* * *
И разговор всегда один -
о том, как славно жили.
И вспомнит мама крепдешин:
какое платье сшили!..
(«Таких расцветок нынче нет,
какие ткани были!..»)
и телогрейки были в цвет
полынной горькой пыли.
Но мать не молвит ни словца
о нищете и ныне,
и без конца, и без конца
опять о крепдешине...
И сантиментов сладких рой
повиснет как проклятье,
как будто жизнь была игрой...
Я помню это платье.
Девочки
Фотограф, мгновенье лови,
пока они вполоборота!..
Лет пять или шесть до любви,
подумать, всего-то, всего-то…
По-птичьи легки и худы,
на чистых чертах позолота.
Лет пять до случайной беды,
ах, Боже, всего-то, всего-то…
Лет пять беззаботных утех,
смешных ожиданий… Лови же –
пока так прозрачен их смех –
все то, что нечаянно вижу!
Поймай на лету, сохрани –
за все их горючие ночи –
тот миг, когда с горки они
бегут и хохочут, хохочут!..
* * *
Серёже
Живу, как все, в 2009-ом,
несу свою печаль, свою вину.
Живу, как все.
А сын идёт солдатом
на давнюю огромную войну.
Он ищет тех, кто вписан в миллионы.
Седеет на ничьих костях роса…
Он смертные находит медальоны,
а в них – давно умерших адреса…
Гремят оркестры, лакируя даты,
враньё рекой, привычное вполне…
А я всё: «Не ходил бы во солдаты!..»
А он идёт. И нет конца войне.
Журавли
«Летит, летит по небу клин усталый…»*
Расул Гамзатов
Печальным зыбким клином
они летят над нами,
над октябрем полынным
и всеми временами.
Мир горько-одинаков.
И в зарево закатов
ушел Расул Гамзатов,
ушел Козловский Яков.
Наш мир не идеален,
и в том вина не наша:
Расул монументален,
и незаметен Яша.
Не разглядеть былого
под бронзою и лоском,
и чаще ни полслова
о Якове Козловском…
А журавли над нами
летят, летят устало,
какими б именами
эпоха ни блистала.
И столько в сердце гула
и соли в горькой чаше!..
Благодарим Расула.
Глядим глазами Яши.
*Перевод Якова Козловского
Старая сказка
От века и досель
все так, из жизни взятое:
и тридевять земель,
и царство тридесятое.
Все так оно и есть:
слабей бесчестных сильные.
Не ту приносят весть
похмельные посыльные.
Все так оно, все так,
читаем сказку древнюю:
опять любим дурак
народом и царевною.
Все так, увы, и тут
не сделать ничегошеньки.
И в никуда ведут
опять все три дороженьки.
Лето 2010
Тянет гарью болотной.
Это тянется след
от идеи бесплодной
из осушенных лет,
тем вдогон репортажам
дымовой репортаж...
С той же страстью и ражем
век беснуется наш.
Цену нового лота
чьи безумья вместят?!
Если так мстят болота,
чем моря отомстят?..
Гроза
Лидии Петровой
и Михаилу Грозовскому
Гроза! Привилегия лета –
разрядка, разгадка – гроза!..
И кто-то опустит роллеты,
и кто-то зажмурит глаза.
Гроза!.. Первобытная шутка,
застала, настигла врасплох,
и снова и сладко, и жутко,
нелепый, но – переполох!
Такая душевная смута,
такое прозренье и мрак –
тебе одному, не кому-то
слепящий разящий зигзаг!
И что-то себе напророчим,
и кажется, сможем дерзнуть!..
Гроза никогда – между прочим,
всегда – восхищенье и жуть!..
…Уходит. И глубже дыханье,
и ломится солнце в окно,
а в сердце ещё полыханье:
то зряче, то слепнет оно.
* * *
И не ждала, и не просила,
и даже от себя гнала…
Но сокрушительная сила
за гранью и добра, и зла.
И что пугать вратами ада,
когда всего страшней, что вдруг
не станет голоса, и взгляда,
и этих, Боже, этих рук!..
Пусть тыщи «строк о свойствах страсти» –
от понимания уволь,
моё нечаянное счастье,
моя отчаянная боль!..
* * *
Брожу, от слез слепая,
а следом, как вопрос,
неслышно кот ступает,
стучит когтями пес.
Взгляну на них незряче –
и сердце удивит
взъерошенность кошачья,
собаки скорбный вид.
Как будто знают сами
причину этих слез:
поводит кот ушами,
повесил уши пес…
А сяду, утомленью
себя осилить дам –
кот вспрыгнет на колени,
прижмется пес к ногам.
Судьбу мою влюбленно
исправить норовят
кошачий взгляд зеленый,
собачий карий взгляд…
***
«Я устала, как собака!»
А собака спит себе –
негде ей устать однако
в городской своей судьбе.
Ну, а если есть причина –
растянувшись у окна:
«Я устала, как Марина!..» –
не подумает она.
* * *
Посиди на вокзале,
посмотри на людей:
есть горчее печали,
есть обиды лютей.
Посмотри, как старухи
тянут тачки свои
из последней разрухи
до последней скамьи.
Пусть иные печали
угнездятся в груди –
посиди на вокзале.
Посиди. Посиди.
***
Поэзия – грешное дело,
покуда поэзия – страсть.
Ах, только ли пленница тела –
душа с ним готова пропасть!..
И даже в высоком полете
к уже неземным рубежам –
души не бывает без плоти,
не верьте унылым ханжам.
Не верьте их нищей науке,
ее неживой правоте –
они даже крестные муки
поделят на эти и те!
Сусальным рассказам не верьте:
уж если случились стихи –
то было свиданье со смертью,
и смертные были грехи.
Вершилась судьба оголтело,
всему вопреки и навзрыд!..
Поэзия – грешное дело,
и рай для поэтов закрыт.
* * *
А я опять рванусь напропалую,
хотя ответ твой знаю наизусть,
я напишу: держись, люблю, целую –
из трёх глаголов выберешь: держусь.
К чему слова, ты скажешь, в самом деле,
к чему слова, мой дорогой поэт…
Метёт. И в этой мартовской метели
и я держусь, за твой скупой ответ.
* * *
Меня к реальности вернёшь
одним спокойным взглядом –
и всё пройдёт, утихнет дрожь,
и можно, сидя рядом,
со всеми вместе гомонить,
ласкаясь именами,
и даже можно трогать нить,
звенящую меж нами.
Ах, как мы запросто опять
неназванное глушим,
и даже через стенку спать
легко телам и душам.
Легко, с улыбкой, как в броске,
шагнуть в иную встречу.
… Потом напишешь о тоске,
и я тоской отвечу.
* * *
Мне бы надо бы как надо,
да не так живётся.
Всё хочу сказать, что рада,
а никак не врётся.
Встать бы весело и рано,
на крыльце усесться
и запеть!
Да ноет рана
там, где было сердце.
Мобильник
Мобильник-бомбильник! Трудяга-простак!
Ты всякое слышишь: и так, и растак,
когда отрываешь, когда поднимаешь,
когда ты не нужен, ты сам понимаешь…
Мобильник все знают – и всё-таки слова
в больших словарях ещё нету такого.
Но будешь прославлен, но будешь воспет,
спаситель, мучитель, учитель, поэт!..
А я, как к иконе, к тебе припадаю,
Мобильник-губильник, когда пропадаю…
* * *
Слова не те, не те слова,
я слов ждала других .
И снова кругом голова,
и я за каждый штрих
в письме цепляюсь!..
Наших дней
безумное кино,
где ты уверен: я сильней,
а я – лечу на дно!
Тебя нисколько не виня,
на каждой строчке бьюсь:
ты не боишься за меня.
Я за тебя боюсь.
* * *
Невесёлым мыслям вторя,
память сердца теребя,
ты запишешь голос моря,
ты мне скажешь: для тебя.
Мы живём, с судьбой не споря,
друг от друга вдалеке.
Привезёшь мне голос моря,
словно камушек, в руке.
А потом, в другое время.
свой поступок извиня,
ты поделишься со всеми
тем, что было для меня.
Ну, и что ж, беда не горе,
да и горе не беда,
всё равно шумело море
для меня одной тогда.
* * *
Таможни две и две границы –
одна нелепая игра.
Огней слепящих вереницы...
Но между завтра и вчера
от одного сейчас завишу,
один лишь свет во тьме лучом,
и, помня, что тебя увижу,
не помню больше ни о чём!..
* * *
Половодье. Скворцы прилетели.
У порога апрель золотой.
И семь пятниц на этой неделе
и, пожалуй, не меньше на той…
Но откроется вдруг, что зависим
в час незнаемый, час роковой
не от встреч, не от ласк, не от писем –
от известья: ж и в а! и ж и в о й!
И, мудры целый миг в самом деле,
платим самой высокой ценой
за семь пятниц своих на неделе,
даже ежели нет ни одной…
* * *
С невеселым опытом,
ворохом проблем
пропади я пропадом,
пропади совсем!
Знаю все заранее,
вижу наперед,
радости мне знание
это не несет.
Не найду, напрасно я
жажду забытья.
Жизнь моя прекрасная,
горькая моя!..
Комментарии читателей:
Комментарии читателей:
Комментарии читателей:
« Предыдущее произведениеСледующее произведение »