Анатолий Унпелев «Взаимное исключение»

(Авраам Белый)


Адюльтер


а ветер рвался, небо мглистое

цепляло брюхом тротуары.

как будто ветер перелистывал

наш адюльтер. ты под гитару

мне пела, кажется, из визбора

про белый снег на дальнем севере,

а ветер рвался и посвистывал,

как будто череп мне просверливал.


а ветер рвался, и мне помнится,

ты повторяла то и дело мне,

что, дескать, быть моей любовницей

тебе порядком надоело-де,

и что пора уже опомниться,

пока себя не съела заживо.

а ветер рвался и, как водится,

не разлучал, а привораживал.


и были стены разрисованы,

поскольку свет то гас, то вспыхивал.

трамвай железными рессорами

постукивал и погромыхивал.

и мы с тобою оба сонные

под утро канули меж бликами.

а ветер рвался и клаксонами

своимито и дело вскрикивал.


а ветер рвался с силой губящей,

перемежая небо с гравием,

срывая с дней осенних рубище,

без исключения из правила.

прощаясь, несколько потупивши

свой взгляд остывший, неуверенно

сказала голосом вдруг умершим,

что обещали ветер северный,


а также - дождь, похолодание,

осадки в виде снега мокрого,

что муж уедет скоро в данию

на месяц или где-то около…

и посмотрела с некой тайною,

как будто выдала квитанцию.

а ветер выл, пробравшись в здание

и превратившись в вентиляцию,


метался пойманный, неистово

все этажи собой окатывал

и по-разбойничьи посвистывал,

и даже вроде похохатывал.



Поумнели


Наконец – то, поумнели никак…

Не житуха – наблюдательный пункт.

Станет хуже, значит, выпьем пивка.

Это раньше, что ни год, то и бунт.


Это раньше, что ни год – недород.

Коль не с ляхом, значит с турком война.

Поумнели… Нынче наоборот,

тихо – мирно и полны закрома.


Это раньше, что ни путь, то и крест.

Да к тому же и поделен на семь.

И неважно, вятич ты или перс,

коль не сдюжил, значит поровну всем.


Это раньше – где любовь, там и бог.

Да свет клином – невидать берегов.

Поумнели… Нынче выдь за порог,

девки ладны и дешевле грибов.


Это раньше, помолясь в рукава,

на себя беря грехи за народ,

на кол саживал донской атаман

дьяков царских, да бояр – воевод.


Это раньше, хоть в посадских ходи,

если было – никола, ни двора,

и на стругах ты не выйдешь в ладьи.

Поумнели… Нынче, кто своровал,


тот и вышел, тот и пуп, тот и груздь.

Это раньше – безуказу никак.

Поумнели… Говорим – «Ну, и пусть.

Станет хуже, значит, выпьем пивка».



Дождило


Дождило как обычно. Нарочит

был вид домов, взлетевших на пуанты.

Двускатных крыш понурые грачи

о чём-то говорили безвозвратном.


На перекрёстке стыла канитель

привычной смеси матов и авосек.

В отделе рыбном раскупали сельдь,

свои жиры набравшую под осень.


Вокзал с незакрывающимся ртом

таращился на всех своим барокко,

как бы моля о помощи при том,

что ничего не падало из окон.


В билетной кассе лет под пятьдесят

кассирша с видом победившей тёщи

мне продала билет, исколеся

при этом взглядом и меня, и площадь.


Каким-то чувством выспренним влеком,

высматривал я поезд как мессию.

Вот он пришел, и я зашёл в вагон

и почему-то сразу обессилел.


И почему-то виделась мне сельдь,

идущая сплошной стеной по рекам,

когда вокзал во всей своей красе

вдруг дёрнулся и медленно поехал...



И было лето


и было лето… небо синее

себя выплёскивало в город.

и всё на свете пересиливал

любвеобильный солнца норов,


слепящий белыми террасами

всепроникающий солярис.

и мы с тобою лоботрясами

с утра до вечера слонялись


по переулкам незатейливым

и тёмным скверам с повиликой,

где всё на свете перетерпливал

народ от мала до велика.


и по затейливым окраинам

среди их выбоин и сколов,

где проходила неприкаянной

житуха люда городского.


и было нам с тобою празднично.

и понимали мы едва ли,

что, продолжая лоботрясничать,

мы это лето продлевали,


чтоб утра снова были синими,

и солнце, город опоясав,

кидалось щедро апельсинами

в неисправимых лоботрясов



Нордик


Nordique


В странах севера оно, конечно, лучше.

Если ветер, то, как правило, с Гольфстрима.

Всё спокойно, и без фюрера и дуче,

как ни странно, обошлись. Неоспоримо,


также то, что этих скальдов и поморов

на огромном историческом пространстве

сохранил господь от мора и поборов,

несмотря на членство оных в протестантстве.


Приглядеться к ним получше – прытче лани,

только с виду флегматичны – ходче сёмги.

Но при этом, что вчера предпочитали,

то и нынче сохраняют до тесёмки.


Потому, хоть страны эти небольшие,

и нельзя сказать, чтоб были очень хлебны,

капиталец кой-какой, а сгоношили,

и сегодня, прямо скажем, не из бедных.


Так что, если станет жить совсем несносно

на родных суглинках, где живу доселе,

то поеду либо в Берген, либо в Осло,

говорят, что они связаны туннелем.


Предпочтительнее, думается, мне там

на фиордах, где сам Олаф был Трюггвасон,

отдохнуть, как полагается поэтам.

Без округлостей твоих и выкрутасов,


тех, которые способны до падучей

довести меня, коль буду долго мешкать.

Мне представится, я думаю, там случай

познакомиться с какой-нибудь норвежкой.


Акафист


престолонаследник венца не дождался, и вскоре

там все сторговались, и крест заложил целовальник.

лишившись своих ослепительно мнимых апорий,

наехали гости из вотчин окрестных и дальних.


и в омуте будней разжился лжедмитрий вожжами,

престолонаследник сменил галуны на рогожу.

отправился в скит на телеге, а был бы хорошим…

и коршун был в небо подброшен. его провожая,


ничтожное нечто глядело из горькой полыни

глазами, зашитыми белою ниткой крест накрест...

курившие водку без пошлин его отмолили.

а чёрная сотня ему заказала акафист.


всё знает та нежить, ничтожное нечто в полыни,

что молится, отче и сыном себя осеняет,

что посолонь ходит, как прежде ходили. доныне

глазами, зашитыми белым, за ним наблюдает.


и тянется вслед чем-то с виду на руку похожим.

в знамении крестном персты превращаются в дулю.

ничтожное нечто и нечто ничтожное тоже

трясутся всем телом, заходятся смехом, - надули!



Курить водку без пошлин - иметь право делать водку дома, для себя, не на продажу.

Посолонь – ходить по солнцу при освещении церквей и прочих обрядах, что было в России до церковной реформы Никона



Когда стихает сутолока дня


когда стихает сутолока дня

у вечера в просторнейших объятиях,

и ночь грядёт как некое проклятие,

и голосит немолчное дитя,

за стенкой разрывающее связки,

приходит нечто, вместе с коим в связке

и сумерки, и мыслей толкотня.


и нежелание бросить трезвый взгляд

на белый свет, хотя пришлось бы впору,

и всех послать, и соблюсти декорум,

тем более, по-прежнему твердят

о первенстве сиюминутных выгод.

мне попрощаться б надо и на выход

с вещами, да, похоже, нарасхват


такие, с позволенья, артефакты.

а ты мне про наличный капитал,

в то время как никто не запрещал

спросить по-человечески - ну как ты...

в то время как всегда на склоне дня

приятнее бывает болтовня,

куда приятней нежели теракты


смотреть по ящику... да что я говорю,

ведь это хуже всякой гонореи:

то чёрт возьми арабы, то евреи,

то бабы в неглиже, то бабы в ню

заполонили полностью пространство.

да при каком царе такое хамство

могло быть, чтоб скупили на корню,


не приглашая даже к разговору,

весь тварный мир, как будто он ничей,

без памяти, без жертв, без палачей,

без толики сомненья, без разбору.

а ты опять про деньги и кредит

[вот так и получают простатит,

такой что не подвластен простамолу]


заладила, о господи прости,

удобней пребывать в плену иллюзий.

но, как сказал, по-моему, маркузе,

не удержать свет истины в горсти.

в такую даль забравшись, поневоле

окажешься, как будто в чистом поле,

не зная ничего или почти.


но день придёт, препоны одолев,

привычно распахнётся дверь входная,

и дворничиха, вечно выходная,

зашаркает метлою во дворе. в

конце – концов, не такуж много надо:

наладить сон, да плитку шоколада

купить, идя с работы, детворе.



Опалубка


я к тем местам когда-то был привязан,

углы любил их острые, овалы.

и подчинялся только тем приказам,

которые себе же отдавал. и


нагловатость волн, размах и удаль

которых меня просто поражала,

и личную бесхитростную утварь

любил я как и прочую державу.


ну, и какое мне могло быть дело

до непогодных всех противоречий,

когда волна, бесчинствуя над телом,

граничила с ключицей и предплечьем,


когда кипела киноварь на шканцах

на траверзе какого-нибудь штата,

не оставляя ни малейших шансов

для торжества какого-либо штампа


в сознании. пускай и ни бельмеса

не понимал я около флагштока,

за дымчатой рисуется завесой

мне постоянно нечто или что-то,


вплывающее исподволь, громоздко,

с дыханием проржавленного дока.

и вижу, как по вышколенным доскам

взлетаю вслед за вымпелом флагштока


под небеса на предпоследний ярус,

где сам господь накладывает вето.

штормило так, что приходили в ярость

забытые давно уже предметы…


но где тот край, опалубка стальная

которого роднее быть не может

держава где… где утварь остальная

что это было… было ли. похоже,


вне времени бытует только ветер,

морские мили треплющий как ветошь.

ну, а поскольку горизонт былсветел,

и мы хотели, только, видно, где уж


пройти нам было,встретившись бортами

и выдержав проклятия вдогонку.

и я пил ром и не жалел гортани,

и я любил прекрасную японку.


Ковентри


вот ведь привычка хвататься за револьвер

власть развращает всегда без осечки на

кой тебе сдался этот солана хавьер

так бы и шлёпнул его я из стечкина


а для тебя всё один событийный ряд

от легитимной основы одни ключи

сколько ещё им обломится целок над

кем бы ещё позабавиться им кричи


сколько угодно не вымолишь даже иск

метку пора передвинуть на ковентри

да не услышат конечно хоть разорвись

да хоть зашейся в мешок или сконцентри


руй сердце и ум как делает следопыт

вот ведь диего веласкес смотри учись

эх если бы ты не влюбилась если бы

не загорелись бы от пожаров ручьи


грипп не пришёл бы в простуженную гортань

евразийской равнины от китайских стен

язва сибирская не выморила б Алтай

и ветер в моих карманах бы не свистел


этот идальго до наших славянских дел

не дотянул бы уверен своих дубин

как ты повторяла солана хавьер хавьер

и я тебя не убил


P.S.

1. 24 марта 1999 - генеральный секретарь НАТО Хавьер Солана отдал приказ командующему силами НАТО в Европе американскому генералу Уэссли Кларку бомбить Югославию. Бомбардировки продолжались 11 недель.

2. Ковентри – английский город. В начале второй мировой войны подвергся налёту немецкой авиации и был почти полностью разрушен. Название города стало синонимом полного разрушения.



Взаимное исключение


а осень полыхает всё острей,

выплёскивая медь свою и кобальт.

в её незатухающем костре,

взметнувшемся за поднебесный обод,

я не останусь, сколько ни проси,

хоть молча протестуй, хоть голоси.

к тому же, как свидетельствует опыт,


когда готова осень лечь костьми,

сбываются предчувствия потери.

могла бы полюбезней, чёрт возьми,

со мною обойтись. и в самом деле,

ведь помнится, наладив как на грех

и диалог вполне, и обогрев,

мы разделить их поровну хотели.


но оказалась ты не такова,

о чём мне сообщил осенний всполох:

сгорай, мол, как последние дрова,

есть у меня в запасе целый ворох,

и я с тобой немного погорю

и даже ни о чём поговорю,

поскольку, дескать, ты мне очень дорог...


и далее по тексту... овертайм!

осенняя остуда - это сила.

других теперь люби и повергай,

и маслом подливай в своё кадило.

а мне пора подальше от костра,

поскольку ты во мне ещё остра,

успеть сбежать, пока не воротило


опять туда, где красная тропа

с окрестных гор спускается в низину,

и жертвенник приветствует раба,

на все замки закрытый для блезиру,

и потирает руки мародёр...

суметь сбежать, пока горит костёр,

а ты потом гадай и фантазируй,


куда сбежал, зачем и почему

свой чемодан не взял я с антресолей.

как будто с ним и чувств величину

оставил, дескать, чтобы повесомей

вернуться повод был, но огорчу:

я не вернусь, и не поколочу

и не напомню о своей персоне.


и более того, отныне я

не оброню, что ты была любима.

коль правды нет, то значит и вранья

не стало меньше. как необратима

осенних красок выспренняя медь,

равно и нам бы лучше не иметь

ни шанса, ни малейшего мотива


к сближению друг с другом. поручусь

за гибельность итога. путь накатан

взаимной истребительностью чувств,

в которой с неизбежностью на ладан

задышим, и к гадалке не ходи.

попробуй-ка такое укроти,

когда наружу рвётся каждый атом...



Обман


«Взгляните на птиц небесных:

они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы..."

(Мф 6,26).

«Посмотрите на полевые лилии,

как они растут: ни трудятся, ни прядут..."

(Мф 6,28-30).



будто кто-то высвечивал исподволь

фонарём из вселенной стреноженной,

как делился народец на избранных,

да на проклятых как... вот и дожил я.


ни кола, ни двора, и всё по хрену,

будто водку - себя же и выхлестал.

записался бы к зевсу иль к одину,

если был бы каким-нибудь выкрестом.


но кумиры, похоже, все списаны,

аккурат внесены в списки чёрные.

обмельчало окрест: всё провизоры,

да менялы, да ставки учётные.


ох, тоскливо-то как! Не поверил бы,

расскажи мне в года мои школьные,

что дадут вместо хлеба и мерина

нам взамен лишь одну только вольную.


насмотрелись на птичек небесных мы,

на цветы полевые, на – лилии.

будет день, говорили, любезные,

будет пища… ну, мы и налили им.



На млечных нитях невских фонарей


Не жди меня и пригоршнями свет

дари теперь кому-нибудь другому.

В твоей самонадеянной Москве

мы будем впредь как будто незнакомы.


И взять бы на прощанье в оборот

из музыки какой-нибудь легато,

сыграть тебе хотя бы пару нот,

да больно надо,


когда ты так безбрежно хороша,

что даже по московским вашим меркам

все эти па прыжки и антраша,

размер груди округлые коленки


и прочие приятности твои,

включающие нечто больше даже,

свидетельствуют только о любви,

предмет не важен.


И, если нам с тобою предстоит

увидеться ещё разок хотя бы,

я предпочту, конечно, сделать вид,

что очень рад, и что я был растяпа,


когда по млечным нитям фонарей,

представить трудно, не ожесточённой

Нева катилась, ты была добрей,

был увлечён я.


А прошлое становится ясней,

и ничего уже не повторится.

На млечных нитях невских фонарей

осталась очарованная птица.


На скорбных львах оттаивает ночь,

ко сну не отошедшая ни грамма.

Светает... будто отдирают скотч

с оконной рамы.





Комментарии читателей:

  • Хрипкова Лариса

    28.11.2012 16:41:15

    Неожиданно, Анатолий Георгиевич,но очень здорово. Теперь буду читать и наслаждаться.

  • Елена

    15.11.2012 06:02:22

    Я восхищена.
    Столько эмоций от прочитанного.
    Спасибо, Автор!




Комментарии читателей:

  • Хрипкова Лариса

    28.11.2012 16:41:15

    Неожиданно, Анатолий Георгиевич,но очень здорово. Теперь буду читать и наслаждаться.

  • Елена

    15.11.2012 06:02:22

    Я восхищена.
    Столько эмоций от прочитанного.
    Спасибо, Автор!



Комментарии читателей:

  • Хрипкова Лариса

    28.11.2012 16:41:15

    Неожиданно, Анатолий Георгиевич,но очень здорово. Теперь буду читать и наслаждаться.

  • Елена

    15.11.2012 06:02:22

    Я восхищена.
    Столько эмоций от прочитанного.
    Спасибо, Автор!

Добавление комментария

Ваше имя:


Текст комментария:





Внимание!
Текст комментария будет добавлен
только после проверки модератором.