Красным по мокрому

Вначале было… нет, не слово,

вначале был прогноз погоды –

обещанные дождь и слякоть

там, где оплачены три дня

среди красот неимоверных,

бесшумных алых фейерверков

и прочих фокусов осенних,

небезразличных для меня.

Ну раз вы мне – дожди и слякоть,

то ждать осенней распродажи

грешно, смешно и безрассудно.

Тут под вопросом благодать

и мировая справедливость,

когда бесчинствует погода,

когда, представить даже страшно,

мне не в чем лужи покорять!

И воцаряется в прихожей,

неописуемая пара

оттенка взбалмошной рябины

роскошных глянцевых калош.

Их глянец, затмевая солнце,

мне намекает между делом:

карминный шарф, гонимый ветром,

здесь будет, как нельзя, хорош.

Ну это не бином Ньютона,

искомый пламенный небрежный

незамедлительно наброшен,

и пусть безумствуют ветра.

Однако, глазу не хватает

пустяшного штриха в портрете.

Поверх рябиновых деталей –

моя унылая пора,

как ни крути, ни выряжайся,

как ни позируй против света,

она и в золоте с багрянцем

лицу диктует полумрак.

И вот мой внутренний художник,

рулит в ближайшую лавчонку,

где, вне себя от изумленья,

идет на судьбоносный шаг.

Отбросив ложную стыдливость

и непреложные сомненья,

он за пятак приобретает

лицу не достающий слой.

Теперь валяйте, дождь и слякоть,

и мокрый снег, вали за ворот,

впервые (кто бы мог подумать

о корреляции такой?)

со мной случилась (бес опутал)

такая алая в потёмках,

такая алчная помада,

боюсь, что шарфику - кранты,

не говоря уж про калоши

оттенка взбалмошной рябины…

Истории грехопаденья

все начинались с ерунды!

Magnolia Vulgaris

Весь май в любое время дня,

прикидываясь эфемерной,

она преследует меня

бесцеремонно и манерно.

Иду, стараясь не смотреть,

а ей плевать на те старанья.

Я продлеваю путь на треть,

я к ней тащусь воскресной ранью,

чтоб там без посторонних глаз

и в антураже безупречном

застать ее одну хоть раз,

и стать с утра ей первым встречным.

Виктимную питая страсть,

дышать глазами, кожей, кровью,

желая, выдохнув, пропасть

и ничего не видеть кроме,

чтобы до слез, до тошноты

упиться негой насекомой,

чтоб перенюхать все цветы,

одуревая от истомы,

и чтоб, примазываясь впредь

к семейству праведника Лота,

не дать себе остолбенеть…

попутно осчастливив сеть

пошлейшим селфи пятисотым.

Представление

Черный кот под белой сакурой

к ночи вылизан до блеска,

мой мирок сорвался с якоря

в море крови и бурлеска.

Эти пассы нарочитые,

слов внезапная утрата,

стой, не дергайся и считывай –

априори ты – нон грата.

Абрис угольный готический,

эра мрака за сетчаткой,

желтый глаз, прицел оптический

бьют по всем небитым чакрам.

Бьют презрением неравного,

и под пристальным прищуром

ты пустой зияешь рамою,

рот разинув, дура-дурой.

Представление недолгое –

кружат-кружат лепестки,

слишком белы, слишком шелковы

для протянутой руки…

Про мартовского зайца

одной девочке

Лужи цвета радости – в чашах ледяных,

вышел заяц мартовский на тропу весны.

Заспанный нечёсаный, вышел – не поймать,

был он в меру чокнутый, весь в родную мать.

Снег месил полянами, а потом, глядишь,

посшибал стеклянные финтифлюшки с крыш,

ночи понадкусывал, а на солнце вновь

рыжих кверху пузами разложил котов,

просушил скворечники, речки подключил,

ранние подснежники оптом получил,

мокрым снежным крошевом не смущён ничуть,

ветреный взъерошенный всё не мог заснуть,

всё хотел кого-нибудь взбудоражить так,

чтобы искры по небу, чтобы не пустяк.

Дзынь – в окошко камушком, помню как сейчас.

Поздравляю, мамочка! Девочка у вас!

Где пискля глазастая, три пятьсот в кульке?

Знает только ласточка взмывшая в пике

над весенней картою всех твоих миров,

знает заяц мартовский… Чтоб он был здоров!

Снегоуборочный мотив

К распаду снежного колосса

мы не готовы, как обычно.

Ползут сугробы на колесах,

капоты рыхлые набычив.

Над маломощною лопатой,

глумясь, смеётся непритворно

метелью вздыбленной объята

причуда техники придворной.

В снегу барахтается утро,

подняться не пытаясь даже.

Мой город заспанной лахудрой

и носа из дому не кажет.

На тротуарах снег по пояс,

ну не по пояс, чуть пониже!

Вот приоденусь, и – на поиск

саней до города Парижа!

Месть

Я вырасту, покаюсь и признаю

всю запредельность женского двуличья,

ну а пока я тихая, смешная,

а ты сломал… допустим, мой куличик,

а, может быть, чего-нибудь похуже,

да это и не важно, между прочим.

Формальный повод не особо нужен

для дамочки отчаянно порочной.

Спроси меня, где просто музыкантик,

а где пчела кусачая и злая.

Ты их не различаешь очень кстати!

Я вижу всё и всё прекрасно знаю.

Вот этого хватай, не сомневайся!

Теперь, вопи, посмешище детсада!

Не помню, был ты Петя или Вася,

Но тонкость мести слаще шоколада.

Утешительная песенка о бесчеловечности зимы

Зима откроет дверь пинком,

а мы не слезем с теплой печки

и будем там сидеть рядком,

всамделишные человечки.

Она подышит на окно,

и спросит, где у нас лопата,

да мы не знаем все равно,

тогда, где елочная вата,

или хоть санки и топор,

или хотя бы пряник к чаю?

Мы не поддержим разговор,

мы ни за что не отвечаем.

К соседям сходит, раз мы так,

вернётся с квашеной капустой,

но мы ей тут – не с печки бряк,

сидим, и - чтоб ей было пусто!

Намечет масляных блинов,

пыхтя, затащит ёлку в сени,

а мы не слезем все равно,

мы будем жизни ждать весенней!

Зима рассудит, не мудря,

от этих чурок мало толку,

чтоб не отсвечивали зря,

повесит дураковна ёлку.

Никто не любит…

Хмур сиротинушка ноябрь,

он лыс, он никому не нужен.

Бурчит под нос – Наверно, я

опять наделал где-то лужу,

а человечество,проспав,

в ней усмотрело мрак небесный

и вечных ценностейраспад.

Что ж вы со мной так нелюбезны?

Никто не любит перемен

от плюса к минусу. Ну ладно…

Принес постельный плен взамен

той лихорадки листопадной,

когда вы дружною толпой

прочесывали лес и долы,

и только разве что слепой

не рвался с камерой из дома.

Теперь вам некуда спешить,

по крайней мере, в выходные.

Так прижимайтесь от души,

ну что же вы, как не родные!

Варите кофе и борщи,

пишите письма и сонеты,

погладьте всё, что не мурчит,

дождитесь внятного ответа!

Поглубже занырните в шкаф,

не премините удивиться,

блаженствуйте, к лицу прижав

пушистый шарф и рукавицы.

Устал от вашегонытья

и коллективного психоза…

Стыдитесь! Между прочим, я

из-под земли достал вам розу

и против всяких правил смог

её взрастить, не искалечив.

Простите неуместный слог,

я сам от ваших слез промок.

Примите розу! Станет легче…

Время камней

Весна развевалась над нами, как знамя,

на лаврахсирени Творец почивал,

в охотку работал над вещими снами,

а твари слетались к нему косяками,

уставший от исков и богоисканий,

Он преподавал им рассветный вокал.

Любовь по весне обрастала крылами,

Безумных страстей вызывая накал.

Дуреть и смотреть насиреневый пламень,

в настое душистого времени плавать,

внутри ощущать сладострастную лаву –

ночами и камень об этом мечтал.

И вдруг,как всегда, мимо дома с песнями –

Завидная жизнь – да из грязи на бал!

Ее провожала толпа "ктонеснами"

плевками, усмешками и матюгами,

а кто-то заметил увесистый камень,

не время мечтать – собирайся! – сказал.

Давай, поживее – не тряпка какая,

на то ты и камень, чтоб взял и попал,

что толку лежать на душе, намекая –

твоя-то мол жизнь далеко не такая,

а там просвистишь, горизонт рассекая,

глядишь и сгодился, хотя б на фингал.

Над черной толпой и цветными полями,

тот камень летел и бесплодно мечтал

вернуться домой и заняться делами,

где он никакой не запущенный камень,

и мог возвышаться, красуясь веками,

в своем огороде устроив привал.

Теплыньраспускалась и май балаганил,

а Глаз Вездесущий недоумевал –

земля расцветает у вас под ногами

и купол небесный давно досягаем…

Какого рожна, господа с батогами,

Я вам тут прекрасное насоздавал?

О планах на week-end

Леденящая снежная жуть,

Откололась весны половина.

Дотяну до второй как-нибудь,

Протанцую со льдины на льдину.

Схоронюсь под дырявым зонтом

Невеликих своих притязаний,

Выйду к зеркалу в легком пальто

Неуместного в тундре дизайна.

И пройдусь до окна пару раз...

Ужас ломится в стылые стекла.

Я бы вышла в пальто... Хоть сейчас!

Чтобы моль ужаснулась и сдохла.

***

Метровой сосулькой февраль укокошен,

по слухам, покойный был предан весне,

а март охмуррряет свалявшихся кошек

и пяткимедведю щекочет во сне.

Не спится двуногим без всякой причины,

от лирики пучит всемирную сеть.

На фоне чирикнутых стай воробьиных

все чаще заметен умеющий петь.

Вставляется солнце в оконные рамы,

и сразу коты выставляются там.

Рисуются дамы, а те, что не дамы,

рисуются так, что неловко котам.

Неймется пернатым, не терпится прочим,

и тянет на подвиги, только держись!

А руки – длиннее, и юбки - короче,

короче, такая вот страшная жизнь!

---

Комментарии читателей:

Комментарии читателей: