Мой друг, доктор Б., был потомком немецкой семьи, переселившейся в конце восемнадцатого века из Баварии на берега Волги по приглашению Екатерины Второй. Его предки выращивали пшеницу, ловили рыбу и варили пиво вплоть до  Великой Отечественной войны, после начала которой их как  неблагонадежных вместе со скарбом вывезли в Сибирь. Отец Б. в пятьдесят втором году вместе с семьей перебрался из Томской области в Новосибирск и устроился каменщиком на строительство гидроэлектростанции. Ему дали комнату в рабочем бараке, а после окончания строительства в качестве поощрения за ударный труд вручили ключи от двухкомнатной квартиры.

   Мать Б. была врачом общей практики и брала сына с собой на работу: оставить его было не с кем. В кабинете матери Б. забирался на кушетку, обклеенную коричневым дерматином, и играл трубкой стетоскопа и никелированными шпателями, при помощи которых врач осматривает горло пациента, приговаривая: «Скажите: а-а-а». Поглядывая на мать, Б. в точности копировал ее действия: пока мать слушала дыхание больного, он сползал с кушетки,  подкрадывался сзади к пациенту и прикладывал стетоскоп к его ноге, делая при этом необычайно серьезное выражение лица и для пущей убедительности упирая руку в бок. Женщины (Б. почему-то выбирал для оттачивания врачебных навыков только женщин) умилялись, видя такую внимательность к их персонам со стороны представителя противоположного пола, и, желая  сделать приятное, говорили матери Б., что сын ее непременно станет врачом. 

   Несмотря на то, что учился Б. в элитной школе, и одноклассниками его были  отпрыски крупных ученых, докторов наук либо академиков (преимущественно евреев), в отрочестве Б. как магнитом тянуло в компанию старших ребят, не отличавшихся хорошим поведением. Жил Б. в новосибирском Демгородке, выстроенном на отвоеванном у дремучего леса участке, и в нем было полно укромных уголков, в которых можно было в любой момент уединиться и предаться разным интересным занятиям. Товарищи Б. из всех видов времяпрепровождения предпочитали всего два: постижение реальности с помощью крепленого виноградного вина и  половую близость со специально подготовленными боевыми подругами.

   У Б. талант к разговору был развит с самого детства. Его монологи были бесконечны, и  укладывал слова он так плотно, что собеседник его частенько становился лишь слушателем, поскольку не мог вставить ни словечка в частокол быстро произносимых слов. В четырнадцать лет Б. расстался с девственностью: на одной из попоек он завладел вниманием одной из присутствующих особ и за какие-то полчаса склонил ее к соитию. Один из старших ребят, настроившийся переспать с той же девушкой, хотел накостылять Б., но его удержали товарищи, сказав, что мальцу пора уже попробовать сладкого. Соперник продолжал возмущаться, и только два стакана «Солнцедара», налитых товарищами, успокоили его, после чего он с горечью констатировал тот факт, что все женщины – шлюхи. После опрометчиво сказанных слов вспыхнула полемика, и с соперником случилось то, что он хотел сделать с Б: ему надавали тумаков и беззлобно, для порядка, несколько раз пнули в живот.

   Вернувшийся из близлежащих кустов Б. был с триумфом встречен товарищами, а его дама задержалась на ложе любви для того, чтобы привести свою внешность и туалет в порядок. Крепкие мужские руки хлопали его по плечам, по спине, отчего раздавались звуки, похожие на те, что возникают, когда бабы на речке стирают бельё и после стирки отбивают его о деревянный настил. Б. делал вид, будто переспать с девушкой для него столь же заурядное событие, как проехать в автобусе без билета. Старшие товарищи, не сговариваясь, решили, что он пересек границу, отделяющую подростка от мужчины, и в честь этого события налили ему дешевого вина в похищенный из автомата по продаже газированной воды стакан. Б. пил вино первый раз в жизни, поэтому сразу опьянел. Когда наступил вечер, старшие товарищи подхватили Б. под руки, отчего он стал похож на кошку с перебитым хребтом, затащили на третий этаж, прислонили к двери его квартиры, нажали на звонок и ретировались. 

   В тот вечер мать впервые увидела Б. мертвецки пьяным. Голова кружилась: на него напали вертолеты, размазывающие окружающие предметы как масло по хлебу. Б. усилием воли пытался призвать пространство, словно  непослушного ребенка, к порядку, но ничего не вышло: объекты не желали оставаться в неподвижности. Возникший диссонанс привел к тому, что Б. стало тошнить. Не успел он войти, как его вырвало прямо на новенькие джинсы, надетые первый раз нынче утром.  Мать отвела Б. в туалет, где он не своим, по-медвежьи ревущим голосом стал в унитаз, будто в рупор, выкрикивать обрывки слов, украшая белоснежный фаянс не переварившимися остатками хлеба, плавленых сырков и вина.  После того как желудок очистился, мать напоила Б. слабым раствором марганцовки, и дружеская беседа с унитазом продолжилась. Вскоре его лицо из зеленого стало белым. Мать сочла, что опасность миновала, и уложила его спать. Поздно вечером в комнату Б. вошел отец. Он понюхал воздух, задрав голову, как трубящий во время гона олень, пожевал губами, потом тяжко вздохнул и, не сказав ни слова, вышел вон. 

   Заниматься любовью Б. очень понравилось. Правда, в первый раз не успел он еще как следует соединиться с партнершей, как наступила кульминация, и низ живота обожгло мучительно-приятным огнем. Его подруга, опытная в амурных делах, поцеловав, ласково объяснила, чтобы он не торопился, и, приступив к занятию любовью во второй раз, Б. вкусил прелести секса полностью осознанно. От возвратно-поступательных движений, по сути механических и нелепых, в теле и ногах возникли очаги, наполненные пульсирующей живительной энергией, которая сначала медленно – теплыми волнами – заструилась, потекла к низу живота, а по мере приближения оргазма движение ускорилось, полностью охватило всё тело и ноги, и на пике страсти она излилась вовне мощным потоком добела раскаленной лавы, а острая игла уколола тело в районе селезенки. Отдохнув немного, Б. приступил к занятию любовью в третий раз. Теперь все внимание он отдал своей доброй подружке, неосознанно благодаря ее за полученное наслаждение: гладил и ласкал все ее округлости и выпуклости, целовал, и вскоре она жарко задышала ему в ухо, и через мгновение, застонав, замерла, нежно прижавшись к нему всем телом.   

   Впоследствии Б. рассказывал, что, когда после секса он лежал в обнимку с подружкой, в голову пришла мысль: с этого момента он будет соблазнять всех женщин, которые попадутся на жизненном пути, и наслаждаться их телами. Затем Б. добавил, что это была даже не мысль, а четко сформулированное намерение: знакомиться с женщинами и любой ценой обольщать их, а в это время в голове играла песня Б. Гребенщикова «Можно быть близким, но не ближе, чем кожа».

   Б. имел очень некрасивый почерк и в глубине души стыдился этого. Для того чтобы научиться писать разборчиво, он стал вести дневник, в который подробно записывал все, что происходило в жизни. Разумеется, он описал и свой первый опыт плотской любви, и первое опьянение, и сделал это весьма образно, но поскольку использовал возникшие в молодежной среде эвфемизмы и площадную брань, нет нужды цитировать его записи.

   Второй опыт по соблазнению Б. проделал в той же компании. Вероятно, его пассия поделилась впечатлениями с подружками, и те заинтересовались молодым перспективным самцом и при случае решили испытать, как тот ездит верхом.

   Однажды Б. пришел на «Лавочки» (так называлось центральное место сбора компании, из которого делались вылазки в ближайший гастроном), представляющие собой две удобные лавки, стоящие друг к другу под прямым углом, и стол с двумя скамейками для игры в домино. Раньше такие столы были в каждом дворе; в конце восьмидесятых они по необъяснимой причине исчезли, и, вероятно, их исчезновение послужило тем толчком, от которого начал разваливаться Советский Союз.    

   На лавке сидела девушка, имеющая высокий статус в компании: она дружила с одним из заводил. Закинув ногу на ногу, дымила сигаретой, ожидая, когда придут ребята, и ее начнут развлекать. Мельком  взглянув на Б., она продолжала смотреть в ту сторону, с которой должны были показаться вассалы, присягнувшие на верность. Б. спросил ее о чем-то. Она ответила. Затем она спросила о чем-то Б. Завязалась беседа. Через некоторое время Б. пригласил ее к себе, предложив послушать «Битлз». Она согласилась. 

   Мать и отец были на работе, старший брат на все лето уехал в стройотряд. Квартира до шести часов вечера была в его распоряжении. Он усадил девушку в удобное кресло, включил музыку, напоил чаем, затем совершил налет на родительский бар и наполнил бокал дамы «Бенедиктином».

   Через пару часов они вернулись на «Лавочки». Компания была уже в сборе. В воздухе чувствовалось напряжение: ребята – будто только что вернулись с похорон – молча курили, стараясь не встречаться с ним взглядом, но Б. не придал этому значения. Ребята, здороваясь, кивнул головой, но ни один не подал руки. Соблазненную девушку подхватила под руку подружка, и весь женский состав компании в один миг покинул «Лавочки». Б. почуял неладное. Сердце внезапно сбилось с ритма и упало вниз, наполнив внутренности могильным холодом. Он автоматически присел на лавку, и вокруг мгновенно образовалась пустота. Всем телом Б. чувствовал жгучие, ненавидящие взгляды товарищей, их неприятие и осуждение. Внезапно пришло понимание, как расценили его поступок ребята. Б. хотел объяснить, что ему просто нравится заниматься любовью, получать удовольствие от общения при помощи тел, не более, что вовсе не претендует ни на нежные чувства Люси (так звали соблазненную девушку), ни на ее сердце, но ясно понимал, что ребятам не нужны объяснения – его осудили без права на помилование. И теперь, если не навсегда, то на очень долгое время он будет подвергнут остракизму. Единственное, что было непонятно Б. – каким образом ребята узнали о его кратком романе с Люсей. Впрочем, этот факт выяснился практически сразу.

   Некоронованный глава компании и по совместительству обесчещенный друг Люси резко втянул в себя воздух, прочищая нос, затем протяжно хрюкнул, выталкивая из глотки в ротовую полость извлеченную слизь, и смачно харкнул комком ее далеко в сторону, показывая, что контролирует ситуацию. Подготовив дыхательные пути к произнесению речи, он положил ладони на колени широко расставленных ног, отчего стал похож на голодающего сумоиста, и начал монолог.

   - Тебе когда-нибудь говорили, салага, - молвил Люсин друг спокойным тоном, - что спать с чужими девушками нельзя? Ты знаешь, чем это чревато? 

   Нахмурив брови, немного помолчал и продолжил.

   - Во-первых, сначала тебе устроят «темную», - так же мягко, но внушительно сказал он, - затем, если не поумнеешь, изобьют, но уже до полусмерти, ну а потом, если будешь в состоянии ходить, с тобой произойдет что-нибудь совсем страшное.

   Б. хотел что-то сказать в свою защиту, но глава компании, не глядя в его сторону, вытянул руку ладонью вперед, призывая к молчанию, и Б. проглотил готовые сорваться с языка слова.

   - Во-вторых, есть этическая сторона вопроса, - теперь взгляд Люсиного друга обшаривал Б, медленно поднимаясь от ног к голове, словно глава компании видел его в первый раз. – Ты напрочь испортил репутацию верного товарища, и теперь вряд ли кто из местных будет с тобой дружить. Уж мы об этом позаботимся.

   - В-третьих, ты испортил репутацию девушки, - в голосе главы зазвенел металл, - и теперь все будут считать ее шлюхой, и вряд ли она выйдет замуж за местного, - тут он перевел дыхание, - разве что за курсанта.

   Презрение, с которым было сказано последнее слово, было вызвано тем фактом, что все дворовые компании Демгородка использовали любую возможность для того, чтобы поймать и поколотить курсантов военного училища, расположенного в одном из микрорайонов: снедаемые половой жаждой курсанты сначала спали, а потом женились на местных потаскушках, за что приобрели прозвище «санитары», берущее начало из выражения «волк – санитар леса».

   - Забудь сюда дорогу, пацан, - сурово закончил глава, - а если тебя еще раз здесь увидят, пеняй на себя.

   - Дракон! Винни-Пух! Шкиря! – негромко позвал он.

   Тотчас на голову Б. набросили старое пальто, дожидавшееся в бабушкином сундуке смерти от глубоких ран, нанесенных молью, и бывшие приятели стали, ухая, избивать его, стараясь не попасть по голове. 

   Корчащийся от боли Б. вдруг вспомнил о том, что, когда они с Люсей вышли на балкон покурить, их заметила соседка, известная местная сплетница. А он держал Люсю за талию!   

   На следующий день Б., потирая синяки и шишки, стал записывать события вчерашнего дня. БОльшая часть записей касалась Люси. Она показала себя более искусной в любви, чем предыдущая девушка, что Б. с удовольствием констатировал на страницах дневника. Он трепетно описал каждую минуту, проведенную с ней. И в конце при помощи множества эпитетов передал ощущения, в том числе и иглу, вонзившуюся в момент оргазма в сердце. Б. был далек от мысли, что боль, ужалившая его, есть не что иное, как любовь.

   Мать была донельзя рада, что Б. перестал общаться с хулиганами. Теперь вечерами он сидел дома, сосредоточенно рассматривая атлас костей черепа или запоминая латинские названия мышц. Вскоре прежнее общение с дворовыми приятелями напрочь утратило романтический ореол, и Б. понял, насколько они были ничтожны со своими примитивными желаниями вроде безделья и пьянства. Словно в наказание за утрату уважения к их образу жизни, прежние приятели еще два раза били его, подкарауливая поздним вечером во дворе.  

 

   Маня Пельменникова была младшей дочерью Ивана Пельменникова, слесаря механосборочных работ, вкалывающего на заводе резиновых изделий за двести рублей в месяц. Иван женился рано, в двадцать лет, да и то потому, что подружка –  разумеется, не без его участия, – оказалась в интересном положении.

   Узнав, что скоро он станет отцом, Иван стал мечтать о сыне. Как сын, вцепившись в отцовский палец, сделает свой первый шажок и победно улыбнется. Как Иван утром будет отводить сына  в садик, а вечером забирать. Они, не торопясь, будут возвращаться домой, по пути обязательно зайдут в гастроном, чтобы выпить по стакану шипящей газировки. Сын будет взахлеб рассказывать о том, как провел день и сколько сделал новых открытий. Будет спрашивать Ивана о тысяче вещей: отчего солнце встает утром, а садится вечером? Почему деревья качаются? Почему вода мокрая? Отчего чеснок пахнет колбасой? Почему собаки лают, а кошки мяукают? Почему луна круглая? Иван степенно будет объяснять сыну устройство мироздания.  Когда сын подрастет, они будут ездить на рыбалку за тридевять земель, на какую-нибудь тихую речушку, чтобы, встретив мглистую зорьку, вскипятить на костре воду в почерневшем от сажи котелке, и молча, обжигая о края эмалированной кружки губы, пить вкусный, пахнущий дымом чай и наслаждаться тишиной. Когда сын вырастет и женится, Иван будет нянчиться с внуками. Вечерами купать, положив головку на сгиб руки. Баюкать, напевая колыбельные, которые пела мать. Подбрасывать в воздух и заразительно смеяться вместе с ними…    

   Однако вскоре после свадьбы жена родила ему дочь. 

   Иван не сдавался. При помощи логарифмической линейки он вычислил фазу Луны (это было новолуние), в которую произошло зачатие, и следующую попытку провел в полнолуние. Во время совершения фрикций он, вбивая в жену раскаленный нефритовый жезл, неистово желал сына, и в момент извержения всё внутри пульсировало красным туманом: сын! сын!! сын!!!   

   Родилась вторая дочь.

   Сломленный Иван плюнул на все и решил положиться на  Бога. Он просто не мог поверить в то, что Бог не даст сына. Что Бог сделает такую подлость по отношению к нему. Что Бог не видит простого факта – Иван будет самым лучшим отцом для появившегося на свет сына. 

   Но Богу не было никакого дела до желаний Ивана – и у Ивана родилась третья дочь.

   Знакомые мужики, у которых были сыновья,  жалея, говорили: «Ваня, с сыновьями, конечно, интереснее, только с дочками-то спокойнее!» Но для Ивана это было слабым утешением.

   Поразмыслив, он рассудил, что, видать, такая уж карма – гнать брак, поэтому  смирился с судьбою и более не предпринимал попыток сделать сына. А когда обуревало желание, он пользовался изделием №2, благо, что работал на заводе, их выпускающем.

   Став отцом семейства, состоящего из четырех женщин, Иван старался как можно реже появляться дома, поскольку с бабами каши не сваришь; купил по случаю старенький «Запорожец» и все вечера проводил в гараже, пытаясь вдохнуть в машину душу, которую хотел вдохнуть в сына. Для того чтобы дома его не тревожили, перед возвращением  в семью он нарочно выпивал бутылку пива, или стакан портвейна – жена не переносила запах спиртного и, почуяв перегар, она, сжав губы, удалялась на кухню и оттуда шипела на Ивана, выплескивая яд на чисто вымытую посуду.

   Известный афоризм гласит: в конце концов, отцом семейства становится мать. Пример семьи Пельменниковых полностью подтверждал его. Жена взяла воспитание дочерей и заботу о них в свои руки, заставляя своего непутевого мужа выполнять различные хозяйственные работы, а тот лишь огрызался в ответ, стараясь как можно грамотнее отбрехаться от выполнения заданий. Дочери, видя, как мать относится к отцу, совсем перестали его уважать и считали чем-то вроде предмета меблировки, умеющего разговаривать по-человечески и существующего лишь для того,  чтобы исполнять их прихоти. 

   Старшая и средняя дочери Ивана были девушками бойкими, поэтому быстро вышли замуж и покинули родительский дом. К тому времени Иван стал желчным брюзгой, который не ждет от жизни ничего хорошего и во всех несчастьях винит надоевших до последней степени жену и дочерей.

   Маня никогда не была близка с отцом. Он лишь терпел ее существование, не более. Да и то не всегда. Кричать на дочь не кричал – много чести! – но порой бросал на такие взгляды, что Маня была готова сквозь землю провалиться, только бы не показываться на глаза отцу.

   Наконец Маня выросла и поступила в институт. Иван, для которого зачисление младшей дочери стало некой финальной точкой отсчета, начал пить по-черному, потому что у него больше не было цели в этой треклятой, опостылевшей до чертиков жизни с взявшими в кольцо окаянными  бабами. Как только начинал таять снег, Иван выводил из гаража свой «Запорожец» и отбывал на огород, изредка приезжая в  городок для покупки спичек, круп, консервов, сахара и соли. В погребе стояло восемь двадцатилитровых бутылей из-под серной кислоты, в свое время украденных с завода, а теперь наполненных самодельным вином и позволяющих каждый вечер улетать на крыльях опьянения в страну эфемерного счастья, где были и безоблачная счастливая жизнь, и дом, полный молодцов-сыновей, с которыми всегда можно покалякать о всякой всячине.

   Жена Ивана, Галина, была женщиной прижимистой и властной. За глаза Иван называл ее Горгульей, Горгоной или Гориллой. Человеку, не знакомому с  фамильной историей Пельменниковых, могло показаться, что прозвища были придуманы Иваном по одной-единственной причине: все они, так же как имя «Галина», начинались на букву «Г».

   На самом деле  прозвища возникли не на пустом месте.

   Старшей дочери было шесть лет, когда они отправились в зоопарк. Медведи, бурые и белые, лисицы, куницы, волки, росомахи, тропические птицы, дикие кошки  – они посмотрели всех представителей фауны, которыми был богат зоопарк, а также покормили их, поскольку обыватели жалеют бедных животных, так как считают, что ушлые работники зоопарка регулярно обкрадывают своих подопечных, вследствие чего животные получают половинные пайки, которых хватает лишь на то, чтобы не умереть с голоду. В конце маршрута Иван с семьей оказались перед вольером с приматами. Одетые в шубы сородичи человека веселились на всю катушку: передразнивали детей, корчащих им рожицы, прицельно плевались в солидных отцов семейств, увешанных ридикюлями вспотевших от духоты жен, а одна обезьяна, выгнувшись, едва не обдала жидким пометом жену Ивана. Та выдвинула челюсть и сурово посмотрела на обидчицу. Обезьяна встала напротив Пельменниковой и тоже выдвинула челюсть. Иван переводил взгляд с жены на обезьяну, с обезьяны на жену – сходство было поразительное. Он силился согнать появившуюся против воли улыбку, но безуспешно. Жена перехватила его взгляд, увидела улыбку, и, окатив Ивана ненавистью, схватила дочерей за руки и быстро удалилась. G.gorilla beringei, было написано на табличке, стоящей рядом с вольером, а внизу был перевод с латыни: горилла восточная горная. Иван прочел надпись и почему-то обрадовался. Ему пришла в голову мысль об анекдотической ситуации: он знакомится со своей будущей женой и спрашивает, как ее зовут. Галина, отвечает жена. Галина? – переспрашивает Иван и добавляет: а Вы так на гориллу похожи! 

   Однажды Иван в разговоре с женой забылся и назвал ее гориллой, верно, потому, что в тот момент вспомнил давний случай. Он спохватился и осекся на полуслове, не успев произнести до конца обидное прозвище, но скалка была уже в пути и пребольно ударила Ивана по плечу, едва не повредив конечность.

   Еще в молодости Иван заметил одну особенность жены: она могла долго и пристально – молча, не мигая, – смотреть в глаза. Если собеседник пытался ее в чем-то убедить, а она была не согласна, то начинала смотреть в глаза, и под действием не мигающего взгляда собеседник начинал нервничать, заикаться, а потом и вовсе замолкал, ощущая в голове тяжелую ватную пустоту. Особенность заинтересовала Ивана, и однажды он упомянул об этой особенности в разговоре с буддистским монахом-непальцем, сносно  говорящим по-русски, непонятным образом возникшим на заснеженных просторах Сибири. Тот, подняв палец, сказал какое-то мудрёное слово на санскрите, но Иван вскоре забыл и само слово, и что оно означает. 

   Как-то Иван увидел на столе старшей дочери книжку мифов Древней Греции в переводе Успенского. Он пролистал ее и наткнулся на миф о Персее. Иван прочел описание битвы героя с Медузой Горгоной и сразу подумал о жене, вспомнив ее завораживающий взгляд. Горгона засушенная, обозвал он про себя супругу, поскольку мощности взгляда не хватало на то, чтобы превратить человека в камень, а лишь заставить его замолчать. Еще Иван подумал, что  в результате вырождения последний  отпрыск славного рода Медуз Горгон, его жена, практически утратил врожденное свойство прародительницы. Потом к нему пришла еще мысль: кому из дочерей жена передала свой дар? А если всем? Бедные мужья! Вот же черт, расстроился он, наплодил Горгоново семя! 

   Долгие летние вечера супруга Ивана Пельменникова любила проводить у  открытого окна на кухне. Она ставила локти на широкий подоконник, а подбородком упиралась в руки, ладонями обхватывающие пухлые щечки, будто говоря: батюшки-святы, что случилось?! Для полного завершения образа ей не хватало платка на голове и семечек: тогда точно вышла бы старушка-сказительница, повествующая о добрых молодцах и их конях, в охотку помогающих хозяевам мудрыми советами. Но платка Галина не носила.

   Одним летним вечером Иван пил на кухне чай и листал книгу с красочными иллюстрациями видов Парижа. На одной иллюстрации он увидел купол собора Парижской Богоматери, на выпусках водосточных желобов которого было полно химер и горгулий. Вид гротескного персонажа был как две капли воды похож на жену, в тот момент почёсывающую нижнюю губу зубами. Мать моя женщина, подумал Иван. Сколько всего намешано в этом маленьком тельце: и обезьяна, и мифическое чудовище, и демоническое существо. По наивности он показал жене иллюстрацию. Неизвестно, что подумала жена, только потом она не разговаривала с Иваном четыре месяца, а когда он приходил на кухню, жена сразу, как по команде, поворачивалась задом, и он чувствовал излучаемую спиной ненависть.     

 

 

   Маня Пельменникова была не то что некрасивой женщиной, нет, – у нее были правильные черты лица, обыкновенная женская фигура и остальные атрибуты, присущие дочери Евы, – но в ней не было силы. И она не считала себя привлекательной. Да, она не считала себя достойной мужского внимания. Наоборот, мнила себя пустышкой, ничтожеством, «ложной» женщиной, т.е. существом, имеющим только  внешность дамы, но по сути являющимся нейтро – человеком без какой-либо определенной половой принадлежности.

   Она носила короткую стрижку – так проще и удобнее следить за волосами, но мыла их так редко, что волосы торчали в разные стороны, как пакля, а перхоть густым слоем покрывала плечи.

   К тому же никогда не пользовалась косметикой.

   Французы утверждают, что красота женщины заключена в ее походке. Если пользоваться этим правилом как эталоном красоты, то Маня была совершенно не красива, ибо походку имела тяжелую, тумбообразную, без покачивания бедрами и вращения ягодицами.

   Она носила одежду, вышедшую из моды, которая к тому же была не по фигуре. Парки-балахоны, мешковатые джинсы, зимние сапоги на сплошной подошве – Маня как нарочно выбирала вещи, которые абсолютно ей не шли. Летом Маня носила глухие свободные блузы и платья до щиколоток, напоминая принявшую целибат монашку.

   В отрочестве Маня стыдилась себя, равно как и своей внешности. Ходила, потупив глаза в землю, стараясь ни с кем не встречаться взглядом. В обществе вела себя как можно незаметнее. Один из одноклассников сказал о ней такую фразу: Маня прикидывается ветошью, чтобы не отсвечивать. Услышав это, Маня с горечью поняла, что  одноклассник прав: она действительно ведет себя, как ветошь, как малюсенькая и невероятно трусливая серая мышка, вздрагивающая от каждого шороха.                

   Отношение отца к дочери с младенчества до девичества определяет судьбу девочки. Если отец с раннего возраста обнимает и целует её, возится и всячески тискает, играя с ней, – тогда девочка, когда вырастет, не будет бояться ни мужчин, ни контакта с ними. Ведь она доверяет отцу. А остальные мужчины такие же, как отец. Чего их бояться?

   Наоборот, если отец был человеком строгим, чопорным, не был с дочерью нежен, то женщина вряд ли будет способна на проявление чувств. Близость для нее будет не более чем способом воспроизводства потомства, выполнения биологической задачи, жестко вписанной в разум в виде инстинкта.

   Маня Пельменникова не представляла себе отношений с мужчиной. Понятия не имела, что это такое – отношения. Это была тайна за семью печатями. Когда сестры вышли замуж, она робко спрашивала о том, как они живут, какие отношения с мужьями, и вообще, что такое семейная жизнь, но сестры не хотели делиться с ней, а только говорили: подрастешь, выйдешь замуж и тогда сама все поймешь. И начинали  смеяться. Мане казалось, что сестры издеваются над ней, над тем, что она такая дурная и никогда не выйдет замуж. Тогда Маня потихоньку вставала и уходила, а сестры даже не замечали ухода, продолжая без устали трепать языком.

   Маня была младшей дочерью, поэтому мать в детстве баловала её, а когда Маня подросла, то отношение матери резко изменилось – теперь она держала Маню в ежовых рукавицах, запрещая даже самые невинные шалости, и, таким образом, погасила  начинавшую зарождаться искру самостоятельности. Повзрослев, Маня представить не могла, чтобы отправиться куда-нибудь одной. Поскольку в первые же сутки или умерла бы с голоду, или попала бы под машину. 

   Маня мечтала о мужчине, который оценит ее по достоинству, увидит в ней человека, узнает ее всю, полностью, а узнав, оценит ее тонкую и ранимую душу. Но мужчины пробегали мимо, совершенно ее не замечая и не догадываясь о том, что, возможно, девушка, скромно потупившая взор,  есть их будущая прекрасная любовь и безграничное, нескончаемое  счастье. Маня вообще не могла понять этих глупых мужчин. Они бегали за эгоистками, мнящими о себе Бог знает что, куцые душонки которых были озабочены лишь тем, чтобы хорошо выглядеть, а также тем, чтобы, используя простейшие женские способы, слупить с мужика деньжат, которые опять-таки тратились на то, чтобы хорошо выглядеть. Мане был непонятен этот заколдованный круг. Выглядеть хорошо только для того, чтобы при помощи внешности раздобыть денег, которые нужны для того, чтобы выглядеть хорошо,  – это стандартное женское поведение напоминало Мане попытки собаки догнать свой хвост. Иногда она сравнивала женское поведение с песней Максима Леонидова, не имеющей ни малейшей смысловой нагрузки: «Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я».

   Случалось, что Маня мечтала. В своих грезах она видела молодого человека без лица – оно было скрыто мягким сиянием. Тот подходил к ней, протягивал руку, на которую Маня и опиралась, и они шли по мосту, сделанному из радуги, в чудесную страну, где нет ни войн, ни голода, ни эпидемий, где люди счастливы, поскольку все там происходит по доброй воле и желанию.   

   Иногда в той стране у них был чудесный маленький домик в цветущем саду, иногда дворец, окруженный рвом с водой, с четырьмя бастионами, в стрельчатых окнах которых стояли пушки, салютующие, когда они уезжали из замка на охоту или возвращались с нее.

   Ее возлюбленный был добр и нежен с нею. Он постоянно устраивал для нее карнавалы, танцы, маскарады. В его замке всегда были гости из дальних стран, рассказывающие о разных чудесах и приносящие в дар всякие безделушки.

   В мечтах у нее обязательно присутствовали три сына, прелестные розовощекие мальчуганы, одетые в короткие штанишки с лямкой через плечо, как у Карлсона.  Ребятишки любили варенье и шоколад, отчего их лица всегда были выпачканы, а она с материнской нежностью вытирала платком остатки еды с милых ее сердцу щек. Дети играли в прятки, или в салочки, или в городки, а она, сидя у окна, наблюдала за ними и вязала шарфы и варежки.    

   Мечтать Маня начала, когда исполнилось пятнадцать лет. Недавно ей стукнуло сорок три, но мечты ничуть не изменились. Правда, теперь она мечтала чисто механически, поскольку понимала, что если в юности на нее никто не позарился, то на пятом десятке не позарится тем более.  

   В свои сорок три Маня была девственницей, так как ни один из тех, кто носит брюки, не возжелал ее. Возможно, что все сложилось бы не так скверно, и как-нибудь  Маня обязательно полежала бы на волосатой мужской груди, если раз или два оказалась бы в веселой пьющей компании, и алкоголь, наполняющий сознание мужчин эстетикой соития, сделал бы ее прекрасной и желанной в мужских глазах. Но Маня не употребляла спиртное и не ходила в такие компании.

   Однажды Маня набралась храбрости и посмотрела порно. Сильные мужские фигуры, крепко держащие партнерш за бедра, их пенисы, стремительно вталкиваемые хозяевами в призывно раскрытые отверстия женских тел, вызвали у Мани не приступ желания, а бурные, горькие слезы. Слезы катились из глаз, и Маня никак не могла их остановить. Она закрыла лицо руками и плакала, а из динамиков неслись женские стоны и хрипы оргазмирующих самцов. Она ударила пятерней по клавиатуре, чтобы прекратить это безобразие, заткнуть рты этим похотливым тварям, но видео продолжалось. Тогда в истерике она стала колотить обеими руками по клавиатуре, по мышке, сбросила монитор со стола, и, в конце концов, вырвала шнур из розетки.  

   Мать с ее постоянным контролем и отец с его ненавистью сделали все, чтобы лишить ее участия в этом, пусть и  гнусном, но  отчего-то завораживающем, притягивающем действе. Да, конечно, в этом виноваты родители! Кто, если не мать, не отец? Если бы не они, жизнь сложилась бы совсем по-другому! И у нее было бы все, что есть у остальных людей:  собственная семья, дети, простое человеческое счастье, замешанное на любви и понимании. Ей уже сорок три, и у нее ничего нет! Только старая мать, которая помыкает ею, как хочет, квартира, в которой уже двадцать лет не делали ремонт, нелюбимая работа с придурками-сослуживцами, собака, которую она терпеть не может, поскольку завела бедное животное по настоянию матери, считающей, что прогулки с собакой полезны, запущенный огород и одинокие-одинокие вечера. Каждый день похож на предыдущий, как однояйцовые близнецы. Подъем по будильнику, туалет, душ, прогулка с собакой, завтрак, работа, прогулка с собакой, ужин, телевизор, прогулка с собакой, сон. И как вышло, что она до сих пор не сошла с ума!

   Однажды Маня решилась. Записалась на прием к невропатологу и пожаловалась на бессонницу. Тот выписал ей транквилизатор «феназепам». Маня спрятала коробочку в тайник и через два месяца опять пришла на прием к невропатологу, и ей снова выписали феназепам. Теперь у нее было сто таблеток. Маня где-то вычитала, что при передозировке этого лекарства  смерть легкая, во сне. Уснула и больше не проснулась. Лучше уж так, чем беспросветное, давящее на разум однообразие будней, из которого не выбраться, поскольку выбираться некуда и не с кем. Да и незачем.

   Свести счеты с жизнью она решила в День рождения, в свое сорокачетырехлетие. Маня когда-то пыталась изучать китайский и знала, что по-китайски иероглиф «четыре» произносится так же, как иероглиф «смерть». Две четверки – две смерти кряду. Это будет весьма символично! Ибо умрет не только тело Мани Пельменниковой, но и душа, так никому и не понадобившаяся в этом лучшем из миров. 

 

 

   После окончания ординатуры Б. устроился на работу в районную больницу врачом-диагностом. Купюры, незаконно извлекаемые из карманов пациентов при помощи американского диагностического аппарата, купленного на бюджетные деньги, тратились на интимные услуги беззаботных подруг и выпивку. Б. по своему характеру более был похож на украинца, чем на немца, поскольку одной из его характерных особенностей была прижимистость в тратах, доходящая до откровенной жадности. Поэтому он не очень-то любил швырять свои кровные на медсестер и прочий живой  материал, который следует оплодотворить, а надеялся, что это сделают его товарищи, которых называл «слегка евреями», но каждый раз убеждался, что ему не по зубам развести хитрых семитов. Впрочем, он не сдавался и раз за разом затевал пьянку, желая помериться хитростью с лукавыми детьми Сиона, но силы были неравны, и Б. в конце вечера неизменно доставал портмоне. Рассказывая об очередной попойке, он возмущался, как это можно «не взять с собой деньги» – так объясняли  товарищи-евреи отказ от инвестиций в похотливое настроение любительниц веселых компаний и быстрого секса. Впрочем, его возмущение не носило негативный характер, а, скорее, походило на восхищение и зависть подмастерья мастеру. Он многократно клялся больше не иметь дел с «этими чертовыми жидами», но проходила неделя, другая, раздавался звонок, и Б. мчался на пьянку, после которой его увесистый бумажник катастрофически худел. Общаясь с евреями со школьной скамьи, Б. утверждал, что те хоть и пользуются им, но в откровенную уголовщину не втянут и даже могут помочь, если это ни во что не встанет. Друзья-евреи, собираясь своим кругом, иногда обсуждали Б., посмеиваясь над ним, но делали это любя, необидно, так, как умудренный жизнью взрослый подтрунивает над неопытностью школьника. Один из той компании подарил Б. медальон из чистого золота с выгравированным на нем Спасителем, правда, потом его бабушка в течение года каждую неделю ходила к Б. на прием, как на работу, и Б. тысячу раз пожалел, что принял столь дорогой подарок, а сам даритель, приводя хитроумные доводы, доказывал Б., что вера в Христа – самое лучшее хобби для врача. Второй приятель однажды устроил шикарный вечер в сауне, а потом месяц жил с любовницей в квартире Б., а тот с семьей ютился на даче, которая находилась у черта на куличках.  

   «Слегка евреи» познакомили Б., который, несмотря на тягу к разноплановым любовным похождениям, был человеком традиционных половых принципов, с групповым сексом. Увидев, с каким азартом двое темноглазых отпрысков Адама, пыхтя и утробно крякая, обрабатывают стоящую на четвереньках толстушку, Б. едва не стошнило. Близость была для него тонким, чувственным наслаждением, священнодействием, таинством, на которое допускаются только избранные – он и партнерша; это зрелище не предназначено для того, чтобы пощекотать нервы пресыщенному распутнику или зажечь огонь в чреслах пожилого ловеласа. Он не мог понять, как можно выставлять напоказ то, что принадлежит в целом мире только двоим, и никому более, да еще и привлекать помощника, который в таком деле совершенно не нужен. Во время занятия групповым сексом масленые глазки похотливых потомков Иуды блестели тем гадливым блеском, которым светятся бессовестные глаза прожженного педераста,  соблазняющего невинного юношу. Зрелище было настолько противоестественным, настолько отталкивающим, настолько отвратительным, что Б. долгое время после того случая не общался с товарищами. Откровенная, ничем не прикрытая похоть, в основе которой лежит грязное животное надругательство над другим человеком, безжалостное унижение достоинства, а также тщеславное чувство превосходства, превращали естественное наслаждение в скотство. Впоследствии Б., анализируя увиденное, вспомнил библейскую легенду о Содоме и Гоморре и подумал, что Господь не зря наказал порочных евреев, поскольку групповой секс был для Б. ничем не лучше скотоложства, или гомосексуального растления. 

   С тех пор у Б. изменилось отношение к женщинам: если раньше он вел себя по отношению к ним как джентльмен, то после того случая стал презирать, ибо почему-то решил, что женщинам не нужны нежность и чуткость, а лишь только чтобы их отверстия были заполнены мужскими телами. Разумеется, Б. понимал, что далеко не каждая женщина готова удариться во все тяжкие, но теперь, когда дело доходило до любовных ласк,  вспоминал утробные звуки, издаваемые потными оплывшими телами «слегка евреев», похотливые, полузакрытые от бессмысленной  животной страсти глаза, живо представлял нынешнюю подругу на месте той давней толстушки, и у него пропадало всякое желание.

   После того как его указатель перемещался в положение «полшестого», в памяти появлялось воспоминание, каждый раз одно и то же, о том, как он побывал на нудистском пляже. 

   Услыхав от приятеля, что на берегу Обского моря, возле поста ГАИ, именуемого местными жителями «Вшивой горкой», есть нудистский пляж, он загорелся желанием посетить это место, но не в качестве отдыхающего, а якобы случайного прохожего.

   Однако сначала нужно было провести разведку «дикого» пляжа, на котором отдыхали люди, исповедующие гнилую буржуазную мораль.

   В воображении Б. видел на нудистском пляже юных красавиц с высокой грудью, тонкой талией и крутыми бедрами. Девицы грациозно, словно принося жертву Посейдону, входили в воду и так же грациозно выходили из нее, вынимая из убранных в узел волос заколки, и волосы ложились на их плечи, струясь вниз золотыми волнами до самых ягодиц. Они, потягиваясь и зевая, как кошки, укладывались на подстилки и, нежась,  подставляли тела солнцу, ласкающему своими лучами и одевающему якобы полезным загаром. Присаживаясь на подстилках, они опирались рукой о землю, и Б. любовался обворожительным изгибом бедер. Часть из них, разумеется, с интересом смотрела на Б., который не терял времени даром и при помощи какой-нибудь невзначай сказанной фразы знакомился с ними.

   На пляже, конечно, были и мужчины, но их было меньшинство, а те, которые присутствовали, явно посвятили жизнь физическим упражнениям – у них были крепкие мышцы груди, рельефный пресс, широкие плечи и узкие бедра. По виду они напоминали атлетов с античных чаш для вина. Мужчины сосредоточенно играли в волейбол, футбол или бросали друг другу «летающие» тарелки и были так увлечены, что их можно было не рассматривать в качестве соперников.

   Предвкушая эстетическое наслаждение, Б. отправился берегом от Центрального пляжа в сторону поселка Кирова. После того как он прошел полкилометра, ширина песчаного участка от заросшего дикой облепихой берега до кромки воды уменьшилась до пяти метров. Появились вросшие в песок коряги и топляк. Весь берег зарос редкой осокой.

   Хорошее место выбрали нудисты, подумал Б.

   Вдали он увидел (так ему показалось) небольшую группу моржей, ибо звуки, издаваемые ими, были похожи на те, что он слышал во время просмотра передачи «Клуб кинопутешествий», в которой показывалось лежбище этих морских животных. Подойдя ближе, Б. увидел, что существа, принятые за моржей, на самом деле неимоверно толстые, неповоротливые люди, лежащие на расстеленной простыне в чем мать родила. Это были двое мужчин и две женщины. Они играли в карты и пили пиво, запасы которого находились в больших тряпичных сумках; пива было столько, будто «моржи» разом скупили все его запасы в каком-нибудь деревенском сельпо. 

   Представительницы слабого пола напоминали женщин с рубенсовских полотен, страдающих ожирением. Мужчины были настолько толстыми, что детородные органы не было видно за огромными, свисающими животами, даже когда они переворачивались на спину. Впрочем, эти люди были весьма довольны собой, и им не было дела до того, какое воздействие оказывает на окружающих их внешний вид.

   Б. ускорил шаг. Ему захотелось миновать лежбище «моржей» как можно быстрее.

   Затем он увидел двух голых сорокалетних женщин, которые самозабвенно миловались. Дамы лежали на байковом одеяле в зарослях облепихи и обнимались, обвивая ногами друг друга. Но Б. ничуть не возбудился, глядя на лесбиянок,  так как, словно в противоположность «моржам», эти женщины были настолько худыми, что, прислушавшись, можно было услыхать, как стучат кости, ударяясь друг о друга.

   Бухенвальдские крепыши, подумал Б. и увеличил скорость. Он понял, что на нудистском пляже ему ничего не светит, ибо ошибся, считая, что здесь отдыхают прекраснейшие из смертных, воздающие своей красотой славу жизни и любви и служащие источником эстетического наслаждения для остальных отдыхающих.   

   Затем он встретил стоящего у самой воды неопределенного возраста мужчину. Тот стоял, подбоченясь, и смотрел на заходящее солнце, для чего-то выдвинув вперед подбородок, вероятно, считая языком оставшиеся зубы. Искоса глянув на проходящего мимо Б., сделал вид, будто наслаждается закатом, подставляя всего себя оранжево-красным лучам. На самом деле, на худом лице его было написано, что он горд своей храбростью, благодаря которой, несмотря на полное отсутствие привлекательности (мужчина был невысок ростом и хил), нашел силы продемонстрировать свое тело  окружающим, и знание того, что он совершил «смелый» поступок, наполняло душу тщеславием и высокомерием, что было видно по надменным взглядам, которые он бросал на окружающих.

   Б. прошел весь нудистский пляж и так и не увидел ни одного привлекательного человека. Правда, в самом конце его наткнулся на женщину с красивой фигурой, только что вышедшую из воды и прилегшую погреться на песок. Женщина лежала к нему спиной и поправляла рукой мокрые волосы. Б. с любопытством взглянул на ее лицо, когда проходил мимо, и был разочарован увиденным – оно было ассиметричным (высокий лоб, небольшой курносый носик, большое расстояние  между носом и верхней губой, тонкие злые губы) и каким-то вялым, безжизненным.

   Неизвестно, что с Б. произошло, но после похода на нудистский пляж он перестал видеть в половой близости сакральную тайну.  

 

 

   Однажды Б. работал в ночную смену. В отделении все давно спали; он приказал медсестрам по пустякам не тревожить, завалился на продавленный диван, какой обязательно есть в каждой ординаторской, и принялся за «Мемуары гейши».

И тут раздался звонок. Один из его товарищей, Гера Рубин, спившийся гений от радиотехники, интересовался, не может ли Б. его принять. Голос Геры заплетался, и Б. понял, что Гера мертвецки пьян. Но не бросать же  друга, решил Б. и сказал Гере, чтобы тот подошел к отделению ровно через десять минут – Б. будет ждать внизу и тихонько проведет к себе, минуя церберов-санитаров.   

   Рубин был совершенно пьян, но поскольку культивировал это состояние уже несколько лет, то казался трезвым, и только шатающийся голос выдавал опьянение. Б. провел его в ординаторскую. У Рубина с собой была сумка через плечо, в которой что-то негромко позвякивало. Он присел на диван и открыл сумку. Она оказалась забитой импортными спиртными напитками. Б. до того ни разу не доводилось видеть ни дымчато-золотистый скотч, ни прозрачный опалесцирующий джин, и, когда он увидел эту роскошь, на мгновение ему показалось, что пахнуло богатой заграничной жизнью. Вслед за спиртным Рубин достал консервированную голландскую ветчину и полбулки черного хлеба. Вскрыл консервы, порезал хлеб и красиво разложил закуску на столе. Мастерски свинтил крышку с бутылки и потребовал у Б. стаканы.      

   Через час Б. был уже навеселе. Рубин, которому завидовали друзья в связи с тем, что у него была удивительная печень – двадцати минут сна вполне хватало, чтобы стать трезвым, – успел проспаться и теперь пил наравне с Б. Б. не терпелось узнать, где Гера взял такую вкусную выпивку, и спросил об этом у Рубина. 

   Тот рассказал следующую историю.

   Несколько дней назад он сидел дома и с грустью смотрел на бутылку водки, раздумывая, что с ней делать: выпить, или вылить в унитаз (иногда на Рубина находило просветление, он бросал пить и целиком погружался в работу), как в дверь позвонили. За дверью стояли двое незнакомых мужчин, одетые в новенькие кожаные куртки. Судя по коротким стрижкам и спортивным костюмам, они были бандитами новой формации – рекетирами. Рубин ничуть не испугался визитеров, поскольку брать у него было нечего, а жизнью он никогда не дорожил. Поинтересовался, чем может быть полезен. Один из мужчин сказал, что они перегоняют из Франкфутра в Кемерово новенький БМВ, и в Новосибирске с машиной что-то случилось – на панели приборов выпало табло “check engine”, и она перестала заводиться. В те времена – а это было начало девяностых – иномарки в России были в диковинку, равно как и специалисты, их ремонтирующие. Рубин поинтересовался у мужчин, есть ли у них схема электрической части автомобиля. Те только руками развели.

   Рубин оделся, взял набор отверток, паяльник, тестер, сумку с радиодеталями и спросил, где находится машина. Мужчины отвезли его на такси в съемный гараж. Рубин в течение двух суток искал неисправность, забыв о сне и перекусывая на ходу.  Оказалось, что накрылась одна из микросхем, управляющих инжекторами впрыска топлива. Он посмотрел по каталогу, какая советская микросхема подходит по характеристикам, и заменил неисправную.

   Машина завелась с пол-оборота. 

   Мужчины отвезли Рубина домой и спросили, во сколько он оценивает работу. Тот посмотрел беззащитно-близорукими глазами и сказал, что его устроит литр водки и килограмм пельменей. Мужчины переглянулись между собой и молча покинули квартиру Рубина. 

   Они вернулись через час и битком набили холодильник Рубина заграничной едой и принесли большую сумку с молнией посередине, полную иностранного пойла. Потом зачем-то обняли на прощание, крепко пожали руку в знак уважения и уехали.

   Б. сразу поверил Рубину. С Герой постоянно происходили до того фантастические  истории, что казалось, будто на него не действуют ни законы природы, ни нормы социума.

   После оценки того случая с точки зрения космической справедливости они принялись обсуждать женщин. Б. рассказал Рубину о романе, занимающем его сердце в последнее время, тот в ответ поведал, как недавно лечился от венерического заболевания. Затем они перешли к детальному обсуждению половых актов с женщинами разной расовой принадлежности, и Б. рассказал Рубину, что в момент оргазма он постоянно чувствует колющую боль в разных частях тела, причем боль никогда не возникает дважды в одном и том же месте. Б. дополнил рассказ, добавив, что прочитал уйму медицинских справочников, но нигде не нашел описания этого феномена. Рубин отчего-то страшно заинтересовался сообщением и спросил, не помнит ли Б., когда это началось, и в каком месте его  первый раз укололо. Б. всегда носил с собой дневник: он предпочитал записывать свои впечатления, пока они были свежи. Достал дневники, просмотрел записи и сказал, что первый раз был еще в отрочестве, а укололо тогда в районе селезенки. Рубин, в отличие от гуманитария Б., был настоящим технарем, поэтому в каждом произошедшем случае видел закономерность. Он взял большой лист бумаги, схематично нарисовал вид человека спереди и начал ставить точки в местах, в которые впивалась игла в момент оргазма. В конце концов, у него получилась спираль, стремящаяся к центру, расположенному в районе пупка. Затем он стал задавать Б. странные вопросы: колющая боль направлена от центра к периферии или наоборот? Есть ли зависимость интенсивности боли от положения тела? Чувствует ли Б. резкое изменение самочувствия после полового акта? Не ощущает ли Б. после оргазма тепло или жар возле пупа? Ответы подробно записывал, напоминая при этом школьника, ибо высовывал от усердия язык. По окончании опроса он вырвал из блокнота листок с записями, сложил вдвое и сунул в нагрудный карман пиджака. После чего покинул ординаторскую,  даже толком не попрощавшись.

   Через пару месяцев Рубин без предупреждения заявился домой к Б. Жена нашего героя, женщина своеобразная, обладающая скверным характером, терпеть не могла знакомых мужа, равно как и их посещения, особенно в выходной день. По неизвестной причине к Рубину она относилась еще хуже, чем к остальным приятелям мужа. Б. неоднократно спрашивал, почему она так относится к его друзьям, но жена только хмыкала и молча отворачивалась. Когда приходили приятели, супруга сразу имитировала бурную деятельность. Если Б. с друзьями сидели на кухне, она приходила туда и начинала доставать чашки, банки, пакеты, роняла посуду на пол, громыхала кастрюлями, в общем, всячески мешала общению. Когда Б. со товарищи переходили в комнату, или на лоджию, жена шла вслед за ними и начинала выживать и оттуда, и, в конце концов, Б. и его друзья были вынуждены оставить поле боя и покидали негостеприимную квартиру.

   Б. отвел Рубина на кухню. Тот сказал, что есть серьезный разговор и хотел было поведать об его предмете, как пришла жена и принялась мыть посуду. Б. сказал, что помоет тарелки, но жена и ухом не повела. После мытья она принялась убираться в шкафу и случайно уронила на ногу Рубину тяжелую чугунную сковородку. Побелев лицом, но даже не пискнув, Рубин умоляюще посмотрел на Б. Тот присел на корточки и осмотрел ногу. Было похоже, что у Рубина перелом одной из костей большого пальца. Б. споил товарищу в качестве анестезии стакан водки, затем вызвал такси и повез в больницу к знакомому врачу-травматологу.   

   Пока они ехали, Рубин рассказал, зачем пришел к Б.

   - Помнишь, ты говорил про боль во время оргазма? – спросил он. – Когда последний раз выпивали? У тебя в больнице?

   - Помню, - отозвался Б.

   Ему было неприятно, что он проболтался по пьяни о сокровенном и сделал переживания доступными чужим людям. 

   - В детстве я прочитал в «Симелах» – это книга такая – про боль в момент оргазма, - начал рассказ Рубин. – Правда, тогда не знал, что такое оргазм. Спросил у матери – она меня обругала. Спросил у отца – тот мне в ответ оплеуху. Пришлось у дяди поинтересоваться, что  означает это понятие. Помнишь моего дядю Льва? Он как-то нам в «Девятиэтажке» «Белое крепкое» покупал. Рыженький такой херувимчик. 

   - Как не помнить, - ответил Б. – Его, кажется, звали Лев Лев?

   - Да, именно так, - продолжал Рубин. – У моего дедушки было своеобразное чувство юмора. А почему я вспомнил про дядю? А-а-а, понятно. Ну вот, дядя ответил примерно так: племянник, оргазм – это кульминация отношений с женщиной, после которого у тебя, как правило, начинаются проблемы, если не пользуешься резиновой одеждой, а если пользуешься, то, возможно, проблем будет меньше, но они все равно будут. Потом подумал и добавил: если проблему можно решить деньгами, то это не проблема, а расходы. В общем, запутал меня. Что такое кульминация я, конечно, знал, потому что ходил в астрономический кружок, но не мог представить кульминацию отношений с женщиной – она ведь не небесное тело. Пришлось спрашивать у старших ребят во дворе. Они посмотрели на меня, как на идиота – мне тогда уже двенадцать исполнилось – и популярно объяснили. В двух словах. Больше-то и не требуется.

   Рубин замолчал, скривил лицо, видно, водка стала отпускать, и нога заболела снова.

   - Не буду подробно рассказывать, - продолжил он, - о чем там было написано, скажу одно:  тебе, старик, выпал шанс, который выпадает один раз из миллиона. Ты вытянул счастливый билет! Люди, обладающие такой особенностью, называются «алефта» - Первые. Якобы они являются потомками Лилит – первой женщины, которая была еще до Евы, и Енеба – первого мужчины, сотворенного из звездной пыли.

   - Как называется книга, в которой ты это прочитал? – перебил его Б. – «Сивлах»?

   - «Симелы», - поправил его Рубин.

   - Что за «Симелы»? – поинтересовался Б. – Кто автор?

   - Это альтернативная Библия, - жестко ответил Рубин. – Автор неизвестен.

   И он посмотрел в глаза Б., как бы предупреждая: еще будешь интересоваться, что да как, вообще больше ничего не скажу.

   Б. откинулся на сиденье и стал смотреть вперед.

   Рубин искоса глянул на Б. и продолжил.

   - Люди, обладающие этим свойством, могут аккумулировать сексуальную энергию. Как ни странно, для ее накопления нужно заниматься сексом. Невероятно, но факт: во время оргазма ты не теряешь энергию, а накапливаешь. То есть у тебя организм  устроен не так, как у остальных. Черт, да ты энергию можешь прямо из воздуха брать, не то, что из секса! Просто сексуальная энергия единственная, которая доступна человеку.

   Он крепко-крепко зажмурился и потер веки ладонями, будто отгонял сон.

   - Книга, про которую говорил, очень древняя. В ней много  старинных слов, которые давно исчезли из обихода. Пришлось по контексту догадываться об их значении и подбирать современные слова, чтобы хотя бы в общем понять, о чем идет речь.

   Когда ты рассказал о боли в момент оргазма, я пришел домой и достал свои записи, которые делал еще будучи школьником, и заново перечитал их. У меня было море выпивки и полный холодильник еды, так что можно было не волноваться о хлебе насущном и заниматься исследованиями никуда не торопясь. Прочитав записи, я понял, что нужно будет решить две задачи: первая – это изготовить приемник-преобразователь энергии, оборудованный детектором; вторая – создать емкость, хранилище, аккумулятор (назови, как хочешь) для сбора и хранения энергии. Попутно возникла и третья задача – определить места сбора энергии, но, в общем-то, это была не задача, а так, ерунда. Сверяясь с рисунком, который я начертил, когда мы выпивали, я построил график и пришел к выводу, что это спираль, которая описывается рядом Фибоначчи, то есть состоит из последовательности чисел, в которой каждый следующий член ряда равен сумме двух предыдущих: 1, 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21, 34, 55, 89 и так далее. Детектор я изготовил из серебряной иглы для акупунктуры, она очень тонкая и имеет ничтожно малое  электрическое сопротивление. Приемник соорудил из двух сережек. Кстати, ты же помнишь Алису? Мы долго дружили, она даже на меня виды имела. Однажды забыла у меня в туалете сережки. Потом мы поссорились, она укатила в Москву и вышла там замуж. А сережки так у меня и остались. Они золотые, пятьсот восемьдесят пятая проба. Знаешь, такие  маленькие тонкие обручи диаметром миллиметров сорок. Золота, конечно, маловато, но для моих целей сережки сгодились. Я скрепил их между собой при помощи  четырех спичек и тонкой медной проволоки, предназначенной для намотки антенн. Одна катушка еще со школы завалялась. Но сделать приемник и детектор было пустяком по сравнению с хранилищем. Тут я вообще был в полной растерянности. Как делать? Что делать? Из чего делать? Я ведь толком ничего не знал. Хорошо, выпивки было много. Я пил и думал, думал и пил. Я рассуждал так: есть детектор некой энергии, воспринимающий и преобразующий ее в электромагнитную. Значит, теперь необходимо снять ее характеристики. Я измерил поток и определил, что это электромагнитные волны сверхвысокой частоты. Дальше было проще. Я создал из двух сережек  особую электромагнитную ловушку с невероятной плотностью энергии, в которой энергия сама себя разгоняла и затем транслировалась в хранилище.

   А хранилище, старик, это моя гордость. Никто до такого не додумался, а я смог. Устройство его простое  – это матрица. Обыкновенная матрица. Числовая. На базе дипольных моментов. Только числа в ней не обычные, а вероятностные. Ёмкость невообразимой мощности, поскольку любой элемент одной матрицы может быть одновременно элементом всех остальных матриц. Грубо говоря, вместимость – бесконечность, умноженная на бесконечность, поскольку существующие матрицы можно еще и комбинировать между собой. Эту штуку я сделал из полудрагоценных камней, обработанных определенным образом, вследствие чего некоторые их свойства меняются в зависимости от подачи на их поверхность волн сверхвысокой частоты. На, взгляни.

   Рубин вытащил из сумки деревянную коробочку с выдвижной крышкой, напоминающую шкатулку, в которой женщины хранят пару наперстков, набор иголок, катушки с разноцветными нитками и прочие швейные принадлежности. На дне коробочки, выстланном тканью,  лежали серьги, скрепленные между собой спичками, одна сережка была обмотана тонкой медной проволокой с множеством оборванных концов. Конструкция была обмотана тонкой алюминиевой фольгой. Рядом лежала игла для акупунктуры, головка которой была соединена с конструкций из серег проводком,  аккуратно припаянным с одной стороны к игле, с другой – к серьге, не обмотанной проволокой. Еще в коробочке лежал предмет, отдаленно напоминающий перстень с большим квадратным камнем. Камень был полупрозрачный, кроваво-красного цвета. На нем была нанесена полукруглая шкала, причем каждое следующее деление шкалы было больше предыдущего. Сами деления были белого цвета. Стрелки или другого указателя положения не было. Когда Б. поднес перстень ближе к глазам, то увидел, что внутри камня еле-еле тлеет тусклый огонек, похожий на нить накала лампочки карманного фонарика с разряженной батарейкой.

   Такси подъехало к приемному покою. Б. убрал перстень в коробочку и отдал Рубину. Помог выбраться Рубину из машины, заплатил за проезд, и они вошли в больницу.

   Знакомый Б. отправил Рубина делать рентгеновский снимок. Через полчаса позвал Б. к себе в кабинет. Готовые снимки были прикреплены к световому экрану. Травматолог показал Б. снимок,  на котором был явно виден перелом. И сказал, что кость нужно немного поправить, сделать повторный снимок и наложить гипс. Б. спросил, сколько потребуется времени на все. Не больше часа, ответил травматолог. Сначала взвесим, потом быстренько помоет ногу, затем на каталку и в операционную. Поставим три с половиной кубика «калипсола», вправим кость, потом  сделаем снимок. Если все нормально, то загипсуем, и можешь забирать своего приятеля.

   Когда Рубин лег на носилки, у него был вид человека, приговоренного к смертной казни. Перед тем как каталка скрылась за дверями операционной, он крикнул Б.:

   - Эй, старик, инструкция лежит в коробке! Под тряпкой! 

   Б. присел на скамейку в коридоре и стал ждать. Была суббота, никто из знакомых, кроме травматолога, сегодня не работал, и заглянуть на чашку чаю было не к кому. У него  возникло странное чувство, будто его позвали в гости, а хозяева ушли и больше не вернутся.

   Б. раздумывал над тем, что рассказал Рубин. Оргазм, боль… Это всю жизнь было нормой – боль во время оргазма. Он считал, что у остальных мужчин окончание полового акта сопровождается такими же ощущениями, как и у него. Герины слова о том, что он исключительный, Б. не принял всерьез. Мало ли что написано в какой-то книге! Тем более что он ее не читал. Может, Гера решил над ним подшутить и нарочно мистифицирует его, а потом со смехом расскажет приятелям, как надул Б.? Правда, зачем это нужно? Нет, решил Б., Гера не такой. Он действительно гений, пусть и спившийся. А гении выше подобных шуток.

   Однако если поверить Рубину, получается, что он может накапливать некую энергию неизвестного генеза, ибо никто не знает, как и откуда возникает сексуальная энергия. Накапливать! А зачем делаются накопления? Разумеется, чтобы тратить, иначе какой смысл копить. Итак, он накапливает определенное количество энергии и потом ее тратит. Только на что? На что можно потратить сексуальную энергию? На секс? Конечно, нет, ведь она, по сути, извлечена из секса. Может, где-нибудь за рубежом есть пункты по обмену этой энергии на звонкую монету. Тогда нужно узнать, по какому курсу обменивается сексуальная энергия. Черт, у него нет загранпаспорта! Для поездки за границу нужен паспорт! В ОВИРе столько народу, что, пока дойдет очередь, у внуков вырастут бороды. И бороды придется сбрить, иначе не выпустят из страны. Даже в государство, живущее по законам шариата. А как совершать намаз, если нет бороды? Молитва не будет угодна пророку. Вечно эти мусульмане что-нибудь да придумают! Что с бородой, что без бороды, все одно – плохо.

   Б. поймал себя на мысли, что думает о каких-то мусульманах. Его раздражало свойство мозга бесконтрольно отвлекаться и думать о всякой ерунде. Какое отношение имеют мусульмане к энергии, которая нужна непонятно зачем? Ладно, что бы он сейчас ни придумал, все равно вряд ли угадает. Лучше всего будет узнать у Геры, раз он такой спец,  на что можно тратить накопленную энергию.

   Он отвлекся от своих мыслей и увидел, как по больничному коридору спешит врач в зеленом халате, какие носят сотрудники реанимационного отделения, и на ходу выбирает в шприц лекарство из ампулы. Врач был ему не знаком, поэтому Б. не стал приставать с расспросами. Он было почувствовал тревогу, но через минуту успокоился: ничего плохого с Герой случиться не могло, вправить кость – плевое дело для такого опытного врача, каким был травматолог, приятель Б.

   Реаниматолог зашел в операционный блок. Дверь за ним закрылась, но Б. успел увидеть, как тот быстро вошел в операционную, в которой горел яркий, ослепительный свет.

   Б. вспомнил, что перелом Рубину устроила жена. Он задумался над тем, почему супруга терпеть не может его друзей. В первые годы совместной жизни она относилась к визитам друзей довольно спокойно, хотя тревожные звоночки раздавались уже тогда. Приход друзей, как правило, заканчивался застольем, после которого Б. либо напивался вдрабадан и заваливался спать, либо его тянуло на приключения, и тогда они с друзьями покидали семейный очаг и отправлялись к медсестрам в общежитие, чтобы продолжить веселье. Винить жену за то, что она не любит подобные выходки, было несправедливо, но Б., как настоящий перфекционист, желал, чтобы супруга безропотно сносила его пьянство и бесчисленные измены. Он же приносит зарплату домой! Дети же видят отца! Чего еще-то надо?

   Кто-то тронул Б. за плечо. Он повернул голову и увидел своего приятеля-травматолога. Тот был мрачнее тучи. Губы сжались в тонкую линию и побелели, на переносице появилась глубокая морщина. Глаза смотрели с таким выражением, будто Б. только что предал его и тем самым  обрек на гибель.

   Приятель сдернул с головы колпак, сел рядом и стал тереть бедра ладонями с такой силой, будто хотел содрать с них кожу. Потом, наклонившись вперед,  положил локти на колени, а руки сцепил в замок перед собой. И стал смотреть вдаль, словно перед ним была не выкрашенная голубой краской стена, а удивительный по красоте пейзаж. 

   - Он умер, - сказал приятель.

   - Кто? – не понял Б.

   Приятель не ответил.

   Б. просто не мог поверить в то, что такое возможно. Еще час назад Б. разговаривал с Герой, а теперь от Геры осталась только кучка распадающейся органической материи, в один момент лишившейся своего самого главного атрибута – жизни? Б., как врачу, доводилось присутствовать при кончине, но то были совершенно посторонние люди, и он спокойно наблюдал, как жизнь покидает человека, уничтожая осознание. Он не испытывал никаких эмоций. Смерть, равно как и рождение, были самыми заурядными событиями для врача. Он даже гордился своим бесстрастием. И теперь, когда умер друг, не чувствовал ничего. Он пытался обнаружить в душе боль и тяжесть утраты, но внутри было спокойно и пусто, будто ничего и не произошло. Врачебный цинизм, которым он так гордился, парализовал чувства навсегда.  

   - Паралич дыхательного центра, - словно  читая мысли, сказал приятель. – Мы сделали все возможное: ввели аналептики, сделали маску с карбогеном… Всё без толку! Парадоксальная реакция на кетамин, кто бы мог подумать! Возможно, что твой приятель был единственным человеком в мире, которому противопоказан калипсольный наркоз.

   Б. сидел как изваяние и молчал.  

 

 

   У Б. был ужасный почерк. Он писал мелко, ровно, убористо, но буквы «ш», «м», «т», «и» было невозможно отличить друг от друга, так же как букву «к» от буквы «п». Буква «ч» похожа на букву «г», а «я» - на «а». Иногда он сам не мог прочитать свои записи. Но Рубин писал еще хуже, чем Б. Б. матерился как сапожник, разбирая записи, вынутые из коробочки с мудреными приспособлениями. 

   После похорон Рубина Б. с головой ушел в работу. Пациенты валили валом, и он зарабатывал деньги. Может, так совпало, может, смерть Рубина что-то сбила в настройке небесного механизма, только в больнице, в которой работал Б., поменялся  главврач. Через неделю после вступления в должность новый главврач, сильно пьющая женщина, по слухам имеющая связи в Министерстве здравоохранения, зашла в кабинет. Она поздоровалась с Б., Б. предложил чаю. Она отказалась. Присела напротив Б. и стала смотреть на него, будто пыталась отыскать в его внешности что-то необыкновенно важное. Руки положила на стол перед собой, указательным и средним пальцами левой руки стала потирать большой. Мельком взглянув на ее руки, Б. увидел хорошо знакомый каждому жителю Земли жест и спросил:

   - Сколько?

   Он ожидал, что главврач назовет число от двадцати до пятидесяти, но ответ поверг его в глубокий шок:

   - Всё!

   Глаза Б. едва не вылезли из орбит, а главврач, довольная произведенным эффектом, вышла из кабинета.

   Б. понял, что придется менять работу – на зарплату он не выживет. Через друзей-евреев разузнал, что в поликлинике, находящейся в том же районе, требуется врач-диагност. Те замолвили словечко, и когда Б. пришел в отдел кадров, его приняли, причем без испытательного срока.

   Благодаря  присущей словоохотливости он нравился пациентам, ибо для пациента нет ничего приятнее, чем обсуждение с врачом своих болячек и способов лечения. А если к тому же пациент может позволить себе любое дорогостоящее лечение, да еще пустить пыль в глаза статусом… Тогда начинается настоящая ярмарка тщеславия, и пациент, довольный тем, что в лице доктора нашел благодарного слушателя и беседует на равных с профессионалом, который разрешает принимать ответственные решения, касающиеся здоровья, уходит из кабинета полностью удовлетворенным.  Затем в разговоре с людьми того же статуса он советует им «отличного врача, хорошего парня». Вскоре перед кабинетом функциональной диагностики начинают появляться девушки, в ридикюлях которых лежат суммы, сравнимые с годовым бюджетом Новосибирской области; приплывают, словно парусники, солидные матроны, до макушки полные спесью и плюющие взглядом на других людей; приезжают солидные мужчины, которых доставили сюда в дорогих лимузинах, ибо они не могут позволить себе роскошь ездить за рулем, так как ежесекундно «решают вопросы»; врываются в отделение двадцатилетние пареньки, приезжающие в поликлинику на «Мазератти» или «Мустангах».

   Итак, смена работы положительно сказалась на доходах. Вследствие этого Б. мог позволить себе переспать не с одной женщиной в неделю, а с двумя. Расчеты были просты: такси для дамы туда и обратно, сауна на три часа, фрукты, шампанское или другое спиртное по желанию женщины, но исключая  разные капризы. На прочее Б. не тратился, объясняя пассии, что он ей не муж – перепихнулись и расстались. В среднем на одно свидание уходило от четырех до пяти тысяч. Следовательно, в месяц – под сорок.

   Б. несколько лет назад бросил пить. Жена поставила ультиматум: либо спиртное, либо я и дети. Б. сделал выбор в пользу семьи. Конечно, подчас не хватало затуманенного сознания, но он нашел выход из положения – на свиданиях с женщинами стал покуривать марихуану. Легкий наркотик, прием которого предназначен для релаксации и отдохновения, добавил в телесные ощущения, возникающие во время полового акта, отвратительную и в то же время необыкновенно сладкую изюминку.  Б. весьма образно описал эти непередаваемые ощущения в дневнике, но приводить их ни к чему, поскольку описание будет весьма похоже на рекламу наркотических средств. 

 

 

   Рабочий день закончился. Маня выпорхнула из здания, в котором протекала ее жизнь с восьми до пяти по будням, и быстро пошла по тропинке, направляясь к своему дому. В кармане лежали заветные таблетки.

   Сегодняшний день пролетел, как птица, – быстро, незаметно. Утром ее поздравили с Днем рождения. В обед она приготовила чай, нарезала торт и угостила сослуживцев. Все было как обычно. Никому и в голову не могло прийти, что в понедельник Мани не будет в живых, и сотрудники, поминая ее после похорон, будут есть не торты, а кутью, и пить водку, закусывая густым тягучим киселем. 

   По пути она зашла в магазин и купила бутылку самого дорогого шампанского. Самоубийство – торжественное мероприятие, приглашенные на него пьют шампанское, запивая таблетки, которые помогут расставить все на свои места. Да, жаль, что жизнь прошла, думала Маня, совершенно бесцельно, но хоть закончу ее достойно, в страхе не дожидаясь смерти от рака или инсульта.   

   Поднимаясь по лестнице, Маня увидела лежащий на половике перед дверью соседа, врача Б., перстень со странным, светящимся кроваво-красным огнем камнем. Маня подняла перстень и нажала на звонок, чтобы отдать находку, но никто не отозвался. Она позвонила еще раз, но тщетно, дверь никто так и не открыл. Тогда Маня решила, что вечером напишет записку матери, чтобы та вернула перстень. 

   Матери дома не было. Маня разделась и прошла в свою комнату, закрыв дверь на ключ. Ей не хотелось в свой последний день разговаривать с матерью. Она достала перстень и стала им любоваться. Никогда прежде она не видела столь очаровательной безделушки. И ей безумно захотелось увидеть на пальце светящийся кроваво-красным светом камень. 

   Маня надела перстень. У нее никогда не было украшений; серебряное колечко, подаренное матерью на шестнадцатилетие, было не в счет. Красный камень перстня, светящийся изнутри, ей очень нравился, и Мане на секунду пригрезилось, что, надев, она превратилась в добрую волшебницу. А у каждой порядочной волшебницы обязательно есть или волшебная палочка, или волшебный перстень. Перстень удобнее, его сложнее потерять или где-нибудь оставить. Произнес про себя желание, тронул камень мизинцем и  перенесся за тридевять земель. Или оживил погибшего. Или сделал незнакомого человека счастливым. Или восстановил справедливость. Ведь волшебницы только тем и занимаются, что восстанавливают справедливость. По крайней мере, сказочные волшебницы. Интересно, подумала Маня, а что было бы, если б волшебницы существовали в нынешнее время? Хватило бы сил, чтобы вернуть человечество на путь, ведущий в царство свободы и справедливости? Смогли ли они изменить природу человека, трансформировав потребительский инстинкт, пышно расцветший в нынешнее время, во что-нибудь более необходимое, более ценное?.. Смогли ли они вернуть человечество во времена драконов, фей и домовых?.. В те времена, когда ценились честность, верность, искренность?.. В те времена, когда наказание за скверный поступок было неотвратимым, и даже боги не могли избежать его? Нет, решила Маня, вряд ли такое возможно. Слишком уж большая инерция у существующего порядка. Да и ни один волшебник, будь он даже равен Творцу, не сможет изменить природу человека.

   Маня подошла к зеркалу и взглянула на свое отражение. Из зеркала смотрела привлекательная женщина с озорной улыбкой. Зеркало стало мне льстить, подумала Маня, улыбаясь. Внезапно ей захотелось взъерошить волосы и показать язык отражению, и она тут же сделала это. Потом встала перед зеркалом в профиль, втянула живот и полюбовалась своей тонкой талией, поворачиваясь так и эдак. Вдруг в один момент она поняла, что одета, как пугало, и срочно нужно переодеться. Где-то в шкафу лежали джины старшей сестры. Она сбросила брюки и натянула тесные джинсы, и ей показалось, что могучие руки принца из мечтаний обняли ее. Она закрыла глаза, и ощущение усилилось. Могучие и в то же время нежные руки гладили бедра и ягодицы. Потом руки стали гладить внутреннюю поверхность бедер, поднимались выше, еще выше…

   Маня открыла глаза. Голова кружилась так, что она не могла стоять на ногах. Мельком бросив взгляд на отражение, увидела, что теперь перстень не  светится спокойным светом, а пылает ослепляющим глаза огнем. Ей даже показалось, что рука объята пламенем, настолько ярок был огонь. Маня подняла руку на уровень глаз, но была ослеплена и закрыла глаза.

   Тотчас ощущение поглаживания вернулось. Руки гладили внутреннюю часть бедер, тронули низ живота… Маня застонала от наслаждения. Соски, мочки ушей и клитор создали пятиугольник; пульсирующая энергия, порождаемая клитором, образовывала волны, проходящие по всему телу и вспыхивающие в сосках и мочках невыносимой, сладкой мУкой. По коже, от ступней до макушки, пробежал приятный озноб. Один раз, второй, третий… В мозгу заиграли, зашипели легкие, невесомые пузырьки, и у Мани появилось ощущение, что она смотрит на свет сквозь вращающуюся карусель – быстро чередующиеся свет и тьма слились воедино, останавливая время и превращая мгновение в вечность. Волны, пробегающие по телу, всё ускорялись, сила увеличивалась, и вскоре Маня перестала осознавать себя от наслаждения, целиком охватившего ее тело. Она парила высоко в небе, не чувствуя себя и отдаваясь потокам, то возносящим вверх, к солнцу, то низвергающим в океанскую пучину, отчего сладко замирало в груди; она тонула в пучине ощущений, которых не знала прежде, и ощущения эти были столь упоительны, столь прекрасны, столь восхитительны, и она хотела, чтобы волшебство не закончилось никогда; ее сознание растворилось, распалось на мириады частиц, наполненных счастьем, и частицы образовали огромное облако, окутавшее Землю, и дарили счастье каждому живому существу. 

   Внезапно Маня почувствовала, что она Лилит – первая женщина, созданная из праматерии, из которой создавались солнца и планеты. Древнее знание  пробудилось, наполнило ее силой, порождающей жизнь;  она поняла, что снова обрела то, что было утрачено в отрочестве под влиянием отца и матери – право на полноценную счастливую жизнь и свою исключительность.

    Затем на долю секунды у Мани появилось ощущение, что душа совершила головокружительный спуск обратно в тело. Она открыла глаза, и кружение исчезло. Бросила взгляд на отражение и увидела, что перстень  больше не светится, а камень превратился в тусклую стекляшку. Потом посмотрела в глаза отражению, подмигнула и обворожительно улыбнулась. Затем  подняла лицо вверх и прошептала, обращаясь сама не зная к кому:

   - Благодарю! Благодарю тебя! Я счастлива!

 

 

   После потери аккумулятора в жизни Б. ничего не изменилось. Заметив пропажу,  он обыскал все места, где мог оставить аккумулятор, и несколько раз самым медленным шагом прошел путь из сауны до квартиры и обратно, пытаясь найти случайно оброненную вещь.  Он спрашивал попадающихся навстречу прохожих, не видели ли они предмет, похожий на перстень с красным камнем, но те отвечали отрицательно. Аккумулятор как сквозь землю провалился.

   Б. расстроился от потери, но не особо. Энергию-то он накапливал, но не знал, как потратить. Так что толку от аккумулятора было не больше, чем от прошлогоднего снега. А Б. был прагматиком.

   Единственной вещью, которую он рассчитывал узнать, была неразгаданная загадка, содержащаяся в записях Рубина. Ведь он так и не смог до конца разобраться в писанине покойного Геры. Последний абзац трактата хранил тайну, несмотря на то, что Б. показал его всем своим друзьям-врачам, имеющим даже худший почерк, чем был у покойного Геры. Но друзья спасовали перед столь замысловато выполненными буквицами.

   Когда аккумулятор уже был потерян, Б., прибираясь в комнате, наткнулся на коробку, в которой хранил устройства, созданные Рубиным. Он сел на кровать, открыл коробку и стал читать Герины инструкции. Добрался до последнего абзаца, который никак не давался ему. Черт знает, что произошло с рукописью с тех пор,  как он последний раз читал ее, только теперь отчетливо видел, что там написано: «и помни, что накопленной энергией нельзя воспользоваться, а можно только подарить. Эта энергия принадлежит всем и никому: она является связующей нитью, соединяющей всех людей. Тебе дано накапливать, не более. После того как уровень энергии достигнет максимума, отдай накопитель человеку, который в ней нуждается. Ты сам поймешь, кто это».

   Ай да Гера!

   Б. задумался о том, почему раньше не мог прочитать эти строки. Получалась какая-то мистика. Пока он следовал инструкции и копил энергию, то не мог узнать, зачем, собственно, занимается этим. А как только накопил  необходимое количество, то потерял аккумулятор, зато смог прочитать самое важное. Но Гера-то ошибся в своих вычислениях! Ведь Б. не подарил аккумулятор кому следует, а просто потерял. И возможно, что сейчас перстень лежит на дне колодца фекальной канализации. Или вороватая сорока унесла его к себе в гнездо. Или по нему проехала машина и раздавила, уничтожив хрупкую сердцевину.

   Б. вспомнил японскую сказку, которую читал в детстве. Один из слуг князя при переправе через реку случайно уронил несколько мелких монет. Тотчас князь приказал зажечь факелы – дело было ночью – и найти монеты. Присутствующий при поисках зевака заметил, что князь потратил на поиски гораздо больше денег, чем стоили монеты. Князь подозвал зеваку к себе и сказал, что заботится не о том, чтобы вернуть деньги, а о том труде, который вложили мастера при добыче руды, выплавке металла и изготовлении монет. Заботится о том, чтобы труд не был потерян для мира навсегда.

   И сейчас Б., вспоминая сказку, хотел, чтобы накопленная энергия не пропала даром.

 

 

   После того как исполнилось сорок, Б. полюбил пешие прогулки. Во-первых, человек, проходящий менее трех километров в день, склонен к гиподинамии, а работа у Б. была сидячая, поэтому он автоматически попадал в категорию граждан, подверженных этому заболеванию. Во-вторых, пешие прогулки приводили мысли в порядок. В-третьих, Б. любил Демгородок и любил по нему гулять, поскольку практически каждый сквер, каждый двор и каждый дом были связаны с какими-нибудь воспоминаниями.

   Б. никогда не возвращался домой с работы прямой дорогой. У него было несколько маршрутов, и каждый раз он выбирал тот, который более всего подходил под настроение. Самый длинный маршрут пролегал через Ботанический сад: по нему Б. шел, когда было отличное настроение, или когда наклевывался очередной роман. Самый короткий маршрут пролегал по улице Терешковой, названной так в честь женщины-космонавта, причем при жизни оной, что всегда удивляло Б. По нему Б. шел, когда с женой случался  разлад, и ему нужно было торопиться домой, чтобы накормить детей.  Самый красивый маршрут пролегал по улице Воеводского, застроенной малюсенькими коттеджными коробками, стоящими прямо посреди густого леса. Лес был смешанным: здесь росли и березы, и сосны, и осины, и дикая черемуха, и клены; осенью лес был так красив, что захватывало дух – в золоте берез ярко цвел багрянец осин, окруженный темной, магической зеленью елей. Синее-пресинее осеннее небо, какое бывает только в октябре, сухой, пахнущий прелыми листьями воздух настраивали Б. на философский лад, и казалось, что вот-вот он постигнет вселенскую истину, сокрытую в небесной сини. 

   Однажды Б. возвращался домой необычным путем: он шел по Академической, по которой ходил, выгуливая собачонок жены. Впереди медленно шла влюбленная парочка – это было видно по тому, как нежно мужчина обнимал женщину за плечи. Походка женщины показалась Б. знакомой. Он где-то ее видел, Б. был на сто процентов уверен в этом. Ну конечно, это была соседка, которую Б. знал всю жизнь, – младшая дочь Вани Пельменникова, Маня, которая была на шесть лет моложе Б.

   Признав в незнакомке Маню, Б. удивился до такой степени, что даже остановился. Потрясение было столь велико, будто прямо по курсу у него оказался изрыгающий пламя дракон, изъясняющийся на чистейшем русском языке. Когда удивление прошло, Б. от души порадовался за Маню. Он всегда переживал за нее, сочувствовал  – Маня была одинока, а Б. прекрасно понимал, что для женщины очень важно быть востребованной, любимой. Б. вдруг ощутил, понял до самой сердцевины своей, что справедливость все-таки существует, что она не медлит, но всегда выбирает нужный момент. Он осознал, что круг  замкнулся, и теперь начинается новая страница жизни, и Судьба предупреждает об этом посредством кардинальных перемен, невозможных, однако произошедших в жизни Мани. 

   Обгоняя Маню и ее друга, Б. с любопытством посмотрел на соседку. Она изменилась, но не внешне, а внутренне, – взгляд стал живым, озорным, в нем появилась присущая женщине магия, прерывающая мысли мужчины и погружающая в полугипнотическое, созерцательное состояние.  Она тоже мельком бросила на него взгляд. Не узнала, посмотрела еще раз и улыбнулась, признав в обгоняющем их человеке своего соседа.

   - Здравствуйте, Отто Вильгельмович! – сказала она, и ее друг тоже поздоровался с Б.

   - Здравствуй, Мария, - ответил Б. и пожал руку ее другу.

   - Я хотела к Вам зайти сегодня вечером, - сказала Маня, - хорошо, что Вы встретились раньше. На той неделе я поднималась к себе и увидела на половике возле Вашей квартиры перстень с красным камнем. Я подобрала его и подумала, что это Вы или Ваша жена потеряли. Позвонила в дверь, но никто не открыл. В тот день я уехала и не могла Вам вернуть перстень, а сегодня возвратилась и решила вечером зайти к Вам. Держите.

   И она протянула Б. аккумулятор.

 

 

   - Кто это? – спросил Манин друг, когда Б. удалился.

   - Это мой сосед, Отто Вильгельмович, - ответила Маня, - он врач. Когда я оканчивала школу, заболела ангиной прямо во время выпускных экзаменов, и он по-соседски лечил меня. Не отходил целые сутки. Он хороший человек. Знаешь, какая у него фамилия? Блятт! 

   - Блятт? – переспросил ее спутник и добавил. – Действительно, забавная фамилия!

 

 

   Так вот кому досталась энергия! Б. был ошеломлен тем, насколько точно Судьба выбрала человека, который более других нуждался в ней. Справедливость существует, теперь он знал это точно. Все в этом мире предопределено заранее, и да будет так, решил Б.

   Интересно, лениво прикинул он, в рабочем состоянии аккумулятор, или нет? Неплохо энергией впрок запастись, вдруг кому-нибудь снова понадобится! 

Комментарии читателей: