***

На развалинах Трои лежу, недвижим,

в ожиданье последней ахейской атаки

Ю. Левитанский «Эволюция»

На развалинах Трои лежу в ожиданье последней атаки.

Закурю папироску. Опять за душой ни гроша.

Боже правый, как тихо. И только завыли собаки

да газетный листок на просохшем ветру прошуршал.

Может – «Таймс», может – «Правда». Уже разбирать неохота.

На развалинах Трои лежу. Ожиданье. Пехота.

Где-то там Пенелопа. А может, Кассандра... А может...

Может, кто-нибудь мудрый однажды за нас подытожит,

всё запишет, поймёт – и потреплет меня по плечу.

А пока я плачу. За себя. За атаку на Трою.

За потомков моих – тех, что Трою когда-то отстроят,

и за тех, что опять её с грязью смешают, и тех,

что возьмут на себя этот страшный, чудовищный грех –

и пошлют умирать – нас. И вас... Как курёнка – на вертел.

А пока я лежу... Только воют собаки и ветер.

И молюсь – я не знаю кому – о конце этих бредней.

Чтоб атака однажды, действительно, стала последней.

«Ностальгическое», или «О генах»

Знать – судьба. Не уйти.

Губы с дрожью прошепчут: «Осанна!»

Но темнеет лицо.

И беда понесётся вразнос.

Волокут.

Кровь на белом снегу.

Крики ужаса.

Бой барабанный.

«Нам бы крови да слёз, молодцы,

нам бы крови да слёз!»

Видно, гены у нас –

от лихого, шального смутьяна.

Что-то тихо? Вставай!

Сочинить ли со скуки донос?

Кто наврал,

что у нас благодать, мол, нужна и желанна?

Нам бы крови да слёз, молодцы,

нам бы крови да слёз!

И уютно живя

возле ласковых вод океана,

в жилах чую метель,

да пургу, да ядрёный мороз.

Бунты. Раж. Топоры.

Да на рельсы опустится Анна.

«Нам бы крови да слёз, – я шепчу. –

Нам бы крови да слёз».

Над плёсом

Выйдешь на берег – неслышно, как тень, молчаливо.

Станешь молиться отчаянно, истово, вслух.

Снова кругом половодья – и снова разливы

Будут безбожно терзать беззащитный мой дух.

Двух не бывает смертей? – Всюду смерти и войны.

Глух – говорят – к вопиющему пастырь небес.

Бес – говорят – он попутает, будьте покойны!

…Берег. Рассвет. И над плёсом колышется лес…

Херсонская зарисовка

Осенний день. Репринт. Перепечатка

прошедших лет. Жёлт плагиатор-клён.

Хоть солнечно, но ты уже в перчатках.

А под асфальтом прячется брусчатка,

как беженка из сказочных времён.

***

Таврии, земле Херсона и Херсонеса

Черноморские дали.

Дикий храп кобылиц.

Звон отточенной стали.

Кровь.

Я падаю ниц.

И на тунике белой –

тёмно-липкий узор.

Принимай моё тело,

Херсонесский простор.

Белокаменный град мой,

смесь народов и вер,

я вернусь. Я обратно

обязательно вер...

Полонянок уводят

босиком по стерне

на чужбину, в неволю.

Крики.

Топот коней.

Уж и ноги ослабли,

не шагнуть мне, хоть вой.

Янычарские сабли –

над моей головой.

Я крещусь троекратно.

Добивай, изувер...

Я вернусь. Я обратно

обязательно вер...

Вот и всё. Докурили.

Чай допили. Пора.

Расставания, мили...

Может, это – игра?

Полсудьбы – на перроне.

Путь веревочкой свит.

И – без всяких ироний:

«Приезжай». – «Доживи».

О измученный град мой,

смесь народов и вер,

я вернусь. Я обратно

обязательно в-е-р...

Осколки

Разбиваются – опять – на куски

все мечты, что я держала в руке.

Барабанит горечь грубо в виски

и болтает – на чужом языке.

Поднимаю я осколки с земли –

может, склею – зажимаю в кулак.

Но мечты уже – в дорожной пыли:

и не там я – и не с тем – и не так…

Только вишенкой на рваных краях –

на кусочках – тёмно-красным блестит

капля крови – от мечты острия,

от осколка, что сжимаю в горсти.

***

Я не хочу тебя терять.

И находить.

Нас – поминутно – усмирять

и резать нить.

Но мы сидим – и мир затих –

глаза в глаза.

Ну, что, кто против – из двоих?

Мы оба – за.

За ярость, за угар, за круг –

порочный – встреч.

За жажду губ – коснуться рук,

лица и плеч.

За дар – на лезвии побыть,

у острия.

За то, чтоб слиться – и забыть,

где ты, где я.

За дрожь, как в ломке наркоман –

от пустоты.

Мы – за обман. Самообман.

За бред мечты.

И за похмелье из – позволь! –

вины, стыда.

За сожаления. За боль.

За миг, когда

тебя – как бабочку на гвоздь –

пронзит насквозь,

что наши жизни были врозь

и будут врозь.

Итак, опять: глаза в глаза.

(Вводи иглу!)

Мы оба за… Мы оба за…

Начнём игру.

***

Я – жёлтый листик на груди твоей.

Меня на миг к тебе прибило ветром.

Вот и конец. И не найти ответа,

зачем в тиши изнеженного лета

поднялся ветер и, сорвав с ветвей,

мне дал на миг прильнуть к груди твоей.

Арабеска

«Ты – моя» сказать лишь могут руки,

Что срывали чёрную чадру

С. Есенин

На беду, на беду – не иначе –

Завилась, как змеёныш, стезя...

Я лицо под покровами прячу –

Мне любить чужеземцев нельзя.

Твой скакун набирается силы,

Скарб уложен, рубахи чисты...

Мой единственный, суженый, милый,

Я узнала тебя. Это – Ты.

По стезе, по дорожным каменьям

Я иду меж утёсов и скал.

Вопреки сокровенным знаменьям

Ты меня в темноте отыскал.

Вопреки вековечным устоям

Ты чадру отведёшь от лица...

Мы заплатим – слезами и стоном –

За любовь. За начало конца.

На беду, на беду – не иначе...

Ты уходишь. Приходит беда.

Под чадрою я черною плачу.

Я теряю тебя. Навсегда.

***

Мир исчез.

Мгновения скользят.

В телефон я глупости шепчу.

Ум твердит: «Оставь его. Нельзя».

Сердце властно требует: «Хочу».

Через стык континентальных плит

я за сотни вёрст к тебе лечу,

сквозь «нельзя», которое болит,

к одному желанному «хочу».

И сомкнувшись так, что не разнять,

не унять и не остановить,

не понять запретов, не принять –

пьём одно кипучее «любить».

…Но уводит прочь моя стезя

от тебя. Ты куришь. Я молчу.

Глотку жмёт суровое «нельзя»

веру потерявшему «хочу».

Всё. Рука пуста. Реванш не взят.

По закону чести я плачу:

падаю на остриё «нельзя»

с выси недоступного «хочу».

Письма с Мёртвого моря

Хочешь,

я привезу тебе соль

из далёкого моря?

Белоснежно-сверкающий,

твёрдый, искристый кристалл.

Он впитал

столько слёз и веков,

столько воли и боли...

Даже доли солёной той соли

ты в Европе, поверь, дорогой,

никогда б не достал.

Я её соскребу с валуна

возле Мёртвого моря,

где на вязкой воде – столько лет –

Иисуса следы.

Чувство лёгкости – не утонуть! –

чувство смерти и горя,

и содомову муть,

и предчувствие

где-то под боком беды –

всё впитала в себя эта соль.

А тебе стоит только кивнуть –

привезу я в подарок плоды

этой вязкой воды.

Хочешь,

я привезу тебе древний светильник

из Петры?

Освещал он палаты царей

или плечи цариц.

Здесь теперь – только замки в скале,

что взлетают на многие метры,

выше птиц,

и за ними летишь –

каждым взмахом ресниц.

Я б хотела любовь привезти.

Ты такую не сыщешь.

Я её просолила

на спинах пяти континентов,

на вечных ветрах,

и в скалистых горах,

где отчаянье яростно свищет.

А ещё просолила любовь я

в своих нескончаемо-грустных стихах.

Привезуя в подарок тебе –

словом, что ни попросишь...

Вот – Жар-Птицы перо,

или – шёлк, о котором мечтала Ассоль.

Я б хотела любовь привезти.

Но её – поиграешь и бросишь.

Ну а соль – пригодится.

С тобою останется

белая соль.

Любовь в эпоху интернета

За грош продашь и явь, и хладнокровье.

Зачем тебе их скучный мир, поэт?

Назад, назад, туда – в средневековье,

где «дама сердца» – эфемерный свет.

И светится экран – и «страсти пылки»…

А, может, и не страсти. Всё равно.

Меня – щелчком, как джина из бутылки –

за много вёрст, за много миль, за мно… –

ты вызываешь… и путём астральным –

не затеряться б! – на луче лечу…

меж миром виртуальным и реальным –

стихов и снов – и выдуманных чувств.

---

Комментарии читателей:

Комментарии читателей: