ПОЛУНОЧНОЕ ЧАЕПИТИЕ

Странный подарок принес мне полуночный гость.

Впрочем, и сам он казался не менее странным.

Он протянул мне, смеясь, виноградную гроздь –

Пальцы прилипли к ней, словно к железу в мороз.

Гость завернулся плотнее в потрепанный саван,

Принял – учтиво – почти человеческий вид,

Снежные веки смежил и вздохнул обреченно:

«Чаю нальешь? Кстати, чайник давненько кипит.

Пару планет я сдвигал с надоевших орбит.

Это непросто, но нужно для глупых влюбленных.

Дар одиночества людям, как видно, не впрок.

Вынь да положь им родную (где взять?) половинку.

Ты так уверена в том, что любовь не порок?

Ладно, не хмурься, я знаю, где бог, где порог.

Лучше взгляни, как легко умирают снежинки,

Неповторимость свою донеся до земли.

Жить в одиноком полете – и слиться с другими

Только посмертно… Помедли немного, замри

В несовершённом. О снеге со мной говори,

Но утаи, но не выдай заветное имя.

О винограде, оттаявшем в теплых руках,

Чашках, баранках и прочих делах самоварных.

Только собою остаться – в снегах, в дураках –

Я помогу. Эта ноша, поверь мне, легка.

Об одиночестве – радостно и благодарно».

ТИК-ТАК

Слышишь ритмичное тиканье в недрах глубокого

дня?

Это не дождь барабанит по дну ноября.

Кошек заводят и рыбок. А кто-то заводит меня

(в месиво улиц, где густо замешана грязь).

Хиханьки-хаханьки,

тиканьки-таконьки.

Это не дождь.

Помнится, в среднем завода хватает на путь

от пробужденья до сумерек, если неспешно

идешь

в ногу с чужими желаньями. Не обессудь,

сбилась с ноги. Или с ног?

Пили смог

облака на заре,

быстро хмелея от выхлопов мощных сердец

с долгим заводом. А впрочем, для прочих открыт

лазарет.

(Пол-оборота еще! – Заржавею вконец!)

Лечат от старости, скуки и вялотекущей тоски

сладкой настойкой на липе за час до еды.

Я умираю от страха и тикаю чаще в таких

тайных палатах, где шрамы от быстрой езды

хочется вывернуть алым наружу. Напиться огня.

Слышишь ритмичное тиканье в недрах глубокого

дня?

ЛУННАЯ СОНАТА

Луна прогулялась по крышам, пока я спала,

И прыгнула в небо с высотного дома

напротив.

Хорошая ночь для прогулок, не правда ли,

кошка?

Твой мех серебристый к утру запылился

немножко

И взор потускнел. Завершая ночные дела,

Бледнеть не грешно. Отдохнем – и на пару

побродим.

Что Солнце? Неужто он станет ко мне

ревновать?

Мы обе сияем невольно украденным светом.

Мы обе не греем. Не лунная это работа.

Но, знаешь, без нас оскудеет в карьерах

порода

И будут впустую молоть и молоть жернова

Бесплодные камни веков. Не проснутся поэты,

Огранщики смысла, старатели темных времен,

Корректоры судеб, ревнивцы, слепые

провидцы.

Кому излучать, если некому стать отраженьем?

Мы обе – страницы для записи чьих-то

свершений.

Ты – вещего Солнца прохладный серебряный

сон.

И я замолкаю – когда просыпаются птицы.

ПРАГМАТИКА СВОБОДЫ

Да, я свободна – помнить, что хочу –

и забывать, что вынести не в силах,

и выбирать, когда гасить свечу,

когда прикрыть от ветра, чтоб светила

бессмертнику в пустынных небесах -

моей звезде - счастливой, одинокой.

Вселенной облетевшие леса

роняют свет и уронить не могут.

Клюв Ибиса свободен метить в темя.

А я свободна – бунтовать и жечь

листву Вселенной, сокращая время

и выпрямляя косвенную речь

до финишной прямой.

Придя домой,

задуть закат, вздохнуть, расставить свечи.

Влачить ярмо

свободы

равнодушно и беспечно.

ИСТОКИ БЕССТРАШИЯ

На перекрестке вечности и лета

заглохло время. Старую игрушку

оставь чинить

дежурным кастанедам.

А мы пешком успеем до опушки

бессмертия.

Не улетай, я знаю

здесь каждый лист и каждую травинку.

Ты – звездный чужестранник.

Я – земная.

Фиалкой, колокольчиком, барвинком

я преломляю синеокий холод

твоих необитаемых галактик.

Мой бедный гость,

чудовищно расколот

твой ум на отраженья артефактов.

Всмотрись –

я перекрыла шлюзы Леты –

в живоеразветвлённое единство.

Я – женщина

– и лес

– и птах

– и ветер,

Здесь я – во всём,

и всё – во мне.

Немыслим

свет без меня

на вечном этом свете.

ТАНЕЦ КАРМЕН

Хорошо, исчезай – только сразу, пожалуйста,

сразу,

Забирая с собой всё, что может настигнуть и

срезать

На бегу, как инфаркт. Танец мой неумеренно

дерзок

И срывается в хохот, но длит музыкальную

фразу.

Каждый раз веселее, быстрее, ритмичней

прощанье.

Частый смех каблуков, жаркий выдох без примеси

спирта.

Жизнь, устав от любви, непростительно всё

упрощает.

Кто-то должен трещать кастаньетами, чтобы не

спиться

От такой простоты – учащая биение сердца,

Разметая сугробы горячим шуршанием шёлка,

Отрывая заплывшие взгляды от пива и зельца,

Ускоряя шаги – да-пошёл-ты-пошёл-ты-

пошёл-ты.

Уходи же! пока не погас семиструнный

фламенко,

Фейерверкомвзметнувшийся над нищетой

Соморростро.

Упадет тишина и закроется утро застенком

На оставшийся срок – неизбежно, надежно и

просто.

ЕСЛИ ХОЧЕШЬ

  Вновь на шатком пюпитре неба

Партитура плохой погоды.

Если хочешь меня разгневать,

Посочувствуй мне мимоходом.

Дирижер в облаках не виден.

За кулисами ветер свищет.

Если хочешь меня обидеть,

Пожалей, как больных и нищих.

Отчужденье звучит в репризе

Сухо, словно в этюдах Черни.

Если хочешь меня унизить,

Попроси у меня прощенья.

ПРЕДСКАЗАНИЕ

Однажды, осознав, что можешь – всё,

Ты полное отсутствие желаний

Сочтешь за благо.

Вечер принесет

Корзину грез и примется шаманить

Над очевидным смыслом странных встреч,

Изыскивая способ уберечь

От скуки – счастье, от любви – свободу.

Он наколдует острые обводы

Тишайшему скитальцу, в трюме течь

И вахтенный журнал анахронизма,

Куда давным-давно занесены

Иные будни сопряженной жизни,

Принявшей всё – и штиль – и шторм – и смерть.

Но ты-то знаешь: стоит захотеть –

И записи изменятся, как сны

Меняются, когда ласкает взгляд

Черты уснувшего.

Порой тесны

Объятия конечного покоя.

Еще чуть-чуть – и сны заговорят.

Но ты-то знаешь, что хотеть не стоит.

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ТЕКСТА

И не кончается объятье

(с) Борис Пастернак

Он обещал продлиться дольше века.

Менялись наклонения и лица,

А день прилежно продолжал твориться –

Волненьем риторических побегов,

Наивным словотворчеством листвы.

Сновали иглы птиц, сшивая небо

И времена. Не уступали швы

Изяществом и прочностью основе,

А запятые смелых однодневок

Роились густо, жизни и любови

Подпитывая смыслом.

Краток век,

Но долог день, и дивно всеобъемлющ

Его сюжет, неведомый листве,

Задуманный корнями слов – и землю,

Где будущее с прожитым едины,

Обнявший пониманием глубинным.

ТАКАЯ ПЛАНИДА

Где-то там под водой спит наш город старинный

(с) Илья Кормильцев

Идущие мимо, пройдите, пожалуйста, мимо.

Останьтесь – не узнаны. Будьте – неисповедимы.

Побойтесь оставить себя у себя за спиною.

Понятное мне неизбежно становится мною.

Волна за волною – прохожие мысли и чувства,

Чужие тревоги, триумфы, резоны, безумства.

Все глубже уходит под воду моя Атлантида.

Такая планета, мой милый, такая планида.

Века проплывают на нерест, как спелые рыбы.

Их жизни отмеряны. Их продолженья несметны.

Я – мир затонувший.

Я – море над ним.

И не выбрать

Себя, словно невод, из черной пучины

бессмертья.

ВОСВОЯСИ

Ты отпустишь меня в очарованный лес?

В толчее городов сатанеет зверьё –

Непокорное, гордое войско моё.

А тебе хорошо – и со мною, и без.

Как за это тебя не любить? Отпусти.

Всё трудней понимать бессловесный язык.

Снова чудится мне то ли стон, то ли рык

В грозовых облаках: уходи, уходи…

Потаенными тропами, сказкой ночной

Непристойную стаю голодных чудес

Забираю с собой в очарованный лес.

Обещай выживать без меня, как со мной.

  ИНСТИНКТ САМОСОХРАНЕНИЯ

А ты – напрямик,ты возьми да спроси меня.

Вот это – невнятное, невыразимое,

Глухое, как тетерев, нежно-дремучее,

Горящее синим от случая к случаю

В моей оболочке – наверное, лучшее.

Может быть, главное.

Жалко до чёртиков

Делить, вероятно, никчемную истину

Со словом и цветом, и звуком, и мыслью, и

Другими наемными,

это – работники.

А те, что гостили в моих сокровениях,

Искали себя – находили, как водится.

Мне каждый из встреченных братом приходится,

Уходится – мною,

и без сожаления.

Мои близнецы, временами-пространствами

Легко ли со мной в единении странствовать?

С той частью меня, что дана в ощущениях,

Светла, откровенна, любима и преданна.

Но я бессловесная братьям неведома

И, видно, должна оставаться ничейною.

От взгляда и слуха, а пуще – названия

Невнятное нечто, необъяснимое

Скрывается в зарослях недосказания.

Люби, ненавидь, и спасай и казни меня –

Как только к тебе устремится дремучее –

Возможно, не главное,

Может, не лучшее,

Растают мои облака на ветру.

Я стану тобою.

Я просто умру.

СЕСТРА МИЛОСЕРДИЯ

Дежурная осень войдет милосердной сестрою

В горячечный сон, и ее ледяные ладони

Смятенный рассудок туманным покоем укроют

И жаждущий взор утолят дождевою водою.

По замкнутой плоскости окон неспешно и плавно

Покатятся круглые дни, упоительно праздны.

И ты победишь непременно, бескровно,

бесславно

Сиятельный август, забытый совсем и напрасно.

Тогда, повторяя сестры милосердное имя,

Ты примешь покорно настойку на лживых

ответах –

С другими такими же, неизлечимо больными,

Блаженно больными смертельным хроническим

летом.

НЕ ПОМНЯЩИЙ РОДСТВА

А дождь, не помнящий родства, летел, хлестал,

рубил сплеча,

и наземь падали слова, осколки неба и листва.

Не отвечай.

Не отвергай его сейчас, когда он сам себя отверг.

Смотри, по лезвию меча стекает черная печаль,

Стремится вверх

Заполнить, замолчать просвет, где горестно горит

звезда,

Не забывая о листве, опавших лицах и родстве.

Не опоздай.

Достань со дна угрюм-реки свои русалочьи

мечты.

Не отвергай, но зарекись служить причиною

тоски.

Мечты пусты.

Но в пустоте живет покой. Не бойся, распахни

окно

Дождю, неравному, как бой за право управлять

тобой.

Ведь вы – одно.