1

 

  С утра, как обычно, зарядил дождь. Была середина июля, но дождь был холодным, октябрьским. Он моросил мелкими каплями, больше похожими на водяную пыль, чем на дождь, словно перед тем, как оказаться на зонтах прохожих, его пропустили сквозь сито. Выдох великана, находящегося где-то за тучами, никак не заканчивался; дыхание его мгновенно остывало в холодном воздухе, превращаясь в мелкую пыль, которая расквасила землю и превратила дороги в реки. Тучи были серыми, низкими, без единого просвета, – гигантская крышка готовилась накрыть землю, но медлила, ожидая, когда дождь зальет всю ее целиком, превратит в болото с редкими торчащими деревьями, зачахшими и сбросившими листву от избытка влаги.    

  Психотерапия – так называлось занятие, которому я посвящал все время с того момента, как просыпался. И длилось оно до того, как ложился спать, и только сон прерывал его. Впрочем, и во сне не было покоя: подавляемые рассудком переживания трансформировались в липкие кошмары, от которых просыпался с бьющимся сердцем. Больше заснуть, как правило, не удавалось, но я не вставал с постели, ожидая, что случится чудо, и мысли, гложущие мозг, в какой-то миг прекратят свой безумный бег, и я провалюсь в беспамятство.  

  Несмотря на депрессию, я продолжал ходить на работу – это был единственный источник доходов. К тому же на работе удавалось отвлечься от тяжких мыслей. 

  Коллеги заметили мое состояние (тогда вид был хуже некуда – сказывался хронический недосып), и как-то один из них отвел в сторону и сказал:    

  - Хватит себя есть, Толя. Ведь больно смотреть! Попробуй сходить к психологу. Мне помогло. Когда жена умерла. Очень тяжело было, хоть в петлю. 

  Он грустно улыбнулся и, дружески толкнув кулаком в плечо, ушел.  

  Психолог по имени Марк Алексеевич, к которому я обратился за помощью, сразу предупредил: успех нашего предприятия наполовину зависит от меня, наполовину – от тебя. Работаем в полную силу, не халтурим, выполняешь домашние задания, которые я буду задавать, и от депрессии не останется ни следа.  

  Я поверил психологу. Всем своим существом он излучал спокойствие и уверенность.  Из курса физики известно, что суммарное излучение объекта пропорционально его площади, а площадь была приличных размеров: Марк Алексеевич был мужчиной фактурным и по телосложению больше походил на оперного певца, чем на специалиста по тонким материям. Одевался психолог как человек, собравшийся на пикник: по внешнему виду его нельзя было однозначно причислить к какой-либо социальной прослойке. Круглое лицо его было румяным и всегда чисто выбритым, отчего казалось, что ему удалось сделать невозможное – вырваться из оков вторичных половых признаков, и щетина более не решается превратить лицо в наждачную бумагу. Психологу можно было дать и сорок лет, и пятьдесят пять, поскольку было видно, что он не употребляет спиртное, и кожа лица не испытывает стресс, вызванный отравлением организма полярным органическим растворителем. Глаза были надежно укрыты за стеклами очков. Взгляд у Марка Алексеевича был лениво-надменным, как у высококлассного специалиста-наладчика, которого пригласили не сведущие в сложном техническом устройстве инженеры-эксплуатационщики и теперь заискивают перед ним, а тот, прищурив глаза и устремив взгляд вдаль, вещает истину, иногда позволяя себе для развлечения приврать. Руки были несколько коротковаты для тела, но пожатие было по-мужски крепким. В беседе Марк Алексеевич частенько приговаривал: ясно-ясно-ясно, будто зубрил скороговорку. Несмотря на лишний вес, был подвижным, будто капля ртути. При разговоре сплетал пальцы на животе, крепко прижимая их к пупку, словно боялся, что, не прими он этих предосторожностей, из живота непременно вырвется на волю раскаленный луч и испепелит все вокруг дотла.  

  Перед началом сеанса психолог сообщил, что занимается когнитивно-поведенческой и гештальт-терапией. Мне было все равно, при помощи какой методики выйти из депрессии. Я даже спустился бы к Сатане в ад, если б этот визит гарантировал улучшение состояния.  

  И сеанс начался. 

 

                                                               *

 

  Теперь я все чаще и чаще вспоминаю детство, вероятно потому, что оно было счастливым и безоблачным. Психологи утверждают, что именно в детстве следует искать корни проблем, которые подстерегают нас в зрелом возрасте. Мое детство было счастливым. Поэтому до сих пор не могу понять, почему после тридцати лет жизнь дала трещину, сквозь которую утекли, словно вода в песок, радость, счастье и покой.  

  Я появился на свет в первой декаде мая, в день празднования двадцатипятилетия победы Советского Союза в Великой Отечественной войне над фашистской Германией. По словам матери, это был теплый солнечный день. Еще она запомнила, что именно тем утром появилась первая листва на березах.  

  - Когда акушерка взяла тебя в руки, ты даже не пискнул, - рассказывала она, - пришлось шлепнуть по попке, чтобы подал голос.  

  Волосы у меня с самого младенчества были рыжими. Густые рыжие волосы, жесткие, как проволока. Впрочем, у рыжих есть множество оттенков. Мои были с медным отливом. Дворовые приятели сочиняли мне разные прозвища, связанные с цветом волос, потому что мальчишки склонны к выдумыванию кличек. Кто-то называл просто Рыжим, кто-то Ржавым, кто-то Бронзовым. Еще во дворе у нас жила семья с Украины, и старший мальчишка называл меня по-украински Рудым.  

  Я терпеть не мог, когда называли Рыжим. У меня есть имя, почему называют так, будто я не более чем приложение к волосам? Разве цвет волос характеризует человека? Разве кто-то дал право обижать меня? (Тогда я считал, что, обращаясь так, ребята ведут себя оскорбительно). Мать, которой иногда жаловался на подобное обращение, ласково улыбалась: «Сынок, когда говорят, что ты рыжий, отвечай: я не рыжий, а золотой!» Я прямо высказывал недовольство людям, которые звали по кличке. Частенько случались драки, потому что ребята не могли понять, что мне не нравится, когда зовут Рыжим. Объяснять приходилось кулаками. С ровесниками справлялся, а вот старшие меня поколачивали, но я не сдавался и раз за разом доказывал право называться по имени. Стычки продолжались до шестого класса, когда стало плевать, как меня называют. Количество перешло в качество, будто сработал один из принципов материалистической диалектики, и мне стало все равно. Я понял одну простую вещь: то, как называют, характеризует не тебя, а того человека, который пользуется подобными словами. И утратил всякий интерес к этому. После того как произошла перемена, ребята почему-то – все враз – стали называть меня по имени.   

  В детстве я много читал. Отец частенько ездил в командировки по всему Союзу, из каждой поездки привозил редкие книги, которых в нашем городе было не купить, и собрал хорошую библиотеку. Не исполнилось мне и десяти, а я уже прочитал сказки всех народов мира. Сейчас, по прошествии многих лет, понимаю, откуда во мне появились такие черты, как идеализм, справедливость, вера в чудо. Я принимал сказочные сюжеты за реально происходившие события, и они сбили парусник жизни с курса. Разумеется, повзрослев, я, под нажимом жизненных обстоятельств, перестал верить в сказки, но где-то в глубине души все равно продолжал верить в то, что плохие люди рано или поздно будут наказаны, а хорошие получат заслуженную награду. Даже если для этого придется прибегнуть к помощи свыше.   

  После сказок я принялся за фантастику, начав с «Аэлиты» Толстого.  Этот роман поразил мое детское воображение. Должен сказать, что мне вообще нравится стиль Толстого, но в «Аэлите» он превзошел себя. Описание трогательной любви между землянином и марсианкой навсегда запало в душу. Я сделал вывод, что любовь – сила, которая неописуемым образом связывает части мироздания в единое целое, придает жизни смысл, превращает боль в сладость, а сладость в страдание, и дарит познавшему ее счастье.   

  С тех пор мне хотелось испытать любовь. В те годы я не догадывался, что любовь присутствует в каждом из нас в большей или меньшей степени, и все могут ее испытывать, и все в ней нуждаются. Ведь любовь – это не чувство, вызванное присутствием в жизни любимого человека, это состояние души. Это принятие, прощение, служение. Это счастье здесь-и-сейчас. Это зов к чему-то невыразимому и прекрасному. Это бесконечная доброта. Это теплое чувство, заставляющее сердце биться покойно и радостно. Это умиротворение и покой. Это свобода. Это ожидание чудес, которых полно вокруг, но мы слишком заняты, чтобы заметить их. Да, любовь – это гармоничное отношение к этому чудесному миру, в котором нам повезло родиться.  

  Любовь – состояние безусловное по определению. В любви нет слова «если». Разве любовью можно назвать такое отношение, когда заявляют: я тебя люблю, но брось курить; я тебя люблю, только не общайся со своими друзьями; я тебя люблю, но приноси больше денег? Любовь не признает условий. Любовь не признает различий. Перед любовью все равны. И требований у любви нет никаких. Иначе это не любовь, а непонятно что. 

  В детстве у меня был один физический недостаток, который по достижению половой зрелости исчез. Пока проблема была, считал, что существованием своим приношу родителям одни расстройства. Теперь-то понимаю, что переживания, которые тогда испытывал, были совершенно беспочвенны: в мире полно ребятишек с подобной проблемой, и родители любят их. Тем не менее, детские переживания бессознательно отложились в психике, сделав ее чувствительной к определенным ситуациям. Чувствительность эта напоминает дремлющую змею: пока не трогают, она пребывает в покое, но стоит задеть, как несчастного жалят в самое уязвимое место. И вот что обидней всего – жалит собственная психика. Отложенное наказание – так я называю эту реакцию. Бессознательно заложенная в детстве мина разносит в пух и прах бывшую еще минуту назад счастливой жизнь. Впоследствии человек не может объяснить, почему так поступил, ломает над этим голову, не спит ночей, а ответ прост: фугас был заложен им самим. Против себя же. Ученые-нейрофизиологи объясняют этот факт тем обстоятельством, что нейронные связи в мозге сформировались подобным образом. Ни больше, ни меньше. Всего-то нейронные связи. Возникает вопрос: а как их расформировать? Чтобы больше не подрываться? Ведь фугас многоразовый! На это физиологи отвечают: учись думать по-другому. Вот и весь сказ. Кстати, отложенное наказание необязательно имеет форму мины – это может быть непреодолимое препятствие. Человек просто не может одолеть, как ему кажется, себя: принять решение, перестать действовать определенным образом, сойти с неверного пути. Я так и вижу: машина пытается заехать на бордюр, но тот слишком высок, и колеса тщетно и беспомощно елозят по бетону. В конце концов, водитель, плюнув в сердцах, уезжает, чтобы отыскать более удобный заезд.  

  Появившийся на свет человек подобен необработанному алмазу. Обыкновенный, ничем не примечательный камешек, практически булыжник. У него пока нет граней, которые блестят, сверкают, играют, отражая и преломляя свет. Появляются ювелиры: родители, братья, сестры, дедушки, бабушки, учителя в школе, тренеры спортивных секций, друзья, возлюбленные, коллеги, знакомые. Они включают абразивный инструмент и начинают гранить алмаз. У кого-то из них зрение уже не то, и грань получается неровной, косой, у кого-то трясутся руки, и он запарывает ребро, у кого-то не хватает мастерства, – в итоге бриллиант выходит некрасивый, щербатый. Каким бы он ни был, камень уже огранен, и обратного хода нет. Придется всю жизнь оставаться таким.  

  Мозг человеческий – сложнейший компьютер, который программирует сам человек и корректируют жизненные обстоятельства. Если б только люди могли знать наперед, что, программируя себя, они программируют собственное будущее, собственное счастье! Вряд ли нашлись бы такие, которые безалаберно отнеслись к формированию психики, разве что те, у кого и так не хватает шариков. Но, к сожалению, далеко не каждому попадаются на жизненном пути светлые личности, умеющие правильно объяснить устройство и открыть секреты мироздания. Заинтересовать поиском ответов на возникающие в процессе жизни вопросы. Научить наблюдать и делать из наблюдений выводы. А также вести статистику.  

 

                                                             **

 

  Первый раз я влюбился на первом курсе университета. Помню тот день, словно это было вчера. Мы с однокашниками возвращались из буфета в главный корпус по переходу, соединяющему здания, и навстречу попались девушки-однокурсницы. В том месте, где мы повстречались, коридор поворачивал под прямым углом, и они вышли прямо на нас. Двух я знал: они жили в соседней комнате, а третью – нет. Когда я увидел ее, то просто опешил, застыл, как зачарованный, прямо посередине коридора. Она была необыкновенно хороша! Девушки-соседки засмеялись, увидев, как подействовал вид их подруги, а она, словно в замедленной съемке, подошла ко мне, тепло улыбнулась и ушла с продолжавшими смеяться однокурсницами. Я так и остался бы стоять, если б не приятели. Они вернулись за мной, а один из них, пристально оглядывая с ног до головы, обошел меня кругом и резюмировал: 

  - Ребята! Мы только что потеряли товарища: он влюбился! Да здравствует семья – ячейка нашего социалистического общества!  

  Я почувствовал, что уши горят, а щеки пылают рубиновым цветом. Мне вдруг стало стыдно за то, что не умею скрывать свои эмоции, и я недовольно отпихнул его, презрительно бросив: 

  - Много ты понимаешь, Казанова!  

  Вскоре мы познакомились. Это произошло на веселой гулянке, которую любят устраивать студенты, получив стипендию. Мы с ребятами сбросились и купили пол-ящика портвейна. Дождались субботнего вечера, открыли первую бутылку. Выпив, поняли, что забыли кое-что: не собрали на стол, ибо после стакана вина в желудке разверзлась противно урчащая яма.    

  Тогда сосед-однокурсник предложил: 

  - Давай к девчонкам зайдем и пригласим в гости. А заодно попросим, чтобы чего-нибудь поесть взяли. Скажем: наша выпивка, ваша закуска. Они подпишутся, сто процентов. Сегодня дискотеки нет, дома сидят, скучают.   

  Через десять минут мы пили портвейн уже впятером: трое ребят и две девушки. Стоит ли говорить, что одной из девушек была она. Мой сосед Вадим, человек слабый на вино, быстро набрался и заснул. Оставшийся в трезвых однокурсник начал было клеиться к моей пассии, но я быстро пресек ухаживания. В итоге мы разделились на пары. Одна пара осталась у нас в комнате, другая ушли в комнату девушек.  

  Нужно ли еще что-то добавлять?  

  Мы стали встречаться. Ездили на лекции. Ходили в кино. Занимались любовью. Дарили друг другу подарки. Просто бродили по улицам, взявшись за руки. Смотрели по ночам на звезды.  

  В конце первого курса меня должны были забрать в армию. Я нервничал из-за неизвестности: в какой род войск попаду, где буду служить, когда пришлют повестку. По этому поводу напившись, что при других обстоятельствах позволял себе крайне редко, наговорил ей гадостей. Не знаю, что на меня нашло. До сих пор стыдно об этом вспоминать. 

  Она ушла.  

  В армию меня не взяли, нашли какое-то редкое заболевание печени.  

  Учиться в университете я не мог. Не мог видеть ее. Забрал документы и уехал к родителям.  

  Я не мог забыть о ней целый год. Просто не шла у меня из головы. И в тот год в мозгу появилось первое отложенное наказание.  

 

                                                               2

 

  Первым делом психолог усадил меня в кресло, проследил, чтобы удобно устроился, и начал сеанс.  

  - На что жалуетесь, Анатолий Сергеевич? 

  - На гнев. 

  - Опишите, пожалуйста, в каких ситуациях это происходит.  

  Я задумался.  

  - Пожалуй, могу разгневаться практически в любой ситуации.  

  - Не торопитесь. Постарайтесь конкретизировать. 

  Я описал несколько случаев.  

  - Вот видите, - довольно произнес он, - в ваших случаях есть одна общая деталь. 

  - И какая же? – заинтересовался я.  

  Ни с того ни с сего мне почудилось, что психолог, нахмурив брови и в раздумье закатив глаза под лоб, скажет сейчас несколько простых, незамысловатых слов, которые, словно волшебный ключик, отомкнут глубины подсознания и выпустят прочь мечущихся в тесноте монстров. После катарсиса состояние улучшится в считаные секунды, и я, не дожидаясь конца сеанса, заплачУ и уйду, и больше не придется посещать кудесника, повелевающего внутренним миром пациентов. Гнев навсегда исчезнет из жизни и больше не будет причинять неприятности.  

  Однако этого не случилось. 

  - Сначала возникает конфликтная ситуация, затем появляются негативные эмоции, которые заставляют вас гневаться. 

  - Правильно. Разве бывает по-другому? 

  Психолог задумчиво почесал кончик носа. Потом, запыхтев от натуги, нагнулся к журнальному столику, стоящему рядом с креслом, достал из папки листок и протянул мне.  

  - Люди считают, что во всем виновата ситуация, вследствие которой появляются эмоции: гнев, ярость, агрессия и так далее. Как вы можете видеть на схеме, все просто: ситуация – стрелочка – эмоции. На самом деле, все совсем не так.  

  - Как – не так? – удивленно переспросил я. – По-моему, правильная схема. Возникает ситуация, и появляется гнев.   

  Психолог сложил руки на животе и покрутил большими пальцами.  

  - Переверните листок и внимательно изучите то, что там написано. После того как изучите, я готов ответить на ваши вопросы. 

  На обороте была нарисована схема: ситуация – стрелочка – мысли – стрелочка – эмоции – стрелочка – последствия.  

  Я сказал, что не согласен с этой схемой. 

  - У меня никаких мыслей не возникает, - твердо произнес я. – Сразу эмоции.  

  Психолог с хитрецой глянул на меня. 

  - Вам так кажется, - уверил он и добавил. – Вы слышали такую фразу: нет ничего быстрее мысли? Дело в том, что вы просто не отслеживаете их возникновение, и вам кажется, что эмоции появляются сами по себе. Поразмышляйте над этим, вспомните, как зарождается гнев, и поймете, что я прав. Сначала ситуация, потом появление мыслей, затем эмоциональная реакция, то есть собственно гнев, и его проявления, например, желание расколотить все, что под руку попадется, или заехать обидчику в челюсть, а потом физиологические последствия: сердцебиение, повышение артериального давления, апатия до полного физического истощения и тому подобное.   

  Я задумался над его словами. Психолог был прав. Хитрость возникновения гнева заключалась в том, что мысли, вследствие которых он возникал, не воспринимались как мысли – это было нечто, вписанное в гнев, его часть, непременный атрибут, воспринимавшийся неразрывно с ним.  

  Внезапно я осознал (ей-богу, это было переживание на физическом уровне), что мысли, блуждающие в мозге, – это бледные тени прошлых обид, не высказанных слов, не сделанных поступков, это диалоги с придуманными собеседниками, реакции на будущие обиды, будущие проблемы, которых еще не существует, да и не будет существовать, это будущие не случившиеся неприятности. Мозг мой, словно работающая на холостых оборотах машина, постоянно генерировал мысли, которые были не более чем умственными галлюцинациями, поскольку не имели ничего общего с реальностью. Мысли постоянно перескакивали с одной на другую, окутывая разум гипнотическим, бредовым туманом. Мысли поглощали все внимание, которое могло быть использовано для более необходимых вещей. Мысли съедали ВСЕ МОЕ ВРЕМЯ. И когда я осознал ничем не обусловленную вовлеченность в циклический мыслительный процесс, то ужаснулся: почувствовал себя сошедшим с ума биороботом, который живет в иллюзорном мире и пытается подогнать, переделать объективно существующую реальность под умственную паранойю. Мне стало так страшно, что нутро обожгло холодом: я ощутил, как падаю в бездонную пропасть безумия, сотворенную собственным умом.  

  Так больше продолжаться не могло. Не хочу прожить остаток жизни, подчиняясь испорченному компьютеру. Не хочу изо дня в день прозябать внутри мозга, жить только в нем и не замечать, не видеть красоту мира. Не хочу быть оболваненным. Довольно! 

  Мозг, как инструмент, весьма совершенен, но его нужно правильно эксплуатировать. Ведь эксплуатация – срок жизни изделия, во время которого реализуются его положительные качества. Значит, нужно реализовывать именно положительные качества, а не заставлять его бредить. Так что нужно изучить механизм, запускающий поток мыслей, и научиться его останавливать.  Чтобы либо решать возникающие задачи, либо находиться в покое, просто созерцая, слушая, воспринимая окружающую реальность.    

  Я поведал о своих мыслях психологу. Тот с интересом взглянул на меня, потом пожевал губами, словно хотел сказать: уважаемый пациент, хорошо, конечно, что ты осознал столь важный момент, но я выполняю конкретную работу – вытаскиваю тебя из депрессии. Поэтому можешь сколь угодно рассуждать об этом на досуге, сейчас же вернемся к нашим баранам.  

  Потом он посмотрел на часы (сеанс длился пятьдесят минут – время подходило к концу) и сказал: 

  - Так, запишите домашнее задание.  

  Подождал, пока я достану из сумки ежедневник, и начал диктовать. 

  -  Первое. Каждый день по тридцать минут вы будете уединяться в каком-нибудь тихом месте, где никто не помешает, и записывать возникающие мысли. Второе. После того как запишете мысли, понаблюдайте за собой и запишите эмоциональный фон, появляющийся после возникновения мыслей. Третье. После того как закончите записи, обязательно умойтесь. Когда вам будет удобно прийти в следующий раз?     

   Во время второго сеанса психолог посвятил в секрет рационального мышления. Теперь, при помощи пяти вопросов, задаваемых себе, я выяснял, являются ли мысли рациональными, или нет. Если мысли были рациональными, они допускались к употреблению, разгонке внутри мозга, поскольку рациональные мысли не несут в себе негативной эмоциональной нагрузки. Если мысли были нерациональными, то из них вычленялась основная, негативная часть, которая заменялась на нейтральную. Вследствие такой замены эмоциональное состояние становилось либо хорошим, либо просто спокойным.  

  Не знаю почему, но вдруг – это произошло мгновенно – я почувствовал доверие к психологу. Словно душа его на время покинула бренную оболочку, ссудив тело на время моему старому, закадычному другу. Друг знает обо мне все: наше детство, отрочество, юность прошли вместе. Ему не нужно ничего объяснять, он понимает меня без слов. Всегда готов молча выслушать, может дать совет, если я попрошу об этом. Никогда не торопится, рассудителен, основателен в умозаключениях. Я доверяю ему на все сто. Жаль, что он когда-то умер. Однако друг чудесным образом перехитрил смерть и вернулся с того света, чтобы помочь.  

  Я рассказал ему все. Я говорил взахлеб, не останавливаясь, – боялся, что не успею сказать о том, о чем думаю в одиночестве, каким представляю будущее, что беспокоит меня, что тревожит сон, что подтачивает нервы, что медленно убивает волю. Невысказанные обиды, несбывшиеся мечты, абсурдные желания – в моей исповеди было все. Никогда в жизни я не выворачивал нутро столь тщательно и столь откровенно; я целиком ушел в свои переживания и не замечал ничего вокруг.  

  Это был самый настоящий катарсис. 

  Вдруг я с удивлением обнаружил, что нахожусь в самой обычной комнате, а из кресла, находящегося напротив, на меня большими глазами смотрит психолог. Вот незадача! Запамятовал, как его зовут… Марк Алексеевич?.. 

  Прозаичный вопрос психолога вернул меня на землю.  

  - И давно у вас такое состояние? 

  - Больше двух с половиной лет. Началось все с работы – новое руководство пришло. Наступил перманентный кошмар. Потом расстались с любимой женщиной. Из-за моего гнева. На работе на всех кричал, потом дома стал, и ей, бедняжке, доставалось, хотя, конечно, она-то тут причем? Вот и не выдержала, ушла. Потом единственный друг умер. А ведь до прихода этих … руководителей я радовался жизни, как ребенок. И вообще был позитивным человеком. Как говорится, душой компании. 

  Психолог с восхищением покивал. 

  - У вас, Анатолий Сергеевич, отличный невроз! Хороший такой, крепкий невроз! Настоящий, хрестоматийный!  Просто пальчики оближешь, такой у вас замечательный невроз! 

  Я совсем сник. Слово «невроз» ударило, словно дубина: в глазах помутилось, во рту появился горький привкус. Да и исповедь высосала все силы.  

  Мое настроение почему-то развеселило психолога, ибо в глазах его заплясали профессионально сдерживаемые лукавые чертики.  

  - Просто отлично, что вы выговорились, потому что мы уже наполовину ликвидировали его, то бишь, невроз. Через месяц будете как огурчик. И думать забудете о том, что у вас была депрессия.   

  После того как с психологом произошли столь чудесные метаморфозы, я ощутил внутри странную уверенность, что инфернальное слово «невроз» через месяц-другой покажется не страшнее водяного пистолета, который наводит ребенок.   

  По окончанию второго сеанса я снова получил домашнее задание. Оно касалось анализа мыслей, проверки их на рациональность. 

  Я усложнил задачу, решив появляющиеся негативные мысли менять на рациональные.  

  На третий сеанс я попал только через полмесяца.  

 

                                                                 3

 

  Произошедшее в жизни событие настолько выбило из колеи, что я закурил. Терпеть не могу курево! Совершенно ненужная привычка. Ни уму, ни сердцу. От нее только сердцебиение, одышка, высокое давление, плохой сон. Каждый раз, перед тем как покурить, думаешь: сейчас выйду на балкон, закурю, буду пускать дым и наслаждаться. Спохватываешься, когда сигарета уже догорела до фильтра. Вот черт, так и не насладился! Опять думал о какой-то ерунде!  Остался лишь противный вкус во рту. И колотящееся, словно после длительной пробежки, сердце.  

  Мои коллеги, люди некурящие, разрешали дымить в кабинете. Совесть не позволяла травить вонючим приторным дымом ни в чем не повинных людей, поэтому я выходил на крыльцо и там втягивал в себя продукт тления картофельной ботвы, пропитанной никотином и отдушками, ибо настоящего табака давным-давно в сигареты не кладут.  Вместе со мной выходила курить Наталья Анатольевна, технолог, комната которой располагалась рядом с нашей. Она заглядывала в кабинет и кивком спрашивала: пойдем? Если не было срочной работы, я брал сигареты и спускался вниз.   

  Июль закончился, наступил август. Природа решила взять реванш за холодный дождливый июль: стояла страшная, невиданная в последний летний месяц жара. Голубое небо выцвело, полиняло, стало пустым и далеким. Даже самолеты, разрезающие небесную лазурь инверсионными следами, перестали летать над станцией, словно опасались, что их засосет в бездонную голубизну.  Стояла тишь, ветер спасался от жары, спрятавшись где-то высоко в горах. Улицы вымерли, не видно было даже бездомных собак – постоянных наблюдателей реальности.   

  Я человек метеозависимый. Жару переношу плохо. Хочется встать под холодный душ и не выходить оттуда. На соматическом плане жара не сказывается, разве что приходится чаще мыться, но душевное состояние тяжелое. Хотя солнце люблю. Сильно чувствую магнитные бури, полнолуния и высокое атмосферное давление. Раньше такого не было, видать, подкралась старость со своими причудами. Внезапно, как всегда бывает. Жил человек, не тужил, а тут нА тебе – метеозависимость. В качестве поощрения за ударно прожитую жизнь.  

  В жару со мной случается нечто напоминающее амок. Мозги будто поджариваются на сковородке.  Веселые черти с белозубыми голливудскими улыбками, готовящие это пикантное блюдо, добавляют по вкусу перец и соль, переворачивают их деревянной лопаточкой, чтобы не пригорели. Я становлюсь раздражительным, вскипаю по пустякам. Будто в меня вселяется другой человек. Совсем как в «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда». Я могу контролировать себя, но только до определенного, но, к сожалению, не известного мне момента. И если количество деструктурирующих факторов превышает значение, которое могу выдержать, наступает взрыв – срабатывает предохранительный клапан, выпускающий накопившийся негатив наружу. Сильные, крепкие, психически устойчивые мужчины и то пугаются до дрожи в коленях, когда я выхожу из себя.  

  К счастью, это случается только в жару.  

  Тем не менее, вспышки гнева причинили столь много неприятностей, что с ними необходимо было покончить, раз и навсегда.  

  На территории станции деревья не росли: один из начальников, стабильно меняющихся каждые два года, посчитал, что, кроме газонов и низеньких кустарников, на техническом объекте зелени быть не должно, и отдал распоряжение спилить все деревья. Поэтому нам с Натальей Анатольевной приходилось прятаться от солнца в тени высокого забора, окружавшего станцию по периметру: она была режимным объектом. Я быстро выкуривал сигарету; Наталья Анатольевна предпочитала самые легкие сигареты с бесчисленными отверстиями на фильтре для присоса воздуха, поэтому, чтобы ввести в организм привычную дозу яда, прикуривала от окурка первой вторую. Пока проходил ритуал, мы разговаривали обо всякой всячине, от погоды до котировок валют.   

  Однажды Наталья Анатольевна поинтересовалась, почему я закурил. Я ответил: нелады в жизни. Она понимающе кивнула головой. 

  - То-то смотрю: вы как в воду опущенный ходите, - сказала она. 

  Я пожал плечами.  

  - Все наладится, - сказала она и перекинула окурок через забор.  

  Через пару недель мы снова стояли в тени и курили.  

  - Вижу, вам не становится лучше, - молвила Наталья Анатольевна и против обыкновения заглянула в глаза. 

  - Не становится, - равнодушно подтвердил я.   

  Наталья Анатольевна была человеком деликатным. Возможно, причиной было хорошее воспитание, возможно, гены, так как Наталья Анатольевна была дворянкой по отцовской линии. Она не могла равнодушно смотреть, как коллегу грызет внутренний зверь, ей обязательно нужно было помочь.  

  - Вы знаете, Анатолий, - начала она, - несколько лет назад у меня в жизни возникла такая же ситуация. Я тоже мучилась, места себе не находила, пока подруга не посоветовала съездить на Алтай, к шаману.  

  Она замолчала. 

  - И как? – вежливо поинтересовался я. – Помогло?  

  Она кивнула.  

  Астрологи, нумерологи, шаманы, – вся эта братия, оперирующая понятиями, проявления которых невозможно зарегистрировать физическими методами измерений, была для меня бандой мошенников, зарабатывающих на сладкую жизнь при помощи хорошо подвешенного языка.  

  Я сказал об этом Наталье Анатольевне.  

  - Возможно, - сказала она, - что это так. Но вам ведь никто не мешает проверить? Сделаете выводы на основе собственных наблюдений, а не с чужих слов. Вы же знаете: критерий истины – эксперимент. Что вы теряете? Сеанс стоит тысячу рублей, не такие уж большие деньги. Поедете на Алтай, отдохнете. К тому же, перемена места – лучший отдых.  

  Я немного подумал и согласился. Действительно, что мне терять? Хуже, чем есть, уже не будет. А так хоть развеюсь. Может, ощущу эффект плацебо. Да и бывать на Алтае люблю. Буду каждый день ходить в горы. Лекарственных трав соберу. И от людей отдохну.  

  Наталья Анатольевна спросила, звонить ли шаману. Я ответил, что пока не стоит: сначала надо решить вопрос с отпуском. Нынешний начальник станции был откровенным самодуром, считавшим, что работники станции – его крепостные, которыми он волен распоряжаться по своему усмотрению, вплоть до смертной казни через увольнение, и мог завернуть записку об отпуске. Разумеется, можно взять отпуск без содержания, но тогда на какие средства ехать?  

  На удивление, начальник подписал записку сразу и без единого звука. Правда, он перенес начало отпуска на неделю позже, пояснив, что на осенний остановочный ремонт выйдут все сотрудники, даже те, кто находится в отпуске, поскольку готовится соответствующий приказ по предприятию.  

  Окрыленный успехом, я пришел к Наталье Анатольевне и сказал, что отпуск начнется в первой декаде сентября. 

  - Вот видите, Анатолий Сергеевич, - прокомментировала она, - звезды вам благоволят. Иначе Вини-Пух (такое прозвище было у начальника станции, человека весьма тучного) ни за что не подписал бы записку. Когда все происходит легко, это добрый знак. Сейчас позвоню шаману.    

  Через полмесяца я отправился на Алтай.  

  Мне нравится ездить ночью: дорога практически пустая, и приезжаешь утром – весь день впереди. В качестве компаньона взял с собой бывшую жену, Свету, которую случайно встретил за пару месяцев до путешествия.  

  Несмотря на то, что мы жили в одном крошечном микрорайоне, пересекались не чаще, чем раз в пять лет. Наверно, топология пространства-времени имела замысловатую форму.  

  Света была человеком неординарным, творческим, одним словом, художницей. Говорили, что она талантлива. Я ничего не понимаю в живописи, поэтому не могу судить, так это или нет. Одно время она работала в институте археологии, потом ушла на вольные хлеба. Оказалось, что свобода оплачивается выше, чем ставка иллюстратора. Света была донельзя обрадована тем, что нашла в себе силы уйти с работы, которую ненавидела всем сердцем, тем более, что это выстраданное решение к тому же наполнило кошелек.  

  Бывшая супруга поведала, что у нее проблема амурного характера: она полюбила человека, который не верит в ее нежные чувства, считая, что Света хочет его затащить в постель, чтобы потом стричь купоны. Когда женщины говорят о любви, я делю их слова на сорок восемь, поскольку жизненный опыт утверждает, что они, ничуть не тушуясь, пользуются словами любви для достижения корыстных целей. В данном случае я поверил бывшей супруге, поскольку нежные чувства были направлены на постороннее лицо.  

  Бывшая жена была человеком, рассматривающим жизнь сквозь призму эзотерики. В ее речи частенько проскальзывали слова «экзистенция», «метафизика», «эгрегор», «место силы», «энергия», «кундалини», «медитация». Ездить на Алтай она любила, потому что, по ее словам, там заряжалась энергией, которой хватало на год.  

  В конце встречи мы обменялись телефонами и распрощались.  

  За три дня до отъезда я вспомнил, что бывшая жена не прочь съездить на Алтай, и предложил составить компанию. Она с радостью согласилась.  

  В начале десятого мы уже были в Чемале. Я поставил машину на стоянку и набрал номер шамана. После восьмого гудка нажал отбой.  

  - Может, рано еще, - предположил я. – Подождем.  

  Я откинул спинку сидения и приготовился вздремнуть, как зазвонил телефон. 

  - Здравствуйте, Анатолий, - приветствовал меня шаман. -  Вы уже приехали? 

  - Здравствуйте, Григорий Никандрович, - ответил я. – Да, приехали. Находимся в Чемале, возле магазина «Мария-Ра».  

  - Тогда вам нужно вернулся, - сказал он. – Чуть дальше церкви увидите пешеходный переход с дорожными знаками. Сразу после него стоит дом за деревянным забором, выкрашенным коричневой краской. Это мой дом. Там и жду вас.  

  - Через пару минут подъедем, - ответил я.  

  Григорий Никандрович оказался этническим алтайцем. Среднего роста, с короткой стрижкой. Волосы его были черными, как смоль, но уже начали седеть. Он слегка потряхивал головой, как человек, который всю жизнь проработал на производстве марганца. Взгляд его черных глаз был внимательным, даже пронзительным, и вместе с тем равнодушно-безжалостным, отстраненным.   

  Он усадил нас на деревянную лавку, вкопанную возле избы.  

  - С чем приехали? – спросил он. 

  Я вкратце рассказал о своей проблеме.  

  - А ты? – спросил он бывшую жену. 

  Света в нескольких словах объяснила ситуацию.  

  - Понятно, - сказал шаман и закурил. – Здесь вас лечить не могу. Дело не одного дня. Поедете ко мне в тайгу. Раньше бывали на Алтае? 

  Я ответил, что да, бывал.  

  - Дорогу до Куюса знаете?  

  - Да. 

  - После Еланды через сорок километров будет арочный мост. Переедете на тот берег, и еще двенадцать километров до Ороктоя. От Ороктоя еще три километра. Увидите лесопилку. Вам туда и надо. Мимо не проедете, там дорога одна. 

  - Едем за Еланду, проезжаем Бийку, затем по арочному мосту? – уточнил я. 

  - Точно так. 

  -  Потом через Ороктой до лесопилки? 

  - Верно. Я позвоню, скажу, чтобы вас встретили. Там будет Татьяна. Обратитесь к ней. Лечение стоит тысячу за сеанс. Жилье – пятьсот рублей в сутки. Я приеду вечером. 

  - Там есть, где приготовить еду?  

  - Да.  

  - Магазин в Ороктое есть? 

  - Есть, но лучше продукты купить в Чемале. Удачи!  

 

                                                            ***

 

    Вернувшись домой к родителям, я болтался без дела полгода: выпивал, общался со всяким отребьем, хорошо, хоть в уголовщину не ввязался, – тогда было плевать на свою жизнь.  

  Потом взял себя в руки и устроился на работу.   

  Наступило лето. Я поступил в институт, на заочный факультет. Работал и вечерами ездил на учебу.  

  Так прошел еще один год.  

  Весной я встретил будущую жену. Наши отношения были обречены с самого начала: как только стали встречаться, запустилась программа отложенного наказания. Мозг не допускал возможность счастливого развития отношений. Но за время, которое длился наш роман, успели пожениться. Хорошо, что хватило ума не сделать детей.   

  Через два года перегорело все, что было. Мы расстались спокойно. Посмотрели на остывшие угли и разошлись в разные стороны.  

  Дальше жизнь потекла без душевных потрясений. Мне стало безразлично, встречу ли я когда-нибудь девушку из снов. Дело в том, что мне стала сниться девушка. Каждый раз внешность у нее менялась, но я знал, что это один и тот же человек. Чувствовал сердцем. Во сне мы встречались и шли гулять по городу. Иногда держались за руки, иногда нет. И за все время не сказали друг другу ни одного слова. Эти сны снились около года, а потом прекратились так же внезапно, как и начались.  

  У меня случались кратковременные романы, но ни одну из ночевавших в моей постели женщин я не любил. Вероятно, они чувствовали мое равнодушие, потому что ни одна из них не задержалась более чем на два месяца.  

  Я давно забыл ту, первую девушку, из-за разрыва с которой начались отложенные наказания. После окончания университета она вернулась в город (откуда мы оба были родом), и я иногда видел ее. Издалека. Ни разу я не сделал попытки подойти к ней, а она – ко мне. Да и зачем? Наш общий знакомый как-то сказал, что ей не везет в личной жизни, что она опять осталась одна и воспитывает двоих детей. Однажды я встретил ее в поликлинике (это случилось, когда у меня родился сын), куда она пришла со своим младшеньким. Мы сидели на скамейках в коридоре и молча смотрели друг другу в глаза. Потом подошла моя очередь, я взял сына на руки и зашел в кабинет. Когда мы вышли, ее уже не было. После этого случая больше не видел ее никогда.       

  

                                                                 4

 

  Через полтора часа мы приехали на место. Когда Григорий Никандрович сказал о лесопилке в тайге, я представил себе вековые сосны, бурелом, густой темный бор, в котором что ни день случаются чудеса и в котором запросто можно встретить кикимору, стоит лишь на шаг сойти с тропинки. В глухой чащобе, на живописной полянке, непонятно как оказавшейся в дремучем лесу, стоит огромный сруб с маленькими окнами, затянутыми бычьими пузырями. По краю полянки протекает веселый быстрый ручей, который вращает колесо, приводящее в движение циркульную пилу.  Дюжие молодцы в косоворотках ухают тяжелыми топорами, очищая лесины. Звон идет по всей тайге, и добродушные звери приносят неутомимым работникам на обед соленые грузди в сметане и компот из лесных ягод.    

  На деле лесопилка выглядела совершенно по-другому. На небольшом холме, прилепившемся к южному склону одинокой горы, стояло в ряд несколько аилов, построенных из кругляка. Шестиугольные крыши аилов были сколочены из обрезных досок, покрывал крыши бронированный рубероид. Между аилами находились хозяйственные постройки, сделанные из бруса. Солнце успело покрыть, словно морилкой, вечным темно-коричневым загаром стены построек. Крайним строением слева была баня с пристройкой наверху. Напротив строений, метрах в пятнадцати, на ровной площадке, находившейся ниже аилов метра на три, была хибара, в которой располагалась металлическая рама с циркульной пилой, стоящей на сделанных из уголка рельсах. Рядом с хибарой торчал столб, провода от которого шли к небольшому понижающему трансформатору, а от трансформатора тянулась воздушка к постройкам.  

  Дверь крайнего слева аила выходила на веранду, посредине которой стоял стол. Рядом со столом находился продавленный топчан с удобством устроившимся на нем кошачьим семейством в составе четырех мышиноядных боевых единиц. В углу веранды лежала игрушка, огромный черный медведь с глазами из пуговиц. Возле стола стояли вразнобой красные пластмассовые кресла из летнего кафе, хорошо сохранившиеся деревянные лакированные стулья, принесенные неизвестным ветром из советских времен, и кресло-качалка, на сиденье которого была наброшена овчина. На столе, застланном ситцевой скатертью, стояла обрезанная пластиковая бутылка с букетом полевых цветов.  

  Мы подъехали к веранде и не успели выйти из машины, как из аила на веранду вышла женщина лет тридцати пяти-сорока. Она остановилась возле двери и прикрыла глаза ладонью, чтобы лучше рассмотреть гостей.  

  Мы поднялись на веранду и поздоровались. Женщина улыбнулась в ответ и сказала: 

  - Доброе утро! 

  Глаза у нее были серо-зелеными, болотного оттенка, взгляд – отстраненным, ожидающим.   

  - Вы Татьяна? 

  - Да. Вы Анатолий?   

  Я кивнул головой. 

  - А вы Светлана?

  - Да.  

  - Григорий Никандрович предупредил о вашем приезде. Я устрою вас над баней. Ночи сейчас холодные, а там через помещение дымовая труба проходит. Баню каждый день топим, так что не замерзнете. Идите наверх, я постельное белье возьму и приду.  

  Мы поднялись по крутой лестнице в пристройку. Комната была приличных размеров, чистая, светлая, пахла свежими опилками. Возле стен стояли четыре добротных деревянных кровати. На одной из них, возле входа, были навалена гора мягких детских игрушек.  

  Татьяна поднялась наверх и спросила: 

  - Вам стелить вместе? 

  Мы переглянулись. 

  - Нет, отдельно. 

  - Разве вы не муж и жена?  

  - Муж и жена, только бывшие. Сейчас просто товарищи.  

  Татьяна быстро застелила две кровати возле окна.  

  - Отдохните с дороги, - предложила она и вышла.  

  Мы так и сделали. Завалились на кровати, но сон не шел: видимо, сильно притомились с дороги. Иногда так бывает от усталости: голова не работает, тело не слушается, и кажется, что, как только ляжешь, сразу провалишься в сон. Закрываешь глаза, а сон не идет. Мерещатся какие-то красно-желтые пятна и мешают засыпать. Несмотря на то, что лежишь неподвижно, внутри тела продолжается вязкое, замедленное движение. Будто вращается огромный маховик, который никак не может остановиться. Полуосознанные мысли бесконечной вереницей бегут по кругу, протаптывая тропинки и ломая сучья в дебрях мозга.  

  Через час я решил, что больше нет смысла валяться, и встал. Я ни минуты не вздремнул, однако чувствовал себя отдохнувшим. Затем спустился к машине, достал беляш, который купил в Сростках, и съел. Утолив голод, решил обследовать местность, в которой довелось оказаться.  

  Проселочная дорога, по которой мы приехали, не заканчивалась в окрестностях лесопилки, а проходила по ее территории и шла дальше. Я решил прогуляться и зашагал по дороге. Вскоре, перепрыгивая с камня на камень, миновал небольшую – метра три шириной – и мелкую речушку: дорога пересекала ее. Она весело журчала по каменистому ложу, и солнце отражалось в ее водах, разбиваясь на тысячу разноцветных бликов. К одинокому валуну, покоившемуся в паре шагов от воды, был прикреплен кусок картона, на котором шариковой ручкой было нацарапано слово «пещеры» и нарисована стрелка, видимо, в сторону пещер, поскольку дорога, миновав речушку, раздваивалась. От развилки одна дорога устремлялась вверх, на альпийские луга, вторая шла вдоль речушки и пропадала за отрогом горы, заросшим дикой коноплей. Я зачерпнул в ладони воду из ручья и сделал несколько глотков – вода была такой ледяной, что заломило зубы, и невероятно вкусной. Я прогулялся вдоль течения до поворота и, обогнув его, увидел, что речушка пропадает в зарослях кустарника, который тянется сплошной стеной до густого соснового леса, растущего в распаде между горами.  

  Так вот почему шаман говорил о тайге!    

  С лесопилки тайги не было видно: ее закрывала гора, у подножия которой располагался лагерь шамана. Как только я осознал этот факт, почему-то в голову пришла мысль о японском саде девяти камней: из любой точки сада можно увидеть только восемь камней, а девятый всегда оказывается вне досягаемости глаз.  

  Я вернулся на лесопилку, когда только начало вечереть. В горах смеркается быстро. Луна еще не взошла, поэтому я решил, что лучше повернуть назад к лагерю, пока не стемнело.  

  На веранде сидели Григорий Никандрович, Татьяна, бывшая жена и двое мужчин. Одного звали Андрей, другого – Евгений, они работали на лесопилке. Во время нашего приезда их не было: уезжали по делам в Чемал и вернулись назад вместе с шаманом. Вся компания ела картошку с копченой кониной. На лавке, вкопанной возле аила, стояли два здоровенных закопченных казана: один с вареной картошкой, в другом была остро пахнущая дымом конина. Также на столе стоял светло-желтый пузатый эмалированный чайник с плоским днищем, похищенный лет этак сорок назад из какого-нибудь детского садика, либо заводской столовой. Я прекрасно помню такие чайники: когда я был в яслях, из них наливали то компот из сухофруктов, то какао с молоком, то светленький сладкий чай.  

  Григорий Никандрович посмотрел на меня, но ничего не сказал. Я пожелал всем приятного аппетита и зашел в аил, чтобы достать из холодильника купленные в Чемале продукты и поесть.  Закусив, вышел на веранду. Все уже разбрелись, кто куда, остались лишь шаман и Светлана. Григорий Никандрович подозвал меня и сказал: 

  - Сейчас сходите в баню, помойтесь с дороги, а потом ложитесь спать. Я буду вас лечить. Своим уже сказал, что первыми в баню пойдете вы. Она уже протоплена, так что идите.  

  И, откинувшись в кресле-качалке, он с удовольствием закурил, выпустив из ноздрей гигантское облако дыма. 

  Мы поднялись в комнату, взяли смену белья, полотенца и мыло. Первой в баню пошла Света, а я присел на лавку и стал смотреть, как из-за лежащих вдали изломанных вершин восходит молочно-белая луна с нечеткими следами бывших морей на круглом лице. Я сидел в тени от навеса веранды, защищавшего глаза от света фонаря, освещающего территорию лесопилки, и мог вдоволь любоваться полночной красавицей. Она, словно рисуясь предо мною, кокетливо сияла в ночной тиши, и я наслаждался ее серебристым, волнующим и будоражащим кровь блеском. Что-то древнее, дикое, необузданное будил безумный блеск луны. Мне хотелось завыть, задрав голову, и, обратившись в огромного хищного зверя, скакать по горам, наслаждаясь силою лап…  

  Чтобы обуздать порыв, я достал из кармана захваченный нарочно варган и начал играть. Пение язычка стронуло залитый безумным светом мир с насиженного места: он перестал быть четким, уныло предсказуемым, математически денежным, пустым, холодным, и ожил, превратившись в текущего, струящегося, колеблющегося, словно пламя свечи, дракона, держащего в пасти переливающийся шарик Вселенной.   

  - Наблюдаешь за драконом? – голос шамана вернул меня в действительность.  

  Мне показалось, что тело распалось на мириады частиц, которые, пройдя сквозь полупроницаемую преграду, вновь собрались вместе, и я мгновенно приземлился на лавке, будто только что прибыл из космического путешествия.   

  - Ага, - как ни в чем не бывало, ответил я. 

  Григорий Никандрович затянулся, и, глядя на луну, спросил: 

  - Какого цвета дракон? 

  - Красного, - ответил я.  

  Он сквозь зубы пробормотал какую-то ахинею: «Сегодня четырнадцатый день… четный… да, красный в силе…» 

  - В какую сторону указывает хвост дракона? – спросил шаман и бросил окурок на землю.   

  - На запад, - ответил я.  

  Он дико глянул на меня и как-то сразу потерял интерес к разговору. Хрустнул суставами и пошел в аил.   

  - Иди в баню, Света уже закончила, - на прощанье бросил шаман таким тоном, будто я только-только обидел его до глубины души, и зашел внутрь, скрипнув дверью. 

  После бани я, распаренный и довольный, поднялся наверх. И не успел коснуться головой подушки, как провалился в глубокий без сновидений сон.  

 

                                                                  5

 

  Проснувшись, я увидел, что комната залита светом (окно выходило на южную сторону), и, выглянув, обнаружил, что солнце стоит высоко, а в животе рычат дикие звери. Я бросил взгляд на часы: девять. Получается, что проспал более одиннадцати часов кряду! Лет двадцать назад я еще был способен на подобный героизм без негативных последствий для организма. В последнее время мне удавалось поспать — максимум — шесть часов. Если спал меньше шести часов в сутки, появлялся недосып. Хронический недосып приводил к апатии, потере аппетита, раздражительности и, как следствие, приступам гнева. Если спал шесть часов, но потом, позавтракав, ложился снова (когда случалась суббота или воскресенье), и мне удавалось уснуть еще на час-полтора, чувствовал себя весь день разбитым. Зная реакцию организма на недосып-пересып, я старался укладываться в норму, но, разумеется, это не всегда удавалось, что и приводило к плохому самочувствию.  

  Сегодня я чувствовал себя отлично. Неизвестно, что повлияло на хорошее самочувствие: то ли отсутствие городского шума, то ли отсутствие большого скопления людей, подавляющих разум ядовитыми миазмами тяжелых мыслей, то ли ночное лечение шамана, то ли все вышеперечисленные факторы, вместе взятые, но настроение было превосходным. Впервые за несколько месяцев по пробуждению не возникло мыслей о N – человеке, из-за которого, собственно, я и оказался здесь. Я нарочно заставил ум подумать о N, но тот не подчинился. Это настолько обрадовало, что я вскочил с постели, быстро оделся и спустился вниз перекусить.  

  Местные жители еще спали. По крайней мере, их нигде не было видно. Я позавтракал на скорую руку бутербродами с колбасой, выпил стакан сметаны и пошел в горы. Перед выездом я купил новые кроссовки и теперь надел их, чтобы опробовать в деле.  

  Гора, у подножия которой находилась лесопилка, приглянулась сразу, как только мы приехали, и я решил взобраться на ее вершину. Положил в рюкзак полуторалитровую бутылку с водой, несколько полиэтиленовых мешков под лекарственные растения и отправился вверх по тропинке, промытой тающим снегом и дождями.   

    Солнце прошло одну шестую часть дневного пути, когда я, наконец, взобрался на вершину. Встав на высшую точку горы (это был обломок скалы, невесть как оказавшийся здесь: по он виду был чужд тому месту – весь в волнистых зазубринах, словно карикатурный пиратский тесак; наверно, его сбросили сюда, на вершину, игравшие когда-то за облаками в кости боги), осмотрелся. Великолепие гор закружило голову, наполнило грудь восторгом, и я прокричал: 

  - …! С миром прощаю и отпускаю тебя! 

  И как только я выкрикнул эту фразу, раздалось громкое блеяние.  

  Северный склон горы был пологим, заросшим сосняком, лиственницами и диким кустарником. Овцы присмотрели его значительно раньше меня и мирно паслись невдалеке, а одна из них, услышав мое пожелание, ответила разом за всех. Да, мир ответил блеянием, и я был рад. Мое прощение принято к исполнению! Абонемент прощения был по всем правилам зарегистрирован в Республике Горный Алтай, что и было задокументировано на седьмой хрустальной сфере, ибо там находится небесная канцелярия, и в качестве подтверждения был подан сигнал через пасущуюся поблизости овцу.    

   Начало моему неврозу было положено сменой руководства, и бардаком, который вследствие этого наступил. Начало депрессии – расставанием. В расставании были виноваты оба. Я ее простил и громко сказал об этом всему миру. Это была завершающая, жирная, громкая точка, оптимистичный финал счастливых, но, к сожалению, недолго длившихся отношений.  

  Много месяцев я шел к этим словам. Они дались нелегко. Гордость и высокомерие – главные враги прощения — свили в душе удобное, комфортное гнездо, и прогнать их прочь было очень тяжело. Взобравшись на вершину, я почувствовал, что настал момент, когда враги отступили. Все, пора в атаку!  

  И выкрикнул слова прощения.   

  Я смотрел вниз, на речушку, протекавшую мимо лесопилки, сверху казавшуюся не более следа от шариковой ручки, оставленного размашистым росчерком на листе бумаги. Она сверкала, словно унизанная бриллиантами нить. Краем глаза я заметил слева быструю тень. Это оказался коршун, парящий в восходящих потоках напитанного ароматом горных трав воздуха. Первый раз в жизни я наблюдал за полетом коршуна сверху вниз. Он делал широкие круги, постепенно забирая к юго-западу, и через несколько минут исчез, слившись с пестротой находящихся вдали гор.   

  Я выпил немного воды. Затем разделся донага, постелил ложе из снятой одежды и лег на землю. Положил бейсболку на глаза, чтобы солнце не слепило их. В спину упирались мелкие камешки, и я заворочался, пытаясь устроиться удобнее. Наконец мне это удалось. Я раскинул руки и начал дышать. Раз, два, три – вдох; раз, два, три, четыре – выдох. Вскоре сознание стало потихоньку отключаться: начали мерещиться красно-черные тени, скручивающиеся в гигантскую спираль… 

  И я заснул.  

 

                                                           ****

 

  Второй раз отложенное наказание привело механизм разрушения в действие совершенно на ровном месте. У меня был краткий роман с замужней женщиной. Замужем она была весьма условно: супруг ее был военным, и часть, в которой он служил, время от времени переводили из гарнизона в гарнизон. Однажды она решила, что больше не хочет жить на чемоданах, и вернулась домой. По крайней мере, такой была официальная версия ее возвращения, которой она делилась со всеми подряд. Когда пассия рассказывала о возвращении в отчий дом, то казалось, что она на всякий случай готовит себе алиби. В знаменателе у нее были двое детей и пагубная страсть к алкоголю. Даже работу любовница подыскала такую, на которой можно было безнаказанно выпивать. Об отношениях здесь вообще речи не шло – переспали и разбежались. Но чем-то она меня зацепила, и я привязался к ней. Наверно, внешностью, поскольку она была писаной красавицей: матовая кожа, правильные черты лица, чуть вздернутый носик, черные, как смоль, длинные волосы, карие с искоркой глаза. К сожалению, она годилась только для секса, общения как такового не было: то, что выходило у нее изо рта, было либо безграмотным пересказом телевизионных программ, либо штампованными фразеологизмами, какие употребляет пьющая молодежь. Я прекрасно понимал, что нам нужно расстаться, но оттягивал этот момент.  

  Отношения (если то, что между нами было, можно назвать отношениями) закончились в одно мгновение. Я догадывался, что у нее есть еще несколько бойфрендов. Меня это не волновало, поскольку мы практиковали безопасный секс, и я не опасался за свое здоровье. Я позвонил ей, и трубку взял пьяный мужчина. Сказал, что ее нет. И добавил, что нечего сюда звонить, она не хочет меня видеть.   

  Позже ее подруга рассказала, что бывшая любовница познакомилась с таксистом, и это он тогда ответил на звонок. Добавила, что теперь пассия пользуется таксистом вовсю: у нее появилось бесплатное, к тому же безотказное средство передвижения.  

  Потом подруга рассказала, каким образом таксист завоевал сердце соломенной вдовы офицера. 

  - Знаешь, как он матом классно ругается! Трехэтажно загибает! – передала подруга восторженные слова бывшей любовницы. 

  Она зорко смотрела мне в глаза, чтобы понять, причинили ли ее слова боль: женщины частенько наслаждаются подобными моментами.  

  Да, мне было больно, но после ее слов боль ушла, осталось лишь недоумение, перешедшее в презрение. Классно матом ругается? Трехэтажно загибает? И это все? И этого достаточно, чтобы ты раздвинула ноги? Не очень-то высокую планку ставишь. Этак каждый второй половозрелый горожанин сможет добиться тебя. Впрочем, это твое дело, личное.  

  И я попытался выкинуть ее из головы. 

  К сожалению, сделать это не удалось. Словно нарочно, она стала названивать мне. Поначалу я объяснял, что больше не хочу встречаться, а когда она спрашивала почему, клал трубку. Позже вообще перестал отвечать на ее звонки. Тогда она стала заваливать меня смс-сообщениями. В конце концов, я согласился встретиться: мне все-таки нравилось заниматься с ней сексом.  

  Через неделю я позвонил ей. Она сказала, что мне нужно забыть ее, что наша последняя встреча была ошибкой, что я никогда ей не нравился, что она совершенно равнодушна ко мне.  

  Позже я понял, что женское самолюбие не может перенести тот факт, что их, таких красивых, таких замечательных, таких милых, таких сексуальных, могут бросить. Причем по их же вине. И женская психика ищет выход из сложившейся ситуации. Нужно сделать так, чтобы я его бросила, придумывает изощренный женский мозг. Тогда самооценка не пострадает. Заодно и отомщу мерзавцу. Как он только посмел так со мной поступить! 

  Простодушные мужчины верят, что женщины осознали свои ошибки и каются в них. Какая наивность! Месть, и ничего более.  

  Шаблонный ход бывшей пассии (несмотря на то, что я призвал на защиту всю свою логику и весь свой юмор) запустил механизм отложенного наказания. Началась депрессия. Лето и осень пролетели мимо, а я даже не заметил ни тропической жары, ни пожелтевших листьев, ни оголившегося неба, ни улетающих на юг птиц, ни занудных октябрьских дождей. Очнулся, когда снега намело уже столько, что, ступив мимо тропинки, проваливался выше колена в мокрый холод. Белое пушистое одеяло тихо, незаметно похоронило печаль, и, проснувшись однажды утром, понял, что депрессия покинула меня, не оставив в душе ни следа.   

  Сначала я не поверил в столь чудесное событие. Как так, да разве такое может быть? Депрессия была перманентным состоянием, таким же неизбежным фактом существования, как смерть или налоги. Я попытался вспомнить те навязчивые, вызывающие отвращение из-за бесконечного повторения мысли, которые своим присутствием вновь и вновь запускали депрессию, загоняющую рассудок в мрачные дебри безнадежного будущего, но они исчезли, словно их и не бывало. Я был ошарашен, но где-то в глубине по стенам монашеской кельи, в которую была заключена душа, скользнул лучик надежды. Я пошел в душ и принимал его значительно дольше обычного потому, что, направив на тело тугие струи воды, ни одной депрессивной мысли не возникло в мозгу, и я просто наслаждался тем, что горячая вода вымывает остатки сна. У меня словно свалились шоры с глаз, и я увидел, что зеркало в ванной грязное, и его нужно протереть, что одна из четырех лампочек не горит, а туалетная бумага вот-вот закончится.    

  То, что я стал замечать простые вещи, так обрадовало, и я, наконец, поверил в то, что депрессия ушла, и, впервые за несколько месяцев, пришел на работу в добром расположении духа.   

 

                                                                6

 

  Когда я вернулся на лесопилку, шаман, увидев меня, ничего не сказал, но в глазах его появилось странное выражение, сначала я даже не понял, какое. Но потом, когда он, оглядев меня с ног до головы, сказал: «Ребята ужинают, присоединяйся», понял: он сдерживается, чтобы не засмеяться.  

  - Ты утром ушел, - добавил шаман, - и я не успел предупредить, что буду тобой заниматься. Со Светой я закончил до полудня. Как поешь, будь на веранде. Приглашу.  

  После ужина шаман позвал меня и пошел к аилу, стоящему особняком от других. Он щелкнул выключателем, который находился снаружи, возле двери, вошел в аил и сел на широкую лавку, стоящую возле длинного массивного стола. Махнул рукой, приглашая внутрь, и кивнул на табуретку напротив. Я присел и стал разглядывать убранство аила. На каждой из шести бревенчатых стен висели черепа с рогами. Я совершенно не разбираюсь в рогато-копытной живности, но по своему виду рога принадлежали разным животным. Одни были витыми, словно спирали, другие почти прямыми, с острыми, как пики, кончиками, третьи напоминали литовку. Также на одной из стен находилось чучело совы, на другой – орла. По периметру аила располагались широкие лежанки, прикрепленные к стенам. Возле одной из стен был кухонный стол с вделанной в него ярко блестящей современной мойкой и никелированным смесителем с фигурным гусаком. Рядом стояла печка-буржуйка, сваренная из трубы-шестисотки, с дымовой трубой, выходящей сквозь отверстие в крыше. На полу возле стола лежала медвежья шкура.

  Шаман налил в широкую латунную чашку молоко из тетрапака под названием «Алтайская буренка», на котором была изображена бодрая антропоморфная корова с белыми человеческими зубами в широко улыбающейся пасти. Потом достал из сумки, лежащей на столе, сверток, распаковал его, – внутри оказались сухие веточки можжевельника. Из той же сумки он извлек смягчающий крем для рук. Затем вытащил из кармана зажигалку и положил на стол.

  - Ты когда-нибудь обращался к шаманам? – спросил он, намазывая руки кремом.  

  - Нет, не доводилось, - отозвался я. – Ни к шаманам, ни к экстрасенсам. 

  - Ты сказал, что часто гневаешься. Связано ли это с употреблением спиртного? 

  - Нет. Я, бывает, выпиваю, но делаю это очень редко. 

  - Редко? 

  - Раза два в год, не чаще: не нравится быть пьяным. Непродуктивное состояние. Сам процесс употребления нравится: застолье, разговоры, закуска. Начало действия алкоголя тоже. Но пьяным быть не люблю. Такое ощущение, будто обманули. Выпиваешь, калякаешь с друзьями о всякой всячине, хорошо! Но приходит пора возвращаться домой. Приходишь, а делать ничего не можешь. Ходишь по квартире, как дурак. В конце концов, ложишься спать. И на утро похмелье. Говорят, чтобы не болеть, нужно перед сном выпить три-четыре стакана воды для того, чтобы избежать дегидратации. По-моему, полная чушь, эти рецепты. Не будешь пить – болеть не будешь.   

  - Наркотики употребляешь? 

  - Покуриваю изредка. С такой же частотой, что и выпиваю. Здоровья уже нет, да и перестал понимать, зачем это нужно.

  - Покуриваешь? Что? 

  - Коноплю. Раньше сам выращивал. Заказывал через интернет голландские семечки. Селекционные. Но уж больно дурь жизненную энергию сжирает. От нее даже хуже, чем от выпивки. От спиртного день болеешь, от конопли – неделю. На кой ляд она нужна? Не стоит овчинка выделки.  

  Шаман закончил мазать руки кремом и подошел ко мне. Я положил руки на колени и стал смотреть, что сейчас будет происходить. Шаман гортанным надтреснутым голосом стал речитативом произносить слова на неизвестном языке. При этом делал руками такие движения, будто гладил по голове крупную собаку. Он  стал ходить вокруг меня и обеими руками собирал что-то невидимое, сжимая кисти в кулаки, затем с силой отбрасывал схваченное прочь, растопыривая пальцы. Потом стал отрыгивать воздух, который тренированно загонял внутрь желудка. Насколько я понял, таким образом шаман отгонял злых духов. Это длилось несколько минут. Затем он взял плетку и стал меня хлестать ею, сначала по спине, потом по рукам и в конце по ногам. Делал он это не больно, а как-то формально. Мол, ничего не поделаешь, такая, брат, процедура. Потом шаман брался одной рукой за конец бечевки, другой за рукоять плетки и протаскивал бечевку под обеими мышками, вокруг шеи – по и против часовой стрелки, вокруг туловища, тоже в ту и другую стороны, и под коленями. Закончив, он положил плетку и взял со стола висящие на разных тесемках когти с медвежьей лапы, лапу орла и еще разные не опознанные мною части хищных животных. Притопывая ногами и потрясая надо мной связкой звериных конечностей, он ходил вокруг и шепотом быстро говорил какие-то незнакомые слова. Закончив трясти, шаман положил связку, а со стола взял чашку с молоком и пестик. Он поднял чашку у меня над головой и ударил по ней пестиком. Раздался чистый, словно колокольный звон, чарующий звук. Затем ударил еще раз, потом третий, четвертый… Когда звон затих, он стал пестиком водить по краям чашки, отчего она завибрировала, запела тихим, нежным, хрустальным голосом, и на глазах у меня навернулись слезы. Наконец он поставил чашку обратно. Взял веточку можжевельника и поджег ее. Можжевельник затрещал, разгораясь. Погас, и шаман снова зажег его. Затем горящей веточкой стал рисовать окружности: вокруг головы, туловища, плеч, кистей и ног. Потом положил веточку в деревянную плошку, которую сунул мне в руки и сказал, чтобы я дышал дымом от тлевшей ветки, что я и сделал.  

  Шаман присел на лавку напротив и вытер полотенцем лицо. Покивал головой. 

  - Порча на тебе, Анатолий, - сказал он, - давнишняя, с детства. Она держит, не дает развиваться. Женщина порчу навела. Отверстие от нее величиной с жерло вулкана.  

  Было непонятно, правду он говорит, или шутит. 

  Я стал вспоминать, какая женщина могла навести порчу, но ничего не вспомнил.  

  - Я вижу твое энергетическое тело, - продолжал шаман. – Оно в дырах. Поэтому у тебя в жизни все кувырком. Ведь не только в гневе дело, не так ли? Смотри: ты накапливаешь энергию, но накопить ее достаточно для того, чтобы заделать пробоины, не в состоянии. Потому что она уходит быстрее, чем прибывает. Вот и бегаешь, как собака за своим хвостом, а толку нет. Ничего, мы тебя подлатаем.  

  - Только не думай, - сказал он, немного помолчав, - что, когда я с тобой закончу, у тебя крылья вырастут. Ничего такого не будет. Просто чувствовать себя будешь лучше, спокойнее станешь. Гнев сразу не уйдет. На это не рассчитывай. Но контролировать эмоции станет легче. По пустякам перестанешь заводиться.  

  Он снова немного помолчал. 

  - Я ведь не волшебник, - продолжил он и как-то ненатурально закашлялся. – Вижу ауру, свечение человека. Вижу, светлый человек или темный. Вижу, какой болезнью болеет. Знаю, как помочь. Иногда будущее вижу. Но изменить что-либо в судьбе не могу. И не все говорю, что вижу. Этика! Слыхал такое слово? Кодекс чести шамана. Нельзя человеку говорить, что его ждет. Иначе потом спросится.   

  Внезапно я вспомнил, кто мог навести порчу.  

  В детском саду у нашей группы была воспитательница по фамилии Шарбан, кудрявая блондинка с короткой стрижкой, еврейка бальзаковского возраста. Глаза у нее были черные, наглые, липкие. Однажды во время дневного сна я описался. Она выстроила всех в шеренгу, а меня водила вдоль строя и говорила: «Посмотрите, дети! Толя описался!» Потом отпустила ребят и стала говорить, с ненавистью глядя мне в глаза: «Ты тупица, дурак! Ничего путного из тебя не выйдет! Будешь двоечником! А когда вырастешь, сопьешься!»  

  Об этом случае мать рассказала мне совсем недавно, около полугода назад. Мы смотрели передачу про детские дома, и она, увидев, в каких ужасных условиях содержатся дети, рассказала о выходке воспитательницы, добавив, что Шарбан после того случая уволили.  

  Я рассказал о случае в детском саду. Шаман кивнул головой и сказал, что, возможно, порча действительно наведена воспитательницей.  

 

                                                               7

 

  После того как шаман закончил сеанс, я почувствовал, что нечто темное, закрывающее сознание пеленой, отступило прочь, и увидел себя со стороны: маленький, слабый, издерганный человечек с расшатанной психикой, разуверившийся вконец, не ждущий ничего хорошего от жизни и ни на что не надеющийся, у которого еле-еле хватило смелости приехать к шаману и у которого – о, чудо! – вдруг в глазах блеснула надежда. Осознание того, что я не безнадежен, было настолько невыносимо, что я еле сдержал слезы и отвернулся от шамана, чтобы тот не заметил мою реакцию.  

  - Поплачь, Анатолий, поплачь, -  по-отечески молвил шаман, - ничего зазорного в этом нет. Наоборот, хорошо, если поплачешь. Не стесняйся!  

  И я разрыдался, спрятав лицо в ладони. Слезы текли сквозь пальцы, капали, словно редкие дождинки, на деревянный пол, но мне было все равно: я отпустил себя прочь, будто птицу из клетки, и внезапно обретенная свобода уняла боль, напоила жаждущее покоя сердце.  

  Вскоре слезы утихли. У меня на душе стало так хорошо, будто только что я совершил самый важный поступок в жизни.

  - Знаешь, что ты сейчас сделал? – спросил шаман и сам ответил. – Ты только что серьезно ранил красного дракона. 

  Эти слова были сказаны совершенно обычным тоном, да и лицо шамана оставалось невозмутимым, но по неизвестной причине я знал, что он чем-то доволен.   

  - Красного дракона? – недоумевая, переспросил я. 

  - Гнев. Красный дракон – это гнев. Ты его вчера сам видел.  

  Я припомнил вчерашний вечер. Да, был дракон. 

  - Я просто пошутил!  

  - Неважно, шутишь ты, или нет. В этом месте работают другие законы. Здесь нет мотивов, только сокровенные желания. Здесь вообще все по-другому. Впрочем, скоро сам поймешь. Сущности тебя испытывают уже много лет. Возможно, тут случится последнее испытание.   

  Черные глаза шамана пристально и невозмутимо смотрели на меня, будто чего-то ожидали. Потом он встал, достал из кармана пачку сигарет и вышел из аила. Я вышел вслед за ним. 

  - Сейчас ребята затопят баню, - сказал шаман глухим голосом, выпуская дым. – Сходите со Светой, помойтесь.    

  Я кивнул и пошел к себе в пристройку… 

 

                                                          *****

 

  Последнее отложенное наказание вступило в силу пару месяцев назад и начало свою страшную жатву, став по своим проявлениям самым жестоким и самым беспощадным. Два предыдущих были семечками, неумелыми играми подмастерья, балующегося в отсутствие наставника метанием ножей в равнодушный манекен. Теперь за дело взялся матерый профессионал, настоящий ас экзекуции, и, если бы не жизненные якоря: дети, желание прожить жизнь до конца, любовь, – я давно бы покончил с собой, ибо не находил ни минуты покоя в бессмысленно проходящей мимо веренице серо-черных дней. Впрочем, я оговорился: мысли-то как раз были, их было полно, но какие мысли! Чем-то это состояние напоминало лютое перманентное похмелье, только без острых соматических проявлений. Мама, роди меня назад, в животик! Мне так плохо... Ей-богу, я с огромным удовольствием впал бы в летаргический сон, чтобы проснуться лет этак через пятьдесят. За это время события, побудившие отсроченное наказание к действию, напрочь сотрутся из памяти, и я заживу, как прежде, будто ничего особенного и не происходило в жизни. По сути, ничего особенного ведь и не произошло: подумаешь, расстался с женщиной. Мало ли таких историй на земле? Но своя-то рана больнее! Другие так не страдают. Это заблуждение, причем весьма живучее. А что случилось? Да ничего! Совершенно заурядное событие. Такое часто бывает в отношениях с противоположным полом (кстати, почему противоположным, а не накрестлежащим, к примеру, как углы в геометрии? В чем заключается противоположность? Да и кто кого зафиксировал в таком положении?): случайно встретились, тепло улыбнулись, понравившись друг другу, занялись любовью, стали встречаться, незаметно сошлись, стали просыпаться в одной постели, есть за одним столом, а потом вдруг стало понятно, что человек рядом – совсем не твой человек, и не потому, что у него пахнет изо рта, или он курит, нет, а потому, что его жизнь – только его, и туда вход заказан, или потому, что твои принципы принимаются в штыки, без объяснений, без аргументации, и над ними откровенно насмехаются, или потому, что партнер абсолютно не развивается, ничего не хочет от жизни, кроме нарядов, развлечений да непрекращающегося просмотра кинофильмов, а ты источник финансирования, не более, или потому, что с тобой просто удобно, и, когда видишь разверзшуюся пропасть, просто остаешься на одной стороне, а человек, который был когда-то дорог, на другой. Пути разошлись, ничего не поделаешь. Но, когда приходишь к пониманию этой простой истины, уже поздно, ловушка захлопнулась – появилась привязанность. Приходится идти с собою на компромисс: да бог с ним, что склочный характер, но готовит классно! Бог с ним, что дрянь, зато в постели хороша! Страх одиночества заставляет принимать решения, за которые позже придется заплатить сторицей. Так нельзя! Рвать нужно сразу, как только раздались первые тревожные звоночки. Будет больно, но рана быстро заживет. Либо составить разговор, обсудить разногласия. Если человек любит, он сделает все возможное, чтобы сохранить любовь. А если не любит… Зачем такой человек?    

  Будучи тертым калачом, я совсем не хотел повторения отложенного наказания. Даже в мыслях не было, что пережитый некогда ужас повторится. Возможно, какому-нибудь меланхолику, начитавшемуся Достоевского, нравится копаться в своих обидах и мучениях и, глотая слезы, рефлексировать, но я терпеть не могу заниматься подобными вещами. Поэтому, когда мы познакомились, сказал себе: Толя! Ты видишь, что это за человек. Не влюбляйся! Спи с ней, и только.  

  С таким же успехом я мог дать обещание впредь никогда не есть мяса. 

  Впрочем, какое-то время удавалось контролировать себя и пресекать попытки увидеть в ней нечто большее, чем просто женщину для секса. К сожалению, ее демоверсия была безукоризненна. Меня переиграли. Ходы были шаблонные, но я попался, как малолеток. Проигравший платит за все. Sed lex, dura lex! Закон суров, но это закон!  

  И я заплатил. По полной программе — выключился из жизни на несколько месяцев. Меня, как личность, просто не существовало в этом измерении. А то, что от меня осталось на земле (это было чем-то вроде стереометрической проекции), было жалким сгустком боли, безмозглой амебой, недочеловеком, сумрачным излучателем тоски, бледной тенью не существующего прошлого. 

  Отложенное наказание настолько запутывает совершенно ясные вещи, что становится непонятно, как человек вообще живет на свете. Он должен есть – ему не хочется, он должен спать – он не может, он выкуривает чудовищное количество сигарет, от которых даже заядлый курильщик быстро теряет остатки легких и переодевается в деревянный бушлат. Он принимает антидепрессанты горстями – они не действуют. Он бродит в тоске по безлюдным пустынным местам, взгляд отсутствующий, ненормальный, с лихорадочным блеском. Договариваться о чем-либо с ним бесполезно. Все кончено: он выпал из жизни.  

  Еще одна характерная особенность отложенного наказания – это редкие дни, в которые кажется, что все закончилось: пружина распрямилась полностью, все оплачено, никто никому ничего не должен, и жизнь наконец вернулась в накатанную колею. На самом деле, дни спокойствия даются для того, чтобы еще сильнее ударить, и после краткой передышки снова погружаешься в темное море ужаса, из которого уж не чаешь выбраться. Тем не менее, передышка дает понять, что рано или поздно кошмар закончится, надо просто немного потерпеть. Конечно, насчет «немного» я погорячился: много воды утечет, прежде чем отложенное наказание исчерпает себя, и счет действительно будет закрыт. Но ведь он будет закрыт!   

  

                                                               8

 

  Накануне вечером шаман сказал, что завтра состоится последний сеанс. Последний – в смысле «завершающий», потому что больше не требуется, так шаману поведали духи. Я спросил:  

  - Какие духи, Григорий Никандрович?  

  На что он ответил: 

  - Знаешь, Анатолий, года четыре назад ко мне музыкант один приезжал из Омска. Хотел учеником стать. Каким-то образом разузнал обо мне и приехал. До приезда прочел книги Кастанеды, был такой писатель-эзотерик. Прочел те книги, и так на него подействовало, что продал все: звукозаписывающую студию, квартиру, машину, и автостопом добрался сюда. Говорит: хочу стать твоим учеником. Отвечаю: иди в тайгу и послушай, о чем поведает первое попавшееся дерево – сосна, кедр, лиственница, неважно, какое. А потом вернешься и расскажешь. Ушел. Приходит через час. И начинает заливать. Фантазия у парня богатая, плетет такую ахинею, что я аж заслушался. Я-то знаю, о чем деревья говорят, и главное, как. Говорю: тебе рановато в шаманы. Он обиделся. Сказал, что я ненастоящий шаман, и уехал куда-то на Байкал – там якобы настоящие шаманы живут. 

  Когда я на него в первый раз взглянул, духи сказали: парень с червоточинкой, сделай так, чтобы он ушел прочь и не возвращался. Сказали не словами: огонь в очаге погас, когда тот вошел в аил. Так и о тебе сказали. Не словами. Через чашку. Звонко петь стала. А знать, какие духи, тебе ни к чему. Любопытство в таком деле недостаток. Потом можешь пожалеть. Так что давай без имен.   

  Пообедав, я решил перед сеансом побродить по альпийским лугам. На все близлежащие вершины я уже успел взобраться, а также сходил в когда-то существовавший неподалеку от лесопилки мраморный карьер, в охотку побывал в соляных пещерах. Напоследок мне просто хотелось насладиться погожим осенним днем: полежать, раскинув руки, в траве, понаблюдать, как парят в небе птицы, послушать шум горного ручья. Несколько дней, проведенные вдали от людей (обитатели лесопилки были не в счет), и полноценный, по десять-одиннадцать часов сон, привели нервную систему в порядок. У меня сложилось впечатление, будто в горном воздухе в виде аэрозоля содержится неизвестное седативное средство, напрочь изгнавшее тревогу из души, поскольку полностью исчезла озабоченность завтрашним днем, и исцелившее сердечные раны. Те ужасные мысли, которые еще пару недель назад доводили психику до белого каления и которые невозможно было остановить, своим появлением уже не пугали, а лишь раздражали, как раздражает прилипшая к языку популярная мелодия. Мысли утратили силу, поистрепавшись от каждодневного употребления. Смысл их затерся, полинял и, в конце концов, скончался, утонув в глубинах подсознания. Мозг твердо отказался генерировать депрессию, как его ни умоляли остатки воинства тяжелых дум.  

  Я поднялся по пологому склону горы к березовому колку и присел отдохнуть в тенек, привалившись спиной к стоящей в стороне от берез лиственнице. Снял бейсболку, положил ее на колени, вытер рукавом пот со лба. Затяжной подъем порядком утомил меня. Неподалеку, по левую руку, лежал ствол поваленного то ли грозой, то ли ураганом дерева. Стужа, солнце, дождь и ветер содрали с дерева кору, обломали сучья, прижали к земле ветви, и теперь было непонятно, что это за дерево. Местами оно было бурое, местами рыжее, а кое-где цвета выбеленной солнцем кости. Я разглядывал его, прикидывая в уме, долго ли оно здесь лежит, почему поблизости не видно пенька, и почему деревенские не утащили его и не распилили на чурки. Затем мысли перешли к местным жителям, все дни регулярно нарушавшим горную тишину бульдозерами-реликтами, тащившими за собою вязанки срубленных где-то в горах деревьев, потом к коровам, которые паслись на альпийских лугах, а на закате исчезали неведомо куда, хотя я старался следить за их перемещением, не терять из виду…    

  Внезапно левой половиной тела я почувствовал опасность: она будто одеревенела, стала бесчувственной от нахлынувшего страха. Словно взглянула идущая по мою душу смерть, и половина тела утратила восприимчивость, онемела, охладившись до сверхнизких температур. Смерть была пока не в зоне поражения, но ее присутствие породило глубокий, первобытный ужас, парализовавший конечности, готовый остановить дыхание и прервать биение сердца. Я пытался посмотреть в ее сторону, но не мог. Голова не поворачивалась, глаза застыли, словно их облили жидким азотом, и они в одно мгновение превратились в два камня, примёрзших изнутри к черепу. Смерть приближалась, и я каким-то нечеловеческим усилием воли все-таки взглянул на нее, чтобы мужественно выпить ее взгляд до конца и вернуть вечности позаимствованное когда-то осознание.    

  С левой стороны – там, где покоилось поваленное дерево, — лежал тигр. Голова его была как полковой котел, а в пасть можно было запросто засунуть арбуз. Язык тигра, подрагивая в такт дыханию, мокрым красным галстуком свисал промеж острых, как штыки, клыков, а желто-зеленые глаза неотрывно смотрели на меня. Взгляд у тигра был безразличный, вялый, даже какой-то усталый, как у не полностью оправившегося после долгой болезни человека. Но я знал, что шевельнись я, как от его деланного равнодушия не останется и следа, и он, подскочив, как на пружинах, одним прыжком настигнет меня и враз свернет шею. Я смотрел на его усы, шевелившиеся, словно водоросли на морском дне, слышал низкое грудное рычание, видел, как какой-то жучок ползет по его загривку. Тигр неотрывно, изучающе смотрел на меня, словно не мог припомнить, что за живность находится перед ним. Иногда он отводил глаза, демонстрируя полное равнодушие, но, даже повернув голову, он продолжал наблюдать за мною уголками глаз. Казалось, тигр наслаждается тем, что я в полной его власти, и только ему решать, сколько мне осталось жить.  Этому полосатому убийце торопиться было некуда: дичь была перед ним. Видимо, он дразнил себе аппетит тем ужасом, который владел мною. Мой страх был для него как аперитив перед обедом. Тигр скрестил передние лапы, словно ленивый курильщик, который, дымя сигаретой, упирается локтями в перила моста и плюет в реку, протекающую внизу. Время от времени он крутил головой и щелкал зубами, пытаясь поймать надоедливую муху, летавшую перед мордой.  

  Постепенно ужас стал отпускать меня. Ни с того ни с сего в голову пришла пословица: чему быть, того не миновать. Мне ни разу не доводилось так близко видеть тигра, разве что в зоопарке, но там была натянута крепкая металлическая сетка, и с полосатым хищником мы были в неравном положении. Здесь же я мог рассмотреть, как следует, машину для убийства. Совсем не хотелось это делать, но как-то же надо было занять последние минуты жизни. Потом в голову пришло, что тратить подобным образом время глупо, лучше вспомнить самые приятные моменты, произошедшие когда-то. Я отвлекся от тигра и стал вспоминать, как в школе выступал на концерте художественной самодеятельности – изображал инопланетянина, экспромтом выдумывая инопланетный язык, и как бешено аплодировали зрители. Вспомнил, как в первый раз сел на велосипед и как грохнулся с него на потеху ребятам во дворе. Как забил первую шайбу. Как поймал первую рыбу. Как первый раз поцеловал девушку. Мысли унеслись в прошлое, и оно поглотило реальность, как река поглощает дождь.   

  Очнувшись, я взглянул на тигра, но его нигде не было видно, только легкий ветерок шевелил ветви лежащего невдалеке поваленного дерева.  

  

                                                                 9

 

  Мы стояли на площадке перед входом в аил. Шаман курил, я смотрел на далекие вершины. Был поздний вечер, еще не взошедшая полнолицая луна где-то за горами доедала сумерки.   

  Закончив курить, шаман забросил окурок в коноплю, которая, словно живая изгородь, окружала аил. Включил свет и вошел внутрь. Махнул рукой: заходи.

  Я сел на табуретку и стал смотреть, как шаман раскладывает необходимые для сеанса предметы, наливает в чашку молоко. 

  - Григорий Никандрович, днем со мной случилось странное событие, - сказал я и в раздумье остановился, не зная, продолжать, или нет. 

  Шаман кивнул головой: расскажи.  

  И я поведал о происшествии с тигром.  

  Шаман невозмутимо выслушал, потом отложил в сторону крем, которым намазывал руки, и спросил:  

  - С тобой подобное когда-либо случалось?  

  - Это вы о чем? О встрече с тигром? Нет, ни разу. Где ж их взять, тигров-то?  

  - Не о тигре речь. Ты когда-нибудь чувствовал настоящий ужас? Такой, что ни рукой, ни ногой пошевелить не мог? Что волосы вставали дыбом? Что холодный пот прошибал?    

  - Однажды мы ездили в археологическую экспедицию, - ответил я, - и жили в таежном зимовище. Когда я первый раз спал в нем, то чуть не умер от испуга. Начальник отряда, мужик бывалый, сказал, что это барабашка приходил, испытывал на крепость. Я тогда до самой последней клеточки понял, что такое настоящий страх. В тот раз ужас так прижал, что чуть не умер. Ей-богу, думал, что пришел мой конец. Больше ничего подобного не случалось.  

  Шаман положил руки на колени, наклонился ко мне и спросил: 

  - После пережитого страха тогда, в тайге, ты почувствовал в себе какие-нибудь изменения?  

  - Например? 

  - У тебя мог возникнуть дар мирить ссорящихся людей, или ты мог научиться предсказывать будущее. 

  - Нет, ничего такого не заметил. 

  - Ты должен был измениться! Вспоминай!   

  - Единственное, что отметил: после того случая стали безразличны некоторые вещи, до того казавшиеся важными. Потерял к ним интерес. И наоборот: то, что никогда не волновало, стало увлекать.  

  Губы шамана тронула улыбка. Еле уловимая, еще менее заметная, чем у Джоконды. Не улыбка, тень ее. 

  - Понятно. Знаешь, почему?  

  И сам же ответил. 

  - В тебе проделали отверстие. Кто – говорить не буду. Но не такое, как от порчи. Отверстие от порчи соединяется с областью, в которой обитают темные сущности. Проделанное в тайге другого плана. Оно сквозное, сверху вниз, от макушки до пяток. В тебе возникло нечто вроде моста, соединяющего разные энергетические берега, вроде как плюс и минус. После того как отверстие возникло, по тебе стала проходить энергия и снизу вверх, и сверху вниз. Такая конфигурация твоего энергетического тела необъяснимым образом сегодня породила тигра, который и занял твое тело, твой разум. Впрочем, правильнее будет сказать: притянула, а не породила. До этого ты был человек-с-драконом. С момента происшествия в зимовище. Функция дракона – соединять. Ты соединял берега, о которых я только что сказал. Когда по тебе текла энергия, а сечения не хватало, чтобы пропустить ее, то часть энергии оставалась в тебе и выходила прочь в виде гнева.    

  Я не мог принять россказни шамана за чистую монету, но почему-то вдруг закружилась голова, будто заглянул в пропасть, разверзшуюся предо мною.  

  - Я тигр?.. 

  Шаман, прищурив глаза, сказал:  

  - Да, ты тигр. Вернее, человек-с-тигром. Уж не считаешь ли, что он померещился? Возник ниоткуда и исчез никуда? Нет, так не бывает. Когда ты стал вспоминать прошлое, то, тем самым, можно сказать, покинул свой пост, и тигр, увидев, что ворота не охраняются, скользнул в тебя. Больше никогда так не поступай. Тебе еще повезло, что возник тигр. А представь, что проник бы кто-нибудь другой! Впрочем, в произошедшем есть положительный момент: гнев скоро покинет тебя. Потому что энергетическая конфигурация тигра другая. Оно и понятно – тигр не дракон. Две сущности зараз в человеке не живут. Дракон вынужден будет уйти. Таковы правила.    

  Впрочем, ты совершишь ошибку, если подумаешь, будто речь идет о животных, в случае дракона, мифических, - добавил он и продолжил. –  Их можно увидеть в таком обличье, но что они представляют на самом деле, не знает никто. Это просто сущности, связанные с людьми. Они были, есть и будут. В ком-то могут жить, в ком-то нет. Тебе одновременно повезло и не повезло. Не повезло, потому что сущности переделывают человека под себя. Повезло, потому что наделяют его некой силой, которую нельзя описать, можно только почувствовать. И сильно ошибаешься, считая, что единожды испытал ужас. Я уверен, что и в детстве с тобой приключилась какая-то страшная история, и с тех пор в тебе и живут эти твари.   

  Шаман потер в раздумье подбородок.  

  - Сейчас расскажу о том, как я вижу твою жизнь, - продолжил он. - Тебе необходимо знать некоторые факты. Это не будет рассказ в прямом смысле слова, перечислю только энергетические события. В пять лет на тебя навели порчу. В отрочестве сквозь отверстие, проделанное в тебе, проникла сущность. Это случилось, когда ты получил физическую травму. В молодости, видимо, в экспедиции, другая сущность захватила власть и полностью изменила конфигурацию твоего энергетического тела. Судя по цвету, это был твой старый приятель, дракон. Если станешь припоминать, то обнаружишь, что приступы гнева появились именно в то время. Сегодня дракон замешкался, и тигр захватил рычаги управления. Так что гнев уйдет. Его сменит терпение. Но за терпение придется платить: тигр – хищник. Лучше всего будет, если ты как можно быстрее избавишься от него, поскольку тигр может втянуть в неприятности. Избавившись, ты, наконец, вернешь себя. Обретешь свою истинную природу.  

  В аиле повисла тишина.  

  - Как же избавиться от тигра? – спросил я, не очень-то веря, что сказанное относится ко мне.  

  - Полосатые хищники терпеть не могут детей, - ответил шаман.   

  После этих туманных слов он приступил к делу и за все время больше не сказал ни слова.   

  Сеанс закончился. Мы вышли из аила и побрели на веранду. Там сидели все обитатели лесопилки. Увидев меня, они странно поежились, будто увидали страшилище, и сдвинули стулья ближе друг к другу. Шаман заговорщицки кивнул Татьяне, и та обмякла, расслабилась, а вслед за ней – как по команде – успокоились остальные. 

  Я решил, что с внешностью что-то не так, и посмотрелся в зеркало, висящее здесь же, на веранде, над рукомойником. Обычное лицо, чистое, ничем не испачканное, рога не растут, огня из ноздрей не видно.   

  Татьяна, увидев, что я смотрюсь в зеркало, сказала вдруг: 

  - Что ты на лицо смотришь? С ним все в порядке. Ты внутрь загляни.  

  А когда я спросил, что она имеет в виду, Татьяна молча ушла в аил.  

  Я поднялся наверх, взял деньги и рассчитался с шаманом, поскольку решил уехать сразу, как закончится лечение.   

  Я сказал шаману, что уеду завтра утром, в пять часов. Узнал, не нужно ли кому-нибудь в Чемал. На прощанье он пожал руку, что удивило меня до последней степени, и сказал: 

  - Люди месяца два будут тебя бояться, не обращай внимания. Как только тигр покинет тебя, станешь свободным. Станешь собой. Как ни патетично звучит, станешь собой истинным.  

  Когда я уж было хотел расспросить, что значат эти слова, он, словно привидение, растворился в ночи, и я, несмотря на весь свой недалекий ум, понял, что ответа не получу.  

 

                                                          ****

 

  В августе 199… года друзья предложили съездить в археологическую экспедицию в качестве разнорабочего. Я переговорил с деканом факультета о том, что собираюсь отправиться в экспедицию, поэтому выйду на учебу чуть позже, и, получив благословение, сказал товарищам, что готов ехать. В пятницу утром мы собрались возле института археологии, погрузили вещи в ГАЗ-66, и экспедиция началась.    

  Проехав Матвеевку, начальник отряда достал из рюкзака литровую бутылку водки и, потрясая ею, весело сказал: 

  - Мужики! Давайте выпьем за успех нашей экспедиции!  

  Когда мы проезжали барахолку, все были уже в изрядном подпитии.  

  В таком ключе прошла дорога к месту назначения, которая длилась ровно неделю. Не пили мы разве что во сне. Настоящая археологическая романтика! 

  На восьмой день пути наш отряд оставил позади все населенные пункты, даже те, которые не были обозначены на карте, и въехал в тайгу.  

  Мы двигались по дороге, тянущейся вдоль Ангары, в полукилометре от нее. Места были дикие, сплошной бурелом, и если бы ехали на другой машине, а не на ГАЗ-66, то не смогли преодолеть и ста метров. Топкая жирная грязь, лужи, больше похожие на моря, непонятно кем выкопанные посреди бездорожья рвы, буераки, на которые и ГАЗ-66 заезжал с трудом, усложняли без того непростой путь к стойбищу. По пути попадались только остатки сталинских лагерей с уцелевшими кое-где вышками – реликты ГУЛАГа, да птицы, с удивлением и недоверием взирающие на смельчаков, решивших безнаказанно путешествовать по матушке-тайге.  

  Наконец начальник отряда несколько раз стукнул кулаком по кабине, и наш ГАЗ-66 остановился. По левую руку от машины, в десятке метров, не дальше, густой стеной высилась хмурая, закутанная в паутину негостеприимная тайга. По правую руку был заросший кустарником спуск к курье с протоптанной когда-то, а теперь практически заросшей тропинкой. Рядом с тропинкой было старое зимовище, сколоченное из лиственничных досок и наполовину вкопанное в склон холма.   

  Было позднее утро. Солнце давно взошло, но из-за мглистой дымки его не было видно. Туман стлался по курье, вползая, как гусеница, на берег и размывая торчащие, словно худые дистрофические руки, ветви кустов. Начальник отряда предложил опохмелиться и после ободряющих ста пятидесяти граммов заняться разгрузкой экспедиционного имущества, установкой палаток и прочими хозяйственными делами. Разумеется, мы не рассчитали силы и снова набрались. После спиртного стало клонить в сон, но спать было негде: мы частично успели разгрузить машину, и дорожные лежаки были разрушены. Я где-то нашел спальник и из последних трезвых сил спустился в зимовище. Бросил спальник на нары, находящиеся рядом с почерневшей от многолетней сажи печкой-буржуйкой, и завалился спать.  

  Через два часа сквозь сон я услышал, как наверху, на стоянке, что-то происходит, причем что-то недоброе. Доносились крики незнакомых мужских голосов, матерная ругань, потом шум драки, смачные, хлесткие удары по лицу, затем что-то тяжелое упало на землю, потому что нары тряхнуло. Будто во время пьянки люди что-то не поделили между собой и не нашли лучшего способа решить разногласия, как пустить в ход кулаки. Мне стало не по себе: придется вступаться за своих, а я терпеть не могу драться.  

  Шум наверху затих. Я решил, что побоище закончилось, и теперь победители снимают с тел побежденных сапоги, серебряные нательные кресты, собольи шапки, – погибшим эти вещи больше не понадобятся. Затем они закрывают глаза сложившим голову товарищам, чтобы вороны не выклевали очи, и стаскивают тела, неважно, товарищ или враг, чтобы сжечь, отправив души погибших прямиком в Валгаллу. Закончив, они снимают шапки с русых голов и прощаются с мертвыми воинами. Взгляд их суров и светел. Ты погиб, товарищ, и наконец обрел вечный покой. Дождись, я обязательно приду к тебе – такие мысли бродят в их буйных головах.  

  Затем я услышал передававшиеся по земле шаги спускающихся по склону людей. Шаги были неторопливые, грузные, уверенные. Воображение тут же нарисовало облик этих людей: одетые в косоворотки, подпоясанные ремнем, пиджаки, черные кепки с высокой тульей и крошечным козырьком, обутые в хромовые сапоги бородатые мужчины лет сорока-пятидесяти, совсем как кулаки из советского фильма. В руках двустволки-горизонталки. За голенищами торчат ножи. Взгляд не добр, не приветлив. Для них убить человека – раз плюнуть.  Шаги стихают перед зимовищем. Скрипят петли открывающейся двери. Один из мужчин не торопясь подходит ко мне (я лежу спиной к выходу), упирает стволы в левую лопатку и лениво спрашивает компаньонов: 

  - Ну что, кончать его будем?  

  Голос у него хриплый, грубый, прокуренный.  

  Я лежал ни жив ни мертв. Да, именно ни жив ни мертв. Это самое точное описание состояния, точнее некуда. Нельзя было с уверенностью сказать, что я жив, и в то же время нельзя было утверждать, что уже умер. Смерть могла прийти в любую секунду. За спиной бабахнет выстрел, картечь изрешетит сердце. Затем мгновенная боль, тонущая в небытии. Последнее падение в темноту, как в кошмаре, из которого уже не проснуться.  

  Меня обуял ужас. Все волосы на теле встали дыбом, словно иголки у ежа, и мгновенно прошиб пот. Я каким-то десятым чувством ощущал тот волосок, на котором висела моя жизнь. Он был такой тонкий, такой ненадежный, готовый вот-вот лопнуть. Душа сжалась до нулевого объема и спряталась где-то глубоко внутри, не надеясь выбраться из переделки и желая спастись лишь под влиянием инстинкта самосохранения. Мне было непонятно, почему я существую, ибо для существования уже не было никаких оснований – небеса открыли сияющий золотым светом портал и были готовы принять мою душу. Мгновение до наступления смерти растянулось до бесконечности. И это мгновение я прожил более насыщенно, более осознанно, чем всю свою жизнь.  

  Мгновение все не кончалось, а у меня уже не осталось сил выносить ожидание смерти, и я решил наконец покончить с этим. Уж лучше смерть, чем невыносимое ожидание ее! 

  Собравшись с остатками сил, голова моя дрогнула и чуть повернулась в сторону выхода. Потом еще чуть-чуть. Еще. И еще.  

  Дверь зимовища была закрыта. Внутри никого не было.  

  Как же так? Я чувствовал, как двустволка уперлась мне в спину. Я слышал, как мужской голос сказал: ну что, кончать его будем? Я слышал тяжелые шаги. Я слышал шум драки. Неужели это было лишь видение?  

  Кое-как очухавшись, я встал с нар и заковылял наверх. Начальник отряда, когда я рассказал ему о происшествии, важно, со значением, покивал головой (он был не трезв) и сказал: 

  - Это барабашка. Всегда испытывает, когда новые люди приезжают сюда. Больше не придет. Ты за всех нас рассчитался. Сполна.   

  После этого случая во мне навсегда что-то изменилось. Когда я пытался понять, что именно, ничего не получалось, словно вторгался на чужую территорию, и все вокруг сопротивлялось экспансии.  

 

                                                              10

 

   Когда я вернулся с Алтая, появилось странное ощущение, будто я переоделся в грязную, заскорузлую от пота одежду. Я люблю Городок, но, после возвращения с Алтая понял, что не только люблю, но и ненавижу, ненавижу всем сердцем. Люблю за то, что родился здесь, вырос, ненавижу за то, что пережил тут самые тяжелые моменты. Я вдруг понял, что Городок давит на меня, угнетает, сжимает, словно удав, душащий жертву. И в то же время я любил его, любил тихие улочки, любил липовые аллеи, любил Золотодолинскую с ее цветущим нежно-розовым цветом весною ранетом, любил неспешность его жителей, любил его зеленое сердце, любил его атмосферу. Я шел по Городку и не узнавал его, словно был в отлучке не семь дней, а семьдесят лет. Тропинки, которые я помнил отсыпанными гравием, заросли травой. Когда-то гладкие асфальтовые дороги во дворах были сплошь покрыты жирными, набитыми грязью трещинами. Стены домов облупились, штукатурка вывалилась из швов. Некоторые дворы так заросли зеленью, что  через них невозможно было пройти без мачете. И тут до меня, наконец, дошло: я вернулся не в свой Городок. Это место было для меня совершенно чужим, чуждым. Во мне что-то умерло, когда понял: того, прежнего Городка моего детства больше нет, и теперь я до самой смерти обречен искать его, блуждая по его улицам, зовя, клича его, и будет казаться, что вот-вот он вновь появится предо мною, вот-вот возникнет во всей своей красе, но это будет лишь иллюзия, я никогда больше не увижу его.

 

                                                               11

 

  Я позвонил психологу и сообщил, что вернулся из отпуска, и теперь мы можем продолжить психотерапевтические сеансы. Он сверился со своим расписанием и сказал, что ждет меня в понедельник, в шесть часов.  

  В шесть ноль одну я снова сидел в мягком кресле, а Марк Алексеевич, закинув ногу на ногу, в кресле напротив. Обычно невозмутимое лицо его было несколько напряженным, словно он ошибся в расчетах и решил задачу неверно, а теперь думает, где мог допустить ошибку. Психолог спросил, как себя чувствую после отпуска. Я ответил, что хорошо отдохнул и готов продолжать искоренение гнева, а также лечение невроза. Я посчитал, что психологу не нужно знать о том, что ездил к шаману. Ортодоксальная наука плохо относится к нетрадиционным методам. Вполне возможно, что Марк Алексеевич обладал широкими взглядами, но выяснять не хотелось.   

  Пока мы общались, психолог пристально смотрел на меня: задавал вопросы, слушал ответы, вставлял комментарии, но взгляд его постоянно был направлен на меня. Он не спускал с меня глаз. Я стал чувствовать себя не в своей тарелке, заерзал и, не выдержав, спросил: 

  - Что вы на меня постоянно смотрите, Марк Алексеевич? 

  Психолог немного смутился и, моргнув несколько раз, ответил: 

  - Мне кажется, Анатолий Сергеевич, что ваше лицо изменилось за то время, что мы не виделись. Оно стало какое-то … звериное. Не сердитесь, но создается впечатление, будто сквозь человеческое лицо проглядывает морда хищника, будто вы не человек, а оборотень. Одно мгновение я вижу перед собой человека, затем —  зверя, словно ваше лицо запуталось и не может разобраться, чье оно – человека, или хищника.    

  Я вспомнил слова шамана о том, что во мне живет тигр. Вот влип-то! Хоть бы на самом деле был полосатым хищником, было бы не так обидно, а то ведь обыкновенный человек, рядовой гражданин России. 

  - Вот как? – безо всякого интереса спросил я и зевнул. – Очень любопытно. Может, на меня так невроз повлиял? Как вы думаете? У вас есть статистика о превращении невротиков в оборотней? Или, может, гнев превратил меня в хищника? Сейчас накинусь и загрызу вас до смерти. И по-другому никак нельзя, статус.

  Психолог смутился до такой степени, что снял очки и стал протирать линзы.  

  - Думайте, что хотите, но я уверен, что ваше лицо изменилось, - сказал он. 

  Затем он пожевал губами, верно, выкинув мысли о моей внешности из головы, и продолжил. 

  - Сегодня мы говорили о том, какие бывают ошибки мышления. Давайте повторим их еще раз. Первая ошибка, которую мы обсуждали, это мышление в стиле «должен-обязан». Никто никому ничего не должен. Знаете такую крылатую фразу: то, что я должен, написано в Налоговом кодексе, а что не должен – в Уголовном. А между этими сводами правил каждый волен поступать так, как ему заблагорассудится. Впрочем, мы достаточно плотно занимались этой ошибкой, поэтому более углубляться не буду. Вторая ошибка, достаточно часто встречающаяся, это однозначная негативная оценка человека, ОНОЧ, как ее называют психологи. Еще раз повторю для лучшего усвоения материала. Часто бывает так, что человек совершает по отношению к другому человеку плохой поступок. И человек, по отношению к которому этот поступок совершен, считает, что тот человек плохой. Он делает вывод по одному-единственному поступку. Человек, совершивший поступок, может быть хорошим другом, отличным специалистом в своей области, верным мужем, справедливым, щедрым, добрым, любящим человеком по отношению к другим людям. А его судят по одному-единственному поступку и, осудив, ставят на нем крест. В будущем он может вообще таких поступков не совершать, но о нем уже составили негативное мнение. Это не более чем ошибка мышления. Третья ошибка, тоже довольно распространенная, особенно в состоянии депрессии, —это негативный прогноз будущего. Человек считает, что депрессивное состояние – штука перманентная, и будущее будет таким же, как настоящее, то есть темным и мрачным. Ответьте на такой вопрос: в вашей жизни были счастливые моменты? 

  - Разумеется. 

  - Так почему вы решили, что этого не случится в будущем? Кто дал вам право так считать? Вы что Господь Бог, всезнающий и вездесущий?  

  - Ну, мне так кажется.  

  - Вот именно, кажется! Никаких рациональных аргументов у вас нет и быть не может! Да, сейчас вы считаете, что в будущем вас ничего хорошего не ждет. Но почему? Зададимся этим вопросом. Ответ будет таким. У вас в жизни произошло некое событие, которое привело к неврозу. Невроз обусловлен повторяющимися негативными мыслями, переживаниями. Повторяющиеся мысли закрепляют уверенность в том, что будет именно так, и никак иначе. По сути, вы сами себя программируете на негатив. Сами себя убеждаете в том, что в будущем ничего хорошего вас не ждет. Почему это происходит? Повторяющиеся мысли образуют устойчивые нейронные соединения, связи, характеризующиеся сравнительно малым порогом возбуждения. Попросту говоря, эти мысли легче всего приходят в голову. Точнее, только и ждут, чтобы начать бег по аксонам. Малейший сигнал, и начинается неупорядоченная мысленная активность. Этот процесс можно сравнить с бегом по пересеченной местности. Где легче бежать: по протоптанной тропинке, или по бурелому?  Разумеется, по тропинке, поскольку тратится меньше энергии на преодоление препятствий. В первом случае вообще препятствий нет, знай беги себе да беги. С мыслями дело обстоит так же. Для того чтобы думать, нужно прилагать усилия. Чтобы генерировать позитивные мысли, нужна энергия. А где ее взять, если она вся без остатка расходуется на мысли, которые легче всего запускаются? Ответ один. Любой ценой нужно остановить возникновение негативных мыслей. Каким образом это сделать? Проверять мысли на рациональность. По сути, что есть рациональное мышление? Не более как способ экономии энергии. Только и всего. Рациональное мышление заботится о Вашем внутреннем состоянии. В конце концов рациональное мышление заботится о Вашем выживании! Нерациональные мысли, поскольку бОльшая часть негативных мыслей нерациональна, нейтрализуются во время возникновения и не успевают нанести урон. Более того, по-хорошему весь мысленный хлам нужно просто-напросто навсегда выкинуть из головы и забыть! Какие изменения произойдут в мозге, когда случится это знаменательное событие? Первое. Он начнет развиваться, структура станет более гармоничной, правильной, исчезнут зажимы, искривления. Второе. Начнут образовываться новые, более разветвленные связи, которые повысят КПД мозга. Третье. Энергообмен изменится таким образом, что начнет формироваться новое описание миропорядка. Наконец, четвертое. За счет произошедших изменений человек начинает жить в настоящем, что приводит к полному осознанию действительности. По сути, человек становится Творцом своей реальности.  

  - Как это – Творцом своей реальности?  

  Психолог снял очки и стал массировать переносицу.  

  - Представьте, что перед вами зеркало. Вы смотритесь в него и кого видите? Разумеется, себя. Если улыбаетесь, то и в зеркале увидите улыбающееся лицо. Если хмуритесь, то и в зеркале лицо будет хмурым. А теперь представьте, что мир – гигантское зеркало. Оно индифферентно. Оно ничего не творит. Только отражает порядок, который присутствует в нас. И, отражая, творит его. То есть, – по сути – вы сами творите свою реальность. Да-да, именно свою реальность! 

  - Это что же получается? Если я захочу стать миллионером, то стану им несмотря ни на что?  

  - Конечно. Но для этого вы должны совершенно точно знать, что собой представляет миллионер, его внутреннее состояние, устремления, мышление. Скопируйте с точностью до клеточки миллионера, и вы станете им. Доводилось слышать об НЛП? НЛП – копирование поведения успешных людей. Убедите себя полностью, на сто процентов, что вы успешный человек, и все – жизнь ваша изменится к лучшему!   

  Психолог наклонился к журнальному столику и протянул лист бумаги.  

  - Запишите домашнее задание. Мысли, которые мы с вами разбирали на сегодняшнем занятии, проверяете на рациональность. После того как проверите, начинайте их оспаривать. Методику вы помните. Сначала садитесь в одно кресло, высказываете мысли и аргументируете их. Потом пересаживаетесь на другое место и начинаете опровергать выдвинутые аргументы. Наиболее веские доводы по опровержению, которые вам импонируют, нужно записать и запомнить. Будет хорошо, если при возникновении любой ситуации по навешиванию ярлыков, или мышления в стиле «должен-обязан» вы сразу же будете их оспаривать. Благодаря этим тренировкам мозг будет образовывать новые нейронные связи, а старые, само собой, будут постепенно затухать.  

  Кстати, у меня есть один хороший знакомый, по специальности психиатр-нарколог. Он кандидат медицинских наук, защитил диссертацию по теме, связанной с мышлением наркоманов. Знакомый утверждает, что при употреблении допингов в мозге наркомана образуется очаг возбуждения. Допустим, наркоман решил бросить эту дрянь, но у него не получается, потому что очаг направляет, организует поток мыслей таким образом, чтобы наркоман отправился на поиск дозы. Если же наркоман твердо решил бросить столь пагубную привычку и не реагирует на попытки мозга раздобыть наркотики, то через полгода активность очага начинает затухать и, в конце концов, сходит на нет. В принципе, для мозга нет разницы между очагом, образовавшимся от употребления наркотиков, и очагом, образовавшимся от негативных мыслей. Интересная штука мозг, не так ли?    

 

                                                                12

 

 То, что существуют ошибки мышления, было для меня полным откровением. Наверно, в школе пропустил этот момент. Вернувшись после сеанса домой, я решил поискать в интернете, какие ошибки мышления бывают, поскольку рассудил, что где три ошибки, там и пять, и двадцать пять, о них нужно знать, чтобы не допустить в очередной раз какую-нибудь из них.  

  Прочитав двадцатую ошибку, я понял, что забыл ту, о которой прочитал первой. Это никуда не годилось. Следовательно, нужно было найти нечто общее, присущее каждой ошибке, для того чтобы без обращения к всезнающему интернету уметь выявлять их. Мне, однако, снова пришлось прибегнуть к помощи интернета, чтобы найти справочное пособие 1958 года издания, называвшееся: «Логические ошибки. Как они мешают правильно мыслить», автором которого был А. Уемов.  

  Прочитав книгу, я пожалел, что она не попалась мне в отрочестве. Вполне возможно, что, если я прочитал бы ее в школе, жизнь сложилась совершенно иначе. Более того, я осознал, что законы общества частенько базируются на ошибках мышления, но, поскольку законы эти существуют издревле, люди не замечают ошибок, более того, принимают их как должное. В основе ошибок, как правило, лежат: идея о неравенстве людей (гендерные отношения как частный случай этой ошибки), подмена понятий, ложные выводы из верных посылок, искажение, свободное толкование статистики и прочее. Эти ошибки столь многочисленны, столь незаметны, столь похожи на правду и настолько крепко сидят в людских головах, что удалить их – задача сверхсложная, если не сказать невозможная, да еще и опасная, ибо человек, указывающий на ошибки, может подвергнуться остракизму.   

 

                                                                  13

 

  На следующем сеансе психолог задал вопрос о том, как продвигаются дела со вспышками гнева. Я задумался и как-то неожиданно для себя понял, что ни разу с тех пор, как приехал с Алтая, не выходил из себя. Ситуации, которые раньше провоцировали гнев, теперь забавляли, словно я участвовал в театрализованном представлении со свободными ролями.   

  Однажды я пришел в банк «Левобережный», чтобы закрыть счет и сдать пластиковую карту, поскольку предприятие заключило договор с другим банком. Я оглядел зал и увидел, что один из клерков свободен. Я подошел к нему и присел на стул. Не успел вымолвить и слова, как передо мной возникла матрона лет пятидесяти пяти, на последней стадии ожирения. Ей было жарко, пот заливал красное, апоплексическое лицо. Небольшой короткий нос и заплывшие жиром бульдожьи челюсти говорили о том, что дама эта – жена какого-нибудь высокопоставленного чиновника, либо крупного бизнесмена с атрофировавшимися от избытка денег мозгами. Почему-то голове возникла картинка, как эта парочка отдыхает на пляже одной из южных стран – ее телеса, словно бурдюки с водой, свисают с шезлонга, живот мужа более похож на прикрученный к телу пятидесятикилограммовый мешок с сахаром.   

  - Эй, ты, ну-ка убирайся отсюда! – громогласно, с ненавистью в голосе постановила она и взялась за спинку стула, чтобы стряхнуть с него мешающее тело. – Обнаглел, мерзавец! Не успела отойти, как тут же пристроился. Пошел вон! Убирайся!  

  Попроси она отойти спокойно, вежливо, я б ушел и не сказал ни слова, но ее хамство возмутило до крайней степени. Возмущение не имело ничего общего с гневом: не было мгновенной пелены безумия, бесконтрольно окутывающей мозг, одним щелчком отключающей разум и запускающей механизм «сотру в порошок». Сила непонятного генеза блокировала искру праведного гнева, зарождающуюся в мозгу, отстранила от ситуации, заставив посмотреть на нее со стороны, и я стал лишь наблюдателем, трезво оценивающим происходящее. Это состояние было восхитительным! Ничто в мире не могло затронуть меня: ни хамство, ни неудачное стечение обстоятельств, ни землетрясение, ни наводнение, ни даже собственная смерть. Я был полностью погружен в текущее мгновение, а эмоционального вовлечения не было вовсе. Разум легко и беспристрастно просчитывал варианты развития событий, сравнивал их между собой, словно счетная машинка.  Только хамство спускать совершенно не хотелось.  

  - Пожалуйста, присаживайтесь, мадам! – залебезил я, резво подскочил со стула и, когда она плюхнулась на сиденье, добавил. – Вам, наверно, невесело на ногах такую тяжесть держать. Вот что значит хороший аппетит! Полтора центнера живого веса! И это не предел! У вас еще все впереди. 

  И, не оглядываясь, пошел к выходу.  

  Подобных случаев было множество, я всегда оказывался на высоте и, в конце концов, уверился в том, что гнев исчез из жизни навсегда. В общественном транспорте, в магазинах, в пробках на дороге, в местах большого скопления людей, то есть там, где вероятность нарваться на конфликтную ситуацию высока, я ни разу не вспыхнул от гнева, ни разу не повысил голос, хотя поводов было хоть отбавляй.  

  Прошел месяц после возвращения с Алтая. Отпуск закончился, я вышел на работу. Между мною и окружающим миром, каждая пядь которого была наполнена противоречиями, кусающими остальных людей и доводящими их до исступления, была прослойка некоего фантастического силового поля, задерживающего на границе семена гнева и не пропускающего их в душу. Я спокойно смотрел, как ругаются другие люди, и не вмешивался. Пусть ругаются, это их дело.  

 

                                                            14

 

  Шаман с его нетрадиционными методами исцеления затерянной в безвестности души и психотерапевт, использующий рациональность для примирения разных субличностей, гнездящихся в потаенных нишах ментального пространства, оказались слишком легковесными: они увидели только верхушку айсберга; зверь, с которым я боролся, лишь ловко притворился побежденным, и, как только контроль над мыслями ослаб, тут же выскочил из засады и смел все достижения, которые якобы были завоеваны, к чертовой матери.  Оказалось, что достижений нет и в помине, а есть только бешеный, разозленный до последней степени монстр, и в глазах его кипит ярость, ибо он жаждет крови.  

  Теперь я верил шаману. Во мне действительно сидел хищный зверь.   

  Та заплата, которую при помощи специалистов, работающих за деньги, я поставил себе на душу, отвалилась, как только потянуло легким сквозняком. Складные речи психолога, такие убедительные во время приема, но тающие, словно снег на ладони, после него, рассыпались, как карточный домик, потому что базировались на фундаменте, не имеющем ничего общего с реальностью. Действительно, при безусловной вере в парадигму, исповедуемую психологом, можно добиться результата и вырваться из лап депрессии, но нужно отключить диалогичность сознания, а это столь же сложно, как заставить замолчать болтуна. Конечно, такое возможно, но кто останется в сухом остатке? Non compos mentis? А во-вторых, человек, который может сделать это, не нуждается в услугах психолога, ибо сам прекрасно понимает, как действовать.   

  Мне стало понятно, что бороться с разумом (читай: с мыслями) при помощи разума нельзя. Все равно, что поймать вора при помощи другого вора. Более того, игры с собственным разумом не проходят бесследно. Разум изучает те приемы, при помощи которых его хотят обуздать, и начинает обходить их, как опытный слаломист препятствия, делаясь от этого сильнее, наглее, изобретательнее, беспощаднее.  

  Однажды настал момент, когда я был уже не в состоянии следить за своими горькими мыслями. Они, словно толпа лилипутов из «Приключений Гулливера», свалили меня с ног и, несмотря на свои слабые силы, захотели прикончить. Да, мысли заслуженно считали, что они – истинные хозяева моего разума, а я – лишь узурпатор, незаконно вторгшийся на их территорию. Я устал бороться и сказал про себя: делайте, что хотите, мне глубоко наплевать. Потому как считал: дальше уже некуда. Пропади она пропадом, такая жизнь! Бьюсь, стараюсь выплыть из депрессии, и все без толку. Хватит! Жрите! Я не скажу вам больше ни слова! 

  И отключил ментальную защиту.  

  Мгновенно в мозгу наступила странная, пугающая тишина. Словно утих ветер, который дул весь день напролет. Затем робкая мысль застенчиво, даже как-то виновато показалась предо мною. «Ты это серьезно?» – спросила она. Я хранил молчание. «Эй, так не пойдет!» - сказала мысль. Я усмехнулся, но ничего не сказал. «Кончай дурить!» - встревожилась она. «Кто будет нас наблюдать, с нами спорить?» - запричитала она. «Мы сами по себе не появляемся, нам нужен ты, как оппозиционер, как собеседник!» - мысль выдавала секрет за секретом. «Мы лишимся силы, если будешь нас игнорировать», - покивала мне мысль. «Смотри, тебе ведь и поговорить будет не с кем», - сдалась она. «Ладно, как хочешь», - злобно прошипело порождение разума и исчезло.   

  Вслед за этим на меня нахлынул столь мощный поток мыслей: мелочных, глупых, злобных, похотливых, завистливых, алчных, гневных, тоскливых, – что я чуть было не потерял сознание от ментального удара. Я отошел в сторону; толпа выродков сознания стремглав пронеслась прочь и рухнула в пропасть, упокоившись в немой бездонной темноте.  

  Красный дракон навсегда покинул меня. По крайней мере, так показалось тогда.  

 

                                                              15

 

  Много воды утекло с тех пор, как последнее отложенное наказание обожгло сердце умертвляющим огнем. Порой я вспоминаю ту женщину, которая ушла от меня, вызвав катаклизм в отдельно взятой душе. Сейчас уже нет ни печали, ни обиды. Нет ничего. Когда-то я только мог надеяться на подобный исход. Наконец он наступил, и что же? Пустота, предвестник обретенного покоя, обглодала воспоминания, лишив их жизни, убила прошлое, очистила ум. Возникшая ясность расставила все по своим местам. Я получил ответы на все вопросы, и они ничуть не задели меня. Потому что внутри некого было больше задевать. Эта гигантская мистификация, зовущаяся эгоизмом, бесплотный голос, руководящий жизнью, покинула приютивший ее разум, и теперь во мне нет больше механизма, запускающего страдания на полную катушку. Как же так? Мы взращиваем эгоизм с малых лет, он – основополагающий принцип существования людей в социуме, и он же ответственен за все деструктивные поступки, мысли, за то, что лишает сил и причиняет страдания. Все равно, что с малых лет холить и лелеять собаку, которая с завидной регулярностью перегрызает горло.  

   Впервые увидев ту женщину, из-за которой в последний раз сработало отложенное наказание, я был удивлен тем, насколько безжизненным был у нее взгляд. Глаза были усталыми, незрячими, мутными. Взгляд был неподвижным, глаза смотрели в одну точку, словно ее обуял ужас и крепко, не выпуская, держит в своих объятиях. Я что-то спрашивал, она механически отвечала, а выражение глаз не менялось, они все так же смотрели в одну точку. Словно нанесена смертельная рана, и теперь она просто ждет, когда силы покинут ее, и повалится на землю, как сноп, забывшись вечным сном.  

  Она была очень привлекательной. Знатоки, выбирающие «Мисс Мира» или «Мисс Вселенную», вероятно, не согласились бы со столь высокой оценкой. Но чтобы понять красоту Лейлы, нужно взглянуть на нее глазами Меджнуна. Для меня она была самой обворожительной женщиной на земле. Природа щедро одарила ее внешностью, но и только, поскольку, кроме внешности, ей, к сожалению, похвастать было особо нечем.  

  В эмоциональном плане это был совершенный истукан, бездушное, эгоистичное, скрытное, замкнутое и лживое существо. Друзей у нее не было вовсе. Вселенная начиналась с нее и на ней же заканчивалась. Единственными божьими созданиями, к которым она питала симпатию, были кошки. Впрочем, симпатия эта была весьма условной: ей нравилось жалеть кошек, потому что хотелось быть уверенной в том, что на свете есть существа, которым еще хуже, чем ей. Известно, что жалость – это не что иное, как обратная сторона презрения, проекция жалости к себе на другое существо, а она сильно жалела себя, считая, что судьба не справедлива к ней, так как она явно заслуживает лучшей доли.  

  Ни разу за всю нашу совместную жизнь она не порадовалась за меня. А ведь людей сближает не со-чувствие, а именно со-радость. Человек, способный порадоваться за другого, нынче большая редкость; сейчас искренне только завидуют друг другу. Люди, которые от всего сердца восхищаются успехами близких, вызывают симпатию, доверие, с ними хочется общаться, делиться всем, что имеешь, потому что доброе отношение вызывает такую же ответную реакцию.  

  Ни разу она не сказала мне: я верю в тебя. Ты справишься. Ты сильный, у тебя все получится. Ты – мой родной, желаю обрести терпение, и ты обязательно добьешься всего.   

  Когда у меня получалось какое-нибудь запланированное дело, она непременно находила пару слов, чтобы принизить успех. Причиной тому была обыкновенная зависть. Ей поперек глотки были мои успехи, непонятно, почему.      

    Она понятия не имела, в чем заключаются гендерные отношения, каким образом строятся и зачем нужны.  

    Я любил ее. Любил. Принимал такой, какая она есть. Полностью. И старался не замечать изъянов. Каждый человек индивидуален, она сформировалась не лучшим образом. Ее сломали в детстве, запугали, втемяшив в голову ложные ценности, сделали хитрой и трусливой. После окончания института она долгое время работала в торговой компании, общалась с прожженными, беспринципными торгашами да юристами. Под влиянием служителей Гермеса-Меркурия стала исповедовать психологию спекулянтов — хозяев жизни.

   Теперь, к сожалению, ничего не изменишь. Да и зачем? Когда любишь и не ждешь ответной любви от другого, ты свободен, потому что тебе нет дела до того, любят тебя, или нет. Ты выражаешь свою симпатию, не более, не требуешь и не просишь ничего взамен, ибо любовь бескорыстна, как бескорыстно все настоящее, неподдельное, искреннее. Ты горишь прекрасным, чистым огнем, согревающим во мраке одиночества. Ведь факел пылает не для кого-то, он просто горит. Если кому-нибудь понадобится осветить путь, он сделает это. Если кто-либо замерз, факел согреет озябшие руки. Если кому-нибудь понадобится развести огонь, он подожжет хворост. Так и любовь. Ее задача – служить, и служение ее бескорыстно.   

  В каждом из нас бьют родники искренности и чистоты. И в той женщине они тоже были. Выпускные отверстия заросли ложью, притворством, фальшью, гордыней, алчностью, заузив сечение, но ведь они были! Когда она говорила какую-нибудь гадость, я сосредотачивался на чистоте, которая скрывалась у нее внутри. Представлял, что это говорит не она, а некая посторонняя сила, обретающаяся на нелегальном положении в ее разуме. И прощал ей все. А этого как раз делать не следовало. Нужно было сразу ставить на место – такова противоречивая женская природа. К сожалению, она была из тех людей, которые принимают доброту за слабость, грубость – за силу, а наглость – за умение жить.  

  Помню, было время, когда мы улавливали мысли и понимали друг друга с полуслова. Не успела она подумать о чем-либо, как я уже говорил об этом. И наоборот. Эх, почему все приходит к концу в этом мире?  

  Трижды она уходила. Трижды я ее возвращал. Трижды находил силы сделать это. Для нее расставание было забавой, развлечением, возможно, гешефтом, при помощи которого она стригла купоны. На четвертый раз у меня не хватило сил. Да и желания не было. Не задерживай уходящего, не прогоняй пришедшего, не так ли? Если человеку невмоготу жить вместе, пусть уходит. Я сделал все, что мог, мне не в чем упрекнуть себя.

 Ничего не поделаешь, если у людей разные взгляды на жизнь. 

  Мы помахали друг другу на прощанье и разошлись по разным Вселенным, не имеющим точек пересечения.

  А для счастливой жизни не хватало малого: понимания да принятия. Всего-то. Такой мелочи. Впрочем, кто знает? 

  И все же ощущение незавершенности, недосказанности осталось. Будто идущий по телевизору фильм прервали на самом интересном месте для передачи экстренного выпуска новостей. Что будет дальше? Продолжат ли показ фильма? Или у руководства ТРК другие планы?

   После разрыва один из приятелей, которого я называл «влагалищным наркоманом», поскольку, несмотря на почтенный возраст, он не представлял себе жизни без ежедневного секса, что граничило с манией, почему-то решил, что мне нужна помощь. Под помощью он подразумевал поиск женщины для занятий сексом, ибо, по его мнению, мужчине от женщины, ничего, кроме удовлетворения инстинкта, в общем-то, и не нужно.  Возможно, что он был не так уж и не прав. Утоляй страсть, а в остальном будь самодостаточным.  

  Однажды приятель привел двух женщин, сказав, чтобы я выбрал ту, которая больше нравится, поскольку он уже с обеими переспал и не обидится, какую бы я ни выбрал. Заявление приятеля слегка покоробило, но отказываться я не стал, тем более что с момента разрыва прошло много времени, и мне хотелось женщину. Сказав партнерше, какой вид секса я предпочитаю, и, когда она выполнила желание, быстро оделся и ушел на кухню. Партнерша пыталась о чем-то говорить, но я не мог поддерживать разговор, до того стало все противно, словно только что сам себе наплевал в душу, осквернился чужим телом. Видать, она неверно поняла мое состояние, потому что обиделась и покинула квартиру, хлопнув дверью, а на прощанье сказала, что я козел.  Незаслуженное оскорбление рассмешило и привело в хорошее настроение. Я поинтересовался у приятеля: где нашел таких нервных женщин? Он ответил, что познакомился с ними в интернете, на сайте знакомств.  

 

                                                            16

   

   Однажды бывшая супруга попросила отвезти написанную ею картину, содержащую сцену из жизни индийских божеств, в соседний микрорайон. Картина была большой, не менее квадратного метра, поэтому ехать с негабаритной вещью на общественном транспорте Свете не хотелось. К тому же картину могли повредить плохо держащиеся на ногах люди, на что она особо упирала, глядя на меня честными глазами. Конечно, бывшая жена могла отвезти картину и на такси, но по неизвестной причине хотела, чтобы картина была доставлена мной. Свободное время было, поэтому я согласился. В два часа дня подъехал к дому, она села в машину, и мы поехали на Правые Чёмы: в том продуваемом всеми ветрами жилмассиве и жила знакомая.  

  Мы поднялись на лифте на третий этаж, и Света нажала кнопку звонка. Тотчас дверь открылась, будто владелица квартиры поджидала нас, мы зашли в прихожую, разделись, и хозяйка пригласила в комнату. Там стоял небольшой круглый столик с плетеными креслами, на котором находились большой пузатый чайник, чашки, горшочек с медом и блюдечко с печеньем. Перед тем, как поехать к подруге бывшей супруги, я, чтобы не идти в гости с пустыми руками, купил шоколадные вафли, которые положил на столик. Хозяйка принесла еще одно блюдце и выложила на него покупку.  

  Знакомая Светы была стройной женщиной лет сорока с большими темными глазами, одетой по-восточному в легкие шаровары и халат, а в иссиня-черных волосах ее цвела пурпурная роза.  

  Мы присели за стол. Я представился, хозяйка назвала свое имя. Оказалось, я не ошибся, считая, что она представительница одной из южных народностей, проживающих в нашей стране, поскольку имя у нее было под стать внешности – Карина. Мы попили чаю, пообщались с полчаса и ушли, но перед уходом обменялись номерами телефонов. Во время общения Света, особа весьма категоричная, резко начала критиковать Карину. Та молчала, но в ее глазах я заметил тщательно скрываемую под маской безразличия злость, а то и ненависть.   

  Карина зарабатывала на жизнь тем, что проводила так называемые расстановки и консультировала всех, кто нуждался в психологической помощи: молодых мам, их детишек и прочую публику.   

  В то время у меня не было постоянной любовницы, и я решил поухаживать за Кариной. Она была дамой привлекательной, обладающей всеми прелестями женского тела, и умела поддерживать беседу, а более ничего от женщины и не требуется. Я позвонил ей на следующий день и договорился о встрече в конце недели: Карина, по ее словам, была женщиной занятой, и могла встретиться только вечером в пятницу.   

  Мы созвонились в пятницу днем, и я приехал в назначенное время, а по пути завернул в магазин, купил бутылку вина и зелень для салата. После того как мы поели, начал соблазнять ее, пользуясь приемами, приобретенными в течение жизни. У меня ничего не вышло, поскольку Карина, поняв, куда я клоню (а это было сложно не понять), сказала, что сексом не занимается вообще: предпочитает накапливать сексуальную энергию для более важных дел, а когда становится невмоготу от желания, мастурбирует, представляя, что занимается любовью с Кларком Гейблом. Я тискал ее в течение нескольких часов, но она была непреклонна: никакого секса, пока мы лучше не узнаем друг друга.  

  Меня рассмешило это заявление, поскольку своей наивностью (женщина, миновавшая сорокалетний рубеж и утверждающая подобное, считает, что все мужчины – идиоты от рождения) напоминало детскую веру в Деда Мороза. В конце концов, я ретировался, решив, что надо попробовать подкатить еще пару раз, прежде чем стереть ее номер телефона.  

  Я приехал к ней через неделю, и мы занялись совместной медитацией. До того вечера я не знал, что это такое, и для чего она нужна. После занятий я предпринял попытку проникнуть в тело Карины, но потерпел неудачу и был отброшен прочь, правда, без потерь живой силы, стрелкового оружия и боевой техники.  

  Тогда я решил выяснить все, что удастся, об объекте желания, для того чтобы взять ее не настаиванием на своем, а уговариванием, вызвать интерес и сделать так, чтобы она доверилась мне.   

  Мы около четырех часов болтали обо всем подряд, я вскользь задавал вопросы, она отвечала, и я составил психологический портрет Карины, который, честно говоря, совершенно не впечатлил. Я понял, что зря теряю время, но природное упрямство не давало оставить попытки соблазнить ее и уйти несолоно хлебавши. 

  Она рассказала, хотя я не просил об этом, что ее выдали замуж без спроса, и муж, человек жестокий и несправедливый, избивал и насиловал ее, а развестись она не могла, потому что по законам шариата жена не может развестись с мужем. Тем не менее, она родила двух дочерей, которые по неизвестной причине ненавидели друг друга лютой ненавистью. Потом семья переехала в Сибирь, и она таки развелась с мужем, после чего увлеклась психологией и уехала сначала в Индию, а из Индии в Перу, где искала, якобы небезуспешно, истинное знание. По ее словам, она достигла просветления, успокоила ум, выбросила из жизни эго и вернулась в Сибирь, где занялась психологической практикой, окончив двухнедельные курсы и получив лицензию. Она ненавидела ум и все, с ним связанное, считая, что он совершенно не нужен и только засоряет своими ядовитыми миазмами ментальное пространство, хотя, когда я спросил, что же такое, по ее мнению, ум, начала невразумительно бормотать что-то, и я понял, что все ее рассуждения – пустая болтовня, которой она даже не удосужилась придать для убедительности наукообразный вид.   

  Себя она (совершенно безосновательно) считала человеком, который бескорыстно оказывает помощь людям, оказавшимся в беде, и помогает найти верный путь.  

  Через несколько дней она позвала меня, сказав, что у нее дома собирается группа, и будет интересно. Когда я приехал, то оказалось, что сегодня будет выступать певец, играющий на фисгармонии и поющий индийские народные песни, и ему будет аккомпанировать на барабанах еще один музыкант. Музыкантом оказался молодой человек в кроваво-белесых прыщах, взгляда которого так никто и не увидел: глаза его были постоянно опущены. Я никогда не интересовался индийской музыкой, но остался. В конце вечера оказалось, что нужно заплатить деньги за выступление, хотя заранее никого об оплате не предупреждали.  Мягко говоря, для всех присутствующих это требование стало неприятным сюрпризом, тем не менее, все достали бумажники и выложили необходимую сумму.  

  Такая же ситуация повторилась через неделю. Карина позвала меня, сказав, что весь день у нее будут расстановки. Я понятия не имел, что это такое, и поэтому решил прийти и посмотреть на это действо, но ни в коем случае не участвовать, словно боялся заболеть какой-нибудь страшной болезнью вроде проказы.    

  Когда я пришел, расстановки были в самом разгаре. Собралось около десятка человек. После того как один из них (в порядке очереди) манифестировал свою проблему, Карина брала на себя функции ведущей, то есть при помощи интуиции (она на полном серьезе утверждала, что знание о том, как нужно поступить в данной расстановке, приходит от Бога, правда, не упоминала, Бога какого народа) определяла роли присутствующих в очередной расстановке. Затем Карина выбирала в качестве матери, мужа, любовницы, мозга, желудка, пениса и прочего вспомогательный персонал из пришедших, предварительно согласовав состав труппы с человеком, чью проблему решала, и представление начиналось. Более всего расстановка напоминала шахматы, в которой в роли фигур выступают люди, и они могли делать и говорить все, что вздумается, разве что нельзя было самовольно покидать свои шахматные клетки. Впрочем, Карина смотрела сквозь пальцы на то, что присутствующие тусовались по комнате, в которой проходила расстановка, как неприкаянные. Например, один из них, недотепистого вида мужчина, ни с того ни с сего уселся на пол и схватил за ногу женщину, сказав, что он ее маленький сын. В другой расстановке женщина, выбранная любовницей, внезапно подошла и влепила звонкую пощечину своему (по роли) любовнику, причем на протяжении расстановки сделала это еще несколько раз, и по ее виду было заметно, что ей нравится отвешивать оплеухи. Один из молодых людей (на расстановке были, в том числе, и юноши: неврозы молодеют, ничего не попишешь) предпринял попытку помочиться на пол, возможно потому, что играл роль полового органа одного из присутствующих мужчин, у которого были проблемы с эрекцией. Затем один из мужчин, игравший роль обезьянки, необыкновенно тучный господин с покрасневшими от высокого давления глазами и короткой апоплексической шеей, сделал попытку залезть на стену. Разумеется, ничего не вышло: он свалился прямо на стулья, находившиеся возле стен, поломав три из них. И таких акций было великое множество. Люди наслаждались тем, что дозволено все, и бесились, как подвыпившие студенты. В зале витала атмосфера легкой шизофрении.   

  Наконец наступил черед последней расстановки. Главная роль в ней отводилась старшей дочери Карины, поскольку она не теряла надежды избавить дочерей от взаимной ненависти. Сначала дочь расписывала, чего хочет добиться в жизни. Оказалось, что желания ее примитивны и имеют исключительно материальный характер: большой дом во Флориде, гараж из спортивных машин и джипов, друзья, с которыми она отдыхает то в Италии, то в Австралии, то в Индии, и более ничего. Каким образом она добьется этого, не упоминалось.  Когда присутствующие спрашивали, нет ли в ее планах замужества, с недоумением смотрела на них, словно не понимала, о чем ее спрашивают. Впрочем, все-таки потом она добавила, что, разумеется, всеми вышеперечисленными благами, как из рога изобилия, ее осыплет бойфренд-друг-любовник-муж. А когда ее спросили, на каком основании это произойдет, она рассказала следующий анекдот. «Встречаются как-то две подруги. Одна говорит: скоро замуж выхожу. Благоверный будет меня холить, лелеять, будет покупать машины, драгоценности, платья, туфли, возить на модные курорты, исполнять любой каприз. Подруга спрашивает: он тебя будет холить, лелеять, баловать, исполнять твои прихоти, а ты ему что взамен? Та и говорит: я-то?.. писечку…» Твердое знание дочерью Карины того места, с которого начинается путь к материальным благам, почему-то умилило всех присутствующих, а мне стало противно. Неужели девушки всего мира одновременно потеряли рассудок и превратились в проституток? Когда дочь Карины повествовала о своем понимании счастья, мать с тихой счастливой улыбкой внимала иллюзиям с таким видом, будто ее безмерно радует глубоко продуманный взгляд дочери на жизнь. Карина глядела на присутствующих с таким видом, словно хотела сказать: посмотрите, какая у меня замечательная дочь! Впрочем, как ни пыталась Карина избавить дочь от ненависти (насколько я понял, это была далеко не первая попытка), ей это не удалось. Дочь была упрямее осла и слышать не хотела о примирении с сестрой, которой, окажись та поблизости, с удовольствием вырезала бы сердце.  

  Вскоре расстановки закончились. Я стал собираться домой. Карина вышла в коридор проводить и между делом заметила, что участие в расстановке для решающего проблемы стоит две с половиной тысячи, а если человек только присутствует на расстановке, то с него пятьсот рублей. Наглость Карины меня возмутила. Я ответил, что, во-первых, никто не предупреждал заранее об оплате, во-вторых, мне психологической помощи не было оказано, поэтому и платить не за что, и, в-третьих, это она должна заплатить мне, потому что я утешал ее клиентов, тем самым помогая ей зарабатывать. У Карины в глазах зажглась темная бешеная злоба, которую она безуспешно постаралась скрыть под маской вежливой улыбки, а я быстро оделся, и, распрощавшись, удалился прочь.  

  Позже один из знакомых, который был другом семьи моей неслучившейся любовницы, рассказал, что муж Карины, оказывается, был милейшим человеком и в жене своей души не чаял, а Карина, в которой сызмальства горел мошенническо-предпринимательский огонек, всегда хотела лишь двух вещей: зарабатывать много-много денег и жить в свое удовольствие. По словам знакомого, Карина была прагматиком до мозга костей, и ее можно было склонить к соитию, только пошелестев перед носом купюрами, так как не единожды ее, словно проститутку, покупали и делали все, что хотели. Афродизиаком Карины были деньги. Ради денег она была готова на все. Карина не раз выказывала желание стать бизнесвумен, жить жизнью бизнесвумен и вести себя как бизнесвумен. К сожалению, бог не дал ей таланта, и, промучившись бухгалтером несколько лет, она стала искать профессию, владея которой можно, не напрягаясь, завести банковский счет со многими нулями. И нашла. Этой профессией оказалась профессия психолога. Действительно, эту делянку можно осваивать бесконечно, поскольку пока существует род людской, для психологов всегда найдется работа. Нужно нахвататься верхушек, создать необходимый антураж, добавить глянца, и, смотришь, дело пойдет. А люди… они сами хотят того, чтобы их обманывали. Задача Карины будет заключаться лишь в том, чтобы говорить клиентам слова, которые они хотят услышать. Затем нужно выкопать какой-нибудь старый технический ход, стряхнуть с него пыль, обсыпать позолотой и пустить в эксплуатацию. Например, пусть этим ходом будет перекладывание личностных проблем на ум. Ум – штука неясная, до конца не изученная, поэтому пусть побудет козлом отпущения, хуже ему не станет. Можно настоятельно рекомендовать человеку успокоить ум и предлагать методику по решению этой проблемы. Разумеется, задача очень сложная, и, если у клиентов не будет получаться, Карина здесь совершенно ни при чем: они плохо стараются. А если получится, честь ей и хвала. Тем более, у нее есть страховка: ни один нормальный человек к психологу не пойдет. А придут те, которым белый свет не мил. Они с радостью принесут любую сумму (в пределах разумного, жадничать она не будет) и, отдав деньги, почувствуют некое мазохистское удовлетворение, только бы услышать слова поддержки, одобрения или прощения. 

  Оказалось, получать деньги с людей, находящихся по той или иной причине в депрессии, оказалось даже проще, чем забрать конфетку у ребенка.  

  Номер был стерт, и чудесное имя – Карина – забыто.  

   

                                                               17 

 

  В октябре через бывшую жену я познакомился с женщиной-психологом по имени Елена. Она занималась лечением депрессии при помощи психокоррекции. Я не знал, что это такое, и спросил у Елены, что собой представляет психокоррекция. Приходите на занятия и тогда поймете, ответила она.  

  Мы договорились о встрече в десять утра в ближайшую субботу. До сеанса Елена попросила составить список проблем, которые тревожат меня. В течение двух дней я подготовил список, в который вошло двадцать семь пунктов. В него было включено все, что только смог вспомнить: гнев, тоску по бывшей подруге, лень, депрессию, отсутствие контроля над эмоциями, нетерпение и прочее, поскольку (чем черт не шутит), возможно, при помощи этого метода удастся обуздать недостатки характера, а заодно избавиться от депрессии, время от времени поднимавшей голову. Света сильно нахваливала эту методику, заявляя, что после проведения коррекции ей целый месяц было спокойно на душе.  

  За день до встречи я позвонил Елене и спросил, что нужно взять с собой, и какую сумму нужно будет заплатить. Она сказала, что необходимо взять тетрадь, ручку, еду, а стоимость будет известна только в конце сеанса, ориентировочно она будет составлять от двух с половиной до трех тысяч рублей. Для чего брать еду, спросил я. Она ответила, что коррекция длится не меньше шести часов, нужно будет подкрепить силы.   

  Я выехал из дома с таким расчетом, чтобы до начала сеанса успеть прогуляться по центральной аллее, и, как оказалось, правильно сделал, поскольку почему-то именно в ту субботу дороги в центре города были перекрыты из-за празднования восьмидесятилетия Н-ской области. Мне пришлось припарковать машину на приличном расстоянии от здания, в котором проходила коррекция. Прогулка отменялась, нужно было поторопиться, чтобы прийти вовремя. Я подошел к зданию, но не нашел вход. Обошел здание кругом. Обыкновенный жилой дом, четыре подъезда. Мне нужно было подняться на шестой этаж. Я прочитал табличку, прикрепленную рядом с подъездом. Четыре квартиры на этаже. Всего в подъезде двадцать квартир. Получается, дом пятиэтажный. Где шестой этаж? Я отошел от дома и посчитал этажи. Правильно, пять. Получается, Елена меня разыграла. Что за шутки!  

  Я вытащил из кармана телефон и позвонил Елене. После шестого гудка она ответила.  

  - Алло!

  - Здравствуйте, Елена, это Анатолий.  

  - Здравствуйте, Анатолий. Вы приехали? 

  - Да, приехал, но не могу попасть в здание. Поясните, как это сделать. 

  - Вход со стороны площади Кондратюка. Заходите и на лифте поднимаетесь на пятый этаж, выше лифт не ходит. Потом по лестнице поднимаетесь на шестой, и направо по коридору. Комната номер семьсот двенадцать. Жду.  

  Я обогнул здание и обомлел: там, где пять минут назад была ровная стена с узкими окошками, таращившимися пластиковыми бельмами на площадь, теперь был вход с колоннами, на которых лежал массивный козырек, и автоматически открывающимися здоровенными стеклянными дверями. Я перешел дорогу и окинул здание взглядом – с этой стороны оно имело шесть этажей, шестой этаж был мансардой, окна которой еле-еле были видны из-за выложенных по периметру здания плит, торчащих на улицу.    

  Я вошел в холл и осмотрелся. За стойкой, находившейся на возвышении слева от входа, сидели двое пожилых мужчин в черных костюмах, белых сорочках и галстуках. Судя по военной выправке, это были офицеры, а по неуловимо быстрым взглядам, которыми они сканировали меня, явно бывшие работники ФСБ. Я поздоровался и спросил, где находится лифт: в холле его не было видно. Один из мужчин показал, где, и спросил, куда я направляюсь.  

  Я б сильно удивился, если они не поинтересовались у меня о том, куда иду, и с какой целью.   

  Я ответил. Задавший вопрос мужчина коротко кивнул другому, с вопросом во взоре смотревшему на него: все в порядке, есть такая, психолог. Только тогда его напарник расслабился и потерял ко мне всякий интерес.  

  Я миновал холл. Вызвал лифт. Тихо звякнул звонок, двери лифта открылись, и я вошел в кабину. Нажал кнопку пятого этажа; остальные кнопки, их было еще пять, были аккуратно заклеены белым скотчем, а поверх шла надпись: "Лифт ходит только до пятого этажа – выше космонавты стерегут звезды, не мешайте им".   

  Надпись была выполнена красивым каллиграфическим почерком с завитушками.   

  Поднявшись, я нашел комнату номер семьсот двенадцать, постучал в дверь и, дождавшись приглашения, вошел.  

  Помещение было малюсеньким, потолок был обклеен тонкими пенопластовыми квадратами, а стены покрашены светло-желтой краской. Возле стен стояли три офисных стула, и была небольшая софа с лежащими на ней подушками. Напротив софы сидела Елена, а возле нее находился крошечный столик, на котором стоял чайник и стаканы. Также на столике был сыр на блюдце, наломанный маленькими кусочками, и галеты в высокой чашечке.  

  По разным углам на стульях сидели две женщины и что-то яростно строчили в тонких школьных тетрадках. 

  - Наконец вы добрались, Анатолий, - сказала Елена.  

  - Это было непросто, - отозвался я шутя.  

  - Вы подготовились? Взяли с собой список? 

  - Конечно. 

  - Тогда раздевайтесь, вешалка у двери. Берите список и подходите ко мне.  

  Я разделся, достал из рюкзака тетрадь и подошел к ней. Елена взяла мои руки за предплечья чуть выше кистей, указательными пальцами уперлась в предплечья и забормотала про себя: вода – да, вода – нет, могу протестировать…  Остальные слова я не понял: говорила она очень тихо. Елена бормотала и бормотала, время от времени отводя мои руки чуть в стороны.  

  - Ваш список не полон, - закончив, сказала она. – Вам нужно добавить еще одиннадцать пунктов. Как добавите, подходите. 

  Я присел на софу и задумался. Вроде все перечислил! Еще одиннадцать пунктов. Где ж их взять! Тем не менее, поднатужившись, я дописал недостающие пункты.  

  Пока я ломал голову над тем, что включить в список, женщины по очереди подходили к Елене, она так же брала их за руки, что-то бормотала, после чего они снова садились на стулья и торопливо делали записи в тетрадках.  

  Наконец я закончил и подошел к Елене. 

  - Так, покажите, что вы написали, - сказала она, взяла меня за руки и стала тестировать. – Отлично, вот этот пункт. Напишите шесть причин вашего негативного отношения к друзьям. Как напишете, подойдите.  

  Я вернулся на софу. Причины негативного отношения к друзьям. Разве я негативно отношусь к друзьям?  

  Ни с того, ни с сего в голову пришла мысль, и мысль эта была явно не моей: отступать дальше некуда, будь искренним. Неужели тигр? И тогда я, как и присутствующие женщины, заскрипел ручкой в тетради.  

  После того как я закончил, Елена протестировала меня и сказала, чтобы я вспомнил себя в первом классе и написал о том, что чувствовал, когда мне было семь лет. Задачка была не из простых, но я справился. Потом потребовалось вспомнить, что меня больше всего возмущало в семь лет. Затем – почему у меня в том нежном возрасте произошла потеря ценности жизни. Выполнив задание, я думал, что будет перерыв, но ошибся. Следующее задание состояло в выяснении причин, по которым я отказался в семь лет от реальности. В конце концов, задачи, которые ставила предо мною Елена, настолько увлекли меня, что я с нетерпением ждал, что будет отвечать на столь заковыристые вопросы мой разум, который, казалось, не имел ко мне никакого отношения, существовал сам по себе, выдавая на-гора такие ответы, которые я ни за что не смог бы придумать в трезвом рассудке. Я ответил, почему в семилетнем возрасте появилось отвращение к жизни, ответил, почему выгодно быть закрытым для мира, ответил, какие отрицательные черты у замкнутости. Затем пришла пора ответить на вопрос, кого мне надо простить, а у кого попросить прощения. Затем мне нужно было осознать как минимум четыре причины для прощения. После этого я написал, что получу, если прощу всех вышеперечисленных.   

  Я успел два раза сходить в туалет, попить чаю, а потом и перекусить, а вопросы все не кончались.  

  Перерыв на еду закончился, и я ответил, в чем настоящая ценность жизни.   Затем – что мне даст принятие реальности, и вообще, для чего оная реальность нужна. Вслед за этим я написал, что мне даст благодарность, которую чувствую по отношению к миру. После чего исследовал сознание для того, чтобы оно предоставило ответ на вопрос «почему нужно открыться миру». В конце сеанса я уже с трудом смог сгенерировать три урока, полученные в семь лет.  

  Я вошел в комнату в десять утра, а когда закончилась коррекция, на часах было шесть вечера. Я копался в лабиринте собственных мозгов восемь часов кряду! Выйдя из комнаты, я понял, насколько устал. Хотелось прилечь и лежать, не шевелясь и ни о чем не думая. У меня было такое ощущение, что я весь день занимался тяжелым физически трудом, поскольку был измотан до последней степени. Но мне было хорошо! Будто удалил гигантскую пробку, закупорившую сосуды души, и теперь восстановилась нормальная циркуляция жизненных сил по каналам. Абсолютно все мысли отступили на второй план, оставив внимание в полном одиночестве воспринимать реальность, которая, словно девушка, расцвела за эти восемь часов, превратившись в полное загадок великолепие.  

  Солнце не просто отражалось в окнах, слепя глаза, а светом своим дарило частичку знания об этом прекрасном мире. Осенний ветерок ластился ко мне, будто игривая кошка, нырял за воротник, лаская сухими ладонями. Я шел по улице, и идти было легко, словно гравитация действовала на меня в меньшей степени, чем на остальных людей. Было легко идти, потому что появилась цель, цель всей оставшейся жизни. Правда, если б меня кто-нибудь спросил, что же она собой представляет, то я не смог бы ответить: она была известна мне как ощущение, как присутствие, но не как то, что можно облечь в слова, но, черт возьми, цель была, была, я чувствовал это!  

  Вторую коррекцию я сделал через месяц. Накануне коррекции мы созвонились с Еленой, и она сообщила время начала сеанса.  

  В этот раз мы прорабатывали проблемы, существующие в данный момент. Как ни странно, те проблемы, которые казались мне наиболее важными, отмелись Еленой сразу. Я было пытался настоять на своем; Елена деликатно, но твердо сказала, что здесь она определяет, что важно, а что нет, пояснив, что мое тело само говорит, какую проблему нужно решать.  

  Мы начали работать в десять утра; в районе двух часов у меня появилось странное телесное ощущение, будто время вот-вот остановится, замрет, и после того, как это случится, откроется истина, тот краеугольный камень мироздания, познав которую, я стану счастливым, навсегда. Предчувствие этого события наполнило тело спокойным восторгом. Время все замедлялось и замедлялось, а я непонятно как освобождался от той дряни, которую накапливал в течение жизни: обид, страхов, сожалений, непонимания, вины, эгоизма, пустоты, – весь этот мусор отваливался кусками, словно переставшая держаться штукатурка. Я будто попал в очищающее пламя, которое расплавило свинец грехов, и он покинул разум, вытек прочь, ушел куда-то в землю, принявшую провинности и похоронившую их в своей глубине. Я весь превратился в ожидание. Я чувствовал, что событие, которое должно произойти, каким-то образом связано со смертью, и все не кончающееся переживание превращало ожидание в нечто торжественное, величественное, незабываемое. Я знал, что в момент, который вот-вот настанет, буду должен раскрыть себя полностью, обнажить душу, чтобы показать смерти все лучшее, что есть во мне, то, что после очищения осталось внутри и было поистине присущим моей душе. И она, заглянув внутрь, без жалости и без ликования примет решение. Да, именно предчувствие смерти наполняло счастьем! Остановка времени – это смерть! Близкая, неотвратимая смерть! Только смерть была не леденящим душу присутствием, а близким другом, соратником, единомышленником, пришедшим помочь в трудную минуту, уберечь от зла, спасти.  

   Мысли остановились и канули в небытие, словно их и не существовало. Я пытался подумать о чем-нибудь, но ничего не получилось. Я хотел было рассердиться, но и этого сделать не смог. Потаенные желания, которые есть у каждого, вдруг стали нематериальными, бесплотными, пустыми, призрачными, словно тени, и утратили контроль над разумом, а вскоре и вовсе исчезли: я больше не нуждался в них.  Я стал совершенно пустым! Во мне не осталось ничего от человека!  

  Непонятно, каким образом, ощутил, что тигр, находящийся во мне, доволен.  

Огромным усилием воли я стряхнул с себя ожидание и продолжил заниматься коррекцией, а оно, словно тактичный человек, отошло в сторону, решив подождать, когда я закончу, чтобы вернуться позже. Оно оставалось внутри в виде едва заметного присутствия отрешенности, покоя. Не хотелось думать, но я с легкостью отвечал на все задаваемые Еленой вопросы, не принимая в этом участия. Я не хотел делать записи, но строчки сами по себе ложились на страницы. Я превратился в наблюдателя, который с безразличием взирает за разворачивающимся событиями, ни во что не вмешиваясь и никак не реагируя.   

  После коррекции я сел в машину и поехал домой. Ехал медленно, не торопясь, в правом ряду, не принимая участия в управлении автомобилем. Глаза смотрели вперед, изредка в зеркала заднего вида, руки крутили баранку, включали указатели поворота, ноги нажимали на педали, но сознание было далеко. Я существовал и не существовал одновременно: отдал власть над телом некоему автопилоту, а сам просто осознавал текущее мимо время, которое вот-вот должно было остановиться, но все не останавливалось.   

  Приехав домой, я припарковал машину (удивительно, на стоянке рядом с домом было полно мест, чего никогда не бывало вечером) и поднялся к себе. Быстро принял душ и лег спать.        

 

                                                              18

 

  Вечером я отправился на прогулку по ботаническому саду. Было прохладно, изо рта шел пар. Была середина ноября, но снег еще не лег. Перед этим он шел несколько раз, но таял в течение суток.   

  Печальное очарование осени поблекло. Березы, осины, клены сбросили листья, и сквозь их худокостные скелеты стала видна сизая даль. Я шел по гравийной дорожке, по которой в детстве мы с ребятами любили носиться на велосипедах, играя в догонялки. Раньше дорогу отсыпали и ровняли каждый год. Последний раз отсыпку делали еще во времена Советского Союза: тогда строго следили за выполнением плановых работ. За двадцать восемь лет, прошедших с момента развала страны, дорога захирела: обочины поросли травой, гравий смыло дождями и талыми водами, остались лишь булыжники, – самая крупная фракция щебня – намертво вросшие в землю. Впрочем, иногда рисковые автомобилисты, проезжая по дороге в своих экипажах, умудрялись выворачивать камни, и тогда в дороге, как в десне, зияла рана, словно удалили больной зуб.   

  Я шел и любовался закатом: низкое неяркое солнце обжигало холодом плачущие макушки берез. Дорога была пустынна, не было ни спортсменов-бегунов, ни людей, выгуливающих собак, ни велосипедистов. Я неторопливо шагал и наслаждался одиночеством. Неподалеку, справа от дороги, в нескольких шагах, стояла сосна. Как все деревья, выросшие на открытом месте, она была невысокой, но кряжистой, разлапистой, коренастой, а сучья начинали расти в полутора метрах от земли. Мне показалось, что за сосной кто-то стоит и курит, время от времени затягиваясь и выпуская дым в сторону дороги. Я подошел ближе, и смутная тень, словно птица, мгновенно промелькнула предо мною, скрывшись в кустарнике с другой стороны дороги. Мне даже показалось, что слышал взмахи крыльев. Я посмотрел в то место, куда исчезла тень, – ветви кустарника были неподвижны. Показалось? 

  Я пошел дальше, но через несколько шагов странное чувство, которое возникает, когда какое-либо дело не завершено, заставило оглянуться.  

  На меня смотрел мир – безбрежный, бесконечный, бескрайний мир. Я чувствовал его внимательный, изучающий взгляд. Словно все, что окружало меня: тишина, закатный час, небо, кустарник, дорога, деревья, их тени, опавшие листья, –  внезапно сбросило оковы сна и захотело взглянуть на того, кто идет по его владениям. Я посмотрел в гигантский зрачок и увидел в нем, будто в зеркале, свое отражение.  

  И в это мгновение я понял, что умру. Умру, и точка. Пробуждения ото сна не будет – усну навеки. Нет, не сейчас, возможно, даже совсем не скоро, но это непременно случится, и ничто не сможет остановить, отсрочить смерть. Ничто! Ничто не сможет повлиять на нее, заставить смилостивиться, либо отложить неизбежный уход из этого прекрасного мира. Ни то, как я жил, неважно, хорошо или плохо. Ни то, каких успехов я достиг. Ни то, любят меня или ненавидят. Ни то, что за меня будет ходатайствовать хоть все человечество. Она, словно призрак, возникнет рядом, посмотрит пустыми глазницами, и взгляд её скажет: пора. Я пойму, что пробил мой час, невесело усмехнусь и медленно начну собираться в дорогу. Смерть не будет торопить, ее терпению можно позавидовать. Она делает свое дело тщательно, без суеты; она беспристрастна, когда открывает несуществующую дверь в пустую леденящую бесконечность, в которой растворяется я-бытие, и провожает туда очередного простака. В смерти нет того, что можно было бы изучить и понять, она – сплошная загадка, которую в момент ухода так сильно хочется разгадать, чтобы остаться здесь, в этом удивительном мире, великолепие которого возрастает многократно, стоит лишь приблизиться смерти, но, к сожалению, время на земле кончилось, и придется уйти в бесконечность, так и не разгадав этот феномен. Разум в страхе начинает хитрить, юлить, пытаться договориться, но со смертью не договоришься, она лишь присутствие, бестелесный проводник в никуда, знак окончания персонального времени, превращающий бытие в небытие внезапно и бесповоротно. В мозгу мгновенно пронеслись картины возможной смерти: я с огромной скоростью несусь на автомобиле и врезаюсь в бетонную опору железнодорожного моста, кузов безжалостно сминается инерцией, словно бумажный стаканчик под тяжелым сапогом, грудина и ребра ломаются от удара о рулевое колесо, голова пробивает лобовое стекло, и осознание, превратившееся в ослепительно-красную нестерпимую боль, растворяется в приятной, манящей темноте, ибо выход из боли есть только в нее; я лежу на постели, весь обложенный подушками, начинается агония, боль душит меня, сжимает горло, затягивая на ней петлю, руки тянутся к кадыку, хотят разорвать ненавистную удавку, но не могут найти ее и потому рвут в лохмотья ногтями кожу, пытаясь предоставить телу возможность вздохнуть еще раз, но тщетно, и сознание гаснет, убегая в темный пустой лабиринт, в конце которого, кажется, горит спасительный свет; я иду по шаткому мостику через ущелье, вдруг доски подламываются, и я, не успев ухватиться за их края, падаю вниз и спустя несколько секунд ударяюсь спиной о камни, удар вышибает весь воздух из легких, а голова, словно яйцо, разбивается всмятку, расплескивая мозги по камням, и сознание, только что наблюдавшее удаляющееся синее небо, исчезает, будто изображение с экрана выключенного телевизора.   

  Понимание неизбежности смерти что-то освободило во мне, и я совершенно другим взглядом посмотрел на свою жизнь. Черт, да как я живу, пронеслось в голове. Так больше нельзя! Нельзя растрачивать время на всякую чушь вроде мыслей, обид, разочарований, несбыточных мечтаний. Нельзя пытаться угодить людям, на которых совершенно плевать. Нельзя принимать населяющих землю тварей, да и все остальное, всерьез. Нужно заниматься тем, что приносит удовольствие, делает добрее, мудрее, спокойнее. Нужно радоваться каждому новому дню, восхищаться простыми вещами: солнцем, дождем, ветром, морем, улыбкой, взглядом, словом. Без страха смотреть в будущее. И ждать. Ждать, когда придет понимание.  

  А время всё замедлялось и замедлялось, пытаясь остановиться. Тигр был доволен.  

  Огромное бешеное животное, матерый злобный хищник зарычал на меня, и я очнулся. Предо мной, едва не касаясь бампером, стоял автомобиль, а молодой парень, сидевший за рулем, яростно давил на клаксон – я стоял прямо посередине дороги, там, где застигло осознание смерти. Я помотал головой, стряхивая наваждение, и отошел на обочину, пропуская нетерпеливого водителя. Тот рванул с места и унесся прочь, поднимая за собой клубы пыли.   

 

                                                             19

 

  Я включил аудиозапись сатсангов Адамса, погасил ночник и лег в кровать. Поерзал, устраиваясь удобнее. Под головой лежал валик для медитации, который пару лет назад привез из Таиланда. Руки раскинуты в стороны ладонями вверх. Глаза закрыты, дыхание мерное, спокойное. Я слушал Адамса, а мысли, словно наигравшиеся до одури щенки, наконец-то успокоились, перестали метаться и вереницей потянулись к яркой белой точке, маячившей вдали. Я отстраненно наблюдал их исход и на прощание помахал рукою. После того как они скрылись в окрестностях точки, почувствовал, что тело мое ничего не весит и вследствие этого обстоятельства, оказывается, не лежит в постели, а висит над нею. Я совершенно не чувствовал ни свежей простыни, которую постелил после того, как принял душ, ни одеяла, укрывающего меня. Будучи наблюдателем, слышал, как издалека бубнит Адамс и видел себя, лежащего в постели. Потом голос Адамса стал стихать, будто медленно удалялся прочь, а я, словно в детстве, лег на спину на картонку и поехал с крутой горки. Движение ускорялось, я слышал, как свистит ветер в ушах, и тут со всей скорости влетел в сон.  

 

                                                                20

 

  После того как я вернулся с Алтая, то решил сменить работу. Душа жаждала перемен, и первое, что пришло в голову – это попробовать свои силы на другом поприще. Я представил, как буду уходить со станции, на которой отработал больше семнадцати лет. Возьму несколько пластиковых мешков, сложу туда вещи из кабинки: чистую робу, грязную робу, теплую куртку, белье, обувь, подшлемник, энцефалитку… Уберу со стола перекидной календарь, на страницах которого делал рабочие записи, освобожу ящики стола от Федеральных норм и Правил, инструкций по эксплуатации, по охране труда, по пожарной безопасности, от канцелярских принадлежностей, перечней документации, схем, графиков, чертежей… Скину на флешку все личные файлы, после чего сотру их с жесткого диска… Раздам коллегам оставшиеся вещи: ключи, рулетку, инструменты, прочую мелочь… В последний раз полью цветы, попрошу напарника следить за ними, подкармливать удобрениями… В последний раз обойду цех, заглядывая в каждый закоулок, потом не спеша, с наслаждением, пройдусь по территории станции… Попрощаюсь с теми, с кем был дружен, поставлю бутылку…  

  И уйду. Навсегда.  

  Арабская пословица гласит: прежде чем украсть минарет, выкопай подходящий колодец. Уходить с работы в никуда не годилось. Депрессия депрессией, а тело нужно кормить каждый день. И за квартиру платить. Пусть и не так часто, как кормить плоть, но нужно. Поэтому я составил список потенциальных работодателей в порядке их планируемого посещения и приступил к поиску работы, благо, что отпуск еще не закончился. 

  Нужно сказать, что сейчас найти работу не так просто. По стране гуляет кризис, на который списывают все что ни попадя, в том числе отсутствие рабочих мест (вспоминается законодательство Советского Союза, в котором была уголовная статья за тунеядство). Почему не повышают зарплату? Кризис. Почему растут цены? Кризис. Так в кризис наоборот цены падают! Вы что-то путаете. Это за рубежом цены во время кризиса падают, поскольку покупательная способность денег уменьшается, а у нас не-е-ет, мы же эксклюзивный вариант капиталистической страны. Цены на нефть падают, а у нас бензин дорожает. Как мы всех удивили! Одурачили империалистов! Приезжайте к нам, вмиг разбогатеете! Накупите какой-нибудь дряни за бесценок, а здесь продайте втридорога! Складывается впечатление, что люди, которые диктуют цены, либо страдают умственной хворью, не отличая дырку от бублика, либо отъявленные проходимцы: им ссы в глаза, они скажут – божья роса. Впрочем, это человеческий фактор, не более. Перед законом все равны, но кто-то чуточку ровнее. Но довольно об этом. 

  Я начал поиск работы в понедельник. Чисто побрился, надел свой лучший костюм, который погладил с вечера, повязал галстук. Надушился мужским парфюмом, имеющим приятный, но въедливый (наверно, это называется «незабываемый») запах. Почистил туфли, так, что ими можно было пускать солнечные зайчики. Закинул в рот мятную жвачку.  И вышел в мир.   

  Город, в котором я живу, большой –  два миллиона жителей снуют по его территории, помогая Земле держаться на плаву и не упасть в какую-нибудь пространственно-временную трещину. Живу я на отшибе, в отдаленном районе, поэтому выбора, как такового, особо-то и не было. Пять крупных предприятий по утрам впускали в свои недра рабочий люд, а вечером выпускали его, обессилевшего, на волю. Можно было, конечно, попробовать найти работу ближе к центру, но дорога туда-обратно занимает два с половиной – три часа. Значит, вставать нужно в половине седьмого, в семь выезжать, чтобы к половине девятого добраться в центр, в шесть вечера выезжать домой, приезжать – в лучшем случае – в половине восьмого, потом готовить еду, ужинать, а там и пора ложиться спать. И так пять дней в неделю. Отличная жизнь! Зачем такая нужна? Поэтому я остановил свой выбор только на близлежащих предприятиях. Не хочу жить в пробках. Да и умирать в пробке тоже как-то не очень… Правда, жалование в центре выше, а тратить когда? Во сне? Или одиннадцать месяцев горбатиться, чтобы потом один месяц шиковать где-нибудь за границей? Нет, в такие игры не играю.  

  Отделы кадров (теперь они называются «служба по работе с персоналом») предприятий я посещал в порядке удаления от дома. И за день, точнее, за утро, посетил их все. Много воды утекло с тех пор, как я последний раз устраивался на работу. Все изменилось до неузнаваемости. Оказалось, что в нынешнее время обивать пороги в поиске работы совершенно ни к чему. Достаточно иметь доступ в интернет. И уметь себя подать (как фирменное блюдо в каком-нибудь ресторане). А на одиноких стрелков типа меня давно уже никто внимания не обращает. Впрочем, везде обворожительно мне улыбались, заговорщицки подмигивали и говорили, что обязательно перезвонят. Из чего был сделан вывод, что меня просто-напросто вежливо отшивали. Так как был уверен, что кадровики выбрасывали бумажку, на которой я в надежде царапал свой номер телефона, еще до того, как покидал очередную организацию, поскольку ни один не перезвонил. Ни через день, ни через два месяца, вообще никогда. Они перешли в другое измерение и там закуклились, перестав отражаться в этом мире. 

  Вернувшись после поисков домой, я зарегистрировался в HH - «охотнике за головами». Но на сайте таких замечательных людей, как я, было полным-полно.  Впрочем, из одной организации мне вскоре позвонили и сказали, что будут рады меня видеть такого-то числа по такому-то адресу. Человек, звонивший мне, был полон радушия, что сразу же насторожило, и я спросил, не относится ли деятельность организации, в которую приглашают, к торговле.  Да нет, ответили на другом конце линии, ну что вы! Прозвучало это как-то неубедительно, но чем черт не шутит?  

  Я приехал к шести часам вечера на встречу. В офисе, в котором должно было проходить собеседование, было полным-полно народу. Меня это удивило, поскольку в НН я выставил свою кандидатуру на соискание должности главного инженера, либо главного энергетика с заработной платой не менее ста двадцати тысяч рублей. Неужели в город приехали москвичи и решили на деньги зарубежных инвесторов организовать энергетическую компанию? Если так, тогда присутствие людей, принадлежащих к разным социальным группам, оправданно.  

  Я заполнил анкету, указав в ней ложные данные, кроме номера телефона. Вполне возможно, что это аферисты, обделывающие свои делишки, поэтому не имело смысла откровенничать. А если окажется, что это вполне респектабельная компания, можно будет объяснить, по какой причине я так поступил.  

  Вскоре меня позвали на собеседование.  

  Было около семи вечера, и основная часть соискателей уже покинула территорию компании. В комнате было четыре человека: двое мужчин, тихо разговаривающих в противоположном углу помещения, дама в деловом костюме и я. Она села за стол и предложила занять место для посетителей, затем представилась и попросила представиться меня. При этом дама держала в руках мою анкету. Я заметил, что в анкете все написано: фамилия, имя, отчество, национальность, дата рождения и прочие данные. На что дама возразила, сказав, что нужно отвечать, когда спрашивают, иначе беседы не получится. Спокойным тоном я молвил, что если не получится, то и бог с ним, не сильно расстроюсь, поскольку считаю, что, когда человек не удосужился прочитать анкету и задает лишние вопросы, тем самым он создает психологическое давление и заставляет посетителя обороняться вместо того, чтобы просто начать деловое общение и выяснить все необходимые детали. Даме не понравилось, что я перехватил инициативу, и она начала настаивать на своем. Я пожал плечами и назвал имя и фамилию. Тревожный взгляд дамы был не хорош, и я решил как можно быстрее закончить собеседование и покинуть офис. Вдруг мне стало понятно, что здесь собрались-таки аферисты, и я теряю время, но решил досмотреть спектакль до конца, подумав, что, возможно, тогда появится знание о новых методах работы мошенников. Я спросил, чем занимается компания, которую она представляет. Дама ответила, что они занимаются торговлей китайской косметикой, ее аксессуарами, бытовой химией и парфюмерией. Я уточнил: компания занимается торговлей, или спекуляцией?  

  Надо было видеть лицо бизнеследи в этот момент: зрелище было не для слабонервных.   

  В начале двухтысячных, в ту пору, когда должны были состояться выборы президента, я смотрел по телевизору предвыборные дебаты кандидатов. В дебатах участвовали Зюганов, Миронов, Жириновский, Хакамада и кто-то еще. И вот пришло время Хакамады отвечать на вопросы других претендентов. Она заняла место за кафедрой и приготовилась к полемике. Ей задавали вопросы, она отвечала, все шло своим чередом. Но тут Миронов откашлялся и спросил: правда ли, Ирина Муцуовна, что деньги, на которые ведется Ваша предвыборная кампания, предоставлены одной из организованных преступных группировок? Промолчи она, улыбнись, или скажи какую-нибудь глупость, или просто отшутись, все было бы хорошо, но черты лица Хакамады в одно мгновение исказились настолько, что она превратилась в злобную фурию, жаждущую крови. Впрочем, Хакамада быстро взяла себя в руки и сделала более-менее невозмутимое лицо, но ее политической карьере пришел конец, поскольку не смогла удержать свои эмоции под контролем, тем самым выдав себя с головой.  

  Дама, проводившая собеседование, тоже не справилась с эмоциями. Она заговорила очень быстро, с нажимом, чуть не крича. С пиететом стала восклицать, что господин такой-то (не помню, как звали хозяина компании – совершенно нет памяти на китайские фамилии) создает для российских граждан рабочие места и, по сути, этот господин чуть ли не филантроп. Тараторила, что качество китайских товаров выше, чем европейских, что себестоимость их низкая, вследствие чего продукция компании продается по бросовым ценам, что никакая это не спекуляция, а честный, легальный бизнес. Затем непоследовательно перешла к воспоминаниям о том, как окончила торговый институт, как сложно ей приходилось поначалу, как искала работу, как работала торговым представителем, как таскала сумки, как наконец-то нашла нормальную компанию, как работала по восемнадцать часов в сутки без выходных, как пробилась на самый верх, как отсыпалась в самолетах, как боролась с нервными кризисами, как показывала самые лучшие результаты по продажам, как организовывала новые представительства компании в городах, как видела детей в лучшем случае раз в месяц, как ей не хватает семьи, и как труден и тернист путь менеджера наверх. Наконец исповедь ее прервалась, а напоследок она сказала, что заработную плату, которую я указал в анкете на НН, еще нужно заслужить. Я пояснил, что обозначенная сумма соответствует моему профессиональному опыту, а также знанию мною Федеральных Законов и Правил, указал данную сумму исходя из того, что хорошо освоил свою специальность, предоставляю работодателю возможность пользоваться моими услугами и требую за это соответствующее вознаграждение, но сам я, как личность, не продаюсь и ни в коем случае не собираюсь торговать китайским ширпотребом неизвестного качества, возможно, не соответствующего ни нормам Санпина, ни Роспотребнадзора, пусть даже меня озолотят.  

  Эта дама не была проституткой: та предоставляет клиенту только тело, не более, в душу никого не пускает; она была хуже проститутки, продала себя целиком (сейчас такое отношение к работе в коммерческих кругах называется «лояльностью») за деньги и положение в обществе, которое дают деньги. Она была зомбированной добровольно. Сама себе промыла мозги так хорошо, что у нее не возникало даже тени сомнения в собственной правоте. Я смотрел в глаза бизнесвумен и видел, что она верит в то, что нужна своим детям и внукам, если, конечно, таковые есть: это было частью истории, написанной ею для себя же, неким легальным описанием своей жизни, предоставляемым по первому требованию. Я видел, что она построила замок своей жизни на песке и изо всех сил уверяет себя в том, что фундамент крепок, и замок простоит еще триста лет. Каждое утро она начинает с аффирмаций: я деловая женщина, у меня отличная работа, я востребованный человек в компании, я нужна людям, я умею решать проблемы, и прочей чуши, но в глубине души прекрасно знает, что все это ложь, и жизнь ее построена на лжи, дети ее презирают и только и ждут, когда она, наконец, загнется, чтобы промотать  денежки, зарабатывая которые она столько лет унижалась.  

  После того как я высказал свое отношение к данному виду деятельности, с лица ее спала маска, и она стала угрожать. С ненавистью глядя мне в глаза, говорила, что у нее большие связи, и с этого момента у меня будут проблемы, что я оскорбил дух корпоративной этики, и она приложит все возможные усилия для того, чтобы наказать меня, что я тупица, который ничего не понимает в колбасных обрезках, а таких следует уничтожать.  

  Видя, что общение подошло к концу, я как можно радушнее улыбнулся и сказал ей: какая забавная, после чего выхватил из-под носа анкету и уже было собрался уходить, как вспомнил, что во мне живет тигр, и решил подшутить над дамой с проданными мозгами. Я представил себя в обличье полосатого зверя и недовольно рыкнул на нее. Тотчас глаза бизнеследи закатились под лоб, веки, затрепетав, медленно закрылись, и она упала в обморок, запрокинув голову назад. Я посмотрел на ее безвольно открывшийся рот и вышел из комнаты.  

  После того визита поиски были прекращены.   

  Вскоре отпуск закончился, и я вышел на работу.  

  А через пару месяцев одна из сотрудниц, заместитель начальника станции, уволилась, объяснив свой шаг тем, что ей не хватает места, чтобы развернуться и показать свои возможности. Нынешний начальник подразделения предложил мне занять вакантную должность, и я согласился, шагнув, таким образом, через две ступеньки вверх по иерархической лестнице.  

  Бывает, то, что мы ищем, находится у нас перед носом, достаточно внимательно присмотреться.     

 

                                                               21

 

  После того как я сменил кабинет, пришлось аттестовываться в комиссии Ростехнадзора. Перед аттестацией проходили занятия, на которые в течение двух недель приходилось ездить в центр города. Экзамены проходили, как правило, утром и длились не более пятнадцати минут: требовалось ответить на пять, либо десять вопросов, поставив галочки напротив правильного варианта ответа на компьютерной страничке. После проверки инспектор задавал пару вопросов, и я, расписавшись в протоколе, покидал здание Ростехнадзора и возвращался домой.  

  Однажды после очередной аттестации я поехал в рабочий поселок, в котором жили дети и жена. Супруга попросила проследить, чтобы сын сделал уроки, поскольку в последнее время у него стала хромать дисциплина, и он ленился выполнять домашние задания.  

  После приезда с Алтая я ни разу не навещал детей.  

  Я приехал в поселок, поставил машину и пошел прогуляться в парк: уроки у сына еще не закончились. В центре парка находился пруд. Несколько лет назад ручей, протекающий в той местности, запрудили, а для перелива приспособили две трубы диаметрами четыреста и пятьсот миллиметров, оголовки которых были забраны сеткой-рабицей. Затем администрация поселка запустила в пруд мальков карася, сазана и карпа, и те, регулярно получая от детей и их родителей хлебобулочные изделия в циклопических количествах, расплодились до такой степени, что иногда, глядя на поверхность пруда, казалось, что идет дождь, поскольку жадные морды то тут, то там высовывались из воды, чтобы глотнуть воздуха, и круги, образовывавшиеся на поверхности от всплывших объектов ихтиологии, расходились, пересекаясь между собой, во все стороны, как от капель дождя. Вокруг пруда была сделана неширокая дорожка, выложенная фигурными бетонными плитами, и стояли удобные лавки для того, чтобы прогуливающиеся люди смогли присесть и полюбоваться облагороженной ландшафтными дизайнерами местностью. По неизвестной причине молодежь, обожающая пиво, обходила парк стороною, и урны, находящиеся возле лавок, наполнялись лишь обертками от конфет, бумажными стаканчиками из-под кофе и окурками.  

  Я присел на лавку и стал ждать звонка от сына. Невдалеке молодая мамаша и ее маленькая дочь кормили рыб, бросая в пруд куски батона размером не меньше бильярдного шара. Поднимающиеся из глубин подводные лодки в один присест заглатывали сдобу, стоило ей лишь коснуться поверхности воды, и, махнув хвостом, уходили на дно, размещая в трюмах приятную сытость, наполненную альтруизмом. Девочка, довольная манерами рыб, радостно смеялась и тыкала пальцем в сторону пятачка, кипевшего от пожирательной активности, показывая матери, какой, оказывается, хороший аппетит у водяных тварей. Мать только качала головой и говорила дочери, что той нужно брать пример с этих холоднокровных и кушать так же хорошо.  

  Вскоре позвонил сын и сказал, что уроки закончились, и он уже дома. Я бросил прощальный взгляд на темно-серые горбы стоящих в дрейфе возле берега рыб и пошел домой.    

  Мы на скорую руку пообедали и пошли делать уроки. Сын достал дневник и показал задания на завтра.  

  - Папа, - попросил сын. – Иди в другую комнату, я привык в одиночестве уроки делать.  

  Мы договорились, что сын позовет, как только закончит, и я проверю выполнение письменных работ, а потом он расскажет те задания, которые задали учить в устной форме.   

  Я взял «Град обреченный» Стругацких и принялся за чтение, изредка бросая взгляд на часы. Через сорок минут сын вбежал в комнату и сказал, что все сделал. Мы вернулись в его комнату, и я начал проверку. В первую очередь сын ответил задание по «Окружающему миру», потом прочел и пересказал отрывок, который задали по русскому языку. Затем он показал домашнюю работу по английскому. 

  Наступил черед проверить работу по математике.   

  Сын наизусть прочитал правило, которое следовало выучить, и, стерев тыльной стороной ладони пот со лба, сказал:  

  - Все, папа! 

  - Постой-постой, - я помнил, что в дневнике значилось четыре упражнения, - как это все? Тебе же и письменно задали! Где письменная работа? 

  - Папа, - сказал сын убедительным тоном, - ты о чем? Нам только правило выучить нужно. 

  - Ну-ка, давай дневник, - сказал я. 

  Сын, не моргнув глазом, протянул дневник.   

  Задание по математике было замазано корректором. Поверх корректора был написан номер одного-единственного упражнения.   

  Я давным-давно привык к тому, что люди лгут, но ложь сына повергла меня в ступор. Я просто оторопел. Смотрел на сына и хватал ртом воздух, словно рыба, вытащенная из воды. 

  - Сынок, как ты мог?.. Ты зачем мне лжешь?..  

  - Пап, я не лгу, - сын, не глядя в глаза, продолжал гнуть свое. – Смотри, вот же написано: страница номер тридцать девять, упражнение номер один. И все!  

  Скажи он: пап, ну не хочу я эту математику делать, я бы понял. Мы смогли бы договориться, что он сделает её позже. Но беззастенчиво-наглое вранье, вранье сына – человека, который дороже всех на свете, в один миг накоротко замкнуло проводку, воспламенив мозг, и со мной случился приступ гнева.  

  Довольно продолжительное время после возвращения с Алтая мне удавалось сдерживаться даже в самых неблагоприятных ситуациях, и я уверовал, что мне удалось совладать с гневом. Как я ошибался! Эта вспышка еще раз подтвердила простое правило: я всегда должен быть начеку, иначе гнев может в один момент захватить власть надо мною.  

  Красный дракон покинул меня, но его призрак висел, как дамоклов меч.  

  Впоследствии я пытался убедить себя в том, что просто не был готов к такому повороту, что меня обманет сын, но прекрасно понимал: оборона моя еще пока слабовата, и гнев в любой момент может отыскать лазейку в разум через незащищенный, не обнесенный частоколом участок.  

  Мгновенная горячая волна затопила разум, и я утратил всяческий контроль над собой. Я орал так, что птицы камнем падали с неба, сбитые акустическим ударом. В доме напротив дребезжали стекла. Собаки на улице затихли, и, жалобно взвизгивая, убрались восвояси. Я тряс сына за плечи так сильно, что у него едва не оторвалась голова. Он плакал и боялся смотреть мне в лицо. Слезы текли по его щекам, а меня это заводило пуще прежнего. В гневе казалось, что сын издевается надо мною, хочет разжалобить, чтобы не делать эту дурацкую математику.  

  Достаточно давно я заметил такую вещь: после того, как приступ гнева проходит, я не могу вспомнить, что во время приступа происходило. Не могу вспомнить слова, которые кидал в лицо своему оппоненту, не могу вспомнить, где стоял, и что вообще было. Воспоминания о приступе больше походили на воспоминания из детства, настолько они стерты, пусты и бесплотны, словно тени. А ведь приступ произошел пять минут назад. Как же так? Совершенно ничего не помню!  

  Впоследствии я изучил медицинскую литературу, касающуюся данного эффекта. Оказалось, что во время гнева мозг практически перестает функционировать. Так что беспамятство объяснялось просто. 

  Вдруг лицо сына посерело от ужаса, и он, вывернувшись из моих рук, забился в угол, закрыв лицо руками. Я бросился было к нему, но меня изо всех сил ударил по голове невидимый противник, и я свалился на пол, как куль с тряпьем. В голове заполыхали раскаленные фейерверки, расцвечивающие пространство вокруг в электрические красно-желтые тона. В теле начали взрываться мгновенно вспухающие пузыри, отчего внутренности хаотически перемешались между собой, превратившись в комок нестерпимой боли. Члены потрясали конвульсии, словно у меня началась пляска святого Витта.   

  И тут, раздирая грудь, из глубин моего существа вышел он, огромный тигр с табачно-желтыми глазами убийцы. Он лениво посмотрел на меня, брезгливо поморщился, потом перевел взгляд на сына, который, увидав тигра, появившегося из моего тела, сполз по стенке. Глаза сына стали круглыми, словно монеты, взгляд, прикованный к тигру, застыл, рот открылся. Казалось, что тигр взглядом высасывает из него жизнь: лицо сына бледнело, пока не стало абсолютно белым, словно только что выпавший снег. Наконец сын потерял сознание: глаза закрылись, ноги подкосились, и он плавно лег на пол. Тигр подошел к нему, обнюхал, облизнулся, в раздумье покачал головой и медленно, беззвучно пошел к балкону, не взглянув на меня. Он ловко вскочил на перила и сиганул вниз. Я видел, как он, не торопясь, трусит к школе, визжащая детвора убегает от него врассыпную, а тигр, подойдя к школе, прыгает в огромный баннер, натянутый на школьной стене, и превращается в собственное изображение, нарисованное в натуральную величину и выглядящее так, будто он в любую минуту готов сойти с плаката и отправиться по своим делам.  

   Несмотря на то, что баннер давно висел на школе, но только теперь я заметил надпись на нем, гласившую: совладать с гневом так же сложно, как приручить тигра, но сделавший это достоин уважения.  

 

                                                               22

 

    Чем больше проходило времени с момента, как ушла та женщина, тем меньше я вспоминал о ней. Впрочем, в этом нет ничего удивительного: даже глубокие раны когда-то заживают. Теперь она снилась не раз в неделю, а раз в месяц, и я уже не просыпался в поту, как раньше, а, проснувшись, понимал, что это сон, и, перевернувшись на другой бок, снова безмятежно засыпал. А потом она вовсе перестала сниться и навсегда покинула мое пространство. Третье отложенное наказание, исчерпав себя, закончилось, чтобы более не возникнуть никогда.   

  Гнев, мой постоянный попутчик, на одном из привалов жизненного пути после встречи с тигром напился, проспал подъем и так и остался на каком-то безымянном полустанке. Иногда он, поднатужившись, все-таки догонял меня, панибратски хлопал по плечу, спрашивая: ты куда собрался без меня? Я говорил, чтобы он отстал, мне совершенно не нужен такой попутчик, поскольку от него одни проблемы. Пока гнев думал, чем парировать, я уходил, и ему требовалась вся сноровка, чтобы по остывшим следам отыскать меня. Я понимал, что гнев будет со мной до конца жизни, и вряд ли от него избавлюсь, только сил у него с каждым днем становится все меньше и меньше, и он уже не способен воспламенить разум до такой степени, что я не могу контролировать себя. Да, приступы гнева порою случались, но теперь для них должна была быть очень веская причина, да и сами приступы были словно холостые выстрелы: звук есть, а толку никакого. Припадки гнева были чем-то вроде пожарной тренировки: возгорание на площади не более квадратного метра создают сами пожарные, потом лихо разматывают пожарные рукава, готовят багры, ведра с песком и огнетушители и тушат вялый огонь за три секунды по часам. Позже гнев вообще стал походить на книжку, которая прочитана на двести раз и настолько уже надоела, что от одного ее вида начинает мутить. Да, от гнева внутри становилось противно, и меня начинало тошнить, и тогда гнев исчезал, растворяясь в приступе тошноты.     

  Призрак дракона становился все бесплотнее и бесплотнее.  

  Затем я стал замечать, что научился контролировать мысли. В голове появился некий наблюдатель, по совместительству контролер-вахтер, который проверял мысли на то, не несут ли они в себе деструктивную нагрузку, прежде чем запускал в обращение. Разумеется, мысли, которые месяцами, а то и годами крутились в черепушке, на правах завсегдатаев пытались прорваться через турникет, но вахтер спрашивал пропуск, которого, естественно, не было, и отказывался впускать. Они делали удивленное выражение лица и якобы в недоумении говорили: старик, неужели ты не узнаешь меня?! Это же я, я всю жизнь здесь живу! Но контролер-вахтер требовал пропуск, и те, обидевшись, гордо вздергивали головы и уходили прочь, возвращаясь через несколько минут, чтобы вновь наткнуться на вахтера, который их раз за разом отказывался впускать. Случались, конечно, накладки: иногда мысли прятались одна в другую, словно матрешки, и, после того, как проходили контролера, начинали свою подрывную деятельность; наблюдатель их быстро вычислял и, схватив за ухо, выдворял вон. Бывало, что мысли, имеющие статус персоны нон грата, нагло подхватывали другие мысли под руку и пытались миновать вахтера, даже успевали пройти за турникет, но к ним сразу же подходили неприметные молодые люди в черных костюмах с серьезным выражением на лицах и, не сказав ни слова, выводили прочь. Надо сказать, что мысли вообще оказались сущностями чрезвычайно изобретательными и выдумали тысячу уловок, чтобы хоть на некоторое время занимать главенствующее положение в мозгу, стягивая на себя энергию внимания. Порой было сложно отследить их возникновение, но, в конце концов, все ходы были изучены, и контроль над ними ужесточился многократно, что привело к комфортному существованию в реальности.  

  Шаман был прав: без сущностей я стал совсем другим человеком.  

  Мысли творят ту реальность, в которой живем. Разумеется, они не создают горы и не возводят здания, не растят леса и не порождают людей, но они творят настроение, вырабатывают отношение к вышеперечисленным вещам. Они навешивают ярлыки, оценивают, вмешиваются в то, что их не касается. Одним словом, мысли совершенно не нужны. Только избавившись от них, можно познать мир в его чистоте, без навязанных оценок и чуждых интерпретаций.  

  А кто творит мысли? Сущности. Именно они перестраивают людей под себя.   

  После того как черная пелена, окутывающая мозг в замкнутом кружении и, словно фильтр, мешающая увидеть мир в его первозданной красоте, исчезла, я перестал понимать те цели и мотивы, которые раньше руководили мною. Это касалось не только предметов материального качества, но и вещей тонкого плана, например, отношений. В частности, я осознал, что не нуждаюсь в отношениях с женщиной. Они (отношения) перестали меня интересовать. Половой инстинкт не исчез (еще бы, такой громоздкий механизм, на котором зиждется человечество!), но я научился его контролировать. Перелом произошел потому, что стало безразлично, нахожусь я в одиночестве, или в компании. Более того, одиночество стало предпочтительнее, поскольку люди своим присутствием пытались «подсадить на свою волну», а мне этого совершенно не хотелось. Общение стало напоминать ван-дер-Ваальсовы взаимодействия: ориентационное, индукционное и дисперсионное, словно люди стали диполями, которые соответствующим образом ориентируются относительно друг друга, либо поляризуют находящихся рядом. Я отчетливо стал видеть ловушки человеческого общения, которые неосознанно ставят люди. Исчезли иллюзии, касающиеся мотивации человеческих устремлений. И, самое главное, исчезла эмоциональная вовлеченность в эту деятельность. Я перестал общаться с бОльшей частью своих знакомых, поскольку осознал, что общение с ними ничего не дает, а, наоборот, тянет из меня энергию: запускает мысли, от которых с таким трудом избавился и, избавившись, перекрестился; возвращать те мысли в свою жизнь абсолютно не хотелось, много усилий было потрачено на их уничтожение. Да, возвращаться в тот кошмар не хотелось, поэтому выбор был очевиден – наполненное осознанием одиночество.  

  Может, и не было никаких отложенных наказаний? Может, сущности, жившие во мне, искажали восприятие, не более того? Может, вся жизнь была исковеркана постоянным вмешательством этих тварей? У меня нет ответов на эти вопросы. И вряд ли когда появятся. Но я бесконечно рад, что во мне больше нет ничего постороннего.  

  Качество жизни изменилось. Теперь я просыпался с радостью, зная, что впереди новый день, который принесет множество интересных впечатлений. Я наблюдал, как он начинается: темнота, повисшая над землею, понемногу разбавляется квантами света, и наступают сумерки. Птицы, часовые ночи, приветствуют приходящий день, начиная насвистывать нежные, наполненные любовью песни. Над лесом появляется горбушка солнца, сначала красная, потом она становится оранжевой, затем желтой, и слепящий глаза солнечный диск заливает землю живительным светом. Я был счастлив, наблюдая эти простые, но необыкновенно впечатляющие явления.  

  Однажды я сидел в летнем кафе и любовался тем, как играют солнечные лучи на каплях росы, которые покрывали листву растущей невдалеке березки. С некоторых пор я каждое утро прогуливался по улицам Городка и всякий раз не узнавал его, ибо за ночь все чудесным образом преображалось, и детали, ранее не замеченные, становились отчетливо видны, а другие, уже замылившие взгляд, исчезали, словно их и не бывало. У меня сложилось странное ощущение, что мир, желая нравиться, каждый день переодевает одежды, словно женщина-модница. Я удивлялся, как раньше не замечал столь яркий феномен.  

  Передо мной стояла бутылка минеральной воды и стакан. Я смотрел на пузырьки, которые дожидались своей очереди, чтобы всплыть и слиться с атмосферой. Краем глаза увидал, как кто-то присел за соседний столик. Я отстраненно размышлял о том, что в жизни не пришлось встретить родную душу, и, скорее всего, уже и не встречу, поскольку они, наверное, большая редкость на наших широтах. Легкая, светлая печаль, словно едва слышная медленная, спокойная музыка, баюкала меня, погружая в состояние, которое в последнее время все чаще и чаще овладевало мною: я переставал различать, куда направлено внимание – внутрь или вовне, отчего сливался с миром, становясь его частью, не осознающей ни себя, ни своего места в мире, и, когда наступало это состояние, совершенно не чувствовал тела и уже не мог утверждать наверняка, существую ли вообще.   

  Звонкий женский смех вывел из гипнотического транса. Я посмотрел в сторону, откуда звучал смех, который, словно мелодичный звук серебряного колокольчика, привлек внимание. За соседним столиком сидела женщина лет тридцати пяти и улыбалась мне. Не знаю почему, но я понял вдруг, что всю жизнь знал эту женщину, правда, заочно, и что встреча наша была неизбежна, что она была запланирована с самого мига рождения, но не происходила потому, что я попросту не был не готов к ней.    

  Мы одновременно встали и подошли друг к другу. Я смотрел в ее улыбающиеся солнечные глаза и видел в них счастье и покой, любовь и радость, чистоту и терпение, веру и доброжелательность. Я любовался, как ветерок гладит ее легкие соломенные волосы, и она, улыбнувшись, рукою убирает их с лица.  

  - Я нашла тебя, - наконец сказала она и вновь улыбнулась. 

  От ее улыбки кружилась голова.  

  - Я дождался тебя, - ответил я.     

  - Разве ты ждал меня? 

  - И да, и нет, - честно ответил я.  

  - Значит, эту записку все-таки написал ты? – и она бережно протянула ставшую хрупкой от времени страничку, вырванную из блокнота.  

  На листке перьевой ручкой моим почерком была нацарапана сегодняшняя дата, время и название кафе, в котором находились мы.  

  Я пожал плечами.    

  - Разве ты не помнишь, как дал мне эту записку?  

  Я покачал головой.  

  - Что ж, давай знакомиться по новой! Меня зовут Екатерина. 

  - Родители назвали меня Анатолием.    

  Я взял ее за руку, и мы пошли туда, где нас ждал вечный, чудесный, неповторимый, удивительный, желанный мир, мир для нас двоих, и больше ни для кого.   

   

           

---

Комментарии читателей:

Комментарии читателей: