Сижу в вагоне.
 Глаза попутчиков
 не чутки, не зорки.
 Дорогой-планидой своей придавлены,
 все глядят косо.
 Они не знают,
 что самый лучший клёв
 на утренней зорьке –
 когда возвращаешься со свидания
 и клюёшь носом.

Рыба фугу

 Тот, кто ест фугу, – глупец, но и тот, кто не ест, – тоже.
 (Японская пословица)

Если всё плохо, тошно, тоскливо, туго,

если поплакать нет никакой жилетки,

самое время – пробовать рыбу фугу:

эта забава русской сродни рулетке.

 Ну, не живётся, Господи, друг без друга,
 хоть мы все щёки нашим отбили тайнам!
 Знаешь, влюбляться – тоже ведь рыба фугу:
 и неизвестно, встанем потом, не встанем.

Я ненадёжна – хуже любого банка.

Яд мелодраму вмиг превращает в триллер:

Или под фугу сдохнем – увы, не Баха –

или наступят счастье и эйфория.

Тут невозможно выверить степень риска,

жить под диваном, спрятаться в дальний угол.

Видишь, на блюде жуткое серебрится?

Это несут нам свежую рыбу фугу.

Музыка грохочущей бочки

 Музыка бочки, которая мчится по склону!
 В музыке – гул проводов и звонки телефона.
 Птицы, деревья и камни спасаются бегством:
 катится бочка сбесившимся транспортным средством,
 

и замирают от зависти все шарабаны…

Музыка бочки! Прекрасны её барабаны.

В бочке сидеть – это вам не сидеть в лимузинах!

Пьяницы жмутся к стене у дверей магазинных –

музыка бочки слышна только им и влюблённым –

кто ещё может лететь, кувыркаясь, по склонам –

косточкой каждой считая все ямы и кочки,

слушая музыку бочки, грохочущей бочки?

Визионерское с вязанием

Она отложила вязание.

Она уронила клубок

в то время, как где-то в Рязани

нас свёл передумавший Бог.

Она – это мама, конечно.

У мам на такое чутьё.

А нас лихорадила нежность –

мы длили и длили её…

Твоя это мама, наверно.

Моя не умеет вязать…

Мы были как два пионера,

открывших друг другу глаза

в Рязани, а может, в Казани,

где быть мы никак не могли,

но всё-таки вдруг оказались,

на краешке круглой Земли.

 И даже не думала мама,
 в каких ты сейчас городах,
 но точно уже понимала –
 всё стало не так, как всегда.
 
 И женщину рядом с тобою
 сумела увидеть она
 и что-то такое, такое,
 что шло на тебя, как волна.

 А раньше ведь не было женщин…
 Взглянула, закрыта ли дверь,
 и стала вязать тебе джемпер,
 поскольку – ну что уж теперь?

Сын

Гвоздики головы опустят.

Им тесно в банке на окне.

Мальчишка, найденный в капусте,

с порога кинется ко мне:

"Ты плачешь? Плакала? А что же?

Болит? Лекарство не пила?"

А я не плачу. Просто дождик.

Он смоет зиму со стекла.

 Олово и кофе

 Она звонила ему из ванной –
 такой задумал её Создатель…
 А он солдатик был оловянный –
 из мирной жизни, но вот – солдатик.
 Она звонила ему из ванной
 в дурацком розовом полотенце.
 А он солдатик был оловянный,
 и он впустил её голос в сердце.
 Она звонила ему из ванной,
 и низкий голос звучал фаготом.
 Она звала его не в нирвану,
 она звала его выйти в город.
 Беседа их получалась рваной.
 Ах, в город вышли они бы уж бы!
 Но он солдатик был оловянный
 и знал всё время, что он на службе.
 Она звала его не в нирвану –
 она звала его выпить кофе,
 но он солдатик был оловянный,
 и он остался сидеть в окопе.

…Потом стояла она, курила

 свои вишнёвые сигариллы…
 А в это время, сорвав погоны,
 он сам звонил ей по телефону.

Но телефоны в ответ молчали.

Он понимал, что смертельно ранен,

и гнал машину из дальней дали,

почти дороги не разбирая –

он гнал машину к её подъезду –

сквозь все кордоны его пустили.

Она стояла, смотрела в бездну –

в окно пустынной своей квартиры.

Он вспомнил сказки, он верил в фею,

почти молился: «Жива бы только!»

Вот так ходили они в кофейню.

У них был даже любимый столик.

Бумажные люди

  Бумажные люди не курят – иначе сгорят,

не терпят дождя: под дождём они сразу размокнут,

в бульварных газетах читают они всё подряд,

а в холод имеют привычку заклеивать окна.

Бумажные люди обёрнуты в десять слоёв,

ничто не нарушат, поэтому штрафов не платят,

тихонько шурша, постранично листают житьё

и, чтоб не помяться, всегда избегают объятий.

Бумажные люди боятся стихов как огня,

твердят: «Мы-то знаем, в чернила вы кровь подольёте!»

Бумажные люди за что-то не любят меня.

А каждый из них превратиться бы мог в самолётик.

Ваза

 Так мало солнца в ноябре,
 так вечер хмур и неуютен,
 что капитан на корабле
 сидит и глушит ром в каюте.

В такую хмарь не в силах он

всё время думать о штурвале.

Барашки чёрных пенных волн

его сегодня забодали.

 И я, как этот капитан,
 с тоской смотрю в иллюминатор
 на облетающий каштан
 и птиц, пакующих манатки.

 Они желают жить в тепле…
 Ну, вот, и дождь собрался снова.
 И только ваза на столе
 оптимистична до смешного.
 

И ветер, вытащив свисток,

  в него свистит и листья крутит.

А ваза, полная цветов,

стоит и дышит полной грудью.

Полосатое

Она не точила когти, чтоб вырвать кусок свободы.

Была у них ложка дёгтя и целая бочка мёда.

Когда же над чёрной ложкой им что-нибудь вдруг светило,

Он ей говорил: «Ты кошка!», она улыбалась: «Тигра!»

 Когда они в дом входили, немедленно слепли окна,
 валился без чувств будильник, одежда их била током,
 а мебель на хрупких ножках тряслась по углам квартиры…
 И он говорил: «Ты кошка!». Она возражала: «Тигра!»

Привыкли они за годы: молчать, собираться в спешке,

есть дёготь со вкусом мёда, легко уходить от слежки,

теряться среди прохожих, и жить, дожидаясь мига,

когда он ей скажет: «Кошка!», она же ответит: «Тигра!»