Исключение

 

Частная жизнь протекает меж потолком и полом,

Между соседским топотом... Ладно, пусть.

Я пишусь с окружающим миром, как не с глаголом,

Кроме слов-исключений, затверженных наизусть.

Отвечать на вопрос "что делать"? и дальше длиться,

Изменяться во времени - осени и весне.

Нужно лишь взять и толком определиться,

Кто из нас с окружающим миром глагол, кто не.

Кто - в потолок лицом - на полу валяется,

Кто без кого, как правило, употребляется?

Кроме слов-исключений, придавленных полем магнитным -

Чтобы помнить о нашем всегда написании слитном.

 

Спасение города

 

В небе - борьба и единство,

В городе - неуют.

Надо бы торопиться,

Надо с трамваем слиться,

Надо успеть, ухватиться!

В Оперном что-то дают,

В Оперном так поют,

Так просветляют лица...

Впрочем, всё это снится;

В городе - неуют.

 

Там, за углом, за стеклом

Коротают вечер вдвоём.

Чашка кофе там горяча

Греет пальцы - гибкие, словно у скрипача,

Но присмотришься - а внутри

Едоки картофеля фри.

И на каждый выдох приходится пара вдохов.

Воет сирена о том, как кому-то плохо,

Но линия крыш непрерывна и неровна.

Всё возможное сделано. Это весна.

Весна.

 

Птичий чай

 

Когда остаётся только кричать и опять кружиться,

В стороне от залётных и перелётных стай,

Даже самой хищной на свете птице

Хочется сладкое что-то добавить в чай.

Хочется банку достать и открыть варенье,

Предложить ей тягучий медленный светлый мёд.

Даже птице, навек забывшей про птичье пенье,

Что-нибудь хочется. Что-нибудь взять в полёт.

Потому что песня когда-нибудь будет спета,

Но кричать и кружиться - другая совсем статья.

И под ней - три четверти круглой такой планеты,

Целиком непригодные для питья.

 

В середине лета

 

В середине лета, как полный нуль,

Ты стоишь, предвкушая своё начало.

Над тобой неспешно взошёл июль,

И дождю и солнцу в нём места мало.

 

Ровно в шесть, как в сказке, вскричит петух,

И настанет утро - других не хуже.

Выбираешь дело - одно из двух.

Говоришь внутри, а живёшь снаружи.

 

И живёшь, и льётся прямая речь...

А пока происходит на белом свете

То ли детский мяч, то ли детский меч,

То ли дети вовсе уже не дети.

 

То ли ночь такая, других темней,

То ли смех, то ли медленный бег по кругу.

Ты стоишь в июле в один из дней,

И твоей голове не пора ли к югу?

 

Ты стоишь в июле, как шесть утра,

Предвкушая дождь или солнце снова,

Как прямая речь, как своя игра,

Как большая буква в начале слова...

 

Там

 

Там, где небо бледное, там, где олень рогат,

Где сверкают проруби, словно большой агат,

Где у самой последней рыбы премудрый взгляд,

А у первых людей - молчание на ночь глядя,

Где, петляя, уводит в небо ничейный след,

Где звезда посылает на землю полярный свет,

Где в компании малой огромный такой секрет,

Где идут против шерсти, а если придётся - гладят.

И когда попадается что-то - клубок ли, клок,

Здесь не вяжут длинный такой, полосатый такой чулок,

Здесь другие руки, другая судьба у ног,

Здесь попутный ветер иначе сбивает в стаю.

И когда ты спросишь: "Скажи, а теперь куда?

У какого снега струится в сердце моя вода?"

Он посмотрит в огонь. Будет долго смотреть, всегда.

И ответит тебе. Или просто скажет: "Однако, знаю."

 

Новое время года

 

Белый день проходит внутри меня.

Два человека держатся за руки среди бела дня.

Первый читает по просьбе второго: аптека.

Второй доверяет и повторяет: аптека.

С буквы А срывается шапка снега...

Скидка на шубы расскажет о том, что зима прошла,

Голубь идёт босиком по дорожке в пять раз бодрей,

И хотя вокруг - никакого нигде тепла,

Солнце взойдёт на минуту раньше внутри людей.

И, к держащему крепко за руку развернув лицо,

Приведём из жизни простой непростой пример:

Посмотри - буква О похожа на колесо,

А перевёрнутый мягкий знак - на трудный-претрудный Р.

 

Шалтай

 

Если Курица Ряба снесёт мне однажды Шалтай-Болтая,

Я не буду безжалостной - мол, привалил омлет.

Мы пойдём по городу, что-то своё болтая,

Обо всём забудем, шагая на красный свет.

Завизжат тормоза и, ругаясь, из макси-джипа

Выйдет пузом вперёд тёмно-серый нестарый Мыш,

И небрежно махнёт хвостом, в назиданье типа -

Мол, чрезмерно круглый, чрезмерно белый, не там стоишь...

И Шалтай рассыплется ровно на сто частей.

И по тем осколкам сто тысяч пройдёт людей.

И примчится, мигая сиреной, конница или рать,

Но на месте Шалтая останутся только лишь прах и пух,

Даже Курица Ряба не будет кудах-тах-тать,

Что снесёт лучше прежнего. Может быть, даже двух.

И никто не заплачет и даже не удивится,

Серый Мыш уедет, почуяв бесплатный сыр.

Как же трудно всё-таки нынче распознаются лица.

Как же всё-таки хрупок снесённый Курицей этот мир.

 

Люди

 

В небе варилось солнце,

Словно кружок моркови,

И ночевала тучка,

Словно сметаны клуб.

Людям везде казались

Странные их любови -

Что-то не ближе сердца,

Что-то не дальше губ.

Люди хлебали ложкой,

Люди солили круто,

Люди жевали долго

Крепко закрытым ртом.

После дремали сладко,

Тело плотней укутав.

Всё им казалось - будет,

Где-то потом, потом.

Всё это люди, люди.

Всё это солнце, солнце.

Всё это бродит кровью,

И никаких дверей.

Люди хлебают ложкой -

Сколько кому даётся.

Небо кружком моркови

Кормит своих людей.

 

Признание деревенских собак

 

Когда собака смотрит на меня,

И сын собаки смотрит на меня,

В глаза прицельно смотрят на меня,

Немедленно кусать готовы,

Я говорю: уже четыре дня,

Я здесь живу уже четыре дня,

Три ночи ровно и четыре дня.

Собаки, что вы?

И сын мой держит за руку меня,

И сын собаки смотрит на меня,

Большой щенок, он смотрит на меня,

И лает псина.

А я боюсь чуть меньше, чем огня,

Когда собака лает на меня.

Собака, что ты лаешь на меня?

У нас два сына!

И сын собаки прыгает вперёд,

И сыну лапы на плечи кладёт.

 

Одна из теорий

 

Он, на всех похожий, для всех ничей,

Вечерами побрякивал тихо связкой ключей,

Говорил, что стар, что оставьте в покое:совсем ослаб,

Что парадом планет командовать может любой остап,

И своими звёздами чьи-то души с руки кормил,

Он, на всех похожий, и всё же - из самых больших светил.

А я продолжала прятать в нелепом своём мозгу

Всё ненужное, что я знаю, то немногое, что могу,

И он улыбался тихонько, он предлагал рискнуть,

В безвоздушном Всегда, говорил, тоже можно найти свой путь...

 

Пусть меня назовут невернувшейся на Байконуре

Или в прочем месте, познавшем взлёт.

Я сижу на каком-то марсе в ничейной шкуре,

Забывая даты и устный счёт,

Забывая знаки любых событий,

Забывая всё - и запрет, и страх.

И моей Эпохе Больших Открытий

Всё труднее держаться на трёх китах.

 

Персики поют

 

Солнечным плодом гордилась бабка. И дед немного.

А ещё поливали, надеялись, слушали, как растёт.

Но даже пушистых и нежных тревожно зовёт дорога -

Знать бы, когда поспеет и с дерева упадёт.

Спрыгнули и покатились - румянцем да на восход,

Тот, кто ушёл от бабки с дедом, всегда поёт.

Мимо сверкают брекеты на зубах человека-зайца,

И глаза за очками только слегка косят.

А персики продолжают петь, продолжают смеяться,

Персики катятся дальше - на звездопад.

Мимо серого люпуса, что всем людям люпус,

Мимо всех косолапых любителей диких сот,

Трижды спели огненно рыжей свой чудный опус,

Но вхолостую щёлкнул зубастый и жадный рот.

... Девочка, девочка в розовом, мы ушли от всех,

Наше сердце твёрдое, как орех,

Ничего нет нежней наших спелых побитых тел.

Девочка, девочка, кто тебе раньше пел?

 

Все оттенки мягкого лягут на грубый холст,

И застынет свет в той комнате на века.

Говорили: не спи художник! достань до звёзд!

И да будет рука твоя, как никогда, легка.

Чтобы ам-не съели, чтоб сердце не дать разгрызть,

Чтоб дорога была не от зверя к зверю, а добрый путь.

И пока не погасли краски и пальцы сжимают кисть,

Пусть поют, как ушли ото всех. Пусть поют.

 

Первый большой снег

 

Нам однажды отсыплют белого в полной мере:

Не отнять, не прибавить, не дать взаймы.

Снеговики и бабы в ближайшем сквере –

Памятники докатившимся до зимы.

Так стояли они – морковноносы, простоволосы,

Наспех слеплены в паузу между школ.

Так они стояли – грузные альбиносы.

А потом разбежались дети. И снег ушёл.

И явился в сумерках злой неизвестный кто-то,

И не стало многих неловких, белых, на шаре шар,

А назавтра уже не лепилось – прошла охота,

Пробегали, кутались, ртом выдыхали пар.

Как всегда спешили, крича в телефон: «А где ты?»,

Забывая главное где-то на самом дне.

И не помнил шар, на плечах кое-как надетый,

Что же было такого хорошего в той зиме?

 

Занимайтесь зимою!

 

На батарее колготки детские да носок без пары.

В форточку с лёгким паром мороз идёт.

Мальчик восьмого класса взял и нашёл гитару,

Он хочет уметь играть. Он не знает нот.

Девочка говорит: "Помогу. Начинается с ноты до,

А потом постепенно получится спеть романс."

Десять пышных снежинок на вате украсят дом,

И часы пробьют, и покажут всем первый час.

Под пирог с хурмой и зерном граната прекрасен чай.

Вот огонь в окне, словно пламя свечи, потух.

Занимайтесь зимою, люди! Везёт трамвай

Из гостей да в гости прильнувших друг к другу двух.

Где-то штопает пятку бабушка - ловкость рук.

И седая прядь волнисто течёт к виску.

Узелочком в сердце завязан трёхлетний внук...

Вот и вышла, пожалуй, пара тому носку.

 

Песнь среды

 

Я стояла среди бесконечного дня недели.

Словно в луже. И обувь – на берегу.

И минуты с неба нарочно в меня летели.

Мой обед отдался (включая компот) врагу.

Пузырилась среда; это значит, пройдёт нескоро.

Затяжная, как крекеры – лишь бы набить живот.

Проходили люди в любых головных уборах,

Проходила собака с медалью, ничейный кот,

Пролетали голуби, мухи и кто-то мелкий,

Жизнь текла. А стояла (без обуви) только я.

Надо мной простирался космос без Белки- Стрелки,

А вокруг расстилалось море длиной в полдня.

А когда из тумана с ножиком вышел месяц,

Он не стал грозиться: мол, буду резать да буду бить,

Он сказал всем людям, котам и мелким: играем вместе.

Он прибавил ещё: выходи из круга. Тебе водить.

 

Тот самый

 

Когда-то леталось ему: на Луну (в новолуние - на ядре).

Говорили о нём: каких поискать стрелОк.

Правда, жил при этом, простите, в такой дыре!

И тянул себя - вырывая за клоком клок.

Так, за чаем чай, проходили годы. И он устал,

Понимая, что слишком увяз. Что по горло сыт.

Он тихонько знал, подливая ещё в бокал,

Что на прежнем месте к ненастью всегда болит.

А вокруг гадали: тот самый? Да нет, не он!

(Волоча в корзинах различных оттенков снедь.)

Отдували пену: опять не в себе барон.

Впрочем, что нам? Точить бы лясы да уши греть.

У него опять полетели утки, да все - в трубу,

Заскочив на обед где-то к югу на полпути,

И олень, путеводной вишней горя во лбу,

Уступал тропу, по которой ему идти.

А куда? Далеко ли? Надолго? Придумай сам.

И случится что-нибудь. Завтра. В обед. Вот-вот.

Он там был. И вся правда текла по его усам,

Ни единой каплей не попадая в рот.

---

Комментарии читателей:

Комментарии читателей:

• kasatykh

  08.12.2018 21:41:11

  Спасибо за стихи. В мир собранных Вами слов окунаешься, а в нём - разнообразие и уют.