Давняя подруга Лана из города Челябинска подарила мне замечательные ситцевые трусы семейного типа и там самым расколола мою жизнь на «до» и «после». Но не в том смысле, что до обладания хлопковым чудом и после того, нет. Это белье эконом-класса, у него такой покрой, что абсолютно непонятно где перед, а где зад, просто сверху одно большое отверстие, а снизу два поменьше и все. И теперь каждый день до того, как надеть белое в синюю птичку изделие, я долго и мучительно пытаюсь сориентировать его по сторонам света. А после того все время прислушиваюсь к своим ощущениям в попытках осознать, верно я все сделал или нет.

В остальном обновка хоть куда, удобная, мягкая, приятная на ощупь. Я иногда с удовольствием проводил по себе подушечками пальцев и вспоминал подругу. Жена не возражала, говорила, что это ничего, что так можно.

Тем более, что подарок со смыслом и по поводу. По поводу того, что я, наконец, бросил курить, а смысл Лана объяснила так: синие птички должны обеспечить удачу в борьбе с вредными привычками. И пожелала стойкости.

Надо сказать, что это был не единственный презент в честь победы над табаком. Вторым оказалась непальская куртка из разноцветных лоскутов с солнышками, человечками, колесиками и другими этническими рисунками. Его подарила моя тетя Лариса, которая, собственно, и была инициатором борьбы с никотином. Кто знает мою тетю, тот прекрасно понимает, что если она чего-то захотела, то так тому и быть, и нет силы, способной ей помешать.

Однажды она попросила свозить ее на север Индии, в предгорья Гималаев. Ехали на поезде в Дехрадун. Сидели на ступеньках, болтали ногами, в лицо ветерок, там пальмовая роща с озерком, тут на зеленом лугу черный бык с белой птицей на спине, солнышко, все хорошо и ничто не предвещало. Агде-то между Балавалой и Мохаббуолой ей очень понравился вид на покрытые чаем Шиваликские холмы. Понравился настолько, что она сошла с поезда, невзирая на отсутствие станции. Спрыгнула на тихом ходу, вместе с чемоданами. А самое удивительное, что и вместе со мной тоже. Как уговорила – не понимаю, затмение какое-то. Очнулся уже под откосом. Сижу под розовой плюмерией рядом с термитником, колено болит, в висках стучит, волосы дыбом, трясущимися руками пытаюсь прикурить. Тетя Лариса рядом собирает рассыпавшийся чемодан. Вдруг поворачивается ко мне и строго говорит:

- Пора тебе, родственник, бросать курить!

В общем, в следующий раз ехал в Индию уже без сигарет, но в непальской куртке и трусах в птичку. Вопреки ожиданиям, курить не тянуло совсем. От этого ощущал радостную раскрепощающую легкость. Особенно это проявилось на пересадке в арабском аэропорту Шарджа. В благостном настроении удобно обустроил жену на скамеечке, а сам в ожидании стыковочного рейса шатался по интернациональной зоне среди разномастных пассажиров. Любовался пестро-блескучими девушками из Шри-Ланки, изучал закрутку чалмы на бородатых сикхах, пытался пронзить взглядом глухую темень паранджи на загадочных арабских женщинах и то и дело наведывался в магазинчик дьюти фри, где продавались чудесные маленькие бутылочки «на-один-глоток». Я все шире улыбался встречным, весело спрашивал «Хау а ю?» у поперечных, радостно махал руками сквозь стекло самолетам и подмигивал синим птичкам, которые время от времени пролетали у меня перед глазами.

Завершение чудесного дня произошло возле бутика Zuhair Murad, где случилась склока с седым длинноухим спаниелем, которого я пытался обучить команде «Голос!». Подоспевшие арабские пограничники спасли меня от зубов сердитого пса, объяснили, что это служебная собака, что она сейчас занята поисками наркотиков, сделали строгое предупреждение, сообщили, что посадка на мой рейс уже началась и отконвоировали к жене. Под ее сетования на нелегкую судьбу мы прошли в самолет, где я обессилено рухнул в кресло и уснул.

Факт пробуждения в аэропорту Индира Ганди остался за пределами моего сознания. На автопилоте прошел к пограничному контролю. Поставив свое тело в очередь, испытал сложную гамму ощущений: ступор, тошноту и желание спрятаться навсегда в ближайшем туалете на фоне испепеляющей жажды, головной боли и пронзительной жалости к самому себе. Взявшему мой паспорт офицеру пришлось на какое-то время напрячь воображение, чтобы найти сходство фотографии с помятым оригиналом.

На выходе из аэропорта со всех сторон набросились таксисты. Они вцепились в нас как двадцать злющих спаниелей, тянули в разные стороны и порыкивали друг на друга. В ночных сумерках их смуглые лица выглядели черными, лишь блестели глаза и зубы, когда они кричали «Май френд! Чип прайс!» и называли астрономические цифры. Вдобавок оказалось, что со мной из Шарджи во внутреннем кармане куртки прилетел ополовиненный шкалик. В суете пробка на нем разболталась и он протек, насыщая мой и без того предосудительный запах.

Наконец, среди мечущихся теней появился знакомый силуэт. Подоспел наш делийский друг Тара. Мы обрадовано бросились ему на шею. Под разочарованное ворчание толпы он увлек нас к своей «ТАТА-индиго».

Наш Тара по вероисповеданию сикх, по образованию астролог, по профессии таксист, по системе питания вегетарианец, по паспорту разведен, но продолжает содержать в своем доме жену, потому что выгнать жалко. Но прежде всего он, конечно же, миротворец. Он непревзойденный мастер разряжать обстановку и лечить людям голову.

Как-то раз, еще на заре нашего знакомства, он привез нас в Агру любоваться Тадж-Махалом. Место известное, но если кто не в курсе, то этим удивительным строением местный падишах увековечил память о своей умершей жене, которую горячо любил. А потом власть захватил его сын, который заточил папу в соседнем Красном форте. Несколько лет падишах томился в каземате, через решетчатое окно которого было видно его Тадж-Махал, и тосковал по супруге, пока не умер.

Так вот когда Тара привез нас к этим достопримечательностям, то попросил разрешения не ходить с нами внутрь. Мол, Тадж-Махал его угнетает, потому что по сути дела это склеп. Ажурный, красивый, но все-таки склеп. А в Красный форт не хочет, потому что это все неправда: на самом деле падишах умер не от тоски в одиночестве, а от передозировки вина и виагры в окружении наложниц. И не надо будет покупать лишний билет. Лучше подожду здесь, у зубчатой стены между ананасовым лотком ибольшой плюмерией. Там более, что вас все равно там встретит гид.

Действительно, экскурсовода мы заказали заранее, еще в турагентстве в Дели. Там заплатили за него тройную цену, поскольку нам обязательно нужен был русскоговорящий гид, потому что наш английский тогда был еще очень слаб. И вот теперь, подогретые неформальной историей Тадж-Махала в изложении Тары, мы с нетерпением ждали встречи с гидом и предвкушали интересности, которые расскажет профессионал.

Он оказался суетливым темнокожим юношей, одетым в оранжевые штаны, коричневую кожаную куртку и зеленую вязаную шапочку с помпоном, которая венчала его яйцевидную голову. Он действительно знал много языков. Хинди, урду, арабский, бенгальский и я уж не помню какие еще. Но двух языков он не знал точно – русского и английского. Владение обоими этими наречиями у него ограничивалось ровно пятью словами: «водка», «сенкью», «мани», почему-то «констипейшн» и еще какой-то «мырмыр». Причем последний термин звучал чаще остальных. Разноцветный индус настойчиво вворачивал его посреди своей энергичной тарабарщины и каждый раз с надеждой вглядывался в наши мрачные лица в безуспешных попытках увидеть ростки понимания.

К окончанию экскурсии настроения испортилось окончательно. Одно разочарование. У Наташи разболелась голова, у меня от бесконечных сигарет (я тогда еще курил) першило в горле. Единственное знание, которое нам удалось получить за полтора часа, касалось как раз загадочного слова «мырмыр». Оно в итоге оказалось русским и означало «мрамор».

Чуть позже мы жаловались Таре на судьбу и на успевшего удрать экскурсовода.

- Обещали русскоязычного гида, а это что? Черт знает кто! Он даже двух слов не знает!

Тара улыбнулся, как бы извиняясь за чужую ошибку, положил руку мне на плечо и произнес памятную фразу:

- Сергей, сэр, он научится. Поверьте мне, он обязательно, обязательно научится!

Великий гуманизм его слов потряс, пленил и вернул отпускное настроение. УНаташи даже прошла голова. Мы немедленно занесли Тару в список своих почетных друзей. И с тех пор всегда лечим друг друга волшебной фразой «он обязательно научится», если какой-нибудь обалдуй устроит нам передрягу.

Короче, вырвавшись из лап таксистов в аэропорту, мы очутились в старом добром помятом тарином авто, которое, не смотря на почтенный возраст, моментально набрало вполне молодежную скорость. Нас слепили встречные фары, часто гудели разноголосые клаксоны, а мы неслись во мраке, ловко петляли между машинами и грузовиками, огибали бродячих коров и лязгали зубами на рытвинах.

В какой-то момент Тара принюхался и посмотрел на меня с понимающей улыбкой:

-Алкоголь, сэр? Он весьма губителен для здоровья.

Я пояснил, что вообще-то меру знаю. Просто перебрал случайно, от радости, что бросил курить. Тара поздравил меня с победой над никотином и предложил перейти с алкоголя на что-нибудь менее разрушительное. Например, на гашиш. Тем более, что его не обязательно курить, можно есть… Я отказался вежливо и твердо, еще до того, как колено жены предупредительно ударило в спинку моего сидения. Тогда Тара поздравил меня еще раз и в качестве подарка забрал проспиртованную куртку домой постирать. Сказал, что привезет ее на вокзал, когда мы поедем в Джайпур. А до того будет хранить ее как зеницу ока в запертом железном шкафу вместе с золотом жены и одеждой мамы на случай смерти. «Донт ворри!» - сказал и подмигнул сразу двумя глазами.

Поездка оказалась удачной. В Джайпуре плавали на лодке вокруг дворца магараджи посреди белых лотосов, катались на слонах возле горного замка Амбер, провожали закат из башни португальского форта с видом на пинк-таун с высоты птичьего полета, скандалили с обезьянами, когда они приходили воровать бананы из нашего гостиничного номера.

Потом переехали в Ченнай, там купались в волнах Бенгальского залива, поджаривались на пляже, объедались тамильским пловом бириани, и острой масала-кулчой. В Махабалипураме бродили среди древних гранитных барельефов и храмов, вытесанных прямо в скалах. Видели знаменитого каменного слона, обнаруженного в 2004-м году благодаря цунами, которое смыло многотонную толщу песка. Кто-то из индусов сказал нам, что на счастье нужно прикоснуться к древней скульптуре. Я положил одну руку ему на хобот, а другую прижал к своим птичкам. Чтоб наверняка.

Куртка, туго завернутая Тарой в полиэтилен, все это время болталась в рюкзаке за ненадобностью – было тепло.Вспомнил о ней только на обратном пути, уже в Шардже, когда мы ждали стыковочный рейс. На этот раз я старался избегать соседства с алкогольным бутиком и мирно развлекался просмотром телеканала «Дискавери» на большом мониторе посреди зала ожидания. Показывали процесс стирки в индийском поселке. Говорливые тетки замачивали белье в мыльном отваре, после чего выкладывали его стопками на плоские камни и долбили сверху здоровенными булыжниками, не переставая щербато улыбаться. Завершающей фазой было полоскание отбивных тряпок в мутных водах реки.

Увиденное заставило меня встать и пройти к своему рюкзаку. Достал сверток, разорвал полиэтилен, расправил куртку. Вроде, все нормально: дырок нет, пуговицы на месте, нарисованные человечки тоже. На всякий случай надел, сунул руки в карманы. В правом нащупал небольшой комок. Извлек. На ладони лежало нечто размером сконфетку «Ириска», завернутое в фольгу. Как только развернул, почувствовал характерный конопляный запах.

Гашиш!

Я не успел решить, как надо относиться к такому сюрпризу: то ли радоваться приключению, то ли возмущаться безрассудной выходкой Тары. Почти сразу ощутил на себе чей-то взгляд. Повернул внезапно задеревеневшую шею влево и встретился глазами с собакой. Со спаниелем. С тем самым антинаркотическим псом, который в прошлый раз меня чуть не покусал.

Онстоял метрах в десяти возле колонны, которая скрывала его хозяина, и откуда вытягивался поводок. Пес внимательно меня разглядывал, чуть подрагивая коротким хвостом.

За последующие несколько секунд я установил личный рекорд по количеству мыслей, пришедших в голову за единицу времени. Не буду перечислять их все, поскольку большинство вполне предсказуемые: панические об арабской тюрьме, тоскливые о родных и близких, недобрые персонально о Таре. Но были и неожиданные. Например – «Хорошо, что собаки не умеют разговаривать!» Но при этом я не понимал, как именно это мне может помочь.

Пес молчал и тоже о чем-то думал.

К середине второй секунды я принял решение немедленно съесть наркотик и запихал его в рот. Но то ли мешала колючая фольга, то ли горло от волнения пересохло – я не смог проглотить. Следом пришла мысль о скорости распространения запаха. Чтобы затруднить его продвижение к собачьему носу, я набрал в легкие побольше воздуха, задержал дыхание, повернулся и стал уходить прочь на негнущихся ногах, ежесекундно ожидая обличительного лая или окрика.

В какой-то момент я обнаружил, что несу за лямку расстегнутый рюкзак. В раскрытом раструбе виднелись челябинские трусы с птичками цвета удачи. Внезапно я понял, что это знак. Достал предмет туалета, выплюнул ханку на ткань, завернул и выбросил в подвернувшуюся урну. Сделал еще несколько шагов, прежде чем позволил себе осторожно оглянуться. Спаниеля нигде не было видно. Наташа по-прежнему сидела на скамеечке и читала планшетник.

Я с шумом выпустил воздух и жадно вдохнул свежую порцию. Голова сразу стала пустой и звенящей. Я вздохнул еще раз и пошел к магазину со шкаликами.

Комментарии читателей: