Невзрачное здание библиотеки, затерянное среди высотных домов, построенных по непонятно какой логике, казалось одноэтажным гаражом или сараем. Желание войти внутрь улетучилось.

Поддевая носком ботинка опавшие осенние листья, Иван медленно двигался к крыльцу здания и придумывал причины для того, чтобы туда не заходить. Когда он был маленький, родители часто водили его в библиотеку, помогали выбирать книжки. Вот только читать он так и не полюбил. Посмотрит картинки и всё. Отец с дедом читали много, интересовались всем, что касалось Великой Отечественной войны.

Дед ребёнком прошёл через фашистский концлагерь. Его мать и прабабушку расстреляли фашисты, а отец деда, прадед Ивана, пропал без вести в самом начале войны. Вот и читал дед о Великой Отечественной войне запоем. И сейчас попросил найти книгу. Иван попытался схитрить. Думал, найдёт в интернете, скачает, распечатает, и пусть дед читает. Да вот только такой книги там не оказалось. Встречалось лишь название, а текста, увы, название книги было, адрес, где можно найти, а самого текста не было. Пришлось идти в библиотеку.

Ему давно уже надоели нравоучения отца, матери, деда, что историю своей родины надо знать. Он не мог понять, зачем? Зачем будущему работнику банка история? Иван был убеждён, что этот предмет в институте совершенно лишний.

Он как-то пришёл на какой-то вечер отдохнуть, послушать стихи, расслабиться, а там все разговоры о войне. Свихнулись уже на ней. Патриотическое воспитание, называется… 

Иван дошёл до крыльца, нехотя преодолел ступеньки и неторопливо потянул на себя дверь. Сработал мелодичный входной колокольчик, и перед глазами открылся светлый, небольшой, но уютный холл, разделённый на части высокими стеллажами с книгами. Удивлённый увиденным оглянулся и заметил симпатичную улыбающуюся девушку за небольшим столом. Живые умные глаза и лучезарная улыбка просто смели в его голове все мысли, одолевавшие до этого. Он тоже улыбнулся и почувствовал себя намного уверенней.

– Слушаю вас, – мягкий приятный голос словно пронзил всё тело.

– Я…хотел, – внезапно начал заикаться Иван, ощущая, как краснеют уши.

– Да вы не волнуйтесь, – опять улыбнулась девушка.

– Мне…надо…короче…Вот! – он положил перед ней половинку тетрадного листа, на котором размашистым почерком деда были выведены название и автор произведения.

– У нас есть такая книга, – кивнула девушка. – Только мы её недавно убрали на самую верхнюю полку. Книга специфическая и простым читателям она не интересна. Пойдёмте. Мне её не достать, а вам, я думаю, труда не составит.

Одного взгляда хватило, чтобы понять – придётся поработать. На верхней полке в стопках лежали сотни книг, и в какой из них нужная, девушка ответить затруднилась.

– Я сейчас принесу лесенку, но у неё одна ножка слабая. Если задеть за неё или неудачно переместиться на ступеньках, то она может упасть, – словно извиняясь, сказала она.

– Так давайте я сам принесу. Покажите где и всё, – Иван пришёл в себя. – Книги можно перекладывать на соседний стеллаж на верхнюю полку?

– Можно. Только с условием, что потом вернёте всё на место.

– А меня зовут Иван, – осмелев, представился он, устанавливая раздвигающуюся лесенку между стеллажами.

– Светлана, – улыбнулась она. – Не буду вам мешать.

– Ну что ж, приступим, – пробормотал он, включаясь в долгие поиски и время от времени поглядывая в сторону прекрасной библиотекарши.

При очередном перекладывании стопки книг и попытке взглянуть на милое создание, ножка лесенки поехала. Иван, теряя равновесие, ухватился одной рукой за край стеллажа, а другой продолжал удерживать перекладываемые книги. Но весь мир внезапно перевернулся. Мелькнули обложки десятков книг, которые разом ринулись за падающим читателем. И всё, накрыло знаниями. И темнота.

 

Голова страшно гудела. Любое шевеление вызывало ужасную боль во всём теле. Словно налитые свинцом, веки никак не желали открываться. Во рту было противно и вязко. Тошнота накатывалась волнами. Он застонал и сразу услышал незнакомый женский голос.

– Очнулся болезный. Четвёртый день между жизнью и смертью. Теперь на поправку пойдёт.

– Пойдёт, если до своих доберёмся, – ответил ей уставший, прокуренный мужской голос.

«До каких своих? Я же просто с лесенки свалился. Погоди, погоди. Шесть дней при смерти? Это ж как меня угораздило грохнуться?»

– Ещё один умер, – раздался совсем близко всё тот же женский голос. – Красноармеец Вершуков, проникающее огнестрельное ранение лёгкого.

– Тут мы бессильны, – ответил мужской голос. – Готовьте раненых, ночью выдвигаемся. Умерших похоронить. Этот глаза не открывал?

– Нет, но уже в сознании. Может, глаза повредило?

– Может, – голос прозвучал прямо над Иваном, ощутившим сильный табачный запах. – Говорить можешь?

Иван с трудом открыл глаза. Прямо над ним навис мужчина с красными воспалёнными глазами и недельной щетиной на лице.

– Где я? – промямлил Иван, повернул голову в сторону и зажмурился от боли.

– Что, совсем не помнишь? Фамилия, имя, звание.

– Стрельцов Иван, в армии не служил.

– Как же ты на поле боя оказался?

– На каком таком поле боя? Я просто упал с лесенки…

– С лесенки упал?.. – мужчина засмеялся. – Эко приложило.

– А вы кто?

– Я-то доктор, братец, а вот кто ты такой есть, надо разобраться.

Что-то здесь было не так. Поле боя… умерший от ран... Иван просто не мог сложить в сознании странную причудливую мозаику.

«Это мне по тыкве книгами так настучало? Или у меня совсем крыша поехала? Галлюцинации?»

– Очнулся? Говорить может? – послышался новый мужской голос.

– Может, товарищ политрук.

– Оставьте нас, – приказной тон незнакомца заставил Ивана напрячься.

Превозмогая боль, он слегка повернул голову в сторону и заметил цепкий взгляд военного. Вот только форма была какой-то не такой и без погон… и звание…

– Кто, откуда, как оказался на поле боя? – без предисловий начал политрук, пронзая взглядом насквозь.

– Стрельцов Иван. Новосибирец. Поле боя я не помню. И как там оказался тоже.

– Почему не в армии?

– Мне семнадцать.

– Давно из Новосибирска приехал?

– Я вроде… – и тут Иван понял одну вещь, что говорить о падении с лесенки нельзя. Сначала надо разобраться, где он и кто все эти люди. Можно сказать, сработало шестое чувство. – Понимаете, я не помню, как тут очутился. Я даже не помню, где я. Всё, что помню, так это как падаю, сверху что-то падает, и потом темнота.

Иван выдохнул и опять поморщился от боли.

– В общем, картина ясная, – подытожил политрук, пряча листок и карандаш в планшет. – Поправляйся. У нас каждый боец на счету.

«Бред! Бред! Бред! Надо срочно выяснить, где я нахожусь, кто эти люди, что за война».

– Стрельцов, вот твоя форма, – раздался мелодичный молодой и до боли знакомый девичий голос.

Он обернулся и чуть не вскрикнул.

– Светлана, и вы здесь? – пробормотал Иван, чувствуя, как сильно забилось сердце.

– Почему Светлана? – удивилась она. – Меня зовут Валя. Валентина. Перепутали с кем-то, наверно.

– Да не мог я перепутать, – проговорил он и осёкся. – Где мы находимся?

– В лесу под Слонимом. Точно не знаю.

– Слоним? Что это за название?

– Нормальный советский город в Белоруссии, – пожала плечами медсестра.

– Стоп. Советский? В Белоруссии?

– Здесь Белоруссия, – хмыкнула она. – Хватит меня разыгрывать.

– Я не разыгрываю. Я ничего не помню. Валентина, а что это за война? А то мне говорят, что нашли на поле боя. Какого боя?

– Похоже, правда, память отшибло. Германия напала на нашу страну двадцать второго июня.

Иван завис.

– К-к-какого года?

– Сорок первого.

Валентина опять посмотрела на контуженого Ивана так, словно тот её разыгрывал.

– Какого чёрта? – что-то кольнуло внутри, и он с трудом сглотнул подступивший к горлу комок. – А как меня нашли?

– Из присыпанной воронки от авиационной бомбы торчала рука, которая сжималась и разжималась. Это сразу после бомбёжки было. Старшина заметил и с бойцами откопал тебя. Синенький был, но живой. И вот уже четвёртый день возим вместе с ранеными. Одежда твоя вся в клочья, видно, очень хорошо приложило. Политрук распорядился выдать тебе форму. Я пойду. Надо других раненых готовить к дороге.

– А число? Какое сегодня число?

– Двадцать седьмое июня.

«Голова хоть прошла. Немудрено после таких известий. И что получается? Я пришел в библиотеку за книжкой, полез на верхнюю полку, упал, и меня книгами завалило. Завалило так, что я оказался в тысяча сорок первом году? Лихо! И всё же это бред. Сейчас усну, потом проснусь, и всё будет, как и прежде».

Проснулся Иван оттого, что кто-то закричал совсем рядом.

– Воздух! Всем в лес! Быстро!

Боль утихла, и даже тряска на подводе не вызывала вчерашних ощущений. Небо просветлело, но, похоже, утро только начиналось. Телега заехала в кусты и остановилась. Иван видел часть неба, далёкие чёрные точки. Много точек. Они, выстроившись по какому-то своему принципу, устремились к невидимой отсюда цели.

«Галлюцинации продолжаются. Видать, башкой треснулся основательно».

В следующий раз побудка оказалась страшной. Автоматные очереди, винтовочные и пистолетные выстрелы, взрывы. Кто-то бесцеремонно схватил его за шиворот и стащил с телеги. Иван открыл глаза. В это время боец, стоявший рядом, уронил винтовку и медленно осел на землю. На гимнастёрке, в районе груди, расплывалось кровавое пятно. Недалеко раздался взрыв, и небольшие комья земли упали на лицо. Вот тут-то Иван испугался по-настоящему. Перевернулся на живот, протёр глаза и осмотрелся. Фигурки в серых мундирах мелькали среди пшеничного поля. На дороге перед ними стояли два старинных мотоцикла, и ещё один был перевёрнут вверх колёсами.

Иван откинул мешавшее ему одеяло и оказался в одних трусах. Вспомнил, что медсестра приносила форму, поднял голову, осмотрел подводу и быстро подтянул найденное к себе. Штаны надел, лёжа, гимнастёрку – сидя. С сапогами вышла заминка. Как наматывать портянки, Иван не знал, не приходилось сталкиваться. Обмотал ноги, как получилось, всунул в странные брезентовые сапоги и схватил винтовку. Вот из «мосинки» он немного пострелял на каком-то полигоне, куда их возили ещё в старших классах школы. Директор считал, что каждый гражданин страны обязан знать, с какой стороны брать оружие. Тогда они настрелялись из разного вида стрелкового оружия. И вот теперь это уже был не полигон.

«Так. Дослал патрон в патронник, прицелился, выстрелил. Стоп. Надо прицельную планку выставить. Тут где-то хомутик есть. Ага. Теперь совмещаем передний обрез с соответствующей чертой планки. А вот и враг».

Отдача сильно ударила в плечо. Иван передёрнул затвор и опять прицелился в далёкую серую фигурку. Выстрел.

«Попал! Прикольно! О, ещё один!»

Бой резко закончился.

– Кардаш, – распоряжался знакомый Ивану, политрук, – собрать оружие и боеприпасы у наших и немцев. Воронцов, наших убитых захоронить и организовать заслон. Остальные выдвигаются на восток. О потерях доложить мне лично.

Иван растерянно оглянулся, встал на ноги, голова закружилась слегка, но на ногах устоял.

– Чего встал, помогай, – буркнул пожилой красноармеец, взяв убитого парня за ноги. – Вон к той берёзе понесли. Там ребята их захоронят.

Они перетащили бойца к берёзе.

– Тебя как звать то? – спросил красноармеец и протянул кисет с махоркой.

– Спасибо. Не курю, – поблагодарил он. – Иваном назвали.

– Ваня, значит. Сынок у меня, тоже Ваня, старший. Два дня назад погиб.

На глазах бойца выступили слёзы.

– Савелием Макарычем меня кличут. Это же тебя откопали из воронки?

– Меня, наверно, – пожал плечами Иван.

– Идём, наши уже двинулись.

– А подвода?

– На себе потащишь? Коня убили, других нет. Пошли.

Далеко им пройти не удалось. Небольшая стычка с авангардом немецкой части послужила постоянному преследованию врагом отступающих красноармейцев. Мотоциклисты обстреливали издали, отмечая своё присутствие, и словно старались указать путь, по которому должны следовать отступающие войска.

«Что-то тут не так. Нас просто загоняют, как скот в какую-то западню. Люди понемногу гибнут, но идут туда, куда нужно загонщикам».

– Товарищ политрук, – окликнул Иван пробегавшего мимо командира. – Нас, похоже, в ловушку загоняют.

Мрачный взгляд уставшего человека тяжело скользнул по лицу Ивана.

– Знаю, Стрельцов, готовьтесь к бою. Пойдём прямо на них. Другого выхода нет. Иначе там, у реки, мы все поляжем, – жёстко ответил политрук, сплюнул и добавил. – Или потонем.

– На пулемёты? Нас же всех положат тут…

– Отставить! К бою! За Родину! За мной, бойцы!

Политрук с пистолетом в поднятой руке рванул на мотоциклистов, которые спокойно приготовили пулемёты и автоматы. Пулемётчики сидели в колясках, автоматчики залегли за дорогой. Иван уже хотел тоже бежать туда, но вдруг его взору предстала страшная картина. Из перелеска выкатились два бронетранспортёра и два танка. Атакующие были обречены. Вот почему немецкие солдаты так спокойно готовились к бою.

– Макарыч! – крикнул Иван. – Ложись!

Пулемёты и пушки довольно серьёзно проредили красноармейцев и сбили наступающий порыв. Политрук упал в траву и больше не показывался. Бойцы ползли назад, некоторые вставали на ноги и бежали, вот только не долго. Подразделение, практически, перестало существовать.

– Макарыч! Надо назад! Здесь нас всех убьют! – мысли работали лихорадочно быстро.

– Раненых надо забрать!

– Они ещё у леса, завернём подводы назад. Давай, может, ещё кого по пути соберём!

Мотоциклисты, бронетранспортёры и танки медленно двинулись в их сторону, поливая огнём пространство между лесом и дорогой. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Настоящий страх холодной липкой струёй потянулся вдоль позвоночника. Смерть шла по пятам.

Были ли у врага потери, Иван не видел, он вломился в лес и упал, запнувшись за корень берёзы. Так он не бегал никогда в жизни. Не вставая на ноги, вытер лицо рукавом и посмотрел назад. Немецкие танки повернули к дороге, бронетранспортёры стояли метрах в ста от леса, ощетинившись стволами пулемётов. Мотоциклисты разъезжали по полю и расстреливали тех, кто лежал на земле.

Воздуха не хватало. В груди хрипело. Пот заливал лицо, заставляя часто протирать глаза.

«Бред. Бред. Как это вообще возможно? Упасть в библиотеке с лесенки и оказаться в тысяча девятьсот сорок первом году. Так не бывает! Этого не может быть!»

– Ваня. Иван, – услышал он полушёпот. – Живой? Давай к нам.

– Макарыч?

Иван, пригнувшись, пошёл на голос. Недалеко от места падения наткнулся на застрявшую подводу без лошади. На ней лежал молодой парень почти полностью перебинтованный. Остекленевшие глаза смотрели вверх, а на просветлевшем лице читалось полное умиротворение.

Иван даже сделал два шага назад, настолько неестественным показалось ему выражение мёртвого бойца. За кустами стоял Макарыч с винтовкой в руках.

– Айда, – он кивнул головой вглубь леса. – Надо уходить отсюда подальше. 

 

– Куда идти?

– К нашим, – хмуро ответил Макарыч и зашагал вперёд.

«И где они, наши? Говорил дед, учи историю. Ещё и улыбался хитро, знал, наверное, что вляпаюсь в историю. Классно было бы совершить подвиг. Вот только страшно. Убьют ведь. А эти, которые патриотизму всё учат… – что бы, типа, я сделал, окажись на войне? Вот теперь и узнаю, что могу сделать».

Тем временем они вышли к небольшому овражку. Здесь стояли две подводы с ранеными, рядом суетились знакомый доктор и медсестра Валентина. Чуть поодаль кружком сидели бойцы, человек десять, не больше. Все красноармейцы.

– Вот так, Ваня, – вздохнул Макарыч и засмолил самокрутку. – Можа, и ещё кто уцелел, но токмо искать по лесу смысла нет. Уходить надо. Жаль, карты нет.

– А парни, что в заслоне оставались, живы?

– Кто его знает.

– Так, Макарыч, давай проверим, – сказал высокий боец, подходя к ним. – Сейчас Елистратова пошлю, он всё проверит и выяснит. Что и где.

– Веберг, принимай командование. Без командира нам никак, а ты всё-таки командовал уже отделением.

– Уже принял, Макарыч, – спокойно ответил тот и обратился к Ивану. – Тебя наш старшина нашёл в воронке засыпанным? Как звать? Можешь не тянуться.

Веберг усмехнулся и хлопнул Ивана по плечу.

– Стрельцов, Иван, – ответил потомок и тяжело вздохнул.

– Счастливчик!

– С чего это?

– С того света вылез, поправился довольно быстро, и за всё время ни царапины. Среди нас, вон, все так или иначе помечены. Кто пулей, кто осколками. Везунчик. Давай в разведку с Елистратовым.

– Я? – опешил Иван.

– Ты, Стрельцов.

К ним подошёл коренастый боец со свежим шрамом на щеке.

– Значит так, ребята, надо пройти до оставленного заслона, может они ещё там. Старший сержант Воронцов и возглавит нашу группу. А пока командиром буду я. Если заслон ушёл, то надо разведать в округе. Где наши, где немцы. Идти вслепую – значит, погибнуть. Всё у вас на глазах было. Должны понимать. Мы пойдём к заимке лесника. Где это, Елистратов знает. Не потеряетесь. Ждём до заката. Через час после захода солнца мы уйдём. Так что, хлопцы, не подведите.

«Во дела! Я еще и в разведку должен идти! Вот если не пойду? Пристрелят? Как пить дать пристрелят. Они тут фанатики что ли все? Готовы умереть в любой момент».

Шок с момента появления в прошлом до сих пор до конца не прошёл.

«Всё происходит реально, но в голове никак не укладывается происходящее. Всё-таки как получилось, что упав с лесенки в две тысячи одиннадцатом году в Новосибирске, я оказался в прошлом, в Белоруссии, в сорок первом? Может, я в коме, и мне всё снится? Но запахи и ощущения как объяснить? Люди, оружие, взрывы, раны…»

Елистратов оказался молчаливым и опытным бойцом. Двигался по лесу осторожно и совершенно не слышно, что нельзя было сказать об Иване.

– Городской? – спросил он перед уходом в разведку и кивнул в ответ на кивок Стрельцова. – Старайся идти как можно тише и в двух метрах от меня.

Не дожидаясь согласия, двинулся в сторону оставленного заслона.

– А почему в двух метрах? – спросил Иван.

– Нарвёмся, шанс выжить будет у одного.

– Почему у одного?

Но этот вопрос повис в воздухе. Елистратов дал понять, что ответы исчерпаны.

На месте заслона никого не было. Елистратов сделал круг, но вернулся один.

– Ушли, – произнёс он. – Пойдём на заимку. Идём так же, как сюда.

Иван молча побрёл следом.

«Я теперь домой-то вернусь?».

Жуткая мысль бросила в жар и прошибла обильным выделением пота.

«Я что, тут навсегда? А как там дед, отец, мать? Да что за бред творится? Я понимаю, чёрные дыры, но какая к чёрту чёрная дыра в библиотеке? То, что произошло со мной, категорически произойти не может! Я либо в коме, либо…свихнулся…».

Раздумья были нарушены самым грубым способом. Елистратов зажал ему рот и свалил в траву. Пытаясь возмутиться на такое нахальное поведение, Иван увидел перед своим лицом выпученные глаза напарника и прижатый к губам большой палец. Посмотреть Елистратов тоже не дал, прижав голову к земле.

– Тихо. Уползаем отсюда, – прошептал он на ухо Ивану и медленно попятился назад в лес.

– Чего там? – спросил шёпотом Иван, когда они оказались на достаточном удалении.

– Немцы, – кратко ответил Елистратов и пошёл правее того места, где они наткнулись на врага, забирая по широкой дуге.

«Странное дело. Вокруг война, гибнут люди, встречаемся лицом к лицу с фашистами, а у меня нет страха. Может, это и есть подтверждение того, что всё происходящее происходит лишь у меня в голове? В реальности лежу под капельницей, в белоснежной кроватке, в коме. А ухаживает за мной молоденькая красивая медсестричка».

Воображение нарисовало медсестру с личиком Светланы. И сразу под ложечкой засосало. Захотелось увидеть её, услышать её голос.

– Придурок! – услышал Иван голос совсем рядом, но не успел оглянуться, как был сбит с ног. – У тебя глаза где? Идиот!

– Чего? – Ивану захотелось ответить этому обнаглевшему красноармейцу, но вдруг услышал урчание двигателей и лязг гусениц. – Танки?

– Танки, – передразнил Елистратов. – Ты о чём думаешь? Если бы нас заметили, то лежали бы сейчас в пшеничном поле два трупа.

Иван пристыжено молчал и даже покраснел. Вот только чувство опасности не срабатывало.

«Ударился локтем больно. До сих пор болит. Как в реальности. А страха всё равно нет, даже перед стальными страшными чудовищами».

– Как только танки скроются за лесом, бежим вон к тому леску, – Елистратов махнул рукой вправо. – Понял?

– Понял, – выдохнул Стрельцов.

«Будто приключение какое-то по местам военной славы советской армии. А что, может, моё сознание перенесли сюда для какой-то цели, а сам я сейчас лежу всё там же, в больничке».

Напарник ткнул его в бок и помчался что есть силы к далёкому лесу. Иван тоже побежал, но захромал и упал. Елистратов оглянулся и вернулся помочь.

– Твою бога душу мать, Стрельцов! – выругался он, увидев стёртые ноги. – Портянки наматывать не умеешь?

Вырвал портянки из рук опешившего Ивана, быстро намотал.

– Засовывай в сапоги и ходу! – зло проговорил Елистратов, перехватывая удобно винтовку. – Через боль, Стрельцов! Через боль!

Иван только встал на ноги, ощущая боль, как получил удар под зад.

– Бегом! – прошипел товарищ, ухватив за рукав гимнастёрки.

«Ого, как больно! Такая боль может быть лишь в реальности. Или нет? Этот боец ведёт себя так, что хочется дать ему в морду. Нафига куда-то бежать? Зачем? Может, тут убьют, и я вернусь к нормальной жизни, выйдя из комы? А если я здесь по-настоящему? Тогда меня совсем убьют? Ну, в смысле, совсем-совсем? Бред!»

– Назад! – неожиданно зашипел Елистратов и рванулся обратно. – Бежим!

Размышлять было некогда. Из леса раздались автоматные выстрелы. Пули просвистели у самого уха. Так Иван ещё не бегал! Он остановился лишь на опушке противоположного леса и оглянулся. Елистратов отстал метров на тридцать. Сердце гулко колотилось, пот заливал глаза, винтовка казалась тяжёлой, ноги дрожали и вдруг резко ослабли. Иван грохнулся в траву. Зубы выбивали дробь.

«Это что? Страх?»

Но мысли прыгали, как блохи, и не давали осознать случившееся. Елистратов не останавливаясь, что-то прокричал, и помчался дальше в лес. Иван с огромным трудом встал и пустился вдогонку.

Через какое-то время Елистратов остановил Ивана и долго вслушивался в перестрелку впереди.

– Наши нарвались, – упавшим голосом сказал он. – Значит так, Стрельцов, сиди тут. Если кто живой будет, выведу сюда. Если через два-четыре часа никого не будет, уходи один. Понял?

– Я тоже туда пойду!

– Сиди, мать твою бога в душу через коромысло! Это приказ! Мне проще одному, а то ты весь лес на уши поставишь.

Красноармеец исчез, а Иван привалился спиной к берёзе и продолжал смотреть ему вслед. Какое-то время храбрился, но усталость взяла своё. Проснулся от толчка в бок.

– Всю войну проспишь, Стрельцов.

Смеркалось. Елистратов привёл всего лишь троих оставшихся в живых. Веберг с перебинтованной головой, Макарыч и Валентина.

– А как же…

– Нет больше никого, – ответил Веберг. – Выспался? Постой в дозоре. Мы немножко отдохнём. Надо уходить отсюда к Минску. И чем быстрее, тем лучше.

Дороги в темноте видно не было, шли, примерно определив направление, пока не вышли на наезженную дорогу. По ней двигались, пока не забрезжил рассвет. Свернули в лес и, углубившись на достаточное расстояние, расположились на отдых. Выставили дозор.

Солнце уже поднялось над горизонтом, и было достаточно светло. Иван открыл глаза, огляделся. Кто-то укрыл его своей шинелью. Ощущение голода ворвалось, заглушая все остальные чувства. Живот свело. Он урчал и требовал необходимой пайки.

– Кто-то идёт, – тихо прошептал Елистратов.

Все приготовили оружие в ожидании встречи с неизвестными. Те шли неспешно, прислушиваясь к звукам в лесу, боясь обнаружить себя. Недалеко от места стоянки вынырнула фигура бойца и с минуту настороженно оглядывалась вокруг. Потом махнула кому-то и двинулась прямо на Ивана. Молодой парень в красноармейской гимнастёрке без верхнего убора прокладывал путь какой-то группе.

– Стой! Кто такие? – Веберг передёрнул затвор винтовки, но показываться на глаза пришедшим не спешил.

– А сами-то вы кто, раз по-русски балакаете? – ответил голос из кустов.

– Мы то? Русские, не признали, что ль? – вклинился Елистратов.

– Отдельный зенитно-артиллерийский дивизион мы, – ответил довольно знакомый голос. – Из-под Гродно идём.

– И много вас там таких, идущих из-под Гродно? – это уже Макарыч отозвался. – Из какого вы дивизиона?

– Триста сорок шестой отдельный зенитно-артиллерийский дивизион в составе двенадцати человек.

– Не густо. А говорите дивизион.

– А сами-то кто?

– Да тут отовсюду, с бору по сосенке, – ответил Веберг и вышел навстречу гостям.

К нему направился командир в фуражке, с красной шпалой в чёрных петлицах артиллериста.

– Красноармеец Веберг.

– Капитан Стрельцов, – представился командир.

Ивана словно током ударило.

«Неужели прадед? Иван Васильевич Стрельцов! Неужели он? Точно. Он под Гродно начал войну и пропал без вести. Дед говорил, что он артиллерист. Так-так. Интересненько получается. Лежу, значит, в коме и вижу своего прадеда, который пропал без вести в сорок первом. Нет, похоже, я просто свихнулся. Гоню по полной…».

Кто-то больно ткнул винтовкой в бок. Опять Елистратов.

– Ты чё?

– Опять в облаках летаешь? Зовут тебя, – махнул в сторону капитана и Веберга.

Бойцы уже знакомились, улыбались.

Иван подошел к командиру, который явно носил родственные черты деда. Попытался представиться, как положено, но ему не дали.

– Так ты и есть Стрельцов?

Взгляд командира был пронизывающий, соврать под таким взглядом было невозможно.

– Красноармеец Стрельцов Иван Васильевич.

– Ого! Полный тёзка! А родом откуда?

– С Новосибирска.

Глаза капитана заблестели. Видно было, как он с трудом унимал волнение.

– Улица! Улица какая?

– Ленина, – проговорил Иван и взмок.

«Вот это я попался. А если этой улицы ещё нет?».

–  А я с проспекта Сталина! Соседи! – заулыбался командир. – Я даже и не знал, что рядом живут однофамильцы. Да ещё и полный тезка. Правда, там сейчас мои родители живут. Семья-то в Минске должна быть. Вроде как успели отправить машиной из Гродно.

По лицу командира пробежала тень.

– Товарищ капитан, как у вас с продовольствием и боеприпасами? – спросил Веберг, и лицо Стрельцова сразу стало серьёзным.

– Никак. На девять карабинов всего по одному-два патрона. Одна граната. Еды тоже нет. Только вода.

– Что с дивизионом случилось? – спросил Макарыч, скручивая шинель, которой был укрыт Иван.

– Так вот и случилось, – ещё более посерьёзнел и помрачнел капитан. – Уже в первые дни остались без боеприпасов, всё расстреляли по немецким самолётам. Пополнить оказалось негде. Сняли прицелы и замки и в лес. А что было делать? Немцы вышли на нас, а мы даже боя нормально дать не могли. Командир дивизиона приказал отходить. Потом двигались лесами. Жрать уж хотелось. Решили всем батальоном в ближайшую деревню завернуть. Насторожило, что собак не слышно. Да и разведку не додумались послать. Короче, приняли нас. Не знаю, сколько в живых осталось. Я вот собрал несколько человек, и пошли на восток. Где сейчас наши? Может, знаете, куда идти?

– В окружении мы, – внезапно, даже для самого себя, произнёс Иван и залился румянцем.

– Ты откуда знаешь? – ухмыльнулся Елистратов. – Во сне видел?

– Я так думаю, – засмущался Иван и вытер рукавом гимнастёрки под носом.

– Может, и в окружении, – спокойно произнёс Веберг. – Только врага всё равно надо бить.

– Ты же немец, вроде, Веберг. Или я ошибаюсь? – раздался голос одного из пришедших бойцов.

– И что это меняет?

– Так своих же убиваешь.

– Ну, это как посмотреть, – усмехнулся Веберг. – Мой род служил России со времён Петра Первого. И моя Родина, моя земля здесь! Я русский немец! За эту землю мои деды погибали под Бородино, воевали на Кавказе и в Первую мировую. Так почему я должен воевать с другой стороны?

Красноармеец, который задал вопрос, пристыжено замолчал.

– У нас в армии огромное количество разных национальностей. Так почему именно немцы должны предавать своих друзей? У меня нет к ним личной вражды, зато есть ненависть ко всем, кто нарушил покой нашей земли.

– Странное у тебя имя для немца, – улыбнулся Елистратов. – Андрей. Не сойдёшь ты у них за своего.

Бойцы заулыбались, сбросив немного напряжённость в общении.

– Деды, наверно, офицерами были? А ты, вон, простой красноармеец.

– Ещё в мае был курсантом пехотного училища. Теперь вот красноармеец.

– Значит так, бойцы, – слово взял капитан. – Принимаю командование на себя, как старший по званию. Красноармеец Веберг – мой заместитель. Всё ясно? Пять минут на подготовку и выступаем. Толочко поможешь медсестре. Головой за неё отвечаешь. Нашей разведкой будет Климов и Елистратов. Замыкающими пойдут…

– Я, и Макарыч со Стрельцовым, – перебил Веберг.

– Хорошо, пусть пока будет так. Главная задача – раздобыть харчи. Не хватало ещё ноги с голоду протянуть.

Реальность происходящего неожиданно накрыла Ивана. Двигаясь по лесу, он имел неосторожность пораниться о траву. Сначала боль, а потом вкус крови, когда он лизнул ранку на ладони. Такое не то что присниться не может, такое до мельчайших подробностей не придумаешь. И ведь он всё видит, слышит, чувствует, дышит. Это ничем не подменить.

«Значит, всё реально. Меня могут убить в любой момент. И это будет по-настоящему! Стоп! Но я ведь ещё не родился! Как меня могут убить, если я не родился? Вот ведь бред! Если я оказался в прошлом, то могу ли изменить это самое прошлое? Пусть не глобально, а, допустим, помогу выжить прадеду? Или кому-то из этих парней? Возможно. Вот только умирать за эту страну не хочу. Хоть Россия и преемница СССР, но это другая страна, не моя. Это страна Елистратова, Макарыча, Веберга, Валентины, прадеда…».

– Что, Ваня, задумался? Бог даст, выйдем к своим, – Макарыч похлопал по плечу. – Если о еде, то лучше не надо о ней думать. Попей водички. Начнёшь думать о еде и пропадёшь не за понюх табаку.

Живот тут же заворчал в ответ.

«Может, спросить у Макарыча? Поймет ли? Я из будущего, правнук капитана Стрельцова. Не знаю, как тут у вас оказался, но хотел бы вас спасти. Вот только историю я учил плохо и не помню, что произошло под Слонимом с армиями и, тем более, что произошло с триста сорок шестым отдельным зенитно-артиллерийским дивизионом. Да и вообще, всё, что знаю, так то, что война окончится девятого мая тысяча девятьсот сорок пятого года в Берлине, в конце тысяча девятьсот сорок первого года немцев остановят под Москвой, и Брестская крепость будет сражаться в окружении. Ну, ещё, что в тысяча сорок первом году несколько сотен тысяч солдат Красной Армии попадут в плен. Уникальный источник! Лучше молчать о будущем, а то пристрелят, как потерявшего разум. Я уже начинаю думать, как свихнувшийся психопат! Чёрт возьми, как хочется домой, в двадцать первый век!»

Под вечер сводный отряд капитана Стрельцова вышел к небольшой деревеньке в семь домов. С трёх сторон её окружал лес, с четвёртой – река. Разведчиков встретил хор собачьих голосов. Верный признак, что враг сюда не добрался. И всё же капитан не решился идти в деревню всем отрядом. Пошли четверо. Остальные расположились в лесу. Сон на голодный желудок никак не шёл. Поэтому трое ушли на разведку через реку, а ещё трое расположились дозором вокруг стоянки.

– Давно из Новосибирска, тёзка? – капитан подсел под дерево к Ивану и Макарычу, который показывал, как надо разбирать и чистить винтовку.– Только призвали?

– Мне восемнадцати нет. Попал под бомбёжку, засыпало. Ребята спасли. Теперь вот воюю.

– Так дома-то давно был?

– Давно, - ответил Иван, понимая, что расспросы прадеда могут принести печальные события.

– У тебя там кто? Родители?

– Угу.

– Я своих родителей не видал с сорокового. Решили с женой, что в этом году съездим в отпуск в Новосибирск. А оно вон как повернулось. Теперь и не знаю, добрались ли мои до Минска? Сынок у меня 7 лет, Димка. На тебя, кстати, чем-то похож. Смышлёный паренёк. Машинистом мечтает стать.

«Знал бы ты, что сбудется его мечта. Всю жизнь отработает машинистом и отца увлечёт. Теперь и отец работает машинистом, а я вот тоже на железной дороге буду работать, только по другой специальности. Целая династия железнодорожников получается».

– Иван, а ты кем хотел стать до войны?

– Дефектоскопистом…

– Кем? Это что за специальность такая?

«Влип, зараза. Надо выкручиваться. Вон даже Макарыч голову поднял, смотрит на меня. Похоже, такой спецы ещё не существует. Блин».

– Ну, это обходчика можно так назвать, по-научному, – сказал и замер.

– Придумают же, дефектоскопист, – фыркнул Макарыч, с трудом произнеся незнакомое слово. – И кому это надо придумывать такие заковыристые слова?

– Чудно, – проговорил капитан и встал. – Бойцы, у кого есть бритвенные принадлежности, иголки и нитки, привести себя и обмундирование в порядок, поделиться с товарищами. Всем почистить оружие. Ближе к вечеру, как начнёт темнеть, устроим постирушки. А вы, Валентина, пойдёте в деревню, в баньку. Может, останетесь у местных?

– Я военнослужащая, как и все, – пошла на конфронтацию Валентина.

– Добро, – улыбнулся капитан. – Ребята подстрахуют за огородами. Так что, можете выдвигаться. Заночуете там или с нами?

– Здесь, с отрядом.

Двое бойцов и медсестра из уничтоженного госпиталя скрылись за деревьями.

«Вот придурок, чуть не погорел. Дефектоскопист. В НКВД попал бы, брякнул, не подумавши, и поминай как звали. Слово, можно сказать, иностранное. Значит, надо следить за словами. Семь раз обдумать, чем что-то сказать. Лучше бы сказал, что готовлюсь стать банковским работником. Готовился. Учился в институте».

 

От предложения местных жителей переночевать в деревне, сходить в баньку, капитан отказался. Впервые за несколько дней разожгли костёр и перекусили горяченьким. Война до деревни ещё не добралась.

Ночью, после банно-прачечных мероприятий, капитан наслаждался запахом табака. Смотрел на воду, потягивал самокрутку и вспоминал жену с сыном. Уединение нарушил Веберг.

– Командир, извини, что помешал. Тут такое дело. Смотри. Местные сказали, что слышали, как громыхало с юга и с востока. Значит, враги впереди нас. Там, куда мы завтра пойдём.

– Похоже, что так, Андрей, – капитан глубоко вздохнул. – Надо идти к Минску. Другого выхода, боюсь, нет.

– Я тоже так думаю, – Веберг, чуть причмокивая, затянулся самокруткой и прищурил от дыма один глаз. – Мы вот были на строительстве нового укрепрайона на границе. Оружия почти не было, я уж не говорю о боеприпасах. Сначала раздолбали нас самолётами, потом артиллерией и миномётами. Едва от батальона взвод наберётся из тех, кому довелось выжить. Мы ведь до последнего на себе политрука тащили, хороший был мужик. Только рана у него была смертельная. Умер на второй день.

– С какой дивизии?

– Пятьдесят девятый стрелковый полк восемьдесят пятой стрелковой дивизии. Наши тоже у Гродно стояли. Теперь не знаю, остался кто в живых или нет.

– Мы их и прикрывали, пока было чем. Кстати, ты говорил, что курсант, а сам оказался бойцом в пехоте.

– Тут просто, – улыбнулся Веберг. – Сам напросился в часть, еле отпустили. Чувствовал, что война скоро начнётся. Вот и решил, что должен быть в первых рядах, как настоящий комсомолец. Переругался со всеми. Особист двое суток допрашивал: зачем и почему именно туда.

– Ну и дурак.

– Теперь и сам понимаю, что дурак. Только сделанного не вернуть.

– Значит, будем воевать, – поставил точку в разговоре капитан и решительно встал. – В шесть подъём. Отдыхай. Караулы сам проверю.

 

Почти весь день крадучись пробирались лесами, натыкаясь на немецкие колонны и части, двигающиеся на восток по дорогам Белоруссии. Часами приходилось ждать, пока освободится дорога и появится возможность незаметно её пересечь. Жара и неимоверное нервное напряжение выматывали. Иван устал так, что с трудом тащил винтовку. Казалось, что сейчас упадёт и встать уже не сможет. Если бы не Макарыч, то остался бы где-нибудь в лесополосе.

– Впереди, река, командир, – Елистратов, тяжело дыша, достал стеклянную фляжку, но пить не торопился. – На берегу немцы, около взвода. В соседней лесопосадке, похоже, танковая часть.

– Старик говорил, что должны пройти южнее Немана и выйти к реке Птичь, за ней приток Немана – Свислочь. Неужели на Неман вышли?

– Нам всё равно к реке не подойти, кругом немцы, – Елистратов с шумом глотнул воду.

– Если это Неман, то мы взяли намного северней. Без карты нам придётся совсем плохо.

– У вас же есть карта, – Елистратов указал на планшет.

– Там окрестности Гродно и местность до Слонима и Мостов. Делаем привал. Надо разведать по всему берегу: где, кто, что. Ясно?

– Ясно, командир. В обе стороны пойдём?

– Нет, к мосту не надо. Там нам пройти не удастся. Надо разведать к северу. Возьми кого-нибудь, и постарайтесь по-тихому, без шума. Если возможности для форсирования реки нет, то тогда будем думать, что делать.

До самого вечера пришлось лежать на траве, укрываясь за деревьями и кустарниками. Даже малую нужду справляли, не вставая. О кипятке и горячем ужине стоило только мечтать. Как назло, под вечер, неподалеку расположилась на ночёвку артиллерийская батарея. Оставалось надеяться, что никто из артиллеристов не окажется настолько любопытным, что прогуляется до лесочка, где залегли красноармейцы.

Иван, уставший за день, с трудом держался, но глаза всё равно закрывались сами собой. В нём боролись противоречивые чувства невозможности реального переноса во времени и того, что происходило вокруг. Оказаться бойцом отряда и воевать с врагами, которые уже давно умерли. Плечом к плечу с теми, кого уже нет в живых. Всё это казалось бы сказкой, да если бы не реальность происходящего. Сейчас он бы всё отдал за то, чтобы отдохнуть и выспаться. Даже угроза смерти стала не такой пугающей. И всё-таки он уснул.

«Я в другом мире. И всё это не настоящее. Просто желание деда – найти, где погиб его отец, а мой прадед, почему-то реализовалась в моём сознании. И вот превратилась в реальность. Послушаешь разговоры солдат и удивляешься. Они все готовы погибнуть за родину. Готовы голыми руками рвать врага. Верят в светлое будущее, причём без тени сомнения. Знали бы они, чем закончится существование СССР, делали бы то же самое? А прадед мой, видно, тоже идейный, но с бойцами себя ведёт наравне. И команды выполняются. Мы в окружении, и что творится по всей территории страны, никто не знает. Они же голодные, грязные, оторванные от войск, почти безоружные, продолжают сражаться и верят в победу. Я бы так не смог. Но я ведь с ними! Я такой же боец Красной Армии, как и они! Получается, что я, против своей воли, оказался на войне и защищаю несуществующий в моём мире Советский Союз? Если всё-таки попробовать спасти прадеда?.. Тьфу ты, сам сначала выживи спасатель…».

– Ваня, просыпайся, уходим, – послышался рядом тихий голос Макарыча.

Всегда с трудом приходящий в себя после сна Иван вдруг приободрился в мгновение. Осторожно, пригнувшись, бойцы гуськом двинулись вдоль реки, уходя на запад. Двигались всю ночь. Усталость давала о себе знать, но никто не жаловался, не роптал. Иван смотрел на этих удивительных людей и не мог сравнить с теми, кто остался в его прошлом-будущем. Валька даже в магазин через дорогу ездит на своём авто. Мишка вообще старается не делать лишних шагов пешком. Андрюха предпочитает диван подвижным играм. Да и сам Иван не любитель пеших прогулок. Ноги ноют, поясницу ломит, но не хочется показаться перед предками слабаком. К тому же натертая нога не зажила. Зато научился портянки правильно наматывать. Сколько вёрст удалось преодолеть отряду, осталось неизвестным. В утренних сумерках они вышли близко к реке и залегли. Оказывается, разведчики обнаружили в кустах ивняка рыбацкую лодку, и было решено переправляться на ней.

– Значит так, бойцы, – капитан оглядел всех. – Нужны добровольцы, кто прикроет переправляющихся. Троих достаточно. Желательно, умеющих хорошо плавать.

Добровольцами оказались все, кроме замешкавшегося Ивана. И чтобы не выглядеть трусом, неожиданно для себя сделал лишний шаг вперед.

– Стрельцов, молодец, тезка! Я в тебе не сомневался. Но останется Ежов.

Вместе с Ежовым должны были остаться Макарыч и Веберг. Командир объяснил им в случае отставания, где они будут их ждать.

– Сильно не геройствуйте. Расстреляли патроны и уходите.

Но выстроенным планам сбыться не удалось. Незамеченный секрет на пригорке берега открыл плотный огонь из пулемета. Внезапность украла жизни нескольких красноармейцев. Немцев никто не видел, а они прекрасно видели движущиеся фигуры на открытом месте. Спасением могла стать только прибрежная полоса у реки под обрывом. Но туда ещё надо доползти или добежать. Пулемёт реагировал на все движения, посылая длинные очереди.

– Бойцы, надо уничтожить пулемёт! – крикнул капитан. – Иначе придёт подкрепление, и все останемся здесь.

– Командир, я пойду, прикройте, – ответил Елистратов.

Бойцы начали обстреливать место, откуда вёлся огонь, вызвав в ответ длинные очереди. Стрельцов не стрелял. Вжался в землю, насколько это было возможно, и трясся то ли от утренней прохлады вперемешку с росой, то ли от страха. Ему ужасно захотелось жить. Там, в прошлом-будущем, он не задумывался о жизни и смерти, считал, что всё впереди, что он всё успеет. Теперь же, под свистом пуль, мир словно перевернулся. Пришло понимание того, что всегда надо быть готовым ко всему. А чтобы быть готовым, надо к этому стремиться.

Раздался взрыв гранаты, выстрел из винтовки, и всё стихло. Надолго ли?

– Все к воде, кроме заслона! – раздался голос капитана. – Раненых много?

– Двое, товарищ командир, – медсестра плакала, но держалась. – Макарыч и вы.

– Раненого в лодку, Елистратова на вёсла, Валентина с раненым, остальные складывают оружие на дно лодки и переплывают реку, держась за борта. В заслоне остаюсь я и один из добровольцев. К пулемёту сколько нам немцы оставили патронов?

Иван не хотел оставаться. Это была верная смерть.

– Товарищ командир, вам надо с отрядом на тот берег, – заговорил Елистратов. – Я останусь.

– С двумя ранеными далеко не уйти. С одним и то будет тяжело. Ты, Елистратов, там нужен будешь. Без хорошего разведчика им не обойтись. Заодно присмотришь за Валентиной. Так сколько? Лента? Две?

– Полторы. Этого мало.

– Хватит. Надо торопиться.

Иван оказался рядом. Ему хотелось напоследок посмотреть в лицо своего геройского предка, но тот это расценил по-своему.

– Спасибо, тёзка! Я так и думал, что пару составишь.

– Так…я… – опешил от неожиданности Иван.

Веберг с чувством сжал плечо.

– Надеюсь, ещё встретимся. Удачи.

Бойцы один за другим проходили мимо, что-то говорили. Иван, словно замороженный, смотрел, как они оттолкнули лодку, вошли в воду и, облепив речное судёнышко вокруг, стали удаляться.

– Двум смертям не бывать, тёзка. А умереть красиво за Родину не каждый может. А нам такой случай подвернулся. Помоги мне выбраться наверх. Заляжем в немецком секрете. Там обзор хороший. Продержимся, сколько сможем.

Ступор Ивана прошёл, но желания погибать у него так и не появилось. Наоборот, ему стало неимоверно страшно от близкого ощущения смерти. Смерти не в своём времени, а в прошлом. Никто, никогда и нигде не вспомнит его имени, не принесёт на могилку цветы, да и самой могилки не будет. Холодный пот струйками побежал между лопаток.

– С пулемёта стрелял?

Иван не ответил, лишь покрутил головой.

– Что ты такой бледный? Боишься умереть? Не боись. Смерть за Родину испокон веков священна. Если есть жизнь после смерти, то это твой шанс получить её.

Странные слова услышал Иван из уст красного командира, атеиста, коммуниста и прадеда. Возможно, что именно они и привели его в чувство. Он деловито проверил винтовку и осмотрел пулемёт.

– Смотри, как заряжается. Может пригодиться.

Капитан показал и рассказал о перезарядке ленты и об особенностях стрельбы. Иван немного поупражнялся.

Немцы не торопились и появились с первыми лучами солнца.

– Наших не видно?

– Не вижу. Должны были уже переправиться, – с надеждой ответил Иван. – У того берега темно, не видно ни черта.

– И отнесло их по течению далековато. Ну, что тёзка, пошумим напоследок?

– Может, и мы того…

– Нельзя. Надо на себя немцев отвлечь, чтобы ребята могли нормально уйти. Наверно, зря я тебя оставил. Жить бы тебе ещё и жить. Только надёжным ты мне показался, настоящим, советским, и ещё каким-то родным, что ли. Я понимаю, боишься, пацан, ещё. Шумнём, а там пробуй уйти. Мне-то путь заказан. И в плен сдаваться не собираюсь. Смотри, развернулись в цепь. Готовься, тёзка. Сейчас мы им дадим жару. Возьми письмо родным, авось доставишь по назначению.

Комок встал в горле, и Иван с трудом сглотнул, сунул сложенный в несколько раз листок в карман гимнастёрки. При виде идущих в его направлении фашистов росли напряжение и страх. Ладони вспотели, и он машинально стал вытирать их о штаны. Капитан уже прицелился из пулемёта и ждал какого-то, только ему ведомого, момента. Вражеские солдаты медленно приближались. Иван весь сжался, подтянул винтовку, передёрнул затвор и стал выбирать свою первую жертву. Он воочию видел идущих на него фашистских солдат. Не в кино, с экрана, а наяву. И убивать они шли его.

– Что, страшно, тёзка?

– Трясет немного.

– Ничего. Как всё начнётся, пройдёт, – и добавил такой мат в несколько этажей, что услышь его фашисты, сразу бы в страхе подняли руки и испортили штаны.

Пулемёт заработал неожиданно. Иван вздрогнул, но в выбранного солдата всё-таки попал. Капитан стрелял короткими очередями, берёг патроны. Цепь залегла и вяло постреливала в их направлении. Нерешительность врага сказалась быстро. Сначала с перелётом, а потом совсем близко начали раздаваться взрывы от мин. Накрыли плотно. Когда стихло, Иван поднял голову и невольно выругался. Прадед лежал, уткнувшись в землю, а из головы текла кровь. Вот когда исчез страх, и включилась расчётливость. Мельком оценив обстановку, Иван оторвал край нижней рубахи капитана и перебинтовал голову. Оттащил его немного в сторону и лёг за пулемёт. Стоило фашистам приподняться, как небольшая очередь остудила самых горячих.

– Уходи, – прошептал капитан и потянул Ивана за рукав. – Уходи, тёзка, пока это ещё возможно. Обойдут с реки, и тогда всё, конец.

– Ну, уж нет, тёзка, – неожиданно для себя сказал Стрельцов. – Мы своих не бросаем.

– Дурак ты, Ванька, – улыбнулся предок. – Ты настоящий товарищ.

В этот момент прямо перед пулемётом разорвалась мина, земля рванула вверх, в сознании что-то вспыхнуло и погасло…

 

      

Ужасно болела голова, и саднило правую сторону в районе виска. Странный гул с момента прихода в сознание постепенно исчез. Иван с трудом приоткрыл левый глаз, правый открываться не желал. Мутная пелена медленно растворилась, и перед взором предстали испуганные девичьи глаза, полные слёз.

– Слава богу, очнулся! – раздался рядом женский голос. – Как вы себя чувствуете? Ноги, руки целы? Ничего не сломали? Светочка, принеси воды. Вы слышите меня, молодой человек?

Вместо девушки перед Иваном появилась женщина лет сорока.

– Порядок, – пробормотал он. – Они ушли?

– Кто ушёл? – озадаченно спросила женщина и, взяв из рук девушки стакан, помогла Ивану сделать глоток.

– Что у меня с правым глазом?

– Заплыл глаз. Видно, ты ударился этой стороной. Но глаз целый, – кивнула она головой, пытаясь заставить сделать Ивана ещё один глоток воды. – Да, целый.

Он при помощи женщины встал на ноги и оглянулся на валяющиеся книги и лесенку. Внимание сразу зацепилось за одну из книг. Он на автомате нагнулся и поднял её. Поддерживаемый библиотекаршей Иван добрёл до мягкого кресла.

– Может, врача вызвать? – спросила женщина, снимая трубку телефона.

– Не надо, – ответил Стрельцов и ощупал правую сторону. – Хорошо ударился.

И тут он замер.

«Капитан Стрельцов, Макарыч, Елистратов, Валентина, бой, взрыв…. Это что, всё просто почудилось? Всё было так реально и осязаемо. Я прямо как Шурик из фильма «Иван Васильевич меняет профессию».

– Долго я…лежал без сознания?

– Так всего пару минут, – ответила девушка.

– А я вас помню, – пробормотал Иван, глядя на неё. – Вы Валентина, медсестра. Значит, вы остались живы.

Библиотекари переглянулись.

– Я Светлана.

– Светлана, – как эхо отозвался Стрельцов и уронил книгу, которую ему заказывал дед.

Книга упала, и из неё выскользнул на мрамор пола сложенный вчетверо пожелтевший тетрадный листок. Все трое недоуменно посмотрели на него.

Иван встал на колено и дрожащими руками поднял его. Ощущение чего-то важного и необычного заставило громко биться сердце. Под взглядом двух женщин он развернул листок. Всего несколько пляшущих строк написанные карандашом.

«Дорогие мои! Простите и прощайте! Через несколько часов я приму, скорее всего, свой последний бой. Я люблю вас всех. Сыночек, расти мужчиной и знай, что я погиб за нашу Родину! Иван Стрельцов. 30 июня 1941г.»

Иван ошеломленно поднял голову и протянул листок в сторону библиотекарей. Медленно сел обратно в кресло и с трудом пытался сосредоточиться.

– Как этот листок мог оказаться в книге? Кто-то из читателей подкинул? Книга прошла через многие руки.

– Ольга Александровна, он тоже Иван Стрельцов.

– Не понимаю. Может, вы, молодой человек, сами принесли этот листок? Или кто-то из ваших родственников забыл его в этой книге?

– Знаете, – Иван тяжело подбирал слова. – Мне трудно что-то объяснить. Тем более я и сам не могу ничего понять. Этот листок. Это прощальное письмо моего прадеда я никогда не видел и не приносил, но, потеряв сознание, я оказался там, рядом с моим предком. Перед последним своим… нашим боем он передал это письмо мне.

Иван резко встал и подбежал к зеркалу.

– Там я был одет в форму красноармейца. Здесь вся одежда моя, современная. У меня в голове не укладывается, как такое может быть. И ведь письмо то, вот оно.

– Мистика, – прошептала девушка.

– Светлана, а у вас в родне была такая Валентина Приходько?

– Это моя прабабушка, – прекрасные глаза девушки широко распахнулись от удивления.

– Значит, вышли к своим, – словно разговаривая с самим собой, продолжал рассуждать Иван. – Теперь я знаю, где погиб мой прадед.

Стрельцов молча подал книгу для регистрации, расписался в формуляре и, сжимая листок в руке, пошёл на выход.

Теперь он знал, что никогда не сможет предать память о своих предках, о солдатах, которые стояли насмерть за свою землю, за свою Родину, за свои семьи…

 

      

                                                                                    

 

 

 

---

Комментарии читателей:

Комментарии читателей: