«Несчастная судьба многих людей – следствие не сделанного ими выбора»

Маше было уже 32 года. В свой выходной день она сидела одна, у себя в квартире, на стуле у окна и развлекалась тем, что дышала на оконное стекло в кухне, а потом рисовала по запотевшему окну рожицы. Рожицы выходили не улыбчивые, и она стирала их, снова дышала, и снова рисовала.

За окном вообще-то был воскресный день и осень. Было очень пасмурно, шел мелкий холодный дождь, и в обеденный час было так темно, словно и не рассветало. Рыжая кошка Дуська уже минут как двадцать наблюдала за хозяйкой от своей миски у кухонной мойки, а Маша не обращала на Дуську внимания. Она раз за разом старалась нарисовать своим смайликам на окне улыбку пошире, но в смайлики на стекле все время демонстрировали дурной оскал, а не улыбку.

Странное дело, думала Маша. Лето нынешнее прошло, а если вспомнить про него что-то хорошее или веселое, так и нечего вспомнить. И про прошлое лето тоже, и про позапрошлое. Работала, работала, работала, вся стенка у моего офисного стола завешена грамотами «лучший менеджер продаж по итогам полугодья»… Ох, будь он неладен этот офис с его бесконечной текучкой «суперважных и суперсрочных дел». В отпуск ездила в Сочи на неделю. Солнце, море, пиво вечером в номере у телевизора, ничего не хотелось, только спать. Весь отпуск отсыпалась, больше вспомнить нечего. На дачу к родителям ездила, выбиралась с коллегами на выездной корпоратив, опять работала. Вот кредит ипотечный за квартиру отдала этим летом. Машину подержанную, но хорошую купила, на работу ездить. Все же хорошо, все у меня хорошо. Чего же на душе так пусто и рожицы-то такие унылые и злые на стекле выходят?

Маша перебирала свои воспоминания о лете, словно цветные стеклянные осколочки не своей, чужой жизни, и эти осколки ее совсем не грели и не радовали. Дуська, устав смотреть, как хозяйка « все глубже уходит в себя» и не реагирует на ее призывные взгляды и сидение у миски с кормом, ушла в комнату, потеряв надежду получить вкусняшку.

А Маша все думала, думала, было ли лето, когда она была счастлива? И была ли она счастлива вообще за свои 32 года? Нет, ну, не может же быть что «не была»! Ну, ведь когда- то в детстве точно ведь была, почему же я не могу сейчас это вспомнить? И Маша попыталась думать о детстве, хотя что-то внутри нее упорно сопротивлялось этой идее.

А смайлики по-прежнему не улыбались. Маша уже начинала злиться на себя. Что сложного нарисовать смайлик пальцем на запотевшем окне?! Что сложного?! А вот же, не выходит. Смайлики есть, а улыбка в них не работает. Ничего, я упорная, я попробую еще раз… Хотя зачем? Да ну их к чертям. Не получаются и не получаются! Нужно уже встать поискать конфет в буфете. Может я не все вчера съела, и какая-нибудь сладкая конфетка случайно закатилась, например, за сахарницу…

И тут мысль о конфете «закатившейся за сахарницу», неожиданным образом потянула за собой волну воспоминаний, о том, как она вот так же, только в родительском буфете искала конфеты, а мама зашла на кухню и сообщила ей радостную весть: «Маша, тебе дали путевку в лагерь пионерского актива «Бухта». Собирайся, заезд с 21 июня!».

Вот, вот, оно, счастливое воспоминание! В тот момент, Маша точно была счастлива! Она же так хотела поехать в этот лагерь, о котором в школе было огромное количество восторженных отзывов и разговоров немногих счастливчиков, кто в нем был. И тут раз, и сбылось!

Маше тогда было 12 лет. В «Бухту» от каждой школы их города посылали одного–двух «самых самых», и то не каждое лето. Чтобы попасть в этот лагерь, нужно было показывать какие-то крутые «достижения», быть либо круглым отличником, либо победителем олимпиад, либо самым что ни на есть «пионерским активистом», например, чемпионом по сбору макулатуры, или активным участником пионерских агитбригад, или на худой конец, председателем совета дружины, под чьим «чутким руководством» представители школы выиграли какой-нибудь областной конкурс «строя и песни» на 23 февраля. Маша ни в одну из этих категорий «самых-самых» формально не попадала. Да и как попасть, если мест в «Бухте» было всего 50, а желающих туда попасть сотни.

Училась Маша хорошо, но отличницей никогда не была. В олимпиадах не участвовала, макулатуру собирала «как все» три кило в четверть. Да, она была председателем совета отряда своего класса, и рядовым ничем не примечательным членом совета дружины. Ну, какое же это «достижение»? Просто у них в классе никто не хотел нести эту нудную обязаловку «председателя и члена». Никто не хотел ходить на заседания дружины, вовремя организовывать пионерские собрания класса, вести «протоколы собрания» и сдавать их в совет дружины, расписывать график и очередность подготовки политинформаций, следить, что бы никто не забыл, когда его очередь готовить политинформацию, а еще всякие текущие поручения и подготовка школьных и областных конкурсов и пионерских слетов. Одним словом, рутина! А Маша, Маша «звезд с неба не хватала», творческой или выдающейся личностью никогда не была, но была девочкой умненькой, ответственной, пунктуальной, внимательной, не скандальной и настойчивой в выполнении своих обязанностей, вот на нее все это и спихнули. И она, не ропща, всю эту рутину на себе тянула.

В целом при таких делах шанса, что ее отправят в «Бухту», не было никакого. А тут на их школу выделили внеплановую дополнительную путевку в «Орленок», и их председатель совета дружины, образцовый пионер, Тимурчик Сахаров вместо «Бухты» туда улетел. А Маше с барского плеча, и в целом совершенно случайно, выпала путевка в лагерь ее мечты. И несколько дней до отъезда в лагерь Маша была совершенно счастлива, хотя и временами мучилась предчувствиями и комплексами, как она там будет, среди «самых-самых», такая вся обычная и заурядная. Вдруг ребята ее не примут?

Так оно, в общем, и получилось. И хотя Маша была опытной «лагерницей», и умела заводить друзей в любом отряде, тут что-то очень сильно пошло не так. Толи Маша уж слишком сильно комплексовала и зажималась, что так не с кем и не смогла подружиться, то ли в целом в тот сезон «дружного коллектива смены» прямо скажем, не сложилось, а вожатые с этой ситуацией сделать ничего не сумели, но атмосфера в лагере в этот заезд была не из лучших. И все эти «самые-самые» дети отчаянно ссорились и грызлись между собой на ровном месте, хотя казалось бы, что им было делить и когда им было грызться?

Лагерь был ко всему еще и трудовой. И кроме очень активной развлекательной вечерней жизни, бесконечных конкурсов, викторин, творческих соревнований «малых бригад» в КВН, кроме песенных марафонов у костра под гитару на морской косе по вечерам, кроме дискотек и «поисковых игр» и «зарницы» в лесу день через день, там еще всем ребятам нужно было работать по два с половиной часа в будние дни. На утренней линейке каждой «бригаде» из десяти человек выдавали «наряд на работы». И все трудились положенное время, собирая клубнику в соседнем колхозе, чистили коровники, убирали мусор на песчаной косе, на пляже и у лодочной станции, мыли полы и инвентарь в местной лагерной бане, чистили на кухне в столовой картошку и овощи на весь лагерь, подметали огромными березовыми метлами территорию лагеря, работали в колхозной теплице, и заготавливали леченые травы и липу для сельской аптеки, и так далее, и так далее.

И, казалось бы, что труд и активная творческая жизнь должна была всех сблизить, но в тот сезон так не вышло. В лагере «случилась война алой и белой розы», две очень ярких, эффектных «юных львицы», весь сезон делили пальму первенства «самой популярной девочки» в маленьком лагере, и перессорили всех, во всю применяя старый принцип «разделяй и властвуй!», правда, добавив в это довольно много от «гноби и унижай» и «на войне все средства хороши». Обе были умелые интриганки и насмешницы. Каждая могла спровоцировать кого угодно на что угодно, и при этом самой выйти сухой из воды, а взрослые даже и не догадывались, кто все это устроил и откуда ветер дует.

Девочки в своих школах были признанными лидерами и законодателями мнений, «Звездами» агитбригад и « командирского состава», и тут схлестнулись, что называется не на жизнь, а на смерть. И дополнительным запалом для этой вражды послужил объявленный в первый же день заезда «Конкурс на звание Королевы «Бухты»», который должен был продолжаться всю смену, и лишь в конце, перед королевской ночью, разрешится присуждением Короны и Ленты «лучшей из лучших», по итогам голосования всех ребят лагеря. Для этого в клубе поставили опломбированную «урну для голосования», в которую можно было кидать записочки, которые гордо назывались тогда «билетами для голосования».

«Титул Королевы», по мнению обоих примадонн, должен был стать просто финальным призом победительнице в их войне. Весь сезон девчонки разными способами отчаянно боролись « за власть над умами бухтенцев», вербовали сторонников и третировали противников, потому что иначе просто не могли, так как с первой минуты, когда встретились, возненавидели друг друга, как соперниц, претендующих на одно и тоже привилегированное место в иерархии детского коллектива. И надо сказать, война была совсем не игрушечной, и трое девочек и один мальчик-таки пали жертвами этой «войны двух королев», и уехали домой раньше окончания смены, просто не выдержав насмешек, подстав и интриг.

В этой ситуации Маша тогда заняла стойкий нейтралитет. Со всеми общалась постольку-поскольку, прохладно, но вежливо и без скандалов, и старалась нигде не высовываться, делать что велено, ловить свои маленькие радости вкусной столовской еды, купания на пляже, костровых посиделок и интересных концертов самодеятельности «самых-самых». Одним словом, она решила тихо досидеть смену, ни в какие войны не ввязываться и поехать домой вовремя, со всеми, а не раньше времени, чтобы у родителей не было к ней лишних вопросов. Теперь самое главное было не высовываться и не общается с теми, кого «королевы» назначили в козлов отпущения и в мишени насмешек «на сезоне», чтобы самой не вляпаться в тот же жир их распрей, и не вызвать огонь на себя.

И надо же было такому случится, что как раз один из изгоев «царства воюющих королев» и постоянный объект для насмешек и тычков «ради смеха», долговязый и нескладный Лешка «чудак», как Тень, стал повсюду таскаться за Машей, и всем своим видом и действиями «признаваться ей в любви». Вот Черт! Только этого Маше не хватало! Разделять с ним насмешки "королев" совсем не входило в Машины планы. Хотя сам Лешка Маше с первого взгляда понравился.

Лешка был на год ее старше. Ему было 13. У себя в школе он был победителем всех возможных Олимпиад, начиная от олимпиад по русскому и кончая Физикой и Химией для учеников старших классов. Лешка был очень талантливый, но, к сожалению, не во всем. Он носил смешные, с резинкой, очки с толстыми линзами. Резинка была нужна, что бы жутко рассеянный Лешка, не забыл где-нибудь свои очки «вместе с головой», так как без них он мало что видел. Еще Лешка совершенно не умел «за собою следить». Приехал он в лагерь чистый и опрятный, так как дома за ним в четыре руки следили мама и бабушка, и буквально за неделю в лагере превратился внешне  не дать не взять в беспризорника, про которых писал еще Макаренко в «Педагогической поэме».

Ну, не умел Лешка этого. Не знал и не понимал как. Забыть где угодно Лешка мог не только очки. Он регулярно оставлял на умывальнике свою зубную щетку и тюбик с незакрытой пастой, потому что, умываясь, думал о чем-то своем, а потом бежал в домик «записывать в свою тетрадочку свои дурацкие мысли», как злословили про это что в одной, что в другой королевской «свите». Он забывал навсегда и где угодно куртки и кофты, и о, ужас, даже купальные плавки, сушившиеся на веревке у домиков после пляжа! И если неделю шел дождь, то плавки купались под дождем всю неделю, потому что Лешка просто не понимал, что их нужно снять. Лешкина рубашка всегда выбивалась из под ремня. Пуговицы рубашки одна за другой «ее покидали», но как и почему они отрывались, сам Лешка был не в курсе. Он регулярно «сеял» свои грязные носки в бане, и к концу смены ходил в обуви на босу ногу, так как не мог найти ни одного своего носка.

За весь сезон в лагере, он, казалось, ни разу не расчесался. И его кучерявые волосы стояли на его голове «дыбом», а вожатые ругали его «за колтун в волосах» и грозились подстричь его наголо, если он не расчешется. Он кивал, соглашался, приглаживал волосы пятерней, потому что не знал где сейчас его расческа. В конце концов, вожатые смирились и от него отстали.

Конечно, он быстро стал объектом самых злых насмешек и тычков. Хотя, во всем, что касалось «наук», викторин, и ориентации по картам, и решению задач на логику, Лешка был «незаменимый член команды», и на время таких мероприятий все закрывали глаза на его внешний вид и статус, и усиленно пытались заполучить его себе, но после игры или викторины все начиналось по новой. А Лешка на все тычки и насмешки только беззлобно моргал, отодвигался, уклонялся от преследователей и все повторял: «Ну что вы, ребята, не надо. Ну, зачем вы?».

Маша в глубине души ему сочувствовала и его жалела. Она смотрела на него с восхищением, когда он выдавал какой-нибудь ответ на сложный вопрос викторины, над которым ломал головы весь лагерь, включая вожатых и директора. Но все же Маша боялась связываться с «чудаком» Лешкой, чтобы не пойти вместе с ним на дно лагерной иерархии, и не огрести дополнительную порцию насмешек и тычков, которые обязательно бы последовали, свяжись она с изгоем. И еще она мучительно, до красных щек, его стыдилась. А он таскался за ней везде, где только мог.

На каждой дискотеке он обязательно приглашал ее на медленный танец. Она всегда отказывалась. А пацаны и девочки смеялись над ним за ее отказы еще сильнее. Маше было мучительно это наблюдать. Она чувствовала себя отчасти виноватой в его проблемах. И все равно не позволяла себе «ходить с Лешкой», хотя и догадывалась, что будь в лагере другая обстановка, им бы вместе было очень интересно и хорошо. Он и так был в нее влюблен, это было ясно всем. А она, она могла бы в него влюбиться, это она чувствовала, точно, могла бы.

И ей было бы совсем не сложно, и даже в радость присматривать за ним. Забирать с костровища его забытые куртки, собирать по лагерю его носки, пришивать ему пуговицы на рубашку. Все это было для нее совсем не сложно, даже наоборот, она чувствовала потребность о ком-то заботиться именно так, и так проявлять свою любовь. Просто она себе этого не разрешала, и не имела душевных сил встать рядом с ним и разделить его положение, а может быть, и сообща из него выбраться. Маша ругала себя за малодушие, но пойти против всего детского коллектива откровенно боялась.

Так прошел почти весь заезд. И наконец, пришел день «праздничного закрытия сезона». На вечер было назначено «праздничное чаепитие с большим пребольшим тортом», раздача грамот и благодарностей, небольшой концерт, дискотека и пабабабам(!), объявление результатов выборов «Королевы «Бухты» второго сезона лета 1983 года».

Вечером все наряженные и взволнованные «бухтенцы» собрались в клубе. Надо ли говорить с каким замиранием сердца «самые популярные девочки» лагеря ждали объявления результатов голосования?! Как ревниво они смотрели друг на друга, и как гордо вскидывали голову и делали вид, что им все равно.

Маша тоже смотрела на них со стороны и тоже гадала, кому же прилетит такое счастье стать «настоящей Королевой «Бухты»» и «самой-самой» признанной первой красавицей лагеря. Наконец из комнатки за сценой, после подсчета голосов вышли старшие вожатые и Семен Маркович, тучный и всегда веселый директор лагеря. Он вынес в центр сцены красивую блестящую корону Победительницы и ленту Королевы лагеря, и стал как всегда долго и многословно говорить о том, какой замечательный был этот сезон, как много мы сделали работы, как многое узнали в этом замечательном лагере для «самых-самых», как все мы подружились, какие замечательные у нас все девочки, как мы все ими гордимся, и тара ра ра, и наконец, объявил, что за явным перевесом голосов, с отрывом в 117 билетов голосования, побеждает… тут он сделал долгую театральную паузу…

-Побеждает Мария Калинкина!

Маша чуть со стула не упала. Кто побеждает? Я? Да, ладно, это ошибка! Она растерянно смотрела по сторонам. Поклонники и поклонницы обеих популярных девиц хором шипели, что этого быть не может! И спрашивали друг друга, как это произошло. Обе девицы смотрели на нее злобно. А потом сорвались с мест и побежали куда-то за сцену. И только Лешка сиял как медный таз и первый начал аплодировать Маше. За ним подтянулись вожатые, и потом уже неохотно и не сразу и все собравшиеся «пионеры».

Директор уже торопил Машу со сцены: «Мария, ну что же вы?! Выходите на сцену! Вам пора надеть ленту и корону Королевы нашего Лагеря!».

Не помня себя от волнения, на ватных ногах Маша пошла на сцену. И пока директор медленно и торжественно надевал на нее сначала ленту, зал аплодировал. Потом он так же медленно и торжественно надел на Машу Корону и опять выслушал аплодисменты зала. Потом, (о боги!), опустился на одно колено и поцеловал Маше ледяную от волнения руку, словно он какой-то рыцарь. Потом долго опять говорил «свои поздравления»….а все это время, Маша краем уха слышала, как за сценой идет скандал и раздаются крики обеих недовольных «примадонн».

Маша слышала, как старшая вожатая говорила им обеим: «Нет, девочки, это не какая не ошибка! Мы все тщательно посчитали, за вас обоих было почти равное количество голосов. За тебя 19, а за тебя 20. А за Машу, 137! Этого не может быть, кричали обе девчонки. У нас и людей то столько в лагере нет. Как столько билетов может быть за Машу? На что вожатая отвечала, что никто ведь не оговаривал заранее, что можно положить только одну записку. И все 137 голоса за Машу подписаны одной рукой. Чьей? Чьей рукой? Кричали девицы. Вожатая отвечала: я не знаю!

А в это время Маша все еще стояла в Короне на сцене, а директор все говорил и говорил свое нравоучительное поздравление о том, что в Советском Союзе, каждая красавица, должна быть не только красавицей, но и Человеком с большой буквы, пионеркой, активисткой, должна отлично учится, помогать всем нуждающимся и слабым, и быть примером для младших товарищей….

Маша смотрела на Лешку. Он смотрел на нее и улыбался от уха до уха, не обращая внимания, на то, как  рассерженный поклонник одной из примадонн тыкал его в бок кулаком, и что-то злобно ему выговаривал. Лешка смотрел только на нее, будто пытался запомнить ее такой навсегда в короне и ленте, первой признанной красавицей в сезоне.

И тут Маша, наконец, все поняла. Это он! Кто же еще? Конечно, он! Он каждый день, по нескольку раз за день бросал записки с голосом « за Машу Калинкину», и делала это тайком, чтобы никому не бросалось в глаза. И от этого понимания, Маше вдруг стало жарко, и она густо покраснела.

Директор, наконец, закончил свою «тронную речь» и отпустил Машу со сцены. Дальше начинались танцы, но на них Маша не осталась. Быстро-быстро, чтобы ни с кем не о чем не разговаривать, она сняла с себя корону, все равно плохо держащуюся на ее голове, и пошагала по вечерней темноте к себе в отряд. На полдороге Лешка ее догнал.

Некоторое время он мялся, молчал, улыбался, шел с ней рядом, пытаясь, подстроится под ее шаг. Потом видимо решился, и выдавил из себя запинаясь:

- Ну, как,Маш? Ты довольна?

Маша резко остановилась и повернулась к нему лицом. В свете уличного фонаря лешкины смешные толстые очки бликовали, как два светящихся кошачьих глаза в темноте. А сам Лешка с его шапкой спутанных торчащих во все стороны кудрей и неизменно криво застёгнутой и еле заправленной рубашкой чем-то напоминал расхристанного неухоженного Лешего из леса. Маша вздохнула, и констатируя факт, без всякого вопроса, предъявила ему как обвинение:

- Так это все ты.

-Я.

Лешка мялся с ноги на ногу, а потом вдруг перестал улыбаться, посерьезнел, и неожиданно нежно дотронулся до машиной руки немного ниже локтя, и…погладил.

- Ты мне очень нравишься. Можно я тебя поцелую, Маш?

Маша одернула руку. И как пулеметной очередью по нему прошлась:

- Нет! Я не довольна! Все это не правильно, и ты мне не нравишься. Не ходи за мной, понял?

Она резко повернулась, и решительно пошагала в отряд, на ходу думая, куда же засунуть эту чертову корону и ленту, и как же вообще дождаться утра, и уже уехать, наконец, домой, из этой ужасной «Бухты» для «самых- самых». А Лешка так остался стоять там, в темноте. Как пришибленный, вдруг сильно ссутулившись, и опустив плечи...

Прошло двадцать лет. Одинокая взрослая Маша в голос  рыдала у окна в своей кухне. Со стекла на нее смотрело два грустных неудачных смайлика. Дуська сидела в коридоре и не решалась зайти на кухню. Перемежая слова всхлипами, сморканиями в кухонное полотенце и паузами Маша говорила самой себе и далекому из детства мальчишке.

- Какая же я была, дура! Прости, прости, меня Лешка!...Ну, почему я тогда тебя не поцеловала? Почему побоялась полюбить хорошего замечательного добрейшего Лешку?.... Вот если бы мне тогда, как тебе, Лешка,  хватило души на Поступок… Если бы мне хватило Души кого-то по настоящему полюбить… Если бы хватило души полюбить…. Если бы я решилась, хоть раз в жизни, хотя бы один только раз, решилась по-настоящему  полюбить!....все было бы сейчас иначе. Может быть, и не с тобой, Лешка, может быть, с кем-то другим, но совсем иначе, чем сейчас. Совсем иначе!...А теперь, вот так, не Судьба, …и все, не Судьба…

Полная цитата: 

Несчастная судьба многих людей – следствие несделанного ими выбора. Они ни живые, ни мертвые. Жизнь оказывается бременем, бесцельным занятием, а дела – лишь средством защиты от мук бытия в царстве теней.

Комментарии читателей:

Комментарии читателей:

Комментарии читателей: