(странная история одной странной любви)

...Я стою у больничного окна, смотрю с третьего этажа на запорошённую снегом аллею и вспоминаю. Что мне ещё остаётся?

***

– Добрый вечер, Виктор Львович! Здравствуйте, девочки и ребята! Салют, Серёжа! – такими словами, входя в лабораторию, обычно приветствует всех собравшихся Светлана Орехова.

Она такая красивая, что я даже боюсь на неё смотреть. Светлана высокая и статная, у неё серебристого тембра голос, огромные голубые глаза, нос с горбинкой, ямочки на щеках и короткие льняные волосы.

– Мышь белая, – как-то за обеденным чаем выразились наши "лабораторные дамы", Анжела Петровна и Лариса Романовна.

– Снежная Королева! – улыбнувшись одними глазами, возразил шеф, Виктор Львович Победоносцев. Он случайно услышал этот “эпитет”, проходя мимо.

– Платиноволосая Гретхен, – сморщила нос Танька, когда я ей тем же вечером пересказал разговор и описал Светлану.

Все они, конечно же, не правы. Если бы меня попросили охарактеризовать Светлану одним словом, я бы без раздумий ответил: богиня.

Когда я вижу, как она идёт... нет, шествует по коридору лаборатории, напоминающему тропическую аллею на каком-нибудь южном курорте, у меня просто сердце на мгновение замирает, а потом обрушивается в бездонную пропасть.

– Серж, мон шер, неужели вы влюблены? А как же Танька? – мысленно спрашиваю я сам себя. И тут же отвечаю:

– Полноте, Сергей Сергеич, да ни в едином глазу. Просто я, в отличие от вас, умею адекватно реагировать на истинную красоту.

И сам себе не слишком верю.

Кстати, зелени в нашей лаборатории и вокруг неё, действительно, немало. Все эти ботанические чудеса появились после того, как шеф навёл справки о вкусах и предпочтениях Светланы. Да и вообще, наша лаборатория размещается не в каком-нибудь тщательно охраняемом подземном бункере, а в трёхэтажном особняке в центре небольшого парка, – тоже ради Светланы. Представьте, что ей приходилось бы по много часов проводить под мертвенно-белыми лучами неоновых ламп, отворять и затворять метровой толщины стальные двери и показывать пропуск на каждом шагу.

А ведь считается, что хорошее настроение Светланы – залог успеха нашей работы.

Неимоверно далеко, на внешней границе Солнечной системы, в беспросветной тьме дрейфует "Янтарь" – разведывательный космический корабль с единственным членом экипажа на борту.

Китайцам интересна Луна: они мечтают выкопать под поверхностью огромные пещеры и переселить туда небольшую часть своего народа, миллионов триста. Американцы надеются обнаружить спутники Юпитера и Сатурна, состоящие целиком из алмазов, самородного золота или трансуранов. А что в поясе Койпера делает российский “Янтарь”?

– Ищет водоросли и ракушки чужих галактических морей, налипшие на борта нашего звёздного ковчега за миллиарды лет странствий, – так красиво сформулировал цели экспедиции Виктор Львович.

Радиоволна идёт до "Янтаря" больше суток, и столько же времени ей требуется, чтобы вернуться обратно. К тому же, в аккумуляторах корабля не всегда оказывается достаточное количество энергии, чтобы расходовать её на переговоры с Землёй. Поэтому радиообмен с "Янтарём" силами далёкой Алтайской обсерватории производится редко – примерно раз в месяц.

Иное дело – мы. Каждый вечер, к 18-00 в нашу лабораторию приходит "индуктор" Светлана Орехова. Поудобней устраивается в кресле, надевает специальный шлем, закрывает глаза...

И разговаривает с пилотом космического корабля "Янтарь", со своим мужем – Вадимом Ореховым.

Ментальная связь, основанная на эффекте Лекровица, пока ещё очень ненадёжна. Среда мгновенного переноса мыслей на расстояние, названная в честь своего первооткрывателя "эль-полем", постоянно бурлит и пузырится, словно кипящий суп в кастрюле. Мы пытаемся стабилизировать эль-поле, на ограниченном участке свернуть его гигаваттными выплесками энергии в узкую длинную трубку, а затем пустить по ней ментальный зов.

Иногда это нам удаётся.

Иногда – нет.

И причину неудач надо искать не только в физике, но и в психологии. Как показали многочисленные эксперименты, передача мыслей возможна только между людьми, духовно близкими друг другу. Именно поэтому, для бесед через миллиарды километров совершенно не годятся первые попавшиеся дядя-Вася-с-улицы и тётя-Маша-из-магазина. А лучше всего подходят родственники или супруги.

Но этого мало. Необходимо наличие какого-то особенного душевного настроя у "индуктора". Весёлого или грустного? Безмятежного или тревожного? Умиротворённого или взбудораженного? Светлана сама не может объяснить.

– Всего понемногу, и каждый раз – чуть-чуть по-разному, – признаётся она.

Бывают вечера, когда связь не удаётся установить, несмотря на все наши потуги и старания. Умолкает гуденье трансформаторов, гаснут огни на пультах. Светлана, закусив губу, встаёт с кресла, сдирает шлем и почти выбегает из бокса.

Тогда Виктор Львович заводит её к себе в кабинет и кормит шоколадом.

Или срочно заказывает на утро самолёт и везёт Светлану за границу – прогуляться по песку на Рижском взморье.

Или дарит ей какие-нибудь необыкновенные лилово-жёлтые орхидеи.

Кажется, иногда это помогает.

– По сути, подобный подход – полная ерунда! Шаманство и шарлатанство, – откровенничает Виктор Львович, когда, пригласив к себе в кабинет, беседует со мной один на один.

Кто он такой? Доктор наук, профессор, член-корреспондент РАН и, вообще, восходящее светило мировой физики. А я всего лишь скромный аспирант первого года обучения. Мне дозволяется только молча кивнуть – разделяю, мол, вашу точку зрения.

– Проблема должна решаться чисто научными методами, – втолковывает Виктор Львович. – Ищите аномально большой градиент эль-поля, Сергей. Ищите градиент, указывающий в бесконечность. Он должен существовать, по моим расчётам он где-то рядом.

Его ищут и без меня. Ищут крупные математики – и доктор Головаткин, и группа профессора Семизмеева. Ищет и сам Виктор Львович, сочиняя шестиэтажные формулы.

Но они ищут градиент на бумаге.

А я написал уже несколько программ, позволяющих построить и отобразить на экране разнообразные сечения и проекции эль-поля. Я умею видеть полости и сгущения, образующиеся в нём. Я в реальном времени наблюдаю искривлённую, болезненно дёргающуюся бездонную воронку, направляемую нашими генераторами в сторону "Янтаря".

Но чётко выраженного экстремума в пространстве градиентов я тоже не нахожу. О чём регулярно и докладываю Виктору Львовичу.

Виктор Львович принимает информацию к сведению, и на этом ежедневная двухминутная аудиенция кончается.

– Ищите, Сергей... Ищите!

Светлана проходит в экспериментальный бокс и усаживается в стоящее посередине кресло. Ей помогают надеть шлем, закрепляют на висках и запястьях контакты. Гаснет свет, по вогнутым стенам бокса скользят зеленоватые блики, медленный холодный голос начинает обратный отсчёт времени:

– Двадцать секунд до начала... девятнадцать... восемнадцать...

Пульты размеренно моргают огоньками, на дисплеях нетерпеливо дрожат кривые. Сеанс связи начнётся ровно в 18-00.

– Три... две... одна... Включение генераторов!

Я не вижу, но знаю, что индикаторы на пультах энергетиков наливаются оранжевым сиянием: в эти минуты нам отдают свои мощности две пригородных электростанции. Табло врача расцветает пёстрой мозаикой огней, на экранах связистов судорожно извиваются синусоиды.

А Светлана... Светлана уже далеко. Её мысленный взор блуждает во тьме, усыпанной мириадами звёздных искорок, пытаясь нащупать среди триллионов кубометров пустоты крохотную металлическую скорлупку с бьющимся внутри человеческим сердцем.

Обнаружит или нет?

И вдруг... ресницы Светланы вздрагивают, с губ срывается короткий вздох: ах-х!

Нашла!

Разговор редко длится больше пяти минут.

Иногда губы Светланы шевелятся, повторяя какие-то цифры. Порой мышцы её лица сильно напряжены, словно она испытывает боль. Однажды мне показалось, что на реснице Светланы блестит слезинка.

Но о чём она говорит с космонавтом Ореховым и что она видит его глазами – нам знать не положено.

После каждого удачного сеанса связи Светлану на специальной машине увозят в Центр. А на следующий день, к 18-00 она вновь возникает на пороге лаборатории:

– Добрый вечер, Виктор Львович! Здравствуйте, девушки и ребята! Салют, Серёжа! Я готова!

Однажды Виктор Львович показал нам сосканированное со зрительных центров мозга Светланы изображение, которое она увидела глазами Вадима Орехова.

Изображение оказалось очень некачественным – тусклым, мутным, с искажёнными пропорциями. Взгляд Вадима был направлен снизу вверх, словно бы на поверхность воды со дна огромного тёмного аквариума. А там, наверху, из перекошенного инфракрасного стереоэкрана выпирала над пультом мрачная выпуклая громада, испятнанная кольцевидными оспинами.

– Немезида, – пояснил Виктор Львович. – Гигантская планета, вращающаяся вокруг Солнца по очень вытянутой орбите с периодом в несколько миллионов лет. Вторгнувшись в околосолнечное пространство, она погубила динозавров на Земле. Её существование предсказали очень давно, но обнаружить удалось только благодаря экспедиции "Янтаря"... А вот эта яркая звёздочка в центре полуразрушенного кратера... никто пока не знает, что это такое.

И мы молчали, подавленные внезапным наплывом пришедшей из бездны огромной древней тайны.

Каково же было космонавту Орехову, оставленному с этой тайной практически один на один?

И каково Светлане?

Вот что произошло в конце августа.

В тот день эль-поле бурлило как-то по особенному яростно, нам с трудом удалось создать в нём воронкообразный канал. Светлана сидела в кресле напряжённая, стиснув зубы и иногда дёргая щекой. Приборы показывали: связь установить не удаётся.

Зелёные цифры электронных часов возвестили, что время, отпущенное на сеанс, истекло. Светлана сорвалась с кресла с резвостью школьницы, не выучившей домашнее задание и счастливо избежавшей двойки.

– Не стоит сегодня, – попросила она бросившегося с утешениями Виктора Львовича.

Участники неудачного эксперимента расходились. По коридору сновали техники, сматывая в бухты какие-то разноцветные кабели. Мне не хотелось подниматься на третий этаж, к своему компьютеру. Я вышел во дворик.

Уже чувствовалось тёплое, размеренное дыхание августовского вечера. На скамеечке среди кустов мальвы сгорбилась грустная и одинокая Светлана Орехова.

– А, Серёжа! – слабо улыбнулась она. – Машина задерживается. Посиди со мной, ладно?

Мне показалось, что сейчас я упаду в обморок.

– Как ты думаешь, Виктор Львович найдёт этот проклятый радиант... или градиент? – спросила Светлана. – И можно ли будет после этого связываться с космонавтами любому человеку?

Я хотел ответить, что мне трудно судить. Что я всего лишь аспирант и плохо знаю необходимые разделы физики и математики. Что гипотеза Виктора Львовича может оказаться ошибочной... Но вместо этого, неожиданно для себя, выпалил:

– Конечно, найдёт! Уже почти нашёл...

Светлана молчала, глядя куда-то в сторону.

– Знаешь, Серёжа, как тяжело ждать? – вдруг спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжила. – Это второй полёт Вадима. Четыре года назад он летал на "Альбатросе" вокруг Венеры. Корабль уже возвращался, когда из Центра вдруг сообщили, что пропала связь. Я не могла спать. Я вслушивалась в каждый шорох.. Я вздрагивала от трамвайных звонков на улице, путая их с телефонными. Однажды посреди ночи во дворе вдруг раздался рокот автомобильного мотора. Я вскочила и в одной рубашке выскочила на балкон. Увы, во дворе разворачивалась чужая машина. Был февраль, кожу мгновенно стянуло морозом, в ноги словно впились ледяные иглы. А я всё стояла босиком на снегу, смотрела в чёрное звёздное небо и плакала. Нет, не от боли, а от одиночества и разочарования... А потом оказалось, что у Вадима просто одновременно вышли из строя основной и два резервных передатчика. Представляешь?

Я обалдело кивнул.

– Поэтому, когда Вадим отправился в пояс Койпера, а Виктор Львович предложил мне поучаствовать в экспериментах, пообещав ежедневную связь с Вадимом… Короче, я немедленно согласилась. Вообще-то, я когда-то биофак кончала, а пришлось стать "индуктором"... У тебя есть девушка?

Смена темы была настолько неожиданна, что я сумел исторгнуть только короткое невнятное мычание.

– Так вот, никогда не давай ей повода бояться за себя. Если что – решай сразу.Чтобы она не мучалась. И окружающие – тоже. Понял?

Вскоре подошла машина, и Светлана уехала домой.

А я весь вечер проходил, словно доской по физиономии стукнутый. И думал, думал, пытая сам себя:

– Послушайте, граф, зачем Светлана всё это нам рассказала? Что она имела в виду?

– Не знаю, виконт... Ох, не знаю... Но мне как-то тревожно...

Дни текли вереницей, слагаясь в недели. Пришла прохладная дождливая осень. Начались занятия по английскому и философии, готовящие аспирантов и соискателей к весенней сдаче кандидатского минимума. Учебный корпус располагался на другом конце города.

Я уже не мог каждый вечер присутствовать в лаборатории, да этого от меня и не требовалось. Все параметры эль-поля, фиксируемые датчиками, автоматически записывались на внешний носитель. А провести необходимые расчёты и проконтролировать результаты можно было и утром.

Вадим Орехов осторожно маневрировал, выводя "Янтарь" на стационарную орбиту вокруг Немезиды. Это было непростой задачей – в околопланетном пространстве беззвучно кружили чёрными призраками огромные глыбы, искажая траекторию корабля и угрожая ему столкновением. Они оказались массивными, очень массивными, ненормально массивными. Глыбы состояли из неизвестного науке вещества, в несколько раз более плотного, чем свинец. "Водоросли и ракушки чужих галактических морей", как сказал Виктор Львович...

И при этом всё реже и реже удавалось устанавливать ментальную связь с "Янтарём". Сотрудники лаборатории нервничали, Виктор Львович давал указания всё более жёстким тоном. Про меня, кажется, все позабыли, да я и сам не старался попадаться кому бы то ни было на глаза – сидел в своём уголке за стеклянной перегородкой и оптимизировал подпрограммы.

– Эй, Очкарик! Что ты всё время бродишь, словно зимняя муха, в воду опущенная? – издевалась Танька. – О чём грустишь, царевич-несмеян? Пошли, в кино сходим, на двенадцатую серию "Гарри Поттера". Или нет... О! Я придумала! Если ты сам не решаешься, давай – я тебя в ресторан приглашу!

В ресторан мы не попали, попали в кафе. В полутёмном зале гремели из колонок попсовые ритмы, между столиками сновали с подносами девочки в коротеньких красных юбочках. Пока Танька изучала меню, я рассматривал посетителей.

И вдруг наткнулся взглядом на знакомый точёный профиль.

Светлана Орехова сидела в дальнем, полутёмном углу и оживлённо беседовала с каким-то незнакомым долговязым мужиком. Мужик был разодет в пух и прах, наряд Светланы также не отличался деловой строгостью. Когда она на мгновение поворачивала лицо в мою сторону, я видел её счастливо блестевшие глаза.

И вдруг я понял, от чего на самом деле зависело качество ментальной связи. Не от хорошего настроения "индуктора". И даже не от плохого.

– Равиоли с салатом из корнишонов будешь? – спросила Танька, поднимая взгляд от картонной папки. – Что с тобой? Ты так побледнел.

Я побледнел?

Может быть.

Почти наверняка.

– Знаешь, Танюш, что-то меня мутит. Как некстати. "Пришли поужинать", называется.

Это, конечно же, была ложь...

Ментальная связь с "Янтарём" пропала совсем.

Я молчал четыре дня, а на пятый проговорился. Совершенно случайно. И замолк на середине фразы, в ужасе от собственной оплошности.

– Ну и что? – спокойно пожала плечами Анжела Петровна. – Она же всё-таки женщина. И совсем не лабораторная свинка.

А Лариса Романовна протянула мне бутерброд с сыром.

В конце октября в лаборатории зазвучала музыка: мрачные и торжественные аккорды, словно тающие вдали. Это таинственный объект, приютившийся на мёртвой планете, разговаривал в радиодиапазоне с плавающими в чёрном небе глыбами, а те отвечали ему тревожной, хаотичной "морзянкой". Вадим Орехов лихорадочно готовился покинуть "Янтарь" на автономном десантном челноке и высадиться рядом с эпицентром загадок.

Как же ему не хватало второй пары умелых рук и зорких глаз!

В коридорах лаборатории всё чаще попадались молчаливые люди из Центра, многие из них в военной форме. Мне перестали разрешать присутствие на ежевечерних сеансах ментальной связи, да я и сам не сильно стремился.

Мне почему-то было страшно встретиться взглядом с глазами Светланы.

Говорили, что Светлана очень сильно нервничает и переживает. Что Виктор Львович перестал кормить её шоколадом, но, запершись в кабинете, о чём-то долго беседует с ней перед каждым сеансом. А ещё – что сеансы ментальной связи стали Светлане удаваться чуть ли не каждый вечер, но в экспериментальный бокс она входит на дрожащих ногах, а выходит в полуобморочном состоянии.

А сам Виктор Львович, напротив, повеселел и стал мягче с подчинёнными. Кажется, он понял, как искать аномальный градиент. "Романтичный мужчина, демократичный начальник и светлая голова", – сказали как-то про него Анжела Петровна и Лариса Романовна.

Светлая голова…

Неужели, он сам догадался? Или опять подслушал наш обеденный трёп?

...Утром первого ноября Виктор Львович мельком упомянул, что антенны Алтайской обсерватории получили очередное радиосообщение с "Янтаря". Кажется, на борту начались какие-то проблемы с ядерным реактором.

А потом настал вечер. Один из самых страшных вечеров в моей жизни.

Во время лекции по философии в учебном корпусе внезапно погас свет. Почти сразу сообщили: то ли на ТЭЦ, то ли на главной распределительной подстанции –– неполадки. А ещё добавили, что в нашем институте бушует пожар.

Когда я, опередив толпу спотыкающихся на ступеньках соискателей и аспирантов, выскочил из учебного корпуса, уже совсем стемнело. Улицы, ведущие к району города, где в институтском парке располагалась наша лаборатория, были пугающе пусты. На перекрёстках стояли милицейские машины со включёнными мигалками, и голубые всполохи беззвучно скользили по мрачным фасадам и чёрным оконным проёмам молчаливых домов. Изредка, глухо ревя двигателями, в направлении пожара проезжали мощные ярко-красные "Уралы".

Городской транспорт в ту сторону не ходил вообще.

И тогда я побежал.

Только через час, кашляя, задыхаясь и держась за правый бок, добрался до института. Район парка был оцеплен милицией. Со всех сторон несло гарью.

– Деревья... Деревья в парке пылают, словно свечки, – рассказывали друг другу и всем желающим словоохотливые старушки, кучкующиеся у соседних домов.

...Наутро свидетели говорили, что это было жуткое, но в то же время – очень красивое зрелище.

По сумрачному парку непредсказуемыми зигзагами стремительно метались лиловые шаровые молнии, поджигая деревья, кусты, скамейки, кучи опавшей листвы и стоящие на асфальтовой площадке автомобили. А вылетали эти плазменные сгустки из пустых окон полностью обесточенного здания нашей лаборатории.

Как ни странно, но пострадавших не оказалось.

Только пропала без вести Светлана Орехова. Её нигде не нашли – ни живой, ни мёртвой.

Следователь сказал, что никакой аварии реактора на борту "Янтаря"не было. Важна не сама информация, важна её интерпретация. В.Л. Победоносцев чуть-чуть сгустил краски, чтобы ещё более накалить и без того нервозную обстановку в лаборатории. Он довёл-таки Светлану до состояния истерики, заставив вектор канала ментальной связи бешено метаться по всему небосклону.

И нащупал аномальный градиент эль-поля. С этого момента канал ментальнойсвязи начал поддерживаться самостоятельно. А накал переживаний за любимого человека стал больше не важен.

Следователь предположил, что Светлана Орехова сгорела в потокахизбыточной энергии, которая использовалась ранее для стабилизации канала.

Может быть.

Кое-что зафиксировали и мои программы. Эксперты сумели вытащить файлы с оплавленных дисков сгоревшего компьютера.

Вот и собраны материалы для моей кандидатской диссертации... которую я не напишу.

Зато напишу шесть строчек. Как Есенин – кровью из собственных вен. Ибо сказано мне было: “если что – решай сразу”.

...Когда нет сил продолжить путь,

И слов – заставить сердце биться,

Мне б в чёрный водопад шагнуть,

И дна достичь, и раствориться...

Чтоб эта чёрная вода

Не выпускала никогда...

***

Меня обнаружила и вытащила Танька. Это было в тот холодный и беспросветный ноябрьский день, когда за окнами хлестал дождь и, странное дело, над городом грохотала гроза.

Я стою у больничного окна и смотрю с третьего этажа на запорошенную снегом аллею. Бинты с запястий давно уже сняли, но врачи не торопятся выписывать меня. Вечером придёт Танька, наверное, опять принесёт апельсины. Или бананы.

Ей тоже больно, но она терпит. Наверное, догадывается, что я люблю другую.

Я стою у окна долго. Жду.

И, наконец, моё терпение оказывается вознаграждено: на аллее появляется стройная женская фигурка в чуть-чуть мешковатом казённом пальто.

Светлана Орехова.

Её, полумёртвую, нашли под ледяным дождём среди обугленных стен лаборатории в тот же день, когда я порезал себе вены.

Мы лежим в разных корпусах госпиталя. Я каждый день смотрю на неё издалека, когда она прогуливается по аллеям больничного сквера. Но встречаться и разговаривать с ней я не могу.

– Не можешь, урод, или не хочешь? – мучаю я сам себя.

И молчу, не находя ответа.

Если бы я не проговорился, что видел Светлану в кафе с другим мужчиной, шеф никогда не узнал бы об этом. И ничего страшного со всеми нами не случилось бы.

Впрочем, несколько дней назад мы со Светланой всё-таки столкнулись в коридоре диагностического корпуса, недалеко от кабинета компьютерной томографии. Одетая в линялый, но аккуратный больничный халатик, она шла мне навстречу. У неё было бледное, осунувшееся и какое-то чужое лицо.

Мы холодно кивнули друг другу, словно шапочные знакомые, и пошли – каждый своей дорогой. Но, сделав несколько шагов, одновременно остановились.

– Послушайте, Светлана, – пробормотал я. – А ведь никакой аварийной ситуации на "Янтаре" не было.

– Я знаю, – с печальной улыбкой ответила мне Светлана. – Ведь я же провела на борту несколько суток, корректируя высадку Вадима на Немезиду...

...Как охваченная ужасом Светлана забросила сама себя на "Янтарь", давно уже ни для кого не секрет. Аномальный градиент эль-поля, помноженный на мощь двух электростанций – это страшная сила. Если удастся воспроизвести эффект и построитьматематическую модель – "нобелевка" руководителю коллектива обеспечена.

Ну-ну.

Но, кажется, я единственный человек во всём мире, знающий: кто, как и почему спонтанно стал новым "индуктором" и вернул Светлану обратно во время той странной ноябрьской грозы. Без оборудования и энергетической подпитки, только силой своего отчаяния. Правда, счастья мне это знание не добавляет.

Разумеется, я никому не признаюсь.

Когда Светлана, нагулявшись по морозцу, уходит из сквера, я всё равно остаюсь у окна.

Я поднимаю глаза и смотрю сквозь стекло на плотно затянутое тучами серое декабрьское небо.

Где-то там, далеко-далеко, среди вечной тьмы и бесконечной пустоты космонавт Орехов пытается планомерно обследовать автоматический маяк, оставленный на окраинах Солнечной системы в незапамятные времена неведомой цивилизацией.

Но он не чувствует себя одиноким. Его регулярно консультируют по любым вопросам крупнейшие специалисты Земли.

Канал ментальной связи с "Янтарём" действует постоянно. Эль-поле перестало быть “полем любви”.

И никакой больше лирики.

Самая обыкновенная физика.

Комментарии читателей: