Укрощение строптивой
Хозяйка считает меня за царицу,
Хранит в застекленном буфете.
Прошу вас уйти! Соблюдайте границу!
Ну что за упрямые дети…
Опять атакуют! Пока безуспешно.
Грозятся мне ложкой столовой.
Быть первой красавицей трудно, конечно,
Особенно в нашей столовой.
На эту возню я гляжу с верхней полки
С печальной, но гордой усмешкой:
Под крышку мою не пролезет иголка,
Ее не свинтить сладкоежке!
О нет! Принесли из сарая стремянку!
Хватают меня с нетерпеньем…
Прочь руки, невежи! Я крепкая банка,
Сердитая банка с вареньем!
Полковник
– Тревога всем по́лкам!
– Ой-ой! Что случилось?
– Бабуля в парадный доспех облачилась!
Достала из шкафа нагрудник из ситца,
Две ватных – ой, латных! – больших рукавицы,
Надвинула синий кольчужный платочек
И даже надела наплечник в цветочек.
Прощайте, родные! Идем в наступленье –
Снимать непокорную пенку с варенья...
– Полковник Половник! Ты ранен, убит?
– Победа! Противник по банкам разлит.
Шкворчунья
Весь вечер оладушки жарила кротко,
А после ворчала в ночи сковородка:
– Какое уныние – эта квартира!
Скажите, как можно, объездив полмира,
Сменять добровольно простор и свободу
На мягкий ковер и горячую воду?
Как славно мы раньше с хозяйкой ходили
В далекие дали, на многие мили –
И я, вместе с нею юна и легка,
Глазела на свет из ее рюкзака.
Нам сосны шумели, нас реки качали,
И мы не видали забот и печали...
Мне в городе тесно! Я так не могу!
Пустите,
пустите
обратно в тайгу,
Где звезды, палатка и спальничек старый,
Где к небу уносятся звуки гитары,
Где шепчет свои колыбельные бор
И спину щекочет веселый костер...
Уж там-то я точно не буду ворчать –
А только уютно и нежно ШКВОРЧАТЬ!
Старый молочник
Я опоздал, я опоздал!
Я сотню лет в шкафу прождал.
Меня на свадьбу подарили,
Но в ход ни разу не пустили.
Вздыхали чашки: «Вот везучий!
Тебя хранят на важный случай».
Я ждал,
и ждал,
и ждал,
и ждал,
Но «важный случай» не настал.
Я опоздал на целый век!
Опять растает в марте снег,
Но вновь и при любой погоде
Я неуместен, я не в моде.
Мои цветочки и пастушки,
Мои лепные завитушки,
Мой золоченый ободок –
Всему давно свой вышел срок.
Поблек узор, пятно на ручке...
Прошу, отдайте деда внучке!
Я буду горд, я буду рад
Поить тряпичных медвежат
И лимонад носить послушно.
Друзья, как плохо быть ненужным!
Разговор леди Чайны Мьевиль с дворецким Ситечком,
состоявшийся сразу после ее возвращения в буфетный шкаф
в субботу чуть позже полуночи
– Где были вчера вы, прекрасная леди?
– Блистала в гостиной на званом обеде.
– А много ли было там важных господ?
– Три пэра Эклера и лорд Бергамот.
– Наверно, вам ручку весь день пожимали?
– Ах, вы не поймете, коль там не бывали.
– О чем же хозяйка вела разговор?
– Все очень хвалили мой тонкий фарфор.
– А пэры Эклеры вам не надоели?
– Ничуть; только их, к сожалению, съели.
Дао дэ Чай
В телевизоре сказали,
Что один индийский йог
Встал на угли без сандалий –
Даже пяток не обжег
И штанов не опалил.
Удивил так удивил!
Репортер очки протер в восхищении...
Я вскипел и засвистел в возмущении!
Между прочим, я умею
Больше, чем какой-то йог!
В медном пузе воду грею,
Разливаю кипяток.
На огне всю жизнь сижу,
Делу чайному служу.
К состязанию готов днем и ночью!
Полечу я к йогу авиапочтой.
Пусть оставит отговорки!
Если закален твой дух,
Просидишь ты на конфорке
С десяти часов до двух
И вспотеешь лишь слегка...
Что, ловкач? Кишка тонка?
Наполняю просветленьем всю квартиру я –
Над плитой сейчас взлечу, медитируя!
Простудился!
Вырвалось из самовара
Облако густого пара.
Скрыл тотчас же белый пар
Сам пузатый самовар,
Столик, стулья и скатерку,
Пару чашек, доску, терку,
Чайник, супницу, кастрюлю,
Фартук, в фартуке бабулю...
Тихо самовар вздохнул:
– Извините. Я чихнул.
Дуэт
Играла шарманка весною в Париже:
То выше,
то ниже,
То дальше,
то ближе,
И медная ручка, печаля кого-то,
Молола в мелодию бусинки-ноты.
А где-то в деревне, в цветении мая,
Скри-пела в ответ кофемолка простая,
И медная ручка крутилась проворно,
Меля в порошок ароматные зерна:
Ах, мой милый Августин, Августин, Августин,
Ах, мой милый Августин, все давно прошло!
Так пела, себя позабыв, кофемолка,
И ей подпевала вся верхняя полка,
А чайник контральто протяжно свистел –
Хоть слуха, по слухам, совсем не имел!
Когда же на кухню дедуля с бабулей
За чашечкой кофе с утра заглянули,
Им тоже послышалась песенка эта –
Привет из Парижа, предчувствие лета...
Ах, мой милый Августин, Августин, Августин,
Ах, мой милый Августин, все давно прошло!
Летающие тарелки
Четыре световых недели,
Меж звезд прокладывая путь,
Тарелки в космосе летели
И не присели отдохнуть.
Они прошли Сатурн, Юпитер,
Купались в пламени комет,
Гуськом катались по орбите
У тридцати восьми планет,
Глядели долго на Венеру,
На черную дыру вдали,
И вот – в земную атмосферу
Июльским вечером вошли.
Над городом проплыли робко,
Покачивая белым дном,
И сели аккуратной стопкой
На подоконнике одном.
Ведь стало в космосе известно,
Что Анна Львовна Стародуб
Печет оладушки небесно
И варит просто звездный суп.
Теперь живет у Анны Львовны
Тарелок гордая семья,
И вот уже неделя ровно,
Как сам из них обедал я.
Белая история
Мелко-мелко, тонко-тонко
Посолила мир солонка.
Белый шлейф спустив с небес,
Замела холмы и лес,
Городок запорошила,
Трубам чепчики нашила,
Разбросала по крыльцу
Белоснежную пыльцу...
Посолила целый свет –
И вернулась к нам в буфет.
Требовательная кастрюля
Я наСУПилась до крышки
И стою, наСУПлена.
Вообще-то, я, глупышки,
С важной целью куплена!
Не схожу весь день с огня,
Щи варю полезными –
Что ж вы лезете в меня
Ложками железными?
Грубыми, холодными,
С заводским клеймом...
Разве только годными
На металлолом!
Где ты, дом с резным коньком?
Там хоть уважали.
Деревянным черпаком
Борщ во мне мешали.
Помню алый черенок,
Чайник в кукле-грелке
И сметанный островок
На краю тарелки...
Можете в дуршлаг налить
Кислую окрошку,
Если жалко вам купить
Хохломскую ложку!
Парикмахер
Готовясь к работе, картофельный ножик
Опрашивал дюжину юных картошек:
– Какую прическу желаете?
– Боб! Но чтобы остался
Открытым весь лоб.
– Мне букли.
– Мне волны.
– Каре и кудряшки.
– А можно постричь меня в виде ромашки?
– Конечно! Почистим фигурно бока...
Прошу вас, присядьте на доску пока.
Столпились кокетки веселой гурьбою,
Шепчась и хихикая между собою,
Но тут появилась на кухне хозяйка.
Притихла картошек чумазая стайка
И горько вздохнула – да что говорить! –
От голоса грозного:
– Наголо брить!
Увы! Если вас приготовят на ужин,
То выбор причесок становится у́же.
Ветеран
Скажи-ка, скалка, ведь недаром
Мы встретились в буфете старом
У кухонной плиты?
Я помню, пушки громыхали
И пули пчелами жужжали.
Была в бою и ты!
Хозяин мой вскричал: «Ребята!
Нас не возьмет француз проклятый!»
Но свистнула картечь –
И я скатился в пыль под стягом.
Я шлемом был! А стал дуршлагом.
Не смог бойца сберечь!
Теперь во мне сплошные дырки –
Ни воду принести для стирки,
Ни напоить коня.
Пока я мою макароны,
Летят лихие эскадроны
На битву – без меня…
Письмо в Антарктиду
Тая на душе вермишель и обиду,
Писал холодильник письмо в Антарктиду.
Писал, что по дому ужасно скучает,
Что свидеться с братьями больше не чает,
А отпуск на кухне никак не дадут –
Ведь некому взять на себя его труд...
Брат Айсберг ему отвечал телеграммой,
Что все их семейство с Антарктикой-мамой
Гордится его холодильной карьерой,
И айсбергам юным он служит примером.
К тому же сейчас потепленье идет:
У Полюса тает на шапочке лед,
На море все больше дрейфующих льдин,
И в черном потеет несчастный пингвин.
«Поэтому, брат, – завершалось письмо, –
Уж лучше
морозить
в Москве
эскимо».
Маленький пароход
Мой дед был гордый пароход.
Он важно плыл по глади вод,
Штурмуя грудью волны.
Взлетала пена над кормой,
А он упорно шел домой,
Углем и гулом полный.
Мне пароходом уж не стать –
Но тот же профиль, та же стать
И нос зеркально гладкий.
Какой напор! Какой накал!
Налягу грудью на крахмал –
И разойдутся складки.
Пускай плыву не по волне,
А васильковой простыне, –
Я каждый день при деле.
Вот остров-пуговица – ой!
Скорей левее, рулевой!
Едва на риф не сели.
Откинуть штепсель на восток!
Равненье строго на носок!
Теперь – чепец для внучки!
…Когда ты все погладишь, друг,
Погладь тихонечко утюг
По кнопке или ручке.
Дракон
Я стрррах, я ужас, я дракон!
Пускай в неволе я рожден,
Во мне клубятся рев и мрак,
И я скажу вам, братцы, так:
Все то, что на полу лежит,
По праву мне принадлежит
И попадает прямо в пасть
(А вот не надо было класть).
Носок, брелок, второй носок...
В зубах застряло что-то...
ЧПОК!
Игрушечная дудка
Теперь на дне желудка.
Какой противный вкус у штор!
Уж лучше пожую ковер.
Пфоклятье! Выплюнуть назад?
Ковер слегка великоват.
Учебник жесткий... А блокнот
Помягче и как раз с мой рот.
Пружинку только разломать –
И можно всласть бумагу мять.
Ой-ой! Хозяйка заглянула!
Руками горестно всплеснула,
Раскрыла пасть мне...
Шелест, хруст –
И я опять бездонно пуст.
Увы! Напрасны все усилья.
Придется вновь питаться пылью.
Маяк
В наш дом опять приходит ночь,
За ней ступают сны.
Но темноту не любит дочь,
Теней боится сын.
И правда, нелегко уснуть,
Когда шуршит носком
И смотрит из-под шкафа жуть
С прищуренным глазком.
Но выход есть! Да, выход есть –
Зажечь янтарный свет.
Когда вокруг теней не счесть,
Он защитит от бед.
Прогонит страхи и печаль,
Утрет лучом слезу
И ясную покажет даль
Хоть в горе, хоть в грозу.
Пускай так мал и слаб ночник,
Он не боится тьмы.
Ведь он – маяк, и он – привык.
И с ним спокойны мы.
Спасатель
Всем привет!
Я лейка.
Лейка-нержавейка.
Я по огороду
Разливаю воду.
Если долго нет дождей,
Засыхает сельдерей,
У красавицы-петрушки
Не кудрявится макушка.
Тянет усик огурец:
«Дай напиться наконец!».
Даже толстый кабачок
Опалил себе бочок.
Так, без паники, друзья!
Вместо ливня буду я.
В очередь вставайте,
Листья поднимайте.
Приведу в порядок
Я хоть сотню грядок.
Обида
«Никто меня не ценит, никто меня не любит!
Жестокая хозяйка сослала на чердак.
Я ей носило воду пятнадцать лет, но люди
Не помнят верной службы. Скажите, как же так?
Когда б я знало раньше, что жизнь моя жестянка,
Что ценят не за душу, а за блестящий вид...
Ну почему родилось я не обычной банкой,
Которая варенье с соленьями хранит?
Пусть сил осталось мало, и ручка потемнела,
Бока поизносились, узор не разобрать, –
Я столько изучало помывочное дело,
Что впору швабрам лекции о чистоте читать!..»
Хоть ливень барабанил по крыше что есть мочи,
Он не сумел испортить хозяйское добро:
Под дыркой в черепице стояло днем и ночью
Одно ужасно старое, но верное ведро.
Куда стремится стремянка
Стою,
Прислонившись
К стенке.
Блестят
Серебром
Ступеньки.
По нижней
Ползет
Улитка.
На верхней
Пригрелся
Кот.
Раздвиньте
Меня,
Раздвиньте!
Из пыли
Сарая
Выньте!
И я
Дотянусь
До солнца,
И я
Упрусь
В небосвод!
Все реки
И океаны,
Моря,
Города
И страны
Покажутся
Меньше
Спички,
Останутся
За спиной.
По нижней
Моей
Ступени
Процокает
Дождь
Осенний.
На верхнюю
Сядет
Ветер
И голуби.
Ты –
Со мной?
Комментарии читателей:
Комментарии читателей:
Комментарии читателей:
« Предыдущее произведениеСледующее произведение »