CHERCHEZ LA CHIEN – ИЩИТЕ СОБАКУ

Короткий осенний день стремительно переходил в длинный осенний вечер. С Сены потянуло сыростью, и молодой художник Франсуа Морэ, плотнее запахнув куртку, решил, что пора отправляться домой. Он аккуратно собрал в специальную папку свои акварели с лирическими пейзажами и традиционными видами Парижа, сложил мольберт и, взгромоздив тяжелую ношу на плечо, перешел от моста Конкорд к садам Тюильри, чтобы, направляясь в родные пенаты, непременно пройти через Лувр. Путь ему предстоял не близкий – через Ситэ на другой берег Сены на бульвар Сен-Мишель. Там Франсуа снимал скромную квартирку на последнем, как и положено настоящему художнику, этаже в доме № 13. Этот маршрут Франсуа не менял на протяжении вот уже двух лет, с тех пор, как стал полноправным членом «гильдии художников», собиравшихся на набережной Сены в окрестностях Лувра и стремящихся продать свои работы многочисленным туристам, посещавшим знаменитый дворец французских королей.

Правда, из-за высокой конкуренции особых доходов это занятие не приносило, но Франсуа не унывал: свой основной заработок он получал у хозяина небольшого частного кинотеатра, расположенного недалеко от его дома. Хозяин г-н Гранье хотел слыть настоящим эстетом и требовал, чтобы были афиши не «отпечатаны на бездушной типографской машине», а непременно нарисованы «вручную настоящим художником». Вот Франсуа и трудился на этой ниве «высокого искусства» и временами чувствовал себя новым Дега. Так, например, совсем недавно он рисовал афишу к фильму «Сисси» с блистательной Роми Шнайдер в главной роли про австрийскую императрицу Елизавету, и честно вложил всю душу в портрет этой самой красивой женщины XIX века.

Сегодняшний день был далеко не самым счастливым в жизни Франсуа. Мало того, что у него опять ничего не купили, так еще и сейчас, проходя сады Тюильри и взглянув в хмурящееся небо, Франсуа понял, что не успеет до дождя добраться домой. Усиливающийся ветер поднял целые клубы сероватой пыли и кинул ему в лицо. Чтобы протереть глаза, Франсуа вынужден был присесть на ближайшую скамейку. Ветер не унимался и теперь попытался «ослепить» художника обрывком газеты.

Зачем-то подняв его, Франсуа невольно прочитал, что «сегодня после непродолжительной болезни скончалась известная своей благотворительностью баронесса де Кардильяк. Будучи бездетной, она завещала все свое многомиллионное состояние…». Это известие окончательно выбило Франсуа из колеи. Дело в том, что дом, в котором он снимал квартиру, находился как раз в собственности баронессы де Кардильяк. Будучи особой экстравагантной и обожающей искусство, баронесса сдавала квартиры молодым талантам за чисто символическую плату, что и позволяло Франсуа с его не слишком завидной карьерой «нового Дега» снимать жилье в таком престижном и дорогом месте, как бульвар Сен-Мишель. Теперь, конечно же, тот, кому де Кардильяк завещала свое многомиллионное состояние не станет терпеть у себя практически нищих художников…

Вдруг из-под скамейки буквально под ноги Франсуа бросилось тощее дрожащее существо мышиного цвета. На мгновение разыгравшееся воображение художника нарисовало демоническую горгулью с собора Нотр-Дам-де-Пари, но Франсуа тут же сообразил, что это всего-навсего левретка, которая явно потерялась и была страшно напугана (левреток, этих любимых собак королей и аристократии, Франсуа знал по средневековым гобеленам и картинам старых мастеров). Собака прижалась к ногам художника и мелко дрожала; с неба упали первые крупные капли дождя.

«Вот только тебя мне сейчас и недоставало для полного счастья, – с досадой подумал Франсуа. – Что же прикажешь с тобой делать?» И тут, словно поняв, что решается ее участь, левретка, как пишут в плохих любовных романах, «своими бездонными глазами взглянула ему прямо в душу», а ее «осиная талия» – уж что-что, а талия у левреток в буквальном смысле слова осиная – вызвала непреодолимое желание немедленно ее покормить. Оставить на произвол судьбы такое беспомощное и нежное создание Франсуа не мог. Не желая окончательно промокнуть, он больше не раздумывал, посадил собаку себе за пазуху и, проклиная все на свете, поспешил, насколько это позволяли тяжелый мольберт и громоздкая папка для акварелей, к дому.

Обсохнув, согревшись и подкрепившись вместе с левреткой вчерашней курицей (собачья аристократка от куриного мяса, очищенного от костей, не отказалась и была вполне довольна ужином), Франсуа рассмотрел свою новую соседку по комнате. Собака была необыкновенно красива – длинная изящная шея, большие грустные глаза, мягкая бархатная шерсть со стальным отливом. А еще она обладала одной особой приметой: на лбу между ушами у нее было белое пятнышко, напоминавшее по форме звезду. Сразу после еды левретка легко запрыгнула на старый диван Франсуа и разлеглась на подушках, царственно склонив голову набок. Пригревшись, она перестала дрожать и сладко зевнула, всем своим видом показывая, что привыкла спать исключительно в королевских условиях и ни о каких ковриках у двери даже речи идти не может.

Вся ее хрупкость, а особенно томное выражение глаз вызвало у Франсуа ассоциацию с прекрасным женским портретом, над которым он недавно работал. «Сисси! Я буду называть тебя Сисси!» – сообщил он собаке. Имя необыкновенно подходило к левретке. Франсуа показалось, что она улыбнулась, одобряя его выбор, и тут же спокойно заснула, свернувшись калачиком на его подушках. Франсуа не решился беспокоить «императрицу» и лег спать у нее «в ногах», подложив под голову свернутое одеяло.

Время шло, а новый домовладелец все не объявлялся. Франсуа перестал вздрагивать от каждого стука в дверь и продолжал регулярно перечислять старую символическую плату на прежний банковский счет. «Будь, что будет» – в конце концов решил он и окунулся в работу. Сисси – стоит ли говорить, что она так и осталась жить у Франсуа – поистине стала для него музой. В порыве вдохновения он написал несколько акварелей с изображением левретки, и неожиданно оказалось, что они пользуются у покупателей гораздо большим спросом, чем все виды Парижа вместе взятые. Франсуа тщательно выписывал каждую портретную деталь, не забывая белоснежную «звезду» на лбу, и эти акварели раскупались и туристами, и соотечественниками. «Мы теперь с тобой богаты, Сисси!» – сообщал с порога Франсуа, возвращаясь домой после очередной удачной сделки. При этом он никогда не забывал купить на обратной дороге что-нибудь вкусненькое для своей «музы».

Однажды в конце весны, стоя как всегда на набережной Сены и продавая очередные «собачьи акварели», Франсуа заметил странного человека. Он был одет в явно дорогое кашемировое пальто, столь же дорогие туфли, а в руке поигрывал изящной тростью. Проходя мимо, он мельком взглянул на изображение Сисси и вдруг остановился, как вкопанный.

– Где вы видели эту собаку? – без всяких предисловий грозно спросил он.

– Вам нравится акварель? Я продаю совсем недорого. – немного растерялся Франсуа под таким напором.

– Я не спрашиваю цену. По-моему, я выразился достаточно ясно – где вы видели ЭТУ собаку? Такого белого пятна нет больше ни у одной левретки в Париже, а возможно, и в мире.

«Все ясно. Это хозяин Сисси. Теперь ее отберут у меня», – с грустью подумал Франсуа. Но отпираться было бесполезно, и он честно рассказал незнакомцу про тот ненастный вечер, когда подобрал несчастную Сисси в садах Тюильри.

– Как-как вы назвали собаку? Нет, такого совпадения просто не бывает! – воскликнул странный господин и, наконец, соизволил представиться. Незнакомец оказался почтенным нотариусом, личным поверенным в делах покойной баронессы де Кардильяк, хозяином знаменитой нотариальной конторы на улице Гренель мэтром Роше. Оказалось, что левретка принадлежала именно баронессе, но в день ее смерти за собакой не доглядели, и она сбежала. Возможно, ее не стали бы и искать, учитывая, что хозяйка-миллионерша почила в бозе, если бы не одно обстоятельство. Дело в том, что в отместку многочисленным и жадным до ее денег родственникам все состояние баронесса завещала… своей левретке Сисси, названной так в честь любимой актрисы баронессы Роми Шнайдер, на которую, как казалось эксцентричной миллионерше, собака была похожа. В случае смерти или пропажи левретки (зная характеры добрых родственников, баронесса предусмотрела и такой вариант), ее миллионы жертвовались на питомники для бездомных собак и содержание дома № 13 по бульвару Сен-Мишель, в котором проживали в основном бедные выпускники Парижской академии художеств. Мэтр Роше, согласно завещанию баронессы де Кардильяк, становился ее душеприказчиком и новым владельцем указанного дома. На него была возложена ответственность за точное исполнение последней воли покойной.

Мэтр Роше пожелал немедленно увидеть Сисси. Пришлось Франсуа, свернув торговлю, заспешить домой в сопровождении нотариуса. Узнав, где Франсуа живет, тот уже даже не удивился. Войдя в квартиру, они нашли Сисси спящей по своему обыкновению на подушках.

– А ей тут явно неплохо живется, – отметил мэтр Роше. – И вот, что я вам скажу, молодой человек. Со дня смерти баронессы прошло уже более полугода. Завещание вступило в законную силу с учетом того, что левретка пропала. Я честно выполнил свой долг, направил деньги на счета пяти собачьих приютов. Кое-что, конечно, пришлось потратить на судебные издержки, так как родственники баронессы пытались оспорить завещание. Теперь Сисси нашлась. Что ж, этот дом принадлежит ей по праву. Считайте ее своей квартирной хозяйкой, а я, как представитель закона, продолжу разумно распоряжаться ее средствами и прослежу, чтобы она ни в чем не нуждалась. Я хотел бы попросить вас об одной услуге: брать к себе собаку, будучи ее опекуном, мне бы не хотелось, да и у супруги аллергия… А вот если бы вы согласились и дальше заботиться о Сисси, я стал бы вам выплачивать ежемесячное жалованье. И не плохое – Сисси богата и может себе позволить побаловать своего «камердинера». Если ее все устроит, я упрошу, чтобы она не поднимала вам квартирную плату, – тут мэтр Роше многозначительно усмехнулся.

После ухода мэтра Роше Франсуа еще долго не мог прийти в себя. Он понял, что все это время его волновал лишь один вопрос – не квартирный и не денежный! – оставят ли с ним Сисси? Только теперь он по-настоящему понял, как сильно привязался к собаке. А, как известно, любовь не купить ни за какие деньги!

– Теперь я в вашей власти, Ваше величество, – наконец произнес новоиспеченный «камердинер», обращаясь к своей «хозяйке». – Не изволите ли откушать вашей любимой курочки?

Сисси сладко зевнула, потянулась на подушках и царственно склонила голову набок.

СИСТЕМА СТАНИСЛАВСКОГО

Аплодисменты заглушили шорох опускающегося занавеса. Актеры вышли к самому краю рампы, взялись за руки и несколько раз дружно поклонились залу. Очередное «чудо перевоплощения» и «прикосновение к прекрасному» в областном Театре драмы и комедии им. К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко подходило к концу…

Два закадычных друга, ведущих актера театра, на которых держался весь основной репертуар, Федор Степанович Светлоярский и Петр Петрович Котович-Пальченко (в честь них коллеги в шутку называли родной театр «Имени Светлоярского и Котовича-Пальченко»), опережая других, заспешили за кулисы. Там их традиционно ждали еще два самых верных и преданных друга – ждали, от нетерпения помахивая куцыми хвостами. Эти двое носили еще более громкие имена – Константин Сергеевич и Владимир Иванович. Кому-то может показаться оскорбительным, называть животных именами великих режиссеров (стоит ли говорить, что «помахивающие хвостами» были собаками). Но только не преданным своей профессии актерам!

Так уж распорядилась судьба, что ни у Федора Степановича, ни у Петра .Петровича не было семьи. Всю свою любовь, силы и время они отдавали театру, ставшему для них даже не вторым, а первым домом. Здесь они начинали свою карьеру простыми статистами и «дослужились» практически одновременно до звания заслуженных артистов РФ. Федор Степанович, которого за глаза называли Барином, был грузным и громогласным кутилой и весельчаком, настоящим «душой компании». Перт Петрович был, наоборот, небольшого роста, подвижным, острым на язык; не каждому было приятно оказаться героем его беспощадных эпиграмм. Друзья играли в одних спектаклях. Если коронными ролями Светлоярского были Ноздрев, Городничий и Фамусов, то Котович-Пальченко блистал в ролях Чичикова, Хлестакова и Молчалина. Постоянно находясь вместе на работе, отдыхать они старались тоже вместе. Идея завести собак пришла к ним также почти одновременно, и, взяв из одного помета щенков русского спаниеля, ни Федор Степанович, ни Петр Петрович долго не раздумывали, как их назвать – естественно эти очаровательные и любимые существа должны были олицетворять смысл жизни своих хозяев, все самое дорогое и уважаемое. Вот так и «родились» на свет Константин Сергеевич, принадлежащий Светлоярскому, и Владимир Иванович, «вошедший в семью» Котовича-Пальченко.

Псы росли буквально за кулисами. Из уважения к их хозяевам, «ветеранам сцены», дирекция закрывала глаза на двух шатающихся по театру и путающихся под ногами спаниелей. Их полюбили буквально все – от старика-гардеробщика Степана до главного режиссера Вениамина Платоновича Петухова. Правда, и собаки вели себя всегда вполне прилично: во время спектакля они тихо сидели за кулисами, смотрели на игру своих хозяев и даже, казалось, имели свои собственные театральные пристрастия. Если бы кто-нибудь был способен понимать язык собак, скорее всего, он стал бы свидетелем следующего диалога.

– Нет, не тот нынче театр! – вздыхал, зевая, Константин Сергеевич. – Ну что сегодня опять дают? «Кота в сапогах», эту пошловатую пьесу, наглядно демонстрирующую, как низко пал вкус современной публики. На что только тратит свои силы и свой великий талант мой Федор Степанович?

– И не говорите, голубчик! – соглашался Владимир Иванович, устраиваясь поудобнее и кладя голову на передние лапы. – Я вот вообще современные пьесы не люблю. «Кошка на раскаленной крыше»! Теннеси Уильямс! Все это – тлетворное влияние запада. У нас что, своих русских спаниелей, то есть я хотел сказать, драматургов не хватает? То ли дело старый добрый Островский с его гениальной пьесой «Не все коту масленица»!

Нелюбовь к кошачьему племени коренилась у обоих «театралов» не столько от природы, сколько от твердого знания одного нерушимого «закона кулис» – спектакль способна сорвать только кошка, вышедшая на сцену во время представления. Но и Константин Сергеевич, и Владимир Иванович на этот счет абсолютно не опасались и были твердо уверены в том, что уж в их-то «храме искусства» никаких кошек нет и быть не может. В этом они фатально заблуждались.

Кошка, вернее, кот в театре жил. Правда, обитал он не за кулисами, а в буфете. И принадлежал буфетчице тёте Вале. Зная об этом, Федор Степанович и Петр Петрович в свое время позаботились о том, чтобы не нервировать буфетчицу и не допускать своих питомцев в ее епархию. Сам же кот пределы буфета старался без надобности не покидать – его «и здесь неплохо кормили»! Этот котяра был весьма колоритной личностью. Звали его Матрас. Во-первых, из-за полосатого, как у подавляющего большинства этих необходимых спальных принадлежностей, окраса. А во-вторых, больше всего на свете он любил поесть, то есть, по выражению гардеробщика Степана, «набить матрас». «Набивал» его кот с завидной регулярностью, благодаря щедрости тёти Вали, стал настолько толстым, что издалека напоминал пуфик с длинным хвостом, предпочитал целыми днями спать в углу барной стойки и никаких мышей, естественно, не ловил, да и вообще вряд ли знал, кто такие мыши. Дремучесть Матраса не имела пределов. Если бы только «тонкие интеллектуалы» Константин Сергеевич и Владимир Иванович знали, что их сосед не в состоянии даже отличить чихуа-хуа от Чио-Чио-сан! Более того, Матрасу было совершенно «по барабану», кто такие и чихау-хау, и Чио-Чио-Сан (вот что такое барабан, Матрас знал, вернее, догадывался: штатный театральный барабанщик Геннадий часто заходил в буфет; правда познания кота в классической музыке этим и ограничивались). Таким образом, спаниели и кот пребывали, в буквальном смысле слова, в параллельных мирах – высоком духовном и низком материальном – в «мире кулис» и в «мире буфета».

Вот так и жили бы они себе спокойно, не зная о существовании друг друга, если бы однажды в областной Театр драмы и комедии имени К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко не нагрянуло Высокое Начальство из Москвы. Такого, практически президентского, визита здесь не случалось уже очень давно. По случаю знаменательного события дирекцией было решено представить один из лучших спектаклей текущего сезона – булгаковское «Собачье сердце» со Светлоярским в роли профессора Преображенского и Котовичем-Пальченко в роли Шарикова. А тёте Вале строго настрого приказано временно убрать из буфета Матраса: Высокому Начальству совершенно необязательно лицезреть дрыхнущего на барной стойке толстенного кота в непосредственной близости от бутербродов с красной рыбой.

В день приема Высокого Начальства за кулисами перед спектаклем творилось что-то невообразимое. В театре ожидали аншлаг. Главный режиссер Петухов места себе не находил, в сотый раз проверяя, в порядке ли осветительные приборы, декорации и реквизит. Барабанщик Геннадий протер чистой тряпочкой свой барабан, чего он не делал уже практически лет пять. Гардеробщик Степан срочно искал замену отсутствующим (тоже не менее пяти лет) номеркам в гардеробе, а тётя Валя готовила свежие бутерброды и тщательно мыла барную стойку, чтобы – не дай Бог! – на ней не оказалось случайно кошачьей шерсти. В этой всеобщей суете никто не замечал ни двух собак, уже устроившихся на своих законных местах у самого выхода на сцену, ни совершенно ошалевшего Матраса, которому вход в родной буфет в этот вечер был заказан.

Матрас, за всю свою нехитрую жизнь в первый раз попав в столь безвыходное положение, был напуган и растерян. Прижав уши, что выдает у кошек сильнейшую степень волнения, он бродил среди декораций, непривычных запахов (то ли дело аромат красной рыбки «чуть-чуть с душком»!), бегающих туда-сюда людей, так и норовящих отдавить ему хвост и чуть слышно «подмяукивал». Страстно мечтая оказаться снова на спасительной барной стойке и забыть свое приключение, как страшный сон, Матрас по несчастливой случайности оказался у второго выхода на сцену, находящегося как раз на противоположной стороне от того места, где уже приготовились наслаждаться прекрасным Константин Сергеевич и Владимир Иванович.

Спектакль был в самом разгаре, а в душе Матраса все сильнее скребли кошки. Ему надоело сидеть на одном месте, отчаянно хотелось есть, привалиться боком к теплому самовару (у тёти Вали самовар никогда не был обжигающе горячим и всегда источал приятное для кота тепло) и чтобы кто-нибудь почесал его перед сном под подбородком. Замечтавшийся Матрас в первый раз за все время взглянул на сцену и увидел накрытый едой стол, самовар и двух людей приятной наружности. Правда, тут к ним присоединился третий да еще со словами: «Мы сегодня котов душили-душили…» (спаниели очень любили этот момент – они не сомневались, что герой Петра Петровича таким образом спасал в различных театрах спектакли от вредных кошек, так и стремящихся их сорвать). Но Матрасу терять уже было нечего. С решимостью обреченного он двинулся на сцену.

Первым опасность заметил Константин Сергеевич. Его осенила страшная догадка: по сцене шел Кот-Который-Срывает-Спектакли! Владимир Иванович тоже все понял. Медлить было нельзя. С решимостью героев, отдающих свои жизни за светлые идеалы, спаниели с лаем выскочили на сцену.

Увидев врагов, Матрас издал громогласный, вполне человеческий вопль. Разбрасывая на своем пути нехитрый областной реквизит, со всей резвостью, на которую только был способен, он добежал до ближайшей кулисы и лихорадочно полез по ней вверх. Собаки остались внизу, истошно лая и стараясь допрыгнуть до нечестивца, осквернившего «храм искусства» своим присутствием.

В зале послышались смешки; Петухову срочно понесли за сцену валокордин. Один Федор Степанович не растерялся. Со словами: «Кто это выпустил животных из моей лаборатории?», он схватил упирающихся Константина Сергеевича и Владимира Ивановича за ошейники и спешно увел за кулисы. Петр Петрович тоже не вышел из образа: залаяв не хуже спаниелей, он высоко подпрыгнул, поймал полумертвого от страха Матраса и бросился вслед за «профессором». Буквально через несколько минут спектакль был продолжен, а Высокое Начальство даже пребывало в уверенности, что животных для этой сцены специально дрессировали и что «это новое слово в прочтении Булгакова и тонкий постановочный ход».

Ни одно животное, занятое в нашем рассказе, не пострадало. Матрас был возвращен в целости и сохранности тёте Вале, которая, чтобы снять стресс, накормила его двойной порцией красной рыбы и дала самой себе страшную клятву больше никогда не выпускать своего любимца без присмотра из «спокойной гавани» буфета. Константин Сергеевич и Владимир Иванович пребывали в счастливой уверенности, что только благодаря их самоотверженности спектакль не только не сорвался, но закончился шумными овациями. Не стоит и говорить, что ни Федор Степанович, ни Петр Петрович не наказали своих любимцев. «Природа есть природа, и против инстинктов мы бессильны» – философски заметил Светлоярский устами профессора Преображенского.

«Причем тут инстинкты? – думали тем временем оба героических пса. – Что бы вы делали со всей вашей системой Станиславского, если бы мы не прогнали со сцены этого преступного кота? Театр начинается не с вешалки, а с преданного и любящего собачьего сердца. Против него бессильны все кошки и коты вместе взятые».

… Через неделю главного режиссера областного Театра драмы и комедии имени К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко Вениамина Платоновича Петухова пригласили в Москву принять участие в постановке «Собачьего сердца» в Театре Сатиры и «обязательно со всеми своими прекрасно дрессированными артистами».

ВОСКРЕСНЫЙ ПАПА

Тот является отцом, кто воспитывает, а не тот, кто родит.

Менандр

Его любимый фильм назывался «Люди в черном – II». Как почти каждый юноша временами представляет себя непобедимым и дьявольски прекрасным Джеймсом Бондом, особенно, когда в поле его зрения находится красивая девушка, так и он мечтал иногда воплотиться в свой идеал – великолепного, бесстрашного, развязно-нагловатого и от этого еще более обаятельного секретного агента F – мопса Фрэнка. Да, да, да. А в кого же вам еще мечтать воплотиться, если вы и сами мопс?

Рудик – его звали именно так – лежал на спине на диване, раскинув в стороны все четыре лапы, делал вид, что спит, а сам уже в который раз прокручивал в памяти «монолог» Фрэнка о датской догине, фигура которой «чуть-чуть полновата, зато лицо – небесной красоты!» Он и сам был влюблен, влюблен безнадежно в песочно-рыжую красавицу-догиню по имени Веста. И в отличие от «подружки» Фрэнка, Веста была безупречна во всех отношениях – и фигура, и «лицо», и характер. Ее хозяйка Ирина утверждала, что просто «все собаки их питомника отличаются железобетонной психикой и стопроцентным послушанием». Рудика же эта фраза всегда коробила – он предпочел бы услышать, что Веста единственная «отличается золотым сердцем и божественной внешностью». Но что эти примитивные люди знают о Высокой Любви, рожденной в душе Поэта! Пусть даже эта душа и заключена в маленькое, толстенькое и криволапое тельце мопса! Лишь тонкая натура Весточки умела почувствовать и оценить «прекрасные порывы» Рудика, когда тот, встав на цыпочки задних лапок, тянулся всей своей сморщенной мордочкой, пытаясь коснуться губ, точнее носа любимой. Она наклонялась к нему, ласково обнюхивала и нежно похлопывала по спине передней лапой; при этом, будь ее удар слегка посильнее, она сшибала бы Рудика с ног. Хозяйки, только и способные проливать слезы над какими-нибудь «нафталинными» «Ромео и Джульеттой» да над примитивным бразильско-мексиканским «мылом», в такой патетический момент лишь тупо смеялись, предлагая «принести женишку скамеечку, а лучше стремянку»! Рудик и Веста понимали, что им не суждено жить «в законном браке» и утешались теми редкими прекрасными мгновениями, когда по выходным их хозяйки встречались, чтобы пообщаться и вместе выгулять своих собак.

Но в последнее время Рудик стал замечать, что Веста ведет себя несколько странно. Ее фигура стала «чуть-чуть полновата», она перестала самозабвенно носиться по поляне, одним прыжком настигая убегавшего от нее со всех четырех лап Рудика, а в ее глазах появилось мечтательное задумчивое выражение. Из разговора хозяек Рудик узнал, что Весточку кто-то повязал. Значит, ее вынудили выйти замуж за нелюбимого, и вот уже она ждет от него потомство! Первым порывом Рудика было желание найти и «порвать, как Тузик грелку» того циничного, эгоистичного и наверняка чистопородного дога, который растоптал его Высокую Любовь. Но никаких догов на их счастье вблизи Весточки не появилось, и «разборка» отпала сама собой. Значит, этот какой-нибудь «супер-интер-чемпион», а на самом деле примитивный бесстыжий тип, уже успел бросить жену с детьми на руках, то есть в лапах! Снова встав на цыпочки и дождавшись, когда любимая наклонит к нему голову, Рудик жарко шептал ей в самое ухо: «Не переживай. Я усыновлю твоих детей, только будь моей навек!» В глазах Весты он явно читал согласие. Особенно после того, как щенки – их оказалось трое – наконец-то родились.

Однажды во время очередной совместной воскресной прогулки Ирина предложила Марии, хозяйке Рудика, зайти на чай, а заодно и посмотреть щенков. Рудик порядком разволновался. Собаки вообще очень трепетно относятся к своим детям, а что же говорить о влюбленном Поэте, который еще даже не видя отпрысков своей «дамы сердца», уже боготворил их вместе с ней. Тяжело дыша, похрюкивая и высунув от возбуждения язычок, Рудик вступил в святая святых – комнату, в которой стоял старый детский манеж. Внутри на мягком матрасике вповалку друг на дружке спали очаровательные вислоухие – как известно, догам перестали купировать уши – крошки. Правда, каждая «крошка» уже была ростом почти с взрослого мопса. Ирина со смехом подняла Рудика на руки и посадила в манеж, говоря: «Давай, воспитывай, папаша! А то вы, мужики, как только дети рождаются, так сразу и в кусты!» Веста стояла рядом и явно одобряла действия своей хозяйки. Щенки завозились, тихонько заскулили и уткнулись влажными носами в теплый и мягкий рудиков бок. Сердце новоявленного «папаши» наполнилось нежностью, восторгом и чувством огромной ответственности. Да, только он сумеет их достойно воспитать и сделать из этих трех несмышленышей Человека, то есть, тьфу, Собаку! Рудик принялся тщательно вылизывать макушку ближайшего с нему щеночка, а тот сладко заурчал и еще плотнее прижался к его боку.

С тех пор по выходным визиты Марии и Рудика к Ирине и Весте стали традиционными. Вскоре щенкам было позволено вылезать из манежа и играть на полу. Они уже переросли Рудика, но все равно относились к нему с почтением, и в совместных играх он всегда оставался лидером, несмотря на присутствие Весты. Ирина и Мария умилялись, наблюдая эти сцены, и даже снимали их на камеру.

Но семейной идиллии вскоре наступил конец. Сначала нашелся покупатель на одного щенка – застенчивую и нежную девочку; потом забрали самого крупного хулиганистого и задиристого мальчика, который родился первым и потому считал, что ему все позволено. Последним покинул отчий дом спокойный и немного ленивый крепыш-толстячок необыкновенно красивого ровного песочного окраса, явно унаследованного от матери. Этот щенок был особенно дорог сердцу Рудика…

Несколько дней после разлуки со щенками мопс ходил какой-то потерянный и грустный. Лишь дополнительная порция «вкусненького», даваемая в качестве утешения чуткой и понимающей Марией, немного примиряла незадачливого «папашу» с дальнейшей бессмысленной жизнью. Однако, как известно, время лечит любые раны. С Вестой они по-прежнему встречались каждую субботу и воскресенье, а что еще надо бедному влюбленному, как не лицезреть хотя бы изредка предмет своей страсти?

С тех пор прошло около года. Однажды Мария сильно задержалась на работе и отправилась гулять с Рудиком позднее обыкновенного. Они вышли на двор, и Рудик был спущен с поводка, чтобы иметь возможность немного побегать на свободе, в одиночестве, так как все собаки, с которыми они были знакомы, уже отгуляли свое в столь поздний час. Был тихий и спокойный осенний вечер, и ничто не предвещало приближающуюся, в прямом смысле этого слова, трагедию. Рудик первым заметил несущееся на огромной скорости прямо на него светло-рыжее пятно, постепенно принимающее очертания огромной собаки. Отчаянный крик «Кайзер, ко мне! Вернись! Фу! Стоять!!!» не оставлял никаких оптимистических иллюзий. Рудик вдруг ясно осознал, что его дни сочтены. Через мгновение это чудовище его настигнет, проглотит одним махом и даже не подавится! Несчастный мопс уже видел мысленным взором свой задорно закрученный толстенький хвостик, застрявший между передними зубами монстра. Но мопсу, идеалом которого был секретный агент F, не пристало бегать от опасности, тем более что в данном случае это было бесполезно – «опасности» оставалось сделать до него максимум два прыжка. Задние лапки Рудика подогнулись, он тяжело плюхнулся на свой хвостик, словно защищая собственным телом самое дорогое, что у него есть, втянул голову в плечи в последней отчаянной попытке спрятаться в многочисленных складочках нежной бежевой шкурки и «закрыл свои карие очи», как ему тогда казалось, – навсегда…

Теплый шершавый язык одним махом с головы до хвоста облизал незадачливого «секретного агента». Потом еще, и еще. Рудик осторожно открыл глаза и вместо кровожадной гримасы беспощадного убийцы встретил взгляд, полный любви и нежности. «Папа, – говорил этот взгляд. – Папа, я наконец-то нашел тебя!» Огромный песочного окраса дог лежал на брюхе перед мопсом, осторожно обнимая его передними лапами, и неустанно вылизывал шелковистую шерстку своего вновь обретенного «родителя». В этом гигантском красавце совершенно нельзя было бы теперь узнать того самого неуклюжего толстячка, которого когда-то с такой же нежностью вылизывал сам Рудик. Пожалуй, только в глазах великана, горящих искренним всепоглощающим счастьем, осталось что-то щенячье – тот самый щенячий восторг, когда, кажется, хочется обнять и полюбить весь мир. «Папа! Мой дорогой папа! Тебя кто-то напугал? Кто этот негодяй?! Пусть только попробует еще раз близко к тебе подойти! Теперь ты можешь больше ничего не бояться. У тебя есть я. А я смогу защитить тебя от любого, кто рискнет тебя обидеть».

Рудик с трудом осознавал, что его прощание с жизнью на этот раз было преждевременным. Наоборот! Пожалуй, имея такого «сынка», можно будет еще вернуться к так и невыясненным до конца отношениям с одним нагловатым и самоуверенным боксером, который явно положил глаз на Весточку. (При этом Рудик не без основания подозревал, что боксер не только не видит в нем достойного соперника, а и вообще не считает его за собаку. Тем более за «доминирующего кобеля», каким чувствовал себя сам Рудик!)

В самый разгар душещипательной сцены подбежали запыхавшиеся хозяева. Но скандал, который собиралась закатить Мария, и велеречивые оправдания, уже готовые сорваться с уст хозяина Кайзера, так и не понадобились. Дог перевернулся на спину, а мопс, встав ему на грудь передними лапами, как когда-то в детстве вылизывал ему нос и макушку. «Смотрите-ка, да они подружились!» – только и мог растерянно пробормотать незадачливый договладелец. Мария, приложив руку к готовому от волнения выпрыгнуть из груди сердцу, пока еще ничего не могла сказать.

А Рудик снисходительно посмотрел на людей и подумал: «Да что они вообще могут знать о настоящей Высокой Родительской Любви!» И снисходительно, вернее, снизу вверх, посмотрел на абсолютно счастливого Кайзера, припавшего перед ним на передние лапы.

СЛУЧАЙ НА ГРАНИЦЕ

Аристарх! Договорись с таможней!

Из фильма «Белое солнце пустыни»

– Державна митна служба (1) Украины. Инспектор II ранга Прокопенко. Ваши документы!

Как часто Василю Прокопенко за годы своей службы на маленьком пограничном пункте между Белгородом и Волчанском приходилось произносить эти слова! В самом начале своей карьеры его распирало от гордости, видя, что пересекающий границу автоматически начинал волноваться и заискивать перед ним, перед Всесильным Прокопенко, от которого зависело пропустить путешественника дальше или же нет (конечно, имея дело с законопослушным гражданином, от него ничего не зависело, но все равно хотелось так думать). Однако постепенно интерес к профессии уступил место рутинной скуке. Пограничный пункт был, как уже говорилось, маленьким, машин проезжало за день – по пальцам перечесть, и основное рабочее время приходилось коротать в общении со своей любимой собакой по кличке Тарас.

Будучи патриотом своей страны, Василь всегда хотел завести собаку настоящей украинской породы. Его мечта сбылась: Тарас был чистокровной южно-русской овчаркой – угрожающе огромной, мохнатой и… невероятно доброй и флегматичной. Как ни старался, Василь так и не смог переломить эти черты характера своего питомца и сделать из него настоящую служебную собаку. Прокопенко совершенно не разбирался в породах и считал, что все овчарки сродни немецкой, а стало быть, обязаны служить на границе, как и их хозяева. Ему даже удалось устроить Тараса «на работу» при таможне. По документам тот значился как «служебно-розыскная собака I категории, специализирующаяся на поиске наркотиков». Отчасти это соответствовало истине – Тарас действительно «специализировался на поиске», только не наркотиков, о которых не имел ни малейшего понятия, а любой еды. И вовсе не потому, что хозяин держал свою собаку на голодном пайке. Кормили Тараса вдоволь, но его могучему телу пища требовалась постоянно. Лежа в теньке и лениво наблюдая за жужжащей пчелой, Тарас грезил о миске, полной ароматной гречневой каши с кусочками исходящего соком мяса и обязательными ломтиками сала (к салу Тараса приучил Василь, сам того не желая: просто он привык брать с собой на работу любимые бутерброды «с сальцой», которые честно по-братски делил со своим «коллегой»). Никакие наркотики в мире не сравняться с кайфом от гречки с мясом и салом!

Но тут расслабленную дрему Тараса прервал грозный окрик Прокопенко, обращенный к водителю старенькой «шкоды»:

– Так, так. Ящик «Массандры» везем. А вам известно, что перевозить через границу можно только два литра? Ах, семья большая? Ах, друзья попросили?.. Да как вы смеете предлагать сотруднику таможни взятку!

За годы «работы» с хозяином Тарас уже прекрасно знал, что положено делать служебной собаке I категории при этих словах. Он сел перед заранее положенной недалеко от шлагбаума картонной коробкой и… постарался принять самый несчастный вид, на какой только был способен (обычное собачье заискивающее заглядывание в глаза для Тараса было невозможно – его глаз было не видно под густыми «дредами» шерсти, полностью скрывавшими его физиономию). А монолог хозяина между тем продолжался:

– Я честный сотрудник таможни. Взяток никогда не брал и не возьму. Но могу войти в ваше положение, если вы проведете благотворительную акцию: подайте собачке на пропитание! (2)

Водитель «шкоды» боязливо подошел «к собачке» и поспешно опустил купюры в коробку; Тарас благодарно вздохнул…

«Шкода» благополучно скрылась из виду, а довольный Василь подошел к Тарасу, потрепал его за ухом, забрал деньги и скрылся за дверью пропускного пункта. Тарас зевнул, лег на бок и снова начал грезить о миске с кашей. Пчела все также жужжала у него над головой, жаркий летний день продолжался…

* * *

Степан Кузьменко на неприметных раздолбленных «жигулях» приближался к украинской границе. Настроение его было прекрасным. Сделка благополучно состоялась, все опасности остались позади, груз находился в надежном тайнике под водительским сиденьем. Оставалось только проехать пропускной пункт. Впрочем, этого осла на таможне с его дурацкой собакой можно было вообще не опасаться. Степан уже и не помнил, сколько раз пересекал с грузом границу именно в этом месте. И всегда без осложнений!

Из магнитолы фоном неслась очередная залихвацкая песня. У умиротворенного Степана даже аппетит проснулся. Не останавливаясь, он достал одной рукой из дорожной сумки бутерброд с домашним салом и с наслаждением надкусил. Вдруг машину особенно сильно тряхнуло на колдобине. Степан смачно выругался, чуть не подавился, быстро запихнул в рот остатки бутерброда, не заметив упавшего под сиденье небольшого кусочка сала, и продолжил путь, уже ни на что не отвлекаясь.

* * *

Непосредственный начальник Василя Прокопенко советник таможенной службы II ранга Кондратий Дубовина появился на пропускном пункте ближе к вечеру и, как всегда, совершенно некстати. Последнее время он как-то уж слишком часто стал намекать своему подчиненному, что его служебная собака совершенно не отрабатывает затрат на ее содержание, что она ни разу не задержала ни одного преступника (в то, что границу пересекают исключительно честные люди, Дубовина почему-то верить отказывался), и что ее давно пора отправить на незаслуженный отдых.

– Пусть у тебя в деревне кур охраняет, – гремел Дубовина. – А у нас тут нечего зоопарки разводить! Здесь граница, а не частная лавочка!

Слушать эти речи было ужасно обидно. Прокопенко своего начальника не любил и боялся. Его очередной приезд не сулил ничего хорошего ни Василю, ни верному Тарасу. Но делать было нечего. Завидев еще издали машину Дубовины, Василь спешно подозвал пса к себе, взял за ошейник и встал в классическую позу «пограничник с собакой».

Практически одновременно с машиной начальства к границе подъехал еще один автомобиль – старые «убитые» «жигули» 5-й модели. Обычно подобные «колымаги», как называл их про себя Прокопенко, он пропускал, даже не досматривая. Какие там наркотики?! С первого взгляда было видно, что самым дорогим грузом в них могли быть лишь мешки с импортным удобрением для огорода. Но в присутствии Дубовины Прокопенко не мог позволить себе такого откровенно халатного отношения к своим профессиональным обязанностям. Он только вздохнул про себя: «Вот если бы это был какой-нибудь новенький “БМВ”! Мы бы не ударили в грязь лицом, досмотрели бы его по полной, не взирая на чины и звания. А тут отличиться Тарасу не светит. И деваться некуда – вон каким волком Дубовина смотрит!».

– Державна митна служба Украины. Инспектор II ранга Прокопенко. Ваши документы!

Степан Кузьменко – а это был именно он – спокойно протянул паспорт.

– Что-нибудь запрещенное везете? Оружие, наркотики, антиквариат? – заученно продолжал досмотр Прокопенко. Кузьменко, лучезарно улыбаясь, отрицательно покачал головой. – Будьте добры, откройте багажник.

– Да, пожалуйста, начальник. – Степан с готовностью вышел из машины и открыл поцарапанный в нескольких местах багажник. Он был пуст.

Тарас все это время неподвижно сидел в непосредственной близости от хозяина и отстраненно наблюдал за происходящим. Кодового слова о взятках тот не произносил, значит, не было нужды бежать к «рабочей» картонной коробке и изображать «всю скорбь собачьего народа». Тарасу было жарко и скучно. Но тут открылась дверца машины, и… чувствительные ноздри пса почувствовали запах, прекрасней которого не было в целом свете! Источник запаха однозначно находился внутри салона.

С глухим рыком, выражавшим отнюдь не агрессию, как можно было бы подумать, а предвкушение наслажденья, Тарас рванулся к «жигулям» и начал отчаянно копать передними лапами коврик под водительским креслом. Его богатое воображение уже нарисовало изумительную «картину маслом»: заветный кусочек сала, который только один и мог пахнуть столь сладостно! Кузьменко побледнел и замер над так и не закрытым багажником. Слова «все в порядке, проезжайте» застряли в горле Прокопенко. А подошедший в это время к «жигулям» Дубовина профессионально насторожился.

– Ну-ка, что тут у нас? – начальник наклонился и не хуже Тараса стал шарить под сиденьем. – Ага. Это уже интересно!

На свет Божий была извлечена небольшая брезентовая сумка, а в ней…

– Смотри-ка, а твоя собака действительно молодец! – Дубовина, который еще совсем недавно требовал отправить Тараса в деревню, дружески похлопал совершенно ошарашенного Василя по спине. – Она достойна награды. Уж я позабочусь, будь спокоен. Какого матерого дельца взяли, прямо любо дорого!

Степана Кузьменко арестовали тут же на границе за контрабанду героина; сам груз и «жигули» были конфискованы.

Тарас пребывал в совершеннейшем недоумении. «Странные люди! Сало они так и не нашли, хотя я уступил его вожаку моего хозяина. Достали какую-то пыльную и отвратительно пахнущую сумку и радуются. А чему радуются-то? Сало ведь пропало!» – с грустью думал пес, отойдя в сторонку, чтобы не мешать всеобщей суете: все равно скоро домой, а там миска с кашей!

Советник таможенной службы II ранга Кондратий Дубовина, лично обезвредивший преступника, уже через несколько дней получил повышение по службе. Отныне он перестал придираться к Прокопенко, но старался к тайному неудовольствию последнего, как можно чаще приезжать на контрольно-пропускной пункт между Белгородом и Волчанском, «чтобы лично общаться с талантливой собакой, которая, глядишь, еще кого-нибудь задержит». Дубовина сдержал обещание позаботиться о Тарасе. Благодаря его ходатайству, Тарас теперь стал «служебно-розыскной собакой высшей категории».

(1) Государственная таможенная служба (укр.).

(2) Реальный случай, наблюдаемый автором на таможенном контроле в аэропорту Симферополя. Правда, там «подавали» кокер-спаниелю.

---

Комментарии читателей:

Комментарии читателей: