Луций Юний Брут, племянник Тарквиния Гордого, теоретически мог претендовать на курульное кресло после смерти царя. Но если бы кто-нибудь высказал такое предположение вслух, первым рассмеялся бы Тарквиний Гордый, потом его старший сын и двое младших, а последним сам Луций Юний Брут — Луций-Тупица из рода Юниев. Никто из царевичей — ни блистательный Секст, ни флегматичный Тит, ни хитроумный Аррунт — не воспринимал его как соперника. Разве можно ожидать каких бы то ни было неприятностей со стороны того, кто обделён умом, красотой и богатством, физически слаб и начисто лишён честолюбия? Такой человек мог вызвать лишь нечто среднее между жалостью и презрением. Поэтому Тарквиний Гордый откровенно презирал Луция-Тупицу, а царевичи почти любили его и всюду таскали за собой. Не как товарища по играм и забавам — а как саму забаву, живую игрушку, шута...

Не бывает надёжней защиты, чем презрение сильных — особенно там, где право на их стороне.

Весь Рим знает, что Луций Юний Брут повредился умом в день казни своего брата. И не мудрено: тогда ему было всего-то двенадцать лет. Вполне достаточно, чтобы всё понимать, но слишком мало, чтобы суметь отомстить или хотя бы умереть достойно...

Он навсегда запомнил этот день.

Как ближайший родственник одного из казнимых, он сидел в первом ряду, почти напротив царя, и жёлтый песок (обновляемый в те времена ежедневно) начинался в полушаге от его сандалий. Осуждённых вывели на площадь и приковали к столбам в центре Форума. Луций Юний молчал, только едва заметно вздрагивал каждый раз, когда розга ликтора со свистом обрушивалась на спину брата. Сечь полагалось до первой крови. Ликторы, утомлённые однообразной работой, не слишком усердствовали, поэтому секли долго. Луций Юний сидел неподвижно, смотрел и молчал, лишь иногда отодвигая в сторону раба, с тревогой склонявшегося над своим юным хозяином, — чтобы не мешал видеть.

Первые капли крови упали на чистый песок, ликторы с видимым облегчением отложили розги и взялись за топоры.

Луций Юний молчал и смотрел. То ли на брата — то ли сквозь него, на царя. На Тарквиния Гордого. На дядюшку Тарквиния, чьи скорые суды были особенно губительны для родственников — и тем губительнее, чем богаче были обвиняемые...

Он продолжал молчать, когда обезглавленное тело брата, предпоследнего из Юниев, обвисло на цепях. Если бы Тарквиний Гордый увидел в этот миг лицо племянника, уже назавтра в роду Юниев не осталось бы ни одного мужчины.

Молча, с сухими глазами, Луций Юний поднялся со скамьи и мелкими деревянными шагами двинулся к центру Форума. Тела изменников нельзя было сжигать — их надлежало выбрасывать в Тибр, на съедение рыбам. Но ведь никакими законами не запрещалось взять горсть песка с площади Форума. Песка, пропитанного кровью предпоследнего из Юниев...

Он видел только этот песок под ногами, а потом что-то помешало ему идти. Подняв глаза, Луций Юний упёрся взглядом в голую мускулистую грудь со знакомым шрамом под правым соском. Это был его раб... осмелившийся преградить путь хозяину! Луций Юний коротко ударил раба локтем под вздох и двинулся было дальше, но снова упёрся в неодолимое живое препятствие. Раб не согнулся от боли, не убежал, не отступил в сторону! Он ухватил своего хозяина за плечи, приподнял и усадил обратно на скамью, и не отпустил даже после того, как Луций Юний, изловчившись, ударил его пяткой в пах.

Спустя минуту весь притихший от страха и удивления Форум наблюдал, как двенадцатилетний мальчишка избивает палкой голого мускулистого великана. Никто не посмел вмешаться. Закон был на стороне Луция Юния, Луций Юний распоряжался своей собственностью так, как считал нужным.

Всхлипывая и нечленораздельно крича, он бил своего раба. Бил долго и сильно — по плечам, по спине, по бугристому от мускулов загривку, по пальцам, которыми тот закрывал склонённую голову. Бил, пока не устал настолько, что уже не мог удержать палку. Он выронил её и сам упал на скамью, совершенно обессиленный. Тогда раб поднялся, осторожно взял своего господина на руки и понёс домой, и гордые римляне расступались перед ним — голым, избитым и несвободным, самым несвободным человеком в Риме, рабом брата изменника.

Преданность — доблесть рабов...

Это Луций Юний тоже запомнил на всю жизнь.

Комментарии читателей: