Имя её

Бросит в лицо:

Ничего обо мне не знаешь!

Тем беззащитней точёный изгиб плеча.

И проступает в привычных чертах иная,

имя её – Печаль.

Шепчет:

Обманешься вновь...

Но ты веришь слепо

в каждое чудо, которое не сбылось.

Комната полнится звоном её браслетов,

медным теплом волос.

И забываешь про всё, растворяясь в танце

недо-касаний,

незавершенных фраз.

Ночь расцветает угольным померанцем

и разделяет вас

на меланхолию скрипки и страсть кимвала,

чувственность яви и отрешенность сна.

Бьётся в груди неутолимо-алым

имя её –

Весна.

Неизумрудный город

Элли сегодня в красном,

помада – в тон.

В интерьере – ампир,

в гардеробе – Louis Vuitton.

За окном – осенний удушливый полумрак.

Тренд ноября – интроверсия, гранж и сплин,

На журнальном столике Бэйлис и кокаин.

Элли хочет проснуться,

да только не знает – как...

Она в меру гламурна – виниры и Wonderbra.

Дочитала Коэльо, решила не умирать.

Звонок телефона:

– Гудвин? Ну, здравствуй, милый.

У меня? Всё прекрасно...

/пока что есть силы врать/

Я настолько смела, что не помню своё "вчера",

И "сегодня" моё с отрешённым лицом дебила.

У меня ж ни мозгов, ни сердца – типичный фрик.

Молодые любовники, ботокс и fashion week.

/я давно потеряла себя, доверяя стилистам/

Dolce Vita – любое желание на раз-два!

Бахнешь виски и сразу так хочется...

волшебства.

/но сама себе сказка, в которой ни грана смысла/

Жизнь – арена.

Не суть – Колизей или Дю Солей.

С каждым выпитым днём я циничней, трезвей и злей.

/снится наш Изумрудный Город... проклятый фатум!/

Я иду по дороге из жёлтого кирпича

И как будто ещё не поздно – успеть... начать.

/но мертва. Словно Припять, влюбленная в мирный атом/

Жить с соломой в башке – разве этого мы хотели?

Биться тряпочным сердцем

в нескладном железном теле?

Милый Гудвин, ведь даже мечты мы берём в trade in...

Мы отбросы, себя возомнившие первым сортом,

Наши фото в Инсте – безжизненны, как Post mortem.

/в идеале – уйти не дожившими до седин/

А в ответ:

– Не накручивай... завтра поговорим.

И гудки короткие в трубке – один... два... три.

Ртутным светом за окнами скалятся фонари.

Чувство предзимья – кромешный,

беззвучный крик.

/Ну, здравствуй, bad trip/

Все чудеса отправятся в вечный бан.

Элли умрёт.

Проснётся.

Пойдёт ва-банк.

Изумрудной тоской заполняя пространство комнат.

От несбывшихся грёз – не придумано панацей,

Неизлечима – проклятье и самоцель.

Элли рисует снег...

Ни о чём не помнит.

Carpe diem

Обернись...

и смотри сквозь меня,

как день

вереницей горящих лодок скользит во тьму.

Встретишь пророка в будничной суете –

не верь ему.

Сколько тех глаз –

отчаянных и живых,

кануло в бездну...

выцвело в злую стынь.

Время меняет память, снимает швы,

ждешь подаянья –

но руки его пусты.

В раны дорог оседает дневная пыль...

Низкое солнце красит в густую медь.

Серой волною – поёт на ветру ковыль,

О чём жалеть..?

Сколько той музыки – ловим сквозь шум помех.

Искры созвучия – каждый в себе несёт.

Запах костров и вереска...

детский смех...

И это всё –

что бы хотелось помнить, когда твой след

скроет под снегом...

смоет дождей вода.

Обернись...

И смотри сквозь закат,

но меня здесь нет.

и не было никогда.

Последнее письмо

Исход зимы.

Последнее письмо.

/эффект ноцебо,

сумрачная нежность,

ещё один невоплощенный я/

Прочти, любимая.

И, задержав в руках на миг,

швырни в камин.

Смотри в прицелы смеженных ресниц,

как пламени горячечные пальцы

вслепую пробегают между строк

и комкают слова в бессильной злобе.

Переверни песочные часы.

И, словно приговора, жди весны.

Которая тебя перекроит

несбыточным черёмуховым счастьем.

Останься здесь.

И никогда не смей -

Ни шепотом цветов,

ни гибкостью лозы,

ни росчерком тепла

вдоль линии ключицы...

Пусть наше чудо снова не случится.

Твоею безответностью спасён -

пойду сквозь мир...

Предутренний туман,

фантомный детский смех,

застывший в зимнем парке.

Пойду, заполненный кипящей тишиной.

И понесу

свою новорождённую беду,

прижав к груди,

как сломанную куклу.

Я стану говорить на языке домов,

глядящих в ночь янтарными глазами,

я стану говорить о тысяче вещей -

незначимых,

а потому - бесценных.

О том, что время -

горстка медяков.

Нелепое, скупое подаянье.

О том, что счастье -

солнечный полёт,

который будут вечно помнить крылья

лимонной бабочки,

уснувшей между рам.

И всё же - о любви...

Ты шептал ей - послушай...

Тот апрель – отпылал и угас.

А казался вечным...

На последнем трамвае –

от площади до конечной.

В полутемных аллеях бродили цветные сны.

Город плыл, как в замедленной съёмке –

машины, люди...

Ты шептал ей: "Послушай!

Ведь больше у нас не будет,

больше у нас ни-ког-да не будет

такой весны!"

Говорил ей: "Так глупо...

Ревную тебя к прохожим.

Нет, не смейся!

как будто ко мне под кожу

запустили тысячу бабочек – что за черт!

Я в плену – посмотри,

я тону в твоей эйфории...

Если это любовь, о которой мне говорили –

те, другие – чужие, пустые.

Они не в счет!"

Ты не знал,

кто она, по ночам говорящая с облаками.

Мир ее,  как подборка затейливых оригами.

Только чем ее ранить?

Как ее удержать?

Ты глаза закрывал,

замирал, наполняясь ею,

и звучал в каждой клеточке явственней и сильнее

этот голос -

то нежность шелка, то сталь ножа.

Ты бежал к ней,

забыв про гордость, теряя силы.

Умереть, если скажет!

Да только она не просила

за нее умирать...

Но, словно, по нервам ток –

пробегала, дразнила, была бесконечно новой,

исцеляла все раны и тут же кромсала снова,

заставляя кричать ей:

"Зачем ты во мне?! За что?!"

Разве это любовь,

если рвутся зрачки от боли?

Ты отравленный страстью,

зависимый против воли.

И ползешь,

за собой оставляя кровавый след.

Никаких компромиссов,

здесь всё предельно просто:

содрогаясь, хрипишь от удушья,

а в ней – весь воздух!

Если ЭТО любовь -

То ты не готов к ней, нет!

Ну а дальше..?

Очнулся в зашторенной осени, как в палате

для душевнобольных,

и память молила: "Хватит!"

Ты смотрел отрешенно,

как в окнах плескалась тьма.

"Был апрель?!" – закричишь,

но проглотят квадраты комнат

всякий звук.

И опять беспросветность сентябрьской комы.

Ты свободен?

Бежал от страданий?

Сошел с ума?

А дальше – зима.

Январь.

Белоснежная летаргия.

Сам себе – как чужой,

и люди вокруг другие.

Ты устало бредешь по руинам бесцветных дней.

Фонари захлебнулись метелью

и в тусклом свете –

обескровленный город, одетый в холодный ветер.

Ты учился не помнить,

учился не бредить ей.

Но не смог.

Мягкий снег укрывал одеялом крыши.

Ты шептал ей:

"Послушай,но если ты где-то дышишь,

если смотришь на то же небо,

ответь – зачем

я остался в живых,

я храню в себе голос, запах,

яд касаний твоих – обжигающих и внезапных.

Почему этот холод?

И я в нём –

опять ничей..."

Вот наш апрель...

Когда мой Ад перегорит в слова -

всё станет обезличенным и тихим,

как лёгкое дыханье Эвридики,

что за спиною слышится едва.

И, обернувшись, я пойму, что поздно.

В её глазах -

чернильный, мёртвый Космос.

И пусть во мне ты все ещё жива -

тебя не воскрешу, но - излечусь.

Начну с нуля - ни памяти, ни лиры.

Мы - голоса виниловых кумиров -

Necrotica...

Посмертный слепок чувств.

Твой образ, как терновую корону

верну Творцу,

пошлю весь свет к Харону.

Пустой и восхитительно-ничей,

начну с весны,

незначим, но - причастен,

душа - как обнажённое запястье...

И острой бритвой солнечных лучей

пишу тебе :

«Amantes sunt amentes»...

Мы - вечность,

заключённая в моменты,

как манекены - в коконы витрин.

Забудь про смерть, любимая.

Смотри -

Вот наш апрель -

хрустальный город детства.

Мир так прозрачен - никуда не деться.

Смеясь, тебе протягиваю сердце...

И всей кровящей пустотой в груди

молю тебя :

Иди за мной.

Иди...

_________________

Amantes sunt amentes (лат.) -

«Влюблённые - безумные»

Рождение

Ты - как будто поток.

И эфир первозданно чист.

Произносишь:

– День.

Начинаешь земной отсчет.

Наполняешься солнцем,

вдыхаешь его лучи,

забываешь в чём

твоя правда.

Зачем и откуда так долго шёл.

И какую бессмертную коду несешь в себе.

Кутаешь плечи в туманов прохладный шёлк,

не пророчишь бед.

Но такая бездомность...

Такая внутри тоска.

То ли проклятый Словом,

то ли спасенный им.

Этой бездне – названья людского

не отыскать.

Оттого – родным

стал бессвязный,

горячечный шепот сухой травы,

томный шелест деревьев

и сбивчивый говор птиц.

Называл их Богами?

А встретишь среди живых –

Не узнаешь лиц.

Ты как будто пустой.

Только память ещё болит.

Тянешь к миру ладони,

для правды открыт и лжи.

Вместо тысячи клятв,

вместо мёртвых, чужих молитв

произносишь:

– Жив.

Чувство весны

Память о солнце

дремлет в соцветьях зим...

Чуткий февраль – заложник своей стези.

Абрис всё тоньше, объемней и ярче цвет.

Серое небо тоскует по крикам птиц,

чудится зов,

но не знаешь, куда идти.

Сумрачный день

ни с чем не в ладу, не в родстве.

Память о солнце –

звучит в голосах ветров,

сталью предчувствий вспарывает нутро,

греет озябшие пальцы в твоей крови,

вкрадчиво шепчет:

   – И с этим

            теперь

                живи...

Пусть неизбывно,

во всех предрассветных снах

вязью цветов проступает моя весна.

Делаешь вдох –

         и глотаешь молочный свет.

Зимняя ночь в готическом волшебстве,

лунная сталь, монохромные города.

Сквозь безвременье, сквозь синий ажур теней –

чудится зов

и вслепую идешь за ней,

вечно чужой в искрящемся царстве льда.

И с этим живешь...

Ощущая открытою раной мирскую соль,

пропуская сквозь пальцы белый речной песок –

нежности,

     радости,

            непоправимых бед.

неисцелившей правды, не спасшей лжи.

Смотришь на мир сквозь белые витражи –

в зимних узорах

              видится первоцвет.

Не знать ничего

Не знать ничего.

Бессмыслен любой ответ –

в чем суть её магии?

                чёртово волшебство...

Смирившись,

ложиться под ноги бесплодных лет

иссохшей листвой.

Забыть все пути.

Отречься от всех даров.

Разверстое небо – как занесенный кнут.

Молиться

расплывчатым ликам ночных дворов,

чужому окну.

Сорваться б на крик,

но горло сжимает сталь.

Остывшие губы хранят имена потерь.

Не ждать ничего –

обретая Святой Грааль

в её наготе.

Ловить её абрис

в тревожном и вязком сне.

Касаться запястий

и падать в провалы глаз.

Проснуться

и кровью

выхаркивать в грязный снег

несбывшихся нас.

---

Комментарии читателей:

Комментарии читателей: