Во втором «Б» появилась новенькая. Невысокая, худенькая, бледная. С огромными светлыми глазами и длинными густыми ресницами.

Она походила на дорогую фарфоровую куклу. Родители такую обычно ставят в шкаф на са-амую верхнюю полку. Чтобы дети не взяли и случайно не сломали во время игры. Уж очень легко она бьется!

Новенькую звали Варя. Учительница второго «Б» с опаской оглядела ее и посадила прямо перед собой, на первую парту. Рядом с Платоном, самым умным мальчиков в классе.

Варя дисциплинированно прошла на место, неслышно села на стул и аккуратно сложила перед собой руки. Правую поверх левой – как полагается.

Ее острый локоть едва не уперся в Платонову руку. И Платон боязливо отодвинулся.

Варя представилась ему такой хрупкой и нежной, что казалось: одно неосторожное касание, и она рассыплется, разлетится на сотни маленьких разноцветных осколков.

Федька Лошадкин из четвертого «В» заметил новенькую второклассницу уже на следующий день.

Незнакомая тощая девчонка не носилась сломя голову по рекреации вместе со всеми остальными, а тихо стояла у окна. Она сразу бросилась Федьке в глаза, и тот несколько дней внимательно наблюдал за ней.

Иногда тощая беседовала с известным зазнайкой и заумником Платоном, иногда смотрела в окно. Но чаще стояла просто так.

Федька Лошадкин любил время от времени показать свою силу.

Зачем? А это как пелось в одном известном мультфильме: «Чтобы все дрожали! Чтобы уважали!» И хотя дрожали перед Лошадкиным далеко не все, и совсем уж никто не собирался его уважать, но…

Если Федька говорил: «Мое!», ему не возражали. Если Федька утверждал: «Я здесь стоял!», все послушно расступались. А если Федька резко вскидывал вверх свой увесистый кулак, малышня из первых классов мгновенно разбегалась врассыпную.

Вот почему время от времени Лошадкин любил показать свою силу. Ну, а чтобы зрелище получалось по-настоящему впечатляющим, выбирал себе в жертву кого-нибудь послабее. Кто ни защититься не мог, ни ответить ударом на удар. У кого от единственного обидного слова слезы появлялись в глазах.

Новенькая, по мнению Федьки, годилась здесь больше всего. И повод, чтобы к ней прицепиться, нашелся легче легкого.

На самом деле – чего она? Ни к кому не подходит, ни с кем не разговаривает, дружбы не заводит. Будто бы она лучше всех. Задается! Как тут ее ни проучить?

Лошадкин подступил к новенькой на переменке после второго урока, дернул за короткую тугую косичку.

- Эй, ты чего здесь стоишь?

Варя удивленно посмотрела на него огромными светлыми глазами.

- Разве я тебе мешаю?

- Еще как мешаешь! – злорадно ухмыльнулся Лошадкин. – Свет загораживаешь!

Он довольно глянул в сторону зрителей.

Те, кто находился поблизости, уже забросили свои занятия и теперь наблюдали за Федькой и новенькой. Смотрели на Варю с сочувствием, но вмешиваться не решались. Кому же хочется связываться с задирой Лошадкиным?

А Федька под чужими взглядами и вовсе разошелся.

- А ну, катись отсюда, дохлятина!

Он схватил новенькую за тощее запястье и с силой дернул. Девочка покачнулась и свободной рукой тоже вцепилась в Лошадкина.

«Сейчас хлопнется и заревет!» - заранее торжествуя, подумал Федька. Чем громче плакал и кричал пострадавший, тем значительней казалась Лошадкину его победа.

Но тут Варя присела, проскользнула под Федькиным локтем, развернулась, и Лошадкин полетел кверху тормашками. И сам хлопнулся на пол. Со всего маху! Да с таким грохотом, что эхо от него долго носилось по всем четырем школьным этажам. А потом вылетело в распахнутое окно директорского кабинета. И вместе с ним вылетела и растаяла где-то в соседнем микрорайоне грозная слава Федьки Лошадкина.

СПАСАТЕЛИ

Кира Андреевна считала себя слишком доброй и мягкой. Ни кричать она не умела, ни ругаться. И почти никогда не наказывала. Жалко было. Поэтому ей казалось, что ученики к ней относятся (как бы точнее выразиться?) несерьезно, что ли.

Например, выловила она на перемене носящегося по рекреации Славу Рябко, велела ему строго:

- Перестань немедленно, Рябко, бегать! Налетишь на кого-нибудь, собьешь с ног. Человек упадет, ударится. Не бегай больше!

Пока Кира Андреевна говорила, Слава согласно кивал. В смысле – хорошо, не будет. Но стоило его отпустить, понесся еще быстрее. Потому как приятель его, Павлик Никитин, завершал уже второй круг вдоль стен.

И это всего лишь второй класс! А что будет в третьем? В четвертом?

Сегодня – представляете! - от урока уже двадцать минут прошло, и вдруг дверь распахнулась, и в класс ввалились эти самые Рябко и Никитин. А в глазах у них – ни капли раскаяния или страха. Одно сплошное веселье.

- Что же это такое? – грозно воскликнула Кира Андреевна и старательно нахмурилась. – Ну-ка признавайтесь - почему опоздали?

- Да мы бы вовремя пришли! – раскаянно проговорил Никитин. – Только, понимаете, идем, мы идем, - продолжил он с все возрастающим воодушевлением, - и вдруг видим, на скамейке тигр сидит.

- Тигр? – с насмешкой переспросила Кира Андреевна.

Это надо же такую несуразность выдумать!

- Ну да! – смело посмотрев на учительницу, подтвердил Рябко, и при этом глаза его были честными-честными.

- Какой еще тигр? – Кира Андреевна снова нахмурилась, но ни Павлик, ни Слава не смутились.

- Известно какой! – снисходительно дернул плечом Никитин. – Большой, полосатый. Самый обычный тигр.

- И откуда же он взялся? – не сдавалась Кира Андреевна.

- Наверное, выбросить хотели, - печально предположил Рябко. – А потом жалко стало. Вот и оставили на скамейке. Вдруг кто-нибудь себе заберет!

Рассказывал Слава с такой убежденностью и сопереживанием, что ему непременно хотелось верить. Но где это видано, чтобы тигры просто так во дворах сидели? Конечно, не раз слышала Кира Андреевна грустные истории про выброшенных хозяевами собак и кошек. Одно время даже ходили слухи о найденном в придорожной канаве питоне. Но вот чтобы тиграми так запросто бросались…

- Я и говорю, - подхватил Никитин, – «Давай его ко мне!» Вдруг дождь пойдет. Он промокнет. А потом и еще чего-нибудь хуже. А он и так больной. – Павлик горестно вздохнул. - У него ухо почти оторвано. И на лапе дыра.

- Как? – Кира Андреевна испуганно ахнула, а кто-то из девчонок сочувственно всхлипнул.

- Вот так вот! – Никитин в отчаянии развел руками. -А Славка говорит: «Как же мы его понесем? Вон он какой огромный! Тяжелый, наверное». Я и предложил: «Ты, Славка, держи его за передние лапы, а я за хвост возьму! Дотащим как-нибудь!»

- Дотащили? – взволнованно спросила Кира Андреевна.

- Дотащили! – довольно подтвердил Павлик. – Я хвост через плечо перекинул, - он поднял руки, немного сгорбился, словно нес за спиной тяжелый груз.

- Ага! – согласно кивнул Рябко. – Только в лифт еле поместились.

Ну да! Пассажирский лифт на тигров не рассчитан. А грузовой не во всяком доме есть.

Перед глазами Киры Андреевны мгновенно предстала красочная картинка, как два мальчика и один огромный несчастный тигр жмутся друг к другу в тесной кабинке лифта.

- А дальше? – донесся нетерпеливый ребячий голос откуда-то с задних парт.

- Дальше мы домой ко мне пришли, - тут же откликнулся словоохотливый Никитин. – Мама, конечно, сначала испугалась. Сказала: «Что же мы с этим чудовищем делать будем?» А потом согласилась: «Ладно, пусть у нас живет!» И даже погладила тигра.

- Ветеринара вызвали? – поинтересовалась Кира Андреевна голосом строгим и озабоченным.

- Зачем ветеринара? – удивленно уставился на нее Никитин.

- А ухо рваное! А лапа! – с тревогой напомнила учительница.

- Так мама сказала, что сама зашьет! – обнадеживающе заверил Павлик. - Она умеет. Я на прошлой неделе свитер порвал. За забор зацепился. Так она так зашила, что совсем незаметно.

- Причем тут свитер? – возмутилась Кира Андреевна. – Одно дело – свитер, другое – живой тигр!

- Как живой? – недоуменно уточнил Павлик.

Несколько секунд Никитин и Кира Андреевна непонимающе смотрели друг на друга, не шевелясь и не произнося ни слова. А потом Павлик широко улыбнулся, и сразу же весело прыснул Слава Рябко.

- Живой! Ой, не могу! Живой тигр! – хохоча, наперебой кричали мальчишки. – Ой, Кир Ндревна! Вот насмешили! Живой тигр! Ой, мамочки! Щас умру со смеху! Живой!

- А какой же? – растерянно пробормотала Кира Андреевна.

Павлик на мгновенье перестал смеяться.

- Игрушечный, конечно!

КАПИТАН БУМАЖНОГО КОРАБЛЯ

Отдохнувшее за зиму солнце широко улыбалось в ясном безоблачном небе и тянуло к земле свои жаркие лучи. А снег не любил тепла. Он раздулся и размяк от обиды, ему не хотелось исчезать. Но он все равно таял, а потому плакал и плакал и никак не мог остановиться. Снежные слезы просачивались во все щели, собирались в шустрые ручейки. Те с тонким восторженным смехом бежали по асфальту, сливались вместе, и вот уже целые реки талой воды растекались вдоль дорог и тротуаров. А на темных проталинах прели прошлогодние листья и пробивались к свету первые зеленые ростки.

Двое стояли возле школы.

- Все! – заключил Тюкин, подводя какой-то важный для себя итог. – Прощай, Наташка! Я уплываю.

- Как? – Наташка растерянно захлопала глазами. – На чем уплываешь?

Тюкин строго уставился на нее.

- Конечно же, на корабле. На чем же еще? – Он задумчиво посмотрел вдаль. – Буду плавать, пока не открою какой-нибудь новый остров.

- А разве еще есть такие?

Наташка добросовестно учила уроки и хорошо знала, что все острова на Земле давно открыты-переоткрыты.

- Наверное, - неуверенно произнес Тюкин и опустил голову.

И тут Наташка поняла: они увидятся не скоро! Очень не скоро! А, может, и вообще никогда не увидятся. И в глазах у нее защипало.

- И дался тебе этот остров! – Наташка расстроенно надула губы. – Ну, зачем он тебе?

- Надо! – коротко отрезал Тюкин.

Он сам еще толком не знал, зачем ему понадобился затерянный среди океана неведомый клочок суши. Может, для того, чтобы через много-много лет грустная Наташка говорила своим знакомым, показывая крошечную точку на голубых просторах карты мира:

- Вот этот остров открыл Тюкин. Мы с ним сидели за одной партой в третьем классе.

- И когда ты уплываешь? – чуть слышно спросила Наташка и, не удержавшись, всхлипнула.

- Прямо сейчас!

- Когда?

Тюкин расстегнул свой рюкзак, вытащил белый бумажный кораблик и торжественно и важно пустил его в пробегавший мимо ручеек.

Наташка, приоткрыв рот, тщательно наблюдала за каждым его движением. И, когда маленький кораблик рванулся вперед, а Тюкин остался стоять на месте, провожая его серьезным взглядом, вскинула глаза, полные возмущения и обиды.

- Ну, ты, Тюкин, дурак!

И она гордо удалилась. Ее высоко поднятая голова, и прямая спина, и неспешная, независимая походка выражали все те же возмущение и обиду.

А бумажный кораблик, влекомый ручейком, сбежал по наклонной асфальтовой дорожке, вместе с маленьким шумным водопадом соскользнул с тротуара, промчался вдоль длинного ряда поребриков и выплыл прямо на проезжую часть.

Первая же проехавшая по шоссе машина безжалостно раздавила его. И теперь намокшая мятая бумажка мерно покачивалась на грязных волнах.

Но это действительно была всего лишь намокшая мятая бумажка. А корабль плыл и плыл. Все дальше и дальше.

На палубе корабля стоял суровый отважный капитан Тюкин, и над его головой гудел наполненный ветром тугой парус. А на высоком белом борту красовалось чуть неровно написанное название – «Наташка».

Комментарии читателей: