После окончания колледжа я уехал из своего родного города в N и там поступил в местный университет. Моим соседом по комнате в студенческом кампусе оказался Рамсес Кинг. Это был худой долговязый юноша, питающий слабость к красным и белым цветам в одежде. Учился он  весьма посредственно, но был очень прилежен и трудолюбив. Благодаря обладанию этими качествами он нравился преподавателям, и  некоторые из них утверждали, что Рамсес далеко пойдет.

Рамсес был скромным юношей, ничем, кроме учебы, не интересующимся. Говорил он мало и только по делу. Речь его была невнятной, булькающей, наверное, из-за дефекта глотки. Сам он утверждал, что в младенчестве проглотил бритву, и врачам пришлось зашивать ему горло. Наверно, он говорил правду, потому что на горле у него был длинный белесый шрам чуть выше адамова яблока.  

Разрез глаз у него был миндалевидной формы, а сами глаза были темными, почти черными, как у азиата. Он нравился девушкам, и многие из них хотели,  чтобы Рамсес вел себя чуточку раскованнее, но он старательно избегал женского общества. Впрочем, одна девушка ему нравилась. Звали ее Нефа Герти. Предки ее были пионерами, эмигрировавшими в середине 18-го века в Америку с Ближнего Востока. Иногда я видел, как Рамсес и Нефа молча идут, взявшись за руки, по университетской аллее или так же молча сидят на скамейке возле нашего дома. Он сосредоточенно смотрит вдаль, будто решает сложную задачу, она смотрит на него и ласково гладит по голове.

У Рамсеса была одна странная и неприятная особенность: он не мылся и не принимал душ. И вообще сторонился воды. Не представляю, каким образом он умудрился договориться с тренером, но я ни разу не видел его в университетском бассейне. Наша университетская команда по водному поло была одной из сильнейших в стране, а Рамсес был нормальным здоровым юношей, так что было непонятно, почему он не тренируется вместе со всеми. Мы с ребятами решили, что Рамсес не умеет плавать, а Джон Уодкрафт, однокурсник, сказал, что Рамсес боится воды, потому что до поступления в университет жил в местности, где не было ни океанов, ни рек, ни озер.  Мы посмеялись над его предположением – где это видано, чтобы люди в Америке жили в местах, где нет воды!

Однажды я пришел с занятий раньше: заболел преподаватель социологии, и на кафедре не нашлось, кем его заменить. Лекцию отменили, и мы разбрелись по своим комнатам. 

Войдя в прихожую, я услышал шум льющейся воды.  Мне стало любопытно: кто это плещется в нашей ванне в отсутствие хозяев? Стараясь не шуметь, я потихоньку прокрался в ванную комнату и увидел, как Рамсес лежит в ванне и что-то мурлыкает себе под нос. Череп его был выбрит под ноль и блестел, а рядом на полке, среди шампуней и мочалок, аккуратно лежал свернутый черноволосый парик. Голову Рамсеса когда-то вскрывали: об этом говорили лиловая окружность, проходящая через верхнюю часть лба, виски и затылок по всему черепу, и многочисленные белые точки, которые остаются после того, как нитки, стягивающие кожу после операции, убирают. На животе у Рамсеса был длинный и  чрезвычайно ровный шрам, начинающийся у лобка и заканчивающийся в районе solar plexus – солнечного сплетения. Рамсес начал тереть пятки пемзой, и я с ужасом обнаружил, что ступни, каждый квадратный сантиметр, покрыты зарубцевавшимися ожогами, будто его пытали, прижигая раскаленным железом.  

От увиденного меня замутило, и я почувствовал, что меня вот-вот вырвет. На цыпочках я выскочил в коридор, и меня вытошнило прямо на ковровую дорожку.  Затем я вышел на свежий воздух, чтобы отдышаться и вернуть присутствие духа, и, после того, как пришел в себя, отправился бродить по кампусу. Я вернулся в комнату только через час, чтобы дать возможность Рамсесу закончить омовение.

Когда я пришел, Рамсеса в комнате не было, и ничто не напоминало о том, что совсем недавно здесь принимал ванну покрытый шрамами, словно гладиатор-ветеран, юноша. В ванне не было ни капли воды, а полотенца были сухими.

С той поры я стал частенько задумываться о том, какую тайну хранит в себе Рамсес.

Иногда я сочинял целую историю о том, каким хилым и болезненным ребенком родился Рамсес, и сколько невзгод пришлось ему перенести в жизни. В детстве он заболел менингитом, и ему сделали трепанацию для удаления опухоли. В отрочестве он впервые попробовал фисташки, и они так ему понравились, что он съел целый килограмм; от переедания лопнул аппендикс, и начался перитонит, поэтому хирургам пришлось разрезать живот и промывать кишечник и брюшину. Шрамы на ступнях Рамсес заработал благодаря бабушке-славянке: в пятнадцать лет он поехал на родину матери, в Югославию, где принял участие в народном обычае – танце на углях. Разумеется, у него не было опыта, и дело закончилось глубокими ожогами.

  Иной раз мне казалось, что Рамсес, несмотря на молодые годы, был отъявленным авантюристом (немногословный, говорящий только по делу субъект!), перевозящим в собственном теле наркотики, или драгоценности. Шрамы на ступнях говорили о том, что он оказался в плену у конкурирующей группировки, и его пытали, надеясь выведать, где он прячет товар. Шрам на черепе тоже был связан с  незаконной деятельностью – Рамсес был первым получеловеком-полукомпьютером, этаким Джонни-мнемоником, находящимся на службе у мафии, а его черепную крышку вскрывали для того, чтобы установить в мозге биоэлектрический вай-фай для приёмки-передачи секретных данных.

Порой я считал, что Рамсес попал в отрочестве в автомобильную катастрофу, и врачам пришлось сильно постараться, чтобы спасти ему жизнь. После аварии автомобиль загорелся, и ему сожгло ноги. Шрам на животе он получил, когда его зажало в покореженном автомобиле. Череп зашили, потому что его верхнюю половину  практически начисто срезало стеклом, и бригаде скорой помощи пришлось буквально по крупицам собирать мозги.

Через пару лет я окончил университет и потерял Рамсеса из виду. На прощание мы всей нашей группой отметили окончание в одном из кабачков города.

На следующий день я уехал в Нью-Йорк. Поработав несколько лет в крупной фирме, занимающейся экспортом, я получил необходимый опыт в оптовой торговле и открыл свое дело. Год от года оборот моей компании все увеличивался и в 20.. достиг максимума. Затем грянул кризис; активы отошли банку, а сам я был рад, что у меня остался дом без закладной и акции «Эппл», на доход от которых я мог жить как рантье.

…Признаться, я никогда не понимал людей, которые тратят собственное время на ерунду вроде вечеринок по пятницам или походов на дискотеку. Но я не только не понимал их, но и завидовал им. Я завидовал горьким пьяницам, плюющим на свою жизнь и мечтающим только об одном: находиться в отключке до полной потери ориентации в пространстве и времени; завидовал лентяям, целыми днями валяющимся на диване возле телевизора и жующим попкорн; завидовал тусовщикам, спящим, как летучие мыши, днем и бодрствующим, словно филины,  ночью.  Достижение поставленной цели, требующее предельной сосредоточенности, всестороннего обдумывания, воли и решимости было не для них. Более того, у таких люди начисто отсутствовала озабоченность собственной судьбой.

Здоровье и время – единственные драгоценности человека. Когда пропадает первая, мы тратим  вторую на ее восстановление, но без толку – здоровье невозможно приобрести, заработать, выменять или украсть. Когда исчезает вторая, внезапно и окончательно понимаем, что не вечны, что жизнь вот-вот придет к своему концу, а мы так ничего и не сделали из того, что хотели. Эти размышления заставляют нас еще быстрее бежать по замкнутому кругу, созданному нами самими при помощи близких, вырваться из которого не под силу. Мы хотим поправить хоть что-то в своей жизни, изменить хоть немного ее  в лучшую сторону, обрести хоть каплю свободы от шаблонов и стереотипов, но косность натуры, твердеющая все более и более в течение жизни, сводит на нет все усилия.

Отец воспитывал братьев и меня в духе уважения к своему времени. Он учил думать, анализировать, сопоставлять факты и делать выводы. Он любил повторять, что жизнь коротка и ее надо прожить с толком. Мы не знали, что такое отдых, да он нам был и не нужен, потому что всегда под рукой было множество интересных занятий, которым мы с упоением предавались. Один из братьев стал крупным ученым-физиком, работающим в Массачусетском технологическом, второй – астронавтом НАСА. И это было закономерно.

После того как кризис уничтожил отлично налаженный бизнес,  уничтожил несмотря на то, что, как мне казалось, я защитил его со всех сторон, у меня появилась навязчивая мысль: мне захотелось отказаться от занятий  любой активной деятельностью, не только деловой, но и умственной. В один миг что-то переключилось в мозгу, или, может, встало на место, и я захотел познать неведомую доселе прелесть утренней медитации, обволакивающую сознание прозрачной, хрустальной тишиной, покойное созерцание лениво набегающих океанских волн, дающее ощущение гармонии и спокойствия, молчание ярких ночных звезд, от которого прорастают семена любви, брошенные в каждого при рождении. В одно мгновение я отчетливо осознал, что не только активный мыслительный процесс, протекающий в мозгу, но и прекращение его по собственной воле – задача не из простых.  

В моем родном городке была (как это часто бывает) местная достопримечательность – дурачок по имени Том. Никто не знал, откуда Том взялся и сколько ему лет. Обычно он удил рыбу с мальчишками на речке или бродил в поисках пропитания от одного ресторана к другому, роясь в мусорных баках, которые стоят возле задних выходов.

Однажды мы рыбачили вместе с Томом. Отец не одобрял это знакомство, но всем известно, что запрет вызывает жгучий интерес к предмету запрета и желание запрет нарушить. Мне было любопытно, отчего отец так настроен против Тома. Мы удили рыбу, изредка перекидываясь словами, и я наблюдал за Томом, надеясь обнаружить  в его поведении ту причину, по которой отец запретил с ним общаться.

Закончив рыбачить, мы стали перекладывать улов из ведра в сумки. Потом присели на камни возле берега и стали бросать остатки мокрого хлеба, нашей наживки, в воду, наблюдая, как подплывающие рыбы заглатывают его. Том бросал хлеб и посмеивался. Его  поведение никак не походило на поведение слабоумного, больного человека. Он вел себя, как счастливый ребенок. 

Это впечатление было столь сильным, что я спросил:

- Ты счастлив, Том?

Он посмотрел на меня, и в глазах его не было тупого равнодушия, как это свойственно умственно-отсталым, обделенным рассудком людям, а, наоборот, – в них искрился зажженный осознанием счастья веселый, заразительный смех:

- Конечно, я счастлив!

Затем он улыбнулся и пояснил:

- Мне не нужно искать свое место в цивилизации статуса. Пусть моя жизнь и лишена некоторых удобств, но зато я свободен и ни перед кем ни за что не отчитываюсь. Мое время принадлежит только мне, и никто на  него не посягает. Разве это не счастье – располагать собой и своим временем?

Затем – в одно мгновение – взгляд его погас, рот открылся, и слюна тонкой струйкой побежала вниз по подбородку. Один глаз прижмурился, а второй съехал вниз и вбок – передо мной стоял настоящий дегенерат. Я оглянулся и увидел отца, который находился в шагах двадцати вверх по склону и смотрел на нас. Он жестом позвал меня, и я, смущенно и быстро попрощавшись с Томом, побежал к нему. Отец, ни слова не говоря, пошел по тропинке, и я отправился вслед за ним.

На ходу отец спросил у меня:

- О чем вы сейчас говорили с Томом?

Но я не мог сказать правду. Не мог предать Тома. Не мог рассказать отцу, что Том так же нормален, как все мы, просто он выбрал свой, собственный путь, пусть даже путь этот расходился с принятым modus vivendi (образом жизни, примеч.ред.)  в нашем обществе. Каким мужеством нужно обладать, чтобы принять ответственность за подобный выбор! Мне показалось тогда, что столь целеустремленная личность, как мой отец, не поймет и не примет выбор Тома.

И я ответил:

- Мы договаривались порыбачить завтра.

- Больше с Томом ты рыбачить не будешь, - сказал отец таким тоном, что я понял: больше вообще вряд ли увижу Тома.  

Случай с Томом долгие годы хранился в потайном уголке памяти, не потревоженный воспоминаниями.  Но кризис инициировал непонятный внутренний процесс, перестроивший отношение к миру, и память зачем-то подняла на-гора из своих недр тот давний случай.

Прошло полгода. Мои попытки утихомирить внешнюю активность и приструнить собственные мысли неизменно проваливались, какие бы способы я не выбирал для достижения этих целей. Я пробовал пить, но организм взбунтовался против столь жестокого обращения с ним.

Однажды утром я сидел за столиком уличного кафе и читал утреннюю газету.  На противоположной стороне улицы припарковался лимузин. Солнце весело играло на его надраенных до блеска черных глянцевых боках. Из лимузина вышел водитель и открыл пассажирскую дверь.  Мне показалось, что человека, вышедшего из машины, я раньше видел. Высокий худощавый мужчина примерно одного со мной возраста. Темно-красный костюм, пунцовый галстук, белая накрахмаленная рубашка.

Это был Рамсес Кинг!

Он перешел улицу и сел за соседний столик. Подошла официантка, он заказал кофе.

Я окликнул его по имени. Он удивленно повернулся и долго рассматривал мое лицо. В его глазах последовательно отразилось  изумление, затем припоминание и, наконец, радость.

Не сговариваясь, мы оба одновременно встали, пошли друг другу навстречу и крепко пожали руки. Затем сели за свободный столик,  молча посмотрели друг на друга и рассмеялись.  

- Я рад тебя видеть! – с чувством сказал Рамсес.

Из его речи исчезло бульканье и клокотание. Голос был чистым и звучным,  совсем как у оперного певца.  Лицо изменилось, но незначительно: появились еле заметные горизонтальные складки на лбу и заострились скулы. Наверно, Рамсес недавно побывал в стране, расположенной вблизи экватора, потому что лицо его и руки были загорелыми до черноты, а такой загар не получишь в солярии.

Мы вспоминали наши студенческие годы, делились сведениями о судьбах однокурсников после выпуска. Вскоре Рамсес предложил выпить бурбона за встречу. Я согласился.

Рамсес подошел к лимузину, сказал пару слов ожидающему водителю, и мы отправились в ближайший бар, находящийся в квартале отсюда.   

Мы выпил по рюмке, по второй, третьей… От спиртного Рамсес сделался молчаливым, рассеянным. Взгляд его стал пугающе пустым. Было видно, что его мучает мысль, которой он по каким-то причинам не может поделиться, и это его  угнетает. Вдруг он прервал меня на полуслове и, глядя в стол, через силу сказал:

- У меня никогда не было друзей.

Это откровенное признание Рамсеса, весьма печальное по своей сути, было первым камешком, который вызвал бурную лавину исповеди. Следующий час говорил только Рамсес, а я, потрясенный до последней степени, слушал.

 

В 1911 году в окрестностях Гизы археологи обнаружили крошечную (по сравнению с остальными) пирамиду, погребенную под слоем песка. После ее возведения постоянно дующие ветры из близлежащей пустыни за многие века полностью засыпали пирамиду, скрыв ее от человеческих глаз.  

В пирамиде находилась усыпальница со стоящим посередине саркофагом, внутри которого лежала мумия юноши, принадлежащая, судя по предметам, лежащим рядом с ней, к царскому роду. Саркофаг – для избежания порчи мумии – плотно закрыли и доставили в Америку.

Около года мумия путешествовала из одного научного учреждения в другое, пока не оказалась в Лаборатории низкотемпературных исследований имени Джефферсона.  Там ее поместили в криохранилище и благополучно забыли о ней.

Наступил 1943 год. Оппенгеймер, Теллер и другие участники Манхэттенского проекта занимались в Лос-Аламосе не только созданием атомной бомбы, но и экспериментами, связанными с исследованием строения нуклонов и прочих элементарных частиц. Эти эксперименты были настолько засекречены, что всем участникам было введено некое вещество, избирательно блокирующее определенные зоны памяти: в ходе опытов выяснилось, что облучение умершей органической материи некоторыми видами эманаций приводит к ее возрождению. Сразу же после этого открытия все работы были свернуты, а архивы помещены в специальные подземные хранилища.   

Через двенадцать лет после закрытия проекта архивы проводившихся экспериментов попали в руки сотрудников секретного отдела Пентагона, занимающихся созданием «живого» оружия. Главу отдела, профессора Нортона, заинтересовали отчеты двенадцатилетней давности, и он решил повторить  эксперименты.  

После того, как профессор убедился в достоверности отчетных данных, он обратился в Лабораторию низкотемпературных исследований, где (как ему было известно) находилась в хранилище мумия юноши, с требованием предоставить мумию его отделу. Ученые Лаборатории не соглашались отдать мумию, но профессор нажал на все имеющиеся в его распоряжении педали и заполучил её:  с военными предпочитали не связываться.

Выбор профессора был не случаен. Во-первых, мумии было около четырех тысяч лет (возраст определили радиоуглеродным методом), и профессору хотелось проверить, сработает ли Манхэттенский метод на останках, возраст которых четыре тысячелетия. Во-вторых, родственники покойного не притянут к ответу за возможную неудачу. И в-третьих, профессор с детства интересовался Древним Египтом, и ему хотелось не только услышать древнеегипетскую речь, но и увидеть ее живого носителя.   

Перед процедурой профессор сделал рентгеновский снимок мумии. Оказалось, что, как у любого забальзамированного тела, внутренние органы и мозг удалены. Тем не менее, профессор решил провести процедуру облучения.

Эксперимент удался – мумия ожила!

Она ела, ходила и даже разговаривала. Профессор нарек ее Рамсесом, а фамилию дал Кинг – в знак царского происхождения.

Профессор привлек биологов, от которых хотел услышать, каким образом возможен такой феномен, как жизнь без мозгов (через несколько недель после процедуры печень, почки, селезенка и прочие органы регенерировались), но те только руками развели.  

Рамсеса обучили английскому языку, затем он прослушал полный курс общеобразовательных предметов, после чего отправился на обучение в университет, где мы и познакомились. Для наблюдения за ним был приставлен сотрудник – Нефа Герти.

После окончания университета профессор Нортон забрал Рамсеса к себе.

- О том, чем мы занимались в отделе, не могу рассказать, - продолжал Рамсес, - я дал подписку.

- А сейчас баллотируюсь в президенты, - он как-то виновато посмотрел на меня. 

Я неоднократно слышал, что наши доблестные военные уже давно вступили в контакт с инопланетянами, научились управлять климатом и вывели разумных термитов-людоедов, но чтобы они владели технологией по оживлению людей?! В такое я никак не мог поверить.

- Однажды я видел, как ты мылся, - сказал я, - у тебя шрамы на голове, на животе и на ступнях. На животе, насколько понимаю, шрам от операции по удалению внутренностей, на голове – от операции по удалению мозга. А на ступнях откуда?

- В Древнем Египте мозги удаляли через нос, - заметил Рамсес. – На ступнях шрамы потому, что перед тем, как попасть в Поля Камыша, тарихевты срезали подошвы ступней, чтобы умерший очистился от праха этого мира. Череп мне вскрывали в отделе. Кстати,  биологи нашли там какой-то рудимент, отвечающий за основные функции мозга.

Я поинтересовался у Рамсеса, с какого момента он стал осознавать себя. Рамсес ответил, что, по уверению профессора Нортона, через сутки после проведения процедуры он уже начал воспринимать окружающий мир.

- А ощущения? – спросил я, - каковы твои ощущения?

- Совершенно такие же, как и до смерти, - ответил он, - я имею в виду смерть, постигшую на родине. Только вот для того, чтобы думать, надо прилагать усилия.  

- Ты еще раз умер, и тебя снова воскресили?

- Понимаешь, - замялся он, - я не могу об этом рассказать.

- Ты дал подписку, - заключил я.

Он кивнул.

Вскоре мы распрощались. Рамсес оставил свой номер телефона и сказал, что всегда будет рад меня видеть.

Началась предвыборная гонка. Везде висели плакаты с изображением Кинга и надписью, гласившей: Рамсес Кинг – кандидат от республиканской партии! Я был безмерно удивлен, узнав, что Рамсес баллотируется от республиканцев. От демократов – куда ни шло, но чтобы от республиканцев!.. Те стоят за незыблемость традиций, за сложившиеся устои… Наоборот, демократы норовят придумать что-нибудь этакое, замутить воду, чтобы потом республиканцы расхлебывали. Наверно, силы, которые представлял Рамсес, по каким-то причинам посчитали, что воскрешенная мумия будет полезна в качестве президента. 

Быстро пролетели месяцы до выборов. Нынче должны были состояться последние дебаты, и я включил телевизор, чтобы  послушать, как будет отвечать Рамсес на вопросы оппонента.

Кинг держался достойно. Кандидат от демократов, тонкогубый Кит Лэнсер, нападал на него со всех сторон, как собаки на медведя, провоцируя Рамсеса на вспышку эмоций, но Кинг держал себя в руках. Время дебатов подходило к концу, когда Лэнсер нанес последний и самый сильный удар.

- Правда ли то, мистер Кинг, что у Вас нет мозгов? Я имею в виду: нет мозгов в черепной коробке? Правда ли то, что Вы – изделие профессора Нортона? Что Вы обыкновенная марионетка, послушная кукловоду? И как Вы будете управлять страной?

Сказав это, он триумфально посмотрел на Кинга. Да, Лэнсер был хорошо осведомлен, поэтому считал, что победа уже у него в руках.

- Правда, чистая правда, - ослепительно улыбнулся Рамсес, а из зала после его заявления плеснуло смехом и раздались аплодисменты. – Равно как и то, что я с отличием окончил университет, во время учебы был президентом общества «Фи бета каппа», после окончания университета управлял крупной нефтедобывающей компанией, а затем был сенатором от штата Нью-Йорк. За меня, безмозглого американца, вышла замуж мисс Катарина Финчли, дочь владельца треста сталелитейных компаний. Возможно, мисс Финчли просто влюбилась, но, как Вы думаете, смог ли безмозглый человек стать зятем Эдгара Финчли? «Головы» Финчли, как его называют в определенных кругах? Того самого Финчли, не заключившего ни одной убыточной сделки за всю жизнь?

- Да, Вы правы, заявляя, что у меня нет мозгов, - продолжал Кинг, сделав глоток воды. – Я, если хотите, – торжество американской науки над слабой человеческой природой. Вы назвали меня изделием профессора Нортона. Так и есть. Профессор Нортон, доктор наук, автор многочисленных научных трудов и статей, академик многих иностранных Академий наук и мой друг, подарил мне вторую жизнь.

Теперь я отвечу на Ваш подспудный вопрос, а именно: может ли человек без мозгов быть президентом Соединенных Штатов Америки?

Давно ушли в прошлое те времена, когда политику делали одиночки. Всем известно, что президент – это, прежде всего, его команда. Кто же входит в мою команду? Это сенатор Коллинз, автор законопроекта об иммигрантах, после принятия  которого американцы смогли вздохнуть свободно; это адмирал Хэндс, разработавший стратегический план по защите страны от терроризма; это Алекс Томбовски, экономист от Бога, поднявший после кризиса экономику страны в течение всего пяти месяцев, и многие другие. За свою команду я отвечаю.

- Поэтому, дорогие друзья, - он оперся руками о кафедру и долго молча смотрел в зал, - вы знаете, кого выбрать сорок пятым президентом Соединенных Штатов Америки.

Кинг поблагодарил за внимание и сошел с кафедры.

Зал провожал его овациями.

На Лэнсера было жалко смотреть. Если бы обстоятельства позволили, он скрежетал бы зубами и, вполне возможно, вцепился бы Рамсесу в глотку.

На выборах Кинг одержал победу с большим перевесом.

Через два месяца после выборов я позвонил ему.

- Господин президент сейчас не может с Вами поговорить, - ответил женский голос. – Скажите, какой у Вас вопрос к господину президенту?

Я назвал свое имя.

- Я передам господину президенту, - сказал голос.

В трубке раздались длинные гудки.

Рамсес перезвонил через пять дней.

- Здравствуй, - сказал он. – Зачем ты меня искал?

- Здравствуйте, господин президент, - начал я, но он перебил:

- Для тебя просто Рамсес.

- Мне надо с тобой встретиться, Рамсес.

- Зачем?

- Мне не хочется говорить об этом по телефону.

- Хорошо, - он замолчал, видимо, прикидывая, когда будет свободен. – Давай в следующую пятницу, в четырнадцать ноль-ноль, на месте нашей последней встречи.

- Благодарю, Рамсес.

- Счастливо.

Президент положил трубку.

Через неделю мы встретились. Я попросил его помочь в одном деле. В течение пятнадцати минут я говорил, почему появилась такая просьба, вкратце пересказав ему всю свою жизнь.  Я приводил многочисленные доводы в защиту своих взглядов, я красноречиво убеждал его, что только ему под силу помочь мне.

В конце он сказал:

- Ты хочешь, чтобы тебя убили, удалили мозги и затем воскресили?

- Совершенно верно.

- Ты хочешь быть свободным? Свободным от мыслей?

- Да, Рамсес.

- Думаю, что смогу договориться с Нортоном.

Теперь я жду часа «ч». Мне позвонят и назначат встречу. После которой жизнь изменится: после смерти она станет совсем другой.

Я не сказал Рамсесу самого главного. Неважно, свободен ты или нет, можешь управлять мыслями или нет, главное – просто БЫТЬ. Быть свидетелем этого прекрасного мира и не вмешиваться в процессы, протекающие в нем. Быть ему органически присущей частью. Быть им.

Надеюсь, жизнь после смерти будет достаточно длинна для того, чтобы насладиться этим.  

 

 

 

---

Комментарии читателей:

Комментарии читателей: