1912 – 1937
Вивиан Итин – студент Санкт-Петербургского университета
...И опять –
Не прогнать
Мне тоски никогда
И опять я один,
Лишь стихов властелин
Одинок – как всегда…
(стихи на обороте фото; публикуются впервые)
Из архива Л. М. Рейснер
ВСТРЕЧНОЙ*
Утомившись от прозы, на пышном балу,
Я бродил и внушал тебе что-то…
О, как чудно с тобою в далеком углу,
Словно птицам в блаженстве полета!
Ты спросила: "В чем счастье?" – Но кто-ж из людей
Не склонялся беcсильно пред тайной?..
Может быть это – тень от нездешних идей,
Может быть – в этой встрече случайной.
ВОЗЛЮБЛЕННОЙ *
Я люблю тебя больше, чем любят в любви.
О, никто еще столько в себе не таил, –
Так же сильно, быть может, лишь Поэ любил,
В королевстве далекой приморской земли,
Свою нежную Аннабель Ли!
Но напрасно ты любишь меня,–
Ты узнаешь страданья со мной,
Так как чужд мне блаженства покой,
Так как высшим страстям моя жизнь отдана…
О, напрасно ты любишь меня!
Мы забылись с тобою, как будто в чаду,
Но, случится, меня позовут, – я уйду,
Для скитаний иль песни оставлю тебя,
Так как все же я больше люблю
Фантастичную душу мою.
Chanson d'automne. *
Из Верлена.
Осенние скрипки рыдают
И жалят мне сердце тоской,
О, их голоса пробуждают
Минувшие дни предо мной.
И я задыхаюсь бледнея;
Кругом меня ветер и свист;
Безвольно иду холодея,
Гонимый, как сорванный лист.
В КИНЕМАТОГРАФЕ*
В кинематографе, под шум рояля,
Мы говорили о любви минувшей,
Как метеор во тьме души сверкнувшей
И погасшей.
И было хорошо, под шум рояля,
Смотря на чепуху, болтать шутливо
О том, что в рамках прошлого красиво
Все пережитое.
Мы говорили о любви погасшей,
Будя с улыбкой позабытое, –
В кинематографе, под шум рояля.
Из сборника «Страна Гонгури»
Канск, 1994
Я живу в кинотеатре
С пышным именем "Фурор",
Сплю, накрывшись старой картой
С дыркой у Кавказских гор.
О Кавказ! – В былые годы
Благодатный этот край
Был синонимом свободы,
Как земной счастливый рай .
Здесь поэзия России,
Как былинный исполин,
Крепла, набирая силы,
Вырастала до вершин.
Здесь и Лермонтов, и Пушкин
Воспевали дивный край:
И ущелья , и опушки,
И полет орлиных стай.
Здесь мятежный Грибоедов
Был особенно любим,
И персидские победы
Расцветали вместе с ним.
Посреди сибирской ночи
Я стихов слагаю нить…
За корявый стиль и почерк
Меня можно обвинить.
Я от горя не раскисну:
Стих мой из-под топора,
Ведь от музы, от российской,
Мне досталась лишь дыра.
1922?
Из повести «Страна Гонгури»
Канск, 1922
В снегах певучих жестокой столицы
Всегда один блуждал я без цели
С душой перелетной пойманной птицы,
Когда другие на юг улетели.
И мир был жесток, как жестокий холод.
И вились дымы-драконы в лазури.
И скалил зубы безжалостный голод...
А я вспоминал о Стране Гонгури.
И все казалось, что фата-моргана
Все эти зданья и арки пред мною,
Что все, как «дым пред лицом урагана»,
Исчезнет внезапно, ставши мечтою.
Здесь не было снов, но тайн было много
И в безднах духа та нега светила —
Любовь бессмертная мира иного,
Что движет солнце и все светила.
Из сборника«Солнце сердца»
Новониколаевск, 1923
АИДОНЕЙ
1912 - 1922
ЭМПЕДОКЛ
Моя душа – огонь, Аидоней,
Ее туда влечет, где он таится,—
К источнику сжигающих огней:
Подобное к подобному стремится.
Куст белых роз и юноша и дева,
Я знаю жизнь и знаю цену ей.
Моя душа полна тоски и гнева,
О исцели ее, Аидоней!
Всегда, всегда под гнетом снов и Рока
Проходит жизнь, как странная мечта,
И от любви до низкого порока
В ней неизменны ложь и суета.
И чем больней безумнее и глуше
Стучат и стынут бедные сердца,
Tем ярче к ней, все к ней стремятся души...
Но Истина уходит без конца.
Возьми мой прах, о кратер
величавый,
Мне скучно дольше жить и дольше ждать,
Омой мне сердце беспощадной лавой,
Лишь мертвое перестает рыдать!..
Моя душа — огонь, Аидоней,
Ее туда влечет, где он таится,
К источнику сжигающих огней, —
Подобное к подобному стремится.
СИНИЙ ЖЕМЧУГ
I.
Кто исчислит богатства Дедала?
С чем сравнится его ореол?
Он построил дворцы из коралла,
Что пурпурный приносит атолл.
Там алмазы из Индии знойной,
Голубые, как детские сны,
Жемчуга есть бледнее луны
И рубины, как сон беспокойный...
Но пределы немыслимы грезам
И безумный искатель чудес,
Он отдался туманным наркозам
О жемчужинах в море небес.
И с тех пор есть одно постоянство
В каждой грезе, что к солнцу влечет
Ледяные пустые пространства,
Где в блаженстве сгорает пилот.
II.
На незримых волнах атмосферы,
Средь тончайших эфирных зыбей,
Я лечу в лучезарные сферы,
Увлеченный мечтою своей.
Бездны неба прозрачны и ярки,
Синева, словно сон, глубока,
И везде – триумфальные арки
Вознесли надо мной облака
И, как сон из туманной поэмы,
Напевает восторженно винт,
Что увидевший неба эдемы
Не вернется в земной лабиринт.
Остановится сердце пилота,
Остановится легкий мотор,
Но душа не изменит полета
В неземной поднимаясь простор.
ДВОЙНЫЕ ЗВЕЗДЫ
Двойные звезды есть в пространстве,
Горят согласно их сердца,
В закономерном постоянстве
Куда-то мчатся без конца.
И вечным холодом эфира,
Как морем тьмы, окружены –
В провалах черного сапфира
Все медленней и глубже сны.
Но силы бешеные бьются
В крови остывших звезд всегда,
Когда-нибудь пути сойдутся
И вспыхнет новая звезда.
И снова длится жизни танец,
Замкнут опять все тот же круг –
Лишь золотой протуберанец
Лучам откроет окна вдруг.
КИНО
Плакаты в окнах в стиле неизменном:
«Большая драма!» – «В вихре преступлений!»
Порочных губ и глаз густые тени
Как раз по вкусу джентльменам...
А на экране – сыщики и воры:
И жадны разгоревшиеся взоры.
Конечно, центр – сундук миллионера
И после трюки бешеной погони:
Летят моторы, поезда и кони
Во имя прав священных сэра...
Приправы ради кое-где умело
Сквозь газ показано нагое тело.
Чтоб отдохнуть от мыслей и работы
И мы пришли послушать куплетистов,
Оркестр из двух тромбонов и флейтистов
Дудит одни и те же ноты...
Как легкий дым в душе сознанье тает
И радости от зла не отличает.
Кому доступно совершенство?
Телам, что в первый раз слились?
В безумьи есть свое блаженство
И зачарованная высь.
Нет, не обычные объятья
Мы друг от друга ночью ждем, –
Такого голубого счастья
Мы в этом мире не найдем.
Но если огненные боги
Свои нам чары отдадут,
В какие страшные чертоги
Нас пропилеи приведут!
Наш домик маленький и тесный
И мебель – стул, кровать и стол,
Но в нашем сердце он – чудесный
Морей коралловых атолл.
Мы здесь с тобой – ночные воры,
Мы счастье страшное крадем.
Его, через моря и горы,
С тобой, как знамя, пронесем.
Качают розовые волны
Друг с другом сжатые сердца;
И всеобъемлюще огромны
Глаза блаженного лица.
Мы будем счастливы недолго;
Но завтра ты придешь опять!..
И пусть потом – проклятье долга,
Как траур, будешь коротать.
Mне это необходимо, я знаю,
Целовать чьи-то чужие губы,
Пока рассвет холодный и грубый
Не рассеял туманные тайны.
Если можешь – прости за это.
Я болею твоей же болью...
Но сердце, – сердце поэта
Все равно не изменишь любовью.
–Ты, хорошенький, дашь мне десять?
Комната у меня своя.
А слева ущербный месяц,
В комнате большая кровать.
С кровати встала старуха,
Зло посмотрела в глаза,
Уходя, уронила глухо:
– В «Треугольник» хотели взять.
Раз живешь со всеми в стойле,
Нужно быть таким, как все.
– Что же, спой, – говорю я Оле
В черную пасть занавес.
Дух – словно океан огромный,
Чем ниже в глубь его уйдешь,
Тем чудищ все странней изломы, –
Где ложь, где правда – не поймешь.
Воспоминания и грезы,
Как стебли дымные встают
И словно огненные розы
В мозгу расплавленном цветут.
Но сердце бьется равномерно.
В глазах спокойный долгий свет:
Ведь хорошо узнать наверно,
Что никакой надежды нет.
И можно делать все, что хочешь
И смерть – послушная раба... –
В дневной тоске, в угаре ночи,
Лишь позови – придет любя.
БЕСЦЕЛЬНОСТЬ
Во мне горят огромные мечты,
Кристаллы грез огромной красоты.
Они, как сон, в моей душе замкнуты,
Они живут в тягчайшие минуты.
Но для кого возможны эти сны
В немых снегах чудовищной страны,
Где вечно гибнет воля к воплощенью
И мысль покрыта тусклой страшной тенью?
Невероятный, беспокойный сплин
И блеск недосягаемых вершин;
Такая жажда отдавать и биться!..
Но тот же Мир мне непрерывно снится.
Великий или Тихий океан?..
Зачем? – В притонах будешь так же пьян, –
Там страсти падают все ниже, ниже
И жизнь становится понятнее и ближе.
О эти прихоти блуждающей души,
Рожденные в безжалостной глуши
Одних и тех же яростных стремлений,
Однообразных жалких вожделений!
Ах все равно нам быть или не быть, –
И жизнь и сон затем, чтобы забыть
В их сменах утомительно бесцельных
Отраву дум спокойных и смертельных!
ЗНАК БЕСКОНЕЧНОСТИ
Над ровным полем летчик, новый сын Дедала,
Чертил волшебные восьмерки в облаках,
И, вдруг, упал... Затих мотор: лишь кровь стучала,
Живым огнем вздувая жилы на висках.
Что значит жить. – Смешно бежали люди в черном
Спеша и задыхаясь... Сняли шапки вдруг.
Нагнулись... спорили. Неловко взяли труп
И понесли, закрыв его, в плаще просторном.
А в поле мертвом, молчаливом, как провал,
Осталась сломанных частей немая горка,
И почему-то в памяти моей вставал
Знак бесконечности – упавшая восьмерка.
НАСТУПЛЕНИЕ
В цепи стрелков, в степи оледенелой
Мы целились меж ненавистных глаз;
И смерть весь день так сладко близко пела,
Что колдовала и манила нас.
Потом, заснув в татарской деревушке,
В ночную тьму, как волки, вышли вновь,
Нас привлекали вражеские пушки
И сок волшебный – человечья кровь.
Враги ушли и мы за ними гнались,
Ночь и мороз объяли кругозор.
В безбрежном снеге люди утопали,
И странно загорался черный взор.
Нам попадались трупы отступавших,
И, кто был жаден, раздевали их:
И в смерти жил, светясь на лицах павших,
Чудесный сон видений голубых.
То был покой бессмертный и огромный,
Манивший рядом лечь у колеи, –
Но в нас гудел какой-то пламень темный
И мы, изнемогая шли и шли.
В душе цвело неясное безумье,
Воспоминанья брошенных невест,
А над землей сияло пятилунье –
Таинственный небесный крест.
Мы шли вперед и, словно камни рифов,
Встречались избы тихих деревень:
Мы воскрешали время древних мифов
И на штыках рождался новый день!
Наш новый день – начало испытаньям;
И снова в цепь рассыпались стрелки,
Стараясь отогреть своим дыханьем
Замерзшие ружейные курки.
И снова грохот легендарной битвы,
И доблести высокий, гордый лет:
О кто поймет проклятья иль молитвы
Бормочет, задыхаясь, пулемет!
Как Данте, я спускаюсь к центру Ада
Душа страны объята мертвой тьмой,
Безжалостное сердце радо!
Безжалостное сердце – спутник мой.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Вс. Горнову
Все полки заняты поэтами,
(Как мы в них любим каждый звук!),
И стол с любимыми портретами –
Воскресших грез волшебный круг.
Все, все остались, все нетронуты,
Как будто не было войны...
Нет, я вчера из этой комнаты
Ушел, а ночью видел сны...
Такие длинные, нелепые –
Как будто я стрелял в людей,
Как будто всадники свирепые
Загнали бешеных коней.
Как будто в ночи, вьюги зимние
Я, словно дух, блуждал в полях
И слушал песни заунывные
В татарских дымных деревнях.
О если бы не ряд потерянных
Друзей, встающий предо мной
И длинный перечень расстрелянных,
Я б мог поверить в мир иной!
Мир, непохожий на действительность,
Как мысль бессмертная моя,
Иль речи мерная медлительность,
И эта комната твоя...
Но нам доступны достижения,
Когда с тобой, по вечерам,
Мы совершаем приношения
Своим прекрасным божествам.
И грезы грезами сменяются,
Сквозь дым другие снятся сны,
То словно лилии качаются,
То расцветают плауны.
Без сожаленья и раздумия
На этом солнечном пути
Прекрасно в царствие безумия
В чужие вымыслы уйти...
Потом, язык богов молчаньями,
Как он прекрасными, прервать
И золочеными мечтаньями
Свою печаль заколдовать.
Ведь где-то есть еще поэзия,
Есть бесконечная весна.
И голубая Полинезия,
И голубая тишина.
Там никогда не слышно выстрелов,
Там небо нежное, как лен.
И вместо страшных клеток выстроен
Дворец из пальмовых колонн.
Туда с тобой, мой друг единственный,
Уйдем в зеленый монастырь,
Где всюду – океан таинственный
И солнце, и ветра, и ширь.
В ТРИБУНАЛЕ
Душа... Но есть двойные души...
Кто сможет обвинять, когда
Все напряженнее и глуше
Трепещет светлая мечта?
Быть может, я был грозным зверем,
Когда родился средь волков.
Я сознаюсь, не лицемеря –
Я только луч во мраке снов.
Убийцы могут быть святыми,
Как звери, жаждущие жить...
И что-то плачет вместе с ними –
Кого я требовал убить.
ПОХОРОНЫ МОЕЙ ДЕВОЧКИ
А. Итиной
1.
Она как будто бы летит.
Остались глазки не закрыты,
Застывший вдруг метеорит
Сдавили синие орбиты.
И так всевидящ этот взгляд,
И так зовет к себе за грани:
– О, не вернется жизнь назад,
Конец последний не обманет!
А рядом с нами дикари
Едят кутью, не плача воют...
Как странно голова горит,
Какая пустота порою.
2.
Она слишком была человечьей,
В три месяца – громко смеялась,
А в шесть – лепетала длинные речи:
Папа и мама... папа и мама...
Нужно быть сильным зверем,
Чтобы жить на земле проклятой...
Я в морозы, в солнце поверил,
Я был в море и был солдатом.
Но смерть не меня большого,
Всего в синяках и шрамах,
Отняла ребенка больного,
Чтоб сильнее большого изранить.
И туда, где умеют молиться,
Я кричу, в кресты и могилы:
– Если это ваш бог – убийца,
Передайте, – меня не забыл бы!
3.
Я не я... О если бы проснуться!
Стать, как прежде, первым звероловом,
Со своим ребенком радостным и голым
Поступь мамонта в траве следить,
Темным логом долгие минуты
Светлой страстью пьяным быть...
Теплый ветер дышит океаном,
Чешет шкуру старую тайги,
Тянет хвоей и сухим бурьяном,
Наши груди ясны и легки...
В нашем мире верные ловитвы,
Смерть же только ясный спутник битвы...
– Смерти нет, когда упруги груди,
Сладки материнских два сосца,
На большом костре сегодня будем
Мы медвежьи жарить жирные сердца;
А потом час тихий будет – ни борьбы, ни мести;
Чуток воздух ночи; мы спокойны вместе...
4.
