Аллочка просто органически не была способна не за что бороться и конкурировать. Когда- то давно, еще в СССР, после школы она поступила в библиотечный техникум, просто потому что он был рядом с домом, и в него совершенно не было конкурса. Работа библиотекаря ей нравилась, в том числе и потому, что она любила много читать, а в библиотеке всегда чувствовала себя спокойно, словно вещь в камере хранения, где ее внутренне никто не задевал, и она могла грезить о чем угодно хоть целый день напролет.

Благополучно закончив техникум, она устроилась библиотекаршей в свою старенькую школу. Где и отслужила без малого двадцать лет, пока школу не расформировали, книжный фонд развезли по другим учебным заведениям, а ее саму сократили. Через некоторое время «ветхое» здание ее любимой школы снесли, а на его месте построили довольно большой для их города торговый центр. Помыкавшись, как и многие другие «предпенсы», по временным работам несколько лет Аллочка устроилась в этот большой торговый центр гардеробщицей.

Личная жизнь ее не сложилась, и после смерти родителей она развела в доставшейся ей по наследству небольшой квартирке море цветов на подоконниках. С разницей в год подобрала на улице двух приблудных котят, которых вылечила, выходила, и назвала Альбертом, в честь Альберта Эйнштейна, и Изабеллой в честь возлюбленной одного литературного пирата, из ее любимого женского романа, который она просто обожала и много раз перечитывала. В жизни она звала своих котиков чаще всего Бертиком и Бэллочкой, но когда сердилась на них за что-то, всегда строго выговаривала им по полному имени. Летом она вывозила своих котиков «на курорт», на старенькую дачу родителей. Там на четырех сотках с маленьким в одну комнату домиком, она и проводила лето, разведя там и сад и огород, заготовки с которого неплохо ее кормили всю зиму. А на крылечки домика можно было сколько угодно мечтать вечерами, смотря на небо, зелень, и своих играющих друг с другом или мирно лежащих у ее ног кастрированных котиков.

Поначалу работа в гардеробе для образованной, мечтательной и неподготовленной к физическому труду Аллочки была очень тяжела. Вся эта беготня с тяжелыми охапками вещей ее сильно выматывала. У нее болела поясница, ныли руки, и отекали ноги. Но, потом она втянулась, сбросила лишний жирок, подкачала ежедневным напряжением мышцы, и даже начала с этой работой хорошо справляется.

Так же, как работая в библиотеке, в гардеробе Аллочка частенько внутренне «была не здесь», хотя присутствовала на работе, говорила и делала телом все, что положено гардеробщице. В мыслях Аллочка почти всегда уносилась далеко далеко от работы. Она размышляла о разном, и играла сама с собой в разные придуманные спонтанно игры. Ведь она всегда была фантазеркой, так что эта бытовая реальность цокольного этажа без окон, тусклое освещение и неоновый свет рекламных щитов, утомлявший глаза; гул торгового центра над ее головой, и холод, заходивший через большие автоматически раскрывающиеся двери с подземной парковки на одном уровне с гардеробом, Аллочку не особенно беспокоили.

Привыкла она и к черным рабочим перчаткам, и к черному форменному халату с надписью «ТЦ Уют», и к тому, что клиенты на работе с ней не здоровались, не смотрели ей в глаза, и воспринимали ее исключительно как « неживую функцию», искусственный манипулятор, «автоматическую руку», которая переправляет их одежду «туда и обратно» , на временное хранение в темный склеп, на пронумерованный крючок унылой вешалки гардероба, пока они сами будут ходить по своим делам, где- то там наверху, где музыка и шум, где сверкают витрины и кипит жизнь.

Аллочку же это совершенно не заботило. Весь день напролет ее мысли были далеко от этого места. Она играла внутри себя. Например, она часто воображала, как мог бы развиваться ее роман, скажем вон с тем мужчиной, с кожаным портфелем и гарнитурой в ухе, который, стремительными шагами зашел с подземной парковки, разговаривая, будто сам с собой, хотя конечно, на самом деле с неведомым собеседником в его наушнике. Вон как он ни на кого не глядя, не раздеваясь, уверенно и широкими шагами пошел по движущемуся вверх эскалатору, еще больше ускоряя свое стремительное движение по жизни.

Конечно, Аллочка не представляла себя с ним такой, какой она была в реальности. Она воображала себя рядом с ним выше ростом, в кофточке вон той рыжей дамы у витрины косметики, в сапогах вот этой студентки в короткой юбочке прямо сейчас подававшей ей свою искусственную шубку. К этому всему Аллочка видела на себе еще вон то шикарное платье дамы, которая не собирается оставлять в гардеробе свое дорогое норковое манто. И еще, еще, с сумочкой той иностранки, которая сдавала свой бесформенный дутый черный пуховик на прошлой неделе. Ах, та сумочка!!!! Из дорогой кожи и в элегантных, не бросающихся в глаза, мелких серых деликатно посверкивающих стразиках, как ее вообще можно забыть?!

Аллочка представляла себя в этом всем рядом с Ним. Он подходил к ней все ближе и ближе, вставал на одно колено, потом говорил, сраженный ее красотой… И придумывать, что именно он ей говорил, Аллочка могла на все лады целую рабочую смену и дни на пролет.

Иногда у нее целые утренние часы проходили совершенно без единой пробежки с одеждой и номерком до крючка на вешалке и обратно. И тогда, она пила домашний чай из своего термоса, пролистывала никому уже не нужные, потисканные, и местами уже рваные модные журналы, просматривала старые рекламные проспекты, которые со всего торгового центра временно сваливались по утрам в пустом углу их гардеробной в большой пластиковый контейнер с крышкой, а каждый вечер выбрасывались куда- то работниками службы уборки. Аллочка выуживал от туда какой ни будь, более менее красочный журнальчик, и начинала с ним играть.

В своих фантазиях, Аллочка просто «приклеивала» мысленно свое лицо к фигурам, одежде и прическам изображенных там женщин, и представляла себя в тех местах и ситуациях, в которых они были сфотографированы. Играла она в это ровно так же, как когда то давно, в детстве играла в вырезанных из бумаги «куколок», накладывая на них такую же вырезанную одежду, с бумажными «хвостиками- лямочками» на ней, которые заворачивались на куколку, что бы «одежды» с нее не слетали.

Еще она любила «переодевать» мысленно женщин, почему то привлекших ее внимание у гардероба. Аллочка выхватывала взглядом, например, двух подружек. Критически оценивала их комплекты одежды и прически, и начинала мысленно «переносить» вещи одной женщины на другую, что бы все стоящие перед ней дамы, были одеты более гармонично и интересно, хотя бы и в воображаемой реальности Аллочки. Одним усилием мысли кофточка одной подружки могла переползти на ее спутницу, а к спутнице перелететь сапоги и сумка с соседки, а в целом в голове у Алочки появлялось две более менее прилично и красиво одетых женщины. И реальность в голове у Аллочки тогда играла новыми красками.

Таких игр у Аллочки был вагон и маленькая тележка, а она придумывала все новые и новые, что бы отвлечь себя от этой вообще-то очень скучной и однообразной действительности, в которой она реально проживала свою жизнь.

Была и еще одна, совершенно особенная игра для Аллочки. Она называла ее «Угадайкой», и она тоже была связанна с одеждой, но далеко не любой одеждой. Что бы играть в «Угадайку» Аллочки требовались совершенно «уникальные объекты».

Надо сказать, что Аллочка, и правда, очень любила одежду, почти так же, как она любила книжки. Любила по своему, на свой манер, и даже была где-то в душе очень довольна, что теперь так много ее видит на работе. Но далеко не всякую одежду Аллочка «любила».

Через ее руки проходили каждый день сотни пальто, курток, шубок, дубленой, пакетов с шапками и шарфами, даже сумок со сменной обувью, но чаще всего это была скучная дешёвая одежда и обувь с китайского рынка, или «мастхев», все как у всех: одинаковые пуховики, одинаковые косухи, одинаковые скучные одноцветные драповые пальто. Еще ее в молодости весь этот никакой ширпотреб называли «инкубаторским», потому что он и сам был «без лица», и делал надевающих его людей безликими и одинаковыми, словно они были курицы одной породы из инкубатора птицефабрики. Такая одежда не могла нравиться Аллочке, потому что совершенно не стимулировала ее творческую эрогенную зону фантазий. В ней не было ничего особенного, ее не интересно было разгадывать и дофантазировать, вот и все.

Поэтому играть в игру «Угадайку» у нее получалось не всегда, а только если на горизонте «реальной реальности» появлялся объект, который мог ее заинтересовать. Когда ей надоедало витать в уж очень далеких « своих облаках» и появлялся достаточно достойный объект для фантазирования , она выныривала из своих грез поближе к обычной жизни, почти на границу с обыденностью и играла в немного тревожащую, и потому особенно увлекавшую ее игру «угадайку».

Суть игры была простая. Лица людей, которые сдавали одежду в гардероб ТЦ, Аллочка обычно не запоминала. Но когда работы было мало, и Аллочка садилась на свой «отдыхательный стул» напротив рядов вешалок, вот тогда, что нибудь «особенное», вполне могло не с того не сего поразить ее воображение . И Аллочка начинала себе представлять, какому бы человеку могла подойти и принадлежать эта вещь. Она подробно представляла себе, как этот человек выглядит, ходит, пахнет, кем работает, а потом сравнивала свой воображенный образ с реальным человеком, который забирал вещь из гардероба. Это ее развлекало.

Аллочка практически никогда не угадывала с образом хозяина вещи. И будучи все же женщиной весьма начитанной и достаточно образованной, она объясняла себе этот факт тем, что люди уж очень парадоксальные и мало предсказуемые существа. И мотивы, и причины по которым они выбирают и носят какую-то одежду порой очень странные, и они никак не сообразуются не с типом их внешности, не с внутренней сущностью, не даже с простой практической необходимостью холодного местного климата, где одежа все же должна как -то согревать и беречь своего владельца от морозов и холодных ветров.

Увы, в игре «Угадайке» Аллочкины фантазии всегда проигрывали «реальной реальности». И каким-то довольно странным образом Алочку именно это удовлетворяло. Встречаясь со странностями выбора людей в игре, ей легче удавалось сосуществовать со своими собственными странностями «пребывания в облаках», о чем окружающие люди довольно часто выговаривали ей кто с гневом, кто с презрением, кто с равнодушием, а кто и со злорадством. «Угадайка», каким -то чудным образом подтверждала Алочке, что странные все, и это ее успокаивало и больше всего нравилось в этой игре.

Однажды, сидя на «отдыхательном стуле» Аллочка уперлась взглядом в совершенно невероятный, глянцево красный пуховик. Он был объёмный, длинный, с какими -то причудливыми рукавами и блестящей «золотой» фурнитурой. Его капюшон был оторочен широкой трикотажной алой лентой, на которой светились крупные фосфоресцирующие английские буквы, которые впрочем никак не складывались не в какие хоть что-то значащие слова. Это был скорее такой причудливый орнамент, и на пятой попытке прочесть, Аллочка бросила это дело. Весь в целом, пуховик прямо таки возбуждал фантазию Алочки. Такое чудо у них в городе она видела впервые. И она стала думать, какой человек мог бы носить такую вещь.

Она представляла себе высокую стройную темноокую брюнетку с динамичной короткой стрижкой. С маленькой сверкающей стразенкой, пирсенге, на крыле аккуратного носика. Очень энергичную, улыбчивую, спортивную. Почему-то обязательно в так модных сейчас «зимних кроссовках». За спиной у нее болтается сумка- мешок, тоже светящаяся неоновым светом искусственного фосфоресцирующего кожзама. А на передней стенке сумки выдавлен схожий орнамент из английских ничего не означающих букв.

И только Аллочка вообразила себе эту чудесную шаровую молнию энергичной спортивности, как за пуховиком пришла очень худенькая, если не сказать «анорексичная» блондинка лет тридцати. Бледненькая, не смотря на яркую помаду. С бухгалтерской сумкой для документов. В обуви с нелепыми высокими каблуками. Со скудной мимикой в лице, со скованностью во всех движениях, такая вся совершенно не вяжущейся с этим футуристическим динамичным пуховиком.

Девушка нырнула в этот пуховик, и сразу в нем потерялась как в мантии невидимки. Пуховик видно, а девушку нет. Девушка внутри этой яркой вещи словно растворилась, не просматривалась, и совершенно не запоминалась, в отличие от пуховика. Пуховик двинулся как будто сам по себе к выходу. «Ну, надо же какая технология невидимости «стелс»!», «социальный статус дорогого и яркого пуховика есть, а девушки в нем нет!», поразилась тогда Аллочка. Опять не угадала! И с большим удовлетворением от разнообразия и непредсказуемости реальности, она понесла очередную инкубаторскую вещь на пронумерованный крючок вешалки.

В другой раз на вешалке Аллочка заприметила видавшую виды мужскую кожаную куртку. Эта вещь была словно из ее юности 90-тых. Такие носили крутые братки – бандиты. Широкие «плечи» куртки обеспечивали огромные ватные подплечики, большие накладные карманы, широкие рукава, длина до пояса, на поясе все собранно на резинку. А еще, потертые крупные пуговицы, и крупные металлические замки, которыми любили украшать свои вещи турецкие производители в те времена. Буквально все выдавала в этой вещи «дух того времени».

Аллочка живо вообразила себе хозяина этого раритета. Мужчина, лет 55, курящий, уже седой. С нездоровым цветом лица, причиной которому был, скорее всего, алкоголь и заработанные в тюрьме болячки. Когда то красивый, но сейчас изрядно потасканный, тусклый, изношенный и потрескавшийся, как и его немодная куртка. А за курткой в реальности пришел щуплый паренек в очках с толстыми линзами, в видавшим виды, тоже похоже «с отцовского плеча» свитере, в плохой изношенной обуви и джинсах. Что, скорее всего говорило, что никакого отца давным давно рядом нет, и семья откровенно бедствует.

Аллочка вздохнула. Да, печально было бы увидеть придавленного жизнью ровесника, но гораздо печальнее было увидеть в этой куртке этого мальчика, который еще не способен создать себе надежное внутреннее убежище, и мучительно стесняется себя и своего положения, и заметно ранится обо все косые и сочувствующие взгляды людей в его сторону. Мальчика Алка про себя пожалела, потом про себя же выговорила его непутевому отцу, что оставил без заботы своих детей в таком положении. Потом еще раз вздохнула, пожала плечами, и опять унеслась в свои фантазии, не в силах дольше вынести все свое сожаление и печаль от несовершенства мира.

Еще Аллочке помнился случай с белым пальто. Пальто было необычным. Очень сложного белого цвета, при разном освещении отливавшего то желтоватым, то голубоватым молоком. Оно было из дорогой настоящей шерсти, рукава и крупные накладные карманы на пальто были украшены густым длинным мехом хвоста крашеной лисицы. Чудесные, причудливой формы пуговицы светились деликатной позолотой. Пальто было свободного кроя, «оверсайз», с модным «падающим плечом». Явно импортное, от хорошего европейского модного дома. Аллочке представлялось, что в таком пальто, и белых сапожках могла бы ходить современная «Снежная королева». Красивая женщина с аристократическими чертами лица, стройная, с гладкой прической, утонченная шатенка, с невероятно тонкими запястьями и щиколотками, и совершенно неопределённого на глаз возраста.

А пришла за ним директор местного продуктового рынка. Женщина с цепким быстрым взглядом, надменной и одновременно брезгливой складкой губ, и не дюжинной энергией в каждом движении. Она была приземистая, полноватая, и такую фигуру «оверсайз» пальто сразу уродливо обтянуло, словно заштатная водолазка. У хозяйки этого пальто было вульгарно все: и ярко накрашенные губы, и тонко выщипанные и ярко подведенные брови, и дорогая, но аляпистая сумка, и длинные тоже ярко красные накладные «когти» на толстых коротеньких пальцах с массивными золотыми кольцами, чуть ли не на каждом пальце. ЕЕ внешность и внутренняя сущность просто «съела» всю красоту и изящество этого дорогого белого пальто. И, Аллочка даже невольно посочувствовала этой вещи, которую так опошлила ее хозяйка, просто надев ее на себя.

Так или иначе «Угадайка» опять удалась, реальность опять Аллочку удивила, предоставив такого хозяина одежды, о котором она и подумать не могла. Нужно сказать, что хоровод Алочкиных фантазий практически никогда не давал сбой. Предоставляя ей надежное укрытие от повседневной жизни в большинстве ее проявлений. И только игра «Угадайка», как будто все время тревожно близко происходила на пересечении с настоящим, и это одновременно и тревожило Аллочку, и манило. Но, однажды, случилось нечто совершенно для Аллочки ужасное. Алка заигралась, и игра вынесла ее ровно туда, откуда она так тщательно убегала. В реальную реальность.

Однажды, в самый спокойный час после открытия ТЦ, когда любовный романчик, который Аллочка почитывала в такие минуты последние две недели « внезапно» кончился свадьбой главных героев, и делать особо было нечего, со своего «отдыхательного стула» Аллочка заприметила на вешалке весьма характерную, и весьма годную для игры в «Угадайку», вещицу.

На вешалки в дальнем темном углу висело «Нечто». Это было очень практичное, старое, «болоньевое пальтишко», как говорила еще ее мама. Выцветшее, трудно даже сказать какого цвета. Фасон, давно вышедший из моды, и описать его иначе чем «прощай молодость», было совершенно не возможно. И Аллочку в этой старой тряпочке что-то зацепило, и прямо потянуло к себе.

Она разглядывала ее со своего стула и пыталась фантазировать о том, кому бы могла принадлежать эта вещь. Но, в случае с этим «пальто», почему-то фантазия Аллочки непривычно и неприятно стопорилась. И что бы ее пришпорить, она подошла поближе и понюхала эту вещь.

Ничем особенным она не пахла. Немного дешёвым стиральным порошком, немного пылью, немного женским потом, и еще котами, шерсть которых обнаруживалась и на рукавах, и на подоле, «этой удлинённой кежел -куртки с поясом», как бы сказали продавцы одежных магазинов на верхних этажах этого ТЦ, желающие продать любое «г» красиво.

Все в этом пальтишке было обычным для старой вещи, которую много раз пачкали, много раз стирали, а на карманах несколько раз пришивали «неродными нитками не родные пуговицы». Почему то, чем дольше Аллочка смотрела на эту вещь, тем тревожнее ей становилось. Пальтишко это уже давным давно должно было сгинуть на какой ни будь свалке. Даже бомжи нынче ходили в вещах по современнее… И на этом моменте фантазия Аллочки, наконец, ожила!

Она как наяву увидела миловидную старушку, божий одуванчик, безвредно и «светло живущую» в маленькой квартирке в маленьком городе со своими кошками. Чистую душой, тихую, мечтательную, робкую, загадочную, одинокую волшебницу, которая сновидит лучший мир. И, как может, запускает его фрагменты в ноосферу неуютной « реальной реальности». И от этого, в этой реальной реальности, появляются волшебные случайности, неожиданные нежности, и сбыча мечт у людей, которые мечтать и грезить сами или совсем не умеют или боятся.

Уф, у Аллочки от этой фантазии даже улыбка на лице заиграла и стало тепло на сердце, и она стала ждать свою «старушку волшебницу и фею прекрасную» в одном лице, которая носит это пальтишко уже давным давно. Ждать в тот день пришлось очень долго. Рабочий день уже заканчивался, а за этой особенной «вещью дня» никто не приходил. Гардероб пришлось закрыть. Никто так и не пришел за пальтишком. И только уже переобувшись домой и надев шапку, Аллочка поняла, что замечтавшись, она не узнала на вешалке свое собственное пальто!

Она ойкнула, медленно подошла к нему, надела и посмотрелась в зеркало. Перед ней стояла стареющая седая женщина с детскими глазами. В невзрачной кофте и потертых джинсах. Волосы собраны в пучок, а на губах «лежит печать печали», уголки губ вниз.

Ее внутреннее убежище, ее чертоги воображения, тревожно задрожали и затряслись от того, что она увидела в зеркале. За одеждой опять пришел не тот человек, но никакого удовлетворения от этого не было. Мысли и чувства ее понеслись болезненным галопом.

Нет никакой волшебницы! И стало холодно на душе. Нет, не было и не будет никогда! Внутрь заползало знание страшное и противное. Я не хочу видеть себя такой! Не нужна мне эта ранящая реальность! Душа ее метнулась куда-то в сторону от этого страшного осознания. Метнулась и отстранилась от него раз и навсегда.

Это расстояние от себя стало спасением, от того чувства потерянности, обреченности, невозможности иного, что она испытала в первый момент узнав себя в этом пальто в зеркале. Она интуитивно стала думать о себе в третьем лице. Думая так, она уже хотя бы могла дышать. И она выдохнула, а потом выдохнула еще раз. Вот она глупая инкубаторская курица! Зачем она только в это играла?! Есть же гораздо более безопасные и далекие от столкновений с реальностью игры!

Аллочка еще долгую мучительную минуту колебалась, как расценить и переварить это неожиданно сильное и разрушающее для нее столкновение своего воображаемого с реальным отражением себя в зеркале. А потом раз и навсегда решила в «Угадайку» больше не играть никогда. И никогда больше в нее не играла.

---

Комментарии читателей:

Комментарии читателей: