Нина Лезер «Горошины»


Горошина под моим матрацем

 

                                    „Мне ее подарили во сне“

                                        Константин Случевский

 

  „Мне её подарили во сне“

  (им дарить её было не жаль мне),

 чтоб мои на ней бёдра лежали,

 эпидермис мой белый, как снег.

  Ждали, – если проснусь в синяках

 на матраце, кричать стану громко,

 будет в теле опасная ломка,

 и смогу я почувствовать, как…


 Вот возьму и почувствую, как

 на горошине плохо мне спится,

 будто я на крючках или спицах,

 будто вяжут меня из клубка

 грубой шерсти, как будто во сне

 из меня вьют верёвки тугие.

 Только стан был мой легок и гибок

 и спалось на горошине мне

  

 мирно так, упоительно так…

 как способен спать ангел безгрешный.

 Был бы там под матрацем орешек, –

 стал бы плоским, как медный пятак.

 Не посмел бы он сну помешать…

 видно, слишком уж я толстокожа,

 посему и на прочих похож он…

 милый мой, – не король и не шах…

  

Мирное

  

 Не объявляй мне войну, не воюй со мной.

Я не гожусь тебе во враги, я тепла хочу.

Видишь, я в позе лотоса, сидя к тебе спиной,

мягче, чем каучук.

Мирный цветок – силы трачу, чтоб не грустить

и не грести, не отчалить тайком на юг

в кружево одуванчиков, к вышивке паутин…

сквозь тополиный пух…

Но не проси, – не останусь жучков пасти,

божьих коровок в кустах, светлячков под цвет

им же в траве, не хочу быть, как травести

та, что не вырастет.

 

Гнев

 

Слова… обрывки слов – наотмашь били хлёстко.

Поймёшь ли ты потом, что говорил не то?

А на траве дрова, а во дворе повозка.

Уеду от тебя, закутавшись в платок.

   

Под топотом копыт пыль в поле… стала явью.

Помчался жеребец неведомо куда.

Теперь не говори, что, мол, попутал дьявол,

Что гнев невнятных слов не смог ты обуздать.

  

Вези меня, мой конь, я не считаю сажен,

Я им теряю счёт, но дело не во мне.

Зов ярости горяч и тёмен, словно сажа,

Как лава, он себя выплёскивал из недр.

 

А ты вдогонку мне пиши побольше писем,

Чужим не разглашай наш потаённый шифр.

Наверное, мой мир от этого зависим.

Пиши мне каждый день и каждый час пиши.

 

С годами писем цвет впитает колер желчи,

Хоть не в чулане им лежать …и не в хлеву.

Посланий будет сто, я буду рада сжечь их.

В год по письму спалив, – я долго проживу.

  

О безмолвии

 

Умолкнет  „и“, затихнет „но“,

И эхо спрячется в молчании,

Как будто нечего сказать.

Летят снежинки за окном,

Беззвучны, точно Чарли Чаплин,

Как фильм, прокрученный назад.

 

Вода, и ветер, и огонь

Прилягут смирно у порога,

Безвредны, как в лесу ужи.

Молчанье – золото, его

Насобирали мы так много,

Что можем банкам одолжить.

  

Л. Л.

 

тоска меня подточит или грусть,

прости мне этой формулы избитость,

но приземленью мягкому не сбыться,

и я уже нигде не приземлюсь.

не потому что краток бабий век,

и, как в апреле, я слукавлю в марте,

а потому что лайнер мой на старте,

крылатый мой, порядком проржавел.

  

и растворясь среди чудес и чуд,

в кулисах униформ, границ, таможен,

в разрезах чьих-то глаз, в оттенках кожи …

я всё равно к тебе не долечу.

не потому, что ты любил не ту,

и я другого якобы… (все помнят)

а просто я, не выходя из комнат,

давным-давно разбилась на лету.

  

Татарский столик

 

Был стол не узок, не широк 

для ног, зажатых под столом.

Трепал салфетки ветерок,

гонимый солью и теплом.

Прошедший множество дорог,

Он тоже был доволен тем,

что стол не узок, не широк 

для плеч, запястий и локтей.

 

А над столом кружил комар,

садился нагло на лаваш.

Со всех сторон был стол так мал,

что плов стекал за рукава:

румяный лук, чеснок, морковь

и жир, расплавленный в крупе.

Желудку – праздник да любовь,

о них романс хотелось петь.

  

Запахло пловом на земле

из всех углов, из дальних недр,

но строгий голос повелел:

„Не пой, красавица, при мне!

Не пой, но пей полезный чай

и чаем сердце успокой.

Удобней просто помолчать

гостям, сидящим босиком.“

  

Душный воздух памяти ночной

 

                         "Душный воздух памяти ночной"

                          Батых Кенжеев

 

  Запахи слипались – ассорти,

 Шорохи – нашёптывали роль,

 Светлость ночи силилась постичь,

 Как смешала тьма верхушки крон…

  

 Где жасмина пар(фюмерный) дух

 В душный воздух душу источал.

 Кто-то произнёс ответ за двух.

 Кто-то за двоих – один смолчал.

 

 Колокольцы сеяли тоску,

 Возвещая мимолётность дня.

 Памяти ночной цветной лоскут

 Сам собой ничто не заполнял.

  

 Только сон, ворочаясь внутри

 Спящего… держал за поводок,

 Чтобы тот, осилив лабиринт,

 Сон покинул там же, где прилёг.

  

Узелок на память

  

Память, – она, чтоб узлы хранить,

В нужный момент отторгая этот

Или в другом. Ты игла – я нить,

Вот и тащусь за тобой по следу.

  

Там, где нет принцев и нет коней,

Можно тащиться пешком и долго,

Как и положено нитке – мне,

Как и пристало тебе – иголке,

  

Все узелки отсекать в конце,

Просто скользя, как судьбе угодно,

То есть позволить себе свободу

Сеять горошки, где нет принцесс.

  

„Ножницы, узел мой удали!

Верю, что ты даровитый фельдшер.“

(Надо б на "вы") Я кричу: „Отрежьте,

Гордиев… чтоб не давил внутри!“

   

Поезд


Чайная ложка запрыгала в танце,

Будто с колёсами в сговоре нынче.

Снова уехать, опять не остаться.

Это привычка…

Тусклый фонарь на пустынном перроне

Тьму разгонять обучался едва ли.

Чьё-то дыханье и чьи-то ладони

Кто-то оставил.

Остановить бы движенье берёзок,

Что за окном в хороводе несутся,

 

И задержать эту жизнь на колёсах,

Будто проснуться.

Но у колёс жизнь своя, им, пожалуй,

Не до тоски человечьей тяжёлой.

Поезд внимателен к рельсам и шпалам,

Важно, чтоб шёл он…

  

Письмо

  

P.S. Мне знакома твоя привычка письма читать с конца.

Так вот, синоптики утверждают, что в Крыму наступила осень.

Не суетятся больше туристы в Алупке у Воронцова дворца.

Нет мелодий, чтоб оживить фонтан в Гурзуфе и пруд в Форосе.

 

Пишу письмо тебе… и мне хотелось бы рассказать о том,

Что сезон, завершаясь, оставил камень на камне на мокром пляже,

Что гнездо опустело… и не вьются больше ласточки над гнездом,

Будто на все времена забыты уроки высшего пилотажа.

  

Ещё немного – и на переучёт закроются тротуары.

Дни – на ночи. Хозяин квартиры отвыкнет спать на балконе.

Пустынна «Поляна сказок», а быль коротка и сюжет её так неярок.

Мне б её удержать, но она, как ртуть, соскальзывает с ладони

  

И бежит к середине письма… но там нет ничего такого,

Что можно было бы, как цветок, засушить и сохранить на память.

Оптимисты уходят смотреть на море, ждут окончанья шторма.

Что нам шторм ? Вода не течёт ни вспять… ни под лежачий камень.

 

Пахнет опавшей листвой … а на губах моих соль …и горечь.

Здравствуй! Словами не описать, как я по тебе скучаю.

«I am beautiful», – поёт ни на чей не похожий голос,

Видно радуясь, что письмо моё теперь дочитано до начала.





Комментарии читателей:



Комментарии читателей:

Добавление комментария

Ваше имя:


Текст комментария:





Внимание!
Текст комментария будет добавлен
только после проверки модератором.