(письма друзьям)

 

Видимо, все же требуется небольшое вступление. В конце августа мы переместились на очень долгий срок в Пакистан, в Исламабад. Еще ни в одну страну я не ехала в таком тотальном смятении чувств и духа. Совершено не представляла, какая жизнь меня ожидает. И одна только мысль вдохновляла: «живут же там люди, и, в общем, для жизни им нужно то же самое, что и нам». Насколько это была правильная мысль, я не поняла до сих пор. Но первые впечатления уже изо всех сил просятся на всеобщее обозрение. Не судите их строго, пусть себе живут J.

 

Итак

Письмо первое (20.08.2005)

 

  Собственно говоря, поскольку мы летели пакистанской авиакомпанией, то первые взгляды  можно начинать суммировать уже с самолета.

  Бородатый стюард, пилот с аккуратной и ухоженной, но вполне окладистой бородой – все это производит странное и забавное впечатление. Хотя сразу вызывает легкое беспокойство, а ну как…

  Из Москвы в Карачи мы летели с посадкой в Дубаи, где, естественно, вышли почти все пассажиры, осталось всего-то с десяток человек. Но самолет снова наполнился уже теми, кому хотелось попасть в Карачи. И среди них практически не было женщин. Это моментально бросалось в глаза, несколько человек, ну, от силы, пять-шесть  - женщины, остальные мужчины.  Почти никого в европейской одежде.

  Аэропорт в Карачи сравнительно чистый, большой и пустой. Если не считать солдат. Пока мы ожидали свой багаж у конвейера, я от нечего делать стала разглядывать тех из них, кто стоял или сидел напротив меня. Особенно развлекал вид бородатых солдат. Насчитала с десяток. «Ух-ты, сколько их!» - говорю - «И с автоматами, и бородатые» (ну, не все, не все, примерно, каждый третий с бородой, чистый моджахед). Но тут Владик (позвольте представить: мой муж, профессор Владислав, отныне нас только так и зовут «профессор такой-то», имя они еще могут произнести, но фамилия уже для них слишком сложна)  посоветовал назад обернуться – их там, оказывается, целый взвод сидел. Потом мы уже привыкли к виду людей одетых в военную форму. Они здесь везде и всегда  и в большом количестве. Вот, к примеру, один из них был замечен сегодня ночью на веранде нашего отеля. Может, он там и раньше был, не знаю. Сидел всю ночь с автоматом наготове, а утром пил чай на крыше первого этажа.

Почти все мужчины, и все женщины, в национальной одежде. У мужчин она очень однообразна по покрою, и весьма рациональна для такой жары. Различается, в основном, цветом, чаще всего это светлый, «натурально-белый», но бывают и разные оттенки других цветов, вплоть до терракотового. Этакие свободные шаровары особого покроя и длинная, до колен, свободная рубашка, с разрезами по бокам. Надевается через голову, впереди небольшой разрез на застежке, и стоячий воротник. Как правило, она из простого холста, но в витрине магазина мы видели и очень даже элегантный кашемировый подобный «костюм». Женщины одеты более разнообразно, если считать разнообразием степень покрытия головы: от совсем открытой головы, до черного платка с узкой щелью для глаз. С этим я еще не совсем разобралась, отложим на потом. Одно понятно - обязательная компонента женской одежды очень длинный и широкий  шарф вокруг шеи. Мы наблюдали стайку школьниц в школьной форме: белые, довольно узкие брючки, длинная (до колен) приталенная рубашка, наподобие мужской, и синий шарф, впереди вокруг шеи и концы дальше по спине донизу.

  Похоже, на местную публику неизгладимое впечатление производят мои солнцезащитные очки и таиландская панама для головы. А на нас неизгладимое впечатление производят пакистанские транспортные средства, так же как и манера вождения. Видимо, это общеизвестная достопримечательность местной жизни, так как мы потом увидели даже открытки с такими автобусами. Но мы этого не знали, и первое впечатление было оглушительным. Представьте себе автобус размером чуть поболее нашей «газельки». На крыше у него нечто вроде багажника. И вот, едет этот автобус по улице, а на нем гроздьями висят люди. Висят в дверях, сбоку, сзади, сидят вплотную прямо на крыше, на багажнике. Это первая особенная деталь здешнего транспорта.  Вторая – это потрясающая раскраска, и не только раскраска, но и украшения. Ужасно забавно видеть трактор густо и полностью расписанный  традиционным народным рисунком масляной краской красно-желто-зеленых тонов. Или грузовик, тоже расписанный и с большой «короной» над кабиной. Иногда это не корона, а вообще какое-то гигантское сооружение почти такой же высоты как сама кабина.

А еще я тихо радуюсь и сама себя глажу по головке за то, что вовремя отставила идею водить машину в Пакистане. Наших способностей чтобы понять здешние правила поведения на дорогах пока не хватает. Начнем с того, что дело сильно осложняется левосторонним движением. Потом, интересно, почему это на перекрестках на каждом углу висит несколько светофоров? Причем установить корреляцию между их огоньками нам пока не удалось. Хотя, надо честно заметить, что скорости у машин не очень большие, и водители доброжелательные и вежливые. Особенно, когда видят на дороге перепуганных иностранцев, которые скачут как пьяные зайцы. Европейцев здесь не просто мало, а очень мало. Гораздо меньше, чем я видела в Японии. А солдат много.   Они охраняют входы во многие магазины, в банки (что естественно), в заведения наподобие «Пицца-хат» (тоже естественно?), в нашу гостиницу. Вчера видели кучку солдат, коллективно и весело поедающих мороженое возле лотка. У нас в подобных ситуациях они бы так же весело пили пиво. Но здесь – ни-ни, абсолютный сухой закон. А сегодня, пока мы шли по парку, вокруг нас (ну, не совсем вокруг нас,  вокруг парка, так уж получилось, такие здесь парки) совершал почетный круг школьный автобус ( из школы для мальчиков).  Как я уже описывала, школьники на нем висели гроздьями со всех сторон, Особенно переполнена была крыша. Увидев нас, они стали махать руками. А когда мы в ответ тоже помахали рукой, то это вызвало всеобщий прилив энтузиазма и дальше мы шли под крики “I love you” пока автобус не скрылся. Вообще, народ весьма дружелюбный, но иногда от любопытства детей трудно избавиться. Один мальчишка лет десяти молча ходил за нами по базару пару часов. 

   Трудно освободиться от ощущения выпадения из реальности. Из того мира мы уже исчезли, а с этим нас еще ничего не связывает.

 

Письмо второе (28.08.2005)

 

  И все же наша жизнь еще не приобрела определенность, хотя уже начинают выступать из тумана некоторые детали. К примеру, мы видели дом, который должен стать местом нашего обитания на ближайшие десять месяцев. Но он еще совсем пустой, большой и голый. Мы туда переедем числа 2-го сентября.

  А пока мы "висим" в гостинице, и состояние подвешенности очень явственное. Сия гостиница, а точнее, наш номер, заслуживает отдельного описания. Наверное, я даже не поленюсь сейчас его сделать. Уж очень надоело бездельничать, болтаться по базарам, спать после обеда, читать старые газеты, привезенные еще из России и смотреть телевизор на урду.

  Как хорошо, что мы успели купить ноутбук до отъезда! Иначе я бы сейчас просто потерялась в этой реальности. А теперь вот могу писать письма (на более серьезное занятие у меня в такой жаре мозги пока не включаются), относить их в интернет-кафе и отправлять. Кстати, о жаре. Первые дни было не более чем сорок градусов, днем, ночью всего тридцать. Но потом случилась жуткая гроза, всю ночь громыхало, дул сильный ветер и лил дождь. В ближайшем парке повалило несколько деревьев. Зато после этого немного похолодало, и теперь днем не больше тридцати пяти. Похоже, здесь вообще грозы происходят с четкой регулярностью. 

  Но, вернемся к описанию нашего номера. Почему меня так это занимает - уж очень забавно жить в "колониальном стиле". Сразу чувствуешь себя причастным к славным англичанам, которые так усердно окультуривали местных жителей в свое время, что теперь один из двух государственных языков в Пакистане английский.

  Кровать и повдоль не маленькая, но поперек еще шире. Мебель деревянная, но, как старая красотка, так "наштукатурена", что невольно думаешь: «Это сколько же надо было вбухать мела, гипса, краски и прочего, чтобы изобразить серебро, бронзу и медь из дерева». При этом еще и кровать и кресла и трюмо резные-вырезные, с решеточками, шишечками, цветами и всевозможными другими украшениями. Спинка кровати больше всего напоминает корону, выше меня ростом. Добавляем сюда еще полностью раздолбанный и наполовину разобранный старый кондиционер, времен примерно середины прошлого века. Он торчит насквозь прямо в стене, и вокруг него щели в два пальца. Но, надо честно признаться, что над окном (которое во всю стену) висит современный и вполне исправный кондиционер. А этот старый, видимо, маскирует отверстие в стене.

  Зато над кроватью висит старая картина, пейзаж  в английском стиле, очень странно начинающая мерцать, если в нее вглядываешься. Вот тогда уже точно понимаешь, что "крыша" плывет.

  Второй день не можем вычислить, где покупают вилки-ложки. Здешняя система торговли тоже заслуживает отдельного описания, но я к нему вернусь в другой раз. А пока закончу несколькими фразами про ресторанчик, что при нашей гостинице.

Еда в нем очень приличная, и дешевая (это мы выяснили путем тривиального сравнения с другими местами вроде «Пиццы-хат»). А самое главное, ее готовят сразу как только закажешь, никак не раньше. И можно заказать в номер. Хотя, внизу, в "колониальной обстановке", забавнее обедать. Эх, если б еще и ждать так долго не  приходилось!

 

Письмо третье (03.09.2005)

 

  Итак, мы уже здесь больше двух недель. И, похоже, нас тоже начинает одолевать восточная лень. Ну, странный народ, ей-богу! Любят красивое, у них, без сомнения, есть чувство и вкус к красоте. Но они никогда не доводят дело до конца, как бы не наносят последний штрих. И у них нет желания и охоты сделать что-то надолго, так, чтобы века простояло и вида не теряло. Если присмотреться внимательно, все сделано тяп-ляп. Можно, конечно ссылаться на здешний климат, жаркий, влажный. Но это больше похоже на отговорку, живут же и другие, к примеру, те же японцы в таком климате. Кстати, о жаре. Когда мы только приехали, был как раз сезон жары, самый его конец. В домах практически везде кондиционеры. И если выходишь на улицу из помещения, то первое ощущение, что попал в хорошо натопленную парную. Даже ночью – все равно парная. Но сейчас стало полегче. Днем всего около 35, это уже плохо натопленная парная.  Все равно становишься весь мокрый от пота буквально через десять минут. В жизни столько не мылась! Под душ залазим раза три в день, а хотелось бы и чаще. Работают два противоположных процесса: с одной стороны идет непрерывный загар, с другой – он непрерывно смывается. И старая жизнь смывается. Так можно до конца истончиться, до полной прозрачности смыться. А если учесть что первую неделю мы вообще «висели» в воздухе, то реальность стала постепенно теряться. Вернее, не реальность, ей-то что, она всегда на месте, а я стала теряться в реальности. Дома, в том смысле, как мы его привыкли понимать, нет, работы нет, дел никаких нет, аппетита нет (в такой жаре есть совсем не хочется),  еды привычной, и то нет – закрадывается мысль «А я-то есть?».

  Но вот с первого сентября  жизнь стала прорисовываться все более четко. Мы перебрались в постоянный дом, купили кровать, матрас и кастрюлю. Удивительно, как оказывается важно в жизни иметь собственный матрас, кастрюлю и тарелку J. Сразу становишься реально существующим. И еще, мы, наконец, нанесли визит вежливости начальству того самого университета, где нам будут платить деньги. 

  Теперь можно перейти и к описанию нашего дома. Это громадное сооружение, в два этажа с половинкой. С половинкой, потому что на третьем этаже только будочка, напоминающая голубятню, и все остальное это крыша-балкон. Зато первые два этажа вполне полноценные. На каждом: большущий холл с беломраморными (именно из белого мрамора они и сделаны!) полами, две больших общих комнаты, наподобие гостиных, и по три спальни. В каждой из спален отдельный туалет и ванная. Поскольку мы с мужем  единственные из нашей колонии новосибирцев без детей, то именно мы оказались размазаны по двум этажам. Одна из самых больших спален у нас на первом этаже, вторая, из самых маленьких, на втором. Последняя напоминает собой клетку, или аквариум. В ней две стены – сплошное до пола окно. Но в решетках. Здесь абсолютно все окна с решетками.  Забавная для нас деталь. В этом доме сбоку, с совершенно отдельным входом есть жилье для слуг. На первом этаже крошечная каморка – туалет, потом, по винтовой лестнице вверх, крошечная комнатка. Примерно два на два метра. Ну, два с половиной, не больше. Слуг мы держать не собираемся, поэтому нижнюю комнатку заняли под стиральную машину. Верхняя пока вакантна.

  Вообще, глядя вдаль с балкона своего дома, мы можем наслаждаться чувством социального превосходства. В полях напротив (к счастью, достаточно далеко) расположен лагерь афганских беженцев. Мы его немного разглядели, когда проезжали мимо на машине. Это нечто трудно вообразимое. Спичечные коробочки, слепленные из глины, назвать их домами язык не поворачивается. Окон нет, дверное отверстие иногда завешано тряпкой, но чаще вообще даже без этих излишних роскошеств. Расположены они рядами, вплотную, ну прямо как древние городища на раскопках. И, как и в первобытных городищах, никакой воды, канализации, электричества  и прочих благ и достижений цивилизации не предусмотрено. Афганские дети попрошайничают возле лавок. Нельзя сказать, чтобы они были назойливы, но уж очень настойчивы. Один раз я наблюдала, как афганская девочка заметила нас весьма издалека. Очень деловито, быстро и целеустремленно к нам направилась.  Она шла на работу! Как только подошла к нам, у нее сразу стал неуверенно-просящий вид. Стоит рядом и тоненьким пальчиком тянется. Кстати, в смысле ухоженности, до наших таджикских цыган им еще как до луны расти. Грязные жутко, мы даже боимся, как бы кто на нас с них не напрыгал, когда они слишком близко подходят. Видели одну девочку лет десяти с белокуро-рыжеватыми волосами, первородной «свежести» - немытыми и нечесаными, видимо, с рождения. Но между прочим, если ее отмыть и отчистить была бы необыкновенно красивая девочка.

 

Письмо четвертое (10.09.2005)

 

  Мы почти идентифицировались в этом мире и, наверное, теперь уже можно попытаться разобраться в запахах и звуках, которые нас окружают. Первое время все это сливалось в один сплошной фон, незнакомый, непонятный и немного пугающий. А сейчас некоторые детали уже стали выпуклыми и узнаваемыми.

  Итак, что слышно. Конечно же, самое первое, что выделилось из общего фона звуков, это были молитвы. Мечетей здесь вполне соответствующее количество. И в них правоверные мусульмане в лице муллы пять раз в день громогласно обращаются к богу. Громогласно, потому как это происходит с помощью мегафона. Мне его, бога, жалко. Бедняга, каково ему слушать молитвы в четыре часа утра.  И потом еще четыре раза, и так каждый день. Когда мы в полвторого выходим из института, то  это, похоже, тоже час молитвы.  Холл первого этажа вплотную устлан спинами и попами молящихся. Молятся они на специальных молитвенных ковриках. На улицах в это же  время молятся иногда просто на газонах  и обочинах дорог, но тоже непременно на коврике. Даже таксист, будучи за рулем, может, к нашему полному ужасу, в порыве благочестия сложить руки в молитве.

  Более обыденные звуки – это гудки машин. Гудят здесь по поводу и без повода. Когда у нас просто молча обгоняют, здесь обязательно «бибикнут». Если мы идем вдоль обочины (тротуаров здесь нет нигде и никогда) с целью просто размяться, то разуму  пакистанских таксистов эта цель, видимо, непостижима. Каждый! Каждый из них, а их здесь полным полно, обязательно погудит чтобы мы его, наконец, заметили. Я их понимаю, бедные несчастные европейцы, вынужденные тащиться пешком, это же лакомый кусочек. Но все равно, такое внимание малость утомительно.  Такси, кстати, очень дешевое, но может быть это при нашей зарплате. Но пешком ходить полезнее.

  Ну а самые чувствительные звуки, разумеется, ночью и под утро. Просыпаюсь я теперь с петухами в самом прямом смысле этих слов. А вы попробуйте не проснуться, когда они кукарекают как оголтелые за заборами и на крышах соседних особняков. Как и положено, кукарекают в двенадцать (ночи), в три и в шесть. Плюс сюда же утреннюю четырехчасовую молитву с мегафоном из ближайшей к нам мечети. Еще добавим еженощные хор и соло окрестных собак.   Не слабый концерт на всю ночь, однако, получается!

  Очень забавное и необычное звуковое развлечение нам обеспечили ближайшие соседи. Видимо, у них живет какая-то птица. Пересмешница, вроде попугая, большая мастерица изображать разные звуки, которые слышит. Первое время мы много раз на дню бегали со второго этажа  вниз открывать входную калитку. Чертыхались (бедный Аллах!) когда с удивлением никого снаружи не обнаруживали.  Потом до нас дошло, в чем дело, хотя мы еще какое-то время дергались, в основном по ночам. Наши мамы тоже много раз на дню прибегали на зовы своих детей, якобы. Теперь я начинаю подозревать, что не так уж много за соседним с нами забором живет ворон, голубей и прочих пернатых . Это все она, пересмешница! И собаки никакой у них нет. И петуха нет. Да они его уже давно съели! Это все та же птичка развлекается. Может быть, она даже умеет шум насоса для воды имитировать. Ну не заливаются же весь день наши соседи водой, в самом деле.

  Еще почему-то в окрестных домах происходит  непрерывная череда  дней  рождения. По крайней мере, наш шофер уверяет, что то, что мы иногда слышим по вечерам,  это не выстрелы, а взрывы петард в честь дня рождения.  И нам очень хочется ему верить. Только один раз я засомневалась, ведь это, похоже, был уже пушечный выстрел.

  Ну, что же, к запахам я перейду в другой раз.  

 

Письмо пятое (25.09.2005)

 

  Про запахи. Я обещала на них остановиться. Естественно, что они здесь явно не наши.  В первые дни, просыпаясь по утрам, я явственно ощущала запах костра. Потом обнаружила и дым. Напротив нас живут местные цыгане, живут они нелегально, поэтому блага цивилизации им недоступны. Впрочем, я уже иногда сомневаюсь, знают ли они о других способах существования. А есть им хочется. Похоже, ночью они шастают по округе, собирают все, что способно гореть, а с утра пораньше разжигают костры и готовят себе еду. Забавно, что вначале их поселение было закрыто от наших взглядов стеной зелени, а сейчас все эти кусты куда-то делись. Наверное, они их уже сожгли.  Это очень похоже на поселения афганских беженцев. В местной газете мы читали, что все эти поселения будут выселять, куда-то на границу с Афганистаном. И даже уже наблюдали, как одну из колоний выселяли. Афганцы собирали на всевозможные повозки деревяшки, кусочки бревен, осколки кирпичей – все это они увозили с собой. Но то было поселение из саманных кирпичей (кто не знает, саман - это такие самодельные кирпичи. Их делают из глины, куда часто добавляют для прочности солому или даже просто навоз. Потом сушат на солнце до твердости.) Остатки домов  сравняли бульдозером.  Наши цыгане живут в палатках, сверху закрытых травой и ветками вперемешку с землей. В наш тупичок их не пускает охрана, но возле магазинов они страшно надоедают попрошайничеством. В разных умных книгах я читала советы, что нельзя ни в коем случае в подобных ситуациях чего-либо подавать. И на днях мы наглядно убедились в разумности этих советов. Была какая-то особая пятница, когда можно разными «добрыми делами» подмазаться к Аллаху. Он именно в эту пятницу составляет расписание благ и наказаний на весь следующий год.  Нам, к примеру, аж из двух домов соседи принесли по чашке специально приготовленного сладкого риса. К продолжению этой темы я потом еще вернусь. А пока займемся цыганами. Соседи из дома напротив приготовили рис и для них. Мы выглянули на балкон, чтобы понять причину такого громкого галдежа. Толпа цыган с разнообразнейшими посудинами штурмовала ворота особняка, где шла бесплатная раздача риса. Внутрь их, по-видимому, не пускали. Но я наблюдала, как одна особо шустрая девица влезла прямо на ворота, высотой метра два. Думаю, что в подобном наряде, с головой закутанной шарфом, и с блюдом в руках – это же просто цирковой трюк! Время от времени от толпы отваливались люди с наполненными сосудами и быстренько-быстренько шли в сторону своих палаток. А за ними бежала разновозрастная детвора и на ходу хватала у них из посудин рис, и тут же его поедала. Очень наглядный пример, почему с этим лучше не связываться. 

   Ну вот. Обещала написать про запахи, а вышло про другое. А про запахи… могу добавить, что здесь не пахнет зеленью. Совершенно нет того слабого фона из разных трав, всяких диких цветочков, сосновой коры,  березовой листвы,  к которому мы привыкли у себя дома. Настолько привыкли, что даже не замечали. А здесь все по-другому. Вот сегодня утром, к примеру, отчетливо и сильно пахло навозом. Откуда, ума не приложу, скотных дворов рядом не наблюдается, разве только куры у соседей на крыше дома живут. А крыши эти замечательные. Например, крыша нашего дома имеет такие размеры, что девочка пяти лет, дочка живущих с нами товарищей, с удовольствием каталась на этой крыше на роликовых коньках.

А дальше у меня уже просятся сюжеты про магазины, про грязь, про живую еду, про грозу, про институт. Если кому чего не нравится, то вы сразу напишите, и я не буду их присылать.

Впереди Рамазан и мы ждем его с легким беспокойством. 

 

Про землетрясение  (08.10.2005)

 

Как я понимаю, главные впечатления теперь, конечно о нем, о землетрясении.

  Только не верьте журналистам. Они все врут. Здесь нет никакой паники, идет обычная нормальная воскресная жизнь. Если не считать небольшого развлечения в виде Рамазана. Но про Рамазан потом, хотя это тоже очень впечатляюще.

  C нами ничего не случилось, да и не могло случиться. Мы живем в небольшом двух-с-половиной этажном доме. Хозяин его строил для себя, а значит, строил надежно.

  Основное землетрясение было в восемь с небольшим утра. Я уже сидела за компьютером и работала.  Подо мной стал ходить ходуном стул, как будто я не на каменном полу, а в гамаке. Наконец до меня дошло, и еще никогда я с такой скоростью не бегала по лестницам. Как была, в шортиках, маечке и босиком (так быстрее) уже секунд через десять оказалась на улице перед домом. Там и все остальные наши уже были, и соседи тоже. Вид у нас, особенно по здешним понятиям, был абсолютно неприличный. Но кое-кто из соседей был просто в нижнем белье, так что мы все любезно помахали друг другу руками и пережили. Я только немного  пострадала, что не выключила лаптоп, но бежать за ним было очевидным безумием. Минут пять нас качало как на батуте. Очень неприятное ощущение, когда стоишь на асфальте, а земля под тобой качается в разные стороны. У меня лично второй день периодически кружится голова. У нас на это утро была намечена поездка на специальный рыбный базар за рыбой. Вот мы через часик и поехали, самым обычным образом и в намеченное время. Хотя за этот часик было еще несколько толчков. По дороге слушали радио (на урду, слушал Асим, наш шофер, и комментировал нам). Узнали, что в соседнем квартале обрушились два многоквартирных дома. Хотели проехать мимо и посмотреть (О, человеческое любопытство!), но там все было уже перекрыто. Базар был таким, каким  ему и положено быть. А вот на улицах, особенно в районе многоквартирных домов,  народонаселение переселилось на газоны. Но все были весьма спокойны, болтали, развлекались, кое-кто уже даже на ковриках уселся. Думаю, что если бы не Рамазан, они бы уже давно устроили совместное чаепитие.  Потом в течение дня еще несколько раз трясло, но не так сильно, как утром. А вот ночью было опять неприятно.

  Усугубилась эта неприятная ночь еще и грозой. Уже в сумерках началось жуткое представление. Грозы здесь мы уже видели. И все они какие-то дикие, совсем не похожи на наши ручные грозы. А эта была уже совсем одичавшая и страшная. Не могу удержаться от небольшой вставочки про предыдущую грозу, примерно недельной давности. Она погремела над нами уже поздно вечером час-полтора. А потом гром куда-то пропал, остались только молнии.  Они освещали комнату не хуже лампочек. Я отправилась на крышу нашего дома посмотреть, что происходит и – ох! Зрелище было потрясающее. Наш дом немного повыше окружающих, и с его крыши обычно открывается очень красивая панорама города. Но в этот раз весь спектакль был на небе. Вот представьте себе, я стою на крыше, горизонт видно со всех сторон, стою в центре этой опрокинутой чаши. Надо мной звездное небо, как колодец. А по кругу, по стенам этого колодца, сплошные сполохи молний в темно серых тучах, такой необычный гобелен. Почему-то почти одновременно со всех сторон и абсолютно беззвучно.  Просто нереальное ощущение.

  А сегодняшняя ночь была страшноватой. Мы к тому времени уже зачем-то купили китайские колокольчики-бренчалки. Вот уж была глупость! Так бы спали себе и ничего не знали. После того, как примерно часа в три ночи они нас разбудили в очередной раз, мы хорошенько подумали, и решили больше никуда не бегать. Сняли их, спрятали в ящик, и остаток ночи спали себе спокойно. Если не считать, что пару раз я просыпалась от очередных довольно сильных толчков, ощутимых  даже и без колокольчиков. И теперь вот сижу за лаптопом, и мне все чудится (я очень надеюсь, что именно чудится), что опять пол плывет. И голова кружится.

  Мда… Села дописывать это письмо в некотором огорчении. Похоже сон на ближайшие дни, как и предсказывали в консульстве, придется отменить. Пока ходишь и дела разные делаешь, то жить можно. А как только ложишься, сразу чувствуешь, что трясет еще. Ой, трясет.  По правде говоря, это развлечение уже немного наскучило J, пора бы и к чему-нибудь другому перейти.

  Забавно вспомнить, что несколько моих первых научных работ были посвящены определению эпицентров землетрясений J. Вот и аукнулось, поневоле подумаешь – ничего в этой жизни зря не бывает.

 

P.S.

Через несколько дней после землетрясения… 

В Исламабаде было разрушено всего два многоэтажных дома, именно их и показывали на всех картинках.  Это тем более удивительно, что эпицентр был всего примерно в сорока километрах от столицы. Но волна неведомым образом ушла в направлении Кашмира и свирепствовала там, а не у нас. В предыдущем тексте у меня что-то слишком "весело" получилось про столь ужасные события. Тут две причины. Первая, нас это на самом деле практически не коснулось, ведь мы почти никак не "вписаны" в здешнее общество. Лично мы не пострадали, знакомых у нас почти нет. Вторая - у меня есть дурацкая привычка иронизировать по любому поводу. Здесь на самом деле очень трагические последствия, особенно для бедной страны. Ведь средний годовой (!) доход пакистанца всего около 400 долларов. Есть деревни, в которых не осталось в живых НИ ОДНОГО жителя. Что это означает в патриархальном обществе, вы можете представить. Несколько городов разрушено полностью. Основные разрушения были не в Исламабаде. Особенно печально, что пострадало много детей - они погибли в разрушенных школах и колледжах. И для  многих все эти события привели к полной катастрофе, они потеряли даже то очень немногое, что имели. Вы не представляете, насколько бедно здешнее население. Именно поэтому я впервые в жизни неожиданно для себя оказалась "по другую сторону баррикад" - при нашей зарплате мы очень богатые люди.  Все это и привело к такому легкомысленному письму. За которое, как вы видимо уже поняли, мне немножко стыдно.

Что поделаешь, слаб человек! 

 

Письмо шестое (18.10.2006)

 

  Теперь попробую сосредоточиться на мелочах жизни вроде покупок разных вещей и поедания еды. Здешняя жизнь очень простая и в каком-то смысле самодостаточная. Вот возьмем, к примеру, продукты. Они все в «исходном состоянии».  Нет, конечно, продаются разные печенья и джемы в банках. Но я имею в виду основные продукты, вроде мяса, молока и овощей. Мясо мы теперь едим только самое свежайшее, буквально сегодня утром этот буйвол или барашек пришел в лавку своим ходом. Тем самым проблема хранения мяса в лавке снята с повестки дня - к вечеру его просто не будет. А с курицами поступают еще нагляднее. Их хранят в лавке в живом виде, в специальных клетках с водичкой и кормом. Показываешь на одну из них, и ее уносят. Наступает ее очередь поработать курицей. Уносят куда-то в глубину лавки, а обратно приносят уже нарубленные куски мяса в мешочке.  Проблему перьев они тоже решают крайне просто и эффективно – обдирают всю кожу вместе с перьями. Мясо обычно рубят сразу в лавке на куски, какие попросишь, или даже превращают в фарш. Молоко нам привозит рано утром молочник. Он приезжает  на мопеде с висящими по бокам большими канистрами  каждое утро. Молоко от буйволицы, очень вкусное и жирное.  Фрукты и овощи можно купить в специальных маленьких лавочках, как у наших лоточников. А на днях мы пытались договориться, что один из них будет привозить свой лоток в заданное время прямо к воротам нашего дома. Все в первозданном виде, никак не отсортированное и не обработанное. Набор самый обычный. Капуста, морковка, лук, помидоры, картошка и прочее. Хотя встречаются и необычные вещи, например имбирный корень в свежем виде. Сейчас сезон фасоли, кабачков, баклажанов, винограда. А вот сезон манго и персиков уже закончился на наших глазах. А еще они всегда обязательно подсыпают в пакет с овощами горсть маленьких жгучих перчиков. Ну, просто они не могут себе представить пищу без перчиков. У меня этих перчиков скопилось уже больше двух десятков. И отказаться нельзя, это же в подарок подсыпают. Один раз Асим (это наш шофер, замечательный человек, заслуживающий отдельного описания)  возил нас на местный базар, базар работает не каждый день и там государство регулирует цены, поэтому все очень дешевое. Нечто вроде нашей барахолки, там и просто вещи продают. Покупая там – рискуешь, так же как и на нашей барахолке, но дешево!

  Больших магазинов здесь нет в принципе. На главной столичной улице самые крупные магазины занимают не более одной большой комнаты. Исламабад строился на пустом месте и по строгому проекту. Поэтому, как я уже писала, весь он разбит на квадраты-кварталы. Внутри каждого есть свой торговый комплекс - маркас. Обычно это группа двухэтажных зданий,  на первом этажа лавка, на втором живут ее хозяева. Не знаю, что тут виной, климат или плохое качество стройматериалов, но выглядят эти здания очень непритязательно, грязные и обшарпанные. Когда мы еще жили в гостинице в другом районе и ходили в ближайший маркас, то нам даже в голову не приходило, что это одно из самых престижных   и дорогих мест, там покупают иностранцы. А я-то по наивности все думала: «Вот уж попадем мы в настоящие магазины…». Настоящее - это восточная система торговли. И ассортимент восточный – можно встретить самую неожиданную вещь. Пакистанцы  большие мастера подновлять предметы обихода, покупая мебель, никогда не уверен, что покупаешь новую. А уж сапожники – это верх искусства!

Но это я описывала столичные магазины. Пока еще не смогли выбрать время посмотреть Равалпинди. Это старый и очень большой город. А вот один раз мы ехали домой через небольшой городок Голра. Он совсем рядом с нашим кварталом, думаю, что Исламабад скоро его проглотит. То, что там называют центральной торговой улицей, я бы назвала коллективными гаражами. Вся система строительства крайне простая: сооружают ряд коробок, ну, точь-в-точь гаражный ряд, с плоской крышей и без окон. Дверной проем (никаких дверей!) служит входом в этот магазин. Неудивительно, что все товары жутко пыльные. Даже в более-менее приличные продуктовые лавки в нашем «маркасе» мы ходим только с пачкой влажных салфеток в кармане. После того, как потрогаешь и посмотришь разные банки и коробки, даже книги, диски и тетради,  руки становятся черными. А все, что мы доставляем домой, включая пачки с печеньем,  сначала уносим на кухню отмывать.  Всю купленную одежду тоже вначале приходится стирать. Пыль в лавках, понятное дело, с улицы. Но вот почему на улицах такая пыль и грязь – это не совсем понятно. Я подозреваю, что в той же Голре, например, им и в голову не приходит, что улицы надо подметать. Трудно представить, сколько лет на этих улицах копились обрывки полиэтилена, тряпочки, бумажки и прочие отходы. Наверное, пока и они не превратятся в пыль, так там и будут лежать.     

   Вот эта самая грязь, можно сказать, первый камешек, который я начинаю подсчитывать под своей «пакистанской периной», первая мелкая неприятность.

Вторая неприятность – это не оставляющее меня ощущение, что я живу под домашним арестом. Пока я нахожусь в здравом уме, я ни за что не пойду даже в ближайший маркит (это небольшая торговая точка совсем недалеко от дома) без мужского сопровождения. В результате, я сама почти никогда не имею дела с деньгами. До сих пор их немного путаю. Всегда рядом Владик,  он и платит. В принципе, все необходимое для жизни можно купить в этом «марките». Еще одна неприятность, отсутствие некоторых привычных продуктов, вроде конфет, сыра или колбасы. Есть шоколад (плохого качества), Есть что-то отдаленно напоминающее наш йогурт. Есть то, что называется сыром, но это всего лишь плавленый сыр. Есть сосиски, строго куриные, ну, может быть там еще бумага в состав входит, судя по вкусу. Исходные, первозданные продукты у них очень хорошие. А все «готовое к еде» – неважное.  Зато в лавочках, почему-то, как правило, подвальных, пекут очень вкусные лепешки. Прямо на глазах их разделывают и отправляют в тандыр. Тандыр, это такая  глиняная печь, как бы закопанный в землю кувшин. Где там огонь – я пока не очень поняла. Но сырые лепешки прилепляют прямо к стенкам этого кувшина, и потом большим крюком уже печеные оттуда достают, и заворачивают в старую газету (!!). Вот в этот момент им надо успеть подсунуть собственную чистую салфетку или полотенце, тогда можно будет спокойно полакомится лепешками, уже дома, конечно. На самом деле, много всяких съедобных штучек готовят, продают и поедают прямо на улицах. Но я гляжу на все это  с легким содроганием. Во-первых, наши представления о санитарии и гигиене радикально расходятся с пакистанскими. Во-вторых,  знаем мы уже эти пирожки – съешь один такой и на полчаса превращаешься в огнедышащего дракончика.  

 

Письмо седьмое (25.10.2006) 

 

  Надо немного о Рамазане написать. Слава богу, это все на днях кончается, так как жить во времена Рамазана здесь довольно сложно. Поесть или попить чайку удается только дома, ни в одном общественном месте этого не сделаешь – можно и в тюрьму угодить. Студенты опаздывают на лекции, им ведь надо успеть помолиться.  Если в обычное время года молитвы можно послушать несколько раз в сутки, например, в три часа ночи, то сейчас дважды в день происходит настоящий спектакль. Ночная молитва, разумеется, никуда не делась. Но основное действо начинается  примерно в пять утра, когда восходит солнце. Это горестное для правоверных мусульман событие отмечается очень шумно и пышно. Горестное, потому что с этого момента и до захода солнца нельзя ничего есть и пить,  нельзя развлекаться и веселиться, а следует думать о боге.  Поневоле загорюешь! Сначала стреляет пушка, настоящая, громко.  Потом мужской голос начинает очень громко речитативом  восславлять бога. Чтобы было всем слышно, используют мощные громкоговорители (не забудьте, дело происходит в пять утра). Затем к главному молящемуся по отдельности и вместе присоединяются еще с десяток мужских голосов. На хор это не похоже, вроде бы как они разные слова поют, да и вразнобой. И длится это песнопение минут десять. И на протяжении всего дня еще несколько раз кто-то где-то поёт молитвы, ходят по улицам и поют очень громко. Сначала, даже красиво казалось, но потом надоело. А иногда машина медленно ездит по улицам и из нее тоже разносятся разные песни-молитвы.  Последнее громогласное представление (если не считать молитву в три часа ночи) происходит перед закатом солнца. Опять стреляет пушка, опять голосят разные слова через мегафоны. Но теперь уже гораздо более радостно. Примерно за четверть часа до этого очень забавно наблюдать, как в мелких лавочках и просто на улицах сидят люди перед всякой едой и ждут, ждут, ждут…. В эти минуты никто нигде не работает, бесполезно тыкаться в магазины и прочие конторы. Услышав выстрел пушки и голос муллы, они тут же хватаются за бутылки с водой, или лихорадочно начинают запихивать в рот еду.  Примерно полчаса все заняты едой и питьем, естественно, что опять никто не работает. И так целый месяц.

  В первый раз мы наблюдаем жизнь религиозного государства изнутри, и не очень-то она мне нравится.

  Раз уж разговор зашел о Рамазане, то самое время вспомнить и нашу экскурсию в главную мечеть. Самые красивые здания здесь мечети. Если к жилым домам пакистанцы  относятся довольно небрежно, сваливая при этом их невзрачный, замызганный вид на климат, то уж мечети всегда просто сияют чистотой и белизной.   И никакие дожди, видимо,  не в состоянии смыть эту побелку.  Но, даже при самом скептическом отношении к любой религии, невозможно не восхититься Мечетью Шаха Фейсала.  Это здание действительно выдающееся творение рук человеческих. Утверждается, что это самая большая мечеть в мире, и в это действительно верится. Только под крышей самой мечети может одновременно разместиться для молитвы 15000 человек. Крыша высотой метров 70, сделана в форме шатра бедуинов, и кажется совершенной по форме. Она имеет четыре угла, в каждом из которых расположен минарет. Минареты очень высокие (более 80 метров) и узкие, глубоко под землей они соединены между собой в центре. Они очень напоминают космические корабли. А больше крыша не имеет никаких подпорок или колонн. Она как бы растянута на этих минаретах. Вид и снаружи и изнутри потрясающий, словно кристалл. Она не лежит, а парит где-то там высоко над головой, совершенно гигантская по размерам. Все помещение очень легкое светлое, громадное по объему, но совсем не давит.  А боковые стены почти целиком из окон. На одной из сторон (разумеется, самой главной, глядящей на Мекку) стена устроена таким образом, что она погружена в воду, сплошной бассейн или фонтан изнутри наружу. Внутри весь этот необъятный кристалл по стенам, по куполу и граням отделан белым мрамором, на полу (а пол размером примерно 70 на 70 метров) сплошь светло-голубой ковер. Снаружи, впрочем, все сооружение тоже из белого мрамора. Кроме того, покрыта итальянским светло-серым мрамором и вся площадь вокруг мечети, размеры я даже затрудняюсь указать. Там может разместиться еще около 100000 человек. Мрамор настолько гладко отполирован, что издали он нам показался облитым водой. Ходить везде можно только босиком. Потрясающе красивое здание. Это настоящий храм, немного жаль, что только  религиозный. Выполнен по проекту турецкого архитектора, внутри оформлен пакистанским художником и за все это заплачено королевским домом Саудовской Аравии около 50 миллионов долларов.

 

ЛАХОР (04.11.2005)

 

Свое положение в пространстве мы уже вполне определили. А вот со временем еще немного путаемся. Причин для этого несколько. Днем жарко, припекает солнышко, ну прямо как у нас летом. А ночью сильно прохладно, как у нас осенью. И закаты с рассветами совсем не так выглядят, быстрые они. Только что грелись на солнышке, и вдруг глазом не успеешь моргнуть, а его уже и нет. И сразу холодно. Или вот, к примеру, мы полагали, что сегодня 4 ноября 2005. Ан нет, смотрим на первую страницу газеты, и там написано: 1 день месяца Шаввал-аль-Мукаррам 1426 года.  Так что живем мы в четырнадцатом веке.

  Наверное, будет неправильно писать про Лахор, и не упомянуть нашу дорогу к нему. Поэтому я начну с дороги. Для поездки мы наняли машину с шофером (в конце концов, сахибы мы или не сахибы!) в свое полное распоряжение на 24 часа в сутки. От Исламабада к Лахору ведут две дороги, одна называется «хайвей» и пролегает по практически безлюдной местности, а вторая, просто шоссе, наоборот, проходит через все возможные городки и деревеньки Пенджаба. Туда мы ехали по хайвею и сначала пересекали два небольших горных хребта (примерно треть дороги). Эти горы и долины принадлежат к бассейну реки Инд. Та самая местность, где 8000 лет назад зародилась старейшая из известных цивилизаций. Земля и горы красного цвета, удивительно. А может и не удивительно, если вспомнить, сколько в этих местах пролилось крови, и какая уйма  завоевателей и создателей империй похоронена: арийцы, греки, скифы, турки, арабы, британцы, и даже, говорят, Буцефал – конь Александра Македонского. Впечатляет и список тех, кто в этих местах отметился: Александр Македонский, Чандрагупта, Махмуд Газни, Тамерлан и еще куча имен. Местность выглядит такой древней, словно здесь поселилась вечность. Времени  уже просто нет. Оно кончилось. Мне даже трудно описать это ощущение, как будто до-библейского пейзажа. Это очень странные горы, я видела такие только на иллюстрациях Доре к поэме Мильтона «Потерянный и возвращенный рай». У них очень необычная форма, странный цвет и незнакомые запахи. Как будто мы попали прямо внутрь какого-то фантастического фильма. 

  Сам Лахор, по легенде, был основан Лохом, сыном Рамы. Именно в нем  в двенадцатом веке был центр первого мусульманского султаната в Азии. Он был долгое время столицей великих Могулов. Ближе к Лахору начинаются сплошные сады, на много километров и вплоть до самого горизонта. Потом мы проехали сквозь городские ворота и испытали первый шок. Улицы и дорожное движение в Лахоре – самая  невероятная вещь. Такое трудно вообразить, но я попробую все же описать, чтобы было понятно. Дороги не то чтобы узкие, но они заполнены до предела. Избитое сочетание - непрерывный поток – здесь не подходит.  Нельзя назвать потоком хаотичное движение: легковых, грузовых машин и автобусов всевозможных размеров, повозок запряженных лошадьми, осликами и буйволами, мотоциклистов и велосипедистов, простых пешеходов и авторикшей (авторикша – это мопед с будочкой для пассажиров, в нее могут сесть четыре-пять человек).  Похоже, что правила дорожного движения в Лахоре крайне просты - их нет вовсе, как и светофоров. Во всем городе всего на нескольких перекрестках мы видели постовых, и, на самом деле, они только затрудняли жизнь. Это толпа. В ней каждый движется, куда ему надо, разворачивается, когда ему надо, или едет в противоположном направлении, если ему это надо. О своих маневрах сообщают разными звуковыми сигналами, поэтому шум стоит невероятный. Только  животные молчат, они терпеливо трусят себе потихоньку, не обращая ни на что внимания.

  Сейчас я попробую объяснить, что такое лахорский мотоцикл, и, поверьте, ни одного слова неправды. Это совсем не крутая машина, он скорее похож на мопед, и на нем почти всегда сидит не только один водитель, но еще и несколько пассажиров. Рекорд, который мы сами наблюдали, составил шесть(!) человек: папа за рулем; впереди него два ребенка; за ним еще два; и завершающей фигурой, поддерживающей всю эту композицию сзади, была мама. По три молодца на одном мопеде – это сплошь и рядом. К тому же,  подобные мотоциклы ездят по улицам буквально стадами.

  И опять, то же ощущение вечного Города, кажется, что даже время давно растворилась в его воздухе. Словно он всегда такой был, есть и будет. Самый настоящий азиатский город, из тех, которые я до сих пор видела. Честно говоря, Самарканд или Бухара теперь мне кажутся просто игрушечными. Когда забредаешь в так называемый «старый город», то первая мысль: «боже, куда я попал, и как теперь отсюда выбраться». А когда выберешься, то почему-то снова туда тянет. Дома живописные невероятно, улочки кривые и узкие безумно, и грязь кругом немыслимая. Еще бы, сколько веков она копилась! И в каждом доме внизу лавочка, магазинчик, мастерская. Ах, какие сикхские ножи мы видели в одной из них. При одном взгляде на такой нож невольно сжалось все внутри, он ужасный и совершенный. Купить в лахорских лавках можно все. Но в темноте я бы на эти улочки ни за что не сунулась. Так же как и одна туда даже днем не пошла бы.     Европейцев в Лахоре почти нет, поэтому к нам относились с большим интересом. Ну да, как же, белые сахибы! Думаю, что у них это скоро пройдет. Но иногда такое повышенное внимание тяготит. В Исламабаде довольно много дипломатов, и мы обычно делаем покупки или в ближайшем торговом центре, где к нам уже привыкли и здороваются, или в дипломатической зоне. Но вот в Лахоре наш европейский вид сильно мешал жить. Невозможно ходить по улице, когда тебя все время разглядывают. А ребятня - та просто привязывается за тобой хвостиком. Вот где у меня впервые появилось желание надеть чадру. Чтобы одни глаза только видно было, а не светловолосую шевелюру и белокожее лицо. И чтобы я, наконец, смогла сама спокойно разглядывать, что хочу и кого хочу.

  Есть у них одна необычная затея – улица еды. Это пара улочек старого города. Они, разумеется, не слишком-то широки, и сплошь заполнены всякой торговлей. А к вечеру въезд машинам перекрывают совсем,  и всю ширину улицы заполняют столами. Такие длинные ряды столов, обычно железных. Прямо на улице в больших котлах готовят еду, которую публика  тут же и поедает. Мы там ели очень вкусную жареную в пряностях речную рыбу, большущую, целиком. Единственное огорчение было - полное отсутствие вилок. Ложки мы еще сумели выпросить, как европейцы. Но я не умею есть рыбу ложкой, пришлось есть руками, как все. А потом их облизывать, как все, так как салфеток тоже не было. Запивают все эту, прямо скажем, огнедышащую рыбу почему-то пепси-колой. Но нам, как иностранцам, после некоторых усилий удалось стребовать себе чай. Кстати, чай по пакистански - это очень крепкий густой чай,  обязательно с молоком и сахаром.  

  Еще мы посетили в Лахоре старый форт, построенный Могулами. Приятно иногда пройтись по слоновьей дороге. Могулы и их жены обычно въезжали в свой форт на слонах, и даже сделали для этого специальные ворота. Но жили они, на мой взгляд, не очень уютно. Холодно, когда кругом мрамор, и окна без стекол, пусть даже и на стенах мозаика из полудрагоценных камней. Очень впечатлили нас и Шалимарские сады. Это нечто похожее на наш Петергоф, и построено примерно в то же время. Только несколько меньше по размерам. Система фонтанов, которая работала только на силе тяжести. Бассейн, в котором на стенах ставили свечи, и система зеркал и отверстий создавала искусственную радугу. Опять тротуары  для слонов. Очень большой бассейн, посередине него расположена танцплощадка, а с двух сторон беседки  для оркестров с изумительной акустикой. И еще много разных творение искусных человеческих рук.

  Были мы также и на границе с Индией. Наблюдали спектакль спуска флагов. Но об это я уж потом, чтобы не утомлять впечатлениями.

  Хочу еще в Лахор!                   

 

Письмо восьмое (15.11.2006)

 

  Когда мы еще только собирались в Пакистан, то думали, вот уж где отогреемся. Увы, оказывается, здесь тоже бывает холодно, и, наконец, мы начинаем помаленьку понимать, что такое пакистанская зима. Это когда днем изо всех сил жарит солнце, но как только оно садится, сразу очень холодно. Жители Исламабада утверждают, что по ночам температура может быть ниже нуля, и теперь мы охотно верим. Зима по-пакистански, это когда   окна в доме раскрывают днем настежь, чтобы согреть комнату. А вечером очень тщательно задергивают их толстыми плотными шторами, чтобы сохранить дневное тепло. Это  когда, днем, выходя на улицу, приходится раздеваться, а, приходя домой, скорее натягивать на себя свитера и шерстяные носки. И еще днем мы, как коты, выбираемся на крышу нашего дома погреться на солнышке. Кстати, о котах, они тоже иногда с нами там греются. В нашем доме, вернее, около газового нагревателя у стен нашего дома, живет семейство кошек. Их здесь довольно много и они в основном все так  живут, полудикие. Мы не хотим их кормить, чтобы не вселять напрасную надежду на перемену участи. Но и прогонять их на холод – рука не поднимается. Так что мы просто сосуществуем независимо друг от друга, встречаясь иногда на крыше, на солнышке. Но они совсем дикие и даже близко к себе не подпускают.

  Местное мужское население по утрам ходит по улицам, закутавшись в одеяла с головой, пока солнышко их не согреет. Честное слово, это одеяла! Просто они называются по-другому, я одно такое купила специально, чтобы укрываться им по ночам поверх толстого китайского одеяла. Кашмирские шали оказались действительно очень удобны, особенно зимой. Мужчины закутываются в одеяла, а женщины в шали. Даже самая тонкая шерсть, будучи обернута вокруг тела в несколько слоев, очень хорошо греет.

  Где-то в начале ноября, наслушавшись разговоров о предстоящих минусовых температурах, мы все дружно занялись подготовкой к зиме. Пакистанцы, как жители южных стран, строят свои дома очень легкомысленно. Как будто зимы вообще не бывает! Кругом щели, окна в один слой, двери ведут прямо на улицу…. Вот в моей комнате, к примеру, две стены – сплошные окна. А другие две –  двери, одна из которых выходит на гигантский балкон.  Для начала мы законопатили поролоном и заклеили скотчем именно эту дверь и полтора окна. Одну половинку оставили для проветривания (форточки здесь отсутствуют). Потом купили ковровое покрытие, чтобы утеплить пол. Когда стелили ковер, дверь пришлось расклеивать. Иначе нельзя было вынести из комнаты мебель, ширина стола во всех измерениях превосходила ширину другой двери на добрых двадцать сантиметров. Дверь заклеили второй раз. Потом стало понятно, что мы умудрились целиком заклеить именно южное окно, в которое идет все тепло, а из половинки второго только холодом в комнату тянет даже днем.  Когда успешно расклеили половину южного окна, выяснилось, что мы перепутали, и из двух половин расклеили именно ту, которая не открывается вообще. Пришлось повторно заклеивать полтора окна. Если учесть, что окна зарешечены изнутри основательными чугунными решетками, а заклеивали мы с двух сторон, то это нелегкое занятие. Одно утешает - всеми этими упражнениями мы занимались в выходные дни и на солнышке. Под заинтересованными взглядами соседей. Еще в октябре мы, тоже под всеобщим обозрением, мыли решетки, окна и балконы, чем прибавили работы здешним служанкам, их теперь тоже заставляют мыть окна. Забавно,  во всех домах окна всегда с чугунными решетками на всех этажах, но двери сделаны так, что их можно выбить одним хорошим пинком ноги.

  Наши соседи-цыгане, тоже утепляются. Для этого они скосили всю траву в округе и набросали на крыши своих шалашей. А их дети по-прежнему бегают босиком. Недавно у них происходило какое-то крупное событие, похоже, свадьба. Выглядело это так: полдня и всю ночь они били в барабаны, пели песни и стреляли из ружей. И при этом совершенно точно, что у них не было выпито ни грамма вина. Но веселились они очень заразительно. 

 

Письмо девятое (22.11.2005)

 

В прошлый раз я разбиралась с мелочами обыденной жизни. А теперь попробую немного описать, чем заканчиваются наши  ежедневные столкновения  с окружающими пакистанцами.  В принципе, народ здесь весьма доброжелательный. Особенно остро различие в обращении можно почувствовать в многочисленных мелких лавчонках. В них иногда даже опасно заходить. Уж очень они тебе радуются, и сразу начинают обслуживать. А уж как они расстраиваются, когда покупатель уходит, так ничего и не купив! Но проблема в том, что обычно они просто не в состоянии понять,  что нужно этой европейской женщине для полного счастья. Это первый пункт. А второй,  для начала они всегда запрашивают цену почти в два раза большую. И особое почтение заслуживает тот клиент, который умеет торговаться. А я, со своими еще советскими привычками, этому никак не могу научиться. Поэтому у нас полное непонимание и одно расстройство. Хорошо если мне все же удается уйти просто так, но бывает, что  я уношу с собой довольно странные вещи, которые мне успешно навялили,  и с которыми я потом не знаю что делать.  Именно таким образом я приобрела пакистанский наряд в виде «камизы» (рубашки) и шальвар в которые можно засунуть двух таких, как я. И за цену тоже двойную.

  А вот  пакистанская  манера работать, просто удивительна. Всюду, куда ни посмотришь, в какую лавочку не упадет взгляд, везде сидят по три-четыре человека. Просто сидят, что еще они делают – не знаю. Вот и в коридоре нашего университета недалеко от нашей комнаты почти всегда сидит двое слуг (это нам сказали, что они должны нас обслуживать). Когда они занимаются обслуживанием – не очень понятно. И всюду потрясающая необязательность. Больше месяца нам пришлось добиваться, чтобы в нашу комнату принесли второй стул. У нас было два стола, одно рабочее кресло и четыре низеньких и явно не рабочих кресла. Когда я садилась в такое кресло работать с компьютером, то стол оказывался где-то на уровне подбородка. Надо заметить, что университет наш, как выяснилось,  принадлежит армии. Вчера я не выдержала, пошла к главному армейскому бригадиру (я не разбираюсь в званиях, на дверях было написано «бригадир»). Сначала мы мило побеседовали о погоде и о том, кто как живет, а потом я прямо заявила, что я не в состоянии работать. И не могу ли я взять стул из компьютерного класса? На его лице изобразился полный ужас. Он при мне вызвал другого, меньшего начальника и что-то долго и сердито ему говорил на урду. И, наконец-то, не прошло и часа (плюс два месяца), мне принесли стул.  О любой мелочи приходится неоднократно напоминать, и каждый раз снова выслушивать клятвенные обещания, что все будет сделано.

  Здешняя жизнь продолжает меня поражать самыми необычными сочетаниями и удивительными несоответствиями. Все аудитории нашего университета потрясающе хорошо оборудованы компьютерами и всевозможными приспособлениями. Я читаю лекции, показывая их на экран с «флешки». И, в тоже время, в туалетах практически постоянно нет воды. И запах, который там стоит, соответствует этому отсутствию воды.  Вывеску «Лаборатория ультразвуковой диагностики» мы наблюдали на дверях полуподвального помещения недостроенного, но уже замызганного здания.  Почти повсюду можно купить очень дешевые диски с самыми новыми и хорошими фильмами. Но смотреть эти диски чаще всего невозможно. Они или заражены вирусами, или записи скверного качества. На крыше глиняного цыганского строения (язык не поворачивается назвать его домом) иногда торчит телевизионная антенна, наш шофер говорил, у них даже Интернет бывает. 

  Есть забавные отличия в поведении. Похоже, у них другое представление о «личном» пространстве. Даже в тесно набитом местном автобусе все равно остается впечатление, что они все немного разделены. Но с другой стороны,  я никогда раньше не видела, чтобы взрослые мужчины или женщины ходили по улицам, взявшись за руки. Парочками, как в детском саду. Боюсь, что у нас это было бы истолковано однозначно, а здесь встречаешь таких довольно часто. Один раз я наблюдала, как, поздоровавшись за руку, они потом полчаса так и стояли,  держась за руки и продолжая разговор. Еще одна местная особенность уже не столь забавна. У них нет ни малейшего понятия об очереди. Слово «очередь» в языке есть, а понятия нет. В магазинах, банках и прочих общественных местах они сразу полагают себя первыми. Просто проходят, например, к кассиру без особых сомнений. Мы первое время не могли сообразить, как так происходит, что пока продавец в магазине рассчитает нас, он успевает еще почти с десяток других покупателей обслужить.  Теперь сориентировались, и тоже сразу, ни на кого не обращая внимания, лезем к кассе. Вот интересно, что будет, если мы от этой привычки потом не избавимся.   

 

Письмо десятое (27.11.2005)

 

  Сейчас уже конец ноября, мы настолько  осмотрелись и обжились, что настало время включаться в светскую жизнь. Исламабад странное место. Это столица, в которой нет ни одного театра или концертного зала, ни одной художественной галереи или музея. Тут я, может быть, немного преувеличиваю. Наш путеводитель утверждает, что есть один музей и пара художественных галерей. Но мы их пока нигде кроме бумаги не обнаружили. Парком тоже чаще всего называется совсем не то, к чему мы привыкли. Обычно это громадное пустое пространство, почти без деревьев и совсем без скамеек. Единственный очень симпатичный маленький парк в японском стиле называется «visual park» (парк для глядения) и в него действительно нельзя зайти, можно только смотреть через забор.

  Но жена нашего главного начальника подсказала нам замечательный выход, мы присоединились к «Группе изучения Азии» - это что-то вроде клуба с членским взносом, состоят в нем в основном иностранцы, больше всего сотрудники посольств.  И теперь нам каждый месяц присылают программу самых разных интересных мероприятий. Именно так  мы и попали на экскурсию в мечеть.

  В прошлое воскресенье была прогулка в горы. Первая часть маршрута заканчивалась у пещеры святого, Бари Имама. Это место многочисленного паломничества (шиитов), там, в пещере, жил отшельник, которого потом и назвали святым. В подобные места в Исламабаде в одиночку ходить крайне неразумно,  так что легкие опасения все же были. Но мы отправились туда целой толпой около тридцати человек, в основном иностранцы, и с гидом. Впрочем, вначале мы не шли, а ехали кавалькадой из двадцати машин, по большей части с дипломатическими номерами. Это было небольшим бесплатным воскресным спектаклем для местных деревенских жителей.

  Жил почтенный отшельник  в этих горах довольно долго, и ходил, видимо, босиком. Паломникам тоже положено приходить туда босиком.  Хотя горы в здешних местах необыкновенно каменистые,  мы сами видели идущих босиком  по камням людей. Все наши опасения оказались напрасными. Единственные стычки происходили у нас с обезьянами. Там всюду бегают макаки-резусы, большие и маленькие, взрослые с детенышами. Я бы их назвала обезьяньими цыганами. Жить в этих горах нормальной обезьяньей жизнью они не могут, там мало чего можно съесть. Поэтому они шайками слоняются в местах паломничества и занимаются мелким вымогательством, шантажом и просто воровством. С одной из макак я поспорила из-за пакета, в котором был наш обед. Победа осталась на моей стороне – я была бдительна и  в самый последний момент сумела этот пакет выхватить из ее рук (или лап?). Вторая стычка была не в нашу пользу. Мы шли по очень узкой горной тропе, и вдруг здоровенный самец, размером с крупную собаку, выскочил прямо перед нами. А немного поодаль маячили  его жены. Свои намерения он продемонстрировал очень понятно, поэтому пришлось откупаться парой бутербродов. Мы их разорвали на куски и забросили подальше в кусты. Пока он разбирался со своим гаремом кому и что давать, мы успели ускользнуть от этой банды по тропе.

  Горы здешние очень не похожи на наш Алтай или на не наш Тянь-Шань. Они какие-то более каменистые. Здесь не растут никакие дикие яблони, или грецкие орехи, зато можно встретить пальму или кактус-юкку. И в горах настолько тепло, даже жарко, что днем можно ходить в шортах и маечке в конце ноября. Было только единственное огорчение. Когда мы, выбиваясь из последних сил, и страшно гордые собой, влезли на последний  очень крутой подъем, то наверху, разумеется, был небольшой ресторанчик, бензозаправочная станция и ко всем этим благам цивилизации с другой стороны горы вела асфальтированная дорога. Ну и что! Зато мы «пообщались» с обезьянами, а эта публика  по асфальтированным дорогам не ходит, машин боится.

  Вторая очень длинная экскурсия была к старинному форту в сорока километрах от Равалпинди. Профессиональных гидов в нашей Группе Изучения Азии нет, просто добровольцы из местных жителей. Сам форт – обычное военное сооружение середины шестнадцатого века, построен Могулами. Но вот место, в котором он построен, необыкновенно красивое. И еще мы узнали много замечательных вещей. Начнем с того, что  мы обнаружили интересный факт: пятнадцать пакистанских минут равняются полутора часам вождения на машине по прескверной дороге. Дорога шла по настоящей пенджабской глубинке. И она была настолько узкая, что из двух встречных машин одна должна съезжать на обочину, почти в канаву, чтобы пропустить другую. Мы ехали в машине голландского консула, он, естественно, европеец. Попробуйте вычислить, чья машина чаще всего сидела в обочине. Это было воскресенье, базарный день и сначала мы с трудом пробились через несколько деревень.. Но сквозь улочки последней из них наш автобус уже просто не протиснулся, оставшийся километр все шли пешком. Зато теперь мы наверняка знаем, что автобусы в этих местах никогда еще не бывали. 

  Местность к югу от Исламабада, которая и называется Пенджаб,  очень необычно выглядит. Как будто какой-то безумный повар  взял да и нарезал эту слегка покатую плоскую равнину на множество кусков и кусочков, как торт.  Куски получились самые разные, к тому же часть из них развалилась, образовались горы в Пенджабе. Так вот, форт как раз и построен на одном из таких кусков, он как розочка на торте, и со всех сторон окружен расщелинами. В то время, когда это было надо, он был действительно неприступен, потому что высота этого кусочка тортика метров семьдесят.  Семьдесят метров совершенно отвесных скал. К тому же торт видно был сочный и свеженький, скалы с трех сторон окружены рекой. Но вода омывает их несколько тысячелетий, и дно и края расщелин гладкие и округлые. Очень похоже на коллекцию тазиков разных размеров, иногда с хороший бассейн. В самом форте, возле нагретых солнцем стен,  я неожиданно наткнулась на змею. Но, похоже, она испугалась больше меня и просто плюхнулась через  дырку в полу с семидесятиметровой высоты в реку.

  А потом мы вышли из форта чтобы устроиться на ближайшем холме для перекуса. Но как только мы на него взобрались, время остановилось. Мы сидели на вершине холма и ели сушеные финики, и бросали косточки вниз. Сверху светило солнце. А внизу, в глубине расщелины, среди круглых камней  мужчины и женщины мыли белье. Они колотили его палками и раскладывали на белых выжженных солнцем  камнях сушиться. Они были здесь уже тысячу лет, и разноцветные полотняные штаны и рубахи за тысячу лет тоже побелели от солнца, но, все равно ничего не изменилось. А мы тысячу лет сидели и смотрели на них. И, наверное, сидим там до сих пор…

  И  все же, мы все дружно решили, что сельскую пакистанскую жизнь лучше наблюдать из окна автобуса. А еще лучше по телевизору.

 

Письмо одиннадцатое (09.12.2005)

 

  У нас  наступили зима и по календарю и по погоде. На самом деле, днем, если  светит солнце, то довольно тепло, около 20 градусов. Примерно, как в Калифорнии было в январе, на солнце днем тепло. Но оно теперь очень рано садится, и мало светит. Раньше у меня комната прогревалась на солнце. А теперь оно ходит низко,  и соседний дом его загораживает.  Как только исчезает солнце, сразу сильно холодает, по ночам около 5 – 6 градусов. Здесь все  пользуются газовыми нагревателями. Хотя, казалось бы, ну чего проще, построил ты дорогущий дом, так добавь еще чуток и поставь двойные окна и водяное отопление. Будешь жить припеваючи и зимой и летом. Ведь от жары двойное окно тоже хорошо защитит. Но нет, предпочитают более сложные пути. Хотя назвать сложным газовый нагреватель трудно. Устройство крайне простое: трубка с газом подведена к керамической пластине. Зажигаешь газ, пластина нагревается докрасна, и тепло от нее уходит в комнату. То есть, это открытый огонь. Как мне сообщили, один моль газа при сгорании выделяет два моля воды. Если его включить надолго, то он забирает весь кислород из комнаты,  успешно превращает его в воду и отправляет обратно в комнату. Вот и получается, что или тепло, но душно и сыро, или холодно, но со свежим воздухом.  К утру у меня в спальне температура пятнадцать градусов (измерение абсолютно точное, мы купили градусник). И вот рано утром, в темноте и холоде надо вставать и зажигать эту горелку, бррр… Я уже подумываю, а не купить ли ночной колпак.  Между прочим,  все последние походы в магазин заканчивались тем, что мы приносили домой очередную партию теплой одежды.

  А еще, только теперь мы оценили, что значит тарелка хорошего, густого, горячего супа на обед. Ведь если мы еще как-то пытаемся поддержать в спальнях тепло, то столовые и коридоры совсем не отапливаем. От холодного бутерброда в такой столовой только больше замерзнешь. Может быть, по этой причине пакистанцы кладут столько жгучего перца в любое блюдо. Это они так изнутри согреваются. 

  Интересно наблюдать за сменой фруктово-овощного набора в лавочках. Персики исчезли уже давно, потом за ними последовали дыни, виноград и хурма. Зато появились мандарины, гранаты  и свекла. Последней мы сильно обрадовались, наконец-то, удалось сварить борщ.  Вот яблоки есть все время, и еще очень долго держится  забавный фрукт – гуава. Она похожа на грушу по размерам и цвету, да, впрочем, и по вкусу. Но у нее очень сильный запах. Если оставить на ночь на кухонном столе, то к утру весь дом пропахнет гуавой. Не то чтобы неприятный запах, но в таком количестве и такой интенсивности, хм.… А вот сок из нее очень вкусный, он здесь продается свежевыжатый.  В нескольких местах мы встречали также специальные киоски, где продают свежий, выжатый на ваших глазах сок из сахарного тростника.  Но пока ни разу не решились его попробовать. Несколько смущает обстановка, в которой его выжимают, мы уже ученые теперь. Все три семьи успели в свое время подцепить какую-то кишечную инфекцию. Хорошо, что не одновременно, так что очередей в туалет не было.

  Я уже писала, что мы моем с мылом абсолютно все, что приносим в дом: пакеты с продуктами, банки-склянки, само собой - все овощи и фрукты. Любую одежду и  вещи, вплоть до покрывал и занавесок, прежде чем использовать, обязательно стираем.  Каждый день убирает и моет дом и двор специально нанятая для этого женщина. Кроме того, за садом следит садовник, молоко привозит молочник. Но весь этот трудовой коллектив обходится нам очень дешево.  Здесь трудно найти работу, и обычно они рады любой возможности подработать. На фруктовом базаре, куда мы периодически заглядываем, уйма носильщиков. Вы только ходите по базару и выбираете и платите, а они носят за вами все ваши покупки в специальной плоской корзине, на голове. В магазинах тоже очень часто доносят покупки до машины. Вначале нам это было неловко как-то, а теперь ничего, привыкли.

 

Письмо двенадцатое (16.12.2005)

 

  До сих пор я очень мало писала о пакистанцах, поэтому спешу восполнить этот недостаток информации. Самое странное, что они себя сами не любят. Нам это говорили продавцы в магазинах открытым текстом и не один раз. Конечно, можно возразить, что, мол, это торговцы, что с них взять. Но мы ведь в основном с ними и общаемся. И к тому же, их здесь так много, что выборка вполне представительная.

  Пакистанцы не любят пакистанцев за невоспитанность и некультурность. Ну, извините…

   Хотя, основания для такого осуждения действительно есть. Я уже упоминала  местные понятия об очереди. Или, к примеру, отсутствие такого мелкого и ничтожного предмета как урна. Как правило, урн на улицах почти нет, а если и встретится какая-нибудь случайно забытая урна, то все равно ее никто не замечает и никто ей не пользуется. В городе Исламабаде течет несколько небольших речушек. Никогда не представляла, что можно так замусорить речку, что туда неприятно даже просто глядеть.  Это настоящая свалка, с  залежами отвратительных мокнущих отбросов.  Отдельные секторы города разделены обширными полями, с травой и редкими деревьями. Чаще всего эти поля густо усеяны полиэтиленовыми мешками. Поневоле вспоминается известное изречение времен советских столовых: «Чисто не там где убирают, а там, где не сорят».

  Но, конечно, можно сказать и немало хорошего про пакистанцев. Мы только здесь узнали, каким образом появилось название страны Пакистан. Оказывается, оно было изобретено в Кембридже. Составлено из первых букв четырех основных национальностей здесь проживающих: пенджабцы, афганцы, кашмирцы, сикхи; плюс «стан- страна». Одновременно слово «Пакистан» означает на урду «страна чистых»(land of  pure). Ислам у них не просто религия, но государственная идеология, она, собственно говоря, и была источником возникновения страны, главной движущей силой в разрыве с Индией. 

Впрочем, это так, кивок в сторону истории, а я ведь про людей. Люди здесь красивые, часто даже очень красивые. В большинстве своем темноглазые и темноволосые, иногда настолько темнокожие, что похожи на негров, но черты лица почти всегда очень тонкие. Само собой, очень симпатичны дети. Но что особенно удивительно - красивые у них старики. Европейские старческие лица часто просто безобразны. А в Пакистане даже у самых нищих стариков лица привлекательны. Разумеется, они морщинисты, темны, но красивы. Что служит этому причиной, для меня загадка. Может быть восточная созерцательность, которую мы называем леностью, на самом деле приводит к мудрости. Ведь здесь все, абсолютно все делается не спеша. Я даже на улицах ни разу не видела спешащих людей. Обычно они ходят неторопливо и держатся с большим достоинством. Даже в старческом возрасте большинство пакистанцев сохраняет красивую осанку, не горбятся и не сутулятся. С женщинами я это еще могу как-то понять: попробуй-ка, удержи на плечах и шее этот длиннющий шарф, без которого здесь женщину и не воспринимают как женщину. Поневоле выпрямишься.

  Мы были в гостях в двух семьях, разных по социальному положению. Сначала директор Центра прикладной математики приглашал нас всех к себе домой. Его жена происходит из семьи близко связанной с Рерихами. Поэтому их дом, это небольшая картинная галерея, среди множества картин есть и несколько оригиналов Рериха. Обстановка в доме, на первый взгляд, совершенно европейская, но довольно быстро обнаружился сильный восточный оттенок всех и вся. Все же,  восточный дом, это восточный дом, где еще встретишь на стене гравюру на металле с девяноста девятью именами Аллаха. 

  Вторая семья была совсем другая, гораздо более пакистанская. Глава семьи получил высшее образование в Индии, а оно здесь считается очень основательным. После выхода на пенсию (а надо заметить, что в Пакистане всю накопленную пенсионную сумму отдают сразу и единожды) он купил на все пенсионные деньги дом. И теперь живет в этом доме с женой, тремя сыновьями, двумя невестками и четырьмя внучками. Уфф…, даже перечислять устала. Средний из его сыновей как раз и есть наш шофер, Асим. Он тоже имеет высшее образование, а почему «шоферит» - это отдельная история, как-нибудь в другой раз, мы ее сами для себя еще не совсем прояснили.  Когда мы были в этом доме в гостях, преимущества такой большой семьи сразу бросались в глаза. Маленькие дети, по-моему, вообще не особо отличали, где папа, а где дядя. Просто перелазили с одних колен на другие, из одних объятий в другие.  Но женщины в комнату почти не заходили, они нас только встретили, а потом мелькали где-то вдалеке. И за стол не садились.  В основном здесь живут именно такими семьями из нескольких поколений.

  «Кстати, о женщинах», мы уже привыкаем к тому, что многими общественными благами мужчины и женщины пользуются строго раздельно. Например, мужа не пустили за порог парикмахерской, где я стригла волосы. Точно также, в спортивный тренажерный зал, где мы занимаемся, мужчинам вход заказан, даже близко нельзя подходить.  А мои студентки и студенты в аудитории сидят отдельными группками. Самое забавное, что в университете мы видели нечто вроде приказа, в котором осуждался преподаватель, на лекциях  которого все сидели вперемешку. Но, надо заметить, что это был преподаватель какой-то теологической науки. Конечно, он обязан блюсти чистоту помыслов своих слушателей. Математики это, надеюсь, не касается, и нам пока никто ничего по этому поводу не говорил.

  Очень часто в конце разговора пакистанцы добавляют слово «иншалла».  Недавно мы выяснили, что это означает. Кстати, именно так завершалась приветственная  речь пилота, когда мы сели в пакистанский самолет в Москве. «Иншала» - это «Аллах даст» или «Если на то будет воля Аллаха». Так что слова пилота дословно можно было бы перевести так: «Через столько-то там часов наш самолет приземлится в Исламабаде, если позволит Аллах». Как это по пакистански!

  Ну вот, опять я отклонилась от хорошего. Поэтому в заключение попытаюсь немного о веселом.  Ну, где еще, кроме Пакистана можно представить картинку, которую мы увидели на специальном кулинарном мероприятии в нашей любимой Группе изучения Азии. Мой муж с математической точностью описал ее двумя фразами. Проверьте, формулировка абсолютно точна, и совершенно абсурдна. Предрождественский ланч под  жарким декабрьским солнцем. Сидя за столиком в очень красивом японском садике пакистанского дома,  двое мужчин, финн и русский, наблюдают, как  японская женщина готовит котлету по-киевски.

   И последняя история. Поскольку я обязана поддерживать имидж иностранного профессора, решено было приобрести пакистанский наряд. Надо сказать, весьма дорогой. С камизой, то есть полурубашкой-полуплатьем все было в полном порядке. Но вот брюки я умудрилась приобрести пакистанского образца, шальвары.  Внизу-то еще ничего, но вот верх…. Если на них распустить все складки, то можно было обернуть меня  ими пару раз вокруг талии и еще осталось бы. Почти без надежды, я отправилась к местному портному, не выбирая, в ближайший торговый центр. К моей радости в его лице ничего не изменилось, когда он услышал и понял мою робкую просьбу перекроить и перешить эти самые шальвары на европейский манер. Зато я поменялась в лице, когда он положил их на стол и тут же разрезал пополам, потом стал резать  еще,  и еще, и еще, с разных сторон. Я с открытым ртом и круглыми глазами смотрела, как он на моих глазах резал мои дорогущие лахорские штаны (город Лахор здесь законодатель мод). Оказалось, что выкройка шальвар очень проста – как буква «п» с длинной-длинной перекладиной (около метра) посередине. Именно эту перекладину он и вырезал.  Когда я слабым голосом спросила: «Когда мне прийти за ними», и услышала в ответ «Через десять минут», то вышла я из этой мастерской, естественно, в полном ступоре. Я их действительно получила через десять минут, стоило все это меньше одного доллара, и ношу я сей костюм теперь с полным комфортом и удовольствием.

И это тоже пакистанцы! 

 

Письмо тринадцатое (тьфу-тьфу) (22.12.2005)

 

  Нет, все же странной жизнью мы здесь живем. Мы же не предполагаем оставаться здесь на постоянное место жительства. Поэтому делается все как-то временно, как игра, поиграем немного, а потом уж жить будем.  И без того получается как будто понарошку, так ведь еще и кругом  все и всё притворяются. Даже самые обыденные предметы, вроде овощей. Овощ лилово-красного цвета притворяется морковкой. Хотя в супе она больше всего напоминает помидор. А вот помидоры наоборот, совсем твердые и даже не пахнут помидором. Когда покупаешь картошку надо быть очень бдительным. Чтобы не купить по ошибке вместо заурядной  картошки сладкий картофель (ямс), или топинамбур. Они все очень похоже изображают друг друга, а продавцы овощей по-английски, как правило, не говорят. Однажды мы не удержались и купили очень странный овощ, который притворялся шишкой. Или шишка притворялась овощем. Честно говоря, мы так и не поняли,  что это было. Я на всякий случай его, или ее, сварила, и мы попробовали съесть. Мякоть по вкусу больше всего напоминала сосновые побеги (если кто в детстве ими лакомился, знает, что это такое) и точно также отдавала смолой. И внутри эта штука была напичкана чем-то похожим на кедровые орехи, которые мы уже не рискнули пробовать. Потом мы эти шишки увидели еще раз в другом магазине и нам сказали, что их надо есть сырыми и они сладкие. То, что выдает себя за местные лимоны на самом деле размером чуть крупнее грецкого ореха. Один такой кустик растет в саду у соседнего дома, сам куст тоже маленький, не выше полутора метров, и весь обсыпан этими игрушечными лимончиками. 

  В нашем доме живут гекконы. Это довольно крупные ящерицы, которые здесь живут везде. Место для жилья они выбрали довольно странное, по крайней мере, я сама видела, как они прятались в распределительном электрическом щитке.  Раньше, пока было тепло, они довольно часто бегали по стенам и по потолку. Сами по себе гекконы  полупрозрачные, поэтому успешно притворяются тем,  на чем в данный момент находятся: стеной, потолком, или металлической крышкой щитка.  Правда, сейчас они появляются очень редко, только когда мы сильно натапливаем комнату. Наверное, они где-то спят, а от тепла просыпаются и выходят пообедать комарами и мухами. Кстати, с комарами в своей комнате я воюю каждый вечер, поэтому помощь гекконов сильно приветствуется.       

  Местное население, особенно цыгане, притворяется, будто зимы нет. По утрам иногда около нуля, а они продолжают ходить в резиновых шлепанцах на босу ногу. И теперь уже все поголовно, и мужчины, и женщины, ходят, закутавшись в специальные одеяла. Так что и одеяла успешно изображают из себя одежду.    

  Даже мирная кровать в моей комнате иногда по ночам притворяется каким-то животным. Дело в том, что нас все еще с завидной регулярностью трясет. Прошлой ночью я проснулась от  ощущения, что нахожусь на спине приплясывающего слона.  Но мы теперь уже так натренировались, что я только посмотрела на часы, отметила про себя, что этот танец несколько затянулся по сравнению с обычными редкими толчками, повернулась на другой бок и продолжала спать. И не только я, остальные реагировали примерно также. А некоторые, не будем упоминать имен, даже и не проснулись вообще.  Утром в газете было написано, что действительно, в трехстах километрах (это уже в Афганистане) от нас было землетрясение, 6,8 баллов, длилось четыре минуты. Одно только досадно, разбудило меня это землетрясение на самом приятном моменте. Мне как раз снился наш простой, российский окорок. Он лежал на тарелке, напластанный крупными ломтями, весь такой бело-розовый и пахучий…. Конечно, такой сон жаль было упускать, ведь здесь свинина запрещена, можно сказать,  по закону. Так же как и вино, и прочие спиртные напитки, включая пиво. Как раз сейчас мы усиленно решаем проблему шампанского к Новому году.   

  Мы выписываем местную газету и порой находим там совершенно обескураживающие заметки. Вот, к примеру, небольшая заметка про футбол. Оказывается, однажды, пять лет назад, во времена талибов, пакистанская команда играла товарищеский матч в Афганистане. Выиграла, но после матча была обрита талибами наголо. За то, что вышла на игру в шортах. Выразительный образец борьбы за идеальное исламское государство.

  Пять сестер из северной провинции Пакистана взывают о помощи. Еще детьми (младшей было три года) они были по решению местного суда(!)  переданы – проданы – отданы (господи, какое же слово подобрать-то) другой семье в жены. Местный пуштунский обычай, связанный с погашением кровной мести. Сейчас эти девочки выросли и получили хорошее образование, но их принуждают выходить замуж в ту семью, которая на гораздо более низком культурно-социальном уровне. Тут, видимо, надо сделать небольшое пояснение. На севере  Пакистане есть несколько регионов, которые называются «Tribal areas», что примерно можно перевести как «область племен». Там живут пуштунские племена и в этих местах не действуют законы государства. Въезд иностранцам туда запрещен, так как ничего не гарантируется, даже сохранность жизни.

  Последняя история про четырех сельских учительниц  из Саудовской Аравии.  Там женщинам запрещено водить машину. Их всех вместе возил на работу шофер. Кончилось тем, что они сочли самым благоразумным и экономным выйти за него замуж. Всем вместе и сразу. Это там разрешено. И теперь он их возит уже по семейным обязательствам.

  

Письмо четырнадцатое. Рождественские развлечения (26.12.2005)

 

  Сегодня рождество! Днем на солнце было так жарко, что мы открыли все окна. На улице было ощутимо теплее, чем дома. А деревья в нашем  маленьком садике перед домом наконец-то решили, что пора менять листья. Мне казалось, что они никогда их не сбросят, но некоторые, похоже, одумались. Перед домом растут две араукарии, и два клена. Почему-то один из них уже совсем без листьев, а на втором они еще зеленые. Но главное событие на нашей улице другое. У нас появился театр!

  В первый вечер мы не сразу поняли, что происходит. Думали свадьба, это мы уже видели! Вначале очень громко и долго играет музыка и бьют в барабаны.  Потом начинается стрельба. Но в этот раз стрельба перешла в настоящую канонаду. Ну, думаем, видно свадьба очень большая. Наконец, около полуночи я  не выдержала, и пошла на крышу, смотреть – оттуда все видно. И – на тебе – на углу, совсем рядом с домом, еще вчера это место было пустырем,  стоит два или три шатра. Гигантские шатры, каждый человек на двести, белотканные,  светятся изнутри и снаружи. В темноте эти шатры выглядели как из сказки «Тысяча и одна ночь». Хотя назвать музыкой то, что доносилось из них, можно было только с большой натяжкой, но стреляли-то по настоящему! Сегодня вечером спектакль повторяется. И, похоже, у них второй день аншлаг. Интересно, сколько дней это будет продолжаться? Шумновато от них немного, да и не люблю я стрельбу. 

   И еще одна забавная история, типично пакистанская. Мы пригласили к себе домой на предрождественский вечер нескольких финнов. Илкке, Петри и Саломея пришли, как и положено, с дарами, принесли ржаной хлеб и пару бутылок прекрасного австралийского сухого  вина. Мы, обрадованные близким концом четырехмесячного полного воздержания, потащили эти бутылки на кухню открывать. И застыли на пороге в полном тупике – у нас нет штопора. И у соседей не может быть штопора. И в ближайшем магазине  не будет штопора. И ни в каком магазине столицы этого государства не найдешь штопора! Не нужны им эти устройства, сухой закон у них…Нет, вы только представьте, мы держим в руках эти бутылки и нам нечем их  открыть!  Если вам случится, будучи в Пакистане, идти в гости, не забудьте вместе с бутылкой  вина захватить и штопор. Саломея, вполне оправдывая свое библейское имя, принесла не только хлеб и вино, но и жестом фокусника достала из маленькой дамской сумочки большой штопор.

  И еще одно неожиданное развлечение мы получили тоже в Рождественский день. Как я уже писала, наша светская жизнь теперь бьет ключом, при этом водимся мы все больше с дипломатами J . От наших знакомых из посольства Нидерландов пришло приглашение на вечер в Исламабадский клуб. Легкие подозрения стали закрадываться, когда мы поняли,  что машина направляется  прямиком в правительственную зону.  Еще больше они укрепились, когда мы, минуя несколько рядов охраны, подъехали к гигантскому роскошному дому. Называть его домом неправильно, это был дворец под названием «Исламабадский клуб». Закрытое заведение, клуб исламабадской элиты.  С большим интересом мы изучили мраморную доску с именами основателей и попечителей этого клуба. Она висела в парадном холле на стене, и были в этом списке фамилий среди прочих и Зия Ульхак, и Бхуто-отец, и ныне действующий Мушарраф.  Так вот, неожиданно для себя, мы попали на небольшой светский прием, где европейцев было всего несколько человек. Семейная пара дипломатов из Нидерландов (именно они нас туда и пригласили), невестка хозяйки приема (молодая девочка из Санкт-Петербурга, при пакистанском муже), ну и мы. Хозяйка приема – немка, живущая в Пакистане уже около тридцати лет. Ее сын живет в Германии, там женился на русской девушке. Он приехал на рождественские каникулы к родителям, по этому поводу и был устроен дружеский вечер. Пакистанцев, которых мы там  увидели, просто на улице встретить крайне трудно. Они сильно отличаются от уличной толпы и одеждой, и манерой говорить, и выражением лица, и мимикой. Говорили только на английском, и очень хорошем английском. Абсолютно все женщины были одеты только в пакистанскую одежду, но очень высокого качества. Оказывается, что обычные камиза и шальвары, сделанные из шелка, смотрятся очень красиво. Я уже не говорю про шали, многие из которых перешли по наследству от прабабушек. Пакистанцы большие мастера по части всяческих рукоделий, как то: вышивка, ткачество, плетение  и прочее.  В основном, все атрибуты светского приема в закрытом клубе были налицо. За исключением одной маленькой детали. Уже уходя, в коридоре, на дверях библиотеки мы заметили табличку. На никелированном металле красивыми буквами было выгравировано: «Дети до пяти лет и незамужние женщины в библиотеку не допускаются». Без комментариев J.

 

Письмо пятнадцатое (25.01.2006)

 

  Когда живешь достаточно долго в каком-то месте, то оно потихоньку проникает в тебя, так  и Пакистан все больше и больше обволакивал нас и незаметно мы к нему привыкли. Но, оказывается, надо было совсем ненадолго уехать в другую страну, чтобы сразу и резко почувствовать особенности пакистанского бытия. Только что закончились две недели каникул, которые мы провели в Таиланде. Я не буду описывать нашу  курортную жизнь, мы были, наверное,  первыми в десятой тысяче россиян отдыхавших в этой замечательной стране. Скажу только, что Таиланд - это чудо! 

  Но, вернемся к Пакистану и пакистанцам. Мы и не подозревали, какую мощную прививку от ислама получаем, живя здесь. Это стало понятно сразу в аэропорту Бангкока, когда мы встречали нашу дочь. Самолет из Исламабада прилетал немного раньше, и надо было дождаться  посадки самолета из Сан-Франциско. Мы просто стояли перед выходом для прилетающих пассажиров и невольно внимательно изучали всю их пеструю толпу, выглядывая в ней долгожданную фигурку. Среди этого разноцветного народа изредка мелькали женщины с головы до пят закутанные в черные балахоны. И я поймала себя на мысли о том, что эти молчаливо скользящие черные тени вызывают у меня сложное чувство, одновременно и жалость и отвращение. Здесь, в Пакистане мы к ним уже привыкли, так же как привыкли к некрасивым и грязным кварталам исламабадских   пятиэтажек, к маленьким грязноватым магазинчикам, к окрестным полям, густо усеянным полиэтиленовыми обрывками. Первый шок от поездки сквозь близлежащую деревню уже тоже прошел. Оказывается, настолько привыкли прятать все тело в одежду, от лодыжек до запястий, что  я сама, в первый же день в Бангкоке нацепив нормальную маечку и шорты, сначала ощущала себя ну совсем неприлично раздетой. Стоило оказаться  в стране с другой религией, как мы моментально почувствовали, под каким прессом протекала обыденная жизнь в Пакистане и насколько сильно отличается религиозное государство от светского.

  Хотя мы и живем в Исламабаде, но российские привычки неистребимы. В конце концов, раз уж мы живем в коммуналке, то у нас типичная коммунальная кухня. И мы на полную катушку используем возможность бесконечных кухонных разговоров. Вот и вчера на этой кухне произошла интересная дискуссия. Даже не дискуссия, возражений и не возникало. Обсуждалось, на что больше всего похожа современная пакистанская жизнь. И вот общее коммунальное мнение: она поразительно  напоминает наше советское прошлое, в самом махровом его варианте. Даже как-то странно иногда становится, будто нас забросили обратно в середину прошлого века. Разве что только немного спутали географию. Извините за математическую терминологию (ну, математик же я, математик!), но очень легко установить четкое взаимнооднозначное соответствие.  Ислам эквивалентен коммунистической идеологии. Мулла – это примерно секретарь парткома. А в школах заучивают Коран, как мы заучивали историю КПСС. Даже снимки в газетах иногда до боли напоминают наши старые коричнево-серые фотографии: женщины читают Коран (труды Ленина-Сталина, труды энного съезда КПСС,  многие сразу продолжат этот список сами).  А скорее даже наоборот, надо говорить, что взяли некое общественное образование примерно пятнадцатого века и забросили его на много лет  вперед. Но, до современного века не дотянули, организм-то средневековой остался, только оболочку новую приладили.  Так что все равно, находится все это в середине пятидесятых годов прошлого века.   

  Вот, к примеру. Пока мы отсутствовали,  здесь разыгрывалась некоторая история с типично пакистанским концом. Героем ее оказался наш шофер Асим. Собственно говоря, начало было гораздо раньше, а без нас наступила только развязка. Однажды, когда мы проезжали (очень медленно) через ту, самую близкую к нам,  деревню, под нашу машину буквально пыталась залезть девочка лет десяти. Ничего страшного не случилось, она только пробила своей головой фару машины и заработала приличную шишку. Голова у нее оказалась достаточно крепкая. От любого вида помощи девочка отказывалась, когда ей предлагали сесть в машину и поехать в госпиталь, она начинала отчаянно верещать. Деревенские жители, конечно, не могли упустить такое бесплатное развлечение. Столпилась орава народу, «…ревели верблюды, лягались ослы». Так что все происходило при куче свидетелей. Потом  толпа разошлась, а мы уехали.  Примерно через месяц старший брат девочки  вдруг спохватился и надумал на этом деле заработать - подал заявление в полицию.  Типа: шофер - негодяй, сбил ребенка и смылся с места происшествия. И вот, у Асима арестуют  машину и хотят «срубить» с него немалую сумму денег.  Асим, как человек весьма религиозный и из уважаемой семьи, звонит своему мулле. Тот звонит деревенскому мулле. Выясняется, что девочка давно уже в деревне на каникулах, занята нормальным семейным трудом. Оба муллы договариваются между собой и – все решено. Дело в полиции закрыто,  никаких денег Асим, что по нашему общему мнению очень правильно, никому не платил.  В заключение могу напомнить, что практически все муллы совершенно безграмотные люди. Нельзя назвать образованием заучивание Корана, а только этим и занимаются в медресе. Но зато мулла  здесь все решает и всем руководит.    

  Не очень понятно пока к чему приравнять положение женщин в здешнем обществе. А в этом, похоже,  лежит самая главная проблема ислама. Иногда я  сталкиваюсь с пакистанками очень близко, и, что важно, только в женской компании. Ну, например, на занятиях в спортивном зале. Мужчин туда ближе чем на пять метров до входа не допускают. Разумеется, многие из них нормальные, красивые и интересные во всех смыслах женщины. И посмотреть есть на что, когда они раскутаются и вылезут из своих шальвар и камизы, и поговорить приятно. Но на улицах и в общественных местах это практически безмолвные тени. Никто не сдаст работающей, но незамужней женщине квартиру, ее не поселят ни в одну гостиницу, даже если она хочет жить с матерью. Мы знаем это совершенно точно, поскольку несколько дней наблюдали за горячей дискуссией в местной газете на тему: надо ли создавать для таких женщин специальные общежития. 

  Эх, все же, тяжела иногда жизнь в Пакистане!

  И еще последний аккорд к этой же теме. Информация, почерпнутая из местной газеты The News. Вчера в Лахоре состоялся международный марафон под эгидой Олимпийского комитета. Состоялся, несмотря на активные призывы религиозных лидеров не участвовать в нем, а еще лучше, запретить марафон вообще.  Потому, что совместное участие в марафоне мужчин и женщин противоречит истинному исламу.  Борьба против него шла несколько предыдущих дней.  И все же бежало на разные расстояния около 23000 человек. И была фотография участниц марафона.  Нужно оценить мужество и смелость этих девочек, но когда мы ее увидели, то даже не знали, смеяться нам или плакать. К сожалению, со снимком я пытаюсь справиться уже третий день, как-то затянулось это. Так что я его отдельно пошлю.

 

Письмо шестнадцатое (10.02.2006)

 

  Наконец, мы смогла подобрать подходящее определение пакистанской зиме. Есть у людей, обожающих бродить по разным горам, выражение «холодная ночевка». Это означает, что до ночи не удается спуститься в тепло и приходится ночевать в палатках прямо на леднике или снежнике. Когда нужно натягивать на себя невероятную уйму одежды, спать в шапочке, закутавшись в пуховой мешок, а утром вылезать из него  в холод. Так вот, зимой наша жизнь здесь напоминала сильно затянувшуюся, этак на пару месяцев, холодную ночевку. И до конца января не было никакой возможности прогреть дом хотя бы до двадцати градусов.  Кое-кто из нашей компании пытался достичь этой приятной температуры, нещадно гоняя газовый обогреватель. В результате от страшной сырости у них в комнате стали плесневеть занавески на окнах.  Что, впрочем, неудивительно, я напомню: один моль газа, сгорая, выделяет два моля воды. И правда выделяет, могу подтвердить со всей ответственностью.      

  Хватит о грустном и плохом, лучше о хорошем! А хорошее, это то, что, кажется, наступает весна! Снова стало появляться солнышко. Конечно, оно пока греет только в середине дня. Зато за окном комнаты фантастический пейзаж. Высохшая желтая трава, она, наконец, высохла. Голые деревья, они, наконец,  к приходу весны оголились. Красная земля. Все это залито ярким солнцем, на улице плюс двадцать.  И в эту картину совершенно необходимо добавить  еще заунывный мужской голос, тянущий молитву во славу Аллаха. Сейчас час полуденной молитвы. 

   Но не успели мы чуть-чуть расслабиться после зимы, как нашу голову  свалился еще один религиозный праздник – «Ашура Мухаррам».  Это очень специфический праздник, его празднуют шииты, а их в Пакистане около двадцати пяти процентов. Когда-то, давным-давно, в этот день убили внука пророка Мухамеда. В великой скорби по поводу этого события шииты собираются толпами, утраивают шествие по улицам и истязают себя плетками с лезвиями, обливаясь кровью. При этом они входят в религиозный экстаз и становятся неадекватными. Очень часто в эти дни происходят драки между шиитами и суннитами и разные неприятности, вроде взрывов бомб. И, разумеется, обе стороны в такие моменты страдают ксенофобией к европейским физиономиям. Короче говоря, иностранцам во время Мухаррама  советуют сидеть дома и не высовываться. Мы заранее запаслись продуктами, так как мало того, что на улицу лучше не выходить, так ведь и магазины два дня не будут работать.

  Праздник государственный, и в этом году (не забывайте, у них лунный календарь) объявлен официально восьмого февраля. Но неформальное время сборов начинается на закате предыдущего дня, то есть около половины шестого. Наш университет расположен не в самом Исламабаде, а в Равалпинди. Это гигантский, полтора миллиона обитателей,  город. Очень старый город, в свои лучшие времена он даже был столицей, не помню, чего точно. Древний азиатский город, со всеми необходимыми атрибутами: превосходящими воображение базарами, немыслимо  налепленными друг на дружку домами, узкими безумно грязными улочками. У меня уже давно просто чешутся руки поехать туда с фотоаппаратом.  Но, сами понимаете, надо подождать конца Мухаррама. Обычно дорога от дома до университета занимает у нас примерно пятнадцать минут, потому что мы живем на ближнем к Равалпинди краю  Исламабада.  Седьмого февраля около пяти часов нам надо было вернуться домой. К этому времени мы уже знали, что на ближней, нашей обычной дороге, возникла пробка в несколько километров.  И мы приняли бездумное решение - ехать через Равалпинди. Через полчаса,  когда время уже подходило к критическому, нам стало немного не по себе. К этому моменту   мы успели сделать несколько попыток прорваться через узкие улочки к главной дороге, ведущей в Исламабад. Увы нам, они все уже были перекрыты шиитами. Черные флаги на многих домах отнюдь не добавляли уверенности и спокойствия.  Вырваться из Равалпинди удалось только почти  в темноте, и мы тут же угодили в очередную пробку на главной дороге. Но нам повезло, мы пристроились за полицейской машиной, а  это все же, как нам казалось, хоть немного обеспечивало безопасность.  В этот вечер обратная дорога домой заняла у нас полтора часа.

  Пакистанские пробки это особое явление, позвольте уделить им несколько строк. В основном пробки возникают, когда скапливается несколько больших автобусов и пакистанских грузовиков. Я писала про это чудо, они производят оглушительное впечатление своими размерами и раскраской.  Кроме того, что грузовик и сам очень высокий, его всегда набивают так, что просто удивительно, как это все вообще держится где-то там, под небесами. Наверное, каждый из них везет раза в два больше, чем положено на нашего такого же трудягу. Эти внушительные красавцы очень неповоротливы, особенно на перекрестках. На перекрестке встречаются несколько грузовиков и начинают разбираться между собой, кому и куда поворачивать. Вот и образовался затор. Прибывшие последними машины как можно скорее хотят проехать вперед. И тогда маленькие «Сузуки» начинают протискиваться  между большими грузовиками уже безо всяких правил, линий, рядов и прочих условностей.  Наш шофер тоже так делает. Голова пробки начинает разбухать в ширину, ну прямо как капля воды наливается массой машин. Получается, кто смел – тот и успел. От этого движение еще больше усложняется. Горячие пакистанские таксисты переругиваются между собой в окна машин. Шоферы грузовиков выходят на дорогу размять ноги. А иногда в самую серединку пробки умудряется затесаться тележка с осликом. Под колесами грузовиков путаются мотоциклисты.  Не могу только сказать, что очень уютно быть внутри пробки. Сидишь в крошечной машине в окружении этих монстров, буквально как на дне, а вокруг живет некое сообщество своей странной жизнью. 

  Накануне Мухаррама полицейские досматривали все грузовики, едущие в Исламабад. Сначала они вылавливали их в потоке машин на перекрестках, а потом отправляли на обочину, в отстойник. Именно это и создавало особо гигантские пробки вечером седьмого февраля. Однако, несмотря на все предосторожности, в результате взрывов во время Ашура Мухарам было убито двадцать пять человек. Мы услышали это по телевизору, так как на всякий случай два дня не выходили из дома.  

   

Письмо семнадцатое (25.02.2006)

 

  Ну вот,  мы прожили здесь уже больше чем полгода, думали, что стали немного ориентироваться в местной жизни. Но, как оказалось, окружающий мир таит еще много загадок для меня. Наши соседи цыгане с раннего утра начинают активную жизнь. Свое поселение они слепили из глины нелегально, на землях, принадлежащих государству.  Когда какому-нибудь правительственному чиновнику взбредет в голову использовать эту землю, эти постройки, язык не поворачивается назвать это домами, просто снесут бульдозером. Само собой, что при таких обстоятельствах цыгане не озабочиваются ни электричеством, ни водой. Поэтому по утрам женщины ходят за водой с ведрами. Куда они ходят, догадаться можно. Одно время возле соседнего с нами дома утречком всегда стояли женщины с пустыми ведрами. А потом уходили с полными.

  Но я должна напомнить, что вода не бесплатная. Не то чтобы она дорогая, но здесь с ней есть некоторые проблемы. Дешевая государственная труба начинает проявлять признаки жизни только через день, всего на пару часов, и то, если соседи не перехватят. В нашем доме есть скважина, из которой можно качать воду электрическим насосом, но это влетает в копеечку. Еще один вариант - заказать специальную машину с водой. Стоимость такой воды относительно небольшая. Но стоимость нервов, затраченных на ее получение, превосходит все разумные пределы. Несколько раз мы этим занимались, и  каждый раз процедура занимала три дня, требовала ежедневных многократных звонков-напоминаний и терпеливого ожидания.

  Поэтому возле соседского дома женщины с пустыми ведрами больше не появляются, надоело все это соседям. Сейчас они берут воду где-то на другой улице.  И вот, я наблюдаю в окно, небольшую вереницу бредущих  с тяжелыми ведрами на голове женщин. Хотя, наверное, будет неправильно говорить о них «бредущих». Во-первых, они счастливые добытой водой. Во-вторых, с тяжелой ношей на голове человек вынужден двигаться весьма грациозно.

    А в моей неотягощенной грузом голове возникает куча загадок.  Первая загадка, как некоторым из них удается нести на одной голове ДВА ведра, поставленных друг на друга?  Иногда большое полное ведро на голове несет девочка лет 10-12. Вторая загадка, каким образом они умудряются снять эти два ведра с головы не пролив ни капли драгоценной воды, когда притаскивают свою ношу домой? И самая главная загадка. Можно предположить, что вода у них в дефиците, со стирками особенно не разгуляешься. Но закутаны эти женщины по пакистанскому обычаю с ног до головы в чистую, красивых ярких цветов одежду, и выглядят даже нарядно. Какими усилиями им удается поддерживать свои камизы, шальвары и шарфы в чистоте? Они живут в глиняных домах с земляным полом. Без воды, электричества и канализации. Удивительно!

  Кстати, в каком-то из государственных источников мы обнаружили информацию, что в Пакистане только семнадцать процентов сельского населения пользуется электричеством.

  Условия для внутреннего ощущения состояния удовольствия, или радости жизни, видимо, абсолютно отличаются от тех, что способны вообразить для себя мы. Вот ближайшая деревня Голра. Улицы в Голре по восточному обычаю состоят в основном из длинных-длинных глинобитных стен. Когда едешь через нее, то трудно не заметить, что многие стены, и дома тоже,  весьма своеобразно украшены. Если кто бывал в Средней Азии, тот знает, что такое «кизяк» и как его готовят  (вот и ссылка на Интернет http://www.cultinfo.ru/fulltext/1/001/007/051/51090.htm).

Берут свежие, обязательно свежие, а еще лучше теплые, коровьи лепешки. Смешивают их с соломой в пластичную массу, поэтому и нужна свежая и влажная составляющая. Катают из этой массы «булочки» размером с небольшой мячик. А потом руками сплющивают эту шарик в лепешку и «прихлопывают» к стене дома, или к забору. Когда все высохнет, то получатся «кизяк» - топливо для приготовления еды или обогрева жилища.  Обычно этой работой  занимаются девочки.  Во-первых, они здесь всегда занимаются помощью по дому, а мальчики обычно ничего не делают из женских дел. А во-вторых, мальчики должны ходить в школу, а для деревенских девочек это считается баловством.  Мне тут сразу приходит в голову старинная детская песенка дразнилка из четырех частей: «Завтра суббота, девочкам работа…». Так вот этой первой четвертью все дело в Пакистане чаще всего и ограничивается. А вот и загадка, которая меня занимает: каким образом они не только получают удовольствие от подобной работы, но и остаются чистыми?  На фотографии все из той же газеты девочка как раз и занята производством горючего для всей семьи. Обратите внимание на белый кружевной платочек!

  Ну, и последняя загадка, которая мучает не меня одну в последние дни. Что случилось с муллой в ближайшей к нам медресе? Там, без сомнения, сменили или муллу, или  громкоговоритель. Таких громких молитв раньше не было.  Все бы еще ничего, но, похоже, что часы в этой медресе отстают минут на пять.  Поэтому в три часа тридцать пять минут утра, как раз когда умолкает отдаленный мужской хор из остальных мечетей, вступает, наконец, наш мулла.  Причем, он ведет свою молитву очень даже неслабо: громко, долго и совсем противным голосом.  В результате, все удовольствие продолжается ровно в два раза дольше, и уже несколько минут более терпимого. И даже пожаловаться на нарушение общественного порядка невозможно!   

  Завтра в Исламабад приезжает Дж. Буш  и мы с легким трепетом ждем, чем для нас могут обернуться «беспрецедентные меры безопасности».    

 

Письмо восемнадцатое (10.03.2006)

 

  У нас наступили  «черные дни». Религиозные лидеры призвали объявить ближайшие пятницу и субботу, третье  и четвертое марта,  черными днями. Предлагается вывесить на домах черные флаги, не полагается работать и учиться в эти дни. Эти действия связали между собой двух совершенно несовместимых людей. Жившего ужасно давно Пророка Магомета, и вполне живого и здравствующего американского президента Буша. Протесты против датских карикатур на первого плавно перешли в протесты против приезда второго, которого здесь почему-то именуют «Птичьим Гриппом». Можно, конечно, сколько угодно иронизировать по этому поводу, чем мы дружно и занимались на своей кухне. Пока не пошли сегодня в магазин за молоком и хлебом. И правда, никто не работает! В ближайшем к нам комплексе магазинов, маленьком, локальном марките, было закрыто абсолютно все. Стало как-то немного грустно. Пошли подальше, в местный аналог районного торгового центра – маркас.   Тоже закрыто почти все, к счастью, именно почти.  Оказался открытым маленький кулинарный магазинчик и одна аптека (из нескольких). В кулинарии мы, очень счастливые, купили молоко и хлеб, а в аптеке отвертку и тройник. Насчет немножко странного для аптеки ассортимента покупок – уверяю, это чистая правда, уж таковы особенности пакистанской торговли. Чего только здесь не продают в аптеках. Иногда мне кажется, что туда можно зайти и очень неплохо пожить там, не выходя наружу, не один день.

Как-то так получилось, что я начала про торговлю, так что про нее и продолжу. Ведь почти каждый день приходится что-то покупать, да и нет здесь других развлечений. Урду мы не знаем, так что можно сказать, превратились в неграмотных людей - половину вывесок просто не можем прочитать. Правда, довольно быстро перестали переживать по этому поводу и успокоились. Как оказалось, пользы от умения прочитать немногие объявления на английском языке все равно никакой.  Здесь никогда нельзя полагаться на то, что написано над магазином.  Например, вывеска с гордым названием «Мир света» может принадлежать крошечной лавочке размером не больше десяти квадратных метров, торгующей проводами, лампочками и гвоздями. «Модная женская одежда» - почти наверняка магазин тканей. Нет, конечно, там у вас сразу же возьмут заказ и портные. Хотя это и не совсем честное название, но, если подумать, вполне логичное.  Женщины действительно закутаны в кусок ткани с ног до головы. Из области забавностей для русского уха, могу припомнить сеть кондитерских под именем «Кака свиитс». Вообще, здешняя система торговли не перестает нас изумлять. Какая-то тотальная децентрализация.  Нет ни одного крупного (в нашем понимании) магазина. Но с другой стороны уж если вы пошли за утюгом и, наконец, обнаружили место, где его можно купить, то это обязательно будет несколько мелких лавочек.  Они обычно стоят вплотную друг к другу и продают абсолютно одно и то же.  Особенно забавно и непонятно становится когда вам кроме утюга надо еще и удлинитель к нему, а в этой лавочке на витрине его нет. Тогда продавец со словами «Окей, окей, мэм» стремительно исчезает и через пару минут притаскивает его из соседней лавки.

Их желание что-нибудь продать столь велико, что, к примеру, в лавке с женской одеждой любая вещь, к какой вы ни прикоснетесь, обязательно окажется, по их мнению, самого подходящего для вас размера и цвета. Я от этого встаю в полный тупик и  решительно не могу ничего выбрать.  Они распаляются еще больше и  вываливают очередную дюжину вещей на прилавок. Когда я, наконец, нахожу в себе силы произнести: «Спасибо, спасибо, в другой раз», повернуться и уйти, то перед этим мне обязательно всучат визитную карточку. Таким образом, их уже скопилось несколько десятков и мы все равно не помним, какая откуда, тем более что некоторые из них на урду. 

Пакистанцы очень мастеровитые, особенно по части ремонта, переделок и подделок. Наверное, поэтому в лавках мирно соседствуют разбитые или сломанные вещи и новенькие, с иголочки. Впрочем, по поводу последних -  не стоит особенно заблуждаться. Когда мы осенью купили два газовых обогревателя, то один оказался не совсем исправным. Я с ним промучилась почти неделю. Включишь – пахнет газом, выключишь – несет холодом. Мы уже смирились с необходимостью повторной траты денег, но, на всякий случай, повезли это устройство обратно в лавку. Нам обменяли его без звука. Просто взяли и поставили на полку, к остальным обогревателям. А нам сняли с этой же полки новый. Я уверена, что с предыдущим экземпляром кто-то другой потом тоже мучился, и почти уверена, что мы были не первыми его покупателями.

Первое время мы с легким недоверием смотрели как в посудных лавках на купленные нами кастрюли и чайники накручивали ручки и прочие причиндалы прямо на наших глазах, собирали для нас из разных кусочков телефонный аппарат и фен.  Но  теперь я думаю, что если им дать кучу деталей от самолета, то они и его тоже соберут в такой же лавке и тут же продадут.  

Завтра рано-рано утром мы уезжаем в Гималаи и Каракорум. Грех было бы жить в Пакистане и не побывать в самых высоких в мире горах. 

А у «наших»  цыган сегодня какое-то  веселье. Правда, мы это не сразу сообразили. Дело в том, что мы все же иногда путаемся в звуках. Поэтому полдня не могли понять, что это за машина, скрежещущая и стенающая. И что она  так долго делает  совсем рядом с нами. А потом до нас дошло, что это звуки дудок и барабанов. Опять, наверное, свадьба. Скоро ночь, стрелять начнут, а чем же еще развлекаться, если ни капли спиртного не дают?

 

Письмо девятнадцатое (01.04.2006)

 

Ура! Мы вернулись с «крыши мира», она замечательная!

Прежде чем начать испускать многочисленные «ахи» и «охи» по поводу этого совершенно необыкновенного места, я хочу поблагодарить всех наших друзей. Большое вам спасибо, что вы вспоминали о нас, держали скрещенными пальцы или просто желали всего-всего. Вы очень сильно помогли, и нам,  как минимум четырежды, крупно повезло. В чем именно, я постараюсь сейчас рассказать.

      Итак, мы путешествовали по «шелковому пути» в той самой его трудной части, где собрались вместе все самые высокие горы в мире.  И к тому же  начало  дороги проходило через разрушенные октябрьским землетрясением деревни и городки. Сколько мы увидели странных домов – крыша, лежащая на груде камней – мне даже трудно сказать. Проезжали и мимо многочисленных палаточных лагерей, бело-синих рядов домиков, отгораживающих их обитателей  от внешнего мира только тонким слоем ткани. Так они прожили всю зиму, а зима в горах слишком холодная.  

  Я, наверное, уже несколько раз повторялась, когда писала, «это здесь совсем другое». Что я могу поделать, если горы в здешних местах тоже сильно отличаются от тех, которые я видела раньше.  Сначала тривиальное замечание - они очень большие и  очень каменные. Ну, как ещё можно выразить это странное ощущение, когда видишь на противоположной стороне Инда «горку» высотой четыре километра всю сразу: от подножия и до вершины. Такие вершины, как и пятитысячники, считают мелюзгой, даже на заслуживающей личного имени. На большинстве из них еще никто не побывал, это кажется не интересным.  Горы высотой шесть тысяч метров иногда уже имеют имена и стоят внимания. Впрочем, здесь и без них хватает семи и восьми тысячников.

   Старый «шелковый путь» частично проходил по долине Инда, мы почти все время видели его следы на другой стороне долины. Сейчас построена новая дорога, Каракорумский тракт, которую называют «восьмым чудом света». И мы с этим названием полностью согласны. В основном долина очень узкая, а по сторонам очень высокие, как я уже сказала, горы. На одной стороне крутая гора в четыре километра высотой, на другой стороне то же самое. Крутая – это крутизной  градусов семьдесят. Вот в альпинистской терминологии такой склон честно называют «вертикальным», потому что  если с него смотреть вниз, именно так и кажется. А посередине горы, примерно на высоте двух километров от реки, пробита дорога. Надо быть объективным, дорога достаточно широкая, чтобы могли разъехаться две машины. Но в этих местах с измерениями что-то не то делается. Все такое громадное, а воздух такой прозрачный, что бедный разум не в состоянии оценивать  расстояния и  масштабы. И если на противоположном склоне удается зацепиться  взглядом за крошечное движущееся пятнышко, которое по размерам не дотягивает даже до друзей и знакомых Кролика, и до разума доходит, что это живое, а может даже человек, то он начинает бурно протестовать. И крыша едет окончательно. Так что, находясь на крыше мира, собственную крышу сохранить довольно сложно. Посмотришь вперед, и думаешь: «Боже! Неужели мы ТУДА едем!». На очередном витке дороги вокруг горы открывается вид  назад, и опять: «Господи, да как же мы ТАМ проехали!». Но это все как бы лирическое отступление, а первый день нашей долгой дороги был очень прозаическим: весь день шел проливной дождь. В дождь склоны гор тоже промокают, и если есть небольшие кусочки земли, то они становятся рыхлыми и скользкими. 

Вот вам и наше первое везение. Представьте себе, мы мирно едем по дороге. И вдруг – «бамц!» - удар, и все переднее стекло в трещинах, и дождь идет уже внутри нашей «тойёты-вэна».  Мы его успели заметить секундой ранее, этот чемодан (так очень логично называют камень величиной с хороший чемодан). Он упал на покатый лоб нашей машины, пробил в нем дыру, деформировал раму лобового стекла, и скользнул дальше в пропасть. Хммм…, думаю, упади он на крышу, эти заметки писать было бы некому.  

Мы немножко промокли, через час, в ближайшем мелком городке, сменили машину и поехали дальше. 

Сразу же расскажу о следующих двух везениях. Первое. На другой день, после того как мы проехали этот участок дороги, триста километров, он был закрыт. Из-за сильного дождя случились оползни.  Второе, все остальные дни была прекрасная погода, по крайней мере, там, где были мы.        В плохую погоду в горах  было бы совсем скучно и нечего делать. Ну, а четвертое везение я приберегу на конец, оно было в последний день  пути. А мы, после такого длинного и непростого дня, уже сильно затемно, промокшие и усталые, прибыли на место ночлега. 

Как в этот день, так и во все остальные, и со временем  творилось что-то необъяснимое. Оно тоже стало таким громадным, растянулось как резиновое до невероятной длины. Наверное, в этих местах все становится большим. Вот даже и средняя продолжительность жизни для обитательниц Хунзы составляет целых восемьдесят три года. Каждый вечер, когда мы пытались хоть немного утрясти в памяти, что сегодня произошло, то память никак не хотела засовывать все это в один день.  Все время казалось, что прошло ну хотя бы два-три дня.  

Но, вернемся к первому ночлегу. Как ни странно, качество отелей с удалением от цивилизации стремительно улучшалось. В первую ночь мы ночевали на самом краю «северных территорий».  Я, конечно, не собираюсь вдаваться в подробности каждой ночевки. Просто первое впечатление было оглушительным.  Когда весь пол в комнате устлан теплыми и сухими циновками, в чистенькой ванной есть горячая вода, в кровати нас ожидают беленькие простыни и пара толстых теплых одеял, а в холле шведский стол с ужином – жизнь становится такой приятной, что хочется зажмуриться, и мурлыкать. Мебель в этом отеле была очень забавная. Дизайнеры не стали мудрствовать лукаво и построили мебель вместе с домом. Кровати, стол, кресла, тумбочки и трюмо – все было сделано из камня, отштукатурено и заглажено.  А утром оказалось, что вовсю светит солнце,  наши окна смотрят  прямо на Инд и на противоположном берегу его даже можно разглядеть крошечные цветные черточки – семейную артель золотоискателей. Жизнь стала явно налаживаться. 

Второй день был уже полегче. И правда, чего там, всего лишь полторы сотни километров полета по головокружительной горной дороге.  Я не оговорилась, именно полета. То, что возникало за окном машины, когда хватало храбрости в него глядеть, больше всего походило на вид из иллюминатора самолета.  По дороге мы объезжали небольшой ледник, который слез с горы и нахально расположился прямо на дороге. Говорят, он каждый год это делает. Так что, кто знает, может, это люди нахально пытаются занять его место. Пытались помыть руки в горячем источнике, но не вытерпели, уж очень горячо.  Полюбовались на гору-убийцу. Этот семитысячник получил такое название за то, что из многочисленных групп, пытавшихся его покорить, только немногим удалось уцелеть.  Но самое интересное другое. Мы проезжали сквозь несколько небольших городков и иногда останавливались выпить чаю. И все время казалось, что-то вокруг немного необычно, что-то не так.  Наконец сообразили – нигде нет ни одной женщины, девушки или девочки старше десяти лет.  Странные города, их улицы были заполнены только мальчиками и мужчинами. В  северных горных районах центральная улица это обычно непрерывный торговый ряд.  Но покупки в этих лавочках и магазинчиках делали только мужчины. Своих женщин они прячут дома. Само собой, после десяти-одиннадцати лет в школу девочки тоже не ходят.  Отцы, братья или мужья решают за них, что им носить, есть- пить, чем развлекаться.

В город Каримабад (столица Хунзы) мы добрались опять почти затемно. И, выйдя из машины,  сразу провалились в необыкновенно ароматный воздух. По всей долине Хунзы цвели абрикосы. Наш отель стоял на склоне, над городом, и утром первая мысль была, что все деревья в снегу, и домов под ними не видно совсем. Немного повыше нас был только древний форт (раньше там жили короли, а сейчас интересный музей). А царствовала над всеми нами вершина по имени Ултер. Познакомьтесь, 7300 очень красивых метров, на которые еще не ступала нога человека. Вернее так, из тех нескольких человек, чья нога ступала на Ултер, никто еще не вернулся живым.  Местные жители верят, что с этой горы нельзя вернуться. А если это каким-либо чудом удастся сделать, то все равно сойдешь с ума.

Когда цветет абрикос, то листьев на нем еще нет, все дерево густо, как снегом, прокрыто цветами. Они посажены на любом мало-мальски пригодном кусочке земли и их там тысячи, тысячи. Пригодная для посадок земля в горах – это плоская терраска, иногда шириной не более метра. Чтобы этот кусочек земли стал плоским, один конец его приподнимают и укрепляют каменной стенкой. Очень трудоемкая и хлопотная работа. Думаю, что созданием всех тех садов, которые мы видели в долине Хунзы, да и потом в других долинах,  занималось несколько поколений.  К тому же, во всех деревнях сделана очень остроумная и сложная система узких каналов, подводящих воду от тающих ледников не только к каждому дому, но и к каждой, даже самой крошечной терраске.  Животных у них довольно мало, для них просто не остается места, все пригодное занято абрикосами, яблоками, орехами или овощами и зерном.

Кругом необычно для Пакистана чисто. Может быть дело в том, что горные жители не могут позволить себе «отходы». У них все идет в дело. Вот, к примеру, те же абрикосы. Летом это основная еда, впрочем, и зимой тоже, только в сушеном виде. Мякоть едят люди, из зернышек выжимают масло (его едят, используют как горючее и так далее), кожуру от зернышек перемалывают и вместе со жмыхом скармливают скоту. В итоге – ноль отходов.  Ну и, конечно, они просто любят жить в чистоте. Вторая странность – практически поголовная грамотность населения. Есть даже колледжи для девочек. Забавная деталь, в Интернет-кафе нам не удалось попасть с первого захода, оно было переполнено местными жителями. Вот вам и деревня у подножья заколдованной горы. 

Может быть, во многое из того, что нам рассказывали, трудно поверить.  В том районе, где мы были, сходятся в одну точку три самых высоких и величественных горных хребта на Земле: Гиндукуш, Каракорум и Гималаи. А с севера еще нависает и Памир. Мы были в этой точке и пытались сделать фотографии всех четырех сторон света. Показывали нам и еще одну необычную долину. То место, где, как утверждают геологи, молодое азиатское плато залазит под старушку Европу со скоростью один сантиметр в год.     Хунза расположена в узком горлышке той бутылки из гигантских горных хребтов, через которую протискивался шелковый путь. Поэтому много столетий местные «Эмиры» (по-нашему король, а здесь Эмир) жили тем, что снимали «стружки» со всех проходящих. Утверждается, что сейчас в Хунзе нет ни одной единицы оружия. Хммм…. Люди в Хунзе и внешне сильно отличаются от южно-пакистанского генотипа. Видно уж очень много там наследили многочисленные «проходящие». Часто можно даже встретить рыжеволосых и голубоглазых людей.     

Во всех этих горных долинах мы спали спокойно – нигде не было сварливых  собак и дерущих зазря горло петухов. Странно, но не было и многократных молитв с помощью мегафона. Конечно, там всё те же мусульмане, но вот какие-то немножко не такие. И это замечательно, потому что наш отдых был уж чересчур активным. Каждый божий день нам приходилось вставать часов в пять, а то и раньше. То надо было ехать смотреть рассвет (карабкаться на джипах по крутому горному склону почти без дороги), то делать очередной бросок в другую долину, чтобы пройтись по восемнадцатикилометровому леднику.  

Мы доехали по «Шелковому пути» почти до границы с Китаем. И мне там не понравилось: уже снова грязновато, и китайцев много.  Хотя, когда со всех сторон тебя окружают семи-восьми километровые горы, то в голову невольно лезут мысли о  высоком и вечном J. А потом мы уехали снова в долины реки Инд: в Скарду и Шигар. Но там уже никогда не проходили торговые пути. Обе долины стиснуты между Гималаями и Каракорумом, из них нет выхода, заканчиваются они высоченными горами.   Например,  если очень долго, шесть дней, идти по Шигару, то упрешься как раз во вторую в мире по высоте вершину  К2. Есть даже мнение, что она на самом деле выше Эвереста, просто история сложилась так, что теперь уже трудно привести все в соответствие. Дорог там уже нет. Не буду я и расписывать, как мы ехали до Скарду, вы мне все равно не поверите. Я и сама себе не верю, что по такой дороге можно проехать.  Просто сразу перейду к описанию последнего и самого высокого отеля. Это был нечто необыкновенное. Не часто приходится жить в строении сотворенном шестьсот лет назад. Именно тогда предки нынешнего Раджи (короля Шигара) построили этот форт. Сам Раджа недавно перебрался в более новый дом по соседству. Форт отреставрировали и устроили в нем небольшую гостиницу для тех отчаянных, кто сумеет сюда добраться.  При реставрации сохранили и восполнили прежнюю планировку и оформление, но провели  современные удобства, хорошенько запрятав все коммуникации. Построен он, естественно, на склоне горы, поэтому роль одной из стен в нашем номере исполняла эта самая гора в натуральном виде.

Боюсь, что уже утомила длинными восторгами, поэтому просто упомяну, что мы умудрились побывать на чаепитии у самого Раджи. А что, он нас сам и пригласил! Кстати, очень интересный человек, но нельзя же все сразу рассказать. 

И, наконец,  перейду к тому моменту, когда наше везение вдруг заколебалось и решило попробовать нам изменить. Пилот самолета, который должен был прилететь из Исламабада и забрать нас туда на обратном пути, отменил рейс. Сидя в Исламабаде, ему показалось, что погода в Скарду недостаточно хороша. Мы возвращались обратно на машине, напомню, это четыреста пятьдесят километров горных дорог. И вот, когда мы проезжали примерно в том же самом месте, где состоялось столь незабываемое знакомство с первым камнем, свалился второй камень. К счастью (это наше «счастье» вовремя одумалось), он свалился секунд за тридцать до нашего появления. Это было очень хорошо и очень вовремя, потому что второй камень был размером несколько побольше нашей машины, да еще и увлек за собой пару самосвалов мелких камней, земли и песка. Простой математический расчет: когда больший объект падает сверху на меньший, от последнего едва ли остается мокрое место. Нет, тридцать поспешивших секунд  были, без сомнения, крупным везением. Когда мы подъехали к этому месту, весь оползень лежал на дороге и еще источал очень характерный запах сырой земли.  У нас был замечательный шофер. Мы все вылезли из машины, а он один каким-то чудом сумел протиснуться по самому краю обрыва. Что делали остальные машины, я не знаю. Наверное, ждали следующего дня.

А мы поздно вечером были дома.       

 

Письмо двадцатое (26.05.2006)

 

Ну вот, нам опять «повезло». В Пакистане наступала жара, необычная даже для этих южных мест. Этот год был вообще неудачный, если говорить о погоде.  Дождей мы почти не видели зимой, весной их тоже было в несколько раз меньше. А с середины апреля, ровно на месяц раньше срока, началась жара. И теперь в ближайшие два месяца, а значит до отъезда, облегчение не светит. У них в это время для дождей не сезон.

Теперь зато мы узнали, что означает настоящая жара. Когда в шесть-семь утра  смотришь на градусник,   и видишь там +32, то язык не поворачивается назвать это утренней прохладой. Оказывается, как-то различать температуру можно только до +40. А потом, выше сорока, уже все равно, что сорок два, что сорок пять, уже без разницы. Выйдя из-под душа и прожив с полчаса, снова туда хочется залезть, и насовсем. Потому что через полчаса уже весь мокрый. Выстиранная  рубашка высыхает через пять минут. А кусочек хлеба, забытый на столе превращается к обеду в мумию. Наш градусник, кроме всего прочего, показывает еще и температуру в градусах Фаренгейта. И вот, когда он днем показывает +110 (примерно +43 С), становится совсем грустно.  Так ведь и изнутри закипеть можно. Если в комнате не включать кондиционер, то температура очень быстро уравнивается с уличной. Вся мебель и прочая домашняя утварь тоже быстро приобретают соответствующую теплоту. Садишься в кресло, и, кажется, что его подогрели специально. Ложишься на кровать – а она горячая.  Действительно, они же теперь стали теплее, чем человеческое тело.

Жара – это когда какой кран в ванной ни открывай, изо всех течет вода одинаковой температуры, а унитаз смывается откровенно горячей водой.

Днем мы стараемся без нужды вообще не выходить на улицу. А если есть крайняя необходимость, то принимаем специальные меры. Просто так на здешнее солнышко выходить очень опасно. Надо обязательно надеть длинные и широкие брюки и свободную рубашку с длинным рукавом. А голову желательно закрыть тканью. И если вчитаться в это описание, то получается в точности национальная одежда – камиза и шальвары, плюс шаль на голову. Конечно, это не зимняя шаль, а специальная летняя, из шелка. Я уже почти научилась так же закутываться в нее, как это делают пакистанки. Одной половиной закрываются впереди, а вторую красиво забрасывают на голову. Самое главное, чтобы ни одна часть одежды не прилегала плотно к телу.  И еще очень неприятно, когда части тела соприкасаются друг с другом – жарко им друг от друга. Вот если бы можно было жить растопыренным, как морская звезда!

С водой тоже надо обращаться умело. Почти бесполезно, и даже вредно для здоровья, пить холодную воду. Она должна быть комнатной температуры и пить ее надо помаленьку. Но зато приходится пить почти весь день, потому что влажность сейчас всего лишь около  шести процентов. Поэтому мы теперь всюду носим с собой бутылку с водой. Кто полулитровую, а кому и полуторалитровой мало.  Само собой, что днем есть не хочется вовсе, зато любые фрукты и арбузы буквально «летят».   Так что самая главная еда наступает вечером, когда хоть чуть-чуть прохладнее. Например, всего лишь тридцать с хвостиком.      

Первое время мы еще держались и гордо не пользовались кондиционером, особенно по ночам. Потом начали его включать уже ближе к обеду. Сейчас он включен в каждой спальне почти весь день. И даже ночь, без него невозможно спать. А утром, часов в шесть, мы начинаем день с  попыток поймать то, что условно можно назвать «утренней прохладой»  (я про это уже писала):  открываем все окна и двери и включаем все наличные вентиляторы. В гостиных и общих комнатах кондиционеры мы не ставили, зато там на потолке висит по паре больших пропеллеров. Когда их включаешь, то жить немного легче, но гудит как самолет, и ветер дует. К тому же у нас это гигантские пустые комнаты. Поэтому трудно отделаться от впечатления, что попал на небольшой аэродром.

И вот когда я стала писать про аэродром, то сразу вспомнила, что мы и правда скоро поедем на настоящий аэродром. А потом сядем в самолет и полетим домой. Домой, домой! Мы все хотим домой. Так что это письмо может быть уже последнее до каникул.

 

Письмо двадцать первое (20.08.2006)

 

Итак, я снова в Пакистане. Теперь уже, увы, мне, увы, одна. Исламабад встретил меня дождем. Между прочим, когда в воздухе при плюс тридцати восьми  градусах еще и висит морось, то в баню можно не ходить. Достаточно просто пройтись с полчасика по улице. Когда в середине июня мы уезжали, была страшная засуха, вся зелень уже почти пожелтела.  А сейчас, в августе, все такое зеленое, такое нарядное.  Даже многочисленные городские речушки, обычно жутко замусоренные,  выглядят почти прилично. Они промылись дождями, наполнились водой и перестали вонять. Зато на дорогах, на колесах машин - всюду красная грязь,  ведь земля кругом ржаво-красного оттенка. Немного непривычно видеть грязь такого не грязного цвета.

Наши цыгане, те, которые жили в землянках на другой стороне дороги, куда-то пропали. Совсем пропали, остались только вытоптанные проплешины в траве и фотографии в моем компьютере. Сразу лезут в голову мысли о бренности жизни. Хотя, конечно, ничего страшного с ними не случилось. Просто государство, под давлением более респектабельных жителей окрестных домов, попросило цыган освободить государственную землю. Вот они и перебрались в другое место. Даже немножко жалко, они были почти безобидные и очень живописные.

Здешний климат порождает просто буйство жизни. Стоит оставить без присмотра ничтожный кусочек еды, как вокруг тут же собирается уйма всякой мелюзги: мошки, букашки, муравьи, паучки. Мы, конечно, не против  немного поделиться, но не знаем, кто из них безобиден, а кого следует опасаться.  Эх, трудно быть последовательным пацифистом!

Нас не было в доме больше двух месяцев. И этого времени вполне хватило, чтобы его успешно  заселили разные другие существа. И правда, нехорошо, когда пустует такое прекрасное помещение.

Само собой, поселились несколько штук гекконов. Мы как-то немного отвыкли от их полупрозрачного вида. К тому же эти скромняги стараются быть как можно незаметнее и вечно притворяются. Поэтому, когда с окна снимали и сворачивали штору, а из нее вдруг выпал геккончик, то первая мысль была: «Кто-то из детей забыл игрушку». Знаете, есть такие полупрозрачные игрушки из светящегося в темноте пластика. Но наша «игрушка» моментально очнулась и сбежала. Про то, что во всех углах развелось множество разного размера пауков,  можно даже не говорить. А вот более неприятными жильцами оказались тараканы. Особенно здешние тараканы, уж очень они большие. Приехали, и обнаружили, что иногда по нашим кухням гуляют тараканы размером с большой палец руки. Этакие тараканьи патриархи.  Между прочим, хлопнуть тапком по такому таракану, чисто психологически, довольно трудно, но аэрозоли на них еще действуют.  

Однако самая волнующая встреча произошла в моей комнате в первую же ночь.  Еще вечером я случайно заметила, что в ванной сбиты крышки с отверстия в полу,  ведущего в канализационную трубу.  Ну, мало ли как бывает, задела неудачно. Подивилась, поставила все крышки на место и забыла. Ночью в ванной комнате явно началась какая-то жизнь. Когда я, набравшись достаточно храбрости, туда заглянула, то обнаружила прогуливающуюся по полу здоровенную черную крысу. Не могу сказать точно, кто к кому вломился в помещение, и кто из нас был сильнее напуган и рассержен этим вторжением. Так как довольно быстро я сообразила, что вечером, положив на место крышки, я закрыла напрочь ее личную дверь. Ничего не оставалось, как вооружиться палкой, зайти в ванную и сбросить все крышки с канализационного отверстия. А потом мы  с ней объяснялись часа два. Для начала я заявила, что это моя ванная, правда на моей стороне, и она должна уйти, откуда пришла.  Но ее это не убедило, крыса меня явно не понимала, наверное, она не знала русского языка. Палка тоже мало помогла, какой смысл гонять бедную несчастную крысу из угла в угол. В отчаянии я  попыталась брызнуть на нее из аэрозольного баллончика средством от тараканов. Даже этот последний аргумент не был для моей новой постоялицы достаточно убедительным. Пришлось махнуть на неудачное знакомство рукой, закрыть поплотнее дверь в ванную, и уйти, на всякий случай, спать в другую комнату и на другом этаже.

Утром, когда я осторожненько сунула свой нос в собственную ванную комнату, то увидела нос крысы, который появился и снова исчез в канализационном отверстии. С радостным воплем я бросилась вперед и тут же задвинула все крышки. И теперь прямо посередине моей ванной, на полу, на крышке этого самого отверстия красуется большой-большой камень.  А я, заходя туда, каждый  раз опасливо на него поглядываю: не сдвинут ли он с места. Кто его знает, какие у местных крыс физические возможности.  

А вообще-то, жизнь быстро налаживается. Все и вся приходит на свои места. Вот и молитвы опять по ночам слушаем.  И кошки, которых я подкармливала, уже засекли мое появление. Похоже, их стало несколько больше. Так что благотворительная кошачья столовая работает почти на пределе моих возможностей. Но когда вспомнишь про некоторых новых знакомых, то невольно хочется поднапрячься.  

 

Письмо двадцать второе (20.09.2006)

 

Извините за назойливость, но, я опять о живности. Кажется, пора кричать караул. Слишком много прыгающих, бегающих и летающих притягивает моя комната.  Утром у выхода из кухни во двор мое появление сторожит семейство кошек и присоединившиеся одиночки. Я кормлю только женщин и детей! Иногда по каменному забору гордо шествуют два кота, то один, то другой. Оба совершенно невероятных размеров и абсолютно тигровой раскраски. Этих я не кормлю, они сами берут что хотят. Я их немного боюсь. 

В шкафу с хлебом и печеньем обнаружился муравейник. Причем, муравьи очень маленькие, в миллиметр войдет несколько штук. Они такие маленькие, что проникают в любую упаковку и под любые крышки. Такие маленькие, что  даже под лупой еле видно.  Мы их и обнаружили-то не сразу. Просто удивлялись, что когда ешь, к примеру, печенье,  что-то все время щекочет руки. Оказалось, что это муравьи расползаются из тарелок по рукам. А уж сколько мы их съели, даже и не знаю. 

А сегодня вечером пришлось полчаса выпроваживать из комнаты большую жабу. С голоду в моей комнате она, конечно же, при таком обилии живности не померла бы. Но обеспечивать ей комфорт в виде тазиков с водой мне не очень хотелось. Не знаю, едят ли кошки жаб, но я надеюсь, она жива, хотя мне удалось ее выставить только в окно, к кошкам. А вот как одна из кошек с хрустом слопала здоровую саранчу, я сама наблюдала в окно. Большое ей спасибо, мне  только саранчи еще и не хватало.

В начале, в первые дни нашего появления здесь, я писала об ощущении выпадения из реальности. Потом постепенно стали прорисовываться черты нового материального мира. Показалось, что мы нашли в нем свою миску и одеяло, заново научились ориентироваться в окружающем пространстве, и вообще, заняли некоторое вполне определенное место.  Всякие мелочи жизни уже стали узнаваемыми и больше не удивляли. И шум, и запахи за окном уже легко угадываемы.

Вот соседский петух на крыше, он горланит с трех часов утра, и я в полусне сначала с наслаждением представляю, как скручиваю ему голову, и какой вкусный из него получается суп. Правда, потом мне обычно становится его жалко. Он же не виноват, что у него такое жизнеустройство: кукарекать.

Равномерного бряцания падающих камней, оно начинается в шесть утра, тоже не надо бояться. Это совсем не камнепад или землетрясение. Просто прямо напротив нас идет стройка, уже дошла до второго этажа. Строители применяют самый простой способ доставки кирпичей: их швыряют по одному вверх на второй этаж. Мастерски швыряют, с закручиванием, а в шесть утра потому, что работать в середине дня тяжело, жарко, вот они и работают рано утром и поздно вечером. 

Утренние запахи навоза и дыма стали внятно различимыми. Судя по газетам, местные власти ведут безуспешную борьбу, пытаясь вытеснить небольшие стада коров и коз из парков Исламабада. Мы частенько обгоняем этих коров по дороге в университет. Нет, в университет мы, конечно, едем, а куда ведут их, я точно не знаю. Хотя есть кое-какие подозрения, я уже писала, что жизнь здесь простая и честная.

Вот в восемь начинают звякать тарелками слуги в доме за стеной, и пахнет свежеиспеченными на завтрак лепешками. Пакистанцы строят свои дома очень тесно, буквально вплотную, чуть ли не в нескольких метрах одна стена от другой. Поэтому вечером я иногда невольно через окно своей комнаты гляжу в комнату дома, который стоит к нам спиной, и наблюдаю внутреннее жизнеустройство. Жизнь немножко для нас удивительная. Впрочем, они, наверное, тоже удивляются тому, что видят в моем окне. 

Уже днем, где-то на соседней улице монотонно вскрикивает мужской голос, скорее всего, старьевщик, едет на велосипеде и собирает бумагу и бутылки. Такой велосипед, на багажнике которого прикреплен невероятных размеров тюк, зрелище изумительное. Человека за ним не видно совсем, и как это сооружение едет само и сохраняет равновесие непонятно. Мороженщик на велосипеде  с тележкой, у него что-то вроде шарманки, она всегда громко наигрывает одну и ту же музыкальную фразу из какой-то детской песенки. Я эту музыку теперь, наверно, до конца жизни буду помнить.

Однако  неожиданно мы приобрели и новый для себя опыт. Наша маленькая русская колония распалась на две части - одна семья уезжает в Россию,  не выдержав тягот местной жизни. Прощай наш огромный дом с беломраморными полами! Мы славно с тобой пожили, но для двух оставшихся семейств ты немного великоват и дороговат.   В поисках нового жилья мы начали действовать по привычке. В маркасе увидели пару агентств, и зашли туда.  Очень мило побеседовали, нас напоили чаем, записали в большой журнал, и мы терпеливо ждали эффекта от этого разговора целую неделю. Никаких результатов. Решили зайти с другой стороны, вооружились местной рекламной газетой и стали сами обзванивать все заинтересовавшие нас объявления. Правда, очень быстро выяснили, что попадаем в те же самые риэлтерские конторы. Кстати, только в нашем маркасе их не меньше десяти штук. И нам по-прежнему предлагали прийти в агентство и поговорить. Свои требования к этому времени мы сформулировали  достаточно четко, а ходить пить чай в разные конторы нам уже надоело.  Снова пошли в первое же случайное агентство, но уже стали настойчиво требовать: «Ваше объявление? Покажите квартиру!» Дальше действие напоминало театр абсурда. Ведут, показывают жилье ровно в два раза больше и дороже, чем мы просим.  Мы повторяем свои требования. Нас ведут и снова показывают большой и дорогой дом. Я пока опущу свои впечатления от этих домов, как-нибудь в другой раз. Но пересмотрели мы их примерно с десяток. То есть, именно эта последовательность действий повторялось раз десять. Хорошо, что они хотя бы не пытались затащить нас в другой квартал, но уж свой-то мы обошли со всех сторон. Когда пошел второй десяток домов, мы буквально взвыли: «Или вы нам показываете то, что мы просим, или – до свидания».  Эффект был положительный. Но на следующее утро, когда мы пришли заключать договор, в этой квартире нас ждали три разных агента от трех разных контор.  Как уж они с нашими комиссионными разбирались, даже не знаю.

Теперь мы будем жить в пятидесяти квартирном доме, в трехкомнатной квартире пакистанского образца. На самом деле, это пять комнат, три спальни, внутри каждой своя ванная, и две общих комнаты. Кажется, в некоторых из этих квартир предусмотрены комнаты для слуг с отдельным входом. Внизу дома есть большой гараж, спортзал и бассейн. Бассейн глубокий, большой и без воды J. Скорее всего, ее туда никогда и не наливали. Это было бы очень по-здешнему.   А у входа в дом непременная охрана. Да, кстати, полы во всем доме, даже на лестницах,  опять мраморные, красивого бежевого цвета.   

  

Письмо двадцать третье (18.10.2006)

 

  Итак, свершилось! Переезд на новое местообитание свершился. В принципе, это даже хорошо. На прежнем месте в моей комнате по всем углам слонялись тени прошлого года, когда я была не одна. И это было довольно грустно. А теперь все новенькое – никаких рефлексий, воспоминаний и ассоциаций!

Однако, переезд, он и в Пакистане переезд. Когда я паковала вещи, то пришла в ужас. Надо же, как человек обрастает барахлом! В прошлом году мы приехали сюда с одним чемоданчиком. Помнится, как радовались приобретению матрасов и мисок.  А сейчас для перевозки вещей на наши две семьи (я тоже семья, пусть и не совсем целая) понадобилось три рейса грузовой машины.  Это сильно остудило мой пыл в покупке чего-то нового. Мы даже мужественно решили отказаться от приобретения стиральной машины. По этому поводу собрали грязные простыни и нанесли визит в местную прачечную-химчистку.  Можно сказать, приобрели опыт ценой ошибок, к сожалению, своих собственных.  Свои простыни я смогла заполучить обратно только со второго захода. И отстирать их после казенной «стирки» мне удалось тоже только со второго захода. Мне до сих пор очень любопытно, что же они такое с ними делали целую неделю, чтобы наградить их подобными пятнами. Хотя я смутно помню, что иногда, проезжая по дорогам, мы видели разложенное на земле белье. И вроде бы нам говорили, что это прачечные его сушат.  Хм…, а мы и не верили…

Но, вернемся к нашей новой квартире. Живем мы теперь высоко, на шестом этаже. Оказывается, чем выше живешь, тем меньше натиск локальной живности.  И главное, сейчас мои окна упираются не в соседские. Прямо от моего стола можно любоваться видом на Исламабад: мечети, минареты и крыши, крыши, крыши. Но это если смотреть поверху. А если немного опустить взгляд, то открывается живописнейшая панорама стройплощадки.  С непривычки она больше всего напоминает свалку. Но после нескольких дней  я  научилась различать детали этой картинки. Рабочие  живут тут же, в брезентовых палатках, очень похожих на военные.  На фотографии я как раз и сняла одно из палаточных поселений.  В кирпичных бараках хранят стройматериалы, вещи более ценные, чем человеческие существа. Под навесами сделаны кухни. Сама площадка пересечена несколькими нерукотворными оврагами, и прямо над этими оврагами построены, видимо,  туалеты. Однако я чаще всего вижу, как человеческие фигурки приближаются к этим строениям, и вдруг резко ныряют за угол, к оврагу.

Сейчас снова, как и в прошлом году, идет месяц Рамадан. Конечно, ничего не поменялось в самом Рамадане, просто я неожиданно получила возможность каждый день наблюдать внутреннюю жизнь стройки и строителей именно в это время. По-прежнему, несколько раз и днем и ночью через мегафон поют молитвы муллы из соседних мечетей. Опять выстрелами  из пушки дают команду кончать или начинать трапезу. И иногда, то, что я вижу, буквально восхищает меня своей абсурдностью. Как будто я сижу в театре и смотрю на  сцену. Вот, к примеру, действие первое, примерно середина  рабочего дня. В поле зрения ровно тринадцать  человек, я не поленилась их пересчитать. Работают только четыре человека. Двое сидят в креслах, они явно стащили эти кресла из какого-то едального заведения и выставили прямо на гравийную дорогу. Еще трое прогуливаются взад и вперед, заложив руки за спину. Может быть, они беседуют, этого отсюда уже не видно. Остальные четверо сидят на корточках возле работающих и с интересом наблюдают,  как те рубят арматуру. Уникальная производительность труда получается в итоге. Если смотреть на эту сцену ближе к пяти часам (сейчас солнце садится примерно без пятнадцати шесть, именно с этого момента разрешено есть и пить) то представление уже совсем другое. Народу в поле зрения гораздо больше. Но не работает никто. То там, то сям сидят кружком на корточках по нескольку человек. Многие слоняются по всей площадке, явно убивая время до момента еды. Ближе к шести вся публика концентрируется у кухонных навесов, плиты там явно дымятся. А сразу после выстрела пушки сцена моментально пустеет. Все едят. Ну, а само строительство движется очень медленно, я его конца не надеюсь увидеть.

Еще в одной сцене, поразившей меня, я участвовала сама. Это была сцена возле торгового центра на тему отношения к старым людям.  Во времена Рамадана обычно несколько больше разных попрошаек. Но этот дедушка не попрошайничал, он честно отрабатывал свой хлеб. Видимо, нелегкий хлеб, потому как лоток с кухонными полотенцами действительно тяжеленький, и таскать его на шее целый день даже молодому мало не покажется.  Мне просто захотелось хоть чем-то ему помочь, пришлось покупать совершенно ненужное мне полотенце.  Но здесь покупать и не поторговаться, все равно как у нас, выпить и не поговорить. Мы с ним стали обсуждать цену, он на урду, я на английском, так что процесс немного затянулся. Тут же подскочила пара малолетних цыганят, мелюзга, которая и есть самые надоедливые попрошайки. Старик стал прогонять их криками. И на его крик к нему на помощь моментально появился здоровый молодой охранник из ближайшего магазина. Цыганят как ветром сдуло.  Я купила крошечное полотенце, по цене примерно в два раза больше, чем в магазине (куда бы его теперь приспособить) и пошла домой, размышляя:  а на женский крик,  появился ли бы охранник с такой же скоростью? 

И еще один вопрос, над которым я невольно размышляю вот уже  пару ночей. Последние десять дней Рамадана, это особые дни. Аллах пообещал полное прощение всех грехов тому, кто будет молиться в одну из этих ночей от заката и до рассвета. Но, хитрый, не указал, какую именно ночь.   Поэтому для гарантии муллы стараются провести в молитвах все десять ночей. Днем они, видимо, спят. Так вот, вопрос состоит в следующем: если я каждую ночь до утра слушаю молитвы даже не одного муллы, а нескольких одновременно (мечетей, медресе и мегафонов в округе вполне достаточно), то это считается, или нет? Мне идет это в зачет, или нет?   

А как хотелось бы! 

 

Письмо двадцать четвертое (11.10.2006)

 

Я давно уже  хотела описать наш университет во всей его красе, но все время что-то мешает. Вот и в этот раз  снова  случились разные печальные и  неприятные события. Здесь есть большие куски территории, которые называются «области племен»(Tribal Areas). Фактически там не государственная власть, а племенная. Главный управляющий орган - племенная джирга. Одна из таких областей как раз граничит  с Афганистаном, и именно там, по заявлениям американцев, прячется Бен Ладан и все его соратники. Иностранцев туда  не пускают, да мы не особенно и рвемся в эти места. Мужчины там не расстаются с ружьями, социальное положение женщины зашкаливает глубоко за ноль, и вообще – нечего там делать приличным законопослушным гражданам, как своим, так и иностранным.

Так и хочется обнародовать мелкий штрих. Постановлением местных властей в Пешаваре во время Рамадана были закрыты кинотеатры (ужасно интересно: а, сколько их там было; в Исламабаде вот ни одного нет). Запрещены все развлекательные программы по телевизору, кроме молитв. Закрыты Интернет-кафе, лавочки, продающие СД-диски, и прочие развращающий народ заведения.

Но, вернусь к недавним событиям. Тридцатого октября тремя ракетами была уничтожена медресе в деревне Бажаур, недалеко от города Кхат, вблизи границы с Афганистаном. Здание было разрушено и подожжено. Происходило это примерно в пять тридцать утра и в огне погибли восемьдесят один  человек. В живых осталось всего трое, они сильно обожжены и находятся в больнице. Я не могу сказать, что в данной местности это нечто совершенно невероятное и из ряда вон выходящее. Почти каждую неделю в газете пишут о всевозможных взрывах и перестрелках в Пешаваре. И всем хорошо известно, что на тамошних базарах можно купить все, что хочешь, начиная от автомата Калашникова и кончая какой-нибудь переносной минометной установкой. Но число погибших, конечно, необычайно велико.  И то, что мы сейчас читаем в газетах, напоминает фантасмагорию. Где тут правда, кто лжет, даже кто это сделал, я пока, своим неизощренным политикой разумом, понять не могу, поэтому вот вам на суд разные высказывания.

Религиозная оппозиция немедленно стала гневно писать о невинно убиенных Америкой детях.  Военные заявили, что это сделали они,  пакистанская армия, поскольку по сведениям разведки это была не медресе, а лагерь для подготовки шахидов. Они как раз окончили курс обучения, и были накануне «выпускного вечера». 

Действительно, на стороне военных, по крайней мере, два аргумента. Нет ни одного заявления или жалобы от родителей несовершеннолетних детей.  На фотографии одного из уцелевших внятно виден молодой человек лет двадцати пяти, с окладистой бородой лежащий на больничной койке. Как-то не похож он на невинное дитя, изучающее учение Аллаха в медресе. Но на стороне клерикальной оппозиции всенародный гнев и скорбь об убитых людях, кто бы они ни были. Правда, надо заметить, что и в их заявлениях со временем невинно убитые дети  плавно преобразовались в просто невинно убитых людей.   

Сразу же во всех племенных областях, и не только, прошла серия многотысячных митингов с призывами к джихаду против США, Европейских стран, Мушшарафа и всего света скопом. И жить стало несколько неуютно.

А через неделю произошло второе событие, как бы зеркальное отражение первого.  Это был уже удар со стороны религиозных партий. Террорист смертник, осуществил свою мечту отправиться прямиком в рай и прихватил с собой курсантов армейской школы в Дергай форте, надо полагать, против их желания. Ни много, ни мало сорок два человека убито и еще двадцать ранено.  И опять во всех газетах начались разборки между разными партиями. 

Я, возможно, не стала бы описывать подробности, если бы эти события странным образом не повлияли на некоторые наши планы.  Можно даже сказать, что возник сюжет для небольшого рассказа, хотя и немножко досадно быть одним из его действующих лиц. Чтобы было понятно, мне придется сейчас ввести кучу мелких деталей, но ведь именно они и придают местный колорит. 

Главных героев в этом рассказе трое: Тетсуо Охно, японец, директор информационного центра ООН в Пакистане; его жена, Бриджит Охно, француженка,  дизайнер; и я, «русский профессор». Есть еще  немало других персонажей, но о них немного позже. А пока мы трое едем веселые и довольные в большом джипе с голубыми ооновскими номерами. Эта деталь, голубые номера, оказалась решающей. Едем мы по сельской дороге в глубинке Пенджаба.  Довольные, потому что впереди нас ждет такое необыкновенное зрелище, как «лошадиное шоу».  Вот они лежат - три очень красивых приглашения от президента Конной федерации Пакистана принца Малик-Ата-Махмуд Хана. А веселые мы, так как только что мило пококетничали с дорожной полицией.  Она понаставила на многих дорогах специальные ворота, где собирает дань со всех проезжающих (это дословный  перевсоота, где собирает дань со всех проезжающих (дословоное пер___________________________________________________________________од названия подобных ворот  TOLL). Но машины с голубыми (ооновскими), красными (дипломатическими) и зелеными (правительственными) номерами должны пропускать бесплатно. Офицер на воротах делал разные телодвижения, изображая, что сейчас потребует с нас плату. Мы тоже изображали, что  лихорадочно ищем последние денежки. Все шутят, всем весело, да и ехать-то осталось всего километров пять.

И вдруг нашу машину останавливают уже не дорожные, а реальные полицейские  и начинают безо всяких шуток, вполне серьезно, требовать от нас пропуск. Это тем более удивительно, что нам точно известно, что никакого пропуска не предполагалась. Для работающих от имени ООН здесь, да, наверное, и не только здесь,  существует специальная служба безопасности. Она четко отслеживает все передвижения своих подопечных и моменты, когда необходим пропуск, оформляет его, если надо, короче, это одно из ее основных дел. Разумеется, остановили машину именно из-за иностранного номера. Мы тут же выдвигаем естественное предположение: надо дать на лапу. Увы, оно явно ошибочно. Пакистанские полицейские не мелочатся, у них реальные автоматы наготове. Тогда решаем соединить полицейского напрямую с любым, доступным в разгар субботнего дня, начальником службы безопасности ООН.  Одного  нам все же удается достать по мобильному телефону прямо на базаре. Начинаются бесконечные телефонные переговоры, которые очень быстро превращаются в цирковой трюк.  Дело в том, что, как у любого современного японца, телефон у Тетсуо  современный, продвинутый.  Сам по себе телефон никаких звуков не производит, а слушать надо через какую-то загогулину, даже без проводов, которую вешают на ухо. На ней же и микрофон. Тетсуо вручает эту загогулину полицейскому и тот строевым шагом направляется куда-то в поля. Наверное, боится, что мы подслушаем. Тетсуо бежит за ним с телефоном, так как эта штука работает только на близкое расстояние. Так они и ходят взад – вперед по полю, впереди полицейский, прижимающий к уху загогулину, за ним Тетсуо, тянущий к нему телефон. А мы с Бриджит, прямо из машины все это фотографируем.   Привлеченные такой занятной картинкой возле нас останавливаются две машины.  Из них вываливается целая толпа (до сих пор не понимаю, как они там все уместились). Они все такие большие и важные, что, по-хорошему,  на такую компанию им надо бы не меньше четырех машин.  Одни мужчины, и, судя по белоснежным камизам и шальварам, не из бедных. Выясняется, что это родственники и друзья нашего знакомого принца. Вникнув в наше «беспропускное» положение, они тут же подключаются к телефонным переговорам, и теперь по многострадальному полю взад и вперед ходит уже небольшая толпа.  Мы с Бриджит по-прежнему сидим в машине, потому как мы женщины, а женщинам здесь не положено ни во что вмешиваться.

Но, увы, выясняется,  что пропуск все-таки нужен, с сегодняшнего дня, и никакие силы нам помочь не в состоянии.  Вчера этот район объявили закрытым для иностранцев. Как раз по причине тех самых событий, о которых я писала в самом начале.  Нам ничего не остается, как развернуться и ехать домой. Ну, что же, Иншалла!

И последний штрих на это полотно. Половина родственников и знакомых принца оказались подданными вовсе не Пакистана, а разных других государств.  Так что по полю в самом сердце Пенджаба в этот  день гулял целый интернационал: японец, пара американцев, пара англичан, человек шесть-семь пакистанцев, француженка и русская (правда, мы не гуляли, а только смотрели,  где еще, в какой еще стране такое увидишь)

На обратном пути мы продумывали варианты следующей поездки, например, замазать номера грязью, благо, ее здесь даже больше, чем нужно,   и одеть на каждого паранджу. Но в парандже трудно рулить L.     

 

Письмо двадцать пятое (9.12.2006)

       

  Ох, я прошу прощения, но, похоже, в последнем письме я немного напугала всех. Это  по неосторожности, как-то я уже забыла нашу первую реакцию на людей с оружием в руках или под мышкой. Уж очень быстро человек ко всему привыкает, вот и мы привыкли к виду всяких стреляющих приспособлений. Вот прямо сейчас, пишу, и в окно наблюдаю охранника с автоматом. Он ходит по дороге около стройки, которую охраняет, и, похоже, сильно скучает. Почему-то сегодня он в парадной форме… Просто в Исламабаде любое уважающее себя заведение у входа  держит охранника с оружием. Качество вооружения зависит от солидности заведения. Но на самом деле за полтора года мы ни разу не видели, чтобы это оружие применяли.

Я бы даже сказала, что люди в целом совсем не такие раздраженные и злые, как у нас. Вот переходите вы, к примеру, улицу где-нибудь в Москве. Не дай бог, если вы не достигли тротуара,  замешкались на долю секунды, и уже загорелся желтый свет.   Шансы уцелеть пятьдесят на пятьдесят, а то и меньше, уж как повезет. Но проедут по пяткам обязательно. Здесь, в Исламабаде, вам вежливо дадут выбраться на безопасное место. Погудят, это точно, но погудят, скорее всего, даже заранее, просто предупреждая. Наш шофер часто дает сигнал перед тем, как обогнать велосипедиста или пешехода на обочине. Конечно, здесь сумасшедший трафик и правила движения они скорее нарушают, чем соблюдают. Особенно понятие своей и чужой полосы здесь очень условно.  Но скорости  не так велики,  и водители, похоже, уважают пешеходов. Да и друг к другу относятся более доброжелательно. Сколько раз я наблюдала забавную «пробку» на одном из т-образных перекрестков по дороге в университет. Это когда три машины образуют «цветочек» прямо в центре перекрестка. Дольше полуминуты это никогда не длилось, обязательно кто-нибудь уступал.

Наверное, это связано с тем, что есть общее отличие в восприятии времени, и жизни вообще. Не в мусульманских привычках спешить, и на все – воля Аллаха. Вот и к технике безопасности совсем другое отношение. Почти весь октябрь мы активно благоустраивались на новом месте и получили массу острых впечатлений. Мне надо было просверлить несколько дырок в стене ванной комнаты, чтобы прикрепить штангу для занавески. Пришел «мастер-на-все-руки» из обслуживающих наш дом людей,  принес электродрель. Ее вид сразу поразил меня полным отсутствием вилки: торчали два голых провода ни конце шнура и все. Представьте себе, дальше он на моих глазах засунул эти два проводка в розетку, а чтобы лучше держалось (тянуться-то высоко надо было) подоткнул один из них отверткой, прямо в розетке. Мои избалованные неправильными представлениями нервы не выдержали, и я ушла поскорее и подальше из ванной. 

Потом мы догадались,  почему у него нет вилки на проводе. На самом деле, для нас это просто больная точка. Я всегда наивно полагала, что существует один, ну два вида электрических вилок-розеток. Так вот,  только в одном нашем прошлогоднем доме было три разных вида розеток. И при этом, купив настольную лампу, мы не смогли найти подходящую розетку, куда ее можно было бы воткнуть. Постепенно у нас образовалось множество электрических удлинителей и переходников. Число разнообразных вилок-розеток уже приближается к десяти. И иногда мы собираем из них головокружительные конструкции, при виде которых любой нормальный инженер по технике безопасности просто упал бы в обморок. Вот как вам покажется, к примеру, стиральная машина (в нарушение правил, стоящая в ванной), которая подключена к электросети с помощью двух удлинителей и одного переходника между ними. Так что по разным квартирам уж проще просто с проводками ходить.

Те, кто обслуживает дом и занимается мелким ремонтом, вообще весьма занятная публика. Первые же контакты с этими бравыми ребятами заставили нас задуматься:  чего-то мы делаем не так. Выяснилось, что категорически нельзя просить сделать несколько  вещей сразу. Нельзя даже выдавать свои просьбы «списком». Дома, в России, все было очень просто.  Обычно дождешься, пока накопится столько разных мелких поломок, что дальше уже трудно терпеть, вызываешь сантехника, выдаешь ему несколько просьб, и - можно заниматься своими делами, только изредка присматривая, что там, на кухне или в ванной, происходит. Здесь этот процесс идет совсем иначе. К примеру, мы пришли получить ключи от квартиры (дело номер один). Видимо, дело это было не очень простым, потому как управляющий странно засуетился.  Пока мы ожидали (как всегда, пили очередной чай), чтобы он немного  успокоился, то имели неосторожность поинтересоваться бассейном (дело номер два). Тут же ключи были забыты, и мы пошли смотреть бассейн. Спускаясь в подвал,  бассейн именно там и находится, вспомнили про обещание помыть пол в квартире (дело номер три).  И нас сразу потащили вместо бассейна разыскивать «мальчика»  с тряпкой. Когда мы попытались робко напомнить про ключи, то  управляющий впал уже в полное смятение.  Словно произошла поломка механизма.  В результате в тот раз мы ушли без ключей, так ничего и не посмотрев, да и пол остался не мытым.

А если еще добавить, что на урду мы не разговариваем, английский знают все же не все, то иногда обыденная жизнь превращается в очень увлекательное приключение.

В целом мы весьма довольны новым местом жительства. Особенно снаружи, дом смотрится вполне красиво. Не беда, что из восьми фонарей перед входом горит всего один, а в остальные, в целях экономии, лампочек не вставляют вообще. Зато прямо на улицу перед входными воротами (такую большую дверь надо называть, видимо, воротами) поставили уйму цветов в горшках.  Их очень интересно разглядывать, потому что среди них есть и очень редкие и модные для нас комнатные цветы. А здесь они живут круглый год на улице, и очень успешно живут.  Везде, даже на лестницах, которые примерно соответствуют нашему подъезду, красивые мраморные полы. Вот у нас в квартире все полы мраморные, их замечательно легко мыть. Правда,  сейчас наступает пакистанская зима, на улице стало около +10. Летом по мрамору было одно удовольствие ходить босиком, а сейчас хоть валенки надевай. Но валенки у них не популярны, купить их невозможно, поэтому мы надеваем по несколько пар шерстяных носков,  по несколько штанов и свитеров, и, скорее всего, напоминаем в этих одеждах  компанию чебурашек  :-)

Я еще ни разу не писала о нашем университете. А мы ведь в нем уже второй год учим аспирантов, и здесь нам платят деньги. Еще несколько лет назад это было самое настоящее военное учебное заведение. Потом его сделали государственным университетом.  Отправили в отставку, и военный мундир старательно перекроили под гражданское пальто. Но, как ни крои, военную выправку никуда не спрячешь. На самом деле это для нас даже хорошо, армия и все с ней связанное здесь в большом почете, так что университет богатый.  Зато пока мои студенты писали экзамен, я разглядывала в окно с полдюжины мирно стоящих на лужайке танков.  В аудитории иногда валяются забытые конспекты по ядерным реакторам. А уж про то, что коридоры заполнены стройными молодыми военными, можно и не упоминать. Мы говорим - заведующий кафедрой, а здесь он называется бригадир или  полковник. Если возникла какая-то проблема с компьютером, то мы уже выучили, что надо искать человека в военной форме, а дальше как по веревочке дойдешь до нужного бригадира. Все гражданские студенты, а среди них есть и девушки,  тоже обязаны ходить в специальной одежде, но это не совсем военная форма. Она скорее напоминает нашу прежнюю школьную одежду. Поэтому вся толпа студентов выглядит иначе, чем у нас, никаких вам вольностей, джинсов, кроссовок, легкомысленных топиков или крутых курток. Все одинаковые.  Девушки должны закрывать голову темно-синей шалью. Изредка попадаются и такие, кто закрывает лицо, только глаза остаются открытыми. Но на самом деле, этого от них обычно семья требует, а не университет. Для аспиранток одежда менее строгая,  но голова все равно обязательно покрыта. Забавно еще и то, что ни в коридорах, ни в аудиториях юноши и девушки никогда не смешиваются.  И еще, такие крайне необходимые места как туалеты уж очень спартанского вида. А  женский, к тому же, по всем атрибутам явно перекроен из мужского.  Вода и свет исчезают с завидной регулярностью по несколько раз на дню. Даже точнее было бы сказать, что вода изредка появляется. Будь я на месте национального врага Пакистана, я бы этот университет (и не только его!) во время полуденной молитвы взяла буквально голыми руками. Мы давно уже усвоили, что время с часу до двух абсолютно пропащее. В это время невозможно найти никого из служащих, все молятся. Для этого существует специальный громадный зал, в отдельном доме. Место перед дверью в этот зал почти всегда завалено снятыми сапогами, ботинками и просто тапками. Вот вам и небольшое описание одного из государственных учебных заведений.  Это было описание изнутри.  

А теперь перейду к наружности. Территорию университет занимает просто громадную и, надо признать, хорошо ухоженную. Все строения не более двух-трех этажей и соединены между собой удобными асфальтированными  дорожками. А дорожки закрыты сверху крышами, в здешнем климате это очень важно: зимой защищает от дождя, летом от солнца.  Везде очень красивые деревья, кусты и цветы, садовники недаром получают зарплату.  С внешней стороны здания выглядят очень даже симпатично.

Однако я не утерплю и снова загляну внутрь, все же там интереснее. Оказавшись внутри, сразу понимаешь,  что это Пакистан. Откуда везде так много пыли – явление абсолютно для нас загадочное. Мы, приходя утром на работу,  каждый раз (!) трудолюбиво протираем мокрой тряпкой все свои столы, стулья и компьютеры. И каждый раз следующим утром снова обнаруживаем  слой пыли вполне пригодный для того, чтобы писать на нем пальцем. Кстати, я обратила внимание, что в аудиториях на столах практически нет никаких чернильных надписей. Насколько я помню, в моем родном НГУ (думаю, что не только в нем) на столах чего только не прочитаешь: пару ласковых слов о лекторе, любовное послание соседке по столу, поэмы, нецензурные выражения, списки рок-групп и прочее. А здесь ничего нет вообще! Или они себя не любят выражать, или они пишут пальцами по пыли, поэтому следов почти не остается. Дарю идею: беречь и лелеять пыль в аудиториях и даже специально ее распылять для сохранности столов и скамеек. 

Но возможно, это явление связано с особенностями пакистанского менталитета. У них все еще в большом почете учителя, я имею в виду учителя в самом общем смысле этого слова. И уважается  все, что с этим связано. Поэтому читать лекции и просто общаться со студентами очень приятно. Эх, если бы они еще что-нибудь знали! Хотя, пожалуй,  это не совсем точно, кое-что они знают. Но им катастрофически не хватает креативного  мышления. Каждый из наших аспирантов способен  воспроизвести образец, но только единицы способны доказать что-то самостоятельно. Наверное, это тоже отражение обычаев ислама, когда в тех же медресе образование – это просто заучивание Корана. В моей голове, к примеру, никак не укладывается такое определение: этот человек неграмотный, но читает Коран. Жаль мне этого человека, очень жаль…   

 

Письмо двадцать шестое (03.01.07)

 

Но начну я с 28.12.06, просто это письмо растянулось на два года, начала я его писать еще в прошлом году, а закончила уже в новом.

Прожили мы здесь долго и, наверное, у нас понизился порог чувствительности. Попросту говоря, привыкли мы к тому, что видим. И вот однажды по дороге домой из университета, а ездили мы по этой дороге уже много-много раз, я вдруг осознала, насколько необычно все, что я вижу. Вот тогда я и решила этот вид описать. Поверьте, какими бы странными вам эти картинки ни показались, я всего лишь последовательно описываю то, что вижу каждый день. Ни слова неправды.

  Итак, наш маленький «Судзуки» выезжает из ворот университета. В воротах стоит пара солдат при оружии, круглосуточно. Сам выезд выглядит несколько забавно: широкие ворота из двух частей, одна для въезда, другая для выезда. Та, которая для выезда, навсегда перегорожена горшками с цветами как раз в том месте, где бетонная полоса  вливается в широкую Пешаварскую дорогу (одна из главных в Равалпинди).  Это для того, чтобы машины здесь не ездили, а ехали вбок и присоединялись к общей дороге на полкилометра дальше. Конечно, никто этого не делает. Все или едут по той половине, где положено въезжать, или огибают цветочные горшки прямо по газону, между деревьями уже тоже проложен вполне приличный «тракт». Периодически между такими  деревьями появляется колючая проволока, и «тракт» перекочевывает к соседней паре деревьев.           

  По главной дороге мы едем недолго, на первом же перекрестке поворачивая снова на узкую улочку. Я проезжала это перекресток уже несчетное количество раз, но до сих пор не могу понять правил движения по нему. И светофоры вроде бы есть, а все равно не очень понятно, по какому признаку наш шофер определяет, что сейчас можно поворачивать. Когда-нибудь я все же сфотографирую этот перекресток. Тем более, что около него как раз остановка местных маршруток, а это такие необычные машины, что без фотографии вы мне просто не поверите. Все пространство на протяжение примерно двух километров справа от этой узкой дороги занимает  какое-то военное заведение: высокий каменный забор поверху, кроме забетонированных битых бутылок, еще и затянут колючей проволокой.  Примерно посередине забора расположены красивые ворота с охраной (разумеется, снова солдаты с автоматами). Именно возле этих ворот мы застреваем в небольшой пробке: конец рабочего дня и оттуда выезжают автобусы с людьми.  Стоять скучно, поэтому я их пересчитываю – шестнадцать автобусов.  Большие автобусы, темно-бурого  цвета, безо всяких надписей, очень одинаковые. Они выезжают один за другим, быстро поворачивая то направо, то налево, все вместе это вызывает неумолимую ассоциацию со сценой выхода крыс  в «Щелкунчике».

  Еще один поворот – и мы уже выехали из Равалпинди и едем по Кашмирскому тракту, ведущему прямиком к центру Исламабада.  Но нам по нему ехать недолго, всего лишь до въезда в город. Справа и слева теперь наблюдается  пейзаж, который не перестает меня удивлять. Это не горы, и не плоская равнина. Как будто бы невообразимый гигант взял и перекопал всю это землю, ну как мы копаем себе огород под картошку, только линейные масштабы надо увеличить в пару сотен раз. Довольно далеко от дороги, на дне  одной из гигантских «картофельных лунок»  я с изумлением вижу разноцветные фигурки людей. А на краях этой каменистой воронки, прямо на земле сидят кучками зрители. Это идет игра в крикет. Загадочно, откуда все  эти люди взялись,  поблизости только небольшое нелегальное поселение цыган.  Цыгане, играющие в крикет?!   Чуть подальше, километра через два, на ближайшей к дороге вершинке медленно вырастает фигура солдата с автоматом, поднимающегося с  противоположной стороны холма.  Рядом нет ничего, никаких строений вообще. Видимо он охраняет этот холм.  Еще немного, минута езды,  и  в кустах вдоль дороги пасется стадо коз, или овец, охраняемое женщинами и детьми.   По дороге мы обгоняем несколько пакистанских грузовиков. Про это чудо я уже писала, но все равно, ими невозможно не восхититься. Над кабиной у них построена красивая корона, на высоте почти шесть метров от земли. На одной из этих «корон» сидят люди и машут нам руками. Судя по одежде и номеру машины, это пуштуны. У них другие представления о жизни и смерти, и они не боятся такого способа передвижения.

Наконец мы доехали до Исламабада, эта улица «крайняя», по ней мы и сворачиваем.  Справа город Исламабад - стоят шикарные особняки, а все, что слева – окрестные поля и нелегальные постройки.  Честно говоря, описать их, так чтобы поверили,  чрезвычайно трудно. Попробуйте представить себе спичечные коробки, поставленные «на попа», или коллективные гаражи для «запорожцев», к которым забыли сделать двери. На самом деле, это непрерывная цепочка из нескольких десятков лавочек и заведений для еды. Улицы в таких местах не подметает никто и никогда, с момента их создания, поэтому всюду нетронутая рукой грязь: обрывки полиэтилена, куски пенопласта,  разное старье, пачки упаковки из фольги, просто кучи пыли. Все продается вперемешку. Вот прямо в метре от  дороги, у входа в мясную лавку, висит половина коровьей туши. Рядом с ней куча песка, мотки проволоки и какие-то трубы – строительная лавка. На плоской крыше бакалейной лавочки возвышается  гора старых жестянок из под лампового масла, такой же высоты, как и сама лавочка.  Дальше идет горшечный ряд. Куда и кому нужны цветочные горшки в таком количестве?  Хотя, если учесть качество, то они должны разбиваться через неделю. На дереве привязано зеркало и перед ним бреют сидящего на стуле мужчину - парикмахерская. Потом идут подряд два или три заведения для еды. Это можно понять по громадным металлическим котлам,  немного необычной для нас формы. Они больше всего напоминают невысокие шарообразные кувшины сантиметров семьдесят в диаметре, с узким горлышком. Их прямо на улице ставят на два кирпича, разводят под ними костер и что-то готовят.  В каждой маленькой лавочке почему-то всегда стоит десятка полтора таких котлов.  Обычно под навесом есть еще каменная большая плита, на ней пекут лепешки и кипятят молоко для чая. Я не оговорилась, пакистанский чай заваривают на молоке. Вместо столов и стульев, как правило, прямо на улице ставят «чарпай». Это своеобразные  кровати - ножки с плетеной веревочной сеткой.  На них очень часто можно увидеть полулежащих, или даже откровенно спящих, мужчин. Кстати, женщины на этой улице встречаются очень редко, а в подобных «столовых» я их не видела никогда.  Чашки и тарелки моют тут же, на земле,  все в одном тазике. Наконец мы поворачиваем с этой живописной улочки, еще несколько минут едем вдоль богатых особняков, стоящих вплотную друг к другу, но обязательно огороженных высоким забором. И вот он наш большой многоквартирный дом.

    

01.01.07

Сегодня  первый день нового года  и неожиданно для себя я оказалась зрителем уникального спектакля. И сие зрелище ввергло меня в суровые раздумья о человеческой натуре. Первое января был праздник Ид Мубарак, в это день положено  ритуально убивать животных. Что они и делают  на площадке как раз под моим окном целый день.

Собственно говоря, приготовления начались дня за три-четыре. Сначала мальчики с метлами к нашему великому изумлению стали подметать бетонированную площадку около дома. Правда их усердия хватило только на то, чтобы разгрести строительный мусор и пыль по краям квадрата. А за его периметром так и осталась девственная стройплощадка. Потом посередине соорудили нечто странное, вроде вешалки, или недоделанного стеллажа.  Первые козы и овцы под нашими окнами появились тоже дня три назад. Так они и жили в хилых кустиках заваленных мусором днем и ночью. Местные породы отличаются от наших, козы, например, выглядят очень симпатично. Мне они все время напоминают балерин: такая же гордо выпрямленная шея,  стройная осанка, изящная походка. Даже овцы выглядят по-другому, чем-то они похожи на коз. Мы даже не всегда с первого взгляда отличаем  и до сих пор путаемся в них, кто есть кто. Конечно, их появление не было неожиданностью для нас. Уже почти  неделю мы ездили мимо особого рынка, где продавали жертвенных животных. И был там полный их набор: и козы, и овцы, и буйволы, и даже верблюды. Так что морально мы были к этому действу готовы. Но все равно, я не ожидала, что это будет происходить под нашим окном. И потом, непонятно, что там делают дети и женщины?! Вот сейчас зарезали уже четвертую или пятую козу, подвесили ее на том самом странном сооружении, обдирают кожу и разделывают на куски. Потом это мясо надо  раздаривать соседям и бедным людям. В прошлом году нам тоже дарили, как соседям. А в этом году пока неясно. Под категорию бедных мы, пожалуй, не попадаем. А соседей в многоквартирном доме так много, что всех не одаришь.  Впрочем, жертв тоже предостаточно, поодаль ходит на привязи еще молодой буйвол и парочка не то овец, не то коз.

В связи с этим вспоминается история, рассказанная нам нашей хорошей знакомой Анн.  Она посол Швеции в Пакистане. И так уж случилось три года назад, когда она только приступала к своим обязанностям, что в Пакистан она приехала как раз накануне Ид Мубарака. В этот великий праздник принято отпускать всех слуг, они разъезжаются  по родственникам. Поэтому первую свою ночь в Исламабаде Анн проводила одна в большом пустом доме. Ну, охрана у ворот, конечно, была. Но в гигантском доме кроме нее не было ни души. И вот в одиннадцать часов ночи вдруг раздался звонок в дверь. Анн, как человек храбрый, пошла открывать. Перед дверью стоял мужчина с пластиковым мешком, из которого капала кровь. Картинка не для слабонервных,  учитывая время и репутацию (возможно, ошибочную) страны. Представьте себя в такой ситуации, тут и чувств лишиться недолго. Вот и Анн несколько минут приходила в себя, пока сообразила, что это всего лишь подарок по поводу Ид Мубарака. 

Мне тоже теперь интересно, сколько дней я не смогу есть мясо после сегодняшнего спектакля, невольным зрителем которому я оказалась.  Хотя мы и не мусульмане, но вечером первого дня нового года нам все же подарили мешочек с мясом.

 

03.01.07

А теперь вот уже два дня я наблюдаю в окно картину, достойную кинематографа Феллини. Все залито ярким солнцем. Вдали как на ладони крыши Исламабада, невысокие дома, в ближнем их ряду над ними на голову возвышается мечеть и с нее доносятся протяжные певучие звуки полуденной молитвы. Еще ближе  овраг, по его дну бродят несколько осликов, палатки строителей на огромном пустыре, кучи строительного мусора. Полное безлюдье. Совсем близко, прямо перед домом большая бетонированная площадка. В нескольких местах на ней бордово-блестящие лужи засохшей крови, какие-то темные куски и кусочки. По ним ходят вороны и клюют, клюют… Посередине площадки прямоугольная рама с болтающимися обрывками веревок. Под веревками на бетоне тоже красноватые высохшие лужи. Немного поодаль, в углу площадки на белом куске то ли полиэтилена, то ли просто газет  мягкие бесформенные горки внутренностей и ободранных шкур.

Впрочем, по ночам тоже слышно молитвы, но ночью темно и  ничего не видно.     

      

Письмо последнее (28.01.2007)

 

Точно, последнее. Потому что, как долгожданный снег, на голову падает отъезд.  Я пакую чемоданы, завершаю дела, прощаюсь с друзьями. И странное дело – мне не хочется уезжать.  Вот этого я ожидала меньше всего. Но, если хорошенько подумать, то так и должно было случиться.  Есть много вещей, за которые стоит быть благодарной Пакистану, и которые он мне убедительно объяснил. Эти соображения кажутся совершенно несовместимыми, поэтому поражают и удивляют, поэтому и нетрудно было их выучить.

Что, оказывается, для нас очень существенны те мелкие привычки и обычаи, из которых мы соткали свой небольшой мир. И что на самом деле все эти мелочи окружающей жизни, казавшиеся необычайно значительными и делающие ее внешне уютной и приятной, совсем не важны. Что же важно, я все еще не поняла, извините, теперь уже в другой раз.

Что когда в кармане обнаруживается столько денег, что можно покупать почти все что хочешь не задумываясь (нет, ну, разумеется, в определенных пределах), то выясняется, что по настоящему нужно очень немного. А без всего остального можно прекрасно обойтись, и вообще, лишнее оно.

Что на самом деле, наши старые друзья, оставшиеся дома, значили для нас гораздо больше, чем мы думали,  хотя мы с ними и спорили и обижались иногда друг на друга.  А без вновь появившихся друзей тоже будет очень грустно, и трудно обойтись. Поэтому  хорошо бы разорваться на половинки – одна там, другая здесь.

Что, оказывается, и правда, существуют совсем другие представления о жизни и смерти, о времени, о работе, о семье. И еще не известно, лучше ли то, что попало нам в голову в детстве.  В результате, ответ на вопрос: «Что такое хорошо, и что такое плохо?»  стал еще более неопределенным и интересным.

И последнее, как ни странно это прозвучит, не верьте тому, что я писала раньше.   На самом деле, вначале я просто ничего не понимала в окружающем меня новом мире. А потом, даже если и стала понимать, то это мало помогло. Ведь я описывала только то, что меня удивило, или насмешило, или зацепило, а обыденная жизнь состоит не совсем из этого.  Иногда я расставляла акценты по своему усмотрению, преувеличивала, или преуменьшала «размеры» событий. Короче говоря,  я пыталась изобразить то, что видела. А видят все по-разному. И, возможно, вы увидели бы совсем другое. Да, собственно говоря, если бы я вдруг сейчас начала описывать то же самое снова,  это был бы совсем другой текст.      

 

Комментарии читателей: