Нелли Закусина «Багульник»

(зимняя повесть)



Пролог


Это ж надо, у мамы

да быть нелюбимой!..


Белокурая мама, печалью томима,

тосковала о счастье,

о любви романтичной...

Все для этого было -

и профиль античный,

и глаза голубые...

Но мама скучала.

Как ей старшая дочь смуглотой докучала!


И еще не умея осмыслить причины,

словно серый журавль

в белой стае гусиной,

под стеснительным

маминым крылышком никла

на отдельной фамилии

дочь Вероника.


Не от яблони – яблоко,

лист от осины,

с первым ветром попутным

до сопок до синих

сорвалась, полетела, -

взметнулись портьеры!


Вера, Верочка, Вера,

в чем твоя вера?



1.


Нет, вслед тебе не закричала мама.

В дорогу ни советов, ни тревог...

Тот вечер помню, -

ты

без телеграммы

нажала осторожно на звонок.



* * *

Пахнула снегом беличая шапка -

печальный и напуганный зверок.

Тянуло стужей с лестничной площадки,

простужено поскрипывал порог.

Сойти с него, как будто с пьедестала,

вдруг стало фантастично нелегко.

И ты стояла

молча и устало.

А за спиню в сорок ватт сияло

электролампочки казенное крыло.

Ни варежек, ни шапки не снимая,

прошла и молча встала у окна,

Еще сама себя не понимая,

своим поступком ошеломлена.


В нас вызывают горечь и тревогу

безжалостно сожженные мосты,

но гордость – за внезапную отвагу

в сознании неясной правоты.


Ты, словно бы, шагнув из зазеркалья,

в паденье резко взмыла в высоту...


Зима была такая в Забайкалье,

что птицы замерзали на лету.



2.


Поживи у меня, поживи,

залетевшая птица-синица! -

Все живое к живому стремится,

все живущее просит любви.


Обожженные крылья твои

в белом воздухе заледенели...


Как у форточки крылья скрипели!

Поживи у меня, поживи!


Видишь, полон гостями мой дом.

Столько в доме пустого веселья,

словно каждый свое новоселье

за моим отмечает столом.


Так беспечно распахнута дверь!

Меж припадками острых дискуссий

в электрическом свете иллюзий

я своих не считаю потерь.


У меня в этой шумной толпе

нет любимых и нет нелюбимых.

И действительно необходима

я, наверное, только тебе.


Ты влетела, и перья твои

теплый воздух мгновением первым

распушил, словно веточки вербы.

Поживи у меня, поживи!



3.


Так у меня все сложно и нелепо,

но, веришь,

ты заставила меня

вдруг крепко понадеяться на лето,

на зрелый полдень солнечного дня.


Тебе зимой тепло свое даруя,

я по-другому вспомнила о том,

что у меня есть дочка-говорунья,

и как-никак гостями полон дом.

А что потери...

Стоило понять,

с твоим приходом из земли далекой,

что до тех пор не буду одинокой,

пока смогу другим тепло давать.


Мне не хватает смелости твоей,

такой необоснованно-летящей,

и безоглядной

в жизни настоящей,

и не берущей груз из прошлых дней...


Но вижу,

ты, влетевшая ко мне,

вновь с жадным чувством просишься на волю.


Куда тебе?

К заснеженному полю,

едва лишь различимому в окне?



4.


Качнешь рукой,

качнется воздух,

качнется поле

и луна...

Как страшно в этих днях морозных

твоя душа обнажена.

Скрипят морозные иголки,

вонзаясь в нежное тепло.

Стекляшек елочных осколки

беззвучным ветром разнесло.

И тонкой елочки скелетик

торчит в сугробе-корабле

как мачта;

и мечта о лете

вот-вот проснется на земле.


Но ты с какой-то болью детской

упрямо шепчешь мнеж “Не тронь!”

Ты говоришь: “Куда мне деться!”


В своем желании согреться,

боюсь, ты залетишь в огонь.


А как помочь тебе, не знаю.

Мое тепло – всего лишь тишь.

Ты до тех пор – душа больная,

пока тепло свое хранишь,

не отдаешь.

Остыть боишься?

И, стосковавшись по любви,

куда, куда же ты стремишься?

Советы примешь ли мои?



5.


Ко мне ты забежала в институт.

Я для тебя, совсем не по заданью,

вдруг рисовать не сучный профиль стала,

а улицу, деревья и траву...


“Вам важно вовремя остановиться!” -

сказал тогда учитель поп рисунку.

И я остановилась.

И послушно,

помыла кисть и краски убрала.


А на холсте деревья зеленели,

белело облако, и небо было синим,

там было все красиво и понятно,

там было все закончено и веско,

и, главное, особенно приятно, –

картина та на выставку пошла.


Но как-то ты сказала: “Дай-ка, я!”

И, глянув на учителя седого,

на удивленье всем

шальные краски

смешала вдруг уверенной рукой.


“Вам важно вовремя остановиться!” -

сказал тебе учитель по рисунку.

Но ты не то чтобы была упрямо,

а просто кисть не слушалась тебя.


И продолжала малевать деревья,

рубить мазки на облаке и небе,

сгущала краски и вовсю грубила,

лгала, дрожала, говорила правду,

и всю свою работу погубила;

и замолчала в ужасе сама.



на холсте деревья бушевали!

Совсем невероятные деревья.

Горело небо, облако звенело.

На облаке отчаянно и просто,

дразнясь, сидела смуглая девчонка

и, словно бы ничуть не сомневалась,

что солнце – это именно она!



6.


Вольно женщине улыбаться, -

чуть победно, светло.

Больно женщине признаваться,

в том, что ей тяжело.


Все сама.

Каблучки по трапу

в ритме времени, в вальсе дней

и на женскую слабость право

ей терять все больней.


Мы с тобой две сестры

не по крови -

обе рвемся к любви.

Время к женщине все суровей.

Целит стрелки свои,

Помогая определиться,

нас по кругу ведет.


То ли нас обогнать стремится ,

то ли нас обогнать боится,

все быстрей и быстрей кружится -

час...неделя...декада...год.


Ты – согретьсяв любви стремилась,

и поэтому вновь и вновь

для тебя даже малая милость

превращалась в любовь.



7.


Долго дочка не спит моя

и с надеждой глядит на двери:

- Почему не идет тетя Вера?

Тетя Вера ведь наша семья?

Ну, когда придет тетя Верочка?

Без нее я не буду спать.

Тетя Вера проэту веточку

обещала мне рассказать.


И багульник с морозным запахом,

ожидая, сиял над столом.

Только Вера являлась за полночь.

Пахла холодом и вином.

Дочке спящей шептала с ласкою,

одеяльце погладив рукой:

- Завтрая расскажу тебе сказку,

а сейчас пора на покой.

-

Вера, я тебе чай поставила...

- Ты в ответ мне:

-- Легко живу!

- Основные по жизни правила

- протанцую, пережую.

- А потом все по новой, набело!

- Кашу новую заварю...

- Я живу сейчас, как по табелю,

- а хотелось – по календарю.

- И работа мне не работа...

- Дни иные меня зовут...

- Не хватает круговорота,

- слишком много пустых минут...

-

-– Вера, Верочка, нелегко мне

- в этот час говорить с тобой.

-

-– Знаешь, дом у них в восемь комнат,

- можно слышать морской прибой.

- Представляешь, увидеть море?

- Неба южного синеву...

-

- Хочешь, я расскажу о горе,

- это горе я счастьем зову?

- Что-то было тебе известно

-про большую печаль мою.

- Хочешь, Верочка, я тебе песню,

- просто песенку пропою?


ПЕСНЯ


Кто там,

меж сугробов

сосен

и ветвей,

ходит,

молча просит

помощи твоей?

Кто там,

все дороги,

тропки исходил?

Женщина,

которую

ты

любил.


Кто ночами молит,

бредит – помоги!

Под глазами черные залегли круги.

А уснуть, забыться

вовсе нету сил...

Женщина,

которую

ты

любил.


Утром встанет,

тихо

выйдет на крыльцо, -

в каждом встречном

видится

ей твое лицо.

Между сопок бродит,

словно меж могил,

женщина,

которую

ты,

любил!


Нет ей больше места

в мыслях,

в снах твоих.

И она все помнит,

помнит

за двоих.


Так при чем здесь ты,

скажи при чем?

Ни при чем.

И песня ни о чем...



8.


Твои рассказы, Вера, странные -

калейдоскоп несладких снов:


То билась в ветках птицей раненой

ненужная другим любовь...


То отчим метери засегивал браслет,

как будто кандалы...


А то сама в фуфайке стеганой

неслась на самый край земли,

те кедры с ласковою влажностью

колюче гладили лицо.


А то – тебе мужчина с важностью

на палец надевал кольцо.


Сбывались сны...

И ты поверила

в придуманное волшебство.


Опять отрезала – не меряла

ни чувств своих и ни его.

Опять помчалась Вера, Верочка...


И словно мне укор живой,

стояла сиротливо веточка

багульника...

Подарок твой


9.


Легко ль купить себе воспоминанья?

Пожалуйста, -

в морозный белый день -

купить багульник.

Веточка в стакане

вдруг воздвигает в памяти ступень.


Здесь страх и риск:

на ней не оступиться

(ведь, в основном, по прошлому идешь),

присесть передохнуть,

прикрыть ресницы,

вздохнуть легко...

И хватит, - и хорош!


Но ворвались вдруг:

половодье речки,

сиреневые буйные кусты,

и Верин смех

отчаянно-беспечный,

лица бурятско-русские черты.

Там надо всеми, кто мелькнул случайно,

над тем, кого вернуть не суждено, -

ее руки

изящный взмах прощальный,

растаявший от времени давно.


То взгляд настороженный и колючий

подсунуть память резвая спешит...


Багульника шершавый, смуглый лучик

в тепле от недоверия дрожит.



10.


Вдали – за степью, лесом, за морем,

где тень деревьев – на крыльцо,

живешь в холодном слове “замужем”

и носишь тонкое кольцо.


Твой замок – с черепичной крышею,

устеленный коврами дом.

И голуби, питаясь крошками,

воркуют под твоим окном.


Я представляю: ты – худышкою

с крыльца сбегаешь к ним легко.

Как голуби, питаясь крошками,

не любишь суп и молоко,

но в замке все давно проверено –

пьют молоко по вечерам.

И ты

подносишь неуверенно

к губам наполненный стакан.



11.


Там, за стеной, играла музыка,

- и очень тихо было здесь.

- И старый дом страдал от мудрости

невыносимой,

как болезнь.

Стоял рояль,

чехлом, как саваном,

покрытый,

часто по ночам

чуть слышной музыке надсадно он

невнятным гудом отвечал.

Там женщина, что звук угадывала,

вставала, вздрогнув среди сна,

и, успокаивая, гладила

рояль, как доброго слона.


Ей вспоминались руки мамины,

держащие гитарный гриф...


Летела музыка

сквозь каменный

заслон,

ей память растворив.


И вновь бесчисленными стеклами,

раздвинув стены и столбы,

как будто с гор неслись потоками

истоки жизни и судьбы.



Но столько в сердце было робости

от невозможного тепла,

что не хватило места радости...


И радость – мимо проплыла.


А за стеной играла музыка.

Гудел рояль глухонемой.

Он женщине казался узником,

ей, здесь беспомощной самой.

Хоть в доме было все спокойненько,--

барометр сломанный висел.

Как будто вынесли покойника,

но в доме были живы все.

Как будто навсегда отчалили

все корабли, все поезда...

И никогда здесь не скандалили.

И не любили никогда.


Дом открывал послушно двери,

хозяев молча провожал.

Уже он многому не верил,

но всееще чего-то ждал.


То нервы пишущей машинки,

то сигареты тихий свет...

Дом видел новые морщинки,

дом видел новые ошибки,

и молча старился в ответ.


А где-то там играла музыка

и, доносясь издалека,

она, рассказывая, мучалась, -

о женской доле, женской участи,

о женской слабости

и мужестве,

пугая женщину слегка

и будоража. Среди ночи

босую выводила в сад,


И вечным женским одиночеством,

его величеством-высочеством,

ночь наполняла паруса.


12.


Ах,

где это солнце, трава,

на вольное счастье права?

Как быть,

чтоб сквозь времен бег

услышал другой человек

неслышные токи любви,

тревоги и беды твои?



Как быстро то время летит

запросов, побед и обид, -

для женской кручины причин,

не ясных пока

для мужчин.


Но где эти звезды в ночи -

готового счастья ключи?


Твой муж для тебя их ковал,

к роялю тебя ревновал.


Твой мир подменял он своим.

Но в нем было душно двоим.

И в комнате было темно,

хоть в сад выходило окно...


Под яблони белым крылом

сидела родня за столом.

И помнить тебе какого

взгляд мимо тебя – на него!


Веревочкой горе завей -

для них ты не стала своей.

Чужачкой пришла.

И ушла, -

не охнули из-за стола.


Всплакнул лишь застольный мотив,

тебя до ворот проводив.

И долго, безгласно скорбя,

прощенья просил у тебя...



13.


Устала ты.

Уютная квартира

не удержала,

только помогла

бежать...бежать...

На серый круг Таймыра

тень вертолета твоего легла.


Еще земля стелилась под тобою,

а тень стрекозкой по земле неслась,

когда душа в погоне за любовью

от сердца твоего оторвалась.


И словно звук таинственной свирели

всех разбудил внезапно поутру.

Десятки глаз придирчиво смотрели,

как ты проходишь, ежась на ветру.



Молчаниетянулось слишком долго.

Знакомство проходило не спеша.

И небо нависало низко, волгло.

И море волновалось, как душа.


Совпал прилет твой

с первым днем весенним,

с подземным шумом тающих снегов,

и ты шагала по следам оленьим

вдоль зыбких и овальных берегов.



14.


Поняла ли, чего тебе хочется,

оценила ль усталость свою?


Ты, сама своей жизни пророчица,

балансируешь на краю.

Ты, тоскуя всегда о нежности,

о защите

под чутким крылом,

научилась уже небрежности

к дням,

что будут потом.


Испытав недостаточность острую

(нет, не сердца – идей),

остаешься ты, как на острове,

среди близких людей.


Есть потребность, и жажда вечная,

и сознанье: “Могу!”

Только где твоя цель конечная,

на каком берегу?



15.

На Севере?

Ведь это так легко…

Здесь все спокойно,

сглаженно,

ритмично.

Здесь – далеко.

Здесь просто далеко.

И, может быть, немного экзотично.


Так мало знаю о тебе теперь.

Уйти – ушла…

А вот пришла куда ты?

И рвешься не в открытую ли дверь,

в чем женщины частенько виноваты.


Но где вина?

Какая глубина

твоей вины?

И в чем ее причина?

Ведь, может быть, сейчас лежит без сна

в тебе не разобравшийся мужчина?

Не уступивший слабости твоей

и дерзости твоих простых желаний,

еще не научившись без сетей

ловить синиц;

а в небе журавлей

ему не видно среди серых зданий.

А ты не помогла ему понять

и объяснить.

Ну, что ж,

так видно, легче -

взвалить непонимание на плечи

других.

Так проще обвинять.



Мы так привыкли требовать тепла,

что забываем отдавать…

Послушай,

тебе не страшно,

что сгорят до тла

от перенагреванья

наши

души?



16.


История твоя несовременна?

Ты – Золушка?

Но где тогда твой принц?

Вот над тобою в северной деревне

летают сотни темнокрылых птиц.


Ты ловишь их, раскидываешь руки!

Ты в тундре ищешь первые цветы!

Запоминаешь северные звуки

высокой, нереальной частоты.


Считая разграфленные мгновенья,

дням и неделям потеряла счет.

Сверяешь время по сердцебиеньям,

надеясь с летом встретиться еще.



Но злы ветра!Я знаю, я бывала

в тех, к слабым неприветливых краях,

где ты больным детишкам рисовала

птиц, ящериц, волков и черепах.


О. как они легко смеялись, дети,

не чувствуя мучения твои,

не видя, как упорно рвешь ты сети

своей, еще не найденной любви.



17.


Были письма для дочки -

голубые листочки.

Для меня ж

о серьезном,

о главном -

ни строчки.

На вопросы мои:

Как смеешься?

Как дышишь?

Ты хитрила:

ребенку всего не напишешь.


Только дочка моя,

хмуря светлые брови,

умудрялась прочесть

в письмах тех:

о здоровье,

о работе твоей в деревянной больнице.


Ина счастье тебе

рисовала жар-птицу.

Но похожей была та птица

то на ящерку,

то на синицу…



18.


Сколько лет у тебя

за окошком зима?

Глянешь вдруг со страниц

голубого письма ,

вспомнишь вдруг, как давно

рисовала сама

в детском садике по заданью

очень странное рыбье создание.

Сказку вдруг сочинишь

про людей и зверей.

Но понятны те сказки


СКАЗКА ПЕРВАЯ


Этот рыба-собака-дитеныш,

высунув нос из моря,

не помня себя от страха,

кинулся было на дно.

Но любопытство сильнее -



такая смешная история,

а может быть, грустная даже…

Впрочем, не все ли равно?


От страха ли, от веселья,

от само ли утвержденья

он тяпнул кого-то за палец.

И – к маме! Ну просто смех!

Но мама-собака-рыба,

пользуясь положеньем,

его отхлестала крепко,

да на глазах у всех;

“Либо

дома

сиди,

либо…”

Ты, мол,

все-таки

больше

рыба


СКАЗКА ВТОРАЯ


Ты ящерицу помнишь?

Небосводу

она невыразительно мигала.

Но тело все ее изнемогало

в зеленых и коричневых разводах.


На светлом камне – темная слеза,

та ящерица с камня не слезала.

Мне показалось, что она сказала:

- Поймай меня!

Я руку протянула,

но ящерица молнией мелькнула,

оставив хвост чудесной красоты,

и тихо-тихо молвила:

- Эх, ты !

Потом назад вернулась. Поглядела.

Сказала, задыхаясь, как в воде:

- Не пойманной быть,

понятой хотела,

а вот сама я не пойму людей.

Все ловят, ловят… но, какой позор!

Поймать не могут, как не погляжу.

К чему мне тело и такой узор,

раз никому я не принадлежу!



Сколько сказок таких,

неразгаданных мной,

будешь ты присылать

бесконечной зимой?



19


Я тебя забыла за делами.

Время – лекарь,

что ни говори…

Вдруг смотрю -

сиреневое пламя

жарко на столе моем горит.


Вспыхнули коричневые веточки,

до сих пор

молчавшие в воде,

тихою,

негаснущею весточкой,

памяткою светлой

о тебе.




20.



Багульник на столе -

нечаянная радость,

еще хранит цвета

и запахи земли.


Согрей его слегка,

и он тебе в награду

последнее тепло

отдаст среди зимы.


Чужой души печаль

не принимай за холод,

но не стремись тепло

себе заполучить.

И не терпи – не все

со временем проходит,

ты выслушай, как врач:

о чем душа звучит?


Багульник на столе…

Он так цветист средь кедров!

Кружится голова

меж зарослей его.

Последний всплеск любви,

хранимой в душах-недрах.

Какое естество!

Какое колдовство!



21.


Знаешь, птица-синица,

еще у меня

ты когда-нибудь вновь погости.

О восходе счастливого летнего дня

ты меня средь зимы извести.


Мы подумаем вместе.

И что-то решим,

и поможем друг другу с тобой.

Видишь,

день наш

на крыльях надежды спешит,

голубой, голубой…


Что же делать,

мы обе ничтожны пока

для просторов земли и небес.

След любви сквозь века,

горя след сквозь века, -

продолжается, не исчез!


Но – окончится зимний полет темноты,

нас толкающий снежным плечом.


Ты взглянула в окно.

И заплакала ты.

Ах, о чем моя птица, о чем?


22.


Не плачь!.. Река и запах кедрача

Хамар-Дабана – синего вдали,

забытыетобою сгоряча,

тебя могли спасти, но – не спасли.

Родимый дом

спокойный без тебя,

скорей всего спокоен за себя.

И кудри золотые по плечам

мать рассыпает нежно по ночам.


Какая малость, что белым-бела,

лишь смуглоты твоей

не приняла!

Тебе, ребенку нелюбви, видать -

могла ль она

свое тепло отдать,

неся ответ за прошлое свое

душой остывшей?

Ты прости ее…


Согрелась у меня

и, может быть,

поймешь, что в жизни -

высший дар – любить,

дарить любовь,

другим ее нести…



Пойми,

и мужа своего прости.

Кто, как не ты,

помочь ему бы смог?

И он теперь бы не был одинок.


Ты знаешь, -

понимая, что к чему,

нашла пути к спасенью твоему

и тропку протоптала, не спеша,

моей дочурки крошечка-душа.


Ты знаешь, -

понимая, что к чему,

нашла пути к спасенью твоему

и тропку протоптала, не спеша,

моей дочурки крошечка-душа.


И это ты сумела оценить.

Любви твоей серебряная нить

вплелась в простые, добрые дела.

Там, где легко ты по траве прошла,

цветут цветы.

И тысячи детей

так рады белой шапочке твоей.


Когда ночей над ними не спала,

спасая их, -

ты и себя спасла!


23.


На курьих ножках избушка-теплушка,

и ласковая собака,

спокойная, как сугроб.

И чай из консервной банки,

и на столе наушники, -

было это все, было,

в одной из твоих дорог.


Тебя звала-вызывала

морзянка

пронзительно тонко.

Казалось, что северный ветер

тебя вызывает сам.

И ты наклонялась молча

к горячим рукам ребенка,

а люди вокруг стояли,

надеясь на чудеса.

И в сердце твоем взрывались,

звенели тире и точки!

Но близилась встреча с чудом

с каждым весенним дне,

и ты на руках выносила

чужих сыновей и дочек,

как будто бы с поля боя

под проливным огнем.



Эпилог


-Вероника Тиховна! – спрашивали дети.

(Вероника Тихоновна, дать ответ изволь.)

- Как рисуют воздух?

- Как рисуют ветер?

- Как рисуют радость?

- Как рисуют боль?


- Как рисуют ветер?

Дым из труб поможет.


- Как рисуют воздух?

Краской голубой…


А тебе-то, Вера,

Кто тебе подскажет,

как рисуют радость,

как рисуют боль?


Выслушала сердце маленький комочек,

спрятала тревогу, на кровать присев.

– У меня вас много, сыновей и дочек,

нарисуем радость

общую,

для всех.

Нарисуем небо, солнышко, полянку,

на полянке будем вместе танцевать;

нарисуем маму в меховой кухлянке…

Ну, а боль не станем

даже рисовать.


Рисовать не будешь…

Только как забудешь -

для кого-то солнце

так и не взойдет…


- Вероника Тиховна, ты за что нас любишь?

- Вероника Тиховна, счастье где живет?





Комментарии читателей:

  • Александр

    24.05.2014 14:07:03

    Какие прекрасные,добрые, мудрые стихи!
    настоящая поэзия,потрясающе.

  • Елена

    15.10.2013 17:09:51

    Спасибо,такие хорошие,искренние,безыскусные стихи,
    заставили загрустить,но по-светлдому...




Комментарии читателей:

  • Александр

    24.05.2014 14:07:03

    Какие прекрасные,добрые, мудрые стихи!
    настоящая поэзия,потрясающе.

  • Елена

    15.10.2013 17:09:51

    Спасибо,такие хорошие,искренние,безыскусные стихи,
    заставили загрустить,но по-светлдому...



Комментарии читателей:

  • Александр

    24.05.2014 14:07:03

    Какие прекрасные,добрые, мудрые стихи!
    настоящая поэзия,потрясающе.

  • Елена

    15.10.2013 17:09:51

    Спасибо,такие хорошие,искренние,безыскусные стихи,
    заставили загрустить,но по-светлдому...

Добавление комментария

Ваше имя:


Текст комментария:





Внимание!
Текст комментария будет добавлен
только после проверки модератором.