***
Дождя бамбуковая роща
Из тучи гнётся сверху вниз.
Пододеяльник слипся тощий,
На мокрой жёрдочке провис.
Чудесно всё: и близкой сопки
Изъеденный ручьями бок,
И месиво дороги топкой,
И синих сполохов клубок,
И плотный шквал - удар смычковый.
Альтисты ростом с каланчу.
Я в двери собственного дома
Ударных партию стучу.
***
В этой женщине что-то от кошки, от серой совы.
Сила пальцев, играющих ложкой, наклон головы,
Над людской болтовнёй, сквозь дымок - полнолуния глаз.
Визави, погибая, вцепляется в свой партагас.
Не рядится ли женщиной ветер, живущий в лесу?
Или это детёныш горгульи, обретший красу?
Я гадаю, курю. А потрёпанный вечера лист
Испещрён сверху донизу нотными знаками лиц.
***
Тихо греет половицы войлок лунного луча.
Тихо спит за белой дверью шестилетний тёплый внук.
Кровеносная система - силуэт карагача -
Проросла в окно к постели и его коснулась рук.
Приходи босым и старым в омут зеркала глядеть.
У воды в стакане ночью посторонний пресный вкус.
Ох уж мне мои привычки, вечно нечего надеть.
Оттого похожа трасса на живую нитку бус.
***
Ночное бормотание ума,
Воздушных замков пёстрый хоровод.
Потом приходит благостная тьма
И спящего в карман себе кладёт.
Или бессонница в застиранном халате
На трёхколёсной тишине прикатит.
Тебе не стыдно складывать при ней
Одно и то же имя из теней?
А можно вслух с собою говорить,
За вырез майки пепел уронить,
Сидеть и ждать, когда твой непокой
Осыплется предутренней трухой.
***
Ледяными бивнями дом оброс.
На фрамугах - белый колючий мох.
Но у двери жмётся смешной барбос,
И всё ниже сливочный лунный рог.
А в подъезде чьё-то висит пальто,
Неумело прячется пыльный рой.
(Ветерки шоссе растащили то,
Что десяток лет притворялось мной.)
Онемели пальцы, сжимая ключ,
Потому в замке он звучит без фальши.
Я вошла, удравший из ванной луч.
Я не знаю, что делать дальше.
***
Если веки в темноте пальцами прижмёшь,
То приходит зампотех - синий грустный ёж.
У него труба горит, как на ней играть?
Он давно живёт в кредит, огорчая мать.
Если несколько минут в потолок смотреть -
Вот он, рядом, тут как тут, розовый медведь.
Морда в пудре у него, и в глазах вопрос.
Он от носа до хвоста стразами оброс
(Это чтобы подчеркнуть линию спины).
Наша комната висит в толще тишины.
Здесь морозные цветы, маятника лот,
Океаны темноты, белый-белый плот.
На столетие зимы лета полчаса.
Ни сумы нам ни тюрьмы. Спи, моя краса.
***
Отдельно он стоит, не старый и не молодой.
В кармане пистолетик, белы крылья за спиной.
Пустынно перед ним дороги новой полотно.
Он смотрит и не смотрит на закрытое окно.
"Торчу я тут, Регина, девятнадцать с лишним лет.
Последние четыре ты совсем не гасишь свет,
На синей кухоньке поёшь, тарелками гремя.
Я знаю, детка, наконец ты вспомнила меня.
А у тебя отличный вид на выжженую степь,
Но это - если вместо сердца пёс, грызущий цепь -
Гармонию составив, держит прочно на плаву.
Я понимаю, да. К тому же замуж не зовут.
Чего ты добиваешься? Регина, Бог с тобой,
Состаришься, умрёшь, родишься у очередной.
Прости меня, я был дурак, такого поискать.
Найди свою "беретту", выходи ко мне играть."
***
Вот фонарь потускнел над столовой, запахло печёным.
На крыльце дальнобойщик устало в расчётку глядит,
И дымок выбегает из тонкой трубы закопчёной,
И огромный кобель, выжидая, у двери сидит.
Молчалива душа, как закутанный маленький мальчик.
Гаснут острые звёзды, ветра перевал стерегут.
Я надеюсь, Вам снится дорожного кофе стаканчик,
Синий воздух лакричный, сосновые иглы в снегу.
Иоганнес, февраль на рассвете мне кажется сладким.
Все цвета флюорита - представьте - у льда на реке.
Я украла форшлаг Ваш, везу его в левой перчатке.
Горячо и щекотно руке.
***
Ночи летние всё тесней,
Дышат звёзды на дне колодца.
Мой тигрёнок растёт во сне,
Я хожу босиком по солнцу.
После танцев с руки молчать.
Сто дверей обросли домами.
Настоящая без ключа
Открывается прямо в пламя.
***
Он кожу её лягушачью бросает в огонь.
Потом о пиджак вытирает брезгливо ладонь,
Берёт сигарету, свою нетерпимость кляня.
Она в это время ведёт за ворота коня,
Ведь прежняя жизнь безвозвратно, бездымно горит.
Она, удаляясь, как будто ему говорит:
- Ты знаешь, я вижу в окутавшем плотно огне -
Два ветра бесчинствуют попеременно во мне.
И ветер органный - чтоб с Богом вдвоём горевать,
А клезмерный ветер - танцующим крыши срывать
В бескрайний полёт, где вовек ни земли ни угла.
Поверь, что жила я с тобою, покуда могла.
***
Принимать решение можно чинно, по десять капель перед едой;
Или как первые сто в квартире, где хлам мычащий порос бедой;
Можно в натянутой наспех майке, ёжась от липкой вечерней сырости,
Гадать, сжимая пустую склянку: уменьшишься ты, или всё же вырастешь?
В кого тебя обращает это, принятое тобою только что?
Стоишь Петрушкой и ждёшь ответа, и прежним точно не будешь больше.
А то вдруг - опа! Оно решилось помимо "бе" твоего овечьего.
Решака тоже, скажи на милость. Тебе решать-то, по сути, нечего.
Ни выхода нет у тебя, ни выбора - ты просто ловишь, как плюху, данность.
Теперь ты - рыба, немая рыба, которой крышу снесло от радости.
Смешно тебе, что верхом на облаке сидит партизан с бородой по пояс,
Знакомит вас. И твой ум пускает - тыдыщ - под откос, как фашистский поезд.
***
Ночью зверями становятся низкие облака,
Нюхают осторожно курящего лесника.
Трогают лапами колкость еловых лап,
В чащу сбежав от света безумных ламп:
Пьяную вахту везёт, как предметы мебели,
Кислый железный поезд с лицом фельдфебеля.
В лязге качается тамбур, холодный, чёрный.
Едет в другую книгу седой Печорин
С мерзкою справкой, без ванны и без вайфая,
Тьмы шерстяную нить на кулак мотая.
***
- Милый Арлекино, как у нас дела?
Я была мужчиной, женщиной была.
А теперь я бабочка.Трубкой хоботка
Выпиваю Ваши тени с потолка.
- Детка, ты плутовка. Бабочек здесь нет,
Говорить неловко. Впрочем, дам совет:
Перейди на вина - сладко быть в беде.
Я не знаю, кто ты, как, когда и где.
Комментарии читателей:
Комментарии читателей:
« Предыдущее произведениеСледующее произведение »