Геннадий Прашкевич «Сендушные сказки»

В русскую речь сказки полярного Севера вошли как интонация.

Юкагиры на волшебные сказки были не меньшие мастера, чем древние греки.

Многие сказки Севера начинаются  с описания жизни человека, который почти не знает других людей и живет один в снежной пустыне. Вдруг приходят русские, англу, у рта мохнатые. В XVII веке стремительный выход русских к Тихому океану изменил не только бескрайние пространства Империи, но и расширил границы речи. Перелистывая страницы более ста лет уже не переиздававшихся трудов В. И. Иохельсона, прежде всего, «Материалов по изучению юкагирского языка и фольклора, собранные в Колымском округе» (издание Императорской Академии Наук, С.-Петербург, 1900), видишь и слышишь именно живую речь. Владимир Иванович не один год кочевал с юкагирами по сендухе (тундре). Зимой – зеленоватые отсветы северного сияния, летом – облака мутного задавного гнуса. «Долгое время моим первобытным рассказчикам трудно было отвлечь данную (конкретную) форму от спрашивающего лица, - писал В.И. Иохельсон. – Если, например, спросишь, как по-юкагирски перевести  тин бысабын (якутское – я режу), то они так и отвечали: тат роумик, т.е. ты режешь».

Золотой дым живой речи.

Золотой дым времен.

 

 

О СКАЗОЧНОМ СТАРИЧКЕ

 

Люди с домами были.

Два брата к реке пошли.

Пение сказочного старичка услышали.

Чюлэни-полут зовут. Совсем как человек, но крупного роста. Голова как кочка, спутанные волосы вниз висят. Убитого лося носит привязанным к тонкому ремешку кафтана, человека ест с аппетитом. Устал Чюлэни-полут, сел под ондушу, под траурное северное дерево, принюхался, ребенка отпустил гулять. Ребенок, играя, братьев увидел. Испуганных увидел. Подбежал к одному, потянул за уши: «Такое есть буду».

«Тише, ребенок. Вкусное тебе дадим. Сладкое тебе дадим. Младшую сестру дадим».

«Всего хочу», – жадно ответил ребенок.

«Твой отец под тяжелыми лыжами сидит, – шепнули братья. – Упомянутые лыжи над собой повесил на дерево. Толкни».

Ребенок глупый. Послушался.

Падая, тяжелые лыжи чюлэни-полута убили.

Ребенка привели домой, отдали младшую сестру в жены.

Все ребенок чюлэни-полута делал как люди. Голова у него как кочка, глаза большие. На промысел ходил, больших лосей, привязав к ремешкам кафтана, приносил жене. Шел снег. Снова таял. Однажды сендуху покрыло льдом. Такой лед редко бывает. Все вымерзло, в сендухе пусто – как в небе. Под зеленоватым северным сиянием блестели голые льды. Ночью от голода чюлэни-полут груди жены щупал, вздыхал: «Отец меня таким кормил». Когда на промысел ушел, жена братьям все рассказала.

Испугались.

Озеро нашли.

В озере – чёпка, глубокая яма.

Над чёпкой лед продолбили, веточками укрыли, припорошили сухим снегом. Ребенок сказочного старичка без добычи вернулся, сердитый вернулся, волосы распущены, спутаны, лицо бледное, ему крикнули:

«С нами играть иди!»

«Не пойду, – ответил. – Устал».

«Все равно иди. Играть будем».

Когда играли, толкнули в продолбленном месте.

Вскрикнув, ребенок чюлэни-полута за край льда схватился. Братья батасом, тяжелым ножом, по сильным рукам били. Волосами тряся, крикнул:

«Зачем?»

Ответили:

«Теперь есть нас не будешь».

«Зря, – крикнул. – Я огонь погашу. Снегом упаду на очаг, ледяным ветром в лицо дуну. Куда нельзя ходить, туда заведу. Плохому – всегда плохое. Огня у вас никогда не будет».

Утопили, довольные домой пошли.

А утром огонь в очаге погас, развести не могли.

Так, без огня, жили.

Так, без огня, умерли.

 

 

 

О ШАМАНЕ


Один человек был.

Сильно заболел, умирать стал.

Шамана позвали. Шаманить заставили.

Шаман в бубен бил. Шаман тени птиц-зверей призывал.

«Мой праотец, – призывал, – дерева корень, мои предки, звери, все становитесь, чтобы помочь, все на моей стороне встаньте!»

Родственники подсказывают: «Спроси, зачем человек без сил, в болезни, как в чёпке, тонет? Кто человека так мучит?»

Шаман в бубен бил. Не помогло.

Крикнул: «В царство теней иду! Сам иду!»

Родственники подсказали: «Правду спроси. Кто человека мучит?»

Шаман камлал. Шаман в бубен бил. В царство теней пополз между кочками на брюхе. Кричал по-птичьи, кричал как зверь. Мохнатый, кривой, сам себя боялся. Один мидол, один дневной переход, прополз. Потом еще два мидола прополз, потом еще три.

Сказочную старушку встретил. Собаки залаяли, старушка сумеречные глаза открыла:

«Навсегда пришел? На время пришел?»

«Моя прабабушка, – с уважением ответил, – на время пришел, узнать пришел».

«Ну, говори свое».

«Нашего человека в болезни кто мучит?»

«Такое узнать, дальше иди».

Пошел. У берега долбленый челнок увидел.

Сорока, короконодо, вскрикнула суетливо. На ту сторону посмотрел – на том берегу урасы увидел. Смутные тени ходят, тени украшений звенят. У порога самой большой урасы красный червь спит. Он так велик, что нападает на крупных зверей. Может убить, сжав в красных кольцах. Наевшись, спит там, где поел. Дети мертвецов бросают в него камни, разбудить не могут, так крепко спит.

Шаман реку переехал. На берег поднялся, с укором спросил:

«Нашего человека в болезни кто мучит?»

Не ответили. Волноваться стали.

«Тень нашего человека отдайте мне. Рано нашему человеку к вам».

Отдавать не хотели, пришлось силой взять. Чтобы легче вернуться, шаман тень больного в себя вдохнул. Уши и нос заткнул, чтобы тень с дыханьем не вышла. Крикнул, что было сил: «Мои солнечные лучи, меня отсюда тяните! Мои помощники, меня к людям тяните!»

Помощники подняли шамана.

Помощники три раза шамана против солнца повернули.

«Вот из царства теней вернулся, – выдохнул. – Вот тень больного принес. Теперь здоровый будет, на промысел пойдет». Сам упал на понбур, на низкую лежанку, покрытую шкурами. «Мне теперь лечь дайте. Долго лежать буду».

 

 

 


О КИВАЮЩЕМ

 

Было, чюхчи преследовали ходынцев.

Мидол. Еще мидол. Еще один дневной переход.

