КОДА
когда к концу подходит эпизод,
последний кадр, утратив очертанья,
на пиксели рассыпется вот-вот,
и ты забился в угол мирозданья,
дрожишь и пьёшь от страха и тоски,
беспомощным лирическим героем
цепляешься за краешек строки
и снова пьёшь. безудержно, запоем.
и кажется, что будет длиться век
тревожная необратимость коды,
но ты-то знаешь: в ней берёт разбег
мелодия другого эпизода.
ПРОБЕЛ
…и я прижмусь лицом к его цветам.
весна флудит развязной пантомимой,
голодной кошкой ходит по пятам:
скажи «люблю», скажи ему «любимый».
язык мой - враг мой. одеревенел,
испуганно укрылся за устами.
но что честней ответит, чем пробел?
лишь женщина - счастливая, с цветами.
ГОРОД
зима сползает клочьями с лица,
и город улыбается несмело -
чумазый, непричёсанный пацан.
не дэнди. но кому какое дело?
весёлый, мокрый. крыши набекрень.
дырявые штаны с двойной полоской.
и скоро-скоро нежная сирень
украсит непокорную причёску.
мой город неуклюж и угловат.
(чего же вы хотите от подростка?)
наглец и враль – зовёт меня в приват.
а я согласна. ну не вертихвостка?
ПОРВАТЬ СЕБЯ
порвать себя на лоскуты, насоздавать дешёвых копий, наштамповать антиутопий и раздавать до тошноты другим, которые не те, кому не выдавишь ни строчки, намеренно дойти до точки на зло исчирканном листе, дойти до равенства нулю, не помнить лишь бы, как тревожно, смешно, нелепо, безнадёжно я всё ещё тебя…
***
когда моя тоска
повесится на люстре,
увянет на корню
темнеющий язык,
я (чтоб наверняка),
её опрысну дустом,
потом похороню,
не выдавив слезы.
прощай, моя печаль.
я ухожу от темы.
сияет черновик
покоем белизны.
пусть высветит свеча
заезженные мемы
прощения, любви,
тепла и тишины.
ЕЩЁ ОДНО ПИСЬМО ДРУГУ
стареем, друг. банальности не в моде.
а мы с тобой - банальности в годах:
ты к подвигам сценически не годен,
я средний возраст прячу в зеркалах.
а помнишь, как - горяч, беспечен, молод -
ты на мечте сидел, как на игле?
скололся. нынче день безлик и долог.
и страшно постареть, не повзрослев.
но знаешь ли, в печальной этой сводке
есть место для хороших новостей.
наш скучный возраст – новая находка,
намёк на прелесть жизни без затей:
взметнёт ли ветер запахи сирени,
скользнёт ли шустрой змейкой по щеке -
ты по волнам секундных наслаждений
в грядущее шагаешь налегке.
туда, где ты, спокоен, тих и светел,
шепнёшь смешному отпрыску: "живи!"
уже не ты - взрослеющие дети
сквозь бурелом страстей идут к любви.
ЛУННАЯ ДЕВОЧКА
запрокинет голову, гадая
по застывшей зеркалом луне.
бросятся от ветра-разгильдяя
врассыпную кудри по спине.
маленькая, рыжая, смешная…
восемнадцать? двадцать? двадцать два?
вот стоит, пока ещё не зная,
как опасны лунные слова,
лунный шёпот, впрыснувший под кожу
странную тоску и благодать.
я ведь тоже, девочка, я тоже
не смогла когда-то устоять.
что ж, прими от матери Селены
в кровь свою ионы серебра,
чтоб, достигнув края ойкумены,
танцевать на кончике пера.
ЗАКРЫТЬ ГЛАЗА
...и кто-нибудь надумает отсечь -
отчаянно, решительно, с плеча -
твои приветы и прямую речь,
стереть контакт. не то чтоб сгоряча.
не потому, что ты не то сказал.
и не затем, чтоб вымарать обиду.
а просто - на тебя закрыть глаза
и потерять намеренно из виду.
и ты поймёшь, что этот кто-нибудь
любил тебя нежнее, чем позволено,
хотел сильней. немножечко. чуть-чуть.
а ты - его. иначе что ж так больно?
ОНА И ОН
с этим парнем можно молчать о вечном и смотреть, как пляшут в пространстве свечи, как их тени ловит собой парча удивлённых штор затемнённой спальни. он привык в дерьме быть, но чист кристально. с ним предельно просто про всё молчать. он над ней склоняется низко-низко, и когда лицо его слишком близко, тишина взрывает грудную клеть. и во тьме мерцает-дрожит эклога, в ней души становится слишком много, и тогда она начинает петь.
он сидит подобием Хиросимы, подавить пытаясь невыносимый в голове и сердце хрустальный звон. он не хочет слушать, он глухо воет, он рычит: «оставь же меня в покое», выдыхает в воздух бессильный стон, зажимает уши, кричит «довольно!», просто ведь душа – это очень больно, но она нещадно ему поёт. он тогда уходит за лунным блюдцем, чтобы никогда уже не вернуться, чтобы снова вечно искать её.
ТЫ УЖ ПРОСТИ МЕНЯ, ЛАДНО?
Боже, какая глупость – в азарте спора,
в тысячный раз в пылу позабыв зарок,
больно и зло, на миг потеряв опору,
всей своей дурью врезаться в твой мирок,
чтобы потом метаться по кухне тёмной,
много курить, проветривать, вновь курить,
рухнуть в постель подбитой звездой бездомной
и не решаться первой заговорить,
мягкую плоть кровати терзать до скрипа,
скомканный край подушки сжимать в горсти,
душную ночь пытаясь вдохнуть без всхлипа.
………………
- ты уж прости меня, ладно?
- и ты прости.
ЕСЛИ ЧЕСТНО
я всё понимаю. я всё, как всегда, понимаю.
что ты не приедешь уже. да и я не приду.
что этот сюжет, словно цветень кудрявого мая,
развеют легко сквозняки в повзрослевшем саду.
что мир не заметит потери и точно не рухнет,
когда я другому сопливый стишок напишу,
а ты, распивая чаи в аккуратненькой кухне,
на ушках другой элегантно развесишь лапшу.
и вроде всё правильно: жизнь расставляет, как надо.
и вроде бы слов «на прощанье» исчерпан лимит:
мы взрослые люди. к чему нам пустые тирады?
но где-то внутри, если честно, по-детски щемит.
ПИСЬТЬМО ДРУГУ
как живу? нормально. нормально жить – это раз в неделю борщи варить [неглагольных рифм бы словарь купить и пучок укропа], в месяц раз закрашивать седину, по утрам себе: «ну давай же, ну! поднимайся, дуй на свою войну, а иначе жопа».
иногда влюбляться, порой любить, за мужей каких-нибудь выходить, каждому из них по дитю родить [где словарь? а, похуй], разводиться, снова влюбляться: «ой! он такой хороший! такой… такой…», «ну, куда ты смотришь, мать, он не твой», «отъебись, мне плохо».
пусть пока побудет: а вдруг, а вдруг? ты вообще-то друг мне или не друг? мой очередной завершится круг, и нажрёмся в кеглю. нет, давай не в кеглю, давай в говно, как-нибудь зайдём к тебе из кино, только ты не тронь меня: но-но-но! друг дороже ебли.
МИНУС СЕМЬ
у женщины-кошки зрачок, что щель
в неведомые миры.
ей брат - бесшабашный бухой апрель,
прописка её - дворы.
она не выносит замков и стен,
уставов, монастырей.
гоняют свободу по руслам вен
инстинкты ночных зверей.
не помнит ни слов, ни имён, ни фраз -
лишь запахи, сны, цвета.
такая своих узнаёт на раз
вибрацией живота.
что ей монолог виноватый твой,
забытый тобой в ночи,
что ты это дикое существо
нечаянно приручил?
сегодня, конечно, она умрёт,
когда ты уйдёшь совсем.
неважно. она не ведёт им счёт.
подумаешь, минус семь.
ОН НИКТО МНЕ
он никто мне, знаете ли. всего лишь
эпизод, не вылившийся в роман.
только как, скажите, его прогонишь?
он не лезет в душу, как вор в карман.
ни искры, ни пламени, ни разборок.
у меня, по сути, его и нет…
на висках его серебрится сорок
никому не нужных бесхозных лет.
он читает Рильке. молчит и курит.
и опять, неведомо почему,
по какой-то необъяснимой дури,
я во двор сворачиваю к нему.
он сегодня смотрит нежней, чем прежде,
заслонив улыбкой дверной проём.
прохожу на кухню - как есть, в одежде.
чай налил. сидим и… молчим. вдвоём.
ТАЛИСМАН
раз в районе, искалеченном
шумом, пылью и свинцом,
повстречала кошка женщину
с затуманенным лицом.
смотрит кошка, будто странно ей -
твари, зрячей в темноте, -
что такая баба главное
растеряла в суете.
месяц белый в небо чёрное
сунул острые края.
эта ведьма несмышлёная
кошку чувствует: «моя».
зверь запрыгнул на колени ей,
и наследие теней
под его грудное пение
шевельнулось в глубине.
всё теперь у этой женщины
точно будет хорошо.
и тотально засекречено,
кто из них кого нашёл.
МИР ПРИГЛАШАЕТ
если не хочешь соврать, человече, молчи.
только куда там. суждения выстроив в ряд,
люди взирают на мир со своей каланчи
и говорят, говорят, говорят, говорят.
грудой бесплодных семян оседает у ног
фундаментальных теорий бессмысленный пух.
на перекрестьях смешных человечьих дорог
мечется, мечется, мечется, мечется дух.
всё суета, суета, суета, суета.
выключи голову. мир приглашает, смотри!
просто заткнись и послушай. и двигайся в такт.
«и раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три».
AMEN
я не вернусь. никогда. обещаю.
верь мне, любимый. не будем друзьями.
ты мне не нужен. на выход. с вещами.
истинно, мальчик мой. подлинно. amen.
это сюжет без конца и начала…
знаком восьмёрки незримая сцепка
нас безнадёжно с тобой повязала.
amen, хороший мой. верно и крепко.
выжив по разные стороны рая,
помнить друг друга - наследство Адама.
ты не вернёшься, любимый, я знаю.
если, конечно, любил меня amen...
БЫТОВАЯ ЗАРИСОВКА
она войдёт в мой дом без приглашенья,
подцепит вилкой постное мясцо
и сморщит в обоснованном презреньи
гусиной жопкой дряблое лицо:
мол, борщ у вас, голубушка, поганый.
потом ещё дугою выгнет бровь
и веско так добавит: «запах странный».
ну, здравствуйте, дражайшая свекровь.
продолжит о несчастной доле сына…
а я стою с половником в руке,
мечтая мать любимого мужчины
кааак треснуть табуреткой по башке!
(вот так, бывало, критик плюнет ядом
на стебель неокрепшего стишка,
а я перехожу из «мазо» в «садо»,
и к табуретке тянется рука).
кипит мой борщ, бушует темперамент,
но взгляд вдруг ловит серый колорит
её лица: тоска, морщин орнамент
и подбородок меленько дрожит..
«вам чаю, мам?» (да ну их - мысли злые.
подумаешь, претензии к борщу).
чтоб не приумножать мизантропию,
я заодно и критика прощу.
ПЕЧАЛЬНЫЙ МОНОЛОГ ЦАРЕВНЫ-ЛЯГУШКИ
эх, с лица воды не пить – это верно.
я такая вроде вся растакая -
принцы брякают доспехами мерно,
ядовитою слюной истекая.
чуть подпустишь – пять минут псевдосчастья,
а потом слезами солишь подушку.
всё отрава. всё пары сладострастья.
надоело. превращаюсь в лягушку -
окажи, Кащей, любезность по-свойски.
чтобы кто-нибудь без всяких условий
полюбил меня зелёной и скользкой.
ну а нет – избави бог от любовей.
ква.
НЕЧТО
«ты меня хоть изредка вспоминаешь?»
нет, конечно.
разве что…
иногда –
если вдруг коснутся печальных клавиш
чьи-то пальцы тонкие,
и вода
как-то неожиданно тронет веки.
толком ничего не успев понять,
проворчу под нос, осушая реки:
«что ещё за глупости, твою мать?»
или кто нечаянно плюнет в душу –
просто так. от боли и маяты.
можно бы, конечно, его не слушать,
только он потерян.
совсем как ты…
или если ветер из Приднестровья
мимолётно выдохнет дух степей…
или вдруг из строчек чужих любовью
засквозит…
тогда вот – хоть сутки пей! -
всколыхнётся Нечто в надёжной клетке,
заскребёт царапками, заскулит…
Нечту много ль надо? пять грамм в пипетке,
каплю правды в сухость скупой земли…
но когда зверёк этот неуёмный
мне грудину выскоблит до кости,
я скажу уверенно, что не помню.
слишком больно помнить тебя.
прости.
ТЫ У МЕНЯ БОЛИШЬ
ты у меня болишь
где-то вот здесь – потрогай.
здесь у меня, убогой,
весь мой смешной барыш:
Питер, Кавказ, Париж,
где ты со мною не был,
личный кусочек неба
(тут-то ты и болишь),
здесь я храню, малыш,
всё, что тебе неблизко,
в книжках, стихах, на дисках
(что же ты так болишь?)
мокрые крылья крыш,
брошенный зонт в парадной…
я не хочу назад, но
ты до сих пор болишь...
ПОЧТИ
разбитое сердце часто срастается криво.
настолько криво, что больше почти не поёт.
она улыбается и флиртует. она красива.
но почему-то в её бокале не тает лёд.
и пьёт она так изящно, в пальцах сжимая трубочку.
и смотрит привычно на твой дорогой букет.
и слушает чуть рассеянно, стараясь казаться дурочкой,
твои комплименты и шутки и прочий бред.
она говорит себе: надо быть осторожной.
её подушке давно не хватает слёз.
и утром, когда ты уйдёшь, ей будет совсем не сложно
не пожалеть о том, что всё это не всерьёз.
подобных express love stories в её мобильном -
полная телефонная книжка ничьих имён.
у неё всё хорошо. и сердце почти стерильно.
почти... этот вирус надежды в него внедрён
неизлечимо.
АУТОТРЕНИНГ
страшно? признайся, страшно
верить, любить и жить?
память – отличный страж, но
чёртова эта нить
тенью у изголовья
точит тоской кровать.
с мёртвою спать любовью -
некрофилия, блять.
глупо считать ошибки.
всё, кроме пчёл, хуйня.
лучше, надев улыбку,
вставь себя в рамку дня.
хватит тугой зевотой
сдерживать сердца стук.
в каменные ворота
громко стучится «вдруг».
зелень толпится в ветках,
требуя: «открывай!»
хочешь, не хочешь, детка,
скоро
случится
май
Я ЕСТЬ
ты меня любишь – крошатся зеркала.
дышишь, как зверь, срываясь в неадекват.
сердце некрепко. да и душа мала
этому свету в тысячи адских ватт.
я тебя – как мальчишку, ловлю над про…
[чёрт, это где-то было уже раз сто]
нежность на семь столетий скопила впрок,
чтобы с тобой всегда была, если что.
ты убегаешь - слишком высок накал,
слишком горька любви и печали смесь.
я тебя жду. недели, года, века.
чтобы ты знал всегда, что я где-то есть.
ПЁС НА СЕНЕ
он приходит к ней только ночью.
только если смертельно пьян.
лишь тогда, когда обесточен
ум – всезнайка и шарлатан.
потому что свободны ноги,
если выдержки пал редут.
и, как водится, все дороги,
где б он ни был – сюда ведут.
просто эти глаза, как угли,
обжигают его нутро.
и волос кружевные джунгли
пахнут танцем ночных костров…
и когда она без укоров
улыбается и молчит,
он готов ей от всех затворов
навсегда подарить ключи.
или тут же убить на месте,
чтоб нигде, никогда, никто
не назвал бы её невестой…
пёс на сене. ну да. и что?
но лишь день небеса побелит,
он ей бросит, сверкнув спиной:
«блять, опять я в твоей постели.
ведьма, что ж ты творишь со мной?!»
…
и потащит своё похмелье
на разборки со злой женой.
ДИНАМО
флирт откровенен, пожалуй, слишком.
жарко. взведён курок.
вижу, что ты меня, злой мальчишка,
выебал бы разок.
ладно, дружище. цветов не надо.
тратишься не на ту.
я за циничным твоим фасадом
чувствую пустоту,
ту, что звенит после слова «выстрел»
(точка-пробел-пробел)
в тонком пространстве нечётных чисел
сотнями децибел.
мальчик мой, знаешь, иди ты лесом.
дело твоё – труба.
битому битую непринцессу
выебать не судьба.
15 СЕКУНД
он подходит к тебе. по-пацански вальяжна походка.
улыбается. смотрит. шаблонно наводит мосты.
пахнет сексом, стихами и самую капельку - водкой.
и любовью. любовью… он с детства с любовью «на ты».
у тебя есть 15 секунд. затаись и послушай,
как внизу живота разрастается сладостный звон
золотых бубенцов, беспринципно роняющих в душу
песню новой любви и простое решение: «он».
ты, конечно же, ловишь чутьём неприрученной кошки
всё, что было и будет, и есть между ним и тобой,
знаешь, кто он тебе. и зачем у тебя на ладошке
эта линия Встречи прочерчена мудрой судьбой.
ты его не звала, не ждала, растворившись в покое
одиноких ночей, череде зачарованных лун.
ты не хочешь его. ты же знаешь, что это такое.
если можешь, беги. у тебя есть 15 секунд.
ПОДАРОК
она не останется до утра.
the end. закажи такси.
легко поцелует, вздохнёт «пора»
и выйдет в ночную синь.
такая не станет тебе звонить
и ждать от тебя звонков.
случайную связь не удержит нить
не сказанных вами слов.
но что-то повисло в твоём жилье
постфактум под потолком,
уже ускользая в небытие
порочным хмельным дымком.
её феромонов прозрачный фон
навстречу плывёт заре,
и тает в ночи возмущённый звон
соседкиных батарей.
таков бесполезный подарок фей
суровому декабрю.
она улыбается чуть теплей
и шепчет «благодарю».
НИКТО НЕ ПРИДЁТ
однажды просыпаешься чуть свет
и, снов своих едва развеяв ложь,
вдруг понимаешь, что на свете нет
того, кого ты так упорно ждёшь.
что этот «кто-то» вовсе не придёт,
чтобы тебя любить, хранить, спасать,
что весь твой груз ошибок и забот
никто, кроме тебя, не снимет, мать.
такие вот дела. и ты встаёшь,
засунув в жо о смысле жи вопрос,
дохнув беспечно легковесным «что ж»,
доверив ветру спутанность волос,
а также жизни. и идёшь в рассвет.
когда скользишь по чистоте листа
и мира, где «вчера» и «завтра» нет,
дорога охуительно проста.
СЛУШАЙ
буквы - всего лишь знаки.
слово - всего лишь звук.
взглядом больной собаки
сказано больше. вдруг
что-то сверкнёт в невнятном
искоркой между строк -
станет чуть-чуть понятней,
где притаился Бог.
сбивчивым, робким ритмом,
нервной, живой, смешной,
несовершенной рифмой
Он говорит со мной.
кто-то, минуя уши,
шепчет: "закрой глаза.
слушай же! слушай, слушай
то, что Он не сказал
вслух"
СТИШОК НА САЛФЕТКЕ
маленькая кофейня.
штрудель. французский пресс.
голос Пиаф. осенний
мир за окном исчез.
кресла на гнутых ножках.
рамки под старину.
солнечный луч в окошко.
долго курю одну.
стены зелёной масти.
сладости на виду.
полдень. суббота. счастье.
дочку из школы жду.
НЕНАГЛЯДНЫЙ
ты мой ненаглядный… какая дурацкая фраза!
да только иначе никак мне не втиснуть в слова
тягучее, сладкое, пьяное облако газа,
в дурмане которого гибнет моя голова.
ты мой ненаглядный… ресницы, морщинки, улыбка.
и шрамик под бровью. и серый в горошек зрачок.
я всё это жадно вбираю в себя, словно рыбка,
беспечная рыбка, влюблённая в острый крючок.
ты мой ненаглядный… а я разбазаривать рада
и скармливать птицам последние крохи ума,
когда ненасытно лицо твоё трогаю взглядом.
ох, мамочки, мамочки, мамочки, мамочки, ма…
ПОЗДНО
а у него ресницы – крылья кудрявых ангелов.
светлые и пушистые. взмах – и открыт портал
в чистые земли будд, в тайны песочной мандалы,
что ни один паломник так и не разгадал.
а у него ладони – мягкие лапы нежности.
рваться из них бессмысленно. брось. хоть себе не лги.
сдайся. шептать под гнётом ласковой неизбежности
поздно губами грешными «Господи, помоги»…
ТАНЦУЙ СО МНОЙ
танцуй со мной, пока висит луна
сияющей дырой в кромешной сини.
танцуй со мной, пока не видно дна
в воронке закружившегося иня.
танцуй со мной! ко мне иди, мой янь,
пока моё владычествует время.
иди ко мне, оставив полю брань,
а мне - твоё кочующее семя.
танцуй со мной, покачиваясь в такт
толчкам ритмичным волн в корсет причала.
танцуй со мной, танцуй! да будет так,
пока в экстазе ночь не закричала.
Я ЛИ НЕ КОШКА
кошка не знает верности и любви.
коль не захочет – пальцем её не тронь.
я ли не кошка? только… лишь позови -
мордою ткнусь наивно в твою ладонь.
кошка не лезет в пекло собачьих драк -
взглядом холодным смотрит со стороны.
я ли не кошка? но за тебя, дурак,
горло порву любому, кто со спины.
кошку нельзя оставить. она ничья.
крыши и небо любят её во сне.
я ли не кошка? но почему-то я
тихо скулю по-сучьи, когда ты не…
кошка не знает нежности и тепла.
кошка ночами сольно привыкла петь.
я ли не кошка? да вот задумала
шапкой пушистой стать, чтоб тебя согреть.
ГОЛОС СТАРОЙ ВОЛЧИЦЫ
Старой волчицы я слушала хриплое пенье:
"Нет тебе радости в верности пёсьего взгляда,
Нет тебе счастья в слюнявом щенячьем служенье,
Эльфа лесного не люба тебе серенада.
Нет тебе места в шелках позолоченной клетки,
Знатный хозяин не выкупит вольную душу
У беспредела степей, где зубастые предки
Жадно терзали добычи безжизненной тушу.
Волка ищи, острозубого серого зверя -
Дикое сердце лишь равному может отдаться!
Вихрю инстинктов и ветру погоню доверя,
Не убоится тебя. Но не сможет остаться".
Сосны притихли под игом протяжного воя,
Рвался костёр в небеса, обнажая поленья...
В храме весны, одурманенной запахом хвои,
Старой колдуньи я слушала хриплое пенье...
ХОЧУ К ТЕБЕ
хочу к тебе.
у нас дубак и хмуро.
машину вот с утра не завела...
такси мою замёрзшую фигуру
укутало лохмотьями тепла.
хочу к тебе.
и чаю с бергамотом.
и чтоб легли на плечи не мешки,
набитые ответственной работой,
а две большие добрые руки.
хочу к тебе.
хочу, холодным носом
уткнувшись между шеей и плечом,
назло пессимистическим прогнозам
оттаять и не думать ни о чём.
хочу к тебе.
чудовищно устала.
"эй, дамочка! приехали, не спать!"
мда... что б я там себе ни намечтала,
таксисту стольник - и опять пахать.
ПОЦЕЛУИ ПО ЛИНИИ...
Поцелуи по линии,
где переходит лицо
в ароматную темень
моих коротких волос –
что может быть слаще?
Не прячь кольцо.
Я не задам тебе этот глупый вопрос…
от запястья к ямке на сгибе руки
нежнейшим пунктиром –
белый танец губ…
Ладони твои целую
и седины ростки…
Будь ласков, неистов и
неудержимо груб…
Не надо думать.
Милый, «завтра» –
такой же миф,
как и твой
смешанный с поцелуями шёпот в висок…
Ты мой сегодня,
вечно юный бродяга-скиф…
Да в конце концов,
кто из нас до гроба не одинок?
Ты вернёшься утром
в свой диванный уют,
а я – в
своей распальцованной свободы мирок,
и ангелы у меня под крышей
гнездо совьют
из неровных, дерзких
и необузданных строк
БАНАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
ах, какое же было лето
в те далекие тридцать два!
как слетали с орбит планеты,
с плеч – ненужная голова!
как она распахнула двери
торопливым «входи, входи!»,
как рискнула любить и верить
сладким снам на его груди.
нет, она не расскажет внукам,
поправляя седую прядь,
как соседи, добавив звука
теле-монстру, ворчали «блядь»,
как звенел между ними воздух
хит-парадом небесных тел,
как плясали лезгинку звезды,
когда он на нее смотрел,
как сбивалось его дыханье
ароматом ее волос,
как последним ночным свиданьем
все внезапно оборвалось…
нет, и он промолчит угрюмо,
вспоминая ее лицо,
как о ней лишь ночами думал,
в пальцах тесное сжав кольцо,
как звонил ей: «ты жди, я буду!»,
как она повторяла «да,
да, любимый», стонал сквозь зубы,
но не выбрал ее тогда,
как к зиме увядали розы –
что ж, не вечно же им цвести…
и как стало однажды поздно
для стотысячного «прости»
НЕ СМЕЙТЕ
а вы – те, которые так спешите его клеймить –
вы когда-нибудь пробовали вот так?
с таким кромешным восторгом в пике входить
и, как анашу, сумасшедшие губы – до дна, в затяг?
вы когда-нибудь знали, как больно быть
вот таким – не ведающим середины и меры?
вы когда-нибудь пробовали так любить -
за порогом рассудка, морали и даже веры?
за порогом любых – даже самых правильных - правил?
не смейте, люди. не смейте его осуждать,
если даже я – та, которую он любил и оставил –
не смею ни осудить его, ни позвать.
А БЫЛ ЛИ МАЛЬЧИК
а был ли мальчик? а мальчик был
неотогретым степным волчонком.
не знаю. может быть, и любил.
как мог. да вечно рвалось, где тонко.
а тонко было в том месте, где
сходились векторы многоточий,
и степи плыли к его звезде,
и был замок на двери для «прочих».
там было тонко. и только ей
он почему-то доверил чудо
бескрайних, пряных, хмельных степей
и злых ухмылок больную груду.
а после платиновых ночей
ее любовь проверял на прочность:
с миноискателем на плече
он в чистом поле искал порочность.
ну что ж… кто ищет, всегда найдет.
мы все некачественно пошиты.
и вот уже между ними счёт
5:2, 5:3, 5:4... квиты.
а был ли мальчик? а мальчик был
безверьем болен неизлечимо…
не знаю. может быть, и любил.
себя – в огромных глазах любимой.
А НАУТРО
а наутро он сварит ей кофе и сахар отмерит.
и ещё раз - последний - губами коснётся волос.
нет, она не задаст, как-то быстро прощаясь у двери,
этот женский, наивный и очень нелепый вопрос.
её запахи сгинут в утробе стиральной машины,
и помада с бокала исчезнет к приезду жены.
только как оттереть её шёпот "любимый, любимый"
с дребезжащего сердца в разломе глухой тишины?
ЕГО БОЛЬ
его боль впивается в твой чертог,
разъедает стены полынь-травой.
только как ни вой, всё один итог.
не ходи за ним. он не твой, не твой.
его горе душит тебя, змеёй
обвивая шею – дышать не смей!
ни вздохнуть, ни всхлипнуть. стелись землёй
ему под ноги. обними и грей.
если он позволит себя обнять…
ну а нет, молись - только бы живой.
ты никто ему – ни жена, ни мать.
отпусти его. он не твой. не твой.
МЫ ГОВОРИЛИ
ты говорил, что будешь меня любить.
пусть хоть чума на землю. да хоть потоп.
бисер рассыпался. лопнула наша нить.
ты меня продал за... да плевать, за что.
я говорила: "точка. пиздец любви.
ни мендельсона нам с тобой, ни колец".
только ночами, кляп из подушки свив,
слёзы душу: какой там к чертям пиздец.
что ж. мы, выходит, оба с тобой вруны.
из миллиона сказанных нами слов
только одно осталось от той весны -
помнишь, я говорила: "слова - фуфло"?
ВОЛЬНО
а нам судьбой казались небеса,
в которых мы отчаянно застряли,
прильнув друг к другу в облаке печали,
любви запретной внемля голосам.
и вот теперь чистейший небосвод –
ни пятнышка, ни чёрточки, ни тучки –
на мой вопрос наивной почемучки
молчит о том, что всё и вся пройдёт.
и мы прошли. по лезвию любви,
по месту, где кровил разрыв шаблона.
две линии судьбы, скользнув по склону,
свернулись в точку. что ж, благословим
конец конца несбывшегося «мы»,
что – как же долго! – в нас болел разлукой,
надеждой, снами, круговой порукой
коротких встреч и ласками взаймы.
а ветер нам с тобою напоёт
о том, что уходить уже не больно,
что нам судьба скомандовала «вольно!»,
что будущее - каждому своё.
СУТКИ НА ЛЮБОВЬ
Бесстыдство глаз и глянец тьмы ночной –
И зеркало становится стеной.
Черны зрачки. Нерастворима мгла…
Прости меня – я масло пролила.
Безбрежность глаз и утра лёгкий вздох –
И по асфальту россыпью горох.
Нежны зрачки. Неудержим огонь…
Пока не поздно, спрячь свою ладонь.
Открытость глаз, распахнутость окна –
И вниз с карниза спрыгнула весна.
Чисты зрачки. Прозрачен полог дня…
Не ты мне снился. Берегись меня.
Усталость глаз и сумерек капкан –
И залпом одиночества стакан.
Мне не впервой шалавою прослыть,
А ты, дружок, надеюсь, будешь жить.
Бесстыдство глаз и глянец тьмы ночной –
И зеркало становится стеной.
Черны зрачки. Нерастворима мгла…
Прости меня – я масло пролила...
СКОЛЬКО ЛЕТ, СКОЛЬКО ЗИМ...
- Сколько лет, сколько зим… Ну входи…
- Как дела?
- Да нормально всё. Чаю?
- Да… Погоды всё нет, всё дожди…
Где Малыш? Почему не встречает?
- Спит ещё.
- Заберу на денёк?
- Понимаешь, мы как-то не ждали…
- Деньги есть?
- Да, с деньгами - всё ок.
- Здесь тепло… Отопление дали?
Это фотки? Я гляну?
- Смотри…
- Вот ведь кукла… Такая большая…
Сколько мы уже, а?.. Года три?
- Уже больше.
- Ах да… Не мешаю?
- Да сиди.
- А где этот… ну твой?..
- Не срослось. Подожди-ка, я всё же
Разбужу нашу дочку.
- Постой…
- Отпусти меня. Поздно, Серёжа.
А ВОТ БЫЛА БЫ Я ОБЛАКОМ...
А вот была бы я облаком,
Толстым, ленивым облаком,
Висела бы над землёй…
И всё бы мне было по боку,
И ты б, родной, мне был по боку
Со всей своей коноплёй…
Вот разлеглась бы я по небу,
Раскинулась так бы по небу,
Вальяжно б так расползлась,
А ты подо мной бы полем был,
Таким конопляным полем был,
Будил бы в ромашках страсть...
А я бы смотрела сверху бы,
Спокойно смотрела сверху бы
На дурочек во хмелю…
И тихо шепнула ветру бы,
Дурному шепнула ветру бы,
Что я тебя не люблю…
ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ
я всего лишь песчинка
в больших песочных часах
в броуновском движении
к центру слепой воронки
в тихом шуршании
иссякающего песка
я сталкиваюсь с тобой
таким-же
неожиданно звонко
я сталкиваюсь с тобой
в самом узком
расчитанном лишь на двоих месте
и пусть всего на мгновение
мы все-таки вместе
на миг перед пуском
в россыпь падения
мы в эпицентре чуда
и совершенно пофиг
что будет
после того как
мы минем
суженный профиль
и чья-то недрогнувшая рука
перевернет часы
НЕ СМЕЙТЕ
а вы – те, которые так спешите его клеймить –
вы когда-нибудь пробовали вот так?
с таким кромешным восторгом в пике входить
и, как анашу, сумасшедшие губы – до дна, в затяг?
вы когда-нибудь знали, как больно быть
вот таким – не ведающим середины и меры?
вы когда-нибудь пробовали так любить -
за порогом рассудка, морали и даже веры?
за порогом любых – даже самых правильных - правил?
не смейте, люди. не смейте его осуждать,
если даже я – та, которую он любил и оставил –
не смею ни осудить его, ни позвать.
КАК ТРУДНО БЫТЬ МУЗОЙ
вы мне писали километры писем,
а я не успевала их читать.
мои мозги на каждой строчке висли -
ну, что поэту с бестолочи взять?
оставьте, сударь. я раба рефлексов.
мне хочется бессовестных затей
простого человеческого секса
и фейерверка низменных страстей.
а я при вас стесняюсь материться
и не решаюсь блядских глаз поднять.
но вновь на сцене старой пьесы лица:
я - муза. вы - художник, вашу мать.
ХОЗЯИН-БАРИН
ты не ответил,
и я сказала:
«хозяин-барин».
твой ежедневник
бессрочно-важным
всегда затарен.
и секретутка твоя -
барьер мой
неодолимый -
на вторник пишет:
«в семнадцать тридцать
цветы любимой».
хозяин - барин.
хозяин занят
и недоступен.
а я летаю,
но не на крыльях -
с метлой и в ступе.
ОБЫКНОВЕННАЯ СКАЗКА
ну что ты, девочка? хорош реветь.
знаю, не впрок это, но ты послушай,
послушай взрослую тётку. ведь
то, что запало в душу и душит,
на самом деле, твои же собственные мечты…
а он… что он? он вообще-то и не при чём…
скажешь, бабник? бабник. попала ты
в сказку, в которой герой – парень с крутым мечом.
я бы сказала, тебе повезло с сюжетом.
он, возможно, не принц, но ты абсолютно точно
принцесса – лучишься волшебным светом
в его глазах, к его губам прикасаясь сочно…
не так уж много в этой жизни мужчин,
которые знают, чего хочешь именно ты …
не загадать желание нет никаких причин -
он волшебник, из грёз твоих создающий цветы
живые и яркие. бери, не стесняйся.
пока не стала тыквой твоя золотая карета,
играй увлечённо, девочка, наслаждайся!
играй, как в детстве – помнишь? – зимой и летом
феи, волшебники твой наполняли дом…
в его нереальной любви нет ни крупинки фальши.
обыкновенная сказка… ну а потом? потом
скажешь спасибо доброму дяде и двинешь дальше.
ПОРА
что-то закончилось. смутно мерцает начало.
белую горку песка за кристаллами глаз
кто-то насыпал, пока бесконечность молчала:
мол, разбирайся сама. в трижды надцатый раз.
сгусток измен ювенильно-поверхностных смыслов,
тени неверные чьих-то непринятых рук...
чьи-то глаза непрочитанно тают и мысли...
как-то запутанно всё, но, конечно, не вдруг.
что-то понять в этой куче оборванных нитей,
выловить нужную - самую нужную! - нить...
глупо зависла по самому центру, в зените...
видимо, просто пора научиться любить.
Комментарии читателей:
Комментарии читателей:
« Предыдущее произведениеСледующее произведение »