2. Город стали

- Так… Держи удар… Блок… Двигайся более плавно, ты же вода. Тебе надо развивать гибкость, - говорила Кет. – Ты наполовину милингра, я хочу сохранить наши традиции.

- Я же не дикарка. Тебе до сих пор кажется, что мы живём в арконских степях, - сказала Лиэн. – Папа, привет! – она кинулась к Ортению, появившемуся в дверях зала, и повисла у него на шее. – Спаси меня, а?

- Господи, какая же ты тяжёлая, - шутливо заметил он. – Ну что ты сделала с ней на этот раз? – обратился к Кет.

- Тренировки Лиэн только на пользу – очень жаль, что твоя дочь не хочет этого понимать.

Кет быстро освоилась в Большом Городе, как его называли тетрагины, и ещё быстрее – здесь, в Элькорне, на Таркгерне. Лиэн совершенно не скучала по родине, вопреки опасениям матери. Хайвэи, небоскрёбы, аэроходы и бесконечная сверкающая металлическая паутина улиц были прекраснее.

Ортений оглядел огромный серо-голубой тренировочный зал, оборудованный по последнему слову техники. Казалось, что он привёл в свой дом не жену с дочерью, а две стихии. Среди роботов и машин они чувствовали себя превосходно, но были чужими для Ортения. Нет, он любил их, но всё время воспринимал как ворвавшихся из незнакомого мира, некими проекциями, что ли.

*

Лиэн в длинном пастельном халате стояла перед зеркалом, изводя энную банку крема и поминутно поправляя тюрбан из полотенца.

- Всё пытаешься высветлить кожу? – спросил Ортений, застав её за этим занятием. – Тебе совершенно не обязательно быть похожей на нас.

- Мне кажется, так будет лучше. Я всё время чувствую себя какой-то чужой.

Ортений считал, что подстраиваться под остальных ни к чему. Впрочем, её внешность – её дело.

- Почему мама всё хочет сделать из меня чистокровного тетрагина?

- Для неё важно, чтобы ты унаследовала её культуру.

- Но это не моя культура, - возразила Лиэн. – Мои воспоминания далеки от приятных... Ладно, хватит поэзии.

Лиэн сняла полотенце и обрызгала волосы спрэем, который сразу превратился в крошечные белые кристаллы.

- Я вот думаю, как бы к вам подъехать, - заговорила она. – У меня созрел план добычи лассиомы, и мне нужна ваша помощь.

- Ты же не умеешь на ней играть, - сказал Ортений.

- Научусь. Видишь ли, фанаты, особенно фанаты «Сферы», - страшная сила. А какую музыку ты слушал… ну, в школе? – она глянула на отца искоса и страшно смущённо.

- Ритмику.

- Что это такое?

- Там задействованы только ударные, а тексты не поются, а выговариваются с определёнными интонациями по определённым правилам.

- Тебе нравилось?

- Тогда мир делился на две части: прекрасную и отвратительную. И ты, пока не встретишь своё двадцатое лето, будешь всё воспринимать только на сто процентов.

- Мне, наверное, всю жизнь будет нравиться лэнгро.

- Странное название.

- Так называется язык эмоций и символов. Вначале «Сфера» пела только на лэнгро, потом стала использовать и обычные языки. А название стиля осталось прежним.

Белые кристаллы быстро испарялись. Лиэн потрогала волосы: они были сухие.

*

Дни здесь летели быстро, легко, как с горки. Лиэн никогда не задумывалась об этом. Она жила сквозь вечный титан зданий и автострад, сквозь уличный шум, машины, фильмы в кинотеатрах, сквозь лэнгро. Всё было просто чудесно. Особенно утром, по дороге в школу, когда солнечные лучи нестерпимо сверкают на углах стройных зданий, стёклах и антеннах синим серебром.

*

Теукенг нРонгойл был первым человеком на Северном континенте. Не лучше и не хуже других, обладающий такой же этикой, как и все. Белый небоскрёб Ронгойла стоял в центре города, недалеко от плата. Шум аэроходов не мог пробиться сквозь звуконепроницаемые стёкла окон, а пролетающие совсем рядом блестящие тонкие машины были красивыми, красивее птиц. Ронгойл, как и все, знал о существах, населяющих миры с бо́льшим числом направлений, и об узких мирах с плотным временем.

Это было ночью. Он ещё не спал, но и не бодрствовал, находясь в том состоянии, когда явь может быть принята за сон и сон – за явь. Посреди спальни, над светлым кругом на ковре, разгоралось сияние.

Постепенно приобретая человеческие очертания.

Давно, несколько сотен лет назад, прежний владелец небоскрёба сжёг здесь рассказ. Странный, написанный в тот же день и обрывающийся ничем. Сжёг, испугавшись того, о чём написал. Бросил на пол, достал зажигалку и сжёг, но избавиться от странных мыслей, воплотившихся в обычной бумаге, не удалось, энергетически насыщенная информация о них осталась эмоциональным призраком, локализовавшись в пространстве, где был когда-то огонь. Совершенно случайно белый круг нового ковра оказался на концентрированных странных мыслях. И может быть, они остались бы там нетронутыми навсегда, но Ронгойл видел сегодня фильм. Затенения есть даже здесь, и, тоже совершенно случайно, один эпизод из этого фильма напоминал событие, описанное в никому не известном рассказе. А теперь как раз этот эпизод не шёл у Ронгойла из головы, настойчиво требовал думать, думать о себе.

И сияние вставало из белого круга. Из белого круга белое сияние.

- Проснись, проснись, я пришла к тебе, - звал нежный женский голос.

Ронгойл вскочил, окончательно стряхнув с себя сон.

Прекрасная женщина в золотистых одеждах излучала мягкий свет, белоснежные волнистые волосы, украшенные жемчужинами, падали на пол. Черты лица её, казалось, растворялись в свете.

- Я – посланница Тех, кто живёт в Высших Сферах Астрального Света, - голос, глубокий и звенящий, идущий из сакральных слоёв мироздания.

- Почему я, простой смертный? – Ронгойл не мог поверить в своё видение, с трудом подобрал четыре слова и замолк, благоговейно глядя на сияющую женщину.

- Ты Избранный. Ты выделен среди всех.

С тех пор она являлась почти каждую ночь. Она заставила Ронгойла поклясться вечно служить тем силам, которым служит и она. Медленно, постепенно, она подчиняла себе его разум. Переделывала его. Превращала в другого человека так искусно, что он и не подозревал об этом. И с каждым новым явлением облик её едва заметно менялся.

*

Новый Год праздновался на полную катушку. Целая неделя сплошных развлечений с утра до ночи и с вечера до утра, никакой работы, экономическая и политическая жизнь полностью замирала. В три часа ночи в городе было так же светло и шумно, как в полдень. Спали урывками, и то окончательно измотавшись.

Где-то на рубеже третьих и четвёртых суток праздника из клуба вышли пятеро студентов.

- У меня уже ноги отваливаются и в ушах звенит от этого грохота.

Внизу на пышущей неоном подвесной улице бесился карнавал, а фейерверки, которые уже запускали кое-как, лишь бы запустить, превращались для несчастных студентов внастоящий обстрел.

- Пойдём в парк, там тишина, спокойствие…

- Да вы чего, какой парк? В двести четвёртом снимают импровизированное кино. Пошли, поучаствуем! Потом будем любоваться на наши фэйсы на экране.

- Ещё чуть-чуть, и я смогу играть только трупа!

- А что, если смотаться в Кинтиллион?

- Зачем?

- В виртуальную студию.

- А у кого есть аэрил?

- У моих родителей, но они на нём уже махнули куда-то.

- На грандере я не потащусь!

- Меня тоже не хватит.

- А может, хоть какая-нибудь захудалая линия аэроходов, но работает?

- Какое там! Пилоты ведь тоже люди, кому хочется сейчас работать?

- Осторожно!! Ракета!

- У меня платье горит!!!

- Залить чем-нибудь!

- Сейчас, у меня есть бутылка…

- С ума сошёл? Оно ж горючее!..

- Помоги-ите!

- Давайте, сумками его, чем-нибудь.

- Спасите!!!

- Так его! Так его!

- Всё, крышка моему платью. Теперь дыра.

- Ну что, пошли в парк?

- Больше некуда. И лассиома Китти пригодится.

*

В парке было тихо и темно, только над деревьями вставали жёлтые, голубые, розовые громады освещенных домов. Звуки города сюда практически не доносились.

По аллее, где под деревьями ещё сохранился точащийся водой снежок, шёл человек в длинном лёгком пальто. Шёл почти бесшумно, сливаясь с темнотой. Его звали Ангран нКэннерет, тот самый Кэннерет, создатель «Сферы».

Сигнал с мобильного. Звонил Немьен рАльстрен, тот самый Альстрен, электронник «Сферы».

- Привет, Кэнн. Как дела?

- Нормально.

- Послушай, мне срочно нужен аэрил. Не одолжишь?

- Конечно. А что случилось?

- Сестра звонила из Кинтиллиона, у неё какое-то ЧП. А ты же знаешь, на грандере ехать – убийство. Пока объедешь этот фьорд…

- Тогда приезжай ко мне. Сможешь сам вывести аэрил из ангара, если я ещё не вернусь?

*

На площадке стоял фонарь, освещая группу тинэйджеров. У одной девушки был прожжён подол платья, и она, чтобы согреться, забралась с ногами на скамейку. Она и три парня слушали, как поёт их подруга. А последняя не могла не привлечь к себе внимания. Во-первых, своей экзотической внешностью: смуглая, с золотистым отливом кожа, будто выточенные, аристократические черты лица, глаза узкие, слегка раскосые, но, скорее, не «восточные», а кошачьи. У неё были чёрные волосы до плеч, металлически поблескивающие на свету. Одета она была в свободные тёмно-синие брюки и огромную кожаную куртку, украшенную серебряными заклёпками. А ещё она играла просто великолепно. Её пальцы бегали по рядам струн, кнопкам и рычагам, успевая извлекать из лассиомы и звуки ударных. Но на руки лучше было не смотреть: их быстрые движения слишком контрастировали с лиричностью песни:

I live in my own created space,

Defending it against the real,

Inventing incarnation ways,

But the world is the thing that won’t ever deal.

So who can teach me rules of our game?

Who can prove me beauty – I cry for help.

Who can tell the life is not the same?

Looking in from outside, I’m trying to persuade myself.

Though I can’t find, I go on searching

For shining and mystery filling the air.

I want to express it, I want to approach it,

I want everyone to be frank and take care.

I don’t need salvation on far-away planets,

I’ve done life autopsy for hundred times,

I know what mind is, what life is, what man is,

I can watch night dances and magic star rhythms.

But how can it help me in my endless fighting

Against this gray colour, for worry and feelings?

I wish – and no hope – shining white lightning

Blew up the world, but something is stealing

Drop after drop my powerless dreams.

Fading away

With invisible rays

Weaker and further in dim fog they gleam.

And still I know the life is going on.

I will recover – I am waiting.

The night is not eternal, it will dawn,

Returning me again the new creating.

Лиэн закончила и случайно глянула в сторону Кэннерета. С освещённой площадки его невозможно было бы увидеть в густой тени деревьев. Лиэн видела.

- Куда ты смотришь? – спросила девушка с прожжённым платьем. Кэннерет неслышно продолжил путь.

- Ничего, - сказала Лиэн, наблюдая за удаляющимся силуэтом. Остальные проследили направление её взгляда, но для них там была непроглядная тьма.

*

В это время в белом небоскрёбе, откуда Ронгойл управлял континентом, в маленькой комнате со скруглённым аквамариновым потолком, горела только прикрытая серо-зелёным абажуром лампа в углу. В синем кресле, перекинув ноги через подлокотник, сидела женщина в коротком чешуйчатом платье без рукавов. На матово-сером лице выделялись ярко-красные губы и алые тени на веках. Играл нойз.

- С тобой что-то не так? – поправив тонкой серой рукой огненно-рыжие волосы, спросила она. – Я чувствую, что ты чем-то обеспокоен.

Глянула на лампу – и она сама собой повернулась, осветив Ронгойла, сидящего в другом конце комнаты; из-за аквариумного освещения он казался мертвецом.

- Ты ведь говорила, что пришла из высших сфер, - начал он.

- Именно.

- Но высшие сферы – это свет, добро. Но тебе нравится убивать, нравится, как люди вспыхивают и исчезают. Почему? Я не могу объяснить, не могу примирить…

- А ты разве любишь выращивать цветочки?

- Просто мне непонятно, я начинаю путаться.

- Единственное, что ты перепутал – это сферы высшие и сферы воздушных тонкотелых ангелочков, распевающих свои оперы и занимающихся примитивным творчеством. Я не из владений инфантильного света, а из слоёв, чьи жители знают истину. А истина в том, что так называемые добро со злом – это всего лишь полюса магнита. Вот скажи: какой полюс лучше? В мире есть две силы, и изначально ни одна из них не плохая и не хорошая. Кто оказался пострадавшей стороной, так это мы. Они, духовные, там, наверху, стремятся завладеть всей Вселенной и с этой целью объявили нам войну и провозгласили мнимые идеалы и стереотипы. Они дискредитировали отличную от них форму жизни и запудрили мозги вам, людям, чтобы своими религиями держать вас в подчинении, чтобы вы любили ближнего своего, поклонялись своим демиургам и начисто забыли единственную правду. Всё, чему вас учили, - упрощенная схема мира. Чем вас там пугали? Человек после смерти способен создать любой мир, достаточно лишь силы воли. Золотые луга с хрустальными ручьями? Пожалуйста! Ты и окажешься в золотых лугах с хрустальными ручьями. Кто захочет – будет прыгать по облакам, кто захочет – будет купаться в Астральном Свете. Мир – это огромная иллюзия, но всего лишь иллюзия, не более! Слушай! Ты знаешь: вначале было Абсолютное Ничто. Потом оно дифференцировалось, и образовался зародыш будущей Вселенной, как бы её матрица. Эта матрица породила первичные торсионные поля. Вот это и есть реальность! Огненная Вселенная, заполненная торсионными вихрями. Там – там – нет живых существ. Атомы любой материальности – это, я ещё раз повторяю, первичные торсионные поля. Они складываются в иллюзорные миры, в несуществующих созданий с безбожно врущими органами чувств. То, что ты видишь, не существует! Есть только первичный огонь. А мы, иллюзия, - лишь прихоть Абсолютного Ничто, наша жизнь – игра, и чем интереснее мы в неё сыграем, тем лучше! Можно делать, что угодно. Добра и зла нет! Нет! Нет даже этих понятий, а есть только вечное, абсолютное бытие, которое не знает ни этики, ни каких-либо моральных принципов. Оно выше этого. Так будь же и ты выше! Я дала тебе самое важное знание: Вселенной нет – пользуйся им. Вытащи из Иллюзии всё, что только возможно, - она вдруг оказалась у него на коленях, - и забудь об этих несчастных скопищах атомов. Ты сильнее их, они просто игрушки для тебя.

Пока ей приходилось действовать через Ронгойла: его резиденция была пропитана мыслями, тяготеющими к тяжёлому эфиру, и пришелице из подземных слоёв было легко материализовываться в белом небоскрёбе, но его пределы она покинуть не могла. Мир, населённый обычными людьми, уравновешенный между понятиями добра и зла, сопротивлялся любому проявлению бездушных тканей мира тьмы.

Только между тем люди продолжали пропадать без вести, потому что на верхнем этаже в секретном помещении был обнаружен один любопытный агрегат, превращающий всё в пустоту.

*

Ничего лучше этого не бывает! Ничто не сравнится.

Волна за волной. Ещё и ещё! Пронизывающая пульсация захватывает, завлекает, вихрем уносит за собой.

Свет и тень, вспыхивая и угасая, сплетаются и пересекаются, растворяются друг в друге и внезапно расцветают.

Сильное сердце бьётся под пальцами. Сердце глубокое, нездешнее, густое, разбивающее всё.

Что может быть лучше этого? Оно бросает в неизведанную бездну, кружит по многомерным спиралям, и нет конца полёту. Не будет, не будет конца полёту!

Собственное тело становится слишком тесным, когда изнутри поднимается нечто всеохватывающее, делающее невесомым и заставляющее что-то искать, беспокойно желать чего-то и находить величайшее счастье в безграничном разрывающем поиске. Хочется кричать на весь свет, чтобы хоть как-то выпустить на свободу то невидимое, рождающееся от струнной дрожи. Кажется, сейчас тебя не станет. И пускай! Скорее исчезнуть, раствориться, позволить загипнотизировать и разбросать себя! Отдать себя полёту целиком и полностью – в этом свобода, истинная, когда всё остальное становится неважным, когда мысли врываются в мозг без помощи бледных слов.

Многомерная гроза уходит за горизонт. Лёгкая гармония, переливы, переплетающиеся звонкие волны не оставляют ничего, кроме себя и счастья от невесомости и блистающего снаружи вакуума. Только для того, чтобы перерасти в шторм, извергнув из тихо-восточного хрусталя мерцающие молнии, но грани нет, и всё едино, всё сливается в единую симфонию.

Это лэнгро. Без комментариев.

*

Всё возвращалось постепенно на круги своя, жизнь входила в привычную колею. Прошли праздники, уже давно, - кончались отпуска и каникулы. И будущее с его повседневной рутиной казалось таким серым и скучным!

Да, прошло время вершины цивилизации. Прошло время земного рая, и даже техника стала средством выживания. А насчёт искусства – люди забыли его цели, кроме эстетической, приукрашающей существование. Остался разве что облик городов, и то искажённый, металлизированный, меньше живого содержащий. Остались только красивые бездушные громады, не заслуживающие большего, чем быть крышей над головой, удобной, со вкусом построенной крышей, ведь люди разучились оживлять свои жилища, выражать себя в них и отдавать им частицу своей души, разучились делать это по-настоящему, осознанно. Меньше стало тёплого света. Город более не передавал жителям своих визуальных чувств, навеки воплощённых в своём теле – не так, как города древности. Но мало кто знал, как выглядели города древности вместе с жизнью в них, мало кто владел ощущениями и мировоззрением древних. Остальные представляли по-своему, всегда неверно и неточно, а некоторые не представляли вообще. Но… современные города не были плохими, бездуховными или умершими в своей стально-титановой оболочке, так же как нет среди людей чёрных или белых, а есть только серые.

Из дневника Лиэн.

19. 1. 01. Завтра снова в университет. Попрошу кого-нибудь записать лекции на диктофон. Одним прогулом… лучше больше, чем меньше! Лес прелестнее трассы. Адреналин. Когда то шустрое дерево чуть не поймало меня, я думала, мне конец. Больше я не допущу такого позорного бегства!

Возьму плеер.

*

Дорога петляла и петляла, и ей конца не было. Навстречу выныривали скалы, туннели, долины, совершенно не знакомые. Напрасно Кэннерет искал глазами розовое здание санатория – ни намёка.

- И куда меня занесло, а? – ни к кому не обращаясь, сказал Кэннерет. Грандер, по всей видимости, тоже не имел об этом ни малейшего понятия. Глупо как-то – всего лишь выехать за санаторную зону и заблудиться.

Вдруг раздался звонок, и Кэннерет включил приёмник, решив, что его ищет персонал. Но это была Нинни – каким чудом она добыла экстеншн?

- Кэнн! Почему же ты никому ничего не сказал?! – она притворялась возмущённой – притворялась.

- Разве это так важно?

- У тебя голос какой-то не такой… Слушай, - теперь Нинни забеспокоилась, - что случилось? Что-то серьёзное?

- Да нет, брось. Всё в порядке.

- Точно?

- Точно. Откуда ты звонишь?

- Из дома.

- Из дома? Ты сделала перестановку?

- Ага, и перекрасила стены. Красиво?

- Просто прелесть. - Слабость Нинни была в том, что её легко можно было переключить на любую тему в разговоре.

- А ты где это? – она попыталась заглянуть на дорогу.

- Да так. Решил проехаться.

- Кстати, ты мой должник: мне по твоей милости пришлось столько потрудиться, прежде чем я напала на твой след.

- Так ты готовишься к гонкам? – перебил её Кэннерет.

- Ну ещё бы! – вскричала Нинни: гонки были смыслом её жизни. – Я чуть ли не ночую на трассе. Сейчас опять туда поеду.

- Удачи тебе.

- Она мне пригодится! Знаешь, там же будет диКиттир. Слушай, я боюсь! Это абсолютный ас, мне надо будет полностью выложиться.

- Прости, Нинни, - Кэннерет виновато улыбнулся, - я никогда не слышал это имя.

- Может быть, больше и не услышишь – когда я их всех морально уничтожу! – Нинни хищно сжала кулак. – Слушай, ты сможешь приехать? Поддержишь меня, несчастную. А? Сможешь?

- Конечно, - хотя Кэннерет был очень не уверен. – И возьму билет на лучшее место.

- Я рада! Ну давай. Удачи.

Нинни отключилась и сразу забыла об этом разговоре. Она не могла долго волноваться, а тем более представить, что с её друзьями или близкими может что-то случиться.

Кэннерет чувствовал себя отвратительно – не в физическом, а в моральном смысле. Почему, он вряд ли смог бы объяснить. Возможно, оттого, что Нинни нашла его. А вообще, он давно понял, что уже не любит её. Иногда бывает не так страшно потерять, как разлюбить. Чувство стыда, будто он сделал что-то непозволительное. В такие моменты мир представляется странно разобщённым, и ничего нельзя с этим сделать, хоть и знаешь, что это болезнь. Тогда искусство кажется безнадёжно плоским, и нельзя это простить. Тогда жизнь кажется серо-коричневой, и многое в ней невозможно перенести.

Так бывает. Это просто страшная усталость. Это, ломающее волю нечто, берущееся из ниоткуда, - лишь противоестественное наваждение; но в таком состоянии вести нельзя. Кэннерет остановил грандер, резко, со злостью. Какая усталость. Лучше расслабиться, не бороться с собой; сейчас трудно поверить и смириться, но надо просто подождать, и всё изменится само собой, всё снова будет так, как должно быть. А пока… да неужели же ты сам себя не можешь простить? Разве обязательно быть всегда венцом творения?

«Что, дошёл до ручки? – мысленно спросил Кэннерет у своего отражения в зеркале заднего обзора. – Давай, продолжай в том же духе – обратного билета не понадобится».

И тут он услышал голос. Не похожий на голос человека, в смысле, таркгернца или представителя сходной расы.

- Ну, здравствуй, - сказал голос. – Что же тебе пожелалось на этот раз? – Похоже, это всё-таки голос лойца или другого обитателя Сети, не без интереса отметил Кэннерет.

Но он до сих пор подсознательно не мог привыкнуть к таким выходкам собственного сознания. Чёрт побери, за месяц, проведённый в этом элитном и полусекретном заведении под присмотром лучших специалистов Территории Договора, казалось, мозг начинает приходить в себя – но не тут-то было!

И – словно в насмешку над всеми усилиями лучших специалистов, в разладившемся сознании Кэннерета зазвучал второй голос, теперь уже вполне таркгернский:

- Мне надо помешать моему конкуренту выиграть гонки.

Создавалось впечатление, что на самом деле там, в этой роще в стороне от дороги, разговаривают двое. Они находятся довольно далеко. Если бы они были реальны, то любой другой, кроме Кэннерета, ничего бы не услышал. Но сейчас ему даже в голову не пришло поверить своему феноменальному слуху.

- Кто ваш конкурент?

- ДиКиттир, пилот трайны.

Короткий смешок.

- Знаю я вашу миролюбивость, наверное, простейшие методы ты не одобришь, придётся придумать что-то изящное и утончённое. Психогенное воздействие.

- А… что это такое?

- Наркотик, внушение, облучение электромагнитными волнами.

- Облучение? –

- Прибор размером с телефон. На расстоянии десятка шагов направляешь его на твоего диКиттира, включаешь и держишь его под излучением десять секунд. Сделать это надо перед стартом. Через некоторое время у него начнёт ухудшаться зрение, и он будет вынужден сойти с трассы. Позже зрение восстановится, но ты уже успеешь выиграть.

- Гм… это «она». В общем, не важно. Но я не уверен, что она сойдёт. Она сумасшедшая! У неё нет ни страха, ни инстинкта самосохранения. Если нормальные люди притормаживают, чтобы обойти препятствие, она, наоборот, увеличивает скорость и проскакивает наудачу. По теории вероятности она должна была давно разбиться.

- Разобьется в этот раз, если не сойдёт, - пауза. – Ну что ты переживаешь?! Если она не сойдёт, то будет сама виновата. Ты-то не собираешься её убивать.

- Согласен.

- Тогда поговорим об оплате. За аренду прибора десять килограммов золота. Думаю, это потянет хотя бы на десятую часть выигрыша?

- Хорошо.

- Излучатель доставлю через сто восемьдесят часов. И не забудь вернуть!

«Таких интересных галлюцинаций у меня ещё не было, - с некоторым цинизмом подумал Кэннерет. – Но можно дослушать и по дороге».

Грандер двигался бесшумно.

Голоса становились всё тише и тише, пока не смолкли совсем.

А за очередным поворотом Кэннерет увидел указатель.

*

Он смог уехать через пять дней. Подкрадывалось некоторое сожаление, что так и не удалось узнать, чем всё же кончится дело. Конечно, глупо, но всё-таки –

Кстати, почему он решил, что диКиттир – женщина? Впрочем, на гонках, которые состоятся через несколько дней, можно будет воочию увидеть её или его – кто бы это ни был.

*

Трибуны не вмещали всех желающих посмотреть на гонки десятилетия. Те, кто не успел купить билеты, были вынуждены стоять, принеся с собой или взяв напрокат телескопы. Телескопами же были оборудованы дальние места, возвышающиеся над трассой более чем на полкилометра. Техники в оранжевой одежде заканчивали проверку препятствий, отлаживали генераторы поля, служившего невидимой крышей стеклянных желобов, переплетённых в прозрачный многоэтажный лабиринт. В ангаре гонщики в сотый раз обследовали механизмы трайн, ассистенты водили торсионными идентификаторами по гладким блестящим крыльям машин.

Трайна Нинни стояла у самого входа.

- Всё в порядке, - сказал ассистент, выключая идентификатор.

- Я так нервничаю, - весело сообщила Нинни. – Ой, Кэнн, привет!

- Как дела? – спросил, подходя, Кэннерет.

- Отлично. Познакомься, это Райс, мой друг.

Ассистент кивнул:

- Приятно познакомиться.

- Желаю удачи, - сказал Кэннерет, поняв, что ему здесь нечего делать, и повернулся, чтобы уйти.

Смуглая черноволосая девушка захлопнула крышку мотора, выпрямилась, проверила руль и вопросительно глянула на ассистента.

- Крылья в норме, - доложил он.

- Китти! Хэлло, Китти! – неизвестно откуда материализовавшаяся компания радостно возбуждённых тинэйджеров окружила Лиэн. - Китти, мы за тебя! Мы поставили на тебя! Так что не подведи!

- Обязательно. Как же ещё?

- Китти, порви их всех!

Из глубины ангара вышел один из гонщиков, невзначай проверил содержимое нагрудного кармана. Он не просто нервничал из-за предстоящего соревнования – он был странно мрачен и даже немного напуган. Никто не обращал на него внимания, все были заняты своими делами.

- Китти, - спрашивал один молодой человек из компании, - это правда, что ты тренируешься в лесополосе, где растёт эта хищная гадость?

- Правда, - ответила Лиэн. – Это лучше, чем любая изобретённая людьми трасса.

Человек приблизился к ним, остановился, делая вид, будто его заинтересовало нечто позади компании Лиэн диКиттир – но нечаянно на мгновение скосил глаза на карман.

«Вот тебе и галлюцинации», - подумал Кэннерет.

В следующую секунду гонщик лежал на полу.

- Что там такое? Что случилось? – полетело по ангару.

- Психогенный излучатель, - объявил Кэннерет, демонстрируя матово-белый прибор.

- Неправда! Меня подставили! - защищался пойманный.

- Дисквалификация как минимум, - вынес вердикт парень из группы поддержки Лиэн. Она же пробралась сквозь компанию поклонников и замерла как вкопанная.

- Жертва – я? – спросила она.

- Да, вы, иньи диКиттир, - сказал Кэннерет.

- Ничего себе дела! – донёсся откуда-то с заднего плана восхищённый возглас.

*

Трайны неслись, обгоняя друг друга, то поднимаясь к самому потолку из поля, то ныряя ко дну туннеля. Стеклянный лабиринт двигался, то соединялись соседние ходы, то трасса вдруг разрывалась, как разводной мост, и свободное пространство надо было перелететь за определённые доли секунды. Открывались и закрывались резиновые шлюзы. По машинам велась стрельба безвредными разноцветными лучами. Попавшие в ловушку, не сумевшие обойти препятствие запрашивали разрешение разорвать поле и сходили с трассы. В конце концов из восемнадцати участников осталось шесть, впереди шли Лиэн и Нинни.

Сдвинулись створки шлюза, Нинни затормозила, но было ясно, что трайна не успеет остановиться – столкновение неизбежно. Лиэн же рванула рычаг заднего хода, не сбавляя скорость. В моторе что-то страдальчески зарычало, трайна встряхнулась, Лиэн бросило вперёд, ремень врезался ей в грудь, не давая дышать; показалось, что голова сейчас взорвётся.

Преграда мягко спружинила, окончательно остановив машину Нинни. «А она не боится такого ускорения! - думала проигравшая гонщица, вылетая за пределы лабиринта и чуть не плача от злости. – Ничего, ей такие фокусы ещё аукнутся. Сумасшедшая».

Лиэн пришла в себя уже далеко от шлюза. Прямо перед ней вильнула серебристая машина и ушла в боковой туннель. Пилот, как показалось Лиэн, обернулся и насмешливо глянул на неё. Она не уменьшила скорость и на этот раз, её вдавило в спинку кресла, а крыло процарапало стенку желоба – впрочем, за столкновение это не считалось. Ход был узкий, и противника невозможно было обойти. Тогда Лиэн ещё раз проверила, хорошо ли застёгнут ремень, убрала крышу кабины, отчего трайна стала компактнее, и, пригнувшись к самому рулю, поставила машину на бок. Оба пилота увеличили скорость одновременно. Практически висеть в воздухе – не очень удобно, тем более когда центробежная сила на поворотах тянет тебя в сторону и вниз. Медленно Лиэн стала возвращать трайну в нормальное положение,оттесняяпротивника к стене. Он понимал, что его нахально пытаются заставить сбросить скорость. Они летели рядом, цепляясь крыльями и отталкивая друг друга к стенкам, зрители настроили телескопы на максимальное увеличение.

Туннель открылся в огромный шар, пересечённый ярко-зелёными лучами. Из бокового хода вынырнула ещё одна трайна и, неудачно развернувшись, задела крылом луч. Сошла. Через несколько секунд за ней последовала и серебряная машина. Пролететь через шар удалось только Лиэн. Двое оставшихся пилотов даже не вышли на финишную прямую.

Носом трайны Лиэн разорвала тонкую ткань финиша и остановилась почти у барьера, отделяющего территорию трассы от трибун. Зрительской реакции она не слышала из-за наушников и «Сферы».

Они встретились у входа в ангар.

- Поздравляю с победой, иньи диКиттир, - сказал Кэннерет.

- Спасибо, - смутилась Лиэн. – Это было не так сложно.

Вообще-то, это было как раз сложно, но Лиэн не знала, что сказать.

- Подождите, - решилась Лиэн. – Вы случайно не были в нижнем парке в третью ночь Нового года?

- Вы прекрасно поёте.

Комментарии читателей: