Дорогу весне!
Колобок никогда не вернётся. Забудь о нём.
Поскреби по сусекам. А плачется – так поплачь.
Ты же помнишь: всегда любила играть с огнём,
А нырнувший в котёл Иванушка был горяч.
Но подтаяло многое с тех расчудесных пор -
Так до боли явственен тучный приход весны.
И восходит безвинное чучело на костёр,
Без малейшей устали мечут икру блины.
Забродили соки. И птицы всё щёлк да щёлк.
Распоследней Снегурочке ясно одно теперь:
Человек человеку, пожалуй, не только волк,
Но и заяц с лисой и медведем. И прочий зверь.
Примирение с собой
То ли Гамлет умер. То ли кто-то другой.
А дальше – молчанье, которое бьёт насквозь.
И сердце – товарищ, попутчик и главный свидетель мой,
Вдруг встало. И аплодисментами взорвалось.
А потом мы вышли, везде номерок ища,
Заглянули в кофейню на очень недолгий срок…
И мне как-то пусто было внутри плаща,
И холод бродил во мне и стучал в висок.
Я тогда, наконец, решилась задать вопрос,
Положа на сердце неловкую кисть руки:
«Помнишь, у классика Гоголя шастал отдельный нос,
Тоже его обладателю вопреки?»
А сердце, мешая ложкою крепкий душистый чай,
Откусив чизкейка довольно большой кусок,
Отвечает: «Глупое твоё тело, ну-ка, живи давай!»
И добавляет сахару. И отхлёбывает глоток.
Дожить до понедельника
Завтра я, наконец, перестану сидеть ночами,
Буду делать гимнастику, ужинать ровно в шесть…
Понедельники пригорюнились и замолчали.
И убили гонца за такую плохую весть.
Понедельники с воем бросились мне на шею,
Вырывая из рук капусту и лук-порей,
Говорили: вернись-опомнись-да как я смею!
И в контрастный душ не пустили толпою всей.
А потом разбрелись по углам и во сне урчали,
Как питомцы, которых гладят и берегут.
И стояла луна, где-то в самом своём начале,
И кусочек хлеба с заплаткою сырною тут как тут,
Да к пейзажу примешано кем-то немного снега,
Вот и тянешь себе потихонечку, как привык,
Потому что назавтра нам всем останется только бегать
И давиться невкусным, уча неродной язык.
Лицеисты
В том пруду, где пытался топиться Вилли,
Не растёт теперь ни единой лилии.
И Антон Антонович, внук Антона,
Сладко спит вне времени и закона.
За семью снегами бесценный друг,
И на сотню вьюг никого вокруг.
Так случилось, как будто задумал кто-то,
Переспелой морошкой полны болота.
Прижимает неба луны пятак.
И Французу не больно. Не больно так.
История создания яичницы
Этот слон был когда-то обычной мухой.
Этот сон был вещим - от сих до сих.
А потом будильник как рявкнет в ухо!
И сорвало тёплое с нас двоих.
Тот мирок был личной уютной вещью.
Сохранить его - масса на то причин:
Там прекрасные линии лучших женщин,
Там всклокочены ноги родных мужчин.
Там одно и то же, бывает, снится
Тем, кто лёг по правде на левый бок.
Под крылом какой-то домашней птицы
Очень сладко спится без задних ног.
Но, шипя на масле, разлитом тонко,
Оба глаза утра зовут : подъём!
И за кофе бежит молоко вдогонку.
И опять опоздали. Опять вдвоём.
А и Б
Из всех Америк - книга о тебе
Единственная толком не открыта.
Колумбили. Сидели на трубе,
Как две начальных буквы алфавита.
Не камень сердце, сердце тянет ввысь
И знает очень много, даже слишком.
Мы потому сюда и забрались,
Поближе к небу, кошкам и мальчишкам,
Чтоб пенье птиц и воздух по утрам
И - энное по счёту чудо света -
Мы медленно учились, по складам,
Ища себя в названиях предметов,
Мы принимали правила игры,
А жизнь текла,а жизнь вовсю бурлила:
И первомайский Шура нёс шары,
Покончив с рамой, мама Лушу мыла.
И пусть упасть опасность велика.
А пропадать - так с музыкой, пожалуй.
Но мы с тобой. Мы держимся пока.
И, кажется, неплохо для начала.
Пускай течёт, пускай себе бурлит,
На всех с лихвою хватит заморочек.
А мы сидим - взаимный алфавит.
И между нами И. Без всяких точек.
Зеркальный карп
Свет мой рыба, скажи. Но она - ни слова:
Тип "румянее всех и белей" навсегда исчез.
Из горящей избы выходя, черноока и черноброва
Остановит любого коня - хоть в пальто, хоть без.
Ты гадаешь сидишь на густой океанской пене -
Что же там за старуха грядёт через тридцать лет?
И заплаткою остров Свободы лежит на твоём колене.
Свет мой рыба, скажи. Но ответа всё нет как нет.
Так сидишь робинзоном - дикий, длинноволосый,
И ни паруса (пусть не алого - белого!) нет нигде.
Свет мой рыба, скажи. Но уставшая от вопросов
Растворяется в самой синей и самой большой воде.
Вдыхали яблоки
Вдыхали яблоки, кутали в пледы плечи,
Водили речи, что рано сгустился вечер.
Нет, не раньше времени, просто это
Желтогривым львом уходило лето.
Это август по миру был развеян,
Устремляясь в небо воздушным змеем,
В виноградных гроздьях состарив солнце,
Сберегая луны на дне колодцев.
И в глазах не слёзы стояли - звёзды.
Мы на этот раз загадали просто -
Все желания сводятся к или-или:
Чтобы нам любилось. Чтоб нас любили.
Тем, кто сдавал
Два вопроса всё тянутся. Это и есть билет -
Проездной ли, плацкартный, счастливый (чтоб съел - и порядок!)
Только одно и было у нас - восемнадцать лет,
Да в карманах гармошки в клеточку из тетрадок.
Ну а мы, виртуозы, играли практически на виду:
Наизусть Державин да вечное из латыни,
Да случилось что-то в таком-то таком году,
Да сказал нечто мудрое каменно старший Плиний...
Мы носили в себе понемногу от всех наук
И весёлый голод, и боль от большого счастья.
Время, старый фокусник, спишет на ловкость рук
Свою власть над нами. И то, что не в нашей власти.
И порою кажется:просто забыл, но знал,
Ведь учил! А попалось другое, не то, не это.
Два вопроса, как репка, тянутся: сдал? не сдал?
И гармошка в кармане уже не даёт ответа.
Рыба с нами
Каждый глаз этой рыбы - готовое полнолуние:
Тянет в себя океан и камни, и тысячи тонн песка.
Каждый глаз этой рыбы вселяет в людей безумие,
Посторонний предмет прилаживая у виска.
Каждый глаз этой рыбы - практически минус девять:
Разглядит, но почти без деталей, с большим трудом.
И у нас есть работа (иными словами, дело) -
Мы садимся и ждём свою рыбу. Мы долга ждём.
Но она, с океаном всем телом, хвостом, чешуёй играя,
Уклоняясь от невода и предателя-червяка,
Мимо всей родни, мимо нереста, мимо стаи,
Совпадает с нами молчанием. На века.
Многоклеточное
В самый лютый холод носила душу
Натуральным мехом наружу.
Говорила о том, что никто не нужен.
Но в каждой клетке моей протекала жизнь:
Королю объявили мат и разжаловали в пажи.
Утонул трёхпалубный (тысяча с лишним мест).
Каждый ноль терпеливо несёт свой крест.
Не допрыгать до солнца. А как мы умели в детстве!
Все пути пролагая мелом - ну чем не средство?
И шагали в обуви, к осени снова тесной,
Через сердце. По сердцу. Ну что там ещё за сердце?!
Выхожу на стук - вот одна из моих дорог.
Что случится дальше, заранее неизвестно.
Но оно переступит - любой болевой порог,
Чтобы биться и дальше, как пламя в печурке тесной.
Неразлучники
Всё наше детство прошло на четвёрку с минусом
(Плюс поведение неуд. и записи жирным красным),
Давай похороним его за ближайшим плинтусом.
Как это классно всё же - совсем без классной!
Сообщались сосуды тел, равнозначно чувствуя,
Как умели, нелепо, но - перетекали в юность,
Мы стремились скорей обозначить своё присутствие.
А потом (поутру) не заметили, как проснулись.
Головами в профиль, анфас телами, но только за руки.
Из какой же египетской тьмы эти мысли и эти чувства?
Но вода утекала, и солнце садилось за реку,
И в груди становилось беззвёздно и очень пусто.
И дыша вполсилы, вполсердца зная: неразделимые,
Мы земли держались, понять до конца не смея,
Как прощально плачут, теряя небо в глазах любимого,
Эти птицы белые с длинной-предлинной шеей.
А у нас - сотня лет впереди, и куда ни ступишь -
Как-то всё уже было, и зрители-роли те же.
Повторяй за мной: ты меня любишь? ты любишь? любишь?
Ну и дурак ты, дурак ты, дурак ты, кеша.
Тот самый
Когда-то леталось ему: на Луну (в новолуние - на ядре).
Говорили о нём: каких поискать стрелок.
Правда, жил при этом, простите, в такой дыре!
И тянул себя - вырывая за клоком клок.
Так, за чаем чай, проходили годы. И он устал,
Понимая, что слишком увяз. Что по горло сыт.
Он тихонько знал, подливая ещё в бокал,
Что на прежнем месте к ненастью всегда болит.
А вокруг гадали: тот самый? Да нет, не он!
(Волоча в корзинах различных оттенков снедь.)
Отдували пену: опять не в себе барон.
Впрочем, что нам? Точить бы лясы да уши греть.
У него опять полетели утки, да все - в трубу,
Заскочив на обед где-то к югу на полпути,
И олень, путеводной вишней горя во лбу,
Уступал тропу, по которой ему идти.
А куда? Далеко ли? Надолго? Придумай сам.
И случится что-нибудь. Завтра. В обед. Вот-вот.
Он там был. И вся правда текла по его усам,
Ни единой каплей не попадая в рот.
Потеря голоса
То, что я говорила и думала о тебе,
Всё оказалось правдой. И даже проще.
Мой голос едет из пункта А в пункт Б.
Мой голос становится шёпотом.
Ты теперь - заговорщик.
Здесь очень неровная местность -
То вкривь, то вкось.
Практически без дорог.
Понижаем себя, как градус.
Мы так испытали холод, и многое удалось.
Мы испытали холод, как боль. И ещё осталось.
А на всё, что слишком, наш мир не вполне везуч.
Так сложилось, но даже это - вполне начало.
Я дышу на стекло и рисую скрипичный ключ,
Чтоб хотя бы сердце, хотя бы внутри - звучало.
Комментарии читателей:
« Предыдущее произведениеСледующее произведение »