ВАЛДАЙ ЗАЗВОНИЛ

Город стоит на макушке Валдайской возвышенности. В озеро Валдай не впадает ни одной реки, поэтому вода здесь чистая, и, говорят, водится много раков. А раки жить в грязной воде не будут. В лесах по берегам муравейники буквально на каждом шагу.

Город очаровывает сразу, едва сходишь с поезда. От каждого дома, улицы, площади веет покоем. В кофейнях, магазинчиках, даже на автовокзале тебе улыбаются и стараются помочь, - просто так, от полноты душевной.

Улицы города спускаются вниз, к озеру. И не только улицы. Центростремительная сила влечет сюда и дома, и заборы, и столбы, и людей. Тянет к воде, как магнитом. Во дворах, как выброшенные на берег киты, лежат кверху днищем лодки. На детских площадках – гипсовые слоны-горки, львы.

Знаменитый музей колокольчиков был закрыт, но, увидев несколько посетителей, его специально для нас ОТКРЫЛИ и провели экскурсию. И позвонили в музейные колокола и колокольцы. Вы можете себе такое представить? Но об этом музее нельзя просто обмолвиться, он требует отдельного рассказа.

В истории Валдая есть забавная страничка. Когда-то специально для продажи бубликов наряжали красивых девушек, которые продавали купцам эти чудеса пекарского искусства… С ПОЦЕЛУЕМ через дырку! Представляете, как такая рекламная акция повысила спрос.

На другом берегу озера, на острове, стоит Валдайский Иверский монастырь. К нему от симпатичной пристани, обложенной валунами, ходит катерок. Есть дорога через понтонный мост, - так мы и попали на остров: озеро было еще сковано льдом, и катер не ходил.

Мужской монастырь основал патриарх Никон в 1653 году. За 350 лет монастырь многого натерпелся, как и вся наша страна. В революцию его грабили, реквизировали золотые оклады икон и все старинные и драгоценные вещи богослужебного пользования. В 1919 году он и вовсе был преобразован в Иверскую трудовую артель. В 1927 в отчете Наркомзема было отмечено, что трудовая община «слишком тесно связана с Иверской чудотворной иконой». Монастырь закрыли, а Иверская икона Божьей Матери была увезена в неизвестном направлении. За время советской власти на его территории был историко-архивный музей, музей краеведения. В 30-е годы в монастырских помещениях располагались мастерские. В военное время - госпиталь, затем дом инвалидов для участников Великой Отечественной войны и лесная школа для детей, больных туберкулезом. В 70-е на его территории открыли базу отдыха. И только в 1991 году Иверский Валдайский монастырь был вновь передан Новгородской епархии.

Сейчас в его стенах живут 18 очень доброжелательных монахов, ведутся восстановительные работы, реставрация настенной живописи. Я провела здесь два дня, отведала невероятно вкусной монастырской пищи, которую готовят и едят с молитвами. Я человек не слишком религиозный, но должна признать: эта еда придает сил, очищает мысли.

После недолгих уговоров мне разрешили поработать на монастырских огородах, и я с удовольствием собирала камни на только что распаханном под картошку поле. Любой археолог мне позавидовал бы. Плуг поднял из глубин земли черепки старинной глиняной посуды, осколки фресок, ржавые железяки явно не нашего века. Боюсь, что я больше разглядывала и распихивала по карманам, чем работала.

Меня пригласили подняться на колокольню и послушать звон. Я сидела под огромным шатром колокола, надо мной раскачивался его тяжеленный язык, а вокруг плясали, пели, заливались радостью под умелой рукой звонаря средние и малые колокола. «Вал-дай за-зво-нил, Вал-дай за-зво-нил», - ликовали они. Это речевка для начинающих звонарей, чтобы лучше запомнить ритм. Внизу ослепительно блестели кресты, купола, жестяные крыши построек, вода, солнце… Срывались с гнезд чайки и утки, с криком кружили в воздухе скворцы и вороны. Оглушенная не столько звуком, сколько неведомым мне ранее чувством восторга, я спросила звонаря, когда мы спускались по крутым ступеням колокольни: «Как Вас зовут?»

- Я – инок, - скромно ответил он.

ДУХИ АЛТАЯ ЗАЖИГАЮТ

Алтай… Слышите, какими тайнами веет от этого имени, каким ожиданием волшебства. Имя-вздох.

На Алтай я поехала к духам – накопилось вопросов. Не то чтобы очень глобальных вроде «Кто я?», «Зачем я?», а позаковырестей и не таких конкретных. Хотелось увидеть свое истинное лицо. А с этим, говорят, могут помочь только духи Алтая. Там с людей спадают маски.

Скажу сразу – я его увидела. И сто раз пожалела об этом…

В путешествие мы ринулись вдвоем со Славой, моим давним товарищем-бродилкой, он тоже фотограф, а кроме того - режиссер и актер. Мы вместе уже побывали в горах Кавказа – на Большом Тхаче и в Домбае. Но Алтай недаром притянул к себе внимание одной из самых мистических фигур мирового масштаба – Николая Рериха, это совсем другие горы.

Первой остановкой значился в нашем маршруте городок Чемал и гора Верблюд. Верблюд с достоинством возвышался над нами, а нам надо было успеть вернуться до захода солнца, которое целенаправленно семенило к месту ночевки. Мы торопились.

- Надень носки, - велела я Славе, заметив, что он вышел в сандалиях на босу ногу, причем новых. Натрет - как пить дать. А в лесу еще ветки-колючки,.

- Я дольше тебя живу на свете, и опыта в горах у меня не меньше, - возразил он, и не подумав слушаться.

Все время, пока мы поднимались на Верблюда, я не могла сдержать бурчания внутри себя. «Мы еще и в поход настоящий не вышли, а он сейчас охромеет. Я его пожалею нагружать. У меня уже перевес, а еще продукты покупать с собой на несколько дней. Не для того я мужчину с собой звала, чтобы самой все тяжести таскать. Гордый какой упрямец, не слушает голоса разума»... И так далее. Чем только я ни пыталась остановить этот старческий бубнеж в башке – и пела мысленно, и дышала животом, и расслаблялась – все тщетно.

А красота вокруг была пронзительная. Сквозные, просвеченные косым солнцем березы изливали на бредущих вверх путников нежность и блаженную тень. С вершины, поросшей лиственницей с мягкими иголками-листьями, открывался вид на озеро далеко внизу, где катера, как одуревшие от радости котята, выписывали круги. К озеру бежала по ущелью вертлявая речка.

И тут я обнаружила потерю - пропала крышка от объектива. Нехорошо, ох как нехорошо. Защитное стекло я разбила в предыдущем походе, грохнувшись с велосипеда. Теперь дорогой объектив не защищен, соринки и пятна испортят фотографии.

Я, конечно, умная тетя, сразу поняла, что крышечку мою забрали духи, дабы проучить за гадкое поведение. И я сделала то, что положено в этих случаях, хоть и посмеиваясь над собой – положила духам кусочек печенья, полила его водой и попросила прощения за неумение взять контроль над дурной головой. Конечно, я виновата, что позволяю себе поучать человека, лишая его собственного опыта.

Тропа, по которой мы поднимались к горбам Верблюда, была узкой и протискивалась в высокой траве. С легкой душой, зная, что крышечку духи теперь вернут, пустилась я в обратный путь. Идем-идем, вроде места, где я могла ее потерять, уже миновали, а крышки нет. Не отдают. Вот елки. Что я сделала не так?

И тут Слава оборачивается и говорит:

- Да ладно, не огорчайся, резинкой прикрепим платок к объективу, и будет тебе крышка.

- Нет, - говорю, - не пойдет.

Так не честно, я ведь все сделала по правилам – и жертву принесла, и осознала ошибку. Не может быть, чтобы не сработало.

- Да ерунда, забудь, - щедро отмахнул мне все грехи Слава.

Я вздохнула и, благодарная ему за утешение, перестала таращиться в траву. Отдала потерю, отпустила.Пусть остается полному достоинства Верблюду. В каждом походе что-нибудь обязательно теряется, главное не жалеть о потере: это малая жертва местным духам за то, что потревожили.

Не сделала я и двух шагов, как в траве, наседавшей на тропинку, открылась проплешина, и посереди нее – что бы вы думали – лежит спокойненько моя родная крышечка.

Значит, ошибка была не в том, что я бурчала, а в излишней привязанности. Надо было просто отпустить такую нужную мне вещь. Да и бурчала я, как видно, потому что слишком привязалась к Славке – тут же и начались какие-то подсознательные ожидания и требования. Буддисты не зря считают, что от привязанностей надо освобождать ум.

Буддисты, о которых тогда подумала, материализовались, как и любая мысль в горах Алтая. Следующим пунктом программы был поселок художников Аскат, где построен буддийский центр для ретритов. Мы заходили к ним, были тепло приняты и посидели с постояльцами на вечернем занятии. Фраза, которую вынесли оттуда и с удовольствием повторяем по сей день: «Наш девиз - радость, бесстрашие, безусловная любовь».

Немного о селе Аскат. Река Катунь делает перед ним резкий поворот на 90 градусов, под селом собирается подземное озеро и как линза увеличивает творческие силы человека. Чуть не в каждом дворе живут художники и мастера и продают свои работы. Бубны, картины, удивительная окарина, кованые чаши, разные шаманские атрибуты – все неимоверной красоты. Говорят, даже безнадежные больные приезжают туда, бросив столицы и мегаполисы - и живут на удивление врачам.

В одном выставочном зальчике с примыкающим магазином мой взгляд захватил и притянул глиняный шаман в красном одеянии и высоком, загнутом вперед колпаке. Он стоял, подняв к небу большие ладони и лицо с прикрытыми глазами.

- Забери меня! – молчаливо кричал шаман.

Я схватила его, боясь отпустить. Пальцы сразу налились, по руке пошел ток. Он лег в ладонь, будто был ее частью.

- Я его возьму, - быстро говорю хозяйке.

- Хорошо как. Час назад забрали его пару, шаманку, - пожалела его хозяйка магазина.

Так и ходила я с ним, почти не выпуская. А через месяц в горном ущелье под Геленжиком нашла сухую ветку можжевельника, где в развилке сидела его пропавшая пара - шаманка с поднятыми руками и в высоком колпаке, маленькая, усохшая до размеров сучка. Жаль, по дороге в Москву в рюкзаке отломились ее хрупкие, худые руки.

Такие совпадения – вовсе не случайны. Это иллюстрация закона парных случаев. И такого в жизни полно, если приглядеться. У меня – так чуть ли не каждый день.

Духи Алтая еще не раз проучили меня, причем довольно жестко. Стоило мне о чем-то поспорить со Славой, как нас обоих наказывали. Я все время толкала идею, что нельзя привязываться к какой-то определенной цели, нужно идти туда, куда ноги ведут. Цель – та же привязанность. Если упрямо двигаться в придуманном направлении, ничего вокруг не увидишь и не почувствуешь. «Поставивший цель подобен стреле из лука, он не различает добра и зла…» А сама я между тем на Каракольских озерах присмотрела себе ужасно красивый кадр с речкой, камнями и деревцами. И ждала три дня подходящих для съемки условий. Я так точно себе представляла, какой это будет потрясный вид, как упадут косые лучи утреннего розового солнца, какой черной будет вода, какой яркой трава, как от воды поднимется утренняя дымка… Ходила в этот уголок реки как на работу, каждое утро. Терпеливо ждала. Но… то туман засядет на двое суток, то дождь срубит планы. И вот наконец подходящий момент – солнечное утро. Первые лучи волшебно преобразили простор, и все получилось точно так, как я придумала! Я резво скакала с камня на камень по ручью к тому месту, где задумала встать. Щедро щелкала направо-налево разную другую красоту, с трепетом предвкушая ТОТ кадр. Оттягивала удовольствие. Уже издалека видела прекрасную дымку от остывшей за ночь воды. И свет с тенью именно так легли, как я загадывала! Отрепетированно за столько дней вскакиваю на нужную кочку… Жму на кнопку…

- Ага, щас, - ухмыльнулись духи Алтая. – Не слишком ли ты много на себя берешь, чтобы заказывать музыку – нам, богам? Не слишком ли жадно привязалась к этому сочиненному тобой – не нами – кадру?

Кнопка не нажималась. В аппарате разрядился аккумулятор. Уж я и терла его, и грела, и ругалась последними словами. И униженно умоляла. Нет. Накось, выкуси.

- Ты шла сюда не за этим ли? Ты хотела убедиться, что мы существуем? Вот тебе доказательство, - ржали в голос духи Алтая.

Злая-презлая («Все равно не дамся! Перехитрю!») поскакала я назад, за Славиным аппаратом. Я спешила: каких-то десять-пятнадцать минут – и дымка рассеется, волшебство кончится. Ишь на что замахнулась – оспорить решение духов! Гордячка! И я шлепнулась с камня в ледяную воду. Пришла в хижину – течет с меня ручьем. Куртка, штаны, кроссовки, все насквозь. Немая сцена.

- Дай, пожалуйста, быстро свой фотоаппарат! – процедила я сквозь зубы вместо доброго утра, и рванула обратно. Но декорации трагикомедии, конечно, уже изменились. Не те цвета, не мой аппарат, все не то.

Я слишком цепко держалась за свою идею. Все правильно, духи, спасибо, конечно. Очень наглядно и познавательно.

И третья шутка духов Алтая.

После дождя собрались мы пройтись к остальным озерам, лежащим выше в ущелье. Только вышли – нужно пересечь ручей. Тропа перепрыгивает его по камням и бревнам. Но два дня перед этим шел дождь, и теперь вода заливает самодельную переправу.

- Все равно - вперед, - решил Слава.

- И потом целый день с мокрыми ногами ходить, - скривилась я. – Лучше сегодня в гору поднимемся, сверху озера сфоткаем, а завтра вода спадет.

- Но мы же решили, мы поставили цель на сегодня. Будем ее придерживаться.

- Силой нельзя добиваться цели. Нужно быть гибким. Нас туда сегодня не приглашают, зачем же нахрапом действовать. Странствие с облаками, помнишь? Куда ветер подул – туда и двигаешься.

- Это называется безволие – когда тебя можно с пути столкнуть одним щелчком.

- Это называется упрямство и гордыня, когда тебя никакими логическими доводами нельзя сдвинуть с намеченного.

Вот так и получилось, что Слава пошел по воде, а я полезла в гору. Забавно то, что мой замысел сфотографировать все озера сверху тоже провалился. Почему? Потому что я тоже – опять! – поставила себе цель! Причем прямо посреди разговора, где за это же и отчитывала. Чертова привычка доказывать непременно свою точку зрения и вдавливать ее в других.

На вершине горы, среди построенного туристами города духов – уложенных в забавные конструкции плоских камней - раздавался их, духов, отчетливый хохот. Потому что снизу - из того самого ущелья, в котором лежали пять прекрасных озер, поднималасьгустейшая, непрогляднейшая облачная каша. Она без остановки лезла вверх, карабкаясь по языку ледника, и ветер с аппетитом слизывал ее на вершине. Так что у меня наверху было ясно и солнечно, а вниз ничего не видно. Никаких тебе озер.

Впрочем, и Слава в тот день вернулся с признанием, что наконец-таки поверил в духов. Он брал с собой мою сидушку. После привала, отойдя на каких-то сто метров, обнаружил, что оставил ее на камне. Вернулся, облазил весь пятачок, где пил чай, потом увеличил круг поисков – ничего. Посмеявшись над собой, принес духам жертву – кураги с изюмом. Сделал еще пару кругов, вернулся… Кто-то успел слопать все сухофрукты! Жертвоприношение приняли, но сидушку не отдали.

Я хохочу:

– Так надо же было понять, что тебе хотят сказать. Совершить на серьезе ту мысленную работу, которая изменила бы ход событий твоей жизни. Ты просто играл, выполнял внешние движения. А это не театр.

И еще раз духи посмеялись над нашей жадностью, над жаждой унести с собой красоту в виде фотографий. Произошло это на Мультинских озерах. После ночного дождя и холоднющей ночевки (было чуть выше нуля с промозглым ветром) настроение у нас было кривоватое, прямо скажем. Мрачные, без камер – погода не съемочная - вышли мы на поиски брода через реку.

- Должен быть там, - махнули рукой рыбаки.

Истоптали весь берег, не видим брода. А в обход далеко. Сели на бревно, пригорюнились. С плащей капает, с носа капает. Вдруг дождь перестал, из ущелья дунуло и враз развеяло дождевое облако. Прямо перед нами, на противоположном берегу речки, от елочки до елочки развернулась крошечная, карманная радуга на фоне темнеющей лесистой горы. Она была в десяти шагах. И прямо под ней, под радугой, вдруг отчетливо стали видны следы копыт. Нам показали брод!

Ошарашено, безмолвно смотрели мы на чудо. Смотрели голыми глазами, а не через объектив. Слава все же не выдержал, побежал в палатку за камерой, но я-то знала, что духи снова не дадуне случайно духи выбрали такой момент! Вот он возвращается - затрещали ветки под его торопливыми шагами – и радуга растворилась в воздухе.

Конечно, любой психолог посмеялся бы над моими россказнями. Мол, это твое подсознание с тобой говорило, а вовсе не высшие силы. Ну ладно, интерпретировать, трактовать знаки – да, я могу как угодно. Согласна. А севший на долгожданном кадре аккумулятор? А радуга точно над бродом? А крышечка, потерянная и найденная на проплешине в тот миг, когда я пришла к правильному выводу? Это же не выдумки, а вполне себе материальные явления.

Алтай подарил очень много прекрасных фотографий, но несколько самых удачных, самых редких кадров остались только в нашей памяти.

Я могла бы еще много говорить о самом Алтае, о местах, где мы побывали. Но пусть об этом расскажут фотографии. В этом очерке мне хотелось сказать о том, что Алтай раскрывает в людях, как помогает встретиться с собой настоящим, понять себя. Кроме обитающих здесь мудрых духов есть и причина попроще: эти горы физически трудно одолеть – перегруженные рюкзаки, крутые (подчас на карачках) подъемы, ветвящиеся тропы-плутовки… А ведь только в трудностях человек натыкается на границы своего великодушия, своего умения принимать и прощать. Впрочем, надо сказать, что мое другое и довольно неприглядное лицо стало проявляться еще до начала трудностей – едва мы оказались на алтайской земле. Готовы к такому знанию про себя? Духи вас ждут!

КИТАЙ: ЛИНИИ ЖИЗНИ

(стихи в переводе автора)

С чего начать?

Сижу и листаю альбомы, раздумывая, как же рассказать о Китае. Снимков и мыслей набралось множество, и я готова ими поделиться. Но не знаю, с чего начать. Пусть помощниками в этом станут фотографии: как якорьки, брошенные в море памяти, они неизменно приводят тебя в то место, где были сделаны и погружают в то же состояние.

За четыре поездки у меня наметилось несколько излюбленных китайских тем-сюжетов. О полях – об их геометрической индивидуальности и непредсказуемости, о труде и крестьянах, о восхитительных подробностях их быта, непривычных для русского горожанина, о лодках и черепичных крышах, об удивительных камнях Тяньчжушаньского заповедника с их поэтическими названиями.

О полях

Друзья, с которыми мы ездим каждый год в заповедник Тяньчжушань (провинция Анхой), уже привыкли, что при виде распаханных, или затопленных, или убранных, или заставленных «соломенными человечками» полей – «грязи», в понимании большинства нормальных людей - меня охватывает охотничья дрожь, и я, как маньяк, кричу «Остановите автобус!» и пытаюсь выпрыгнуть на ходу или вывалиться из окна с фотоаппаратом наперевес.

Действительно, в некоторых странах есть понятие «ярусное земледелие», когда рельеф местности вынуждает жителей пристраивать огороды прямо на горных склонах. А если основной продукт питания у них – это рис, который выращивают на залитых водой полях, то что делать, чтобы вода не выливалась? Нужно, чтобы склоны перестали быть покатыми, верно? Вот и придумали способ – распахивать землю ступенями.

Конечно, мороки с этим способом уйма. Чтобы удерживать воду и в нужный момент уводить ее с поля придумана дренажная система с хитрыми приспособлениями.И кроме того, нужно переформатировать, говоря компьютерным языком, а не компьютерным – перекидать лопатами) всю почву на горе! Сначала рис сеют как попало, и поле затапливают, а когда он взойдет, ростки рассаживают на расстоянии ладони друг от друга. Нет, вы представляете? Это вам не ящик с рассадой, выращенной на окне, высадить в грунт. Это КИЛОМЕТРЫ полей. И вот большая часть китайского народа проводит конец весны по щиколотку в воде, согнувшись буквой «Г» и вручную растыкивая нежные ростки на огромных угодьях. А им в это время, между прочим, нужно спешить со сбором чая – второй самой распространенной в Китае сельскохозяйственной культурой, иначе листья на кустах состарятся, и вкус чая станет грубым, не таким ценным. В результате таких страданий и трудов получаются страшно живописные для чужеземца пейзажи, мимо которых трудно пройти, не залюбовавшись.

О трудной жизни крестьян сложено много очень похожих друг на друга, незамысловатых народных песен. Приведу для примера отрывок одной такой песни, в ней подробно расписывается каждый месяц года, так что здесь она не полностью. А полностью вы сможете найти ее (и еще несколько песен) в книге Вероники Виногродской «Страна чая или изысканность простоты», издательство «Ганга». Это книга о чае, как вы догадались.

Первый месяц. Сестры, в горы!

Чайный сад пора сажать нам.

Если время мы упустим,

Понесет семья убыток.

Третий месяц - торопливый,

Ведь сезон дождей все ближе!

И порхают над ветвями

Руки, быстрые, как ветер.

А четвертый - самый трудный:

Мы спешим, наш чай стареет,

И забот крестьянских жаждет

Поле с рисовой рассадой.

И шестой приходит месяц.

Мы разводим шелкопряда.

Чайный сад зовет нас в горы,

Грядки требуют прополки.

Вот пришел десятый месяц.

Чай в корзинах отдыхает.

Свахи входят друг за другом.

Стыдно как! А в сердце - радость.

И в одиннадцатый месяц

Паланкин забрал невесту.

Младшая сестра осталась,

Смех покинул сад на склоне.

А в двенадцатый – за землю

Срок пришел платить аренду.

Половина лишь осталась

Выручки за целый год.

Вообще, самая характерная черта китайской поэзии – это простота выразительных средств. Вот стихотворение Ли Бо, самого известного поэта Китая.

Думы в тихую ночь

На кровати лунного света поток.

Словно белый иней на землю лег.

Голову поднимаю – вижу луну за окном.

Голову опускаю – вижу далекий дом.

Можно ли проще и пронзительней сказать о тоске по родине?

О восхитительных подробностях быта

О эти плетеные из тростника плоские блюда, в которых и носят, и продают, и сушат, и хранят разные продукты - выгоревшие на солнце, бывалые, потрепанные! Не знаю, что уж в них такого, но они неизменно вызывают у меня умиление чуть не до слез. Они бывают огромные (полтора-два метра в диаметре) - для сушки зерна и кореньев, и небольшие (их носят стопкой на коромыслах из распиленного пополам ствола бамбука) - для торговли. Очень удобно. В чем товар принес, в том и разложил на земле.

Торгуют в основном там, где проходят экскурсионные тропы заповедника. Чем торгуют? Чаем (кипяток в термосах тоже приносят с собой!) и печеньем, китайской лапшой и вареными в чае яйцами, игрушками и всякими мелочами из бамбука и тростника с изображением главной горы заповедника – горы Тянь Чжу (в переводе - Небесный Столб). И живыми тритончиками, сверху черными, снизу дико оранжевыми. Каждый день по лестнице в километр высотой - заповедник-то горный - идут груженые товарами крестьяне из ближайших деревушек и несут килограмм по 75. Сами щуплые, невысокие, чаще - немолодые. Вот один такой дедок бодро топает по ступеням и приветливо улыбается. На гибком коромысле с двух сторон по тюку. Мужчина из нашей группы, очень крепкий человек почти вдвое крупнее дедка, попытался поднять это коромысло. Поднять-то поднял, хотя и с трудом. А шагу ступить не смог, так оно пружинит, раскачивается! Здесь нужен навык и безупречное владение телом. Так что поневоле веришь, что именно эти горы стали источником древнего боевого искусства тайцзи-цюань, в основе которого - умение прочно стоять на ногах, «укореняться».

О эти стоптанные тапкисо смятыми задниками, покорно ждущие хозяев у порога дома, одинаковые у всех, потому что это самый дешевый вид обуви, да к тому же единственный в местном магазине.

О эти невероятные, чаще трехколесные, с позволения сказать, транспортные средства, бегающие по городским дорогам без оглядки на светофоры и разделительные полосы, как замороченные муравьи. Хотя нет, муравьи как раз очень строго соблюдают свои правила уличного движения. А юркие мопедо- и велосипедо-тачки спокойно едут по встречной, не ругаются друг на друга, ничего не боятся и вполне дружелюбно сигналят.

О эти тачки и корзины!!!

О завалы во дворах какой-то коры, тростника, папоротника, бамбуковых стволов и веток с листьями, бог ты мой, чего только они не сушат... О это вечное, никак не сохнущее во влажном климате белье, беззащитное в своей простоте исподнее, трогательно вывешенное перед каждым домом. Сушилка для белья тоже из бамбуковых веток.

Вообще, бамбук в крестьянском хозяйстве незаменим. Его едят (ростки), из него делают палочки для еды и лыжные палки, строят заборы и беседки, прокладывают желоба для воды и мастерят мебель, посуду и разнообразный рабочий инструмент, ведра, бочонки... И главное, он служит украшением горных склонов! (О эти рощи, дружно качающие одинаково пушистыми головами!) Осенью он не меняет цвет. Если бамбук покраснел, значит, он скоро погибнет. А вы знаете, что бамбук – это трава, тростник? Что из глупого ростка-подростка он становится крепким мужчиной в полном рассвете сил всего за 40 дней! Причем растет прелюбопытно, тоже совсем не как дерево. Сначала выстреливает в небо нежная стрела, укутанная в защитные коричневые латы, и только на приличной высоте начинает сбрасывать уже ненужную оболочку и вытягивать ветки, подставлять небу узкие ладошки листьев. Долго потом лежит под юным деревом сброшенная шкура, грубеет, твердеет, становится похожа на настоящую древесную кору, а ствол навсегда остается зеленым, голым и гладким. Как будто бамбук долго сомневался в поисках своей истинной сущности, ведь он оказался перед сложным выбором: как жить дальше - деревом с корой или беззащитной травой, и в конце концов принял решение, что сможет выстоять одной только силой духа!

У бамбука внутри пусто, утром хлопнешь дружески по коленчатой ноге – гудит в ответ, поет, роняет тебе на голову росу со своей заоблачной высоты.

О вызывающие уважение своей непонятностью красные иероглифы, начертанные у входа в дома! Нам объяснили: в новогодний праздник все пишут на дверях пожелание счастья и удачи. Эта надпись весь год ободряет хозяев.

О дети, бегающие в штанишках со специальной прорехой на всю попу, чтобы не снимать все при срочной надобности! О вежливые подростки, звонко кричащие «Халё!» - в смысле хэллоу - по дороге из школы! О молодежь, серьезной толпой сопровождающая иностранца в магазине. Идут на расстоянии десяти шагов, обернешься – будут заинтересованно оглядывать прилавки, отстанут, но вскоре снова догонят. Страшно любопытные, они изо всех сил стараются соблюсти приличия. О случайные встреченные на горных серпантинных дорогах взрослые с широкой улыбкой и распахнутым сердцем – эти обязательно спросят, как тебя звать, где живешь, из какой страны. Впрочем, об этом можно только догадаться. Язык их напоминает весеннее птичье пение под окнами. Очень красиво, но непонятно.

Да, о языке нужно сказать особо. Чтобы его изучать и говорить на нем, нужен особо развитый слух, потому что большое значение в нем имеют ударения. Четыре разных ударения. Один звук (например, цзин), произнесенный с разным ударным рисунком, будет означать четыре разных слова. В Китае невероятное количество диалектов, причем отличаются они друг от друга вовсе не так, как наш вологодский говорок от питерского. Там люди из двух ближайших провинций могут друг друга просто не понять, и тогда им приходится переходить на общепринятый пекинский диалект. А фильмы и передачи по телевизору показывают с субтитрами-иероглифами, чтобы все знали, о чем речь. Потому что иероглифы-то не отличаются. Причем не отличаются они даже от японских! Японец может запросто читать китайскую газету, хотя на слух не поймет ни слова: звучание у китайского и японского языков совсем непохожее.

О вязанки жесткой соломы на осенних полях после уборки урожая – милые мои «соломенные человечки». Когда они высохнут, их развернут и сложат друг на друга в копну. Вопрос – зачем? Может, крыши сараев покрывать? Вряд ли. У них даже будки, простите, уборных во дворах покрыты черепицей.

О черепичные крыши!!!

О лодках, черепичных крышах и… злом духе

Знаете, почему в Китае углы крыш загибаются вверх? Считается, что злой дух (черт) может войти в дом только по прямым линиям. Излишняя прямолинейность здесь ни в чем не приветствуется. Не потому ли китайцев считают хитрыми, что в самой их культуре заложен этот нелобовой принцип? В знаменитом «Рассуждении о ста заболеваниях» Лао Цзюня, где он говорит о нравственных причинах любой болезни и способах исцеления, среди прочих невероятно полезных правил есть вот такое: «Прямотой наносить вред людям – это болезнь». Я считаю, что это произведение длиной в семь страничек каждый человек должен иметь дома и периодически заглядывать в него, чтобы корректировать свой моральный облик. Есть среди правил всем понятные, а есть удивительные, которые заставляют призадуматься западного человека. Все силы своего сердца сосредоточить в одной любви – это болезнь. Стремиться к наслаждениям, разрушая моральную силу-дэ – это болезнь. Унижая людей, возвышать себя – это болезнь. Пользуясь силой, побеждать людей – это болезнь. Считать людей глупыми, а себя мудрецом – это болезнь. Определять достоинства и недостатки других людей – это болезнь. Делая добрые дела, ждать воздаяния – это болезнь. Из-за вспыльчивости идти наперекор – это болезнь. Ревновать – это болезнь. Много сомневаться и мало верить – это болезнь… Все это очень просто и вместе с тем очень тонко. Разве нам приходило в голову, что Вести себя расковано, не соблюдая норм ритуала – это болезнь, Тайно подглядывать в отверстия и щели – это болезнь, Стремиться к веселью и любить смеяться – это болезнь? Легко ли увидеть за нашими вполне безобидными на первый взгляд маленькими слабостями таких разрушителей и вредителей, как гордыня, зависть, ненависть, презрение, жестокость?

Ну, хорошо, хорошо, вздохнете вы, а при чем же тут лодки?

А не при чем, просто – КРАСИВО! Но я так и не узнала, почему вода в заводях рек, бегущих с гор Небесного столба, такая зеленая. Подобной воды я нигде больше не видала. Как и многого другого.

И, наконец,

 Об удивительных камнях

В заповеднике Тяньчжушань на небольшой площади находятся 53 «удивительных» камня. Чем же они удивительны? Формой. Их названия говорят сами за себя: Улитка, Птица, ждущая возвращения супруга с Восточной вершины (!), Лицо князя, Камень, прилетевший с неба, Львы, играющие в мяч, Голубой дракон, Волшебный мост, Старая черепаха, ползущая к морю.

Но что слова… Картина будет неполной, даже если добавить к этому стрекот гигантских мух-скрипучек (похожих на наших цикад, только крупнее, и песня у них посложнее), шум водопада горной реки, туманы, приходящие с вершин, немыслимые облака…

Не знаю, что вам еще рассказать словами. Слова вообще материя очень ненадежная. Пора бы нам, людям, уже как-то осваивать новые способы общения, без слов. На том и замолкаю.

P.S. Китайцы целый день работают. Рядом с нашей гостиницей постоянно шла стройка, огораживали стеной реку, чтобы не подмывала берег. Как думаете, что делают рабочие, с утра до вечера перенося в парах тяжеленные каменюки на своем гибком бамбуковом коромысле? Нет, неправильно, не матерятся. Они… ПОЮТ!

КИТАЙ: НЕЖНОСТЬ И СИЛА - ЕДИНЫ

Тяньчжушань (Тяньчжу в переводе – Небесный столб, шань - гора) – это горный район на юге Китая, место, волшебное по красоте и по сути, где наша группа пробыла 20 дней. Были мы там не просто туристами, а учениками в Тяньчжушаньском институте ушу и цигун.

К слову - что такое цигун. Ци - энергия, гун - работа. Цигун – работа с энергией.

Согласно теории китайской медицины, любая болезнь вызывается нарушением баланса энергий инь и ян в организме. Упражнения системы цигун как раз и рассчитаны на то, чтобы все это поправить и вернуть человеку гармонию.

Бывают люди необыкновенные, и жизнь их совсем не похожа на нашу. Как раз такой человек – Лю Шаобинь, наш учитель, ректор Тяньчжушаньского института, великий мастер цигуна и ушу и врач с мировым именем. Он видит тебя насквозь, и, поверьте, это не фигура речи, - под его взглядом чувствуешь себя прозрачной. Но это отнюдь не пугает, даже наоборот: наконец-то не надо думать, что сказать, как поступить – тебя понимают и принимают такой, какая ты есть. И хочется стать достойной этого понимания и приятия, хочется стать на самом деле прозрачной для других и для самой себя. Чтобы нечего было скрывать, чтобы дурные мысли навсегда забыли к тебе дорогу.

Учитель Лю (Лю лаоши, как называют его ученики и пациенты) с раннего детства, следуя семейным традициям, занимался традиционной медициной и боевыми искусствами. Он приехал в Тяньчжушань шестнадцатилетним юношей, чтобы вдали от цивилизации совершенствовать свое мастерство и углублять познания, изучая под руководством даосских наставников древние трактаты и собирая лечебные травы, растущие в заповедных горах.

Этот удивительный человек с виду не отличим от других людей. Но вот он начинает показывать комплекс цигуна. Каждое движение наполнено внутренним смыслом. Так же грациозно и естественно двигается речная трава, колеблемая течением, или богомол, мягко перетекающий с ноги на ногу. Тот же комплекс в другом настроении или другом месте, например, в горах, будет выглядеть совершенно по-другому. Мы увидим могучего льва или сурового мага, выпускающего из ладоней шары энергии. Если такой невидимый «шар» попадает в тебя, зрителя, то чувствуешь ощутимый удар в область живота.

А те, кто хоть пять минут позанимался с ним туй-шоу, знает: рука у него просто железная.

Мы смотрим выступление во время конференции по цигуну. Один человек ложится спиной на три довольно широких меча, - предварительно ими для демонстрации остроты разрубили деревянные палочки. На него кладут громоздкое приспособление с торчащими вверх гвоздями. На эти устрашающие гвозди ложится второй человек. Сверху четверо могучих парней с трудом укладывают громадную мраморную плиту толщиной как минимум 20 см. Это уже, на мой взгляд, смертельный номер. Оказалось – это еще не все. Лю Шаобинь бьет по плите деревянным молотком, которым в принципе такую махину разбить невозможно. Плита раскололась. А эти двое встали, отряхнулись от каменной крошки и с улыбками поклонились. На обоих – ни царапины.

С чего все началось. В Тяньчжушань издавна приходили даосские отшельники, чтобы в уединении постигать тайны мироздания. Они были носителями своеобразных систем цигуна, информация окоторых тщательно скрывалась от посторонних. Впрочем, алхимики всегда скрывали способы изготовления «пилюли бессмертия». Только здесь речь идет о внутренней алхимии и внутренней пилюле. И «выплавляется» она не в тигле, а с помощью медитации и динамических упражнений.

Лю Шаобинь расшифровал и описал эти закрытые системы и построил единую, вобравшую в себя все лучшее от даосизма, буддизма и конфуцианской медицины. Она стала итогом более чем двадцатилетнего труда.

Про эту систему услышали только в 1988 году, когда Лю Шаобинь впервые провел открытый семинар, куда съехались мастера со всего Китая, и показал чудеса врачебного искусства, такие как мгновенная цигун-диагностика и «дистанционное иглоукалывание» - воздействие на точки акупунктуры воображаемой иглой.

Не говоря о таких эффектных фокусах, как разрубание бумажной купюрой деревянной палочки с помощью энергии, про которые мы только слышали, но не видели, Лю лаоши продемонстрировал нам еще один пример своих невероятных способностей. Доброволец выходит на сцену и наклоняется вперед, а мастер резко проводит руками у него над спиной. Человек теряет равновесие, словно его дернули за поясницу. Но мы же стояли вокруг плотным кольцом и видели, что мастер до него не дотронулся. Вот и думай теперь, насколько не материальна энергия.

Впрочем, стоит ли говорить о фокусах, если Лю Шаобинь лечит даже многие разновидности астмы и рака, не считая менее тяжелых заболеваний.

«Мне врачи два года назад подписали приговор, - поделился с нами один из русских пациентов Тяньчжушаньского института, - а теперь посмотрите на меня!» - И показал комплекс ушу, который и здоровому человеку выполнить очень трудно.

«Теперь древний тайный цигун может приносить счастье людям», - говорит Лю Шаобинь в своей книге. И это не просто красивые слова. Мы в самом деле были счастливы.

Хотя мы тренировались иногда по 9 часов в день, сам воздух, дух могучих гор очищал, снимал усталость и напитывал новыми силами. После обеда, вместо того чтобы поваляться и отдохнуть, убегаешь погулять по крутобокой горной тропе. Плещет ручей, стрекочут цикады. Удивленно оглядываясь на пришельца, пробежит ласка. Зашуршит невидимкой большая змея. Бамбук взмывает к небу, травы мотают пушистыми головами, каменная лестница неустанно топает все выше и выше… Но – стоп! Скорее назад, не пропустить начало лекции.

Несколько цитат из лекций Лю Шаобиня:

«Нежность и сила - едины».

«Главное - естественность».

«Смысл занятий цигуном - единение мира и человека».

«Не нужно ни к чему стремиться, надо расслабиться, отрешиться от мыслей, забыть свое «Я». Пусть как будет, так будет».

ФЬОРДЫ И «СТРАНСТВИЕ С ОБЛАКАМИ»

(Автостопом по Норвегии)

Бывают приключения, которые случаются, когда ты готов не сопротивляться течению жизни, а довериться ему. Только тогда начинаешь по-настоящему видеть, слышать и понимать, что происходит вокруг. Понимать до глубины, до невидимой основы, до тончайших переплетений событий. Такие путешествия я называю странствием с облаками.

Впрочем, термин этот был придуман задолго до меня в Китае, на родине даосизма. Про настоящее «странствие с облаками» обязательно почитайте в книге про великого мастера цигун Ван Липина, а мы вернемся к нашему течению.

- Хочешь в июле поехать в Финляндию, потом в Норвегию? - спросила подруга. – А что интересного в Норвегии? – Фьорды. – Что это? – А я тебе сейчас прочитаю, - сказала она.

«Фьорды - это удивительно красивое природное образование, скалы на морском побережье, с живописными водопадами, отвесными стенами, потрясающими пейзажами, которые так и просятся в объектив фотоаппарата или видеокамеры. Изрезанное фьордами побережье на западной оконечности Норвегии сформировалось еще во время Ледникового периода. Кажется невероятным, что сама природа сотворила подобные конструкции. Каждый из фьордов красив своей неповторимой красотой».

- Уже хочу! – завопила я и помчалась делать визу.

Складывалось все очень удачно, в Финляндии нам было у кого остановиться, а остальное путешествие решили проделать автостопом. Я не могла дождаться июля, ведь несмотря на хипповскую юность, по другой стране дикарем я еще не странствовала. Но перед самым отъездом выясняется, что подругу не отпускают с работы. Тогда я решила ехать одна. «Автостоп в одиночку по незнакомой стране? Не вздумай!» - с ужасом говорили друзья и родные. Тем сильнее во мне крепла решимость.

Так я оказалась в Финляндии в гостях у переводчика Анны Сидоровой. Она поводила меня по Хельсинки, где по улицам запросто разгуливают зайцы, ежи и белки, показала морскую крепость Суоменлинна и свозила на остров Харакка (в переводе – Сорочий остров), отданный птицам и художникам. Я не шучу. Это остров в центре города Хельсинки, на который 10 минут нужно ехать на катерочке. В период гнездования и высиживания птенцов остров закрыт для посетителей, причем не только ради птичек – чаек, уток, диких гусей, лебедей, гагар и еще каких-то, я не сильна в орнитологии - но и ради безопасности самих людей, которые в это время подвергаются нападению озверевшей стаи пернатых мамаш. Говорят, от катера к дому передвигаться приходится, прикрывая голову и отмахиваясь палкой.

Забавное. Когда с острова нужно вечером уехать, на пристани поднимают флаг. Заметив его, из порта высылают катер. На острове живут всего несколько человек и тысячи птиц.

Мы поехали туда не на экскурсию, а в гости к удивительному художнику Вирпи Весанен-Лаукканен. Ее мир – это мир вещей и материалов, неожиданных и, казалось бы, невозможных в искусстве, из которых с помощью то ли магии, то ли просто воображения и фантазии, то ли еще чего-то тонкого, чему нет названия, получаются произведения вроде «Карамельной принцессы» - платья из фантиков от съеденных когда-то конфет, из бисера или спичек(!), или целой стены роз - всамделишных исписанных поздравлениями открыток, купленных на блошином рынке и собранных по друзьям и знакомым со всего света. Теперь все ищут для Вирпи старых кукол: очередной немыслимый проект!

Мы вот живем в привычных условиях города, в своем понятном мирке, в своей реальности. А бывают ведь и совсем другие реальности. Я приведу отрывок из письма Вирпи.

«У нас все хорошо, но этой зимой проблемы из-за ветров. До моей студии на острове Харакка трудно доехать (зимой катер не ходит, я могу добраться туда только на веслах, на своей маленькой лодке). А раньше в конце января море замерзало, и можно было дойти по льду…»

Про человека – не только талантливого художника, писателя, актера или танцовщика – про любого человека можно и НУЖНО писать книгами, а не абзацами по ходу легкого повествования. Да и книгами, боюсь, бесполезно. Если человека сравнить с бездонным океаном, то рассказ о нем – это все равно что открытка с видом.

Но где же фьорды, наконец - спросите вы и будете правы. Да, пришел момент рассказать о своем, признаюсь, бестолковом путешествии.

Поскольку попасть из Финляндии в Норвегию можно только перепрыгнув море, автостоп пришлось отложить до суши и лететь в Осло на самолете. Есть более романтический путь – плыть почти 12 часов на большом (ОГРОМНОМ!) корабле до Швеции. Финны шутят: «У нас в Хельсинки два высотных дома, и оба они по вечерам отплывают в сторону Стокгольма». Но билетов на него не оказалось. Да и не знаю, как я выдержала бы качку.

Был у меня печальный опыт на Белом море, правда, корабль был не большой. Прямо скажем, маленький. И легкий, как перышко. Качало его – мама родная! Единственное, что запомнила из двухдневного путешествия (кроме мучений) – это как из моря солнце вставало. Сначала выскочил маленький золотой шарик на ножке, это напоминало гриб далекого атомного взрыва. Потом он на миг запрыгнул обратно за горизонт, но передумал прятаться и снова выскочил, уже овалом, потом треугольником, трапецией, и пока не продемонстрировал весь набор известных нам геометрических фигур, не успокоился. И только потом стало медленно всплывать Его Величество Солнце, уже настоящего размера.

Недавно мне объяснили: яркие пятна вблизи солнца (их называют ложные солнца, гало) возникают вследствие отражения и преломления лучей в мелких ледяных кристалликах, из которых состоят облака и туманы.

Центром Западной Норвегии считается Берген. Как правило, именно отсюда начинается знакомство с норвежскими фьордами. От Осло до Бергена 8 часов езды. Я поинтересовалась в информационной туристической службе, стоит ли ехать автостопом, но они скривили носы: времени уйдет больше, топать вдоль автострады – веселого мало, пыль, шум, а смотреть нечего. И я раскошелилась на автобус до Бергена, чтобы оттуда мотаться по окрестностям. Логично, правда?

НО ДО БЕРГЕНА Я НЕ ДОЕХАЛА

Вот это уже менее логично, правда?

А почему они объявляют не по-английски!? Я и не прислушивалась. Мы ехали всю ночь почти без остановок (я не спала, а находилась в какой-то полудреме от этого бесконечного сидения в одном положении), и к тому времени, как стало светать, я готова была выпрыгнуть из этого автобуса даже посреди леса. Тут из густой тьмы, словно на полароидном снимке, проявились серьезные, неподвижные ели по берегам тускло поблескивающего, будто покрытого патиной, черного с голубым отливом озера, без движения лежащего внизу в окружении крутобоких гор в белых ночных колпаках, с кривыми дорожками водопадов по склонам. Автобус затормозил, и я решила, что мы на месте. Я ХОЧУ ОСТАТЬСЯ ЗДЕСЬ! Возможно, навсегда.

Я ехала в рай, я загодя нарисовала себе картину этого рая, причем картина, которую показывали за окном, даже превосходила мои фантазии. И доехав до рая, я вышла. Логично, правда?

Берген! – осторожно, чтобы не расплескать восторг, кричала я внутри себя. Пристроив рюкзак у дежурного на круглосуточной стоянке такси, я в эйфории бродила по предрассветным пустынным, гулким мощеным улочкам, перекатывающим в ладонях эхо моих шагов, и бомбардировала маму и друзей эсэмэсками примерно такого содержания: «Я в сказке! Это декорации! Давайте занавес, не то взорвусь от счастья!».

В заливе на островке целил трубы в небо волшебный завод по производству облаков, украшая восход на заднем плане живописными пышными дымами. Облака съезжали с гор и, царапая брюшком о крыши, бродили по городу и оживляли декорацию; чайки ходили по пристани в ожидании – видимо, здесь их прикармливали добрые люди; ажурные вывески поскрипывали, а камни, которыми были вымощены улицы, были такие чистые, лаковые, яркие, что хотелось их лизнуть. Я поднималась в гору, заглядывала сверху во дворы стоящих ниже домов. Черепица крыш поблескивала. Кошки в окнах потягивались в утренней неге.

Гуляла я часов пять бодрым шагом, чтобы согреться - ждала, когда откроют местную информационную турслужбу. Вхожу, все очень радушны, спрашиваю, где мне найти жилье подешевле и как строить дальнейшую жизнь. – А здесь только одна гостиничка, - говорят мне приветливо. – Как! В путеводителе их вон сколько, от дешевых кемпингов и хостелей до шикарных отелей. – Так это в Бергене, а у нас только одна…

Так я оказалась в городе Одда и перестала строить планы. Поняла, что мне выпало настоящее странствие с облаками. Подхватила рюкзак и потопала вдоль залива, иногда поднимая руку. Направление было мне ясно – к Бергену, вдоль всех красивых фьордов, куда кривая вывезет, то и увижу. Иногда останавливалась рядом машина, водитель открывал мне дверь и начинал рассказывать о своей стране. Нет, серьезно. С любовью и уважением! Потом он выпускал меня и ехал по своим делам, а я шла дальше.

Люди в Норвегии спокойные и необычайно приветливые. Узнают, что ты из России, и цену на ночлег сбавляют. Или дают на велосипеде хозяйском покататься. Или, если у них в кемпинге нет мест, созвонятся с соседями, попросят приютить тебя! Как я благодарна всем, кто встретился у меня на пути! Воспользуюсь случаем и крикну им всем еще раз: СПАСИБО!!!

Палатку, спальник и коврик я с собой не брала, иначе та еще улиточная прогулка получилась бы. Так что на ночь приходилось искать ночлег. Цены в продуктовых магазинах примерно в 5 раз больше наших. Ночевка в кемпинге – если очень повезет – в пересчете с норвежских крон минимум 3000 руб. без питания. В России примерно в таких же условиях можно сейчас найти места от 400-500 руб. А в Карпатах от 300 руб. с двухразовым питанием.

Вот так я передвигалась от городка к городку, и было нам с дождиком по пути. Увы. Из моего четырехдневного пешеходства солнечно было полдня, и мало что из кадров удалось. Я гордо снимаю на пленку, не желая переходить на цифру: баловство, мол. Будь у меня умная цифровая камера, она бы, наверное, в отличие от меня, сообразила, что делать. По крайней мере, я бы видела, что получается.

Я больше шла, чем ехала, из машины почти сразу выскакивала: жалко было интересное пропускать. Да и машин было очень мало. Накануне возле местечка Квандалл дожди (июль в Норвегии – месяц дождей, как я потом выяснила, все берут отпуска и едут в теплые страны) размыли склон, и случился камнепад. Прежде чем убрать каменюки с дороги, вертолет три дня подряд зачерпывал каким-то чудо-устройством воду из моря и сливал ее на месте обвала, чтобы все, что хочет упасть, упало сейчас, пока движение перекрыто. Я туда отправилась из любопытства – поглядеть, почему закрыли шоссе (хотя путь мой лежал в обратном направлении) - и видела все своими глазами. Вертолет мне старательно позировал, зависая стрекозой над морем, взвихренным его пропеллером.

На третий день однообразного похода, - с одной стороны море, с другой грустно мокрая, без остановки плачущая скала-несмеяна, - я обнаружила, что разговариваю с собой вслух. Фотографировать невозможно, капли оставляют нестирающиеся следы настекле объектива. Останавливаешься – сразу замерзаешь. Пятый час топаю - никто не берет, машин почти нет. Ощущение, что ты одновременно и зритель, и действующее лицо какого-то фильма Бонюэля или Сакурова. «Что я тут делаю?» – спросила я себя, с отчаянием дожевывая последнюю лакричную конфету (подарок ангела Анны из Финляндии), время обеденное, а населенным пунктом не пахнет. И вдруг поняла, зачем я вообще здесь, ради чего. Избавиться от страхов! От страха одиночества в чужой стране. От страха неизвестности. От страха промокнуть и заболеть, от страха, что вовремя не поем, и тогда разболится голова. Засим я продолжала голодная мокнуть в одиночестве и неизвестности, но уже с чувством радости, освобождения. И в самом деле, я ходила по колени в ледяной воде – и не заболела. (Решила разведать, куда ведет тропинка по траверсу горы. Вскоре благодаря трем-четырем оголтелым водопадам тропинка превратилась в ручей, но я разулась и упорно продолжала двигаться дальше). И вообще, стало весело. Я полностью доверилась естественному ходу вещей. Доверилась Дао, так сказать. Это трудно выразить, ближе всего слово – легкость. Да, я стала легкой, несмотря на все тяжелеющий рюкзак (он намокал сначала сам, потом и все его содержимое). И дальше все пошло очень славно. И солнышко вдруг нарисовалось, и водители сжалились, и вообще.

Какая радость, какое несравненное удовольствие – понимать: все, что с тобой происходит – это ради твоего совершенствования. «Никто тебе не друг, никто тебе не враг, но каждый – учитель». Учителя Дао советуют успокоить ум, прекратить суетные мысли. И тогда «все сокровенные, чудесные, таинственные принципы Тьмы вещей космоса (т.е. всего на свете) будут ясно видны сидящему в пещере».

Остальное вам расскажут фотографии. А я-таки умолкаю.

ЭЛЬБРУС. СНЕЖНЫЕ ФЛАГИ – ПОДНЯТЬ!

Долой традиционное новогоднее обжорство перед телевизором! Взвихрим пространство! – решили мы с подругой, подговорили такого же, как мы, искателя приключений из Одессы, раздобыли тонну теплой одежды и – главное! - «кошки» и ледоруб, взяли в руки лыжные палки и поехали встречать Новый год на Эльбрус.

За первые полчаса путешествия, в поезде Москва-Нальчик, наши рюкзаки заметно полегчали – мы съели львиную долю припасов, не успев выехать за пределы Московской области. В Нальчике поезд оккупируют таксисты, предлагая довезти до Чегета. «У меня «Газель», - гордо говорит один, кивая на обыкновенную «Волгу», причем на заднем сиденье уже сидят трое. И нас трое. Плюс рюкзаки. «Как ветер домчу!» - обещает лихой горец.

Едем по ущелью вдоль реки Баксан. Справа склоны голые и рыжие от глины, а слева – белые от снега, поросшие соснами с огненными стволами, замерзшие на лету водопады стоят корявыми ледяными столбами. Это оттого что солнце за короткий зимний день успевает лишь едва скользнуть по западным склонам, проходя у них за спиной, зато восточные полдня думают, что пришла весна.

Неширокая, но бурная река бежит по Баксанской долине, прогрызая путь во льду. Берега заросли странными деревьями с желтым налетом на ветвях. «Облепиха», - бросает шофер. Приглядываюсь – точно, это не налет, а ягоды.

Вокруг каменюк насыпано – смотреть страшно. Здоровенные валуны иногда нависают над самой дорогой, держатся на честном слове. Кажется – толкни пальцем – покатятся, сминая игрушечные загородки из проволоки и веток, которые отделяют от грозной осыпи огородики, упрямо прилепленные людьми к подножию гор.

Кручу головой, как ненормальная: завораживает ощущение дикой, необузданной стихии. Горы просто не замечают человека, не принимают его всерьез.

Дорога все время забирает вверх, за пару часов поднимаясь на 1700 метров. Иногда от перепада высот закладывает уши. Мы послушно делаем глотательные движения по совету водителя и вдыхаем душистый воздух. Горы пахнут снегом.

Чегет

Поднимаемся по канатной дороге, цепко обхватив рюкзаки. Крут, крут старина Чегет. Недаром его облюбовали самые безбашенные лыжники и сноубордисты. Познакомиться с ними поближе не удалось, им было жалко времени на разговоры: нужно успеть накататься с 9 утра, когда запускают канатку, до 4 дня, когда начинает темнеть, и ее закрывают. Н-да. Никакой романтики, голый спорт. Мы же, «чайники», предпочитали спускаться вниз самым дешевым и быстрым способом – на пятой точке. Главное - тормозить успевай.

На горных лыжах ездят зигзагами,поэтому склон весь в буграх. Только на самой вершине он менее крут и раскатан: неуклюжих новичков туда затаскивает за 10 рублей так называемый «бугель» - стоя на лыжах, цепляешься за свисающую палку вроде швабры, и она вытягивает тебя наверх. Потерял равновесие – скорей отползай с лыжни, иначе все, кто едет следом, попадают, как карточный домик. Заметив мой ползучий маневр, загорелый дочерна, белозубый хозяин «бугеля» весело расхохотался. Наверно, нечасто доводилось ему видеть на «крутом» Чегете таких раскоряк. «Ничего, дядя, - мстительно подумала я, улыбаясь самой приветливой из своих улыбок. - За пару дней – зуб даю! - научусь стоять на двух ногах, тогда посмотришь, какие лихие серпантины я начну выписывать». Впрочем, я несколько преувеличила свои возможности. На третий день рискнула поехать от вершины до подножия, но голова у меня перевешивала все остальное, лыжи при каждом падении отстегивались и удирали далеко вперед. «Клоуны на склоне», - мрачно пошутила моя подруга, когда, пропахав носом добрую сотню метров, я едва не сбила ее с ног. На середине спуска я сдалась и по траверсу вернулась пешком в нашу хижину. «Крутые» горнолыжники, со свистом пролетая мимо, заботливо давали советы.

Цивильные спортсмены-отдыхающие жили в гостинице, под горой. А мы - прямо на самой горе. Смотрели фильм «Завтрак с видом на Эльбрус»? В том самом круглом кафе «Ай», где нам сдали комнатку с двухъярусными кроватями, мы и встретили Новый год. Втроем на целом Чегете. Небо ближе, чем земля. Внизу, в Баксанской долине, взлетали над поселками сотни петард и салютов, но звук долетал до нас только на счет «десять». Мы подожгли свой боезапас, и нам ответили беззвучной канонадой с Эльбруса.

На высоте все удивительно. Расстояние воспринимаешь неадекватно. Кажется – до соседнего хребта рукой подать, а на деле – километров десять. Вот первый поцелуй солнца тронул грозные вершины, и черно-голубую предрассветную графику мгновенно залила нежная акварель.

Снег на склонах белый только на поверхности, а ткнешь палкой – внутри он ярко голубой. Почему – никто не знает. Откуда ни возьмись - звук невидимого ручья, только сосулечная борода на камне выдает близость бегущей под снегом воды.

Над главным Кавказским хребтом взвиваются «снежные флаги» - это ветер взметает снег с ледника на вершине. Ледники на сколах изумрудно зеленого цвета. Ледник «течет» – это та же река, только страшно медленная. Он движется незаметно для глаза, подтаивая снизу, нарастая сверху. Упадет что-нибудь в трещину – и лет через 15 – 20 окажется у нижнего края ледника.

Мы провели на Чегете три дня, а на четвертый, в первый день свежего года, переместились на Эльбрус.

Эльбрус

Эльбрус – это даже летом серьезно, а зимой – особенно. Самая высокая гора в Европе, примерно 5600. Примерно – потому что он двуглавый, и восточная вершина чуть ниже западной. Температура каждые сто метров падает почти на градус, так что наверху – под 50о мороза. Быстро ходить не стоит: начинается одышка, не хватает кислорода. Акклиматизация, говорят, занимает дней одиннадцать, у нас их нет.

Три очереди канатки довозят на высоту 3800, где стоят «бочки». Бочками называют железные цистерны, обитые изнутри сосной. В каждой – пять коек и один полудохлый обогреватель. Снаружи минус двадцать, внутри немногим больше нуля. Здесь живут альпинисты, серьезные люди, чьи интересы расположены выше по склону, в отличие от лыжников, которые катаются ниже. Жильцы выходят из своих бочек и бросают взгляд вверх: проверяют, как поживает вершина, ждет их, или на ней опять «шапка». Пока мы четыре дня акклиматизировались на Чегете, «шапка» крепко сидела на двух макушках Эльбруса, лишь изредка съезжая набекрень. Но стоило нам приехать – и ее как ветром сдуло. А, собственно, почему – «как»? Сдуло.

Чегет стоит в юбке из соснового леса, а Эльбрус весь голый, одни камни – куски застывшей лавы. Все-таки вулкан. К тому же, не совсем погасший, дышащий. При нас двое ребят отправились на вершину. Вышли в два часа ночи, чтобы успеть вернуться в тот же день. Уже темнеет, народ вылез из бочек, все глядят наверх, кто в бинокль, кто в объектив видеокамеры, ждут – не покажутся ли. Нет, не идут. Давно уж пора. Наконец в девять вечера звонят по рации: нет сил идти, в седловине отравились сероводородом, остаемся ночевать. Им страшно повезло, что в тот день на скалах Пастухова – не доходя примерно километр до вершины – группа москвичей поставила палатки, чтобы сэкономить силы и время для завтрашнего восхождения.

Мы на второй день пошли прогуляться до скал Пастухова. Вышли в пять утра, через четыре часа были на месте. Там уже минус приличный, градусов 35, плюс ветер. Но от счастья не соображаешь, что холодно. Такой красоты никакая фотокамера не отобразит, словами тем более рассказывать бесполезно. Просто понимаешь, что до сих пор ты видел мир плоской картинкой, а теперь перед тобой объемное изображение. Знакомая земля приобретает совсем другие масштабы. За грядой гор, о которой ты думал как о крае света, с каждым шагом открываются новые, и новые, и новые хребты. Я не запомнила их названий, да и важно ли это? Я открывала для себя иную планету, давала ей свои имена. Например, такие: Старинный замок, Бегемот, выглядывающий из болота, Акулий плавник, Седло без седока.

Вокруг меня, на самом Эльбрусе, целый мир каменных жителей. Горюет над белой пустынной долиной Черная вдова. Два враждующих рыцаря в шлемах, устав от поединка длиною в вечность, уселись отдохнуть спиной к спине. Вот деловитое семейство – у отца за спиной мешок, он ведет жену и ребенка вниз, но никогда не дойти им до зеленых лугов и тихих заводей. Спокойно дрыхнет кот, свернувшись в клубок, выглядывает из снега морда веселого спаниеля. И за всем этим наблюдает лев, грациозно подняв большую гривастую голову.

Снег на Эльбрусе – отдельная песня. Ветер-скульптор показывает чудеса фантазии и мастерства. Вокруг, насколько хватает зрения, - волны, твердые, будто из гипса, крутые и пологие, речная рябь и океанские валы, бегущие в одну сторону. Вдруг пронзает догадка: снег – та же вода, вот он и ведет себя, как вода! По всему этому творчеству неловко ходить, словно топчешь детские рисунки на асфальте. Среди волн встречаются и неизвестные землянам существа, послушно застывшие в разных позах по команде «Замри!».

Мы с подругой не слишком стремились покорить вершину, но наш третий товарищ, одессит Жора, все время к этому готовился, на канатке ездил редко, много ходил пешком. «Дважды был там, и каждый раз после этого моя жизнь менялась к лучшему», - серьезно говорил он.

Без подготовки на высоте можно схватить «горняшку» - горную болезнь. Она проявляется у всех по-разному. У кого-то голова болит, у кого-то слабость: три шага пройдешь – и силы кончаются. Это оттого, что воздух разрежен. Вообще, считается, что после 6 тысяч метров начинается «зона смерти», организм не привыкает к такой высоте и не может восстановить свои функции. Долгое пребывание на такой высоте грозит отеком легких. Даже постоянно живущие в «бочках» спасатели, которым все нипочем, должны иногда спускаться в долину.

Всю неделю, пока мы жили в горах, погода нам благоволила, но в последний вечер, как раз перед Жориным восхождением, поднялся ветер, небо затянуло. Под утро дошли вести с вершины: там пошел снег. Все, идти нельзя. В плохую видимость Эльбрус очень опасен. Подниматься можно только по тропе, чуть в сторону отклонишься – и тебя поджидают занесенные снегом трещины. В метель могут заплутать даже проводники, - уж мы наслушались таких «веселых» рассказов. Только в прошлом году с вершины не вернулись тринадцать человек.

Я пыталась выяснить у бывалых альпинистов, почему их так тянет играть со смертью, карабкаться на семи-, восьмитысячники. Они замолкали и отводили глаза. «Да что тебе объяснять, все равно не поймешь», - говорили их лица. Действительно, «матрасам», любителям пикников на свежем воздухе, не понять настоящих фанатов гор. Но там, на скалах Пастухова, когда над гребнями Кавказского хребта выскочил рыжий чуб восходящего солнца, мне неодолимо захотелось взглянуть на мир глазами двугорбого великана Эльбруса. И я дала себе слово, что приеду сюда летом. Может, после этого я смогу сама ответить на свой вопрос.

ВЕТЕР НА ЧУФУТ-КАЛЕ, ИЛИ КРЫМСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

У всякого события или явления есть несколько планов, срезов, что ли, уходящих от внешнего, поверхностного, к внутреннему, и наше путешествие не было исключением. Когда я поведаю о нашем Крымском походе в конце лета 2006 года, вы поймете, что я имею в виду.

Итак, внешне было вот что: мы с подругой прибыли в южный городок Бахчисарай, поднялись на гору Чуфут-кале и провели там десять дней.

Ну и поход, фыркнете вы. И чем эти двое отличаются от обычных «матрасников»? Как оказалось, чтобы ощутить себя повелителем ветра, вовсе не обязательно постоянно прыгать с горы на гору. Вполне достаточно подняться на полкилометра над уровнем моря. И вот уже набегают друг на друга другие волны - волны хребтов и облаков. Они движутся гряда за грядой, от западного края полуострова к ЮБК – южному берегу Крыма, как бы продолжая бег волн Черного моря по суше, не давая этому волновому движению прерваться.

Но – все по порядку. Выходим с поезда в Бахчисарае. Никакого моря нет. Как нет ни бани, ни душа, ни озера, ни речки. Ни даже общественной колонки у вокзальной площади. Тихий, нежный, южный Бахчисарай с его бабушками, которые стоят на рынке, стесняясь назвать цену, а станешь по привычке торговаться – всполошатся, пожалеют тебя и отдадут свои помидорки за так. Бахчисарай с его по-домашнему приветливыми лоточниками, которые не просто продадут тебе туристическую карту, но подробно распишут варианты маршрутов, укажут, где источники воды, где красивее и легче пройти.

Пять утра, солнце еще не взошло, а неспешные прохожие улыбаются, расспрашивают нас, чужаков, откуда мы, куда, подсказывают, где можно поесть недорого, где переночевать. Это город заботливых тетушек и дядюшек, собак, которые ходят по заборам и крышам, потому что Бахчисарай с разбегу запрыгивает на гору, и крыши нижних соседей у тебя под ногами, и сверху открывается подробный вид на чужие дворы и огороды, чужую жизнь.

Камень, из которого построены ограды и стены – это ракушечник, бывшее дно моря. Он пахнет временем, крошится под пальцами, разбивается на куски от удара деревянной палки. Однако скалы из ракушечника возносятся над городом, как памятник храбрым воинам-победителям.

Город садов, но жители его не бегают вдоль вагонов с ведрами винограда, а сидят на скамейке в конце перрона и с нежностью смотрят на черные и зеленые грозди, словно не очень-то и желая превращать эдакую красоту в купюры.

Милый Бахчисарай, отставший от жизни лет эдак на пятьдесят, вряд ли когда-нибудь ты эту жизнь догонишь. Спасибо тебе за то, что ты такой!

Наверху, над городом, прилепился к скале Успенский монастырь, цепко врос в нее кельями и храмами, только внешние стены белеют на склоне, все остальное – выдолбленные внутри горы пещеры.

Успенский монастырь

Он возник в эпоху иконоборчества в Византии. В VIII в. иконопочитание было осуждено как ересь, церкви с росписями разрушали, многие монастыри были закрыты, и монахи стали переселяться на окраины Византии, в том числе в Крым.

Под монастырем источник, единственный на всю округу, где экскурсанты и туристы набирают воду.

«Какие экскурсанты? – спросите вы. – Там что же, толпы народу?»

Моря отсюда не видно, но все же оно недалеко, а у моря есть пляжи. Вот на этих пляжах автобусы собирают отдыхающих, утомленных солнцем, и везут осматривать древний город караимов на соседней с монастырем горе Чуфут-кале. А теперь представьте себе пляжников в купальниках, шляпках и шлепках, которые ежатся от неловкости, набирая воду в пластиковые бутылки под строгим, осуждающим взглядом монахов. Монах и экскурсию в монастыре проведет для желающих. Ох и текст у этого экскурсовода! О том, что гореть этим несчастным пляжникам в геенне огненной за то, что в трусах в храм пожаловали. Так не звали бы…

После краткого позора экскурсанты, ругаясь сквозь зубы, покоряют в своих шлепках сыпучие кручи Чуфут-кале и дорогу со скользкими булыжниками.

Но мы-то с подругой идем гордо под своими рюкзаками, в правильной обувке, готовые к трудностям пересеченной местности. Правда, сверху на нас килограмм по двадцать, и барышни в парео поглядывают на нас с ужасом и жалостью: тут, мол, и без груза ноги повыламываешь... А мы примерно с теми же чувствами поглядываем на них.

Чуфут-кале

«Воздушный город», силуэт которого упирается в небо неприступными с трех сторон скалами, расположен на плато горного отрога, на высоте более 500 метров над уровнем моря. Подняться сюда можно только с восточной стороны. Сама природа превратила гору в неприступную крепость, человеку осталось лишь усилить ее в нескольких местах оборонительными сооружениями. Гора была заселена еще в неолите, более 7 тысяч лет назад. А в I – II тысячелетии нашей эры здесь появились караимы.

Поднимаясь с рюкзаком по дороге к монастырю, мы пели песни: «Какой большой ветер напал на наш город» и «Цыганка-молдованка» Новеллы Матвеевой. Потом оказалось, что они пришли нам в голову не случайно, а словно предсказывая, что нас ждет в этом походе.

Вообще, случайностей в жизни нет, все со всем связано.

В первый день мы не дошли до плоской вершины Чуфут-кале, рухнули под тяжестью рюкзаков в лощине с готовым кострищем, с видом на стены неприступной крепости. Вечером наверху уютно затеплилось окно – в городе караимов живут реставраторы.

Не одних нас примагнитило это место. Практически все проходящие мимо путники останавливались именно тут, не видя нас за деревьями, - кто просто передохнуть, кто попить воды, кто потрясти орешник. Случайность?

На второй день прилетели три сойки, расселись вокруг и начали постепенно сжимать кольцо окружения, подскакивая все ближе. Мы переговаривались, но они нас не боялись, еще и покрикивали: мол, чего ждете, давайте угощайте! Мы насыпали печенья на расстоянии вытянутой руки. Птицы по очереди спокойно подходили к горе крошек и, набив до отказа клювы, удалялись лакомиться на соседние деревья.

Нам обеим приснился почти одинаковый сон: люди в древних одеждах, каменные дома, залитые солнцем, площадь с повозками и лошадьми. Но мне он снился в первую ночь, а моей подруге – во вторую! Это притом, что в древнем городе мы еще не побывали.

На третий день оказалось, что рядом - разрушенное кладбищем караимов, и мы решили все-таки перекочевать на плато, хотя за водой оттуда ходить вдвое дальше.

На плато царствовал ветер из песни Новеллы Матвеевой.

Какой большой ветер

Напал на наш город,

С домишек сдул крыши,

Как с молока пену,

И если гвоздь к дому

Пригнать концом острым,

Без молотка сразу

Он сам войдет в стену.

Не в силах вырваться из дружеских объятий ветра, мы так и провели оставшиеся восемь дней под большим небом с бредущими по нему облаками, встречая и провожая солнце. Вокруг нашей палатки шпионил целый отряд вороватых белок, а котелок каждую ночь атаковали ежи, барабаня по нему лапами в попытках снять крышку и добраться до каши.

В шесть утра – до рассвета – у нас начиналась тренировка (мы занимаемся китайской гимнастикой цигун), а в семь по пустынному плато пробегал гигантских размеров черный терьер и радостно бросался мне на грудь, целясь слюнявой мордой в лицо. Я тоже была счастлива, тем более что следом за ласковым чудовищем трусил его хозяин Василий Михайлович. В первый день он остановился со странными для этой широты и высоты словами: «О, тоже цигуном занимаются!» Напоминаю, что попавший сюда из прошлого века Бахчисарай, сонно потягивающийся внизу всеми улочками под косыми лучами солнца, наверняка слыхом не слыхивал ни о каких восточных практиках. А Василий Михайлович, представьте себе, приехал домой в отпуск из… Китая, где он живет уже 13 лет! И это чуть ли не единственный абориген, которого мы ежедневно встречали наверху. Ничего себе совпадение, да?

Так вот, в семь утра по расписанию Василий Михайлович (потомственный целитель и мастер цигуна) читал нам часовую лекцию по китайской медицине и дзен-буддизму. После чего мы шли готовить завтрак, а потом совершали какой-нибудь поход местного значения, например, на Тепе-кермен.

Тепе-кермен

Гора, похожая на пирамиду, поражает правильностью очертаний. Ее высота – 542 м над уровнем моря и 250 м над окружающими долинами. Наверх ведет единственная тропа. А наверху – пещерный город. Именно город – с «многоэтажными» домами со ступенями, с выдолбленными в теле горы комнатами. В одной – спальня с круглым очагом и вытяжкой, с настоящими каменными лежанками, в другой держали скот, о чем говорят дыры в потолке для засыпания корма и яслями-кормушками, в третьей – настоящая церковь с алтарем, колоннами и высеченными в полу гробницами одинаковой формы.

Пещерными городами славятся и другие крымские горы: Эски-кермен, Кыз-кермен, Качи-кальон, Мангуп. Но все они далековато от Чуфут-кале, за день не обернуться. А снова впрягаться в рюкзак ох как не хотелось. К тому же, наше плато нам совсем не надоело, а всех достопримечательностей все равно не посмотришь.

«Цыганка-молдаванка», прозвучавшая в начале нашего пути, тоже материализовалась. Мы тащили в свое логово очередную порцию бутылок с водой, а она брела под палящим солнцем с круглым, пузатым рюкзачком, больше похожим на мультяшный улиточный дом, только дымящей трубы не хватало для полного сходства. К нему было снаружи привешено все ее нехитрое хозяйство – котелок, спальник и кусок чего-то очень шуршащего, заменявшего ей туристический коврик. Мы разговорились и пригласили ее переночевать, если под вечер соберется дождь. Дождь собрался. И вместе с ним снова появилась она – Анна, художница из Молдавии - с пучком душистых трав для чая, собранным по дороге («Моя мама лечит травами» - сообщила она), и с одним баклажаном, который должен был, очевидно, послужить ей ужином. Анна оказалась из тех редких людей, которые живут без лишней суеты и заморочек. Она вела себя естественно, как залетевшая на огонек лесная птица, и на следующий день ушла так же легко, как пришла, унеся с собой дождь и, кажется, уведя всех белок и ежей, потому что больше мы их не видели. Ушла, оставив нам баклажан.

И ветер. От ветра мы под конец так устали, что пошли ночевать в пещеру, стены которой хранили следы работы древних камнетесов. Старик-ветер бухтел, и шептал, и выманивал нас всю ночь, но в каменной глубине было уютно, а его песни убаюкивали нас совсем как когда-то давным-давно тавров, скифов, аланов, греков и готов, ведь они задолго до возникновения средневековых укреплений искали пристанище в этих непреодолимых с виду, но мягких по сути скалах.

О ЛОНДОНЕ И ЕГО ОБИТАТЕЛЯХ

Привет тебе из далекого Туманного Альбиона, брат читатель. Знаешь, еще недавно я ошибочно верила в то, что страны не слишком отличаются друг от друга. Так вот, меня ждало приятное разочарование. И если тебе самому не удалось еще постоять на берегу Темзы, принимая на голову весь запас питьевой небесной воды, причитающийся англичанам в конце лета, и пытаясь удержать выворачивающийся наизнанку хлипкий зонтик с торчащей во все стороны арматурой спиц, то тебе будет небезынтересно услышать о впечатлениях любопытного русского туриста, впервые оказавшегося за границей.

Они улыбаются

Да-да, они действительно улыбаются. Улыбаются, потому что так предписано правилами вежливости. Диковатое ощущение. Стоит встретиться глазами с прохожим – он тебе непременно улыбнется. Лихорадочно копаешься в памяти – вдруг знакомый? Ну, хорошо, если улыбнулся молодой человек, еще можно подумать, что с тобой ненавязчиво заигрывают. А если дама?… Тебе могут даже небрежненько эдак сказать «Привет!» - и пойти дальше, а ты остаешься - оглядываться и таять от умиления.

Частная собственность

Сначала мне казалось, что все англичане полны грез и постоянно пребывают в раздумьях. Их отрешенный, погруженный в себя взгляд – всегда мимо, они никогда не смотрят на тебя в упор, не разглядывают, не меряют с головы до ног, не оценивают твой наряд. Потом один знакомый англичанин как-то сказал мне:

- Привет, мы вчера с тобой в одном вагоне метро ехали.

- Почему же ты не подошел? – удивилась я, мгновенно сделав вывод, что ему, должно быть, неприятна даже мысль о возможности скоротать в моем обществе двадцать минут дороги.

- Ты читала, - в свою очередьудивился он.

И тут я поняла. Пресловутая «privacy» – «частная собственность» - распространяется и на понятие личного пространства. Нельзя нарушать ни границ твоего жилища, ни границ занимаемого тобою места в метро. Даже взглядом. Англичанина не просто пугает неприкрытое любопытство туриста, но и оскорбляет. Слишком пристальное внимание он принимает попросту за отсутствие воспитания. Вот почему они не глазеют друг на друга. Я спросила у хозяина дома, где снимала комнату, можно ли сфотографировать незнакомого англичанина на улице, чтобы он не обиделся.

- Только издалека, чтобы он не заметил, - ответил хозяин. – Это неприлично.

Только с помощью хитрых уловок удалось мне сделать несколько кадров с людьми в Лондоне. Один раз я сфотографировала в упор колоритную даму с двумя огромными собаками в парке. «Надеюсь, вы только из-за собак это сделали?» – мрачно процедила она, поравнявшись со мной. Я до того перепугалась, что забыла, как по-английски будет «Sorry».

Sorry – какая жалость

А вот этого забывать нельзя ни при каких обстоятельствах. Впрочем, тебе и не дадут забыть. То там, то тут слышится привычное сочетание мурлыкающих звуков. Это нежное слово бродит по городу невидимкой, материализуясь в пределах слышимости с завидным постоянством каждые десять-пятнадцать минут.

- Sorry, - бурчит англичанин, когда вы наступаете ему на ногу.

- Sorry, - обаятельно улыбается продавщица, когда вы мучительно долго, но тщетно пытаетесь обнаружить в голове нужное слово, или хотя бы жест, чтобы объясниться.

- Sorry, - говорит стоящий в дверях пассажир в метро и пропускает вас, не дожидаясь такого родного для нас вопроса «Вы не выходите?».

За что же они все извиняются? За то, что случайно оказались на вашем пути или не знают вашего языка? Или сочувствуют, что вы так неуклюжи или так бестолковы, что не можете побороть этот дурацкий языковой барьер?

Да нет, просто это привычка, даже, я бы сказала, доминирующий моральный принцип. Извинись, даже если не виноват, хуже не будет, зато твое и его душевное спокойствие спасено. Это, как теперь говорят, превентивная мера. Действительно, не слишком большая цена за хорошее настроение, правда?

По одежке протягивай ножки

Очень забавно у англичан обстоят дела с модой. Включаю как-то телевизор – а там как раз передача начинается. После заставки появляется на экране студия. Миловидная ведущая, сняв туфли, задрала ноги и вальяжно растянулась на кушетке, покряхтывая от удовольствия. Я открыла рот и не могу издать ни звука. Входит второй ведущий. Девица как ни в чем не бывало надевает туфли, пока он усаживается на свое место, и говорит: «Ну, привет. Так намного лучше. Сегодня мы поговорим о женской обуви».

Это у них такие непосредственные шутки. Речь шла о том, что женщине приходится ходить в офисе на высоких каблуках. Но это еще полбеды. На работе больше сидишь, чем ходишь, можно и потерпеть. Но ехать в транспорте и ходить по улице на каблуках, в модельных жестких туфлях – просто невыносимо. Поэтому, советует ведущая, не стесняйтесь, приходите на работу в старых, удобных башмаках, а там переодевайтесь.

Шутки шутками, но пригляделась я – они ведь так и делают! Представьте, идет женщина в шикарном костюме – длинная юбка, дорогой пиджак – и в КРОССОВКАХ! Клянусь, я не вру. На дворе лето, дамы идут на работу в открытых платьях, и у них обязательно видны ВСЕ бретельки. Ну и что тут такого. Нам скрывать нечего, наверное, сказали бы они. Любой знает, что без бюстгальтера на работу не стоит являться – неправильно поймут. Самое смешное, когда к этим элегантным платьям и костюмам прилагается рюкзак. Причем эти самые рюкзаки и кроссовки носят и дамы, и джентльмены в безупречных костюмах.

Не жизнь, а малина

Англичане не шлепают детей. Таков закон. Он вступил в силу в 40-х годах. Потом, в 60-х, пришли The Beatles, и детям стало все дозволено. Если кто-то увидит, что ты поднял руку на собственного ребенка, тебя могут запросто привлечь к суду. И дети пользуются этим законом на полную катушку.

Они ложатся на пол в магазине, садятся прямо на асфальт. А мама стоит и, терпеливо улыбаясь, ждет, когда безобразник перестанет капризничать и встанет.

– Ну что, мы можем идти? – по окончании представления спокойно спрашивает она, подавая ему палец.

В метро малыш ползает на коленках по вагону. Мать не мешает. Вот девчушка встала ногами на сиденье. Все смотрят на нее, улыбаются. Никто не одернет.

Вот другой случай.

- Я хочу леденец!!! – орет девочка. Ее мама смущенно оглядывается на покупателей и безропотно покупает. «Этот? Или этот?» Никакого раздражения, никаких выговоров и воспитательных процессов. Нельзя.

Вот мама ведет девочку за руку, дочь рыдает. «Ненавижу тебя!!!» – орет она на всю улицу. Мама с улыбкой говорит ей: «Милая, ты просто устала».

Только один раз за полтора месяца в Лондоне я стала свидетелем строгого разговора мамы с трехлетним сыном. Было это в книжном магазине. Мальчик сбрасывал книжки с полок в детской секции. Менеджер секции с улыбкой ходил за ним по пятам и подбирал. Мама его в это время увлеченно разговаривала с пожилой дамой, причем разговаривала по-русски. Заметив, чем занят ее шалун, она резко отняла у него очередную книжку и велела по-английски:

- Подбери!

- Нет.

- Нельзя книжки бросать. Подними сейчас же! А то никогда больше сказок покупать не буду.

- Нет, - заревел сын. Все присутствующие обернулись, затаили дыхание и в ужасе наблюдали за происходящим. Женщина строго разговаривает с ребенком! Нонсенс!

- Тогда мы уйдем, - сказала молодая русская мама и поволокла чадо к выходу.

Они удалились в слезах и соплях. Народ осуждающе переговаривался. Они такого еще не видели.

Пернатый кавалер

Вы не поверите, но в огромном, как море, Лондоне – уйма птиц. Нет, я не имею в виду голубей, их и в Москве навалом. Я имею в виду диких, но вполне ручных гусей, уток, лебедей и другую живность из Лапландии, вольно разгуливающую по берегам прудов в парках. Город вокруг бурлит, а в Гайд-парке – тишина, белки, ежи, даже кролики. И – разнокалиберные крылатые попрошайки.

Вы давали когда-нибудь обещания лебедю? Вряд ли, если только ваше имя – не Нильс. Один важный крылатый джентльмен, весь в черном, за исключением красных ботинок и манишки, довольно долго плелся за мной вперевалку и гугукал. Маньяк! Пришлось обещать, что завтра вернусь с булкой и непременно поделюсь. Я сказала это по-русски, потом для верности повторила по-английски - старательно, с выражением. Отстал наконец. А я пошла дальше в полном недоумении: неужели я настолько комплексую в чужой стране, что беспокоюсь, что этот кривоногий поклонник не разберет моего неуклюжего английского! Ну сами посудите, какая разница птице, на каком языке к ней обращаются. Она же все равно не понимает по-человечьи!

Ленч на свежем воздухе

Угадайте, кому можно поставить памятник в шикарном Гайд-парке, где выгуливается во время ленча детвора из окрестных школ, трогательно раскладывая на травке сэндвичи с яичницей и ветчиной.

Нет, не босоногому генералу посвящен этот памятник, и не юному пограничнику в дозоре. Это памятник Питеру Пену, известному сказочному герою Джона Барта, мальчишке, который умел летать и победил одноглазого пирата по прозвищу Капитан Крюк.

Видимо, в юности англичане так привыкают обедать на свежем воздухе, что и будучи взрослыми дядями и тетями, во время ленча вываливаются на улицу и усаживаются в своих дорогих костюмах на первый попавшийся клочок травы, обложившись бутербродами, хот-догами и чизбургерами с картошечкой из ближайшего «Макдональдса». А покончив с обедом, лежат под скудными лучами лондонского августовского солнышка и мурлычут, как котята, пока перерыв не кончится.

Проще простого

Первое время не понимала, чего мне не хватает на улицах Его Величества Лондона. Потом поняла. Не хватает грязи и нищих.

Дожди идут в августе каждый божий день с завидным постоянством. Но где же лужи? Мои светлые брюки почему-то не облагораживались черными крапинками сзади, как бывает в Москве, а сохраняли первозданную белизну. Потом вычислила причину. У них покатые тротуары. Едва заметный уклон в сторону проезжей части – и вода не скапливается в лужи, а покорно уходит в канализационные отверстия. Открытой земли в городе практически нет, только в парках, поэтому нет пыли. И дырок в асфальте не встретишь, откуда же лужам браться. Проще простого.

А нищие где? Я встретила троих за полтора месяца. Один ночевал на Оксфорд-стрит со своей собакой неизвестной породы. Вечером он разворачивал скатанный в рулон спальник, а утром сворачивал и сидел на нем весь день в обнимку со своим беспородным блохастым другом, беззлобнобеседуя то ли сам с собой, то ли с улыбающимися ему (!) прохожими. Второй нашел приют под козырьком гигантского торгового центра. А третий - не помню где и как меня занесло в этот район - напугал меня вопросом «Мелочишки не найдется?» Он неожиданности я, разумеется, растеряла весь свой скудный языковой запас, только рот открыла, как рыба, и молчу. Он ругнулся и дальше пошел.

А мне стало обидно. Нет, не на этого пьяницу я обиделась, отнюдь. Что он мне. Обидно стало за нашу большую страну. За наших старух, от которых мы стыдливо прячем глаза, подавая монету. За правительство, за всех этих толстопузых соотечественников, рвущих друг другу глотки ради места у кормушки. Они же не ездят в метро, не смотрят в глаза какому-нибудь седобородому старцу с печатью благородства на челе, вынужденному руку протягивать к нам, кое-как свившим гнездо на новом шатком дереве, с которого попадали те, кто плохо держался, кто не успел уцепиться, или вообще слаб и когтей не имеет.

Так что, никакой в этом тайны нет. В одном случае – правительство для народа, в другом – пардон, наоборот. Проще простого.

P.S. В каждом музее, в метро, во всех крупных торговых центрах в Англии обязательно есть въезд для инвалидов, специально оборудованный туалет и лифты. А магазины не возвышаются над тротуаром хотя бы на одну ступеньку, как в России, а стоят на одном уровне с асфальтом, чтобы могла заехать инвалидная или детская коляска.

Дворец Правосудия

Ну и махина, я вам доложу. Никак в кадр целиком это здание помещаться не желало. У входа прямо на земле сидят журналисты с аппаратурой и ждут кого-то, чтобы взять интервью. Мои окончившие юридический польские подруги с языковых курсов, где мы вместе учились, потащили меня на экскурсию внутрь. При входе мы подверглись тщательному досмотру на предмет оружия, все съестные припасы типа бананов и чипсов нас заставили выкинуть в специально стоящий там мусорный бак. После чего позволили пройти на балкон, как в театре.

Слушалось непонятное криминальное дело об угоне машины. В центре обитого красным плюшем огромного зала стоял стол и кресла. На креслах восседали юристы в черных накидках и белых кудрявых париках, то ли судьи, то ли адвокаты. Ничего похожего на наши залы судебных заседаний. Но что самое поразительное, один из этих важных персон, подустав, видимо, опираться всем весом на пятую точку, взял и недолго думая положил ноги в ботинках на обитый дорогой красной тканью стол!

Мы с девчонками ахнули. А вершители судеб даже не покосились на коллегу. Обсуждали детали преступления, зевая, а порой и подремывая на глазах у изумленной публики. Вспомнив телеведущую, которая всей стране пожаловалась на неудобные туфли, я поняла, что эта свобода поведения у англичан просто в крови.

В метро, например, они спокойно ставят ноги на соседние сиденья, вытаскивают гамбургеры с Пепси-колой, угощаются и всячески радуются жизни. И это отнюдь не единичные случаи. Никто ни на кого не цыкает, это вообще не принято. В вагонах к вечеру остаются горы мусора, газет, стаканов и оберточной бумаги. Специальные ребята в униформе ходят и собирают весь этот хлам. Поразительно.

Правда, англичане утверждают, что это все туристы безобразят. Хм! В Москве туристов тоже полно, но такого я что-то не замечала.

Скажи, где ты живешь…

Скажи, где ты живешь – и я скажу, кто ты. По крайней мере, о примерном доходе семьи можно судить по месту ее обитания.

Темпл – жилой квартал напротив Дворца Правосудия, где живут все те, кто это самое правосудие вершит. Это как будто маленький внутренний город в большом Лондоне, со своей собственной архитектурой и непередаваемым очарованием. Сплошные арочки, лесенки, воротца, перильца, лепнина. И – строгие дяди и тети в официальных костюмах. Дяди и тети, жующие сэндвичи, на ходу поедающие ленч в обеденный перерыв.

А уважающие тишину и покой преуспевающие англичане предпочитают окраины Лондона. Там тянутся улочки с невысокими частными домами-близнецами, двух-трехэтажными, с небольшими лужайками и палисадниками за домом, а перед входной дверью – обязательные уличные горшки с цветами. Между горшков сидят игрушечные лягушки, гномы, уточки, улитки. Никто их не ворует.

Еще дальше, куда уже не доходит метро, возвышаются шикарные, вольготно раскинувшиеся на приусадебных лужайках домины с башнями и мансардами, многоуровневые, - жилища очччень богатеньких Буратинок. Бурная фантазия щедрых заказчиков заставила эти почти замки отличаться друг от друга и вообще от всего, что было когда-либо возведено на грешной нашей матушке земле.

В центре встречаются здания многоквартирные, четырех- и пятиэтажные, это районы победнее. Но больше частных домов. Вообще Лондон – это не похожие друг на друга улицы, красные черепичные крыши, башенки, шпили. Красивый, уютный, приветливый город.

Каменные кружева

Не могла наглядеться на архитектурные изыски Лондона и других городов Великой Британии. Бродила по улицам, как зачарованная принцесса, отвесив челюсть и умильно улыбаясь, и нащелкала километры фотопленки. Правда, считанные метры удалось не засветить, не испортить или не заслонить - то пальцем, то носом, а то еще чем-нибудь.

Камень английских мастеров архитектуры, кажется, мягок, как пластилин, и послушно следует любому, самому невероятному, пируэту их непосредственной, почти детской фантазии. Недаром Англия – родина поэзии абсурда с неподражаемым Эдвардом Лиром во главе.Кстати говоря, это он повинен в том, что я стала бредить холмами и замками этой удивительной страны.

Англия – страна очень набожная. На каждой улице какой-нибудь костел, или мечеть, и что там еще бывает в мировой религии. Одни храмы взлетают к небесам острыми шпилями, другие грузно плывут, как большие сухопутные корабли, попирая асфальт и расталкивая носом потоки машин. А третьи и вовсе не похожи на дома, где поклоняются Богу, они как будто идут по жизни, легкомысленно пританцовывая и поигрывая веселыми помпонами игрушечных колоколенок.

Гигантские каменные сооружения восседают на площадях посреди любого городка Великобритании как будто специально, чтобы поразить случайно залетевшего дикого туриста множественными шпилями и статуями где-то далеко в голубом поднебесье, в лица которым может заглянуть только случайно занесенный ветром пьяный дельтапланерист. Вот, например, напротив здания Парламента с всемирно знаменитым колоколом Биг Беном расположилось самое настоящее чудо природы – Вестминстерское Аббатство, ажурная, хрупкая, почти прозрачная махина. Удивительно, что это трепетное сооружение твердо стоит на земле, а не парит в воздухе, как и подобает воздушному замку.

Чистое искусство

На станции метро Конвент Гарден, рядом с музеем транспорта, есть небольшой рынок, где продают всякую всячину, в основном для туристов. Около рынка – ряд магазинчиков примерно с тем же товаром и энное число кафешек с пластиковыми стульями и столами на открытом воздухе. В середине – площадь, которую окружают скамейки и любопытные.

На площади – поют.

Поют и играют. В основном классику. Арии из знаменитых опер и оперетт. Выступающие сменяются после каждого номера, строгая очередь. Класс исполнения – профессиональный, голоса – бесподобные. Зрители не скупятся на аплодисменты. Две миловидные барышни, как мне помнится, пели по-итальянски что-то ужасно знакомое, но вспомнить не могу. Зато голос одной из них – низкий, чистый, с переливами, как бурливая горная речка – до сих пор гудит в ушах.

Что самое странное – никаких, пардон, милиционеров. Чистое искусство.

Равенство по-американски

Интересный факт. Мой многоюродный умный брат преподает математику в американском университете. Так вот, он рассказал, что американки вообще наотрез отказались от платьев и юбок и прочно влезли в джинсы. Если девушка придет на занятия в платье, на нее будут все коситься. Девушки отвергают свою половую принадлежность настолько яростно и категорично, что нормальному русскому парню лучше вообще не смотреть на них, чтобы не было повода обвинить его в сексуальных притязаниях!

Бедняге приходится на уроке мысленно подсчитывать, сколько ребят он спросил и сколько девушек, чтобы про него не дай Бог чего дурного не подумали. Вообще, американки считают, что русские слишком сексуальны, как женщины, так и мужчины, и что в России – слишком ярко выраженный патриархат, поскольку русские мужья всегда оставляют за собой последнее решающее слово. А нам-то казалось, что у нас равенство. Оказывается, с точки зрения иностранца, у нас «все равны, но некоторые равны больше, чем другие». Цитата из Оруэлла.

Брат мой говорит, что сейчас даже в языке американцы стараются стереть признаки половых отличий. Например, они стали говорить не chairman – зав. кафедрой, а chairperson. Поскольку man – человек, мужчина (англ.), а person – человек, персона, личность (англ.) – без определения пола, как мужчина, так и женщина. А еще феминистки предпочитают обращение Мисс и Миссис заменять на Миз, которое ставится перед именем независимо, замужем женщина или нет.

Впрочем, каждый по-своему с ума сходит.

Прощальный гамбургер

Накупив в дешевом магазинчике «Second hand» шикарных заморских подарков для родных и близких, отважная лягушка-путешественница обнаружила, что срочно необходимо найти двух уток с прутиком в клювах, чтобы донесли ее до самолета, а то и двух маловато будет, если брать в расчет весь этот багаж. Но мир не без добрых птиц. Нашлись добровольные провожатые.

Сидим мы с доброжелательными утками в аэропорту, ждем, когда мне, наконец, подадут самолет. Время обеденное. Пора бы и клювом пощелкать. Покупаем сэндвичи, которые к концу полуторамесячного обучения довольно-таки всем приелись, ибо это – самая дешевая еда в Англии.

И что вы думаете. Печально вгрызаюсь я в лакомство и – О УЖАС! – слышу до боли знакомый хруст. Прощай, дорогой Лондон. Прощай, не менее дорогой передний зуб. Мы так друг с другом сроднились за это время, мы столько вместе пережили.

Кто-то кидает монетки в фонтан, а кто-то расстается с тем, что намного ценнее монетки. Да что зуб. Я внушительную часть души оставила в этом удивительном городе, в этой волшебной чужой стране. Смею ли я надеяться, что еще раз пройдусь по промытым ежедневными дождями мостовым, мимо приветливых домов, встречающих прохожего цветами, мимо улыбающихся незнакомых людей, говорящих на чистейшем английском? Не будем загадывать, мир слишком изменчив.

КАВКАЗ.ОБЛАКА ПОД НОГАМИ

Адлер, густой зной. Кипарисы, магнолия, эвкалипт, лавро-вишня, пицундская сосна с иглами длиною в ладонь. Ни одного знакомого дерева, словно попал на другую планету. Мимо разморенных отпускников с обожженными плечами, мимо рынка, где громко торгуют чурчхеллой и тончайшего вкуса молодым вином. Мимо. Нас другие радости влекут. Автобус с сеткой на крыше (от камнепада) закладывает виражи по узкому серпантину, утесы громоздятся над нами, бесцеремонно выставляя напоказ слоистые срезы. Сразу представляешь, как в течение многих миллионов лет живая земля потягивалась, поводила плечами, дышала. Впрочем, для этого волшебства есть простой термин – «тектоника плит».

От поселка Красная Поляна до горы Ачишхо идти километров 15. Мы держим путь к вершине, в так называемый «дождевой мешок»: говорят, там постоянно идут дожди, но этим нас не запугать. Высота Ачишхо примерно 2300. Чем выше, тем круче тропа, начиная со второй половины подъем под углом в 45 градусов, а местами и покруче. Тащусь мелкими шажками, опираясь на палку, спотыкаясь о корни и каменюки, и думаю не о красоте стволов и скал, покрытых зеленой моховой шкурой, а о том, как бы не слишком отстать.

Но лес внезапно расступается, и мы оказываемся на альпийском лугу с незнакомыми цветами. Оборачиваюсь – ух ты! Вот они, настоящие горы. Кричат орлы, а может, коршуны. Их крик больше похож на пронзительный писк или свист. На туманном склоне вдали виден снежник - белый лоскуток на зеленом платье горы. Мне еще предстоит познакомиться с ним поближе. На одной из вершин – рукой подать – легкое облачко, словно кепка, ползет набекрень, цепляясь за утесы. После ночного дождя выглянуло солнце, и от лесов на склонах поднимается пар, чтобы выше, в «дождевом мешке», снова пролиться на наши головы. Иллюстрация круговорота воды в природе. Вспоминаются строки Николая Карпова, автора песни «Дым костра создает уют»:

Как воплощенье силы древней,

Стоят зеленые леса.

Насосы мощные деревьев

Качают воду в небеса.

Струится влага выше, круче,

Как вертикальная река.

Подобный фабрике могучей,

Лес производит облака.

Десять минут, чтобы отдышаться – и ползем выше. Теперь нас окружает фантастический лес. Из-за крутизны деревья на нем у самого корня растут горизонтально, и только потом тянутся ввысь. Они похожи на изогнутые шеи динозавров, вросших телами в гору. В динозавровом лесу сыро, сумрачно и тихо, слышно, как падают редкие капли. Только наше тяжелое дыхание тревожит эту вековую тишину.

Вскоре выходим на плато. Я думала, что здесь нас ждут красивые горные озера, а оказалось – крошечная, поросшая камышом лужица с ледяной водой. Самые отчаянные полезли в воду и тут же повыпрыгивали: холод обжигает. Остальные, забыв об усталости, разбрелись любоваться горами. Здесь исполнилась моя давняя мечта: увидеть облака под ногами. Одни поплотнее, другие почти прозрачные, они бурлили прямо подо мной, солнце, протискиваясь между ними, бросало охапки света в разметавшееся по склонам зеленое море. Тени облаков с невероятной скоростью утюжили складчатую шкуру гор. Ветер баловался, закручивая водовороты из непрочной белесой материи, куски ее клубились, разбредаясь и снова сходясь в неуклюжем танце без музыки. Хотя нет, музыка явно была, просто не доступная для человеческого уха. Вот в пробегающем мимо луче вспыхнул слюдяным боком ледник на далекой вершине. А вот над ним уже полощется грива дождя. Вот она двинулась к нашему склону, минута – и капли застучали по моим рукам, по зарослям рододендрона. Скорее прятать фотокамеру! Впрочем, уже ни к чему, тучка отъехала, и солнце снова озарило нас щедрой улыбкой.

Я бы поселилась здесь навсегда, но нужно идти: все уже взвалили рюкзаки и двинули дальше. Впереди – последний рывок.

Ага, вот и тот снежник. Невероятно. Застывшие грязно-белые волны, эдакая слежавшаяся блямба толщиной метра в полтора-два. Середина августа, почему же он не растаял? Края его истончились, на них поблескивает весенняя капель, торчат закрученные ростки папоротника, пробившие головами плотную корку, а вокруг – яркая зелень. Да, в горах всего можно ожидать. Спустились до конца снежника, глядим – под ним пещера, это он тает снизу, выпуская ручеек, который на всех парах несется к мамаше-реке: уже слышен ее шум. А выше по реке грандиозный водопад. Ну и грохот! Отвесно падает вспененная вода, ворочая валуны, а внизу сразу успокаивается, отражая синее небо и белые облака.

Мы ставим палатки, и на следующий день поднимаемся вдоль водопада к «цирку» шириной примерно с Красную площадь. Если мысленно сложить ковшиком растопыренную руку, то гребень будет там, где подушечки пальцев, а в ладонь, как линии судьбы, отовсюду собираются ручьи, стекая потом вниз по запястью. Здесь берет начало река. Мы валяемся на зеленой ладони горы. Шумит ветер. Бегущая мимо вода шепчет тихими заводями, ласково перебирает травы: лужок, на котором мы расположились, окунул бороду в реку и мурлычет, как заводной. Неизвестно откуда взявшееся стадо коров мирно пасется, мумукая и поглядывая на нас удивленно и настороженно, а посреди всей этой идиллии громоздятся устрашающие куски скал, сползшие с вершины. На самом верху мы еще встретимся с этими шаткими нагромождениями и будем идти по ним, пробуя каждый камень на устойчивость. Обратно же я буду спускаться, прыгая прямо по водопаду с валуна на валун, как настоящий горный козел, а местами съезжая по отвесному боку горы на пятой точке, цепляясь за кусты рододендрона и папоротник. Похлеще всякого экстрима, надо вам доложить.

Плюнув на приличия, на четвереньках влезаю на гребень. Гляжу на другую сторону – и глазам не верю. Там ничего нет, пустота! Густое белое Ничто. Это по внешнему склону ползет громоздкое облако и беззвучно едет дальше вверх, не спускаясь в «цирк». Оно густое и осязаемое – протяни руку, зачерпни ложкой и хлебай, как суп. С одной стороны у нас ясно, а с другой - сплошное молоко. Так и идем гуськом по хребту, вдыхая прохладную, вкусную облачную влагу. Здесь ветру уже ничего не мешает, и он носится, как помешанный, разрывая край облака на куски.

Добрались до вершины, сели – и крутим головами, раскрыв рты. Вот какая она, наша планета Земля с высоты птичьего полета. Живешь и думаешь, что ты – большое и важное существо. А тебя и в бинокль не разглядеть на такой высоте.

Напротив нас разлеглось головастое облако: грустный великан одной рукой обнял вершину, а другой в глубокой задумчивости поглаживает плечико соседней горе. Далеко внизу, в долине, блестит жестяными крышами Красная Поляна, и никто в поселке не догадывается, что сверху на них смотрят несколько обалдевших от счастья путешественников.

Надо признаться, что целиком мне так и не удалось вернуться с той горы. Нет, ничего у меня не отломалось, не оторвалось, тело мое в полной сохранности переместилось в Москву. Но по ночам я до сих пор хожу над облаками. Не знаю, сердце я там оставила или душу, или еще что-то весьма нужное, но, честно говоря, мне не жалко, пусть это «что-то» побудет пока там, правда?

Комментарии читателей: