Старуха

Р. А. Брандт – с любовью.

На парковой скамье сидит старуха.

Она сидит так каждый божий день.

Не замечая, слякоть или сухо,

Как будто у нее нет больше дел.

Она сидит, прямая, как напильник.

На голове чудовищный берет.

На ботиках ухоженных ни пыли,

Ни пятнышка за уйму долгих лет.

А пальцы у нее как корни сныти.

Писать, такими? Шить? Избави бог.

Такими можно только, извините,

Толочь картошку да лущить горох.

Из не-пойми-чего - цыплячья шея.

Не шуба, нет, - доха? Нет-нет, - салоп

Из богом позабытого музея.

Он в три обхвата, как цыганский гроб.

Она сидит упрямо и безмолвно

И не мигая смотрит лишь вперед.

В руке платок. Мужской. С каймой лиловой.

И сжатый рот характер выдает.

Да, много повидали эти руки.

Но шуба! Но берет! Осанка! Взор!

В них прошлое страны, а не старухи,

Как в стуке костылей – бряцанье шпор.

Что держит ее здесь? Какая жила?

Конец не страшен. Страшен лейтмотив.

Она своих давно похоронила,

И некому самой помочь уйти?

Она встает внезапно, с силой новой.

Тверда нога и вытянут носок.

И с дерева за нею лист кленовый

Слетает вниз и чуть наискосок.

Скрипка

Скрипка чужда уху славянина,

Снадобье для женщин и подростков..

Что для итальянца виолина,

То для нас скрипучая повозка.

В музыке слеза со смехом спорят.

Не поймешь – услада иль утрата.

Правды нет до самого до моря,

А за морем – то не наша правда.

Не к лицу мужчине слезы, ласки,

А к лицу мужчине жить войною.

Плащ-палатку скрипке бы да каску

Да покрыть бы листовой бронею.

Деревяшка, жилки, конский волос –

Их куда в походе подевать-то?

Нужен зычный командирский голос,

Выправка и вид молодцеватый.

Скрипачу и тягостно, и душно,

А не уследить – проныра ловкий.

Эх, придать бы скрипке колотушку!

Только вот кому нужны обломки?

Но недаром в музыке

(как в слове)

Тайна – только не для нас, для сирых.

Скрипка и могла бы быть суровей,

Только это был бы Божий вывих.

Так медведя водят по базару

На потеху всем. А взгляд убийцы.

То, что скрипка сразу не сказала, -

И не скажет. Только застрелиться.

Гнется в танце смуглая гитана,

Оплывают восковые свечи.

То не скрипка плачет, - эка тайна! -

Плачут наши души человечьи.

Звездочки сережек, парус платья

Получив за скучные гавоты,

К нам явилась с бессарабской свадьбой

И с полынно-горьким женским потом.

Жги, гуляй! Лисой кружись карминной!

Да пляши, чтоб окоем стал тесен.

Чужда скрипка уху славянина?

Что ж он низко голову повесил?

Татарник

Анне

Там, где кончается забор

И начинается кустарник,

Стоит жиган и честный вор,

Владыка пустырей, татарник.

Жилет зеленый, ирокез,

В обтяжку латаные джинсы,

Фиксатый рот, во взгляде бес,

Как говорят, поди подвинься.

За ним стеной у самых ног

Настороженною ватагой -

Лопух, крапива, василек,

Пираты грядок и бродяги.

А за забором в двух шагах,

Во влажной духоте теплицы

Растут с улыбкой на устах

Жеманницы и озорницы.

Цветы не ведают забот,

Зимы и северного ветра.

Они уверены: вот-вот

Садовник их придет проведать.

Воды живительной глоток

 Направит в клапаны и фильтры

И кислород подаст в чертог

Через систему трубок хитрых.

Устав от трюма корабля,

Они зевают от Америк,

Им грезится Лазурный берег

И Елисейские поля.

Прилизан каждый лепесток

И одуряющ пряный запах…

Вдруг показалось: это – Запад,

А где татарник – там Восток,

Восток с дикарской простотой,

Наложниц визгом, бурей пыльной,

С бескрайностью и теснотой

И горечью степной ковыли.

Татарник же – бунтарь, изгой –

Стоит уверенно, степенно,

Как хан Чингиз, готовый в бой

Послать послушные тумены.

Цветы, татарник и забор – 

Мне кажется, что это символ

Того, как бесконечный спор

Ведет сама с собой Россия. 

Скрипач

Скрипач в подземном переходе

Сидит на стульчике складном,

Что у туристов есть в походе:

Каркас, прикрытый полотном.

Вокруг привычные старушки.

Петрушка, семечки и мед.

А он сидит, пьет чай из кружки

И ест с зубаткой бутерброд.

Рубашка мятая в полоску. 

На голове – потертый фетр.

Он – свой, как говорится, в доску.

(От Станиславского привет.)

Он среди сырости и капель,

Как белкой спрятанный орех.

И отражает черный кафель

Его оптимистичный смех.

Окончив есть, шутить, смеяться,

Достал нестиранный платок

И вытер с интересом пальцы,

Губастый и подвижный рот.

Где жесты старого паяца?

Их нет!

Пружиною тугой

Он шляпу снял, затем поднялся,

Занес смычок над головой, -

И вдруг в безногого Ахава

Преобразился Моби Дик.

Что он играет, боже правый!

Что слышу я?

Не может быть!

Из «Бранденбургского концерта».

Вторая скрипка. 

Где гобой.

Я вздрогнул. 

Боже мой, ведь это,

Как из забытого конверта

Пахнет лавандою.

Тобой.

Засим последовала «Мурка»,

«Голицын» и «Лесоповал».

Испытывать такую муку

Я и в комфорте бы не стал.

И в звуках, простотою схожих

Сильней, чем схожие -  просты,

С очередной волной прохожих

Иду.

И я его простил.

Простил ему ухватки фата,

Жир на руках и сальный смех

(В окоп летящая граната

Летит в тебя, а не во всех!),

Простил ему, что он навеки

Впечатан в русский наш лубок,

Что мы – с натяжкой, но коллеги

И что над нами общий бог,

Простил помятую рубаху,

Простил петрушечный почет…

За то, что он исполнил Баха?

Неправда!

Бах тут ни при чем.

Смех за спиной взорвался снова.

Я обернулся невзначай –

Он разливал в мирке медовом

По кружкам чай. 

(Или не чай?)

Простил подземного паяца

За мелочь - истина проста:

Перед игрой он вытер пальцы,

Снял шляпу, скрипку взял

и встал.

Брошенные женщины

Брошенные женщины

В чем-то обезличены:

Годы приуменьшены,

Беды возвеличены.

Брошенные женщины,

Жертвы своей скромности.

Мастерицы печева,

Узницы скоромности.

Брошенные женщины

В массе одинаковы:

Трещины залечены,

Лакомы и лаковы.

Брошенные женщины,

Взгляды удивленные,

Ангелом помечены,

Дьяволом клейменные.

Брошенные женщины,

Мелкие в огромности.

В прошлом вспомнить нечего,

Только лишь подробности.

Брошенные женщины,

Жертвы паранойные,

Со слезой повенчаны,

Смехом коронованы.

Брошенные женщины,

Ищущие самочки.

В близости доверчивы

До потери самости.

Брошенные женщины,

Жадные без робости.

Этой человечины

Еще раз попробовать!..

Брошенные женщины,

Шерочки-машерочки,

Жизнью искалечены,

Но все те же девочки!

Брошенные женщины,

Все у них как водится:

Грешницы в бубенчиках

С сердцем богородицы.

Комментарии читателей:

Комментарии читателей:

Комментарии читателей: