* * *
в жизни
есть много
поэзии:
закаты
фонтаны
цветы
моющиеся обои
и блондинки
и врача-ухогорлоноса
поэтично называют
лором
таким образом
в жизни
вполне
достаточно
поэзии
а стихи —
это такое же
издевательство над здравым смыслом
как
австралийский
эндемичный
реликтовый
яйцекладущий
ухогорлонос
Эпитафия
* * *
есть на свете самая красивая женщина
и я в этом нисколько не виноват
иногда она с удивлением замечала
что я несу свою чрезвычайную сногсшибательную
любовь не слишком торжественно
и мне становилось тошно от самого себя
единственное что ее устроило бы
это если бы я неблагодарный
переделал бы что-то важное на свете
начиная с меня и кончая погодой и войной
но мир давно уже придуман Коперником
и я не могу этого исправить
это конечно непростительно
и вот уже скоро полгода как
есть на свете самая красивая женщина
но у самой красивой женщины нет меня
* * *
она плакала оттого что я оказался низок
она плакала оттого что это было не так
она плакала оттого что все рухнуло
она плакала оттого что не из-за чего было плакать
а я смотрел как слезы
смывают маску богини
с прекрасного человеческого лица
* * *
от слез еще глубже глаза
и тоньше и так незнакомо лицо
и прекрасна слабость
полуоткрытых губ
не пойму
это боль — или ложь:
разве боль бывает красива?
* * *
она хотела
взять со стола клубок
но клубок
завертелся запрыгал
и никак не
давался в руки
рассердившись
она бросила его в огонь
в этом клубке
сидел я
угрюмый
наивный
бес
Пьеска для виолончели
ветер распахнул окно
и склянка с цветами упала
рассыпавшись в черепки
на балкон вышел стрелок
в мокрой листве пропала стрела
и он превратился в летучую мышь
бесшумно мелькнув перед глазами
тонкая женщина как свеча оплывала слезами
ночь сложила крылья
и камнем упала вдали
* * *
Медлим, взгляды отводя.
Словно омут :
“Уезжаю”.
Не прошу и не мешаю.
Шум перрона, дрянь дождя.
Было чудо — ни следа.
Только спички отблеск зыбкий.
Тлеет в сломанной улыбке
неостывшая беда.
* * *
маленькие прекрасные чудовища
лениво плавали в прозрачной как воздух воде
и не обращали на нас ни малейшего внимания
целиком занятые своей крошечной вселенной
стеклянные сомики принцесса Бурунди (бледно-
кофейная красавица) и еще какие-то существа
с неудобопроизносимыми названиями
мы старательно умилялись
а болтливый аквариумист не унимался
обратите внимание на
вы только посмотрите
может быть еще чаю?
( он не нравился тебе
и не нравился его комфортабельный мирок
но я-то знал
что он может помочь нам с комнатой)
в такси я смеялся (кажется чересчур)
вспоминая как хозяин посматривал на тебя
и изощрялся в благодарностях
за подаренный ему чудесный вечер
но ты вдруг сказала
“все мы рыбы
мы только рыбы
толкаемся губами в стенки аквариума
крошки корма
кажутся нам звездами
мы воображаем что крошки корма
это звезды
толкаемся толстогубыми лицами
в зеленое стекло
и думаем что мы люди
а на самом деле
самодовольные рыбы”
я понял что мне нужно что-то ответить
но что я мог сказать?
мне в общем-то нет дела до звезд
но я не хочу быть рыбой
даже вместе с тобой (если бы я знал тогда
что очень скоро все полетит к черту
и этот аквариумист со своими
принцессами
и этот подаренный ему чудесный вечер
и я выброшенный на берег
шевелю пересохшими жабрами
и гаснут в рыбьих глазах
мутные стеклянные звезды)
Эпитафия
со скорбным достоинством
одиноко нес он
свою трагическую любовь
и душа его была прекрасна
как
монументальная
садовая скамейка
с табличкой
Осторожно! окрашено
* * *
блаженства от сигареты после завтрака
хватило ненадолго
блаженство стекало стекало с него
и осталось только в кончиках пальцев
приключилась тягучая грусть
и всю грусть напролет
он вспоминал о ней
ее волосы ее колени
ее крепкие руки
все это ему очень нравилось
нравилось даже
когда она четвертовала на пианино
Рахманинова
а он восхищенно смотрел
как тени ее рук
метались по черной полировке
впрочем Рахманинову больше нет веры
глубокий вдох поднимитесь на носки
три четыре плавно опуститесь
выдох
Странная музыка
он сидит на веранде
и руки кажутся тяжелыми
как ветви
воздух влажный густой
лишь полусонные птицы
шуршат в листве
и в лунном свете
темные листья льются льются
из окна
шипенье и запах яичницы
и легкие шаги за спиной
и руки у него на плечах
и это ему очень нравиться
и это немного смешно
но честное слово
эти легкие руки
повод для того чтобы
жить
Сердцебиение в стиле ретро
юные герои мелодрам
выпрыгивают из трамвая
и убегают от дождя
спрятав головы в плечи
бегут не думая ни о чем ни о чем
а только о сомнительных красотках
разряженных безмозглых бездушных
не смыслящих ни в тортах ни в Матиссе
не способных сделать домашний очаг
ухоженным и уютным
противных во всех отношениях
о таких красотках думают
и бегут всё мимо мимо мимо)
(печальные некрасивые девушки
всматриваются в дождь
силясь понять почему
Урок хороших манер
когда вам станет особенно не по себе
от той штуки
которую в обиходе
называют жизнью
вы встретите королеву
вы будете ослеплены
— боже я не достоин такой чести
и вообще это столь неожиданно
одним словом
чем могу служить
милая королева?
позвольте я помогу вам
отнести чемодан в купе —
королева сухо спросит сигарету
но потом у вас
окажутся общие знакомые в Томске
и еще выяснится
что в детстве она мечтала
стать балериной
а вы
пограничной собакой
королева повеселеет и
вы запросто предложите
ей пива
и все остальное окажется
очень просто
потом любовь с первого слова пройдет
(после трогательно изложенной биографии
битком набитой герцогами
юными пажами и честолюбивыми лакеями)
и вам наскучит быть ее фаворитом или
скоро ваша станция
и вы раздраженный ее нытьем
скажете испуганной королеве
— все эти дорожные романы
у меня уже вот где —
и что-нибудь еще и похуже
королева отвернется к окну
и вам (чтобы почувствовать себя
настоящим мужчиной)
захочется королеву ударить
достойный рыцарь
не обижайте королев
ведь у них только и есть что
их королевское звание
красивые плечи
и вечное ожидание гильотины
Инфернальные развлечения
и тут появляется Смерть
со своим нехитрым инвентарем
жилища предаются сожжению
девы поруганию
маленькие дети лопаются
точно мыльные пузыри
к Смерти скуля приползают отцы города
и она выдвигает
свои наглые ультимативные требования
через полчаса
на площадь приволакивают
десятка полтора висельников
их красят в черный цвет
и настоящие мужчины
обливаясь потом
вспарывают им животы
откуда вываливаются
портсигары томики Бернса и крысы
потом выпотрошенных висельников
набивают душистой травой
и преподносят Смерти
— возьмите мадам
— ну что вы как-то неловко
— возьмите право же возьмите
высморкавшись в свои библейские одежды
Смерть снисходительно улыбается
(несколько снимков для вечерних газет:
тетя Смерть и
наши пресные ландшафты)
Кроме нас
если на время отбросить приличия
(если отбросить)
и покопаться в накопленном жизненном опыте
можно вспомнить
что кроме нас
кроме оснащенных здоровыми
желудками и органами размножения
упакованных в благоустроенные
квартиры и порядочные семьи
нас
есть еще и
вечно осмеянные чудаки
(как тряпочные арлекины
в которых хозяйки втыкают булавки)
есть еще неудачники на вонючих больничных матрасах
у них огромные глаза
и прогорклые губы без слов
есть
застреленные
повешенные сожженные
(для удобства их называют просто
убитые) вчера
или после обеда
или четверть часа назад —
всё это разумеется довольно неприлично
и в кругу порядочных людей об этом не говорят
и можно конечно сброситься по трояку
и можно поднять бокалы за то
чтобы всем было хо-ро-шо
но как избавиться
от очень неприличного
звериного ужаса перед тем
что оно все-таки есть —
что-то
“кроме нас”?!
Подснежник
Его нашли дети.
И толпа любопытных
наслаждалась отвращением:
из наста рядом
со скомканным пакетом
из-под молока
торчало
обглоданное собаками
лицо.
... Старик был здорово пьян,
а ходить с его деревяшкой
в такой гололед — одно мучение.
Он падал, ругался, поднимался,
потом не смог подняться
и стал замерзать...
Двое мужчин начали брезгливо
вытаскивать тело из черного снега.
“Инвалид,” — сказал кто-то.
Подул ветер,
и женщину стошнило.
... Однажды он уже замерзал:
на финской сутки пролежал в снегу —
“кукушки” не давали подняться.
За это Родина вручила ему медаль
и деревянную
ногу.
Апрель 1981
Ода бдительности
только правда
никакой поэзии никакой
(разве что рекламные проспекты
и анонимки)
добротной топорной работы
застегнутая на все пуговицы
все остальное ложь
и точка и баста
и никаких снов
какой уж тут сон
когда кругом ложь
(под личиной правды
почти всегда скрывается
гнусная ложь
правда слишком похожа на правду
это вселяет подозрения
разденьте ее
так
понюхайте
попробуйте на вкус
отрежьте кусок и отправьте на экспертизу
швейцар
выверните ее карманы
если ничего нет
спустите ее с лестницы
она насквозь пропитана
ложью)
* * *
Со смертью кончается тело.
Не дело —
отчаяться. Верьте:
душа не достанется смерти.
Она слишком долго в вас, съежась, сидела;
теперь же, как стрекоза, из личинки выйдет душа:
невинны глаза и уста. И усядется, крылья суша,
на брошенный труп.
Усмешка на краешках губ.
Ведь то, что недавно хотело, хрипело, потело —
тело —
отныне отменено.
Ни взгляда, ни слова. Бревно.
А только вчера бубнило,
ходило, саднило,
искало для сердца и рук какое-то дело,
дурачилось, пело
и ничего не успело. Устало.
Бескровней бумаги упало.
Осталось лишь адресата вписать на конверте:
“Смерти”.
Когда одно безумное тело
будет смотреть на другое упрямое тело
сквозь прорезь прицела,
вы — спрячьтесь. Молча. И верьте:
(тсс...) душа не достанется смерти.
* * *
Боже мой, какое небо...
Будто кроме — ничего.
Будто я на свете не был.
Было — книги, стены, мебель —
там,
внизу,
под синевой.
Всё случилось, что случалось.
И живу, как неживой —
без затей (какая жалость!).
Время кончилось. Осталось
только небо.
Боже мой.
Искусство поэзии
* * *
Как дым, дрожал и лился белый воздух.
В песке светились звездочки слюды,
и медленно качались у воды
чертополоха розовые звезды.
И я лежал, прикрыв глаза рукою.
Тяжелый запах сохнущей травы
морочил нас... Сиянье синевы
и озера... И вымыслы покоя...
Над головой, в колючках дикой розы,
остановилось солнце. Замер день.
Уродливо коротенькую тень
отбрасывала старая береза.
Покой. Ничто. Как дым, растает тело.
Чуть бьется мысль о розовой звезде...
Но тени туч скользили по воде,
и тишина тяжелая звенела.
* * *
пока мы пишем стихи о любви
они умирают
в чужой стране
1
“мы идем по дорожке
посыпанной щебнем
втроем
и я рассказываю им
о доме и о реке
как я сбегаю с обрыва
и падаю в воду
я рассказываю им
как красиво танцует
девушка с чудными глазами
я рассказываю им
всегда одно и тоже
когда мы идем по дорожке
втроем:
я
и мои костыли”
2
он получил
много мелких осколков в голову
ему удалили правый глаз
и долго возились с левым
потом удалили
остатки левого глаза
и после этого
оставили его в покое
и он постоянно просил
чтобы его повернули
лицом к окну
и никто не решался сказать ему
что за окном
только серый корпус
госпиталя
Февраль 1985
* * *
несостоявшиеся
полубоги
проводят время
в пивных
желчно осмеивая
женщин
надежно защищенные
от любви
собственной
несостоятельностью
Искусство поэзии
поэзия
это коллекция засушенных желаний
вовремя нанизанных на булавки
и снабженных этикетками
и среди полок
гордо разгуливают поэты
нанизанные на собственные
позвоночники
(прошу прощения
поэты
случилось так
что я с детства
невыносимо
остроумен)
Биография
он
родился
учился
вырос большой
и вышел в люди
все это
он проделывал
вовремя и на совесть
и совесть его
была стерильна:
никогда он не
прыгал с зонтиком с крыши
и лишь однажды
выпил не-
кипяченой воды
(говорят
это послужило ему
уроком на всю жизнь:
он
умер)
Взгляд со стороны
один принц
немного чудаковатый
притом страдающий галлюцинациями
в припадке гнева
зарезал двух-трех придворных
и дядю
этот любопытный случай
описан в сочинении
одного английского драматурга
Проект
погода была просто прелесть
прелестные упитанные мальчуганы
с упоением стряпали
прелестные котлетки из песка
и прелестные бабушки в беседке
одобрительно кивали им головами
нам думается
это выглядело бы
просто прелестно
* * *
“оставьте нас в покое
мы так любим друг друга
и никому не сделали
ничего плохого
мы не придумывали
эти атомы
и наш папа
их тоже не придумывал
кто придумал
тот пусть и расхлебывает
только
пожалуйста
на всякий случай
научите
нас
целоваться
в противогазах”
* * *
до рассвета бессонница
суетливо переставляет вещи
с места на место
и я только деталь интерьера
белый как скатерть
плоский как спинка стула
(или не я а какая-то
вещь не вспомню какая
потерявшая от бессонницы
рассудок) вещи снуют
с места на место
и в угол меня загоняют
уговаривая
“спи спи”
* * *
приходи ветер
приходи и
приноси свои тучи
дай мне опьянеть
от шума листьев
холодный ветер
ночь с собой принес
опрокинулась ночь
и разлилась повсюду
лейся темный дождь лейся
вымой листья
и камни вымой
пусть насквозь я промокну
приходи ветер
волосы мои
высуши
* * *
человек жил
в бесконечно пустом доме
просто дом был большой
а человек маленький
и лет ему было совсем немного
и тогда он сказал:
приди хоть кто-нибудь
приди чтобы мне не было так скучно
но никто не пришел
и тогда он сказал
немного по-другому:
приди хоть кто-нибудь
приди
можешь прийти незаметно
чтобы я только слышал
что кто-то шевелится
или хоть ты
ночь
приди
чтобы я заснул
но никто не пришел
и тогда он сказал
в третий раз:
да приди же хоть кто-нибудь
в конце-то концов
сколько раз тебе повторять
не могу же я прожить так
всю жизнь совсем один
вы думаете
кто-нибудь пришел?
черта с два
так маленький человек
и прожил
до самого вечера
в бесконечно пустом
мире
Время
время
не уходи
так скоро
было бы зверем ты
настиг бы тебя
в капканы загнал бы
было бы рекой ты
запрудил бы тебя
и вспять направил
было бы женщиной ты
умолил бы тебя
обманул бы
было бы мужчиной ты
опоил бы одурачил тебя
и над тобой посмеялся
но не до смеха
совсем
не до смеха мне:
время
ты уходишь
так скоро
ты уходишь
а я даже не знаю
что ты такое
Сизиф
представьте
вы пришли в гости
и хозяин не предложив рюмочку
пичкает вас какой-то тягомотиной
о поездке в Гурзуф
или у вас было отличное настроение
а за стеной снова скандалят соседи
или вы неосторожно пришли
на двухсерийный индийский фильм
или в воскресенье стоит
отвратительная погода
и вы думаете что так и знали
и что через неделю
будет точно такая же
и через две и через год и всегда
и вообще всё на свете — полнейший абсурд
короче говоря
представьте
что вы Сизиф
и вам от этого очень скучно
и вы слоняетесь по квартире
с тоской глядите на часы
а потом вдруг берете лопату
и идете сажать дерево
(вариант:
берете молоток
и идете приколачивать скворечник)
или покупаете гору пластилина
садитесь на пол
и лепите по своему образу и подобию
скучного человека
(Господь Бог тоже вероятно
занялся этим не от хорошей жизни)
сначала ничего не получается
но потом вы входите во вкус
лепите высунув от старания язык
вдохновенно сопите
и приходите к выводу
что ради этого
черт возьми
стоит жить
вы выносите свою работу во двор
все восхищаются
и жмут вам руку
вы скромно улыбаетесь
и время от времени
вносите кое-какие поправки
вам больше не скучно
и вы полны новых замыслов
но в один прекрасный день
(представьте себе)
приходит незнакомый человек
с красной повязкой на рукаве
и отрывает вашему детищу голову
или начинает ковырять его зонтиком
(вариант:
выдергивает посаженное вами дерево)
от гнева вы теряете дар речи
только смотрите с ненавистью
как незнакомец деловито
топчет останки или сгребает их в кучу
“отда-а-ай!!!”
хрипите вы наконец
(вариант:
нецензурная брань)
“вы мне тут не тыкайте”
надувается он
и с презрением плюет
“а еще шляпу надел!”
Труба
Труба
В нашем дворе
рядом с тщательно
оберегаемой клумбой
из земли торчала
металлическая труба.
Труба была вкопана насмерть.
Когда в эту трубу кричали,
она отвечала жутким
сатанинским воем.
Все боялись и ходили кричать
в эту трубу
и из мести соскабливали
с нее краску.
Но трубу красили заново,
и она пользовалась
непререкаемым авторитетом.
И даже сейчас
вполне взрослые люди
в мутные осенние вечера
иногда испытывают желание
тайком прокрасться к трубе
и, зажмурившись,
докричаться
до самого
ада.
Портрет
Вот он идет по улице,
подняв воротник
и засунув руки в карманы.
Он не оборачивается на свист
и останавливается только у светофора.
Он не любит, когда к нему привязываются
с разговорами о спорте и политике:
в футбол он не играет,
а историю за него делают
вполне компетентные люди.
Он не любит также, когда его посвящают
в свои семейные тайны,
волнуясь и дергая его за пуговицу:
он не любит, когда у него
отрывают его драгоценное время —
как пуговицы,
с мясом.
Он спешит домой:
у него есть квартира,
в квартире — дверь,
в двери — глазок,
в который отлично видно
весь мир.
Умерла старуха
Маленькая старушка
из соседнего подъезда
умерла. Я ничего и не знал
о ней. Она была для меня
неизменным атрибутом
скамейки во дворе. Говорят,
у нее был бульдог —
да и не бульдог, а какой-то
раскормленный ублюдок, —
но его задавил грузовик.
Она, говорят, не плакала.
И сейчас никто не плачет.
Но мне скверно: я помню ее
беспомощные старческие
слезы, когда мы ребятишками
охотно умирали, играя
в войну.
Разочарование
Он был скромным директором завода.
И мечтал об отдыхе на море.
Это море, спросил он.
Там опасно, сказали спасатели.
Там тонут. И если всплывают,
то выглядят просто противно.
Зато тут есть отличная бочка
из-под бензина. Ее принесло
во время прилива. И в бочке
есть вода. И еще там
плавает радужное масляное пятно.
Очень красиво, взгляните.
А от моря пахнет тухлой рыбой.
Море — это суррогат настоящей жизни.
Оно ведь качается. Там
живут одни селедки.
Они необщительны.
А с нами можно поговорить.
?
Бежать,
все время бежать,
съедать на бегу завтрак,
любить на бегу,
спотыкаться, плутать, возвращаться туда,
где никогда не был,
искать неизведанный путь,
на котором только вчера
переломал ноги,
истошно кричать,
заблудившись,
и снова бежать
наобум, чувствуя,
как колотится в горле
солоноватое сердце —
не лучше ли
с достоинством шагать
на месте,
никуда не сворачивая,
как фонарный столб
?
* * *
Был человек. У человека
был стол. В столе
были ящики. В ящиках
были бумаги. На бумагах
были слова. Короче говоря, все
было в порядке, все
было в ажуре. все
было о¢кей
.
А еще у человека
была тревога —
смутная,
как его собственное отражение
в полированной крышке стола.
Весна
Как известно, раз в неделю
бывает суббота.
И мужчины идут на рыбалку,
или идут за пивом,
или читают газеты.
Или мужчины
строят планы на отпуск.
И всё у них относительно благополучно:
у них есть руки,
у них есть ноги,
у них есть жены,
у них есть дети,
у них есть на сберкнижках деньги —
чего у них только нет...
Но оказывается однажды,
что не клюет рыба
и на прилавках теплое пиво.
И это называется весна.
И не отложишь ее
до следующей субботы.
И не продашь и не выменяешь.
Приходится терпеть ее —
с парусниками в мутных лужах,
с безукоризненно синим небом,
с красивыми девушками...
Такие вот неприятности.
* * *
Как случилось,
что я позволил тебе
присвоить красоту?
За семью замками
держал я ее —
не спасли замки.
Вошла ты наугад,
незрячая —
никто не целовал
глаз твоих.
Молча вошла ты —
губы твои немы.
И застыл я,
и только слышно
было в тишине,
как кричит мое сердце:
“Прикоснись ко мне —
буду я зрением твоим,
ребенком твоим буду,
проклятием и
игрушкой; разве
не страшно нести одной
такую мучительную красоту?”
Болью
лицо твое исказилось, и
простирая вперед
прекрасные руки,
сквозь
меня
ты прошла.
* * *
Интересно, о чем
мечтают куры?
Вероятно, о чем-то
сугубо курином.
Ничего не поделаешь —
куриные мозги.
Вряд ли куры мечтают
о путешествиях. И
о любви они тоже
вряд ли мечтают.
Я приверженец
здравого смысла
и во многом солидарен
с курами. Когда
ломается карандаш,
я подстрагиваю карандаш
и не думаю о путешествиях.
Когда все валится из рук,
я нагибаюсь и поднимаю
и не думаю о любви.
Нет, я не думаю о своей любви.
Не думаю, исполненный
здравого смысла. И
воображение лишь
рефлекторно
хлопает крыльями,
как курица с отрубленной
головой.
* * *
Мне было лет пять, не больше.
В сосняке, в двух шагах от дачи,
мы с соседом — веселым парнем —
увидели змею.
Змея скользила бесшумно,
зажав в пасти добычу —
убитого птенца.
Почуяв опасность, она застыла,
чуть приподняв головку.
Сосед ударил змею лопатой,
промахнулся, ударил снова,
нагнулся и взял обезглавленное тело.
Оно обвилось вокруг руки, но через минуту,
как веревка, повисло.
До сих пор я отчетливо помню
змеиную голову,
голубоватое полупрозрачное тельце птенца,
рядом — два больших сапога
и несколько кустиков спелой клубники.
(Картина наискосок
врезалась мне в память,
и я все ищу в этом
какой-то неистребимый смысл.)
А веселый сосед умер от аппендицита
и уже ничего не помнит.
* * *
Под узким и длинным небом — зеленое золото труб.
В машине торжественно едет в одежду завернутый труп.
А люди подходят, отходят, молчат, говорят слова:
под низко натянутым небом идет за машиной вдова.
И, грея замерзшие руки, тревожно смотрит вперед:
там в узел спуталось время, раскручиваясь наоборот —
взметнулось, высветив лица, сгорело, как фейерверк...
И медленно падало сердце и трудно всплывало вверх.
И вспомнила. Остановилась. И выдохнула: “Вранье...”
Смотрела недоуменно, как люди глядят на нее.
А люди пристыли к трубам. И кончились силы у труб.
И смех, как проклятье, падал с прекрасных разорванных губ.
Притча
Молод он был, и хотел быть сильным.
И решил не верить он ни в Бога, ни в дьявола,
ни в человеческий суд.
И много повидал он,
и надо всем смеялся,
чтобы не плакать:
над смертью и над любовью,
и над собой смеялся
до крови.
И однажды понял он,
что не слышит уже
ни ветра, ни птичьего свиста,
ни песен, ни плача,
а слышит только
звон бубенцов на колпаке.
И упал он, корчась от смеха,
и впился ногтями в землю,
и губы его сказали:
Боже,
как страшно,
что тебя нет
и не на кого свалить
свою вину.
Мифология
Техника безопасности
руби
сук
на котором
сидишь
пока
тебя
на нем
не повесили
Скучные стихи
скучно бывает жить
с шести до восьми
когда пришел с работы
уже перекусил всухомятку
и полчаса похлюпался в ванне
и с ленивой ненавистью
уставишься в телевизор
откуда снова вещают
противоударные водонепроницаемые
скучные до изумления
истины
или слушаешь как сосед
ветеран труда и отдыха
от скуки упражняется на баяне
и скучно даже
двинуть кулаком в стену
или приходит бывшая жена
бывшего друга
и выкладывает свои
душераздирающие переживания
интересно задрав коленки
но это давно уже скучно
или накурившись до тошноты
вообразишь себя поэтом
и пишешь скучные стихи
по пояс проваливаясь
в прозу
Из Шекспира
Ах вот он, золотце,
любимый папочка...
В стандартной общежитской конуре —
жена, диван и трое ребятишек;
слова, слова, слова,
но что тут говорить? —
он удостоил посещеньем вытрезвитель,
он будет разукрашен в стенгазете,
он будет презираем коллективом
и в списках отодвинут на квартиру...
Куда? Бог весть. (Прости, профком!)
И изуродованная родами жена,
и изумительная безнадега,
и курица в авоське за окном.
А в остальном все было как обычно:
Земля вращалась (почему бы нет?),
американцы не любили Кубу,
у желтого газетного киоска
томилась очередь за “Огоньком”
и беляши с капустой продавала тетка —
монументальная, как
пропаганда.
Ноябрь 1988
Проводы в СА
Портвейн — это легче, чем жить.
Пусть город подавится снегом —
такого ты там не увидишь.
Держись, жизнь прекрасна, не больше.
Комроты напишет письмо
папе с мамой, тепло и красиво.
Вот видишь: железная птица,
оплот, так сказать, и опора,
и птица из мяса ей не соперник.
И мы ведь, похоже, из мяса.
И грех — как покупка таблеток от кашля —
и скучен, и необходим.
Все грустно, брат Авель.
Пей.
Декабрь 1988
Версия
Полковники в папахах — се ля ви —
испытывали втайне стыд, но ложный:
ведь их красивые погоны —
державы гордость и оплот.
На ветках всех деревьев пели птицы:
синицы, зяблики, малиновки, скворцы,
не говоря о прочих. Все готово.
Народ готов, в порядке климат,
функционирует водоснабженье,
крупный рогатый скот — о¢кей.
Колонны встали в стройные ряды.
Оркестр грянул фарш, и с удовлетвореньем
народ, исполненный и оплодотворенный
проникновенной волею народа,
встречал с глубоким пониманьем
и неуклонным гулом одобренья
событие огромного масштаба.
И деды плакали, как будто были дети,
и дети выглядели радостно и юно.
Веление истории свершилось.
И вот уж вождь, в металле воплощенный
(он жил, он жив и, Бог даст, будет жить),
и даже птиц помет на лысине вождя —
все обретало новое значенье.
Имело место быть большое счастье,
большое, неподъемное, родное,
но все же не чужое, а свое.
И все умолкло и благоговело:
застыли и папахи, и погода,
свернулась в жилах булькавшая кровь,
слезу смахнуть рука была не в силах.
В едином как бы слитые порыве,
все замерли — и он, и ты, и я...
Лишь дырку в зубе щупал языком
загадочный, как сфинкс, автоинспектор.
Октябрь 1989
Президенту США, лично
Смотри, сладкоголосый иноземец:
качаясь под напором урагана,
стоит мужик в расстегнутом пальто.
Старинная народная забава —
мочиться против ветра. Сколько раз
спасало Родину такое вот упорство!
(Стой, удалец, мочись, уж недалёко
надежная машина “Спецмедслужбы”!)
Ноябрь 1990
Откровения Владимира Ц., беспартийного
1. Игривое
Весна,
и, по обыкновению, внезапно:
как пробки из шампанского полет
сквозь душных будней стратосферу...
И, выйдя на орбиту
весьма пикантных и т. д. проблем,
в столь упоительный демисезонный вечер
неплохо бы пройтись, взглянуть:
всё ли в порядке в дамском королевстве?
Увы,
жена затеяла уборку и т. п.,
и, как хрестоматийная мамаша,
утешившись обмылком милых грез,
смиренно моешь раму...
2. Знание
Внутри всего земного шара —
высокая температура.
По утверждению ученых,
если идти все время к центру —
она растет, растет, растет,
и там совсем невыносима
ни для пожарных, ни для мух.
(Так вот и я: снаружи — флегма,
внутри же — чувственный костер...)
3. Гамлет. Воспоминание детства
В глубоком детстве мной владело
чудачество, невинное вполне:
хотелось быть военным.
И дело, скажем прямо,
не в заурядной лености ума,
а в чем-то большем,
так сказать, глобальном...
Хотелось выйти ночью на крыльцо —
суровым и подтянутым, но, впрочем,
не без приятной странности во взгляде, —
так вот, хотелось полной грудью
вдохнуть безумный аромат земли
и, в звездами простреленное небо
задумчиво смотря, спросить у часового:
— Так... Быть или не быть?..
Скажи хоть ты, ефрейтор...
— Не могу знать, товарищ подполковник!
4. О смерти
О смерти думать крайне неприятно.
У этих мыслей острые края.
(Представь, читатель: ты заходишь в реку,
приятная прохладная вода...
И вдруг ступню свою ты обрезаешь
о ржавый край пустой консервной банки!
Представил? То-то же.)
Так вот и мысль о Вечности:
нет-нет, да резанет.
И личность — на распутье.
Что сделал в жизни ты?
Что ты успел для Родины, района,
для школы, для семьи? Каким наш мир
ты оставляешь этим детям,
играющим в “Зарницу” за углом?
И — все равно, где мысль тебя застигнет:
на поле брани, у станка, во сне,
в библиотеке, на больничной койке —
грызет и точит: вдруг прожил ты так,
что станет у черты и горько, и досадно
за бесполезно прожитые годы?..
Но знай, читатель, и не сомневайся:
твоя судьба в твоих руках!
Навек!
Февраль 1990
Трамвай и смерть
Мужик в гарнире из кишок
по обе стороны трамвая
лежал, о смерти забывая.
Толпа испытывала шок.
Она истошно жить хотела.
Трамваю было все равно.
(В нем пассажир блевал в окно
на раскуроченное тело.)
Ведь он — бесчувственный металл.
Всю жизнь послушно, без вопросов,
мотал он рельсы на колеса,
масонов и собак катал,
возил уродин и богинь...
(Постскриптум.
Мирно спит Европа.
Мужик в Отечество закопан.
Трамвай на линии.
Аминь.)
Путь
сидел Антипов на диване
баюкал ноющую ногу
и думал каверзную мысль:
к мужскому сердцу путь лежит через желудок
путь к сердцу женщины лежит через другое
какой же светлый путь еще мне уготован?
куда ж тогда еще меня ведут?
и для чего же стриженым затылком
я ощущаю дуло партбилета?
так вот он думал
сидел Антипов со своей ногой
похожий на мадонну и младенца
и вдруг Антипова как будто осенило:
пути Господни неисповедимы!
мысль вспыхнула
и боль в ноге прошла
словно ноги и не было совсем
Антипов встал
и растопырив руки
шагнул во тьму
ведомый восхитительным
предчувствием
Май 1990
Телеграмма Ван Гогу
любезный ван гог
случайно увидел альбоме
автопортрет отрезанным ухом
потрясен
примите срочный заказ
автопортрет перерезанным горлом
искренне ваш
почитатель
Человек — это звучит гордо
а с точки зрения коровы
слово “говядина” имеет
какой-то сатанинский смысл
и с точки зрения свиньи
тушенка — просто изуверство
и человека человек
послал к анчару властным взглядом
вот так
коллеги
Жалость
жалко рыбу
бедная рыба
не та рыба
которая ни мясо
не та рыба
которая в домино
а та рыба
которая в море плавает
солеными слезами уливается
плавниками машет убивается:
что же я такая
что же я не птица?
* * *
Вздыхает маленькое детство
в коробочке из-под драже
Оно летит и не летает:
ему здесь некого любить,
где каждый в быт
по шляпу вбит,
и, огороженный дверями
из мутно-желтого стекла,
мир крутится юлой внутри себя...
Но — всё бывает не с начала.
Гудит водопроводный кран —
к нему сползаются диваны,
гремя пружиной в животе;
но вот, уже совсем не те,
они распяли паруса
и воздух мачтами проткнули...
И фикус взят на абордаж.
И твердый запах нафталина,
неистребимый, как душа,
в шкафу укрылся, чуть дыша.
Но шкаф не понял ни шиша —
клубясь старинною отвагой
стоит, как памятник себе...
И детство выбилось из сил
и еле-еле доползает
до накрахмаленного сна.
И спит с открытыми глазами,
ни капельки не понимая,
что так ужасно
повзрослело.
Сквозь дырку в танке
угрюмый генерал-ребенок
в картонном ящике сидит
болячку ковыряет на коленке
он проиграл свою войну
что скажет он теперь народу?
что скажет почерневшим матерям?
(растерянные мертвые солдаты
сдались врагам — сквозь дырку в танке
он мрачно наблюдает свой позор)
да и он сам
кому теперь он нужен
с пришитой но оторванной ногой?
(сквозь дырку в танке
подлые враги
злорадно наблюдают
как он глотает слезы)
осатаневшая от крови муха
почти взрывает танк гуденьем
похожая на чокнутого грифа
на насекомый
Б-52
Наизнанку
вечер так отчетливо непонятен
тщательно сконструированная бессмыслица
вход выход окурки в дырявом снегу
бельевые веревки провисшие как горизонт
и новый снег как смех идет в меня
и голубя мертвого заносит на крыльце
и голубь медленно смотрит на весь мир
который вдруг умер
и сутулый прохожий в пальто старомодном
снег с воротника стряхивает
и кажется нелепой механической птицей
в картонном пейзаже
взмахивающей объедками крыльев
приделан я к этому миру
приклеен пришит
присобачен как пальто
к пуговицам — шедевру здравого смысла
( а ведь если серьезно —
кем-то мы были тоже
птицами или снегом
не забудешь никак и не вспомнишь)
оглянитесь бывшие птицы
а ныне квартиросъемщики и кролиководы
видите сутулый человечек
разбегается и взмывает
и победно машет
полами старенького пальто
над трубами глотающими кривой дым
над вашими дряхлеющими детьми
и мудрецами впавшими в детство
и там где изнанка мира
в черном сиянии
исчезает
Проекция
о чудесная чушь
до срока почившей любви
безупречное братство
с граненой душою стакана
всё в порядке
не надо стенаний
поводок для себя — не веревка
сигарета в руке — не свеча
жизнь прекрасна пре-
красна прекрасна
и счастливчик торчит
как обломок
сквозь цветение майского
ада
* * *
лицо
в цветах
спрятав
та девушка
улыбалась
удивительно не похожая
на красавицу
кому-то
еще не знакомому
наверное очень смелому
и доброму очень-очень
доверчиво
улыбалась
а я цветы приносил
и смотрел ошалело
как она улыбалась
совсем близко стоял
непростительно
несуразно
счастливый
Тетраптих
давно пора выбросить тебя из головы
подчиниться инстинкту самосохранения
и не помнить и не ведать
зарыться в заботы в работу
в девочек в хорошие сигареты
и каждой мелочи удивляться
но всё в мире
напоминает
о тебе
еще полчаса назад
я ждал
когда же наконец
дождь смоет этот город
где нет тебя
и вдруг
плащ твой промокший
на спинке стула
и в сумраке комнаты
распустился зонтик
светящийся осколками росы
просто ты
есть
и я никак не могу
к этому привыкнуть
Любовь в интерьере
И куда деваться со своей любовью
среди этих кроватей, стульев и
книжных шкафов?
Он думал об этом стоя,
он думал об этом сидя,
он думал об этом лежа,
но ничего не придумал
и заснул. И во сне
она пришла
и гладила его волосы,
смеялась и плакала,
ненавидела и ласкала...
Бред какой-то... Так
он подумал и
проснулся среди
кроватей, стульев
и т. д.
Мифология
слышу глас защемленной дверями Кассандры
что пророчит лифтеру она
который с рождения пьян?
а Кассандра поганцу сулит
изумительный фаллос во лбу
кличет голод и мор
на коммунальную Трою
но уймись престарелая дева
не слышит лифтер твоих воплей
спит усталый Харон
еще не пора
* * *
любите книгу — источник знаний
любите пищу — источник белков и углеводов
любите воду — источник рыбы
любите рыбу — источник заражения описторхозом
любите описторхоз — источник страданий
любите страдания — источник поэзии
Комментарии читателей:
Комментарии читателей:
Наташа
16.11.2013 21:52:19
Вы бы не могли опубликовоть стихи Олега Бертолло - "душа не достанется смерти..."
« Предыдущее произведениеСледующее произведение »
Наташа
16.11.2013 21:52:19
Вы бы не могли опубликовоть стихи Олега Бертолло - "душа не достанется смерти..."