– После смерти, после каждой смерти
Расцветает снова красота.
Разве можно, разве можно верить,
Что бессильна светлая мечта?
Пусть безумье, я безумью верю!
Что нашли мы в дыме наших книг, –
Разве меньше тысячи поверий
Говорит один последний миг?
Громче грома жизни, громче зова смерти
Миг непредставимой высоты.
Разве можно, разве можно верить,
Что из глины кладбищ я и ты?
5.
Мой дух оглох от вечной бури,
От жажды синих берегов,
У нас могилы без крестов,
Но тем сильнее зов лазури.
Лесной пожар души затих
Псы утомленья раны лижут.
Иду и вижу и не вижу,
Что ноши нет в руках пустых.
Опять начну на все готовый,
Кровавя губы, новый путь, –
Но выдержит ли сердце, грудь
Дробить привыкшее оковы?
HOMO SAPIENS
Я овладел огнем – огонь горит во мне.
Я победил моря – во мне остались бури.
Быстрее птиц я мчусь в пустой лазури.
Но пустота живет в моем бездонном сне.
Я все узнал, все уловил в тенета
Огнеподобной воли и мечты.
Но сколько раз в темнице звездочета
Я сам сжигал заветные листы!
Душа жила средь смерти и безумья,
Жгла бледной страстью мозг ее жрецов,
И как удары были их раздумья,
И превращались идолы в рабов.
Упорней всех со мной боролись люди,
Топтали толпы радостный посев.
Но я придумал тысячи орудий,
Чтоб усмирить их беспокойный гнев.
Бессильный зверь теперь пощады просит,
Покорный падает к моим ногам,
И каждый день он жертвы мне приносит,
Каких не приносил своим богам...
Я победил моря – во мне остались бури.
Я овладел огнем – огонь горит во мне.
Я выше гор и выше птиц в лазури,
Мне – мощь стихий и красота поэм!..
Но все-таки я умираю в грезах,
И непонятный сон меня томит,
И мысль, как демон в сказочных наркозах,
В провалы неба без конца летит.
Не зная воли, все ж к лучам стремится
В тюрьме рожденный солнечный орел,
Так дух предвидит некий ореол
И жаждет навсегда освободиться!
ЗАПОВЕДИ
1917 – 1922
Любить хаос горящих миров и детский выговор.
Быть нежнее звериных шкур и листьев мимозы.
Стальной рукой подписывать смертный приговор
И звать миллиарды во имя солнечной грезы.
Увидеть все воды и земли, рабочим, бродягой
свободным.
Сжечь тело солнцем тропик и сибирской зимой.
Стать бандитом, рабом, героем –кем угодно –
И навсегда остаться самим собой.
Глядя, одноглазый, поверх винтовки, на волны
бешенства бурные,
Рассказывать неслыханные поэмы.
Тридцать три года просидеть сиднем, как Илья
Муромец
И вдруг своротить мировые системы.
Создавший богов больше, чем все боги Мира.
Светлее множества солнц единая мысль моя.
– Аз есмь Господь Бог твой и не сотвори себе
кумира,
Кроме себя!
ПРИКАЗЫВАЮ
– Я
Приказываю: во что бы то ни стало
Перепрыгните через себя!
Это мало –
Штопать заплаты веков:
– Меньше хижин, больше дворцов!
Солнце, солнце –
В сети поймать!
Сердце солнца
Моря и суши,
А души
Поэты должны сковать…
Как спрут, издохла в шарманке
И, гнусавя, гниет пустота.
Найдут в словаре "вагранки"
И думают – красота;
Нет!
Кометы огней заводов,
Сквозь мрак и дали
Планет,
Пробьются могучей лавой,
Но переплавить
Сердце в солнце –
Труднее стали!
Я,
Из своей тайги,
Один
Об этом солнце
Мечтами
Кричать буду –
Медведям Белым.
Полярному Кругу. –
Всем!
Всем,
Эй, шевелите ушами!
– Каждый, – слышишь?
– Под страхом расстрела,
– Еще!
– Еще!
– Выше!
ЭЛЕКТРИФИКАЦИЯ
Чтобы в рай нашу землю закинуть,–
Как тетиву натянем назад.
Электричество – плюс и минус:
Революция та же гроза.
Наждаку насыпайте в подшипник,
В ствол банана – гвоздите медь.
Подсевайте репейник в пшеницу,
Чтобы бос перестал жиреть.
Лишь разрушенный мир поневоле,
Будет нашим – безногий спрут –
Все равно, ведь, привыкли мы к боли,
Все равно нескончаем наш труд.
После гроз, после взрывов и смерти
Остается чудовищный дым,
Мы при босах потели, как черти,
Для себя чудеса создадим.
Ни границ, ни врагов, – только шири,
Да наследие гроз – бурелом;
Но в пустые просторы Сибири
Мы творящим потоком войдем.
В нашем радостном сердце крылатом
Солнцем венчик простой расцветет,–
Ведь мельчайший таинственный атом
Бесконечность сокровищ несет…
Но пока лучший жребий не вынут,
Будем помнить, средь бурь и преград:
Чтобы в рай нашу землю закинуть,
Как тетиву натянем назад.
В ГАВАНИ
Резкий ветер поднимает воду.
Корабли качаются в тумане.
Испугались бурь островитяне
И, дрожа, ругают непогоду.
Только мальчики довольны очень.
На высоких сваях ставят метки:
– Ветер, может быть, окрепнет к ночи
– И тогда потонут наши клетки.
Без конца, задумчиво и странно,
Стонут в вышине тугие тали,
Словно горечь бесконечной дали
Им навеял воздух океана.
Струи ветра жестки и упорны.
Волны, гневной пеною покрыты,
Как народ, могучий, непокорный,
Затопляют черные граниты.
В ТАЙГЕ
Дрова листвяжные кубами,
Мохнатый лунь у входа нем.
Проходит, лязгая зубами,
Король завьюженных поэм.
У елей лапы леших ветви,
Коряги, заваль, гниль и мхи,
И в этом сне тысячелетнем
Такие гордые стихи!
Скользим на лыжах, сжавши ружья,
И волны крови вены рвут,
И мысли звонкие, как стужа,
В страну волшебную ведут.
Ив. Ерошину
Ты весь тайга, я весь пришелец, –
Но так же мне поют снега
И пагоды недвижных елей,
Медвежьи темные лога.
И кажется – не променяю
Наш грубый радостный простор
На чудо городского рая,
На кружево далеких гор …
Но поклянемся: в белом дыме
Седой метельной пустоты
Зажечь огнем непредставимым
Невероятные мечты!
В. Зазубрину
Я люблю борьбу и, чем –трудней, тем
больше.
И, борьбу звериную любя,
Словно плечи, жаждущие ноши,
Научился побеждать себя.
Здесь борьба труднее революций,
В главном штабе разума, когда
C темной кровью мысли бьются –
Враг незримый режет провода.
Террор ясен и убить так просто.
В наших душах нам нужней чека –
Пулей маузера, в подвалах мозга,
Пригвоздить ревущие века.
А иначе на предельной доле
Как сдержаться? Перейдя черту,
Тангенс высочайшей воли
Вдруг проваливается в пустоту.
И охвачены крикливым шумом
Бесконечных голодов и жажд,
Сколько раз в кровище их безумий
Мы поскальзываемся, дрожа!..
Жаждой радости и дрожью горя
Беззаветно полня чрево бытия,
Нужно пальцы чувствовать – на горле
Своего второго Я.
НАША РАСА
Л. Сейфуллиной
Непонятная дышит сила,
Переплескивает через край.
Это мы перешли могилы,
Увидали нездешний край.
Все, что вспомнишь – невероятно,
Сердце солнечный наш цветок
Леденело в кровавых пятнах
По наземам скифских дорог.
Иль в распаренной вшивой теплушке –
После вьюг "буржуазный" уют –
Нашу дымную грозную душу,
Воспаленную душу свою.
Непонятная дышит сила,
Переплескивает берега…
О, как радостно жутко было
По невидимым тропам шагать!
За врагом быстроногим и ловким,
По пятам, опустить штыки …
На прикладе ижевской винтовки
Острой пулей царапать стихи.
Ничего, что мой томик Шекспира
На цыгарки свертели в пути, –
Взбита старая мира перина,
Будет радостней жизнь любить…
Непонятная дышит сила,
К непонятной влечет судьбе, –
Это бьется, сжигая, по жилам
Солнце разных зовущих небес.
На плечах светозарная масса,
Лучезарной памяти сад…
Небывалая наша раса
Никогда не вернется назад!
СОЛНЦЕ СЕРДЦА
Л. Рейснер
Как будто цикада из прерий
Победно поет пулемет.
Прожектор сияющий веер,
Тревожный раскинул полет.
Гранитные черные горы
Качаются в клочьях небес, –
То выстрел с матросской Авроры –
Рассвет легендарных чудес.
Кометы, шрапнель, над Невою
Грызут истуканов дворца.
И огненной красною кровью
И солнцем пылают сердца.
В безмерные буйные бури
Мы бродим и бредим с тобой,
Что грезы о светлой Гонгури
Витают над темной землей.
В тумане волшебной, великой,
Как солнце, растет красота…
Победные, страшные крики
С железного слышны моста.
С тобой проститься не успели мы ;
За легкой славой ты ушла;
Но все-ж путями нераздельными
Дорога наша залегла.
Расстались с прошлым без возврата мы.
Я полюбил, как зверь, снега, –
Сибирь, где башнями косматыми
Качает черная тайга.
И – кто за прежнее поручится? –
Быть может, бешено любя,
В корабль враждебный с камской кручи я
Безмолвно целился в – тебя!
_____
Мы не один раз умираем
И любим много, много раз,
Но есть единственный экстаз –
Его огня не забываем,
Когда любя мы умираем.
Я был искателем чудес
Невероятных и прекрасных,
Но этот мир теперь исчез
И я ушел в дремучий лес,
В снега и вьюг и зим ужасных.
Пред мной колышется дуга
И мысли тонут в громком кличе,
Поют морозные снега
И в беспредельном безразличьи
Молчит столетняя тайга.
Но кто бы знал, какими снами
Я наполняю зимовье,
Когда варначьими тропами,
Как души черными ночами,
Людское рыскает зверье!
Опроклятье!
Ноги стерты –
Сорок верст в пургу и вьюгу
Каждый день …
Версты,
Версты! –
Путь победный
Средь враждебных,
Дымных, темных,
Одиноких
Деревень.
Каждый день
Ремни тугие
Давят левое плечо,
Каждый день
Ветра степные
Жгут сожженное лицо.
Мы не люди –
Духи вьюги,
Неустанный
Ураган..
Каждый день
В огне и буре
Кружит белый нас буран …
Пламень алый
Стяг походный,
Неисходный
Путь вперед –
Без конца в пургу и вьюгу, –
Версты,
Версты!
Друг за другом!
А нашли в степи лачугу –
Лишь один не спи и стой
Одинокий часовой.
Что за белой пеленой?
В этой белой, белой буре
Сны ли, годы иль века
Мы не спим и караулим
Голубые берега?
Солнце сердца
Сердце ранит,
В сердце радость
И тоска …
В ореоле
Льдистых радуг
Солнце – огненное знамя
Жжет холодными мечтами
Предзакатные снега.
Меж солнцем дня , спустившимся на Запад ,
И Западом попавшим на Восток ,
Настала ночь огромная, как рок,
И скрыла Мир в своих мохнатых лапах.
Не спят лишь волк и двое часовых.
Застава замерла в бреду тяжелом
И зимний ветер воет темным долом,
Поет поэмы о победах злых.
Буран ужасней ветра пулемета
И много нас погибло на постах…
– Эй, что за призрак движется в кустах,
Ни враг, ни тень, безмолвный, как забота?!
Нас вечно – двое против двадцати,
Пред нами вечно – бури и пространства,
В мечте всемирной есть печать славянства –
Кто смог бы столько мук перенести?
И не понять не знавшим нашей боли,
Что значит мысль, возникшая на миг:
– Ведь это я стою с винтовкой в поле,
Ведь это мой средь вьюги бьется крик!
–- Спусти курок, то лишь бродяга,
Лесной бродяга – старый волк,
Добычи, видно, ждет бедняга, –
Убитых не оставит полк.
Ты – замечтался… Шум столицы…
Ученых напряженный спор…
Полузабытые страницы,
Какие бросил Пифагор?..
Покой и роскошь библиотек, –
Прекраснейшая всех святынь!
И серый мрамор старых готик…
И одиночество пустынь…
Очнись, замерзнешь, – в эти миги
Никто не вспомнит грязь и вшей
И наши страшные вериги –
Свинцовый гнет патронташей!
– Посмотри, как близко серый…
Ах, какая тьма взвилась!
Словно черные химеры
Затевают мертвый пляс.
Караульный что ли дремлет,
Время ль хочет перестать?
Так и клонит сон на землю
Лечь и больше не вставать.
Все быстрее и нелепей
Теней ночи хоровод .
Уж не вражьи ль это цепи …
– Эй, товарищ, кто идет?!
Вьюга длится. длится, длится,
Словно злобный вой зверей,
Ветер северный томится,
Как бы жизнь задуть скорей.
Тьма огромна и глубока
И растет, растет, растет,
Словно с дальнего востока
Солнце черное встает.
Только солнце сердца бьется
В тьме степей и смерти льдов,
Только солнца раздается
Одинокий грозный зов.
Преодолеть слепой стихии
Должны мы огненный ожог.
Как сердце алый свой поток,
Нас сердце бросило России.
Сильнее волю закали
Сквозь строй невиданных походов,
В едва мерцающей дали,
Сияет высшая свобода!
И если ночь вокруг темней,
Мы разбросаем маяками,
В тайге и пропасти степей,
Сердца, зажженные кострами.
Пусть ненавидеть будут нас, –
Таежный зверь огней боится,
Пусть часто видишь: вражий глаз
Из тьмы раздвинутой косится –
Мы сдвинем Азию на юг!
И Солнце в первозданной тундре
Начертит свой палящий круг,
Ползучих роз лаская кудри.
Здесь будет центр всемирных грез,
Здесь – в беспредельной нашей шири!
И сказкой вспомнится гипноз
Пустынь таинственных Сибири …
Мечта иль явь? – наш путь один.
Дойдем изнемогая в ранах.
Мы – в стихшем сердце урагана –
Бродило будущих лавин.
______
Сквозь бури, морозы и пламя
Я душу, как чудо, пронес.
Привычное алое знамя
Лишь отблеск сиявших нам грез.
Разливы, вошедшие в русло,
Ленивей, как прежде, текут,
И старого беженца гусли
О прежних победах поют.
Я помню, как светлые бреды,
(Железнее стала душа),
И светлые наши беседы,
И плески в морских камышах.
Но сердце, мой спутник, не радо,
Что в бурю встречается мель.
Ненужного счастья не надо,
Не в счастьи последняя цель.
Есть высшее цепи инерций.
Есть воля прекрасней Стожар…
О солнце, все солнце и сердце
Тебе –Мировой Пожар!
МЕДУЗА
" Поймите мысль, как будто пеленой
Здесь скрытую под странными стихами"
( Данте. Ад. IХ).
В огне мечты моей безумной музы
За Данте молча к Дите я иду
Смотреть в глаза чарующей Медузы.
Огни ,как души, мечутся в чаду.
Как дым огней колышется тревога,
Но страха нет и я спокойно жду.
Уходит вглубь знакомая дорога
И прежние опять мне снятся сны, –
Я смел смотреть в слепящий образ Бога,
Я погружал себя в терзанья Сатаны
И я устал от муки и от странствий,
Я жажду тайн последней глубины.
Одни глаза в аду не видел Данте,
Я должен знать их черную мечту –
Ей испытать отлитый волей панцырь.
Сознанье гаснет медленно в бреду,
В глазах мелькают огненные маки,
За Данте молча к Дите я иду…
И, вдруг, померкли звезды в зодиаке,
Огни сменил сияющий испуг,
И грозный, призрак встал пред мной, как
факел.
Сильнее смерти был чудесный лук
Жестоких губ, хранящих все экстазы
Каких-то грез, каких-то странных мук.
И пламенели черные алмазы
Огромных глаз, сильнейших чем любовь,
Над ними, тенью лун ущербной фазы,
В лучистом блеске изгибалась бровь…
Но выше, там, чудесные камеи,
Терзая душу без конца и вновь,
Глаза другие странно пламенели,
Чудовищные адские цветы…
Я вздрогнул их узнав. То были змеи.
Тогда остановились все мечты,
И только воля бешено боролась.
Сознанье, словно луч, из пустоты
Рвалось, дрожа узором ореола,
Но падало опять в слепой провал
И пела кровь, как струны арф Эола.
О, невозможное, и я теперь дрожал,
Я – сын Земли, где много так чудовищ
То ледяной экстаз торжествовал,–
Склонись! Пади! Иль сердце остановишь
Но сердце жег палящий светлый газ
Желаньем неизведанных сокровищ.
Немой, как дервиш кончивший намаз,
Как зачарованный одной дилеммой
Иль словно лань, огнем змеиных глаз,
Я любовался грозной диадемой
Нежнейшее венчающей из тел.
И так стояли человек и демон.
Томился дух. За мигом миг летел,
Но не менялась часовая хорда.
Я молча улыбался и смотрел
Все более бестрепетно и гордо …
И, вдруг, в змеином взоре, вспыхнул страх,
И все затмил, как боль в душе аккорда.
То было нечто, словно слизь в морях,
В лазурных безднах – бледные гротески…
Я отвернулся. Тень легла в глазах…
Мы шли назад. Подъемы были резки.
Средь бездн, как луч. скользил метеорит
И плакал круг Паоло и Франчески.
Мы шли туда, где жизнь моя летит,
Где, как в Аду, я слышал больше стоны…
Блестит зарница. Спутник мой молчит.
В забвеньи темном тонет тень Горгоны.
Почти окончен легендарный путь.
Я вижу свет, сознаньем вознесенный.
В порыве высшем поднимая грудь,
Задумчиво и ясно в стихшем кличе,
Прошу я рассказать мне что - нибудь
О бесконечности, о Беатриче.
Из сборника «Вьюжные дни»
Новониколаевск, 1925
ВЕРЕВКА
Бутылки, объедки – в углу винтовки,
Дедушка Маркс и красный стяг.
У военкома кусок веревки.
– Вот «на счастье» храню шутя.
От разведки отбился тропой овражьей,
Где травы в рост головы.
Черт побери это место вражье –
Бугры, перелески, рвы.
Продрался за ночь среди коряжищ
К жилью, едва рассвело.
Часовой без погон. Я с дуру: «Товарищ,
Какое это село?»
– А, «товарищ!» – Наизготовку!..
Штыки. Офицер – как жердь.
Ткнул кулаком: «Бросай винтовку...»
Ну, что же, думаю, – смерть.
На улицах строились взводы и роты,
Уходили от наших сил...
Доброволец залез на крутые ворота
И вот эту веревку спустил.
Бил барабан, торопил, ругался.
Путал команду, спеша...
Как сказать? – я не то, что боялся,
А так – изводилась душа,
Одного я узнал – вольнопера Петьку...
Лошади дыбом взвились.
Жесткие пальцы сдавили петлю
И все провалилось в высь...
А вышло так. Алаяр, башкирин,
Повис на мне. Придушить хотел,
Но конопля косоглазой гири
Не сдержала...
И вот – уцелел!
Бутылки, объедки. Красное знамя.
Военком говорит, шутя.
Но краснее и жарче память,
Чем громами гремящий стяг.
Как в зеркале, в глиняном блюде –
Радость и боль бурь –
Сибирь
на коне и верблюде
Кто за нами проедет в пургу!
Приписка от руки:
Мы люди величайших бурь в мире,
Каких не было и не будет
Кто еще проедет спину Сибири
На коне или на верблюде.
ТЕПЕРЬ
1.
"Пока не требует поэта"…
Курс рубля. Ультиматум. Банк.
Косточки счет – свет.
Цены – мука, мануфактура, бумага.
Делайте из копейки две!
Потом редакция. Стихи, как устрицы.
Проглотишь – ни сыт. ни голоден.
Надписи –
" В архив", "Доложить", "Мусор",
Шесть часов механического завода.
Дома, как у всех поэтов,
Туже черепа лапа.
В кухне диспут о пережаренных котлетах,
За стенкой – о модных шляпках.
Поесть из миски и – голову в подушку.
Выключить мозг до вечера.
Лучше так – не раздавит душу
Буден медленный глетчер.
Но вот, наконец, ночь. Пора проснуться.
В комнате дым. На крючок дверь…
Чтоб в клетке мозга опять проснулся
Сердца веселый зверь.
2.
"Так называемая душа"
Н. Асеев.
Ах, забросить бы стихи подальше,
Рукописи в печку затолкнуть
И уйти в сияющие дали,
Голую подставить солнцу грудь!
Лучше, чем невидимые грузы,
Бочки соли на спине таскать,
Грызть селедку с горстью кукурузы,
Да следить над морем облака.
Иль уйти в дремучий грохот улиц,
В кинолет столиц, где гул и пыль,–
Чем шагать, сгибаясь и сутулясь,
В чистом поле с ветлами чернил.
И все же безвольно и жадно,
Как волк на добычу в глуши,
Выхожу с ненасытной жаждой
На распутья дорог души.
О, просторы – седые когорты,
Заповедная тяжкая ширь,
Как по надписям темным и стертым
Верный путь изберет богатырь!
Атаман, я любя – ненавижу
Непокорную вольницу слов…
Что-ж, не лаской – нагайкой выжгу
Драгоценную сталь стихов!
3.
" Ненавижу всяческую мертвечину"
В. Маяковский.
На стихотворной бирже паника, –
Поэты выброшены в массы:
На рынке косолапый Ванька
В стихи завертывает масло.
Попутчики и напостовцы
Со складов Лазарями вылезли…
Но Госиздат бранят торговцы,
Что тухнет от стихов провизия.
Едва родившись разлагаются
Поденок легкие оравы
Пускай стихами бабы лаются
Как Маркс, декреты рынка правы!
И это – мы!
Сибирь и глотка Крыма.
Сто тысяч верст исхоженных путей.
Весь мир,
Как взрыв порохового дыма,
Смятенный ветром наших дней.
Мы – гром веков, мы – чрево революций!
У нас под черепами накипь урагана!…
Но трудно нам, рожденным вновь, проснуться
От едкого тумана.
Мы, разбежавшись слишком быстро
На помочах у няньки старой,
Боимся, что быстрее искры
От гроз развеянных пожаров…
Но жадно ждем, все жарче и железней,
Ведь не напрасно сердце в клочья,
Что в нас –
Восток другой поэзии,
Как солнце в дни полярной ночи.
Приписка от руки:
Почти до бреда, до болезни
Ведь не напрасно сердце в клочья
Я жду совсем другой поэзии,
Как солнца в дни полярной ночи.
"Вьюжные дни",1925
Из журнала «Сибирские огни»
1922 – 1937
Кто смерть видал – умеет жить.
Кто жить умел – не трусит смерти.
Как бурь всемирных не любить,–
Кто смерть видал –умеет жить!
Ушли солдаты победить,
Не плачьте, девушки, и верьте:
Кто смерть видал –умеет жить,
Кто жить умел – не трусит смерти.
1922
ЧЕРЕЗ ОКЕАН
Синяя блуза рванула пропеллер.
Взрыв.
Мотор завыл.
Наш Виккерс-Вими качнулся и прыгнул
На гулкую грудь синевы.
Солнце за нами.
Поднялся с прерий
Мягкий вечерний туман.
Мель Нью-Фаундленда…
Атлантик! Атлантик!
С востока – навстречу – тьма.
Нет больше времени…
Здравствуй хаос!
Ветер –
туман и ночь!
Проснешься и вдруг – мохнатый праотец
Сзади возьмет за плечо.
И руки невольно крылья кренят,
Ища невозможной земли.
Миг –
И за грань четырех измерений
Бешено бросят рули.
И – как молния:
В опрокинутом небе,
Не помня –
Где бездна и высь
Я увидел вспененный гребень
И крикнул, сквозь сон, – держись!
И Виккерс-Вими,
Замочив колеса,
Воспрянул – крылатый Антей –
И снова воздушными влажными плесами
Помчался к любимой
Мечте.
1923
БРЕСТ
Эскиз к поэме
1918 год
Чрезвычайный съезд,
Тихо.
Чичерин.
Брест.
Тревоги никто не подавит,
Молчанья чугунный удав.
Лапой мохнатой зажаты
Шершавые глотки солдат.
В дипломатической ложе,
Монокль,
Бинокль.
–Пойдемте… воздух тяжелый,
Вши…
– Вымыться лень
Скотине…
А Ленин
Вышел
Веселый,
как именинник.
Трудно сказать, – человечий это голос
Или гудит стосильный дизель.
Ясно, в стальном и голом
Черепе взрыв на взрыве,
Сдвинулись и помчались
Вот оно четвертое измерение!
Капитан
Коренастый
Отчалил
В океан
Ненастный
Времени
И ясно –
Мы видим сами! –
Над Рейхстагом,
В Берлине,
Красное знамя!
А в сущности – говорил,
как в школе.
" Тильзитский мир"…
"борьба классов"
Но громадной и грозной
волей
Разгорались сердца у нас.
Глаза в глаза.
Кто "за ?"
Гимнастерки.
Три четверти.
Направо – треть…
Здесь – рука,
Там рука…
Кончено.
Неутолимы и точны
Наши подписи,
Ленинская точка.
1924.
ФЕВРАЛЬ
I.
Накануне удалась вечерка,
Да хозяйка нашипела в телефон.
Вел меня в участок по задворкам
Рыжий здоровенный фараон.
Утром выпустили, вижу
Не проспался, не прошел испуг.
Вот, вагоны более не движутся,
А глазеют, лежа на боку.
Подошел вплотную - нет не сниться.
Два гвардейца тихо, на чеку:
– Разъяснять кого-нибудь, на митинг,
Нужно нам в шестнадцатом полку…
Легкий воздух стал как-будто шире,
Шире груди и сердца солдат.
Только, сбросив с плеч привычных гири,
Чувствуешь, как плечи заболят.
II.
Над Невой, над гранитом, над снегои
Небо в горячке дрожит.
Но легко верстовым разбегом
Шагать, притиснув ножи.
– Помнишь эти февральские ночи?
Выстрелы и фонари.
А за парком, в квартале рабочем,
Огнекрылые степи зари.
Извержения первых пожарищ
Грозной и гулкой земли.
– Где, скажите, горит, товарищ?
– Это мы… участок сожгли!
III .
– Я не помню, жил я или не жил.
Так, обвалом, закружилось всё.
Мы свою хрипели Марсельезу,
Выплетая ленты из девичьих кос.
У костров бумажных грея ноги,
У костров судейских потрохов,
Подводили славные итоги
Забранных патронов и штыков.
И , как ленты, той же кровью алой
Сердце злое билось о ружье.
Ведь тогда еще не полиняло
Красных флагов новое тряпье.
А в харчевне, рядом, вижу – тоже:
Николай-угодник и портрет царя.
– Эй, товарищ, это что за рожа?
Почесался: "Да, понятно, – зря".
Не спеша соскреб в стакане пенки,
Встал на самодельный стул.
Повернул царя мундиром к стенке
И словцо такое завернул.
Так погиб последний из династий
И угодник божий загрустил,
Открывая двери нашей касте
Никогда не виданных громил.
IV.
Я никогда еще не слышал
Такого грома в облаках,
Когда взбирались мы по крышам,
Ища врагов на чердаках.
Пять корпусов палили в солнце,
Чтоб кровь сильнее разожгло.
И флаг совали мы в оконце,
На штык рубаху приколов.
На колокольнях и соборах,
Где пулеметам цель в толпу,
Отменный ладан легкий порох
Указывал упрямый путь.
И, как всегда, победой быстрой
Отметив каменный карниз,
Какие громовые искры
Мы с высоты бросали вниз.
Потом, свершивши муэдзинов
Призывы глоткой из свинца,
В прохладный бархат лимузинов
Спускались, остудив сердца.
И, множа мелкую тревогу,
Рожок взбесившийся орал:
– Эй, пешеходы, дай дорогу!
– Эй, сторонитесь, генерал!
V.
Сумрак газовых огней неверный,
Да веселые напевы пуль.
Прислонясь к гранитному барьеру,
Отдыхая, закурил патруль.
Вдруг, из мглы, рожденной дымной далью,
К нам подходит призрак той поры
С головой, покрытой бабьей шалью,
И осипшим басом говорит:
– Арестуйте, гражданин, товарищ.
–Ты, что, выпил?– Я городовой.
От солдат куда ни удираешь, –
Мне б в деревню лучше на покой…
И пошел за ним я, нянька с дитятей.
У огня вгляделся, – что за сон? –
Это он, недавний мой приятель,
Рыжий, здоровенный фараон.
1924
ПО ПОВОДУ ЛЕТА
( письмо )
Я вообще – сторонник буден,
Мы к будущему так идем.
Но в Азии –
шаманский бубен
Звучит у входа в исполком.
Но час полета –
у предрика
Седой и меднолиций кам
В подземный мир идет Эрлика
Ступенями
как этот ямб.
Здесь к были быль страннее сказок.
Вот сельсовет недавно тут,
Чтобы спасти коров от сглаза,
Село заставил лезть в хомут.
( Ветеринар изрек резонно
В раскрытые мужичьи рты:
–Бурды объевшись самогонной,
Подохли оные скоты)…
Я се к тому, –
что надо видеть,
Что дальше –дом,
литгруппы –
чушь:
Ведь скоро сном
об Атлантиде
Приснится молодая глушь.
Я за тайгу,
за солнце прерий
Столицы – это
зимний спорт.
А лето –
лето –
южный порт,
Винтовка, и седло, и звери.
Взгляни вершину Иртыша
И озеро у той вершины,
В шуршащей ткани камыша
Побудь с ватагой лебединой.
Там легче воздух, шире грудь
И туже кровь в лучах аорты…
Мне жалко тех, чей косный путь –
На зараженные курорты!
Но лучше север.
Море.
Даль.
Хорошее бездумье вахты.
Зеленые обломки льда
Идут
как парусные яхты.
И пусть окрепнет острый вал,
В упорстве
( мне с тобой знакомом),
Как повод у коня, штурвал
И так же конь шагает бомом.
Упорство –
черною чертой.
Упорство –
цифрами картушки.
И все-ж –
в пустыню –
ветер –
вой –
Летят матросские частушки.
Раз матросня была пьяна.
Коль разбушуется
– полундра!
Но завтра берег.
Тишина.
Но завтра берег.
Ночь и тундра.
На берегу тяжелый след.
На берегу бегут олени
В смраду поднялся на колени
Спокойный, серый самоед.
И мы приносим вместе Нуму,
Как небо мглистому с лица
Лоскут и горсточку изюму,
Чтоб урожай послал песца.
Под ледяным огнем норд-оста
Костер из кучи плавника.
Рефракцией приподнят остров.
Над морем ветер,
облака.
И я живу одним дыханьем,
Я пью оледеневший снег.
И знаю крепко:
Человек
Цветет под северным сияньем.
1927.
СТРАНА БУДУЩЕГО
Нансен – норвежец – Норильские горы…
Музыку севера вспенил форштевень.
Мы не разбойники - конквистодоры,
Мы моряки с парoхода "Ленин"
В этих морях зверобойные шхуны,
Мамонта клык и сало моржей.
Крепкие ветры красной коммуны
Веют все дальше и все свежей.
Энга, товарищ, за царскую водку
Уж не пойдут дорогие клыки.
Мы привезли самоедам пособку –
Ружья и порох, и белой муки.
Север не только одним заповеден –
Голубоватым отливом песцов,
Жиром белух и белым медведем,
Да барышами варяжских купцов.
Скоро ль не скоро, что будет, то будет:
Каменный уголь, курейский графит,
Скрытые в тундрах тяжелые руды
Выйдут на рынок из рамок строфы…
Мы моряки с парoхода "Ленин"
В чуме твоем, как у давних друзей.
Знайте, сильней миллиона оленей
Будет машины вертеть Енисей.
В этих краях, где поморские кочи
Рухлядью мягкой сбирали ясак,
Новое солнце в полярной ночи
Вам обещает советский моряк.
1928
…Пройдя рекою и веками,
Мы выйдем на оленьи мхи…
"Карга-Урек","Ефремов Камень"–
Вот музыка имен моих.
Там, в промежуток вечных бурь,
Ведут веселую игру
Вокруг задумчивой стамухи
Большие быстрые белухи.
И там, где трупом лег "Вайгач",
Я видел, набивая трубку,–
Большой медведь умчался вскачь
И скрылся в штурманскую рубку.
Я встретил гостя, ставя пасть.
Присев к огню и льдинки тая,
Он рассказал, что шел узнать,
На Диксон, про дела Китая.
А ночью, выйдя за нуждой,
Я заблудился в космах бреда,
И вышел на берег другой,
Спасенный лайкой самоеда.
Юрак прищурился хитро,
Потрогав амулеты Хахе,
И просит финское перо
За шкурку рослой росомахи.
12.9.1929
ЗВЕЗДНЫЕ ОЗНОБЫ
Я только что прочел о книге Нернста
Еще одна попытка светлого ума
Сказать: я – миг, но если после тьма?
Вселенная, доказано, бессмертна.
И долго я внимательно следил
За превращением атомов и сил.
Года, века, миллионы, бесконечность.
Пространства тысяч световых годов.
Как странно различать: Вселенная конечна
И безгранична. Да, как формы наших снов,
Как мысли изумительной паренье.
Пришел редактор. Вы стихотворенье
Должны … На новый год…"Советская Сибирь"…
И сразу сузилась и напряглася ширь.
Нам каждый год тяжка необходимость.
Мы в шутку просим " чуда" в новый год.
Разбитый – побеждающий – непобедимый
Рабочий вырвет власть у всех своих господ.
Но будут жить века столпотворенья.
Мечтая о далеких берегах
( Вы поняли мое стихотворенье?)
Мы говорим на разных языках.
И я хочу, чтоб в этот год единый
Товарищ слесарь из депо и я
Склонились над одной картиной
Бессмертия и смерти бытия.
Чтоб всем чрез год отчаянной учебы
Доступны стали звездные ознобы.
1929
ПУТЬ ОТКРЫТ
Далеко за полярным кругом
( И не верится,
что октябрьским днем! )
Мы идем по зеленым застругам
Северным морским путем.
Лед растаял и в море чисто.
И ветер предельно чист.
Я его не сменю на душистый
Черноморский розовый бриз.
Ветер и солнце,
И стандарты леса
На солнце – теплей янтаря…
Наш курс на запад.
Остров "Агнесса"
На траверсе к югу.
All right!
1929
РЫРКАРПИЙ – МОРЖОВЫЙ МЫС
Анкаультенхин, голубой цветочек!
Южный ветер дохнул, он вырос на гальке.
Его лепестки любят чукотские дети
Анкаультенхин, голубой цветочек…
Я иду по берегу Полярного моря.
Великие льды преградили нам путь,
С вершины Рыркарпия бел и недвижен
Пролив Лонга.
Кости раотам-кита отмечают дорогу.
Череп рырка смотрит тремя глазами.
Кричит чайка-аяк.
Молчит проводник Этуг.
Тинантунг. Тиньтин. Тиркитир:
Небо, лед, солнце.
Вот его дом –
Яранга, с оленьим пологом и нерпичьим жиром…
Анкаультенхин, голубой цветочек!
Мы прошли двадцать миль по мелкой гальке,
Я устал и потому говорю с тобой,
Напевая в такт, как чукча.
Ритм, ритм – великая вещь!
Если горе, не теряй этого ритма.
Я иду по берегу Полярного моря.
Льды надвинулись к самым моим ногам,
И даже дно морское замерзло.
Год тяжелый, лед.
– Иоо, подуй!
Южный ветер, подуй!
Вот когда моряки просят шторма!
Но Тинантунг спит.
Один просит шторма, другой тишины.
Русский – свободного моря, чукча – льда,
На котором спят рырки-моржи…
Рыркарпий надвинулся в море
До самого зимнего льда.
Спит Тинантунг –Тиньтин.
Ему все равно.
1933
Из Э. По
Большое гала-представление
Весёлый час последних лет.
Бросают люстры желтый свет
На пёстро-мрачное виденье.
Оркестром правит Люцифер
И тихо льются звуки сфер...
Театр огромен, словно дымы
Под сводом облака легли...
О, рано плакать, серафимы!
К вам долетели сны Земли?
Смотрите! Вот взвились завесы,-
Сам Бог великий - автор пьесы!
Шуты украли образ Бога
И странно озарен им ад.
Марионетки! Как их много!
Идут вперед, идут назад...
По приказанию некой вещи -
То знаменитый режиссер,
Парящий в бездне дух зловещий,
Из бездны свой бросает взор.
Как кондор в глубь скалистых трещин,
Как меч в пустую твердь -
Невидимую смерть!
Вам не забыть, о серафимы,
Рукоплескатели, рабы,
Надежд и ужасов толпы,
Где люди, призраком томимы,
За ним бегут всегда, всегда,
Стараясь победить друг друга,
Но заколдованного круга
Им не избегнуть никогда!
И вечно тот же гнет арены,
Мелькание тех же скучных вех...
Здесь всё - безумие и грех,
И страх - душа проклятой сцены!
Но вот средь сборища шутов,
Исчадье мутных злобных снов,
Встает кроваво-красный зверь.
Шуты безумствуют теперь,
Изнемогая от тоски,
И ненасытные клыки,
Как молния, всё вновь и вновь
Впиваются в людскую кровь.
Прочь, прочь огни! Всё прочь!
Непроницаемая ночь
Да скроет, словно саван чёрный,
Трепещущие формы!
Прошел кошмар. Но странных грёз
Еще царит полёт греховный,
И ангелы встают безмолвно
Бледнее лунных белых роз,
Бледнее клочьев нежной пены.
И в пустоте огромной сцены,
Как будто Небо раскололось,
Звучит победный мёртвый голос:
«Хвалите Автора вовек!»
«Окончен фарс! Фарс – Человек!»
1933
СОН В КАНЦЕЛЯРИИ
Я умер. В рай пришел. Учетчик дошлый
Сказал: " Пардон, Вы здесь с учета сняты".
Я вспоминал, – где видел эту харю в прошлом?
И крыл профессора учета матом.
Ужасно рассердился герр профессор.
Хлопнул электрической хлопушкой.
– Вы, молодой человек, не в СССР.
Не берите на пушку!
И я пошел, как выдвиженец,
Искать назначения в чертовом штабе.
– Войдите в мое положение!
– Скитаюсь в мировом масштабе!
А чиновник ответил, с поправками и околичностями:
Мы не занимаемся отдельными личностями.
1934
РОЗА ВЕТРОВ
Записывайте точно,
Звенящие ветра,
На плесах от Могоччио
До нового порта
Получим звездный график
Для каждой широты…
" Любитель географии,
Вы любите цветы?"
Не редки, как ни странно,
Ученые поэты
И розой диаграмму
Они назвали эту.
Не блекнет от мороза,
Пышней от каждой бури,
Единственная роза
Арктической лазури.
И, вместо солнца, веер,
Головку лепестков,
Она кладет на север
В страну плавучих льдов.
Вооружимся волей,
Кто ищет верный путь.
Точней десятой доли
Считайте в стеклах ртуть.
Подобно льдинам в море
И тучам для хлебов,
Ищите ветра в поле
У тех же берегов.
1934
СТАНСЫ
Как опьянение, проходит юность,
Суровый труд мечтание зовет.
О множество миров! Джордано Бруно,
Кто доказал предвиденье твое?
Я думаю, неведомо, однажды
Родилась мысль и не умрет она,
Ничто неповторимо в мире дважды,
А повторение – бег вперед, волна.
Мы в первый раз из вечности возникли
И только здесь, на молодой земле,
Иначе к нам давным-давно проникли б
Наследники бесчисленных планет.
Нет, это я шагну сейчас в пространство,
Своих детей оставлю на Луне,
Малиновый пожар протуберанцев
Увижу в звездной, в страстной вышине!
Мы, электрон, материя– конечны,
Но в некой бесконечной пустоте
Они бессмертны и отныне вечны:
Мы подчиним материю мечте.
Любовь дала нам жизнь, мечту и смелость.
Предела нет желанию любви.
Любовь сильна, но страстность подави,
Когда взлететь на небо захотелось.
О ты, основа мира, ты тяжка,
Миры удерживающая сила!
Но манят птицы, манят облака,
Плывущие по глуби сизокрылой.
Славней героев летчики у нас,
Мы безотчетно обожаем крылья.
Мы не спускаем с неба гордых глаз,
Когда над маем реет эскадрилья.
Но как ни славно гордое стремленье,
В нем остается страстная печаль:
Как мало – двадцать километров вверх,
Как мало – только десять тысяч вдаль.
Мы победим. Но счастье достиженья
Пусть нам дадут скорее труд и мысль.
Откройте вещество, что рвется ввысь!
Отдайте жизнь загадке тяготенья…
А если звезды слишком далеки,
Пусть нашу мысль почувствуют враги!
1937
ДОГАРЕССА
(Подражание Пушкину)
" В голубом эфирa поле,
Блещет месяц золотой,
Старый дож плывет в гондоле
С догарессой молодой".
Догаресса молодая
Беспокойна и бледна.
Старый дож, ее лаская,
Говорит: "Моя жена,
Отчего же ты грустна?
Отчего же без участья
Смотришь ты в мое лицо,
Или ты не знаешь счастья,
От меня приняв кольцо?…"
Догаресса молодая
Беспокойна и бледна.
Вдруг сверкнул клинок, блистая.
Труп скрывает глубина.
Догаресса молодая
С гондольером молодым.
Ночь, луна и ширь без края,
Хорошо им быть одним!
" Я неволей догаресса,
Я не знатна, не принцесса,–
Дожу силой отдана.
Но почет не стоит счастья
Молодого сладострастья.
Лучше буду я бедна,
Но любимому верна.
………………………..
" В голубом эфирa поле,
Блещет месяц золотой."
Гондольер плывет в гондоле
С догарессой молодой.
1937
СКОВАННЫЙ ПРОМЕТЕЙ
«Я Прометей, я людям дал огонь»
Эсхил.
– Я только раб тирана олимпийца,
Прикованный к скале Кавказских гор,
И мой палач – пернатый кровопийца,
Опять на мне покоит хищный взор.
Я принужден страдать, не умирая.
Но счастлив я, судьбе наперекор!
Во сне всемирном, без конца и края,
Растет пожар из темных душ людских.
Пожар от искры, взятой мной из рая.
О Зевс, о царь, – при свете грез моих
Твой лик бледней, чем самый бледный камень,
И гаснут громы в небесах нагих.
Ты весь умрешь – я твой похитил пламень –
Я весь, всегда, живу в сердцах людей.
И пусть теперь когтями я изранен,
Я в смертных жив – бессмертный Прометей!
1937
ПРИМЕЧАНИЯ
Лариса Михайловна Рейснер (1895 – 1926) – известная
Русская писательница. В студенческие годы – друг Вивиана Итина.
Возлюбленной.
АннабельЛи – героиня одноименного стихотворения
американского писателя Эдгара Аллана По (Poe, 1809-1849).
Chanson d’automne (Осенняя песня). Поль Верлен (1844-1896) –
французский поэт.
В снегах певучих...
Фата-моргана – мираж.
Аид или Аидоней – в греческой мифологии бог царства мертвых.
Эмпедокл – сицилийский философ и поэт 5-го века до н.э. Существует легенда, что он бросился в кратер Этны.
Синий жемчуг.
Дедал – легендарный художник и архитектор. По преданию, первым поднялся в воздух на искусственных крыльях.
Эдем – рай.
Кому доступно совершенство...
Пропилеи – в древне-греческой архитектуре обрамление коллоннами и портиками парадного входа.
Наступление.
Данте Алигьери (1265 -1321) – итальянский поэт, автор
«Божественной комедии» в трех частях (Ад, Чистилище, Рай).
Возвращение.
Вс.Горнов – уфимский друг В.А. Итина.
Похороны моей девочки.
А. Итина – жена поэта, Агрипина Ивановна Итина (Чирикова). Их дочь Гонгури умерла 1 сентября 1922г. в возрасте 11 месяцев. Названа в честь первой печатной повести В. А. Итина.
«Страна Гонгури» (Канск, 1922).
ловитва – ловля
Электрификация.
бос – босс, хозяин (англ.).
В Гавани.
Тали – подъемные лебедки.
Солнце сердца
Пифагор – др.-греч. философ, математик, политический деятель ( 6 в. до н.э.).
химеры – мифологические чудовища.
Стожары – Плеяды, рассеянное звездное скопление в созвездии Тельца.
Медуза.
Медуза – одна из трех горгон (смертная). В греческой мифологии горгоны – страшные крылатые женщины со змеями вместо волос. Взгляд на горгон превращал все живое в камень.
Дите – город подземного царства мертвых ( Данте. «Божественная комедия», Ад)
зодиак – совокупность 12 созвездий, через которые проходит видимый годовой путь Солнца по большому кругу небесной сферы (эклиптике).
Эол – бог ветров.
дервиш – нищий, член мусульманского суфийского братства.
намаз – ежедневное пятикратное моление, предписанное исламом.
Паоло, Франческа, Беатриче – персонажи «Божественной комедии» Данте.
Теперь.
Глетчер –ледник.
когорта – в древнем Риме подразделение легиона, в переносном смысле – группа соратников.
попутчики и напостовцы –термины, применявшиеся партийной литературной критикой в 20-х годах прошлого века к некоторой части писателей непролетарского происхождения.
петь Лазаря – клянчить.
Через океан.
Посвящено первому беспосадочному перелету через
Атлантический океан американского летчика Чарльза Линдберга в 1927г .
Брест.
О заключении Брестского мира с Германией в 1918 г.
Тильзитский мир – заключен в 1807г. в Тильзите в результате личных переговоров имп. Александра I и Наполеона I.
Февраль
Впечатления автора о Февральской революции 1917 г.
фараон – прозвище полицейских.
муэдзин – мусульманский священник, призывающий с минарета к
молитве.
По поводу лета.
предрик – председатель районного исполнительного
комитета.
кам – в мифологии народов Севера сказочный персонаж, хранитель
огня от людей.
Эрлик – в мифологии народов Сибири владыка царства мертвых.
Атлантида – по др.-греч. легенде некогда существовавший населенный остров, опустившийся на дно океана в результате землетрясения.
бом (эвенк.) –- крутой склон речной долины.
картушка – диск или кольцо с делениями на подвижной системе компаса.
самоеды – старое русское название народов Севера России.
Нум – в мифологии народов Севераверховное божество.
Страна будущего.
Нансен, Фритьоф (1861 – 1930) – норвежский
исследователь Арктики. Один из организаторов помощи
голодающим Поволжья в 1921г.
форштевень – брус по контуру носового заострения судна.
конквистадоры – испанские и португальские авантюристы, завоеватели новых земель в Америке (в 15 -16 вв.).
белуха – морское млекопитающее сем. дельфиновых.
коч – в 16-17 вв. на русском Севере деревянное одномачтовое
парусно-гребное судно.
ясак – натуральная подать с народов Сибири и Севера.
Пройдя рекою и веками...
Ефремов Камень – мыс в Енисейском заливе.
стамуха – льдина, севшая на мель у берега.
«Вайгач» – ледокольный пароход, участвовал в северных экспедициях; затонул в 1918г. в Енисейском заливе.
пасть – ловушка для зверя.
Звездные ознобы
Нернст, Вальтер (1864 – 1941) – немецкий физик и химик, лауреат Нобелевской премии (1920).
Из Э.По
Серафимы – одна из категорий ангелов.
Люцифер – падший ангел, дьявол.
Роза ветров.
Роза ветров – векторная диаграмма, описывающая режим ветра в данном месте.
Стансы
Бруно, Джордано (1546 – 1600) – итальянский философ и поэт. Считал, что Вселенная бесконечна и в ней находится бесчисленное множество миров. Католическая церковь преследовала его за противоречащие Библии взгляды и сожгла в Риме на костре. На этом месте ему поставлен памятник. В.А.Итин в ранних стихах писал:
И если некогда сыны земные
Как Солнце и Земля умрут,
То может быть мой стих сыны другие,
С неведомых миров, найдут.
(архив Л. М. Рейснер)
Скованный Прометей.
В др.-греческой мифологии Прометей – титан, похитивший огонь у богов Олимпа и передавший его людям.
Зевс, глава олимпийских богов, обрек Прометея на вечные муки. Он был прикован к скале Кавказских гор и орел клевал ему печень.
Эсхил (ок.525 – 456 до н.э.) – др.-греч. поэт и драматург.
Комментарии читателей:
Комментарии читателей:
-
Николай Истомин
01.02.2016 16:14:10
Добрый день. Извините за дотошность - уточняю:
Вивиан Азарьевич Итин в форме студента питерского психоневрологического института.
Знаю это точно - у моего деда точно такой же. И по иронии судьбы служили они потом в Красноярске некоторое время вместе.
« Предыдущее произведениеСледующее произведение »
Николай Истомин
01.02.2016 16:14:10
Добрый день. Извините за дотошность - уточняю:
Вивиан Азарьевич Итин в форме студента питерского психоневрологического института.
Знаю это точно - у моего деда точно такой же. И по иронии судьбы служили они потом в Красноярске некоторое время вместе.