С нарты упал ребенок – маленький. Лежал в снегу, плакал.

Старый чюхча услышал, сказал другому: «Это кто плачет? Это ребенок плачет». Обрадовался: «Вот крепкий помощник вырастет!» Подобрал. На стойбище отвез, назвал – Кивающий. Ребенок на все всегда головой кивал.

Так время шло. Старый чюхча позвал Кивающего.

«Ко мне старость пришла, – сказал. – Как упавшее дерево свалила, словно обгорелый пень стал. Теперь ты в семье главный. Будешь смотреть за оленьим стадом. Вот возьми молодую девушку, вырастил для тебя».

Кивающий взял девушку, ушел к стаду.

Упражнялся в беге, в метании копья, в стрельбе из лука, в ношении тяжестей. Скоро сделался такой легкий и быстрый, ну, как двухгодовалый бык, потомок дикого оленя. Научился на высоту птичьего полета прыгать, другие чюхчи даже обеспокоились: «Приемыш из вражеского племени, он там что делает?» Тайно пришли. Спрятавшись в кустах, смотрели. Кивающий так легко размахивал тяжелым копьем, будто лоскутом мокрой оленьей шкуры. Так легко прыгал через широкое озеро, будто птица вспархивала. Так громко вскрикивал, что приседали самые старые, все видевшие олешки. Посмотрев, чюхчи сказали: «Это ужас, что он делает! Это ужас, как это опасно для нас!» Приехали к приемному отцу, сказали: «Ты старый. Скоро совсем умрешь, некому будет унять приемыша. Ну, понял нас? Теперь все сам сделай».

Так сказав, пошли собирать людей, а старик позвал приемного сына.

«Надень чистую одежду, – сказал. – Чистую и сухую надень».

«Зачем чистую? Я эту на себе высушу».

«Как говорю, так делай!»

Кивающий послушно надел чистую рубаху. Мех на ней светлый, нежный. Присел на шкуре медведя, прикрыл рубахой голые колени.

«Теперь слушай, – одобрил старик. – Ты не знаешь. Я раньше не говорил. Ты мне не родной, как думаешь. Ты не чюхча».

«А кто?»

«Ходынец ты».

«Как так?»

«Рожден ходынской женщиной. В снегу тебя подобрал. Дочь для тебя вырастил. Дал жену, дал имущество, олешков. Теперь чюхчи сердятся, считают опасным такое положение. Хотят убить. Пожалуй, сразу не ударят тебя в сердце, долго мучить будут. Так не хочу. Лучше сам убью».

Вложил в тетиву стрелу, согнул колено, как в молодости, и выстрелил. Но в самое мгновение, когда щелкнула тетива, Кивающий подпрыгнул, голова коснулась самого верха урасы, и стрела пробила дырку в ровдуге.

«Хэ! – довольно сказал старик. – Проворный стал. Быстрый стал. На близком расстоянии от стрелы уклонился. Все равно уходи. Убить тебя не могу, и защитить тебя не в силах. Завтра чюхчи придут. Беги к своему народу. Дорога к ним лежит на закат. Место узнаешь. Там снежный хребет – вершина от солнца пылает золотом, такой высокий!»

Две ночи и день жена Кивающего не спала, шила новые одежды и плакала. Так сильно плакала, что, не видя иглы, в кровь исколола пальцы. А на третье утро Кивающий уехал. С собой не взял ни лука, ни копья, только маленький поясной нож из китового уса. В дороге напали на него десять молодых воинов чюхчей, он этим ножичком всех убил и взял себе полное вооружение: кожаный панцирь, копье и колчан. А потом, когда золотом запылала вдали тень высокого хребта, увидел ходынского юношу. Ходынец испугался врага и стал убегать. Но Кивающий ехал быстрее. Догнав, ухватил бегущего оленя за рог. Ходынский юноша отвернул в другую сторону, а Кивающий опять догнал, и опять ухватил за рог. Юноша встал посреди снегов и заплакал: «Ну, если стал я для тебя, как добыча, убей меня».

«Убью, – согласился Кивающий. – Но сначала скажи, кто ты?»

«Сын ходынского князца. Младший сын. Раньше нас было три брата. Один на стойбище, а я – вот».

«А третий?»

«Потерялся».

«Как давно?»

«Я и не помню».

«Потерялся, когда чюхчи за вами гнались?»

«Вижу, ты все знаешь. Вижу, ты за другим братом пришел».

«Такими словами меня не встречай. Другими словами меня встречай».

«Какими другими? – с надеждой спросил ходынский юноша. – Почему другими надо встречать?»

«Я – твой потерянный брат. Одежда на мне чужая, но тело рождено нашей матерью».

Ходынский юноша обрадовался. Они поздоровались, обнялись, перестали бояться друг друга.

«Где стойбище?»

«За тем холмом».

«Там сейчас три урасы?»

«Ты опять угадал. Одна – моего брата, другая – моя, третья – соседа».

«Ну, едем, – сказал Кивающий. – Теперь стойбище будет больше. Давно родственников не видел».

«Едем, – согласился ходынский юноша. – Только давай я первым поеду. Если ты поедешь впереди, мужчины увидят чужого и убьют!»

«Нет, я первый! – заспорил Кивающий. – Если мужчины увидят, что я за тобой еду, подумают – за тобой гонюсь. Тогда точно убьют».

«Нет, я первый!»

«Да почему?»

«Кто с хорошими новостями, тот всегда первым едет!»

Поехали рядом. Гнали так быстро, что задние олени все время напирали на передних. Когда подъехали к стойбищу, люди тревожно забегали, ладони стали приставлять ко лбу. «Хэ! Молодой чюхча преследует ходынского человека!» На Кивающего посыпалась туча стрел. Их летело так много, как снежной пыли. Но потом сияющее снежное облако осело, и люди снова увидели Кивающего.

Он стоял и весело очищал одежду.

 

 

 

О СТРАШНОМ ЗВЕРЕ

 

Звали – Келилгу. Был тяжелый.

Ходил с широко раскрытой пастью.

Лапы с такими длинными когтями – как сабельки русских.

Однажды пастух пропал. Может, попал в плен к медведю – к деду сендушному, тот сделал его работником. А может, заблудившись, с ума сошел. Пропавшего пошел искать Кивающий. Увидел Келилгу, сразу понял, что это он пастуха съел. Спасаясь, побежал от страшного. Кричал на ходу: «Эй, Келилгу, смейся! Эй, Келилгу, будь доволен! Я жирный, скоро меня съешь. Мои олени жирные, скоро их съешь».

«Ха-ха!» – Келилгу так рассмеялся, что пасть его еще шире раскрылась. Верхняя челюсть коснулась волосатой спины, а нижняя упала на серую тоже волосатую грудь. Даже остановился, чтобы помочь себе кривыми лапами, иначе не мог собственную пасть захлопнуть.

Пока так делал, Кивающий отбежал.

Но в скором времени, сшибая кочки, Келилгу снова настиг его.

Спасаясь, крикнул: «Эй, Келилгу, смейся! Эй, Келилгу, будь доволен! Я жирный, скоро меня съешь. Мои олени жирные, скоро их тоже съешь».

«Ха-ха!» – довольно рассмеялся Келилгу, и его челюсти широко раздвинулись, касаясь волосатых спины и груди. Так широко раздвинулись, что снова пришлось пускать в ход лапы.

Так в преследовании достигли стойбища.

Ходынцы увидели бегущих, все собрались вместе.

Так много их собралось, что число людей определялось цифрой предел знания.

Все вместе напали на Келилгу, убили страшного копьями. Долго убивали. Правда, и Келилгу убил многих. Подпрыгивал высоко, кусал зубами и царапал лапами. Даже Кивающего ударил.

 

 

 

О ТОМ, КАК УБИВАТЬ СТАЛИ

 

Древние люди были.

Один человек лося убил.

Чомон-гул – «большое мясо».

Жена за мясом пошла. В сендуху пошла.

Грудное солнце блестело – женское украшение на груди.

Младшая дочь сказала: «Снег люблю. С тобой пойду тоже мясо брать».

Мать строго ответила: «Не ходи», а сама ушла. А когда вернулась, увидела: дочь к лосю ушла тайком. Нежная, как лапка ягеля. «О, Чомон-гул! О!» Дочь сухой снег смела веткой с мертвой головы лося. «О, Чомон-гул! О!» Страшно стало. Мохнатое лицо лося открыв, смотреть на него стала. В мертвых глаз черноту смотреть стала. «О, Чомон-гул! О! Старший брат когда тебя догнал, в сердце твоем худо сделалось. В сердце боль встала». Домой вернувшись, сказала: «Не будем есть зверя больше». Отцу и братьям, всем соседям сказала: «О! Чомон-гул страдал! Больше бить лося не будем».

Так будучи, голодали. Многие люди, обессилев, слегли. Мох сосали, плакали. Шамана звали: «Зачем такие? Почему надо терпеть?» – «Упомянутая девушка в смутную черноту глаз убитого лося смотрела, – ответил шаман. – Упомянутая девушка с жалостью сказала: «О, Чомон-гул! О!» С большой жалостью. Духи слышали. Теперь, пока девушка с нами, есть мясо нельзя».

Спросили: «Мы с этим что сделаем?»

Шаман ответил: «Упомянутую девушку убейте».

«Почему убить? Если так сделаем, разве нам лучше станет?»

«Если девушка умрет – плохо. А если все умрем – это совсем худо».

Немедленно убили. «Пусть теперь один охотник пойдет. У кого сохранились силы, пойдет».

Еще полдень не наступил, а охотник уже убил лося.

С тех пор стали убивать.

С тех пор поправились.

 

 

 



О СЧАСТЛИВОМ

 

Парень был.

Совсем один был.

Устал. «Жену искать пойду».

Кафтан надел. Мимо лужи шел, в луже мелкие рыбки ходили. В половодье от других отстали, к реке не ушли. Пожалел. Кафтан с себя скинул, всех рыбок вычерпал, в реку бросил.

Опять пошел.

Хитрый старичок навстречу.

Засмеялся, бросил в реку горсть синих бус.

«Эти бусы кто найдет, тому свою дочь отдам в жены. Красивую дочь отдам в жены. Она в моей урасе сейчас. Если выглянет, все мужчины, даже старики, умирают от страсти».

Услышав такое, парень наклонился к реке:

«Эй, рыбки! В половодье в луже остались, к реке не ушли, это я вам помог. Теперь мне помогите!»

Все бусинки до одной принесли.

Старичок сосчитал: как было, ровно десять десятков.

Сказал: «Ладно. Бери мою дочь. Бери красивую. В свое место веди, там детей рожайте».

Так сделали.

Так детей рожали.

Ураса в сендухе и сейчас стоит.

 

 

 

О МУЖЕ ЛУНЫ

 

Беременная на Луну смотрела.

«Ясная Луна, скажи мне: сын будет? когда будет?»

Позвала шамана: «Почему Луна молчит? Почему не говорит?»

Шаман в бубен бил. Голову поднимал. Прыжки высокие делал. Светлой тенью подпрыгнул к самой Луне. Она испугалась, от него побежала. А шаман опять подпрыгнул. Луна совсем испугалась, спряталась, совета у матери спросила. Мать сказала: «Не отвечай. Здесь шаману ходить нельзя. Хоть и шаман, все равно человек. Нельзя здесь ходить шаману». Подумав, строго добавила: «Вернуться тоже ему нельзя. Раз пришел, пусть живет. Пусть твоим мужем будет».

Теперь в ясную ночь видно: шаман, как муж, прижимается к Луне.

В сендухе в ясную ночь все видно.

 

 

 

О РОСОМАХЕ

 

Шахалэ – лисица рыжая.

Ходила, медведя встретила. Стала дразнить:

«Дед сендушный, глупый. Тонкошеего боишься, человека боишься!»

Медведь обиделся: «Хэ! Никогда тонкошеего не боюсь. Его, как ягоду, ем».

«Ну, так идем! Я знаю, где много такой вкусной ягоды!»

Вперед забежала, человека встретила. «Эй, тонкошеий! – стала дразнить. - Ты деда сендушного, глупого боишься!»

«Я не боюсь, – обиделся человек. – Его, как белку, стрелой бью».

Дождался медведя, смело выстрелил. «Ой, брюшная боль! – закричал медведь. – Ой, какая сильная боль!» Рану лапой прикрывая, домой побежал. «Дети, – плача позвал с порога. – Совсем я убит. Совсем я умираю. Шамана зовите, нашу росомаху зовите».

Шаман-росомаха пришла, уши кисточками. В бубен била. Подпрыгивала. Капельки живой крови слизывала. В бубен ударит, слизнет. Подпрыгнет, слизнет. «Так неправильно, – обиделся дед сендушный, глупый. – Ты не камлаешь, ты мою кровь слизываешь».

Бросил росомаху в огонь, спину обжег. Росомаха, крича, домой побежала, куском замши обожженное место закрыла. С той поры спина у нее задымленная.

 

 

 

О ГЛУПЫХ БРАТЬЯХ

 

Три брата были.

Старший – Лошажа.

Средний – по имени Лопчуа.

А младший – просто Акчин-хондо. Человек-дыра, его так прозвали.

Сидели в урасе, старший сказал: «Сейчас петь будем». Младшие согласились: «Сейчас красиво петь будем». Старший хрипло запел: «Лошажа чин, чин… Лошажа, чин, чин…» Строго посмотрел, пожаловался: «Ох, горло не поет, совсем сухое горло, а то бы красиво спел». Тогда средний запел: «Лопчуа чин, чин… Лопчуа, чин, чин…» Хитрый, неплохо пел, но тоже пожаловался: «Вот хорошее у меня горло, только ты, Лошажа, лучше поешь». Тогда младший запел: «Акчин-хондо чин, чин… Акчин-хондо, чин, чин… Вот есть сильно хочу, – пел, – мне вкусное принесите, чин, чин… Вот пить сильно хочу, мне чистое принесите, чин, чин… В мелких местах реки воду не берите. В мелких местах дети чюлэни-полута воду мутят…»

Хорошо спел. Братья обиделись. Бросились. За хорошее пение стали убивать глупого. Но тут Луна взошла, на урасу черные тени упали. «Это воины! Это чужие воины!» - испугались братья. В челнок сели. «Акчин-хондо, сильнее греби! Хорошо поешь, хорошо греби!» В разные стороны гребут, на месте вертятся.

К утру Луна ушла. Обрадовались: «Вот ушли чужие воины!»

Так устали, что понять ничего не могут. Свою урасу за чужую приняли.

«Вот стойбище врага!» Собственных жен копьями покололи, своих детей стрелами забросали. «Теперь хорошо. Чужие вещи возьмем».

Вошли в одну урасу. «Брат, это что? Это моя сума!»

Вошли в другую: «Брат, это что? Это моя сума!»

Акчин-хондо то же самое сказал. Тогда убитых осмотрели.

«Брат, это что? Это моя жена! Брат, а это что? А это вместилище из китового уса – для костяных игл моей жены! Брат, а это…»

От обиды начали драться.

Тем и кончили.

 

 

 

СКАЗКА

 

Старичок был.

Старушка была.

Молодой сын был.

Точно лунный свет, так красив.

Надел лыжи, подбитые мехом выдры. «Отец, мать, ухожу. Жену привести пора».

Снег белый, северное сияние. Как китовые пластины, раскрашены полосы в небе. «Лыжи, куда несете меня подобно верховому оленю?» Звезды проглядывают сквозь небесный огонь. «Лыжи, куда так быстро меня несете?» Кругом снег, потом ураса стоит. Одна, как гора, стоит. В урасе – полярный князец. Вошел к нему, к его дочке посватался. Лег с нею рядом. Так близко лежали, что один и тот же сон видели.

Потом вернулись.

Жить стали.

 

 

 

О ЧУДЭШАНУБЭ

 

Юкагир был. Дочь имел.

Когда выросла, так сказала:

«Чудэшанубэ я. Меня Чудэшанубэ зовите».

Утро наступит, она встанет со шкуры, задумается.

Сидит дикует. Мать покачает головой: «Чудэшанубэ, дров наруби».

Чудэшанубэ посидит, потом сама себе скажет: «Чудэшанубэ, дров наруби».

Поднимется, оленьи сапоги возьмет, сама себе скажет: «Вот Чудэшанубэ сапоги оленьи взяла». Меховую кукашку на плечи наденет, опять скажет: «Вот Чудэшанубэ меховую кукашку на плечи надела». Сухое дерево топором свалит, скажет: «Вот Чудэшанубэ сухое дерево топором свалила».

Что ни сделает, на все так скажет.

Мать рассердится, палкой ее побьет.

Чудэшанубэ удивится: «Эмэй, палкой меня не бей».

Подаст матери батас острый: «Этим меня бей, ножом бей, так скорей будет».

Мать еще сильнее рассердится, палкой замахнется. Чудэшанубэ удивится: «Эмэй, палкой не замахивайся». Подаст матери костяной топор: «Этим меня бей, топором бей, так быстрей будет».

Вечер наступит, звезды покажутся.

Жалея, мать спросит: «В небе что видишь?»

Чудэшанубэ на звезды показывает: «Там сестры мои. Вышивая, сидят. Умру, с ними сяду».

К шаману Чудэшанубэ повели. «Ум проверь, совсем больная».

Шаман в бубен бил, олений жир в огне жег. Холгута, мохнатого мамонта, из подземного мира вызвал. Суетливая сорока короконодо ругалась: зачем мамонта зря гонять? Но шаман сказал: «Чудэшанубэ, позади меня садись».

Сели верхом, шаман холгута по солнцу направил.

Когда так ехали, спросил: «Чудэшанубэ, ты сейчас что думаешь?»

Ответила: «Ничего не думаю».

Немного спустя шаман спросил: «Чудэшанубэ, на земле зла много. Оно разное. Есть такое сильное, что всех птиц, рыб, зверей сразу убить может. Как думаешь, можно всех птиц, рыб, зверей сразу убить?»

Ответила: «И сейчас ничего не думаю».

Шаман головой покачал: совсем больная.

А Чудэшанубэ спросила: «А женщин на земле больше или мужчин?»

«Хэ! Легкий вопрос, – ответил шаман. – Женщин меньше».

«Нет, – Чудэшанубэ головой качает. – Неправильно».

«Почему так думаешь?»

«Если мужчина не своим умом живет, если мужчина свою женщину слушает, то сам становится как женщина. Так часто бывает. Вот и получается, что женщин больше. Ты тоже как женщина».

«Хэ! Почему?»

«Про зло говоришь, а спрашиваешь меня. Хочешь, всех нужных птиц убей, нужных рыб, зверей всех убей, большой дом из их костей построй, только мне о таком не говори, сам сделай. Тогда ты мужчина».

Удивился: «А теперь что думаешь?»

«А теперь вот что думаю. Засохших деревьев на земле больше, или растущих?»

«Хэ! Совсем легкий вопрос. Растущих больше, засохших меньше».

«Так не бывает. Засохших больше».

«Как так? Засохших совсем мало! Все на дрова идут».

«Если у которого сердцевина сухая, такое дерево живым не считаю. Живое то, у кого сердцевина живая».

«Хэ! – согласился. – Засохших больше».

Едут дальше. Спрашивает: «А теперь что думаешь?»

«А теперь думаю: на земле живых людей больше или мертвых?»

«Хэ! Мертвых меньше, живых очень много!»

«Нет, думаю, мертвых больше»

«Хэ! Когда помереть успели?»

«В котором человеке болезнь есть, тот работать не может, такого человека живым считать нельзя».

«Хэ! Верно!»

Шаман остановил холгута.

«Дальше не поедем, – сказал. – Дальше говорить не будем. Дальше отвечать на вопросы совсем не будем. К родимцам вернемся. Нельзя убить сразу всех птиц, рыб и зверей. И здоровых деревьев на земле меньше, а сухих больше. Не больная ты, Чудэшанубэ. Просто создана так. В жизни много страдать будешь».

 

 

 

О ПОТЕРЯВШЕМСЯ

 

Люди были. С урасами были.

Один потерялся. Искали, не нашли.

А он к морю вышел, сильный стук топора услышал.

Берег усыпан черной галькой. Рубивший потерявшемуся сказал: «Тебе здесь нельзя». Нехорошо засмеялся, меховую кукашку поправил.

«Я не знаю, куда идти. Следа нет, не могу к стойбищу выйти».

«Ладно, спрячу тебя, – пожалел потерявшегося рубивший. – Сейчас из моря духи выйдут, нехорошие выйдут. Превращу тебя в дерево. Скрипеть не надо, качаться не надо, стой молча»

Потерявшийся деревом стал.

Деревом будучи, странное видел.

Духи из моря вышли. Совсем как люди, одежды белые.

Сидели на берегу, молчали. Потом солнце взошло. Тогда в море снова ушли.

«Ну, видел?»

«Видел».

«Ну, сильные духи?»

«Теперь знаю: сильные».

«Ну, морские духи, - похвастался рубивший. – Им служу».

«А меня отпустишь? Я три дня и три ночи дома не был».

Рубивший засмеялся, хлопнул веткой потерявшегося по голове. Тот сразу оказался в пустой сендухе. От края до края – никого. Только сендуха, а на ней один человек с олешком.

«Ты кто?»

«Я брат твой».

«Зачем ты - брат?»

«Не знаю. Так получилось. Садись на моего олешка».

«Забыл, как садиться, – пожаловался. – Давай ногами пойду».

Пошли. Урасу увидели. Жена обрадовалась: «Вот мой муж вернулся!» Старый отец обрадовался: «Вот мой сын вернулся!» Сестры обрадовались: «Вот наш брат пришел!» И он всех узнал. Пожаловался: три дня дома не был, три дня где-то ходил. Ему сказали: «Не три дня, а три года». Потом спросили: «Где ты ходил? Как выжил?»

Этого не помнил.

Так жил.

 

 

О ПРОМЫСЛЕ БЕЛОК

 

Три человека были.

Белок промышляли.

Три собаки, дорожный запас.

Двое нарту тянут, третий дорогу торит.

Три дня шли, три ночи в белых снегах спали.

На четвертый день духи прорубили зарю, пошли охотиться.

Двое быстро вернулись, третий не скоро. Поздно уже вернулся.

Спросили: «Друг, есть белка?»

«Чтобы совсем не было – такого нет, есть немного».

«Ты сколько убил?» – спросили.

«Чтобы совсем не убил – такого нет, убил немного».

«Однако есть белка! – обрадовались. - А особый след видел?»

«Чтобы совсем не видеть – такого нет. След видел».

«С этим что делать будем? – испугались. – Ты след видел! Дед сендушный, глупый, хозяин сендухи, рассердится, нам головы отобьет».

«Худо, если так, – согласился третий. Круглой головой покачал: – Только, как промышлять, если станем, как бабы?»

 

 

 

СТАРИННАЯ ЮКАГИРСКАЯ СКАЗКА

 

Старичок был.

По сендухе кочевал.

Уединенную урасу увидел.

Наверное, молодая, наверное, красивая в урасе живет.

Спрятался в кустах. Долго ждал. Никто не выходит. Значит, правда, молодая, красивая, одна выходить боится.

Вечер пришел. Звезды высыпали на небо, как рыба в чёпке. Старичок решил: влезу тихо на урасу, загляну в дымовое отверстие, молодую, красивую увижу.

Влез.

Увидел.

У очага сидит.

Молодая, красивая.

Голову наклоняя, шьет.

Захотелось старичку лицо молодой, красивой увидеть. Начал дымовое отверстие расширять. Одежда на старичке грязная, руки грязные. Как родился – ни разу не умывался. Пот капает. Молодая, красивая услышала. Решила, что это чюлэни-полут, сказочный старичок, влез на урасу. Жильные нитки бросила в огонь. От сильного жара жильные нитки закрутились, пошли кольцами, запах едкий. Старичок чихнул. Молодая, красивая подняла голову, и старичок увидел, что не молодая она, не красивая. В ужасе с урасы спрыгнул. Крикнул: «Жги, жги нитки, старая! Выкуривай, выкуривай чюлэни-полута!»

Бросился в сендуху. Боялся, что догонит.

Старая, безобразная подождала, потом из урасы вышла.

Снег мерцает. Звезды сквозь небесный огонь. Нежные переливы. Холод, безмолвие, мир то в алой крови, то кажется бледным, позеленевшим. А на снегу - одинокий след нарты.

Старая, безобразная в урасу вернулась. В кипятке вкусные шишки заварила.

Напилась, спать легла.

 

 

 

О СУМЕРЕЧНЫХ ЛАМУТАХ

 

Три брата были. Младшую сестру имели.

Старшие ушли, другому сказали: «Сестру береги!»

Один остался, еще малый мальчишка при нем. Стали ждать.

Духи прорубили зарю, ламуты, как комары, налетели. Они давно переселились за море, но иногда нападают. В сумерки при последних коротких лучах заходящего солнца можно видеть таких. Если ламута убить, он похож на обычного человека, только ноги большие и между пальцами перепонка Упомянутый парень драться вышел. Ламуты стрелами, копьями кололи – не попали. Ловко по головам прыгал, многих убил. Устал. Сильно устал. Когда солнце село, младшую сестру три раза поцеловал: «Теперь больше не приду, тебя, братьев больше не увижу. Много ламутов убил, на меня солнце сердиться будет».

Убитых врагов друг на друга сложил, сам сел сверху.

Опять налетели ламуты, кололи копьями. Крикнул ламутам: «Не мучьте долго. Моим копьем меня заколите».

Закололи. Сестру убитого увели. Мальчишку сделали работником.

Кочевали. Урасы ставили. В один раз сестра убитого тайно лыжи взяла. Ламутский князец проснулся, а новой жены нет. Начал погоню. Долго гнался. Тут снег пошел. Следы лыж совсем пропали. Сестра убитого к братьям пришла.

«Что с тобой?» – спросили.

«От ламутского князца сбежала».

«Где твой брат младший?»

«Сумеречные ламуты убили».

«Где малый мальчишка?»

«Его работником взяли».

«Ламутов так много было?»

«Совсем как комаров, так много».

«Младший брат хорошо дрался?»

«Он, как песку, везде ламутов насыпал».

Пошли смотреть. До места битвы дошли.

«Брата кости, они где лежат?»

«Они на ламутских богатырях лежат».

Братья посмотрели, обрадовались:

«Не безвестно пропал».

Сели на берегу. Долго молчали. Потом опять жить стали.

 

 

 

О ГЛУПОМ ШИЛГУ

 

Шилгу был.

Рядом Шитага, шаман, был.

Один раз шаман сказал Шилгу:

«Вижу, друг, ты умрешь. Вижу, что ты скоро умрешь. Медведь, дед сендушный, съест тебя. Как ягоду, съест. Из дому не выходи».

«Не говори так, Шитага, мне страшно».

Перекочевали. Шаман в другой раз сказал:

«Вижу, друг, ты умрешь. Вижу, что скоро умрешь. Может, послезавтра».

Опять перекочевали. Предупредил: «Сегодня никуда не ходи, сегодня дома сиди».

Не пошел никуда Шилгу. Утром не пошел. Днем не пошел. Только к вечеру сказал: «Жена, в амбарчик схожу, вяленого мяса принесу». - «Зачем тебе ходить в амбарчик? – возразила жена. – Шаман не велел ходить». - «Хэ! Я только в амбарчик. В амбарчике от чего умру?»

Жена ждет – нету.

Вечер наступил – нету.

Из урасы вышла, к ногам собака прижалась.

Удивилась: «Это Шилгу собака. Это моего мужа собака».

Обнюхала. «Откуда пришла. Наверное, росомаху грызла». Другие женщины тоже обнюхали: «Нет, это твоего мужа запах. Мы знаем. Это твой Шилгу умер. Кого ждем? Мертвеца ждем».

Так молча сидят.

Потом шаман вернулся.

«Шилгу где? Он куда пошел?»

«В амбарчик пошел вяленого мяса принести».

Пошли искать. Увидели. Возле амбарчика Шилгу сидит. Дед сендушный ловко задавил глупого. Шаман рассердился: «Ну, смотрите! Следы медведя совсем небольшие. Это от страху у Шилгу ручные сухожилия ослабели, он такого молодого убить, наверное, мог!»

 

 

 

О КАМНЕ НА БЕРЕГУ

 

Один охотник решил: откочуем на край земли.

Прошли мидол. Потом еще два дневных перехода. Потом еще пять.

Дошли до узкого озера. Там люди живут, умеют расщепляться. Живут на берегу среди деревьев, расщепленные пополам. При малейшем шуме расщепленные части соединяются и люди ныряют в воду. Любят табак, дают за него крупную рыбу и выдр. А дальше за озером – маленькие карлики. Величиною не больше руки человека - от пальцев до локтя. Трое таких с трудом одолевают одного гуся, за папушу табака сестер отдают.

Увидев такое, сказал: «Жена, наверно, тут край земли близко».

Поставив урасу, сказал: «Разложи костер. Большой костер разложи».

Жена разложила, дым пошел. Такой густой, такой плотный, что прямо по нему охотник и его жена начали карабкаться вверх, чтобы последний край земли увидеть. Так высоко поднялись, что Луны коснулись. «Если теперь вернуться захочешь, - охотник сказал, - назад не оглядывайся».

Выше поднялись.

Совсем высоко поднялись.

Грустно стало жене. Куда дальше?

Оглянулась. Сразу упала вниз.

На берегу камнем стала.

 

 

 

О ДЕБЕГЕЕ

 

Человек был именем Дебегей.

Голова красивая, круглая, как травяная кочка.

Один раз сказочный старичок пришел. Чюлэни-полут пришел.

«Ты пришел?» – испугался Дебегей.

«Ну, я пришел».

«Что видел?»

«Ну, ничего не видел».

«Что слышал?»

«Ну, ничего не слышал».

Дебегей, спрашивая, незаметно в котел кусок жира пустил, сверху снегом присыпал. Когда снег растаял, худую рыбку бросил в котел.

«Ну, много жиру! Очень много! – похвалил чюлэни-полут. – Как так? Я видел, ты худую рыбку в воду пустил. Откуда жир?»

«Ну, не я варю. Мой котел варит».

«Дай мне твой котел».

«Возьми».

Чюлэни-полут домой пришел, снег растопил, худую рыбку в котел бросил. Ждал, ждал, нет жиру. Разбил котел в гневе: «У своего хозяина варишь, у меня не хочешь!»

Утром Дебегей встал, много дров наколол. Набросал большую кучу там, где прежние лежали. Получилась большая гора. Даже удивительно. Чюлэни-полут такое увидел, сказал:

«Вчера твой котел разбил».

«Ну, зачем так сделал?»

«У тебя варит, у меня не хотел».

Поморгал глазами: «Когда дров наколол столько?»

«Ну, это не я колю. Это мой топор колет».

«Дай мне такой топор!»

Чюлэни-полут домой пришел, по сухому дереву ударил. Топор застрял, еле из дерева выдернул. Снова ударил. И снова топор застрял. Так до самого вечера чюлэни-полут мучился. В сердцах зашвырнул топор в омут: «У своего хозяина колешь, а у меня не хочешь!»

Заболели у старухи чюлэни-полута глаза, снова пришел к Дебегею: «Твой котел разбил, твой топор выбросил. Ничего не получается с ними. Теперь у моей старухи глаза болят».

«Хэ! Дело простое, – сказал Дебегей. – Ты нож наточи, острый батас наточи. Ночь наступит, огонь погаси. Старухе прикажи: бегай, старая, бегай, безобразная, в темноте голая бегай. Сам выпады делай, злых духов отгоняй».

Сказочный старичок так и сделал. Огонь погасил: «Бегай, старая, в темноте». Сам выпады стал делать. Нечаянно убил старуху. Рассердился. К Дебегею пришел, ничего говорить не стал, просто в суму его сунул и принес к обрыву над мутным морем.

Хотел бросить, Дебегей кричит из сумы:

«Нельзя!»

«Почему нельзя?»

«Ну, ты мой пояс забыл».

«Зачем тебе теперь пояс?»

«А как в суме без пояса сидеть?»

«Ну, ладно. Принесу».

Ушел, а по сендухе две девушки кочевали. Одна слепая, другая зрячая. Зрячая говорит: «Откуда принесенная сума лежит?»

С любопытством открыли.

«Дебегей, ты что в суме делаешь?»

«Меня не трогайте, – ответил. – Я глаза лечу».

«Чем лечишь?»

«Темнотой лечу».

Младшая обрадовалась: «Моя старшая сестра ничего не видит. Вылечи».

Дебегей вылез, слепую сунул в суму, сам с другой девушкой спрятался за деревом. Скоро сказочный старичок вернулся, отверстие сумы немножко приоткрыл: «Эй, Дебегей, если правду говорил, то вот возьми пояс».

«Я не Дебегей. Я девушка. Я слепая».

Сказочный старичок засмеялся:

«Не обманешь меня».

Суму пинком со скалы сбросил.

Пошел домой, где жил. А через некоторое время к нему Дебегей явился. В пыжиковом кафтане, новая вышитая шапка на голове.

«Это кто пришел? – удивился чюлэни-полут. – Так на Дебегея похож».

«А я Дебегей и есть. И всегда Дебегеем буду».

«Откуда такой пришел?»

«А ты куда меня дел?»

«Я тебя в море со скалы пинком бросил».

«Нет, чюлэни-полут, глупый ты, ничего у тебя не получается. Хотел, чтобы мой котел у тебя варил, не получилось. Хотел, чтобы мой топор у тебя рубил, не получилось. И с сумой так же. Ты не к утопленникам, а в хорошее место меня отправил. В том месте тепло и песок мягкий. Там я красивых девушек встретил. Там олешки упитанные. Видишь, какой красивый вернулся?»

«Ну, вижу. А мне как такое сделать?»

«Тебе нельзя. Туда каждому глупому нельзя».

«Хэ! Отправь меня, Дебегей. Я глупый, но ты мне котла не пожалел, топора не пожалел, зачем такое хорошее место жалеешь? Я сам сошью большую суму, сам в нее залезу, ты только с обрыва толкни».

Уговорил.

Дебегей сказал:

«Где меня бросил, туда идем».

Пришли. Приказал: «Лезь в суму».

Чюлэни-полут залез. Тяжелый. Дебегей суму по камням катит, сума не катится. Ну, всяко старался, мокрый стал, все же справился. Сказал, сталкивая с обрыва: «Ничего о существовании девушек на дне моря не слыхал. В ледяной воде трава не растет, и тучных олешков там нет. В глубине воды живет только тинная сердитая бабушка. Ты глупый, Чюлэни-полут. Тинная бабушка рыб напустит. Съедят сказочного старичка».

Так и случилось.

 

 

 

СКАЗКА

 

Один человек был. Двух молодых жен имел.

На промысел идет, старшую спрашивает: «Ты для меня что приготовишь?»

Отвечает: «Новую одежду приготовлю».

Младшую спрашивает: «А ты для меня что приготовишь?»

«Я нового ребенка приготовлю».

«Каким будет ребенок?»

«На лбу – солнце, на темени – звезды, кожа как лунный свет»

Так и было.

В отсутствие мужа родила.

Старшая испугалась: «Наш муж вернется, ребенка младшей жены полюбит, меня разлюбит». Тайно бросила ребенка в реку. Но ребенок не утонул. Сердитая тинная бабушка из омута вытолкнула его на поверхность. Какая-то старушка на ближнем стойбище плач услышала, домой принесла ребенка.

Вырос.

На лбу – солнце.

На темени – звезды.

Кожа как лунный свет.

Один раз спросил: «Кто мне отец будет?»

Старушка ответила: «Тебя из омута выловила. Наверное, отец твой по реке выше живет. Однажды в его урасу придешь, от старшей жены ничего не принимай. Кормить начнет, из ее рук ее ничего не ешь. Только на младшую гляди. Спросят: что видел? - отвечай: ну, многое видел. Спросят: что слышал? - отвечай: ну, многое слышал. Перед сном тебя попросят: расскажешь разное? – отвечай: расскажу. И расскажи правду про себя. Но так, будто от другого слышал».

Пошел вверх по реке. Увидел урасу.

Было все, как старушка сказала. Когда рассказал историю про ребенка, старшая жена даже вскрикнула: «Неправду говоришь!»

Тогда шапку сбросил.

На лбу – Солнце.

По темени – звезды.

Кожа как лунный свет.

Ласково сел рядом с младшей женой:

«Это я пришел. Это я, эмэй, пришел. Твой сын. Ты страдала, думая обо мне, теперь жить будем». Указал на старшую: «А ее выгоним».

Так и сделали.

Стали жить.

 

 

 

СКАЗКА

 

Один старичок был.

С женой был, дочерей имел.

Купаться пошел, вдруг совсем пропал.

Старуха пошла искать старичка, тоже пропала. Дочь пошла искать, и пропала. Может, сказочный старичок их украл. Может, дед сендушный, глупый. Вторая дочь отправилась вслед за ними, исчезла. И третья не вернулась.

Так, плача, искали.

Так, странствуя, умерли.

 

 

 




СКАЗКА О ЛИСИЦЕ

 

Ворона была. Гнездо имела.

На высоком дереве гнездо имела.

Лисица подошла, ногой бьет: «Мое дерево! Здесь во время кочевки дом сделаю».

«Рыжая Шахалэ! – испугалась ворона. - Мое гнездо не ломай, тебе одного детеныша дам».

Бросила вниз вороненка.

Лисица поела. А через день вернулась, ногой бьет: «Мое дерево! Здесь во время кочевки дом сделаю!»

«Ой, гнездо не ломай, вот тебе еще детеныш».

Увидела такое мудрая полярная птица Чайшилэ. Спросила: «Друг, ворона, где твои дети? Почему не вижу твоих детей?»

«Рыжая Шахалэ мой дом занять хочет, – ответила испуганная ворона. – Рыжая Шахалэ мое дерево облюбовала».

«Ты когда, глупая ворона, лисицу с топором видела? Даже такую хитрую, – удивилась Чайшилэ. – Ты когда видела, чтобы лисица с топором на дерево лазила? Придет Шахалэ, так и спроси ее: где топор твой?»

Опять пришла лисица, ногой стучит.

Ворона вниз глянула: «А ты с каким топором ко мне пришла? Покажи».

Лисица сразу догадалась: «Это ты не своим умом придумала. Это тебе Чайшилэ подсказала». Побежала к мудрой полярной птице: «Вот съем тебя!» А та говорит: «Меня не ешь. Маленькая я. Идем покажу другое. Сытное. Там выше по реке старичок живет. Дочери его вкусную еду готовят. Много еды готовят. Пойдем, дорогу покажу. Пищу у дочерей отнимешь, голодной не будешь».

Пришли. Ураса стоит.

В урасе дочери старичка вкусную еду варят.

Шахалэ бросилась еду отнимать, ее лесиной ударили.

Когда так ударили, умерла.

 

 

 

О КОЧЕВКАХ

 

Когда тепло становится, идем по реке.

В одной чёпке рыба есть, в другой чёпке рыбы нет.

В рыбной чёпке сеть ставим. В белую хариус идет, в красноватую – большой идет. Дыры все меньше и меньше делаем. Все на земле мельчает. У кого много детей – тому рыбы даем больше. У кого мало детей – тому меньше. Дрова кончаются, к берегу моря идем. Там сухой ствол лежит, длинный как река. У кого много детей – тому дров больше даем. Дождь идет – под дождем ходим. Снег выпал, по следу идем. Когда тучных олешков поднимаем, первыми пускаем старушек. Они по следу идут, зверя пугают. Через полдня силы у старушек заканчиваются, тогда за олешками молодые идут. У кого много детей – тому мяса даем больше. У кого мало детей – тому меньше. Сытно поев, копыта диких оленей скоблим, в снег зарываем.

Так дикуем.

 

 

 

О СКАЗОЧНОМ СТАРИЧКЕ

 

Две сестры были.

К ним сказочный старичок пришел.

«Беги, – старшая крикнула. – Беги быстро, как горностай»

Чюлэни-полут съел старшую, но младшая вырвалась, к морю прибежала. Под скалистым мысом другой сказочный старичок рыбу ловил.

«Дедушка, помоги. Хаха, милый, помоги. Меня чюлэни-полут съест».

Сказочный старичок младшую пожалел, спрятал в кожаный мешочек для огнива.

«Друг, – прибежал первый. Сытно отрыгнул: – Девушку, за которой гонюсь, отдай!»

«Дальше беги. Тут рыбу ловлю».

«След возле тебя кончается. Отдай!».

Стали бороться. Сидевший убил пришедшего, к дому приволок. Упомянутую девушку из мешочка для огнива вытряхнул. «Вот вари мясо чюлэни-полута. Он тебя хотел съесть, а мы наоборот сделаем».

Сварив, вместе спали.

Девушка во сне услышала – будто вихрь. Открыла глаза, а сказочного старичка нет. Второй раз открыла глаза, а в небе – заря. В третий раз открыла – в урасу юноша вошел. Такое бывает. В сендухе бывает. Немедленно поженились. Долго жили.

 

 

 

О ПРИХОДЕ РУССКИХ В СЕНДУХУ

 

Юкагиры были.

С каменными топорами были.

С костяными стрелами были, с ножами из реберной кости.

Лето наступало, они с челноками были. Над огнем покойного шамана кости качали, тучный жир жгли. Кости качая, шептали: «Огонь-бабушка, худое будет, в другую сторону отверни. Хорошее будет, к нам поверни». Качая, шептали: «Нашего покойного шамана кости, на нас смотрите, на челноках плыть хотим». Покачав, кости у очага положили. Погодя немного стали поднимать – не могут оторвать от земли. «Это нашего покойного шамана кости, что предвещают – страсть!» Один старичок сказал: «Это нашего покойного шамана кости так предвещают: на челноках поплывете, новый народ встретите». – «Хэ! Новый? Не боимся, даже если так». – «Против нового народа ничего острого не направляйте, – сказал старичок. – Конца не будет новому народу, так много. С заката идут. Рассердите, вам плохо будет. Старые пепелища, обнюхивая, ходить будете». – «Новый народ, – спросили, – каким нравом будет, какой наружности?» – «Ана-пугалба, - старичок сказал. – У рта мохнатые».

Один человек с сыном пошел. На промысел пошел.

Смотрят, дом стоит, необычный стоит – до самой верхушки из дерева сделан.

К дому подошли, за кочкой легли. Новый человек, когда так смотрели, из дому вышел. Мочась, стоял. Бородатый стоял. Ана-пугалба, у рта мохнатый. Сын шепнул: «Выстрелю». Отец унял. Упомянутый человек в дом вошел, другой вышел. Сын шепнул: «Выстрелю». Отец не успел унять. Выстрелил.

Из дома много народу выбежало:

«Откуда пришедшая стрела?»

Стали искать. Схватили.

«Какие вы люди?»

«Мы юкагиры».

«Много вас?»

«Нас много».

Стали вином поить, табаку дали.

«Вот как вам хорошо! – сказали. – Завтра всем стойбищем приходите к нам».

Старик пришел, домой пришел, с пением пришел. Товарищи удивились: «Почему веселый? Твой сын где?» – «Мои дети, – ответил. – Мы новых людей нашли. Ана-пугалба, у рта мохнатых. Меня особой водой поили. Меня вкусной пищей поили. Сын ждет. У них ждет. Нас зовут к себе».

Утром пошли. Русские всех в дом ввели, вином белым напоили, всех на пол уронило вино. Чаем напоили, – так вкусно. Табак давали, – еще вкусней. «Наша еда вся такая вкусная, – сказали. – Вас теперь кормить будем, вас теперь особой водой поить будем. Хотите?»

«Хотим».

«Нам сдадитесь?»

«Хэ! Сдадимся».

«Нам ясак давать будете?»

«Хэ! Будем».

 

 

 

О БОРЬБЕ ЛЮДЕЙ ИЗ-ЗА ТАБАКУ

 

Два товарища по реке поднимались.

Один табак имел, у другого ничего не было.

Один курит, другому не дает. Тот сильно просит, все равно не дает.

В одном месте отдыхать стали. «Мой товарищ, дай табака. Самый кончик дай».

Не дал. Трубку в кисет засунул. Тогда тот убил товарища, грудь вскрыл, ножом легкие вырезал. Пластинками насушил, стал курить, крепко было. Дошедши до стойбища, русскому начальнику кисет показал. «Вот сколько табаку товарищ имел, а мне и кончик не дал. Убил его».

Начальник засмеялся:

«Это не ты убил. Это жадность его убила».

 

 

СКАЗКА

 

Летел гусь над тундрой.

Увидел – человек у озера сидит.

Сел рядом на берегу, долго на человека смотрел, ничего в нем не понял и полетел дальше.

 

 

 

                                








Новосибирск, 1989 – 2008

 

 

 

 

Базовыми источниками для переложения «Сендушных сказок» послужили следующие работы:

 

Аргентов А. Путевые записки священника-миссионера в приполярной местности. – Записки Сибирского отдела РГО по общей географии, 1857, кн. 10.

Богораз-Тан В.Г. Ламуты. – Землеведение, М.,1900, №7.

Богораз-Тан В.Г. Религиозные идеи первобытного человека, по материалам, собранным среди племен Северо-восточной Азии, преимущественно чукоч. – Землеведение, 1906, №1.

Богораз-Тан В.Г. Чукчи. - Ленинград, 1934.

Иохельсон В.И. Материалы по изучению юкагирского языка и фольклора, собранные в Колымском округе. - СПб, 1900.

Иохельсон В.И. Бродячие роды тундры между реками Индигиркой и Колымой, их этнический состав, наречие, быт, брачные и иные обычаи и взаимодействие различных племенных элементов. – Живая старина, СПб, 1910.

Краткие замечания о ламутах, тунгусах и юкагирах. – Сибирский вестник, СПб, 1923.

Крашенинников С.П. Описание земли Камчатки. – СПб, 1755.

Майдель Г.Л. Путешествие по северо-восточной части Якутской области в 1868-1870 гг. - СПб, 1984.

Теки Одулок. На Крайнем Севере. - М., 1933.

 



Комментарии читателей:

  • Елена

    24.11.2013 06:56:36

    Суров и немногословен житель севера,
    но вынослив и сметлив,к природе чуток.
    Среди снежного безмолвия тепло очага
    и завывание ветра побуждали его сознание выдумывать истории,ставшие
    сказками.Очень органично передан материал,не нарушена гармония и целостность восприятия.Спасибо!

Добавление комментария

Ваше имя:


Текст комментария:





Внимание!
Текст комментария будет добавлен
только после проверки модератором.