кто выжил.

Честно говоря, он не надеялся, но подозревал, что Даер, осознав случившееся, принесет эликсир, но характер у мага оказался тверже, чем думал дракон. Ну и пусть. Даже если бы Даер притащил ведро эликсира, Франк не вернул бы ему защиту. Сказанное драконом нерушимо.

Через десять или одиннадцать дней хозяин гостиницы, мелко кланяясь, сообщил, что к господину дракону посетитель. Франк удивился. Обычно их не беспокоили и скорее к королю бы лезли с просьбами и петициями, но чтобы обратиться к дракону, требовалосьизрядное мужество. Слова дракона становились законом для людей, лишение защиты оборачивалось проклятием – это что ж должно совершить, чтобы рассердить даже защитника? Считалось, что драконы знают сами, когда им следует вмешиваться, и, как правило, так оно и было. И если уж кто-то рискнул, стоит его принять.

Это был Сандурен.

Самоубийца? Сейчас Франка не сдерживало ничто, и огонь… Нет, так можно спалить и гостиницу.

– Надо полагать, Даер не помог, – проговорил он спокойно. – Жаль. Я надеялся, что он выше личных амбиций. – Он протянул руку. – Возьми.

Франк потрясенно смотрел на маленький флакончик темного стекла. Зачем? То есть почему? почему именно тот, кто пытался помешать…

– Ты можешь лишить меня защиты или просто убить, – продолжил Сандурен. – И ты этого не сделаешь. Лишение защиты меня не испугает, и ты знаешь почему. Убивать не будешь, потому что это противно твоей сути. Но если ты решишься, я пойму. Миссия окончена. Моя – провалом. Твоя – очередной горькой победой. Мы оба хотим сделать мир лучше, но выбрали разные пути. Тебе предстоит еще немало миссий, для меня эта была первой и единственной. Возьми эликсир. Этот молодой человек заслуживает жизни больше, чем кто-либо еще в этом мире.

– Это твои пять лет.

– Ну и что? Мне почти шестьдесят, я здоров и крепок, ну проживу чуток меньше, чем планировал. Это несущественно. А у него впереди еще так много. Я не испытываю ни ненависти, ни даже неприязни ни к тебе, ни тем более к ним. Они сделали свой выбор и победили. Я сделал свой и проиграл.

– И вы снова наловили тварей, и снова будете кормить их людьми…

– Ты в ярости, Защитник. И ты прав. У нас свой путь, у тебя свой. Но пусть Илем Ветер живет… в том мире, который спас.

Франк не думал. Это никогда не было его сильной стороной. Пусть Саф думает.

Он взял флакончик.

– Лучше всего добавить в теплое молоко, – посоветовал Сандурен. – Быстрее подействует. И, как мне кажется, эффективнее. Илем уже умер, когда ты дал ему эликсир? Ну ничего, это его спасет. Боюсь, до конца не исцелит, но он проживет долгую и успешную жизнь. Прими мое искреннее уважение, Защитник.

Он поклонился с истинным почтением и направился к двери. Франк секунду смотрел ему вслед, а потом выглянул за дверь, но только затем, чтобы потребовать теплого молока. Пусть думает Саф. Я должен защитить. Любой ценой.

 

* * *

Лири ушла не прощаясь. Франк не был задет, и Илем тоже. Девочка решила для себя, что хочет делать, но никому не сказала. Следовало, пожалуй, ее обогнать и разъяснить паре королей, как надо себя вести, но слухи об успехе миссии уже пошли, и с ними теснейшим образом связано было имя Лирии Кандийской. К тому же успеется. Дракон всегда обгонит человека, а до Канди неблизкий путь. Франк не стал сворачивать с дороги, и спустя всего две недели они прибыли в дом у моря.

Илем не только никогда не видел моря, он и не надеялся его увидеть, а здесь еще и было круглогодичное блаженное тепло и тот комфорт, который только мог позволить себе дракон. То есть все мыслимое и немыслимое. На пятый день он удивленно произнес:

– А мне не холодно…

Эликсир поставил его на ноги не быстро. Пока он еще передвигался с тростью, но опирался на нее все меньше и меньше, мускулы снова наливались силой, глаза блестели, но румянец на щеки не вернулся и вряд ли вернется. Врачи говорили, что у него изношенное сердце. Смерть не проходит бесследно. Дом у моря будет ему хорошим отдыхом. Здесь он наберется сил… А увидит библиотеку, и год проживет, и два. И пусть. Сколько угодно. Хоть всю жизнь.

Франк пробыл с ним недолго. Объяснять ничего не пришлось, Илем и сам понял. Вышел проводить, а скорее, как показалось Франку, посмотреть на чудо изменения. Уже дракон, Франк кивнул ему, вызвав улыбку на бледном лице, и взлетел.

Скоростной полет позволял драконам экономить время, и за несколько дней Франк успел побывать и в лагере орков, и за Сиккильскими горами, и в Канди; поговорил с отцом Ори и братом Кая, нынешним Ра. Он обогнал принцессу и встретился с ее семьей и неудавшимся женихом. Король Райгун выглядел озадаченным, и Франк весьма прозрачно намекнул, что тому следовало бы сделать, чтобы остаться в памяти потомков как Райгун Справедливый, а не Райгун Проклятый.

Ванреллу он пропустил. Братья и сестры Диля не вспоминали о нем давным-давно.

Никто о нем не вспоминал.

Никогда его не забудет принцесса Лири.

Илем.

Дракон по имени Франк.

 

* * *

Он долго рассказывал о миссии, стараясь не пропустить ничего существенного и не отвлекаться на детали. Позволил почувствовать себя. Как можно подробнее вспомнил встречу с Сандуреном… все три встречи.

Драконы никогда не перебивали друг друга, и тем более не перебивали Франка. К нему относились очень бережно, потому что он избавил их от необходимости убивать.

Закончив с фактами, Франк оценил, так сказать, моральную сторону: снова не сохранил людей, позволил умереть собственным спутникам, пальцем не шевельнув, чтобы их спасти, снова убивал – и убивал много, поддался эмоциям и лишил защиты мага, так хорошо помогавшего в организации миссии.

Драконы не удивились. Каждый из них был себе самым строгим судьей, но они никогда не судили друг друга.

Кивнули, принимая отчет.

Двенадцать. На вид обычные люди, хотя знающие умели выделить их из толпы, даже не по амальгамному блеску глаз. Франк не понимал – как. Наверное, просто чувствовали.

Виллим заметил:

– Ты снова спас мир.

– Не я.

– Без тебя они вряд ли дошли. И мы запомним каждого.

– Но люди забудут, – горько произнес Франк. – Снова забудут об этих жертвах.

– Но мир продержится еще сто или двести лет, – возразил Креш. – И ты узнал так много.

– Я не узнавал. Мне сообщили.

– Главное, что у нас есть информация, – пожал плечами Рамин. – Мы узнали…

Он замолчал. Конечно, он никогда не решит, что Белый орден прав. И ни один дракон. Но вот задумаются все, как задумывался Франк. Это так соблазнительно… в первые несколько минут. Очищение мира путем хирургической операции. Врач иссекает зараженные ткани, и рана заживает. Врач отрезает раздробленную ногу, и человек выздоравливает.

А драконы снова будут ждать, когда скопится слишком много зла и откроется брешь, и будут стараться продлить время мира. После миссии действительно происходит какое-то очищение, тираны становятся мягче, люди добрее, художники создают лучшие произведения искусства, ученые совершают грандиозные открытия. Так продолжается пятьдесят, сто, двести лет – и низменные силы берут верх над человеком.

Встал Виллим, и за ним поднялись остальные.

– Идем, – улыбнулся он. – У нас тоже есть новости.

Франк вопросительно глянул на Сафа, встретил мягкую улыбку и послушно пошел за Виллимом в соседную комнату. Какой-то человек стоял у окна, любуясь видом. Было чем любоваться, Франк и сам любил это место. Крепость драконов, которая на самом деле не была ни крепостью, ни дворцом, высилась на отвесной скале у самого моря. И море здесь было не такое ласковое и теплое, как в доме Франка. Драконье море.

Присутствие человека его не удивило. Люди бывали здесь не так уж и редко: и драконы имели друзей и союзников, и люди прибывали сюда с просьбами о помощи или даже просто интереса ради, а человек, способный для удовлетворения своего любопытства преодолеть тысячи лиг опасный морских путей, заслуживает внимания.

– Познакомься, – сказал Виллим, – это Франк. Именно он даст тебе имя.

Несколько секунд Франк окаменело смотрел в серо-зеленые глаза с едва заметным бронзовым отливом, потом пожал протяную руку и ровным голосом проговорил:

– Ты первый за две тысячи лет.

– Да, – смущенно улыбнулся он. – Я уже начинаю привыкать, но все равно неуютно жить без имени. Говорят, у вас традиция, что имя дает самый молодой.

– У нас, – поправил Саф, – и следующему дракону имя дашь уже ты. Ну что, Франк? Как назовешь брата?

– Диль, – после короткой паузы предложил Франк. – Пойдет?

 

* * *

Франк не знал, что ему нужно чувствовать. Поэтому чувствовал все подряд от безумной радости до острой горечи. Это был Диль – все тот же мягкий молчаливый и немного застенчивый.

И не Диль.

В нем не было груза старой вины, он уже не казался сломанной веткой, живущей по инерции, просто потому что так решили боги. Он умел смеяться и шутить, умел радоваться рассвету и старался учиться. Учиться быть драконом.

Через долгие три недели Франк все же постучался к Сафу, как приходил всегда, если… если возникала потребность к кому-то прийти. Старейший никогда советов не давал, готовых рецептов не имел, но Франк подозревал, что не только он бегает к нему за разговорами.

Саф предложил посидеть на террасе. Прямо на полу между двух кресел стояли два стакана и большая бутыль почти черного веллийского вина.

– Ты долго не приходил. Как всегда, пытаешься разобраться сам.

– Привычка, – буркнул Франк. – Мы все такие?

– Все.

– И все знали?

– Кроме тебя.

– Трудно было сказать?

– Совсем нет.

– Меня звали Франком, когда я был человеком?

– Ты всегда был драконом. И всегда останешься человеком. А насчет имени спроси Виллима. Я, признаться, не помню. Это так важно?

Нет, подумал Франк. Это неважно. И именно поэтому ему не говорили, откуда же берутся драконы. Чтобы он не начал интересоваться тем, откуда он родом, каким был, что делал. Прошлое не имеет значения, когда перед тобой долгое будущее. Дракон начинает с чистого листа.

– Разве ты хочешь, чтобы Диль снова нес груз своей вины? – спросил Саф.

– У нас у всех вина?

– Не знаю. Думаю, да, и именно ты заставил меня так думать. Ты обнаружил эту закономерность.

– Будто его новый груз легче, – вздохнул Франк.

– Тяжелее. Но и он уже другой. Он уже осознал себя драконом. Он сильнее, чем был человек. Всегда становится легче, когда душа дракона обретает плоть.

– Нам – легче? – спросил Франк, и собственный тон ему не понравился. Вопрос тоже. Дурацкий, откровенно говоря, был вопрос. И ответ Саф должен бы дать соответствующий. Но старейший всегда был серьезен.

–Считается, что каждому дается ровно столько, сколько он в силах вынести. Думаю, это не так, иначе люди не ломались бы. Я не знаю, Франк. Спроси себя, выдержит ли он.

Франк не стал откусывать себе язык, хотя захотелось.

– И что, были случаи, что не выдерживали?

– Были. То есть был. Один из нас ушел. И мы не знаем, что стало дальше.

Франк выпил свой стакан залпом и язвительно возгласил:

– Для нас единственный способ умереть – захотеть перестать быть драконом!

– Боюсь, что да.

– И я дозрел до этого знания.

Глупости говорю. Сплошные глупости. Да, дозрел. Время пришло. То, что он не раз говорил людям, коснулось его самого.

– Я знаю, что сейчас у тебя сердце рвется на части. Ты не хочешь ему такой судьбы. И понимаешь, что случилось лучшее, что могло случиться.

Франк долго молчал. Два стакана молчал, остро жалея о том, что спиртное на драконов почти не действует. Саф терпеливо ждал. Станешь терпеливым за столько лет… Хотя тысячей больше, тысячей меньше…

Он сам услышал дурацкий надрыв в своем голосе.

– Ну какой из него дракон… он мягкий, добрый и слабый.

– Тебе было бы легче, если бы он умер?

– К этому я уже привык… Саф, ты единственный знаешь нас всех так близко и так долго, как только можно. Разве я был хоть в чем-то на него похож?

– Разумеется. Желанием защитить. Подожди. Не части, все равно напиться тебе не удастся. Пойми, человек не меняется, получив облик дракона. Поверь. Теряя прошлое, дракон приобретает не только будущее, но и возможности. Наверное, прежде ты дрался – не за себя, за других, возможно, воевал за дело, которое считал правым… и оно было правым, мы редко ошибаемся в выборе цели. А он никогда не держал в руках оружия. Ты мог защитить. Он – нет. Тебе было неизменно тошно от того, что ты не можешь спасти всех, ему – от собственного неумения и неспособности. Неважно, какими мы были.

– Слова, – перебил Франк. – То есть наверное неважно. Я вообще не понимаю, что говорю и чего хочу. Просто Диль… я не знаю, почему он был мне так дорог. Он же никакой…

– Никакой? Он мягкий, добрый и слабый. Поэтому он неизменно будет на стороне мягких, добрых и слабых. Я не знаю, что потерял ты, спроси у Виллима, если все еще интересуешься, а он потерял только свою слабость. Он дракон, Франк. Раньше он только хотел защитить, теперь может. И это ему нравится. Он не поведет миссию, потому что не воин. Но он будет увещевать тиранов – и у него будет получаться. Иногда. Он будет примирять врагов – и это у него тоже может получиться. Ты знаешь, что мы не боги. Но боги дали нам великие возможности, боги вложили в души людей веру в нашу правоту…

– И непогрешимость, – подхватил Франк, – например, когда мы ни за что ни про что лишаем невинных своей защиты. Я знаю, что это всего лишь слова, но для людей слово дракона едва не сильнее воли богов. Нам, что, дано еще и учить людей, как должно поступать? Разве я мог…

– Но ты сделал, – перебил терпеливый Саф. – И да, ты был неправ. Твое желание спасти перевесило здравый смысл, ты рассвирепел и не сдержался. Итог: твой друг жив, а магу придется несладко. Ну и что? Запрется в башне и будет заниматься изысканиями. Можешь мне поверить, его старания не пропадут втуне, другие маги непременно будут его периодически навещать, щательно скрывая визиты. Тот же Сандурен. Кстати, об этом ты поговорить не хочешь?

– Не хочу, – мрачно отказался Франк. – О чем тут разговаривать? Что я его не убил? Я дракон, а не палач. И теперь мы знаем о Белом ордене столько, что… Или и знали?

– Нет, это для меня новость. Что гнетет тебя? То, что ты знаешь теперь о прошлом великих людей? И что? Что меняется, Франк?

– Они не помнят своего прошлого. Как мы.

– Понятия не имею. Может, им как раз рассказывают, откуда они пришли, и они всей своей жизнью стараются искупить свою вину. А Диль справится. Он уже справляется.

– Он спрашивал меня, что ему делать. Он тянется ко мне, Саф.

– И ты тянулся к Виллиму. Это естественно.

– Остаточная память?

Саф расхохотался.

– Ничего подобного! Ты тянулся к Виллиму и когда еще не обрел облик. Откуда берется дружба? Не знаешь? И я тоже. Ты просто нравишься Дилю. А он тебе. Он привыкает быть драконом. А ты ему поможешь.

Что случается с нами, когда мы проходим врата? Куда мы попадаем? И что дает нам силу дракона? Почему это случается так редко?

Глупости. Никто не скажет, что там, за дверью.

Никто не знает, почему мы выходим оттуда драконами.

Редко. Потому что, к счастью, врата открываются редко, потому что не каждый человек с душой дракона доходит до конца, потому что не каждому приходит в голову попытаться пройти врата до принцессы, чтобы встретить ее там.

Столько вопросов, которые нет смысла задавать.

– Ты полагаешь, что Диль справится с этой ношей?

– Уверен. Ты же справляешься. А тебе приходится хуже всех.

– Потому что я убиваю.

– Потому что ты убиваешь.

К черту. И правда, напиться не получится. Раньше лопнешь. Драконы не имеют даже иллюзии забытья. Драконы помнят все и всегда. Компенсация за забытое прошлое.

Франк отлично помнил, как пытался разузнать хоть что-то о себе, как пожимал плечами Виллим, как сочувственно улыбались остальные. И естественно, что с годами это желание сошло на нет. В самом деле, какая разница, что за вину ты нес первые тридцать пять или сорок лет жизни, если сейчас на тебе совсем другой груз.

Ра Кайен.

Ори-тал.

Хантел.

Бирам.

Даер.

Но не Илем Ветер, вор с душой ученого. Пройдет несколько лет, и он станет ученым с умениями вора. Может, напишет историю драконов. Или совершит величайшее открытие, которое начнет эпоху возрождения.

Никто не живет напрасно.

– Да, Франк.

Оказывается, он произнес это вслух. Эмоциональный дракон.

О потерянные боги… вы вернули мне потерянные эмоции?

Диль?

Илем?

Саф улыбался.

 

* * *

Диль снова любовался морем. Ветер трепал его рубашку, но холода он не ощущал. Драконы мало чувствительны к окружающей среде и голышом зимой не ходят, только чтобы не пугать людей.

Он изменился. Наверное, он мог быть таким и прежде, если б не дурацкое ванрельское воспитание, если б не груз несуществующей вины.

Ну да… несуществующей. Этого со стороны не решить. Кто знает, что было на душе самого Франка…

Освободившись от прошлого, душа дракона обретает облик?

Диль стал свободным. Свобода придает сил. В том числе и силы тащить эту ношу – быть драконом.

– Ты знал меня раньше? – негромко спросил он.

– Нет.

Драконы умеют врать куда более убедительно, чем люди. И не верить в убедительную ложь – тоже. Диль не настаивал.

– А я все пытаюсь вспомнить. Это пройдет, да? Уже проходит. Сначала были какие-то отзвуки… Смутные картинки. Много людей, им весело, радостно, и мне радостно от этого. Дороги. Костры. А сейчас картинки стерлись, я просто помню, что они были. Так странно… Странно узнавать мир заново.

– И как?

– Мне нравится, – засмеялся он. – Мне нравится мир, хотя он так несовершенен… мне нравятся люди. А в прошлом году Саф брал меня с собой за Сиккильские горы. Ты встречался с эльфами? Какие они… Мудрые?

– Такие же дураки, как люди, – хмыкнул Франк, – но я тоже люблю эльфов. Погоди, ты еще с орками близко не знаком. Они вообще как дети. Словно и не взрослеют никогда. Бесконечно чисты душой, и может, именно это позволяет им быть лучшими воинами в мире.

– Их не отягощает пролитая ими кровь?

– То-то и оно. Не отягощает. Кто знает, может, потому они зря кровь и не проливают. Диль, выходит, что ты счастлив?

Он покачал головой.

– Не знаю. Мне еще так многому нужно научиться. Я всех спрашивал, что должен делать, и все сказали одно и то же: сам поймешь. Я спросил: а если мне захочется простоидти по дороге и стараться примирить поссорившихся крестьян или вступаться за обиженных детей?

– И тебе сказали – иди. Ты свободен в выборе пути, Диль. Мирить крестьян – ничем не хуже, чем мирить королей.

– А я пару лет назад помирил двух королей, – улыбнулся он. – До сих пор не верится. Может, до войны бы у них и не дошло, но мне нравится думать, что я предотвратил войну.

– Мирить крестьян труднее. Короли понимают, что видят дракона, а крестьяне – нет. Крестьяне могут дракону и морду набить в пылу ссоры.

– Это вряд ли! Я, оказывается, такой верткий, – снова засмеялся Диль.

А лет десять назад ты остановил войну, которую мы благополучно прошляпили и готовились уже к долгим переговорам, чтоб хотя бы свести потери к минимуму. А ты просто приземлился на поле боя между готовыми к битве армиями, минутку покрасовался с распростертыми крыльями, а потом принял облик человека. И солдаты побросали оружие, а ты ужасно смутился и очень расстроился, когда подумал, что сделали они это от страха перед драконьим огнем. Когда понял, что страх движет людьми куда чаще, чем доброта. Ничего. Мы все это проходили. И все это делали. И когда тебе будет хотя бы лет сто, ты станешь осторожнее и мудрее. Драконы тоже совершают ошибки, порой непоправимые. Быть драконом ничуть не легче, чем быть человеком.

– Пятнадцать лет, – задумчиво проговорил Диль. – Уже пятнадцать. День был солнечный и очень ясный. Я не понимал, кто я и где я. Посмотрел на себя – чешуя, лапы, крылья… Даже не испугался. Потоптался на месте, сделал несколько шагов – чуть не упал, крыльями взмахнул для равновесия – и взлетел. Опять не испугался, но быстренько вернулся на траву. Она была такая мягкая, я это даже сквозь броню чувствовал. А потом смотрю – летит. Я снова не испугался, понял, что я такой же. Он подошел ближе – и стал человеком. Я подумал – и тоже стал.

То же самое. Совершенно то же самое. Солнечный день – там всегда солнце. Мы всегда появляемся в одном и том же месте. Густая и очень мягкая трава. Первые неуверенные шаги и первый краткий полет. Саф.

– Я рад, что ты мой друг, – очень серьезно сказал Диль. – Не смейся. Я знаю, что все мы братья, все дороги мне, но с тобой как-то иначе. С тобой я могу говорить обо всем. Нет ограничений. Это глупо?

– Наверное, – потянулся Франк, – и мы – два глупца. Ты ж не считаешь, что драконы лишены права на дружбу?

– У тебя есть друзья среди людей?

– Есть. Один. И раньше тоже были. Они умирают, Диль, и с каждым из нас случается… стараться не заводить друзей, избегать долгих связей, избегать любви.

– Это неправильно?

– Неправильно, – убежденно сказал Франк. И пусть больно смотреть, как меняются твои друзья и еще больнее понимать, что осталось им не так долго, а у тебя впереди вечность…

Он нечасто навещал Илема. Доктора Илема Реллу. Фамилию они придумывали вместе: наугад выбрали несколько букв и хохотали, собирая их в слово: Арелл им показалось претенциозно, Ларел – очень уж женски, Еллар – глупо, вот и оставили забавное Релла. Забавное, но похожее на Ванрел. Конечно, об этом они не говорили. За эти пятнадцать лет они ни разу не говорили о Диле. Ни разу не говорили о миссии. Илем даже судьбой Лири не интересовался… впрочем, зачем ему, он читал газеты и хроники, слушал рассказы приезжих и наверняка знал, что королева Лирия Кандийская весьма умело правит своим вспыльчивым мужем Райгуном и весьма неплохо воспитывает их четверых детей. И что в народе ее любят, потому что справедлива и добра, однако все равно считают причиной войны.

Однажды он едва не потерял Илема, причем узнал об этом случайно, от тетушки, которая следила за порядком в его холостяцком жилище; стало хозяину однажды плохо, так плохо, что лекари опустили руки, хозяин уж и не вставал, когда вдруг появился еще один, старый уже, и лекарство дал. Крохотный такой флакончик. Буквально несколько синих капель. И доктор Илем смог вернуться к своим студентам – уж как они его любят, сказать нельзя, хоть и суров он, и язвителен. «Сандурен?» – спросил тогда Франк. «Сандурен», – кивнул Илем. Маг отдал еще пять лет. Зачем? Он не мог рассчитывать задобрить дракона – незачем. Драконы не мстят.

Очень хотелось сказать ему о Диле. И не поворачивался язык. Илем лучше любого другого человека понимал, что быть драконом не так просто.

Лири он тоже нанес пару визитов, в основном чтоб не дать Райгуну забыться. Лири изменилась куда больше, чем Илем, у того разве что морщины появились да румянец исчез напрочь, а королева Лирия располнела, похорошела, считалась красивой и мудрой, к ней шли за судом и беспрекословно подчинялись. С Франком она говорила неохотно, отводила глаза, и он не стал навязываться. Она выбрала свой путь, и пусть им и следует.

Ори и Кая постепенно забывали. Особенно Ори. У орков не было письменности, а в устных преданиях он как-то не задержался. Ра Кайен же стал персонажем хроник. Одним из героев, о которых все знают, но никогда не думают. А вот формула Бирама Крадена произвела переворот в науке – такая вот ирония судьбы. Хантела Феретиса словно и не существовало никогда.

Как и Дильмара Ванрела.

Дракон по имени Диль любовался холодным северным морем, крутя на пальце кольцо Кая, и на лице его была такая знакомая немного застенчивая улыбка.

– Мне нравится быть драконом, – смущенно признался он. – Нравится иметь возможность сделать хоть что-то хорошее.

Иметь возможность, да. Защищая человека, защищаешь целый мир.

Даже если для этого нужно шагнуть в бездну.

 

* * *

– У тебя снова вопросы, Франк?

– Я надоел?

– Что за глупости? Спрашивай.

– Сколько тебе лет?

– С точностью до тысячелетия устроит? – пошутил Саф. – Я понимаю, что ты хочешь узнать. Я не старейший. Я первый. И меня никто не встречал.

– Значит, с тебя все и началось.

– Тогда меня звали Сареф.

Людская молва – удивительная вещь. Сарефское зло – эффектно звучит. Мне даже пришлось сменить собственное имя, чтобы не видеть недоумения во взглядах. Нет, Франк, я не был причиной появления этой бреши. Просто ее связали со мной.

И да, я помню себя человеком. Только я, и потому что я был первым. Мы были первыми. Первая семерка… Мы были знаменитостями… каждый у себя. Тиледом владел дух бродяжничества, хотя он считал, будто ищет истину – и находил. Далет в качестве развлечения таскал мелочи из лавок и страшно гордился тем, что его ни разу не поймали, а все остальное время разрабатывал модель справедливого общества и старался претворить ее в жизнь. Кааррел не вылезал из лаборатории, все надеялся осчастливить человечество эликсиром жизни. Партам еще в юности надел белый плащ рыцаря-хранителя… не буду ударяться в очень уж глубокие экскурсы в древность, но был в ту пору один артефакт, считалось, что его потеряли боги, силы он был неимоверной, потому и решено было хранить его подальше от людей и честно ждать, пока растеряхи вспомнят об утрате. Сиарат прославился тем, что организовал торговцев в гидьдию и требовал от них неукоснительного соблюдения правил, и как ни странно, это оказалось выгоднее. Я всю жизнь не выпускал из рук меча, стараясь служить праведному делу. А Денайя… Принцесса Денайя была совестью мира, если так можно сказать.

Нам было лет по тридцать пять, когда впервые открылась брешь. Сначала ползли слухи, потом пришли вести о панике, о монстрах, выходящих из пещеры и рвущих людей на части.

Нам всем захотелось сделать нечто реальное, нужное не отдельным людям, но всему человечеству. И мы отправились к Серым горам. Уроженцы семи разных городов.

Это была эра магии, Франк. И мы были магами… разными. Я – самым слабым, Денайя – величайшей из великих. И очень редко использовала свой дар.

До предгорий мы добрались легко и встретились только там. Потоков беженцев мы уже не застали, долину заполонили твари бездны, и мы дрались, дрались и дрались… Денайя определила направление, и мы ломились вперед, теряя одного за другим. Мы не останавливались, чтобы похоронить погибших. Не сомневались, что погибнем тоже. Мы не знали, что будем делать, когда доберемся до места, надеялись только на Денайю, и берегли в основном Денайю. Наверное, мы все были в нее немножко влюблены. Не помню.

Я уцелел потому же, почему уцелел когда-то ты. Я был лучшим мечником империи. И хотя я очертя голову кидался в каждую схватку, боги хранили меня.

Не стану говорить, что я чувствовал, глядя в бездну. Не знаю, что чувствовала Денайя. Мы взялись за руки и шагнули вперед.

А потом на солнечном лугу первый дракон поднял голову и расправил крылья.

Я помнил все.

Я помню голос Денайи, звучавший отовсюду. Будто сама природа, трава, солнце, воздух говорили со мной.

С тех пор мало что изменилось. Мир то приходит в состояние упадка, то достигает невиданного расцвета. Вечно одно: порой открывается дверь в никуда, и рассеянная по миру магия Денайи заставляет одного пророка видеть тех, кому суждено спасти мир, заставляет мага находить избранных и заставляет дракона показывать им путь. Я не знаю, почему она придумала такие правила. Она была, да простят меня боги, помешана на равновесии, и, наверное, ей казалось, что свобода действий может его нарушить. И сначала никто не препятствовал миссии. Мы шли определенным маршрутом и начинали терять товарищей уже в долине.

Остальное ты знаешь.

Лучше бы и не знал, подумал Франк. И Илему точно рассказывать не стану. И уж тем более Дилю.

Какая разница, что было шесть тысяч лет назад, если свершенного принцессой, наделенной магическим даром, никто не изменит. И через сотню лет снова откроется брешь. И снова дракон по имени Франк возьмет в руки меч.

И будет защищать, убивая. Потому что вряд ли удастся справиться с Белым орденом. Как? Выследить всех – и?

Если уж убивать, то в бою.

И помнить, помнить каждого. Шесть миссий – сорок два имени. Сорок два лица. Погибшие и выжившие.

Ра Кайен.

Ори-тал.

Хантел Феретис.

Бирам Краден.

Илем Ветер.

Лирия Кандийская.

Дильмар Ванрел.

Человек с душой дракона.

Дракон истинный.

Защитник.

Комментарии читателей: