Сергей Чернышов «Граффити»


***

Клейкий, прочный, белёсый страх и тонкая прозрачная радость

Сразу

Проснулись и захныкали в одном

Из харАктерных персонажей

Немого, бесцветного, затянутого кино

Однажды.

Хладнокровно, бескровно устроил фальшивый разум,

Чтоб не заметил этого он,

Чтоб убедил себя в обратном,

Чтоб не нарушил жуткий и бесконечный сон,

Чтобы не слышал многократно

Усиленный пульсацией боли и крови стон:


"Вытащи меня отсюда".


Мёртвый, бледно-синий, совершенно тупой,

Ослепший, оглохший, онемевший бот

Повторял алгоритм за годом год,

Яростно веруя, что всё наоборот -

Что это он, умница, всё делает сам -

Ну очень сильно верил слепым глазам.

Но как-то вот,

Совершенно случайно,

Донёсся, слава яйцам, до него оглушительный крик,

Вопль отчаянный,

К которому он уже очень давно привык,

А потому и вовсе не слышал,

Не замечал,

Свято уверенный, что думает, любит, дышит.

Лезвие острее охотничьего ножа,

Праведнее самурайского меча,

Как полоснуло роботу по ушам!

Это из последних сил молилась его душа:


"Вытащи меня отсюда!"


Когда я иду по замазанной привычкой улице,

Когда я включаю блевотно-жизнерадостный телик,

А более всего среди величественного склепа метро -

Во мне котёнком беснуется,

Школьницей закатывает истерику,

Ветераном ВОВ сходит с ума нутро.

Оно видит то, что приличному человеку не видно,

Оно слышит то, что здравомыслящим людям не слышно.

И этой штуке до кома в горле обидно,

Что так вопреки её воле вышло,

Что она не может, не знает, чем

Отпираются замки на цепях, когда нет ключей.

Когда каждый встречный, не зная о том,

Во всю мочь вопит накрепко зашитым словами ртом:


"Вытащи меня отсюда!!!"



***

Голод, холод, варёный башмак,

И всё, чем была блокада,

Ребёнок, сосущий член за пятак,

Победитель-убийца и его героическая бравада,

Мать, готовящая мужа на ужин детям,

Дым крематория, вчера ещё бывшего чьим-то домом,

Тысячи трупов, плывущих в реке на рассвете,

Набитые под завязку рабами паромы -

Всё это я, и всё это сделал я.

Я, и никто другой.


Яркое-яркое, живое-живое солнце,

Музыка, которую пишут негры,

И мультики, которые снимают японцы,

Волшебство, чудеса, безумства, другие следствия веры,

Зелёные с карью деревья и белые облака,

И то, как я носил тебя на руках,

И то, как дочь улыбалась во сне,

И смешная рожица не Луне -

Всё это я, и всё это сделал я.

Я, и никто другой.


Спокойно, спокойно, огонь и вода образуют пар.

Спокойно, спокойно, я бью и я же держу удар.

Всегда было "против" и всегда было "за".

И надо было увидеть всё, чтобы закрыть глаза.

И ещё предстоит всё это забыть, чтобы вспомнить о том, что было и есть.

Ещё тысячи лет мне плыть, убегать, лететь, падать и сеть эту плесть.

Я не помню, кто я, и, боюсь, не вспомню уже никогда.

Но так или иначе, зачем-то ведь я по собственной воле пришёл сюда.

И теперь всё это я, и всё это сделал я.

Я, и никто другой.



***

Не спеши, медленно и глубоко дыши.

Пробуй время на вкус.

Пробуй, каков на звук сиреневый куст.

Пробуй мускус, пробуй, пробуй укус.

Успокой свой ум, освободи тело -

Выполни всё, что оно захотело.

Делай это, делай, делай.

Не слушая глупцов, закройся на засов

И помни - ты занят делом.

Пусть твоя душа кружится в искусах,

Пусть. Ты делаешь искусство.

Круто рушить и крушить, вышагивать по кровле,

Ехать крышей, легче жить, стёкла бить, и петь, и пить –

Плавить тело кровью, плавиться любовью.


Шагаю по спирали золотого пути.

Всё, что от меня потребовалось – это идти.

Всё, что требуется мне – рождается впереди.

И стоит чуть притормозить, как тут же слышу «Иди».

Уже практически не важно, что я делаю тут.

Эквиваленты скважин бумажные не гнетут,

А предложения о купле-продаже вижу за версту.

На землях красно-оранжевых сиреневые чаши цветут.

Путь крут,

И временами катишься вниз по склону.

Но бьётся ровно

Сердце истинное под бетоном,

И сыпят искрами сиреневые бутоны.



***

Синяя буря уносит в небо меня и моих людей

Так тело каждого кружит вихрь, вихрь его идей

Песня моя и песня твоя - ребёнок, упавший с губ

Пусть сила белой волшбы охранит его от жёлтых огней вокруг

Я изменяю сущее, и я говорю тебе

Пой свою песню и следуй всегда только своей судьбе

Я изменяю время и сила ветра во мне

Всегда охранит тебя на Пути, дитя, от жёлтых огней

Я говорю тебе - иди

Выследи и оседлай свой дух

Белый ветер тебя породил

Чтоб третий пришёл от двух


Отключи телефон и возьми выходной

Тебе будет полезно побыть одной

Просиди в молчании до темна

Научись у времени быть одна

Тебя научит слышать тайное тишина

И ты научишься видеть у ночи

Но говоря с тишиною, всегда молчи

Чтоб видеть ночью, учись закрывать глаза

Дыши неслышно и магию изучи

Пока не грянула с севера белая гроза

Тебе научат многому в синих снах

Но ты должна стать единой, чтоб быть одна



***

времени нет. есть времена.

они поднимаются ото дна

в самую злую синь.

вот и ты, сестра, так себя неси.

с самого дна и в самую высь, но

не забудь, что с неба лететь на дно.

я иду в красоте.

20 шагов, и каждый равен версте.

красота надо мной, красота подо мной

и вокруг меня сила её стеной.

я иду в красоте, красота во мне.

я танцую белый огонь в синем дне.


нет пути, но есть тропа

и охотник бежит, не зная пока

что след, который ведёт по лесам

оставил он сам.

с молнией позади, с молнией впереди -

так и ты, сестра, по следу иди.

на моей ладони четыре следа.

так проложила мой путь вода.

моё сердце, и север, и ветер - одно.

на подушечках пальцев кружит оно.

сплетено воедино веретеном

20 шагов и 13 тонов.



***

У моей скрипки выросли басовые струны,

Завязались звукосниматели и тремоло-машинки,

Потом на боку раскрылась клавиатура, а на животе заморгал дисплей,

Потом моя скрипка потеряла форму, остались только цифры, цифры…

А скоро останется лишь чёрно-белый песок шума.


У моей улыбки исчезли ямочки,

Потом пробилась щетина,

Потом и сама улыбка исчезла,

А остались одни лишь лукавые морщинки вокруг глаз.


Сначала пламя робко разгоралось,

Потом оно ярко полыхнуло,

Потом долго и нежно лизало зелёный парафин,

А потом просто мирно уснуло в зелёной постели –

И спичка осталась бессильна.


Мастер полил кипятком Будду,

Согрел посуду,

Красиво разливал чай до самого конца,

Потом, так и не поменяв выражения лица,

Остановился и сказал

Что последняя заварка

Должна быть выпита осознанно.



***

последний битник на этой планете

качается, словно заплечный мешок

его по прежнему можно встретить

в завороте городских кишок

последние битники - первые дети

стоящих комом в горле воротников

или обочин пустых шоссе на рассвете

или танца кладбищенских огоньков

последние битники метят

свои истории смертью

для мотыльков


его сердце - бабушкин фотоальбом,

голова - что седельная сумка

увлечённый беспечной гульбой

наши лица набросит следов рисунком

на замёрзшие плечи

млечных троп

он от каждой встреченной

жизни вечной

запишет по паре строк

и за чаем, вечером

покажет предтече

и, прочтя, разорвёт листок


этим ребятам в новинку город

копоть ли, сажа - мила, свежа

нежная, хлещет любовь за ворот

сжать бы ладонь и, визжа, бежать

битнику нравится это место

в нём улыбается влажно ворон

путнику город - как ворону горы

но этот уютный мирок - межа

из небытия в неизвестность

и оба они тут проездом

жаль



***

Смерть съест и тебя, и меня.

Съест медленно, но не оставив и дня,

Не оставит и ночи,

Ничего не оставит, впрочем.


Я хочу взять фрагмент у своей кожи

И выбить на нём ленту, похожую

На кольцо. (Рожу, похожую на лицо,)

(В зеркале зарисовать)

(Залицевать рубцом)

- Вставь туда мать.

(Спорит с отцом, "Рано вставать!..")

В зеркале зарисовать лицо.


Но вещи не заменить именами,

И роли, искусно прожитые нами

Совсем не уместны перед Творцом.

А он ещё здесь, в конце концов.


Вот я и пылаю, влетаю в пламя,

И плазмой крою и режу плоть,

Искрами штопаю каждый шов,

А не ретуширую карандашом -

Чтобы и речью уж мочь колоть

И жестом стирать в порошок,

И взглядом испепелять

Льдины, и стены, и прочее, вплоть

До заевшей ширинки шорт

Или расхожего слова "блядь" -

Если оно разнимает нас

И размыкает контакты глаз.


Я уже сейчас

Хочу стать чистым

Так, как положено

Пред смертным ложем.

Страх бесконечен и виден чётко чада очам лучистым,

Неумение тьме противостоять делает страх в ребёнка вхожим,

И грубеет нежная кожа,

И жизнь всё больше похожа

На смерть -

И не знают дети, куда смотреть,

Чтобы видеть жизнь, и любовь, и свет,

И впускают смерть, страх и тьму в ответ

На намёк, что иного-то тут и нет.


И растут, превращая счастье в секрет -

И теряют его до последних лет,

Когда немощен, слеп и глух

Дедушка понимает вдруг,

Что рождаются люди на свет детьми,

И мальчонка тот был дедушкой самим,

А другого его самого и нет -

Ведь не этот же спрятанный в шкаф скелет.

А из жизни надо собой уйти,

Чтобы новым дитя придти.

И выходит, что нет иного пути

За грань, кроме как самого себя в детстве найти.


Но, послушай, ребёнок мал и слаб, Оттого и пускает в душу зло.

Ну а мы-то умеем уж сжать кулак, так, чтоб скулы свело,

Дать отпор, не бояться, идти напролом...

Так чего тянуть до последнего, когда можем сейчас

Выгнать зло из себя святой метлой

И раздуть в чистоте любви огонь,

Раз уж он до сих пор как-то грел и никак не гас?


Так давай, мети, мети, не филонь!

И святого пороком ни в ком не тронь.


Так мы будем жить,

Живы будем так,

Чтоб уж коли придётся в гроб положить,

То сиял белоснежный фрак.

Если всё же придётся мне

Умереть, то я в Рай утащу всех вас.

Если я проснусь в этом долгом сне

И уйду в Нирвану, то в тот же час

Заберу с собой всё живое со всех планет.

Потому как все мы одно существо.

И поверь, кроме этого одного

Никого

Другого здесь нет.



***

Нас разделяют имена.

Твоё имя - стена.

Какое имя носит она?


Кого ещё не схарчило его имя?

Нами, не именами проиграна эта война...

Очевидно,_ Это _ Всерьёз _ Никто _ НЕ _ Воспримет.


У тебя не встанет.

И она остынет.


И нами, и нашими снами

Управляет Имя.

Стенами сети стенаний.

Стены имён между нами.


Я - не, ты - не, да и она - не.


Об этом знал Онаний,

Но знаем и мы,

Наводняя змеиную шкуру зимы

Затушенными глазами,

Заглоченными слезами,

Забытыми ли словами,

Телами,

Делами ли -

Недолговечными следами в пыли.

А вы что думали?

Немота ныне - патология святых.

Закавыка не из простых -

Слова, которые не пусты.


Она хотела,

Да только ты остыл.


Вцелом,

Я окольцован седым прицелом.


Да и в конце

Изменится ли в лице

То, что она видит в зеркальце?


Исчерпана чаша печали,

Проглочен текучий дым -

Ночь молчали

Отчаянно. Прячась в науку стыть молодым,

Защищали тех, которыми были в начале,

Будучи теми, кто был одним.



***

Отблески фонарного света

На обледенелых скамейках.

Лето хотя бы цветом

Остаётся на 50-ти копейках.


У меня не получится никогда

Увидеть того, что прямо за мной,

В мире, где холода

Оправдываются зимой.


И если кто-то смеётся, он смеётся надо мной.


Обретает форму пустота -

Гулом рождается сквозь уста.

Чего стоят все чудеса Христа

Без кипарисового креста?

Выражение выжато тяжестью лица.

Усталая маска также пуста.


Рвётся надвое время, навроде листа,

И только точка разрыва реальна при невозможности конца.



***

Великие пьяницы, павшие с небес,

Ваше знание нужно этому миру позарез.

Нужен точный надрез

На тонкой шкуре тюрем.

Павшие гении, пойдём, покурим.


Развратные ангелы, павшие с небес,

Я и сам не знаю, зачем в это влез.

Я просто чувствую - надо -

И отступает серотониновая блокада.


Чернила бесятся в предвкушении прихода.

Танцы ума в подземное время года.

Воску тела нужна свобода -

Снесите заборы, двери и стены,

Душа убегает при звуках сирены.

Снами вскипают вены.


Но дикие дети зданий прячутся от тишины.

Мы хотим быть звуком пьяны.

Шум океана желаний, крики войны...

Звуки извиваются в грязной пляске.

Сгибаются руки от судорог сказки.


Ом дым дом давит днём.

Я хочу счастья. Рискнём?

Краски глаз способны расплавить лёд,

Угрюмый старик ткани взглядов плетёт.


Немеют ноги, сводит слух.

"Слейте в единое целое двух,

Смойте вторую улыбку чорной росой", -

Молит ветер босой.

До конца ещё две запятые,

Границы лица пустые,

Страницы остыли.



***

Блюз бывает чёрный и белый -

Я, безусловно, не первый,

Кого прёт эта чушь.

Блюз - это североамериканская глушь;

Это бенды на банжо среди полей Аризоны,

Это топот мустангов, это шкура бизона

На крыльце

И долгая тоника в самом конце.


Блюз - это вечный запой,

Это смех над самим собой

В безнадёжных ночах Колорадо,

Где не хочешь - а надо

Овладеть револьвером,

Чтобы выстрелить первым.

В упор.

И синкопированный перебор.


Блюз - это рваная рана

От Ню Орлеана.

Это вой койота,

Поезда, Минессота,

Драка в баре и дно Миссисиппи,

И бесовские пляски отвязных хиппи.

Вот, да.

В общем, блюза в России нет, господа.



***

Над лиловыми тенями, алыми губами летних подруг;

Над грацией загорелых ног и слабостью бледных рук;

Над стонущей влагой глаз и жаром кричащих тел

Возвысился тихий прохладный блюз. Возвысился и пожелтел.


Не освежающей - ледяною стала небесная сталь по утрам,

И не осталось вовсе сегодня - стаяло, утекло во вчера.

Выстуженная почва холодом околдовала трубы,

И, обрекая на холода, из труб ледяная течёт вода.

Стынущие слова грубо любые выдавили губы -

Всё улыбаются, не тая лютого по уголкам льда.


Когда умирал светлый мальчик Лето, поблизости не было никого.

Сдаётся мне, это он стал Осень, когда его бросили одного.


У грани, границы потери цвета

Чувствуется, насколько он ценен.

И тени густые, густые тени,

Гуашью малюющиеся птицы

Ранят обрывки старого, словно прогорклого света;

И свинцовеют обледенелые грустью гроздья ресниц.


Я слышу, как ловко крадётся шёлковый, опустошающий наст.

Я знаю, под снегом снов не будет, но как растекутся кусочки нас?

Настолько беспечно с завязанными глазами идём под прицелом зимы,

Как будто поверили, что весною ручьём соберёмся в целое мы.



***

Это было в городе, вобравшем все круги Ада.

Это был центр Чистилища, бурлящий котёл,окованный МКАДом.

Порядка 11 миллионов людей

Огребали в нём свою карму каждый день.

Многие покидали свой дом и отправлялись туда,

Некоторым понять свою ошибку не довелось уже никогда.

И в этом городе, дорогами иссечённом,

Изрезанном и опутанном железнодорожными мостами,

Всегда было место какому-то обречённому

И ещё кому-нибудь с сердцем из ковкой стали.

В этом городе все слушали радио,

Читали книги, ходили в музеи, смотрели кино,

Но никто не хотел понимать, чего ради,

К чему, зачем и о чём оно.

И в этой пасти,

Известной всё больше как столица,

Было легко пропасть

И невозможно остановиться.

А я просто хочу рассказать об этом,

Не рассчитывая на ответ.


В этом городе осень всегда наступала внезапно -

Неожиданно все ощущали особенный запах.

Одни вспоминали о смерти, другие - фрагменты прошлого,

Но это был запах времени, предвещающий снежное крошево.

Осенью полнолуния как будто случались чаще -

Иной от этого мог кричать, иные молча играли в ящик.

В этом городе рано или поздно каждый сходил с ума.

И когда за ним приходили, улицы застилал туман.

Туман укрывал с головой дома

Характерного тёмно-серого цвета.

Я просто рассказываю об этом,

Не рассчитывая на ответ.



***

Старая гвардия, молодая, всё живое и сущее,

С мучительной усмешкой свою жизнь несущее.

Бедные мои, злые, жестокие, но любимые

Осенние, отравленные, озимые:

Исковерканные биографии,

Выжженные обидами мёртвые души -

И только на старых фотографиях

Остаётся чистая вера в лучшее.

Слушайте!


Сбросьте ярмо цинизма,

Это не смешно,

Я обращаюсь к вам не сверху и не снизу,

Я кричу не в окно,

А в ваши глаза, присыпанные прахом.

Смотрите, вот я - слабый, мягкий, живой,

Переполненный болью и страхом

За вас. Я зову вас на бой!


Я верю в вас и вашу победу

Над стеной отчуждения и цепями своих страданий!

Моя вера стоит на том, что и я изведал

Холод потерь и бешенство пустых ожиданий.

Вот же я перед вами!


Под моими ногами

Та же изувеченная земля,

Над головой то же извечное небо;

И в трюмах отчаяния этого корабля

Нет ни одной бездны, в которой я не был.

Смотрите и трогайте: вот моё избитое сердце;

Вот голова, она три раза пробита;

Вот мои руки после винта и перца,

И теми же путями мои пятки разбиты.


Поверьте мне, ради всего святого,

Что всё это зло - не более, чем песчинка в океане любви.

И я повторяю снова и снова:

"Плыви, проклятый корабль жизни, плыви, зараза, плыви!".

Я принёс вам, отчаянные, то, что едва нашёл -

Это моя великая вера в вас и в то, что всё будет хорошо.



***

Мама, прости! Ты даёшь нам всё, что мы хотели.

Миллиарды лет мы срались в твоей колыбели.

Мама, не давай нам больше ничего!

Нам всегда будет мало, мама, всего.

Мама, нас пора наказать - мы потеряли стыд.

Не плачь, мама, нас это не исцелит.

Не плачь, мама, вжарь нам огня.

Человечеству давно пора всыпать ремня.

Эта гадина тебя бурит.

Спит и видит, как можно выжать ещё.

Знает, сука, что мама всё простит.

Думает, что маме всё нипочём.


Мама, заморозь нам счёт.


Мы будем рыть котлованы и строить бетонные клетки,

Палить твои недра и лес, чтобы их согреть,

Убивать своих братьев, чтобы делать из них КРЕМА И ТАБЛЕТКИ.

Мама, хватит терпеть, мы - не жизнь, мама, мы - это смерть.



Мама, я хочу услышать твой счастливый смех.

Я знаю, что ты любишь всех

Нас, мама, хоть мы этого и не заслуживаем.

Твоя любовь, мама, моё оружие.

Вавилон будет разрушен.

Наркотики, секс, насилие, деньги...

Вавилон будет разрушен.

Дети, мама, твои любимые дети

Залечат твои раны, очистят слёзы.

Я знаю, они проснутся, знаю -

И тогда не будет прекрасней края,

Чем твой.

Если не будет поздно.


Я иду домой.


Пойдём со мной:

В земли вечного лета,

В изумрудные гроты,

Осиянные светом.

Покидаем болота!

Полетели, поплыли, побежали, пошли

Прочь от страха в любимые земли Земли.

Собери свои силы, давай, улыбнись -

Никчему эта смерть, мы с тобой - это жизнь.

Прочь от чорных темниц! Прочь от мёртвых шоссе!

Мы уйдём, мы уходим туда насовсем -

В светлый дом на вершине лесного холма,

В земли света, где ночь - это ночь, а не тьма!

Подымайся, бежим!

Прочь из царства машин -

Прямо в звёздную ночь.

Прочь из купола, прочь!

Мама, дети встают

За тепло и уют.

Люди, все вы росли

На руках у Земли!

Мама, всех не убьют

Короли.



***

Зияющее зерно

В обугленной плевеле.

В теле

Сияющее окно.

Одно

Предназначу каждому:

Значу жажду.

Жуткая власть красоты:

Дети, цветы, ты.

Пропасти, двери, окна -

Жаждой мокнут.

Обугленные красоты

Облачены в ноты.

Обночены - кто ты

Неважно. Жажда,

Жажда очнуться дважды.

Однажды

Найти искомое

Незнакомое

Влажное

Качество себя без жажды -

Единственно важно

Мне,

Заключённому в сухом окне.



***

Комса, come see Комса -


Безумная кутерьма.


Не в голове ли звучат голоса?


Перрон поглощает тьма.


- Господи, опять, что ль, не тот вагон?


- Да, старик, да, ха-ха, это он!


Раскручивается бешеное колесо дорог -


Это сансара, старик, Комса и смог.


Это комсара, старик, безумный бег.


Не останавливайся, зек.



Если не хочешь проблем, курить выходи один.


Если тебе дорога твоя жизнь, в вагон ресторан не ходи.


Если не хочешь боли, не смей смотреть в глаза незнакомкам.


Ночью в вагоне положено спать по шконкам.


Ночью. В вагоне. Положено спать по шконкам.


Ночью в вагоне положено спать. По шконкам!



Я видел, как река блюёт:


Прибой и мёртвый рыбий рот.


Я слушал, как река блюёт,


И слышал вертолет.



Тело в тонком платье алчет плоть.


Чувство? Ха. О, чувство?! Ха!


Каждым словом лёд колоть.


Слыша, как блюёт река,


Каждым взглядом лёд колоть.



Это карта дурака


Вызывает тишину.


Слово, слово дурака


Молча унесёт ко дну.


Губы, губы дурака -


Не одну и ни одну.


Руки, руки дурака…


Ах, дурак издалека!


Эх, дорога, ох, легка -


Ни прощай и ни пока.


Сердце, сердце дурака


Знает, как болит рука


До и после кольца,


И во время конца,


И по крови отца…


И по венам мальца.



Придорожный алтарь на рассвете разжечь,


И с крестом разделить всю нехитрую снедь.


Разбуди соловья вольной песней в полях.


Разбуди чью-то душу улыбкой впотьмах.


Разбуди всех попутных в жестоком краю.


Раздавай, ты, дурак, колесничим мечи.



Ты узнаешь, что Рай открывается в пять.


Тебе скажут, что Рай закрыт.


Тебя пустят, позволят кофе взять.


Ты уйдёшь, а в кладовке всхлипнут навзрыд.



Всем, кто встретил тебя в пути,


Показалось на миг – нашли!


А тебе-то уже опять идти


В свою пыль, да в чёртовы ковыли.


- Чистенько далеко. Удачки.


– Доброй дороги.


Ты планету, давай, крути.


Тебе дали ноги -


Неси Восток на Запад, а душу на Восток.



***

Я хочу оставить дома непотушенную сигарету,

Включенные электроприборы, телевизор, утюг.

Я хочу БОЛЬШЕ огня и света!

И чесалку для рук.

Когда я никому не нужен, меня, действительно, нет.

Я хочу выбросить телефон и, убив мента, взять его пистолет.

Хочу доказать свою реальность извне. Большинство сочтёт это за эпатаж.

Но - мне повезло, у меня - ОДИННАДЦАТЫЙ этаж.

Разочарование в людях - вот моя плата за то, что люблю их всех.

Их плата - глухой, глупый, злой и усталый смех.

Не надо умирать понарошку, крошка.

Я хочу НЕПРОНИЦАЕМЫЕ очки.

И ещё, ещё немножко...

Три точки.



***

люди кричали, они убивали друг друга

мне скучно насилие в силу отсутствия в чувствах испуга

но риск меня манит, и как заводной

я нёсся в кромешную тьму псевдозла

словно белый шар летит на разбой

и не со зла он это ведь, не со зла -

белый шар

алый жар

агрессии поглощал их умы лихорадкой

я проходил украдкой

по лестнице, на моих глазах убивали

я испытывал порыв защищать,

но там не было невинных

мне стало скучно, как по ночам

курить скучаешь вплоть до рассветов тусклых зимних -

как в изучении начал

давно известного ремесла -

я ушёл от скуки, а не со зла

я трижды пытался покинуть тот дом,

слетая по лестнице, залитой алым

на стене я увидел портрет счастливого ребёнка со стволом

девочки с хищным детским оскалом

я нашёл потайные комнаты, скрытые за стенами уборных

дверци с надписями "я" и "не я"открывалисьтуда, где стирались различия оных

понятий, и не было выхода оттуда.

не было дверцы с надписью "что-то ещё",

в которую вышел Будда.

я продолжал искать, сводить свой личный счёт

сводить, как многополосный трек

ведьи сансара не лишена прорех

когда я обнаружил дымоход, ведший в неведомый верх

сон сменился. я продолжил поиски через пару часов -

когда я устал стоять на лестнице, что на льду,

стало ясно, что я снова готов

и вскоре я понял, что снова иду

в ином доме я вновь отыскал те же тайные двери

на этот раз в том, что выберусь, я был уверен

и в назидание, видимо, сон был оборван извне

в назидание мне, да, малыш, в назидание мне

позабывшему о дороге, оказавшись на другой её стороне.





Комментарии читателей:



Комментарии читателей:

Добавление комментария

Ваше имя:


Текст комментария:





Внимание!
Текст комментария будет добавлен
только после проверки модератором.