На перроне        

 

Силуэты теней дождь полощет опять,

точно птиц, что, нахохлившись, ждут на перроне:

то ли это в Москве, то ли где-то в Вероне,– 

и смеются, и плачут, и просто – молчат.  

 

Схлынет пара минут, одинокий состав

сквозь туман поплывёт в пелене непогоды

то ли в шум городов, то ли в лоно природы.

Но останемся мы, на полшага отстав.

 

Безучастно кивать будут нам фонари.

Не для нас запоют разноцветные птицы.

То ли будут сердца в унисон колотиться,

потеряют ли ритм…

 

Ты мне скажешь:

– Замри…   

 

Колыбельная  

 

Ах, если б каждой ночью – дождь!

Под шум дождя так сладко спится!

Бессонница порой, как нож…

Хоть ты усни, моя синица.

 

Попробуем с тобой считать,

ты – зёрнышки, что я насыплю, 

овец, барашков им под стать, 

пусть травку щиплют – будут сыты. 

 

А можно посчитать слонов,    

бредущих по тропе неспешно, 

ушами гонят стаю снов, 

за ними лев – во тьме кромешной.

 

И ты, журавлик  мой, усни – 

повесил нос журавль колодца. 

Бессонницу легонько пни – 

пусть не у нас она пасётся. 

 

Сомкнёт неспешно веки сон:

мои, журавлика, синички.

 

...Разбудит благовеста звон,

и щебет жёлтогрудой птички.

 

Лианой вьющийся физалис 

 

Лианой вьющийся физалис

Да бус коралловая нить 

Морским узлом навек связали

С песчаной бухтой, где вся жизнь 

Прошла.

Потёртый старый атлас

И карта с пятнами вина, 

Шкатулка – вот и вся реальность…

 

А в те, другие времена, 

Когда я был беспечно молод

И плавал по чужим морям:

Веселый Роджер, словно овод

Летел. И только якоря

Едва удерживали клипер,

чтоб ром залить, взять провиант,  

Забыть портовых шлюх, что липнут 

Под ветра визг у стёртых вант. 

Вдогон летели, словно грифы,  

Парили, загоняли дичь:

Пустить на дно, столкнуть на рифы, 

Накрыть картечью и настичь.

 

Закинуть крючья абордажьи,  

Всех непокорных взять в полон. 

И не считался день пропавшим

Под пушек гром, пиастров звон…

 

Всё позади, и только память – 

Страницы пожелтевших книг… 

И за бутылкой рома мямлишь, 

Как поседел и как поник…

 

Лианой вьющийся физалис

Да бус коралловая нить

Морским узлом навек связали

С песчаной бухтой.

Там бы жить...

 

 

Закат рыжел

 

закат рыжел, как апельсин,

и, подрисованный помадой,

кораблик в дальний путь манил

плодом созревшим горько-сладким.

 

и ветер гнал корабль в корму,

аквамарин плескался в море.

в последний миг бушприт, кольнув,

прорвался в день потусторонний.  

 

Люблю

 

Люблю читать стихи я уткам,

когда гуляю по утрам.

Они галдят, мешают жутко

в плену разборок, птичьих драм.

 

Иду себе, сплетая рифмы,

катая их на языке.

А волны  отбивают  ритмы. 

 

И облака на поводке 

за ветром мчатся многоточьем, 

бегут, как стая снежных гор.

 

Жизнь коротка! 

И жизнь бессрочна!.. 

 

Но это Богу не в укор… 

 

Я брошу уткам горсти корма, 

вернусь домой, налью вина.

И новый день отпустит Кормчий – 

я буду пить его до дна! 

 

Судьба стаи

 

Кружит над полем  воронье,

стерню тревожит южный ветер.

А утки встали на крыло,

и горизонт маняще светел.

 

Еще не поднято цевьё,

деля полет на до и после. 

Загадочна судьба её – 

птиц в стае было семь ли, восемь?

 

Достигнут все ли теплый юг?

Вопросов больше чем ответов…

Но зарубцуется испуг,

когда ослабнут норда ветры.

 

И снова прилетят весной,

когда в полях пробьется зелень,

пригонят стаи вещих снов,

что родились на дальних землях. 

 

Полёт вспять

 

Наш звездолёт нырнул тогда в чужой портал,   

и понесло его по скомканной орбите.  

В отсек к пилотам штурман бился: – Что творите?      

Да командир свирепо матом причитал. 

 

А время сжалось, опрокинулось, и вспять

неслись часы, года, века, тысячелетья.

Визжала выпью мгла, могли и не заметить

на карте звёзд маршрут к планете Зомби Пять.  

 

Автоматически взревели тормоза.

Корабль горел, мы исчезали в воплях, или 

ещё, воистину, тогда мы не родились…

 

...Возник из хаоса веков тираннозавр.

 

Гранжевая осень

 

Гранжевая осень – это где-то

в клетку нарядились платья, юбки.

Серые унылые рассветы,

и дожди на протяженье суток.

 

И скользят по небу тучки-шашки,

каждая стремится выйти в дамки.

Сизые туманы ветер шалый

в клочья рвёт, кромсая их на лямки.

 

А синицы в гранже – в масть с погодой, 

жухлая трава – под пылью-пенкой… 

 

Девушка, в согласье с новой модой, 

подмигнёт сквозь джинсы мне коленкой… 

 

Барабан и скрипка

 

В оркестре захолустном небольшом 

служили скрипка с тёртым барабаном: 

она – горда, певунья нагишом,

а он гремел в своём пальтишке драном…

 

Её влекло, счастливую, в полёт, 

когда смычок по ней бежал упруго, 

а барабану – лишь бы в переплёт –    

от колотушек был готов на ругань. 

 

А если он и ухал невпопад,  

как филин по весне и в полнолунье, 

то скрипка содрогалась и не в такт 

фальшивила, хотя была не лгунья. 

  

Пыталась барабану объяснить: 

болеет и от гула, и от гама,   

струна – души чувствительная нить –      

порвётся, не исполнив  даже гаммы. 

 

Но вот однажды раннею весной, 

В уездном неказистом городишке,               

концерт играли вместе «ля-минор» – 

что было дальше объяснять излишне.  

  

На скрипку взгляд он ласково скосил! 

Меж ними искрой счастье пробежало.   

И пела скрипка, не жалея сил!

Стучал мажорно пульс – любви начало!

 

Когда я вижу старый чемодан

 

Когда я вижу старый чемодан:

потёртости, царапины, прорехи, –

то вспоминаю мутный Иордан,

хотя и на других бывал я реках.

 

Перед глазами дом в один этаж,

что пережил нашествия и войны.

Бурьян, трава пожухлая. 

И та

девчонка, смех которой буду помнить.

 

Искрящиеся серые глаза,

в веснушках нос, слегка картавый говор

и шея, где татушка-стрекоза

звала меня: 

– Поймай же, бестолковый!

 

Не помню, кто из нас кого поймал…,

а чемодан стоял в ногах помехой!

Был мал домишко, необъятно мал,  

и не вмещал её оттенки смеха.  

 

 

 

 

---

Комментарии читателей:

Комментарии читателей:

• Инна Симхович

  09.05.2018 22:14:15

  Замечательные стихи!
  Спасибо тебе, Сашенька!