Олень, петух и дерево

Жили петух, олень и дерево. Олень любил грызть кору у дерева и мечтал съесть всю. Петух любил кукарекать и мечтал залететь на верхушку дерева, чтобы кукарекать оттуда.

 

 

Существо и цветок

Одно существо было по сути Маленьким принцем, потому что обладало небольшой планетой и могло за сутки проползти ее в аккурат всю. Сокращая и растягивая один за другим сегменты своего пластичного беспозвоночного тела, проделывало существо как-то раз свою ежевечернюю прогулку по планете. Оно все ползло и ползло, вытаращив глаза и колыхаясь, подобно малиновому желе, пока неожиданно не встретило на пути прекрасный цветок. Существо остановилось ошеломленно, подумало "Какое восхитительное нечто!", вслух же смогло выговорить только:

– Нифига ты красивое.

 

Изысканный и бродит

Сердце юноши Коли Гумилева трепетало при упоминании двух предметов. Первым были экзотические животные, вторым – Анна Горенко.

Как-то раз приехал Николай в Африку, сидит, смотрит на дикую природу и думает: "А что это там вдали, столь изысканное и длинношеее, прямо как ОНА?"

А потом стих на эту тему сочинил.

 

 

Девочка, гусеница и четыре блинчика

Одна девочка любила помечтать. Как-то раз она увидела гусеницу. Подходит и говорит:

– Послушай, дорогая гусеничка! Давай поиграем, как будто мы из книжки про Алису в стране чудес.

Гусенице было все равно, чем заниматься, и она ответила:

– Давай.

Тогда девочка спрашивает:

– Не знаешь, как мне вырасти? Я еще очень мала, мечтаю стать побольше!

– Тебе нужно съесть часть вот этого гриба, – и гусеница равнодушно кивнула в сторону высокого красного растения.

Девочка посмотрела вверх.

«Но ведь это совсем не гриб, а скорее цветок», – подумала она.

А гусеница молчала. Кажется, она уже задремала.

 

На стебле растения расположились четыре больших круглых блинчика. На первом блинчике был нарисован человечек. Девочке было жаль его съедать, она старательно откусывала краешки блина, стараясь не задеть фигурку и не сделать человечку больно. Но потом ей все же пришлось доесть блин до конца.

 

На втором блинчике была нарисована рожица. Девочка вгляделась в нее внимательно и узнала себя. Рожица улыбнулась и подмигнула: «Ешь, не бойся!» Девочка дожевала и этот блинок.

 

Третий блинчик был прост как полная луна.  Девочка быстренько запихала его в ротик и начала жевать, расхаживая вокруг «гриба» и мыча набитым ртом песенку.

 

Четвертый блин был самый интересный: он состоял из разноцветных слоев. Девочка отгрызла один слой за другим аккуратно, зубами пройдясь по блинчику будто иголкой проигрывателя по пластинке. Когда осталась только серединка, девочка вспомнила про гусеницу:

– Хочешь остатки блинчика? – спросила у нее. Но та приоткрыла один глазок на секунду и потом снова продолжила дремать.

– Ну хорошо. Я доем, – и девочка проглотила последний кусочек.

 

– Ну что, – спросила она. – Как я там, выросла?

Гусеница стряхнула с себя сон и раскрыла глаза пошире:

– Определенно да, – кивнула она.

– А мне что-то кажется, что нет, – расстроенно сказала девочка. – Как была ростом с первый блинчик, так и осталась!

– Гм, – заметила гусеница, – но ты выросла в ширину!

Девочка оглядела себя внимательно. Кажется, она и правда стала заметно толще. Удивительно!

– Ух ты, и правда! Значит, я немножко подросла... А знаешь, моя бабушка говорит, что у толстеньких людей цветущий вид!

– Вот видишь, – глубокомысленно отвечала гусеница, в глубине души жалея, что это не она слопала все блины. Пришлось гусенице оставаться таким же худым червяком, что и раньше.

 

 

Как девчушка играла в мяч

Как-то раз одна девчушка слишком шумно себя вела: бегала по комнате, прыгала на диван, с дивана на стол, со стола снова на пол, а потом бросалась на кухню, с разбегу утыкалась носом в мамину юбку, просилась на ручки, целовала маму в щеку и говорила: "Мамочка! Я тебя люблю". В конце концов мама подустала: она никак не могла в таком шуме ни суп приготовить, ни торт испечь. Поэтому она дала девчушке мячик и сказала пойти поиграть на улице.

Девчушка обхватила мяч двумя руками перед животиком и понеслась на улицу. Там она немного поударяла мяч о землю, потом еще чуток – о стену гаража, ну а после решила его вверх поподбрасывать: подбрасываешь, а сам в это время в ладоши хлопаешь, чем больше раз успеваешь хлопнуть – тем лучше. Вот так девчушка первый раз подбросила мяч, сделала пять хлопков, а он уже обратно к ней в руки прилетел. Второй раз подбросила, семь раз прохлопала, и вернувшийся мячик еле-еле поймать успела. Думает: "Ну, теперь уж я так высоко подброшу, чтобы долго-долго хлопать!" Присела девчушка, а потом как подпрыгнет – и мячик вверх выбросила. И давай хлопать изо всех сил.

Хлопает, ждет мяч обратно, но вдруг видит – не хочет он, так высоко залетел, что с небом подружился и к нему прилип. Тогда помахала девчушка мячу рукой на прощание и побежала обратно домой – мешать маме суп готовить.

Вот так-то солнце и появилось у людей.

 

Как Утенок научился курить

Один Утенок все мечтал научиться курить так, чтобы пускать колечки дыма не хуже, чем хоббиты в книжке. Мозги у него были птичьи – но вот кто-то птице на беду книжку показал. Каждое утро он взбивал свой стильный оранжевый кок, выходил на крыльцо, набивал трубку табачком, осторожно брал ее в клюв и начинал усиленно дуть: пуф! Пуфф! Пуфф! Ничего не получалось, разве что чихать он начинал от залетавших в нос крупинок табачного порошка. Утенок расстраивался, что он такой неумеха, но каждодневных упражнений не оставлял.

Так бы ему и быть никчемным любителем нюхательного табака, да нашлась добрая соседка. Проходила эта старушка мимо, увидала нашего Утю и говорит:

– Милая птица, да ты, видно, совсем сдурел. Я еще такого не видела, чтобы без огня пытались научиться курить! Долго же ты так собираешься?

На это Утенок ответил только:

– Кря?

– Вот тебе и кря! - отвечала старушка. – Возьми-ка вот это. Чиркнешь спичкой о коробок, появится огонь – и тогда не спи, прикуривай быстренько, пока не погасло! – и бабушка, кряхтя, повернулась и пошла к своему дому.

Утенок долго таращился на оставленный старушкой коробок спичек и решился все же попробовать, каково это – курить с огнем. Чиркнул спичкой, поднес ее к табаку в трубке – и пошел легкий дымок. Тогда Утенок снова задул в трубку: пуф! Пуфф! Пуф! – и появилось сначала одно небольшое колечко, потом еще одно, побольше, и наконец, третье – самое большое, почти как облако!

"Ну все, я Гэндальф", – удовлетворенно подумал Утенок и задымил на всю катушку. Так он курил и курил, захлебываясь слюной от удовольствия, пока не скурил весь табачок. Трубка же все это время нагревалась и под конец стала совсем горячая.

Поскольку был наш Утя глуповат, то не перестал дуть ("Пуф! Пуфф!"), даже когда табак закончился. Тогда из горячей трубки вместо облачка выпрыгнул звук, потом еще один, и полилась мелодия волшебная.

С тех пор Утя каждый вечер курил, пуская облачка, а потом начинал играть. На звуки Утиной трубы сбегались зеваки со всей округи. Сыграв мелодию, Утя открывал клюв пошире, а люди выворачивали карманы наружу в поиске мелочи и ссыпали монетки ему под язык. До возвращения домой Утенок хранил деньги во рту.

Когда ему хлопали, он хотел сказать "Спасибо", вынимал из клюва трубу и говорил:

– Кря!

– Нет, милейший, петь пытаться не надо – отвечали ему податели монеток. – С голосом у тебя не задалось. Ты лучше играй, родной, ты лучше – играй.

 

Девочка-сердечница

Жила-была одна сердечная девочка. Она так сердечно всех любила, так мило всем улыбалась, так трепетала от любого проявления расположения к себе! Когда люди ее хвалили, самое маленькое из ее сердечек билось в десять раз сильнее, зеленые глаза она прикрывала, как кошечка, и на губах ее появлялась блаженная улыбка.

К сожалению, жажда любви и желание понравиться не очень ценятся в наши дни. Когда для сердечной девочки настала пора искать работу и она пришла в агентство по трудоустройству, ей долгое время не могли предложить ничего подходящего. Наконец работница центра занятости сказала:

– Ну что же, вас хотят взять манекеном в магазин готового платья!

Девочка очень обрадовалась и пошла, улыбаясь застенчиво, в этот самый бутик. Там ей объяснили:

– У вас красивая фигура и миловидная внешность, поэтому мы желаем демонстрировать нашим покупателям одежду на вас. Для того, чтобы вы полностью подходили под особые требования, предъявляемые манекенам в нашем магазине, придется оторвать у вас руки и частично ноги. Не беспокойтесь, туловище будет отлично держаться на специальной подставке!

Девочка почти не слышала окончания речи – как только похвалили ее фигуру и лицо, самое маленькое из ее сердечек забилось в десять раз быстрее. Она была безумно рада, что нравится этим людям, и конечно, согласилась работать в магазине.

С тех пор она стояла на специальной подставке, улыбалась и демонстрировала покупателям новые изящные наряды. Она была в общем-то довольна такой участью и порой говорила мысленно: "Господи, спасибо, что я хотя бы не служу подушечкой для булавок!"

 

 

Насологубил

Вечерело, и тени удлинялись, и в воздухе летали шорохи и шепотки неясные, едва слышные. Душно было отчего-то – то ли грозе разразиться ночью предстояло.

Поднявшись из-за рабочего стола, Федор Кузьмич тяжелыми шагами подошел к окну и окинул улицу рассеянным взором, уставшими от писчей работы глазами. Немного так постояв в задумчивости, снял пенсне, аккуратно протер его носовым платочком и снова водрузил на место – и раздражен был, что не может столь же легко, как очковое, оконное стекло протереть. А окошко-то ведь было в разводах, снова глупая прислуга недоглядела-недомыла.

«Жениться надо...» – с тоской подумал Федор Кузьмич.

По углам комнаты шебуршались мелкие пакостники. Вертелись, юркие, скалились, электрическими разрядами иногда вспыхивая. Грозу предсказывали.

«Сам виноват, сам придумал, – тосковал Федор Кузьмич. – Насологубил...»

Бегал по полу маленький серый клубочек, иногда разевал пасть, показывал зубки и бормотал:

– Никогда такую прислугу не найдешь, чтоб нас вымела из комнаты. От веника убежим. Никогда не женишься, хозяйку себе не найдешь, чтобы всю нечисть из дома повывела. Будем вместе век вековать.

Федор Кузьмич вздохнул. Духота вызывала у него острейшую головную боль. Необходило было что-то предпринять, совершить усилие. Не сознавая, что делает, он поднес руку к оконной раме и резко рванул ее на себя, прикрыв на секунду от напряжения глаза. Окно открылось. Федор Кузьмич высунул голову наружу, поморщился. Снаружи было так же душно, как и в комнате, и еще больше запахов волнующих и непонятных в воздухе стояло.

«Сам виноват, сам придумал», – раздражаясь еще больше, думал Федор Кузьмич.

Серый клубочек остановился, обнажил зубки в ухмылке и прокричал ликующим шепотом:

– Насологубил, лысый дурак!

Главным сейчас было успеть доделать все необходимое, пока головная боль не уложила Федора Кузьмича в постель. Вспомнив внезапно о важном деле, он порывисто вернулся к столу, упал на кресло, придвинул к себе бумагу и застрочил:

Дорогая Анастасия Николаевна,

Пожалуйста, приезжайте. Люди будут, но очень немногие, и все свои; буки не будет, ни одной, и недотыкомка спрячется. Вечером, во вторник.

Ваш Федор Тетерников.*

Сложив письмо и запечатав конверт, Федор Кузьмич решил, что необходимо самому отнести его на почту. Собрался с силами и встал, стараясь не совершать неосторожных движений головой. Выходя из комнаты и притворяя за собой дверь, он еще раз отметил серое шебуршение в углу комнаты – но не стал заострять на нем внимание, так как опасался новой вспышки мигрени.

 

Письмо цитируется по: Неизданный Федор Сологуб. М., Новое литературное обозрение, 1997 / С. 310.

 

 

Девочка Анютка с рождения была крайне болезненной и потому лет до четырех почти не выходила из своего дома – ни чтобы поиграть с другими детьми, ни чтобы просто погулять. Общалась она с мамой, папой и приходящими врачами. Иногда, осторожно усадив хрупкое тельце в машину, ее отвозили к бабушке. Анюту тошнило в дороге, но она почти не жаловалась, предвкушая веселье – у бабушки ей разрешали поиграть с котом по кличке Тимошка.

– Ну повозись с ним чуток, только осторожно, чтоб не поцарапал, – говорила бабуля, радуясь, что хотя бы аллергией Анютка не болеет.

А Тимошка был зверем, он не понимал, что Анюту совсем-совсем нельзя обижать, и потому все же иногда царапкал ее.

Когда Анютке пошел пятый годок, врачи посоветовали начать выводить ее наружу. Через некоторое время мама наконец решилась выйти с дочкой на прогулку. Та была еще довольно слаба, и от неожиданно яркого света, ударившего по лицу (было солнечно), чуть не упала. Потом все-таки стряхнула с себя слабость и двинулась вперед, вертя головушкой по сторонам.

Так они маленькими шажками пересекли двор из одного конца в другой. Вдруг Нюта остановилась и, ткнув пальцем, сказала:

– Мама, смотри, вон Тимошка!

Мама увидела голубоглазую пушистую кошку со светло-русой шерстью и удивилась: Тимошка-то был короткошерстным, серым, с желтыми хитрыми глазками.

– Ой, мама, а вон еще тимошка! – закричала Нюта обрадованно. Этот кот был черным, как ночка. Он быстро перебежал им дорогу и скрылся.

Мама поняла, в чем дело. Анютка ведь других кошек никогда раньше не видела, вот она и решила, что слово "тимошка" означает "кошка". Внезапно маме стало грустно.

– Бедняжка, – сказала она. – Кажется, ничего ты пока, кроме Тимошки, не знаешь, – и на секунду отпустила Нютину руку, чтобы высморкаться.

Нюша же страшно захотела догнать черного "тимошку" и, оставшись без присмотра, тут же бросилась за ним – но не пробежав и пяти метров, запнулась и упала на асфальт. Мама рванулась к ней:

– Ай, доча! Что ты делаешь! – но девочка уже поднялась на корточки и теперь глядела на коленку с содранной кожей. Было больно, и Анютка заплакала – пожалуй, так сильно она с момента собственного рождения еще не ревела. Легкие ее удивились внезапно возросшему количеству кислорода и защебетали.

Комментарии читателей: