Мария Дубиковская «Вверх и влево»


Что хорошего в северном городе…


 Что хорошего в северном городе? Я.

В чистом виде, без примесей чата и быта;

Концентрация света – Давинчева Литта –

И свободы, и это заметно по я-

мочкам смеха, бросающим якорь,

Но не в Лету, а в лето – на память. А значит,

Можно больше не мыкать, не выкать, а якать,

Чтобы в этом пространстве себя обозначить,

Проявиться до черточки – сразу и вся,

И смотреться на фоне, и в фон этот влиться,

И заглядывать в окна салонов и в лица

Добрых каменных львов улыбающихся.

Свысока относиться ко всем новостям,

Лишь чуть-чуть волноваться от близости моря

И фантазии про невозможность, хотя

Это спорно (но будет ли кто-нибудь спорить?).

Не деля впечатлений на «как бы» и явь,

С каждым днем становиться смелее и легче...

Что хорошего в северном городе? Я

В чистом виде: в контексте прощанья и встречи.

 

Вверх и влево


Сентябрь был горазд на сантименты.

 Котябрь когтист и рыж. Ноябрь - грёбан.

 А до зимы остались сантиметры,

 Последний груздь, забитый в крышку блога -    

 И снегом нас как следует огреют, 

 И хиханьки надолго обломают,

 И мы с тобой вконец задекабреем,

 И будем декабреть почти до мая.

 Пора заткнуть простуженные глотки,

 Пора начать флешмоб размером с Гоби -

 Надеть под джинсы тёплые колготки,

 Достать чернил, задуматься о боге…

 Ну-ну, не так уж плохо всё, поверь мне!

 Есть пороха и ягоды запасы,

 Мы будем весь январь варить глинтвейны,

 Мы будем весь февраль мечтать о Пасхе.

 А если не поможет даже это -

 Взбунтуемся, воспрянем вверх и влево,

 И выберем другого президента,

 А заодно раджу и королеву,

 А заодно державу поюжнее,

 Где мы с размаху в море кинем кости -

 И станем жить, июня и юнея,

 Не подбирая рифмы к слову «осень».

 

Неплач


Я хотела расплакаться, но не смогла,

Будто слезы мои – из стекла, из стекла,

Разобьются – куда мне осколки девать?

Да и некому их выдувать, выдувать. 

 

Мне хотелось рыдать – за себя и за всех,

Только горло закаркало, делая смех,

Только вверх занеслась для удара рука,

Но другая ее придержала слегка.

 

Где вы, слезки мои? Там, где круглый живот,

Где эльфийский ребенок недавно живет,

Где бессонные ночи и сонные дни,

Где с эльфийским ребенком одни мы, одни.

Там где солоны реки и горечь речей,

Где эльфийский ребенок был назван – ничей,

Где тонула в обиде, но встала со дна,

Где сквозь слезы предательски нежность видна.

 

Я хотела расплакаться, но не смогла.

Лишь из самого сердца росинка стекла.

И запела-заплакала в люльке Она.

Я теперь не одна. Я теперь не должна.

 

Парижский шансон


Однажды ты какой-то город

 Себе приснишь,

 И  вот уже легко и гордо

 Над ним паришь,

 

 И вертишь две случайных фразы

 На языке,

 И обнаруживаешь сразу

 Себя – в строке.

 

 И замечаешь прямо с трапа

 Программы гвоздь:

 Торчит изысканным жирафом

 Земная ось!

 

 Но из-под юбки чудо-башни

 Узришь едва ль,

 Как интересно девки пляшут

 На пляс Пигаль!

 

 И ты идешь туда по лужам,

 Но с ветерком

 Тебя всосёт в себя верблюжий

 Монмартрский холм,

 

 Чтоб там какой-нибудь умелец

 Сумел успеть

 Тебя на фоне пыльных мельниц

 Запечатлеть.

 

 На живописцев глядя стильных,

 Впадаешь в раж –

 Мечтаешь тоже взять Бастилью

 На карандаш!

 

 Нельзя не взять: цветут балконы,

 В душе – июнь,

 Прекраснозады аполлоны,

 Куда ни плюнь.

 

 На древнекаменных ступенях

 Сидишь, устав,

 Пытаясь вишни и сирени

 Читать с листа.

 

 Прочистив клюв, плеснув на крылья

 Кокошанель,

 Опять летишь – на запах гриля,

 На рю Гренель,

 

 Где беллетрист велит гарсону

 Нести гляссе

 И правит маркером лимонным

 Своё эссе.

 

 Там лук исходит тихим супом

 На карамель,

 Там будут звать тебя преступно

 «Мадмуазель!»

 

 А в звуке, что светло и ясно

 Струит струна,

 Там перекрещены пространства

 И времена.

 

 Потом каштаны гасят свечи,

 Огни рябят,

 Вписав себя в парижский вечер

 (Его – в себя),

 

 На ус наматываешь устриц,

 На шею – шарф,

 И пьешь бордо с улиткой улиц

 На брудершафт.

 

Кизиловое варенье


Кизиловое варенье

Экзотом форсит на полке.

Кизиловое варенье

Закрытым стояло долго.

 

 Кизиловое варенье –

 Мгновений замес некислый,

 Кизиловое варенье

 Едят по особым числам.

 

 Кизиловое варенье,

 Которому ты – соавтор,

 Вкуснее и откровенней

 Откладываний на завтра.

 

 Кизиловое варенье –

 Незамысловатый шифр

 Сюжетов-прикосновений,

 Срывающих с крыши шифер.

 

Кизиловое варенье –

 Алеющих ягод остров

 Волнует меня и греет,

 Как знаки твоих вопросов.

 

 Кизиловое варенье…

 Оно уместится разве –

 Такое большое время -

 В такой тонконогой вазе.

 

Из ненаписанных писем

1

 ...

А я не могу решить, глубоко ли в тебя впадать.

 То ли по щиколотку – нервы пощекотать,

 то ли по пояс, отрезав пути назад,

 то ли с разбегу внутрь – и открыть глаза,

 так что потом не захочется вылезать:

 холодно, ветрено, хлопотно всё, что За.

 Всё не могу решить – относиться к тебе легко?

 (раз на воде обжегшись, дую на молоко),

 или собою душно тебя укутать,

 нежность с боков подоткнуть, щупальцами опутать,

 солнце в грудине тугою косой сплести,

 прыгающим кузнечиком сжать в горсти?

 И не отдать, и не сглазить, не отпустить.

 ...

 2

...

 А знаешь, чем ближе к встрече, тем меньше драмы.

 Меньше волнуют лишние килограммы,

 реже дурацкие рожи делают «бу»,

 даже вороны заткнулись орать про судьбу.

 Веришь-не веришь – мне нравится, как я пуста.

 Повыгоняла бабочек из живота.

 (О тараканах молчу – их кучней и гуще).

 Кофе порастворимее, чтоб не гадать по гуще.

 Низкий каблук по льду, а не руль и трасса.

 Серое вместо алого – и прекрасно,

 выдох и вдох вместо приступа нервного смеха…

 Знаешь, а это, оказывается, так просто:

 взять и приехать.

 ...

3

...

 И когда я летела, теряла кожи:

 лягушачью, змеиную и родную,

 подлетала к очередному дну и

 отпускала очередного боже.

 И когда я – мягким – по иглам выси –

 Обдирая крылья о грозы, горы –

 Обрывались перья, чешуйки, листья,

 Растворялись робость, обида, горечь.

 А потом я упала, и было больно,

 и разбилась насмерть в осколков тыщу,

 и лежала голой в твоей ладони,

 и кричала, чистая, вновь родившись.

 ...

 4

...

 И пока не придумала нас по новой,

 и пока не могу, не хочу ещё

 нарушать сияние звуком, словом,

 и смеяться пока не могу насчёт –

 языком проверю, как губы гладки

 и почувствую в бёдрах движений память,

 поплыву по теченью, раскинув лапки –

 пахнуть сладким, цвести, розоветь сосками,

 и согрею радостью пальцы сосен,

 и потянет в синее солнца якорь,

 и оставлю себе золотое «после»,

 чтоб красиво внутри и снаружи – ярко.

 ...


Я учу равновесие


Я учу равновесие.

 Падать сладко, но права нет.

 Мне и страшно и весело.

 Над колючими травами,

 

 Над камнями дорожными –

 Бой упрямства и робости.

 Старой кожицей сброшена,

 Но на полпути к пропасти

 

 Зацепилась за ниточку –

 Ветром не оборвало бы! -

 Руки тонкие вытянув,

 Я иду над провалами

 

 И смеюсь от отчаянья.

 Я с рожденья без отчества.

 Мне привычно качание

 На струне одиночества –

 

 Я привыкла, но все-таки

 Не такого хотела я –

 С незнакомыми нотами,

 В пустоту – пустотелая –

 

 Не казню и не милую

 Глубину голубиную,

 И давно уронила бы

 Вниз себя – нелюбимую,

 

 Только с нежною силою

 Держат дети – два ангела.

 И иду, рукокрылая –

 К Дому обетованному.

 

Верблюд


Пока горчит сухой речитатив

 Чужих молитв надеждами на чудо,

 Я сплю, свою колючесть заключив

 В колючесть одеяла из верблюда.

 И точно в час ночной рассады рос,

 Прервав мои мечты об идеале,

 Встает верблюд во весь верблюжий рост,

 Во весь узор на рыжем одеяле.

 И под чертополошиной-луной,

 Начертанной у выхода наружу,

 Колени преклоняет предо мной

 И руку предлагает мне верблюжью.

 И вдоль пустыни простыни вдвоем

 Мы с ним идём, земли не чтя покатость,

 И он хоронит в горбике своем

 Моих речей невысказанный пафос.

 По терниям нечаянных цитат,

 Остроконечных тем не избегая,

 Мы ходим с ним под пение цикад

 От края нашей плоскости до края.

 И дружески сочувствует верблюд

 На ушко мне – черствы, однако, люди…

 Я слёз в твое плечо давно не лью:

 Лечу печали ночью на верблюде.

 

Пенелопа


Сижу у моря Пенелопой,

 Своей джейлопесовской попой

 Песок продавливая. Топай,

 Зевака праздный! Ночь нежна.

 А ты не пашешь и не сеешь,

 Аля-улиссишь, одиссеишь,

 Тусишь, толстеешь и лысеешь,

 И забываешь, что женат.

 

 Бликуют волны деловито,

 Кипит компот в кастрюле быта,

 Оставив несколько попыток

 Переливать мечту в ничто,

 Свожу баланс рогам-копытам:

 Луны разбитое корыто,

 И белой нитью шито-крыто

 Ничейной ночи решето.

 

  Пока весна впадает в Лету,

 Свернув в рулон руно рунета,

 На самом краешке у света

 Ты спишь. Но крутится волчок.

 И трутся спинами медведи,

 И трутся около соседи,

 Червяк любви давно объеден,

 Но я ловлюсь и на крючок…

 

 И вот – не сеяна, не жата,

 Сижу, замужеством зажата,

 А время-вагоновожатый

 Ехидно смотрит сверху вниз.

 Что нам толпы столикой топот?

 Останься пеной, Пенелопа.

 …Как шум прибоя – вечный ропот:

 Не уходи – уйди – вернись.

  

Парето


Двадцать процентов пуха,

 Восемьдесят – пера.

 Двадцать процентов – пруха,

 Восемьдесят – дыра:

 Яма, в которой сгинут

 Тысяча сто Пьеро.

 …Давит через перины

 Слова сухой горох –

 Тот, что до нас лущили

 Тысяча сто писак.

 …Колет стихов лучины

 Мастера злой тесак:

 Суше, острее, горше!

 Жгло и горело чтоб!

 (Давит сердечный поршень

 На карандашный шток...)

 Строчки, занозы, стружки…

 Не завершив, крушит:

 20 процентов – Пушкин,

 Все остальное – пшик.

 Критики жесткий веник

 Выметет сор к утру…

 20 процентов – гений,

 Все остальное – труд.

 

Шел сотый снег…


Шёл сотый снег. Пройдоха-Цельсий

 Нули на минусы менял.

 Декабрь – хороший полицейский –

 Всю ночь допрашивал меня

 

 Про недоношенные планы,

 Про новорожденные сны,

 Про сад, в котором закопала

 Останки солнца и луны.

 

 Вживаясь в образ детектива,

 Давил на тонкие места,

 Искал попсовые мотивы

 В моих пожухлых плей-листах.

 

 Вёл разговор довольно трезво –

 Не искажая, не коря,

 На крыльях сколы и порезы

 Большой линейкой замерял.

 

 Потом торжественно улики

 Из ниоткуда доставал –

 Будильник, кролика, улитку,

 Слова, слова, слова, слова.

 

 Души расхристанную тушку

 Разоблачил, взломав пароль,

 Как будто старую подушку

 По швам умело распорол.

 

 Внутри, заложник миокарда,

 Скакал кузнечик заводной,

 И я выкладывала карты

 На стол казённый по одной.

 

 В окне качался месяц новый,

 Кидая луч на протокол.

 Кивнула в такт ему: виновна! –

 И расписалась молоком.

 

 Заслушав выговор подробный,

 Оделась, вышла, долго шла…

 В затылок мне из-за сугроба

 Смотрела ёлка в два ствола.

 

Аскорбиновое лето


Ты моё лекарство от аскез -

 Чистый лист да детская кроватка... -

 Тает у меня на языке

 Поцелуев лёгкая облатка.

 

 От тревог,  сомнений и утрат,

 Ревности и верности русальей

 Щедрые на чудо доктора

 Вовремя тебя мне прописали.

 

 Пить от скорби терпкий порошок

 Страсти аскорбиновой – нелепо,

 Только до чего же хорошо

 Продлевать  в объятьях это лето,

 

 Где под  полукружием луны

 Мы, забыв  о болях и недугах,

 Нежности целительной полны,

 Принимаем полностью друг друга.

 




Комментарии читателей:



Комментарии читателей:

Добавление комментария

Ваше имя:


Текст комментария:





Внимание!
Текст комментария будет добавлен
только после проверки модератором.